"Поединок в горах" - читать интересную книгу автора (Смирнов Виктор)ТаняНе скоро выпадает возможность съездить на метеостанцию: не удается достать путевку в сторону Аксая. Все эти дни проходят как будто в тумане. Я что-то отвожу, привожу, подписываю и сдаю путевые листки и, как только выдается свободная минута, откидываю голову на сиденье и сплю, сплю… Зато ночью, плюхнувшись на койку где-нибудь в заезжей, я долго не могу уснуть. Стоит закрыть глаза, как передо мной возникает округлый кусок крыла с фарой, и дорога летит и летит под это неподвижное крыло. Какие-то неясные фигуры бросаются наперерез, я торможу… Так бывает с шоферами — от усталости. Мне достался зилок сто двадцатый — двухосный тягач с длинным прицепом. Это отзывчивая и надежная машина. Досталась она мне благодаря всемогущему Петюку. Вскоре после того как я вернулся из своей первой поездки с Петюком, меня вызвал главинж. Он был настроен благожелательно. — Ну, как, новичок, освоился? Закуривай. Давай-давай, не стесняйся. У нас тут все запросто, по-товарищески. Пухлощекий, добродушный Костюков не торопясь листал мое личное дело. — Так что ж с тобой, дружок, приключилось, что ты к нам подался? С насиженного места? Мне-то можешь сказать. — Обстоятельства так сложились. — И решил убраться подальше, да? В тенек? У Костюкова были улыбчивые, узкие глаза-щелочки. — В общем, Михалев, ты правильно сделал. У нас тебе будет неплохо. Поможем. Петюк о тебе отзывается положительно. Вот только на какую машину тебя посадить?.. На лесовозы людей не хватает! Лесовоз значит утопят на всю зиму куда-нибудь и тайгу. А мне надо оставаться на тракте. Я должен был поехать на метеостанцию. Видно, мое лицо явственно отразило тревогу. Костюков понимающе подмигнул: — Ну-ну, ты, я вижу, понимаешь суть дела. На лесовозе особенно не заработаешь. Дороги — упаси боже. Много не наездишь, от ремонта до ремонта. Конечно, лучше всего у нас на «бочке». Это я тебе откровенно говорю. Но бензовозов недостаточно… Костюков, задумавшись, посмотрел в окно, решая, как бы лучше устроить мою судьбу. — В общем все в наших силах. Ты потолкуй еще раз с Петюком. Для меня самое главное — мнение передовиков, общественности. Пусть он помозгует. Ну, давай жми. К счастью, не пришлось тратить время на поиски Петюка. «Учитель» ожидал меня во дворе автобазы. — Ну как, говорил с шефом? — Велел к тебе обратиться. — То-то и оно, — довольный рассмеялся Петюк. — Не плюй в колодец, пригодится. Пойдем теперь в мой «кабинет». Кабина петюковского тягача все еще была наполнена густым парфюмерным запахом. Видать, стойкие попались духи. — В общем, Михалев, ты мне понравился. Дело знаешь, и характер есть. Только гонору в тебе много. Мне оставалось только молчать, выслушивая поучения Петюка. Если посадят на лесовоз — прощай, Козинск. — Куражиться нечего, коли есть хочется, — загадочно произнес Петюк. — Машину поможем достать хорошую. Зарабатывать будешь в порядке. Но учти — с тебя и спрос. — Ладно. — Ну и хорошо, что понятливый… А что я тебе спьяну там болтал… У нас, у шоферов, жизнь ломаная. Петюк привычно положил руку на руль, облокотился. Я только тогда заметил, какие красивые у него руки, смуглые, тонкие в кисти, с длинными хваткими пальцами. Артистические руки. — Ну, договорились! — он одернул кожанку. — Поднимусь к шефу. На следующий день я получил свой тягач. Между тем зима уже спустилась с гор и захватила Козинск в снежные объятья. Бульдозеры ходили по тракту, как танки, опрокидывая сугробы в кювет. Двигатели оделись в ватные шубы зимних капотов. Тетя Феня накинула пятерку за топку печи. А я по-прежнему никого не знал на тракте, слился в одно целое со своим ЗИЛом — здесь ни выходных, ни нормированного рабочего дня. Однажды утром диспетчер дает мне долгожданную путевку. Пункт назначения — Аксай. Груз — валенки. И снова сливается в бесконечную ленту дорога. Я спешу. Длинный полуприцеп то и дело заносит; чтобы не случился «циркуль», я прибавляю газу, дергая прицеп. Езда нервная. Воздух посвистывает в приоткрытом ветровичке. Встречные машины поднимают облака серебристой пыли. Глаза слезятся от сияния снегов. Внизу уже виден мост, а чуть подальше — знакомый бревенчатый дом, антенна, мачта с флюгером. Желтые будки на метеорологической площадке толпятся, как ульи. Высоко на вершине склона несколько высоких каменных зубов, словно мрачные фигуры великанов, следят за дорогой. На протоптанной в сугробах тропинке меня встречает мальчишка лет пяти, в черной шубке. Он расчищает снег деревянной лопатой, и его курносая мордашка выражает хозяйскую озабоченность. — Здравствуй, — говорю я. — Кто дома? — Мама, — отвечает он. Комната дышит паром и запахом мокрого белья. Таня, оторвавшись от корыта, торопливо поправляет халат. — Вы меня, наверно, помните? Я заезжал с Петюком. — А, новенький, — говорит она без особой приветливости. Букет увядших подснежников все еще стоит на стеллаже, у фотографии. — Я приехал, чтобы поговорить с вами о Жоре Березовском. — Вот как! В голосе ее настороженность. Взгляд тверд. На разгоряченное лицо падают пряди влажных черных волос… Нелегко ей приходится одной среди гор. Всякий народ ездит по тракту. Я приехал к ней за помощью. Но трудно сказать, кто из нас больше нуждается в участии и заботе. — Дело в том, что… Может быть, Жорка рассказывал обо мне. Я Вася Михалев. Мы с ним учились, росли вместе… Смуглые руки безвольно соскальзывают вниз. — Господи! Она суетливо подает мне стул и зачем-то несколько раз проводит по нему тряпкой. — Господи, Вася Михалев… Да садитесь же, садитесь. Она выбегает, гремит корыто, морозный воздух клубами валит в распахнутую дверь. Через пятнадцать минут комната преображается. — Жорка много рассказывал о вас. Вспоминал. Ждал, что вы приедете… Когда это случилось, я хотела написать вам… В окне синеют залитые закатным светом горы. Розовые отблески ложатся на ее лицо. У нее острые, угловатые, совсем еще девичьи плечи. — Не надо, Таня. Ничего уже не изменишь… Все слова становятся банальными рядом с настоящим горем. — Ничего, это пройдет. Я уже почти привыкла. Сейчас. Таня. Мама Таня. Почему Жорка ничего не писал о ней? — Он говорил: «Ну, уж на свадьбу-то Василий приедет обязательно». Мы должны были жениться в июне, а в апреле это случилось. — Таня, я приехал, чтобы узнать, как это случилось. Вам тяжело вспоминать. Но мне больше не к кому обратиться. — Не жалейте меня. Не надо. Я расскажу обо всем. В узких спортивных брюках, белом свитере, загорелая, она похожа на лыжницу, только что спустившуюся с гор. Только у лыжниц не бывает таких грустных лиц. Таких глаз, обращенных внутрь. Мы могли бы сейчас сидеть в этой комнате втроем — Жорка, Таня и я. Это легко представить, если преодолеть душевную боль. — Я расскажу обо всем… |
||
|