"По закону перелетных птиц" - читать интересную книгу автора (Нергина Светлана)

ГЛАВА 2

…И было лето, и солнце стояло в знаке льва. А в Обители снова объявлялся ежегодный всеведьмовской конкурс по управлению метлой, битве на мечах и зельеварению. В прошлом году Лергу не допустили из-за возрастного ценза, но уж в этот-то раз она была намерена взять быка за рога и дойти как минимум до финала.

Вообще-то говоря, Обитель никогда не блистала своей командой ведьм – сказывалась тенденция уводить девушек на путь травниц, не приближающихся к мечу и на полсажени, – но Митьесса неизменно была принимающей стороной, умеющей создать должную атмосферу не яростного соревнования не на жизнь, а на смерть, но легкое, праздничное настроение встречи. Посиделки у костра, гитарные переклички, неуклюжие, но зато свои, взахлеб прочитанные и горячо одобренные окружающими стихи…

Кроме Лерги в команду из пяти человек зачислили еще четырех старшекурсниц, посматривавших на нее с оттенком легкого превосходства. Ровно до того момента, пока они, все вылетевшие еще до четвертьфинала, не стали наблюдать затаив дыхание, как Лерга недрогнувшей рукой подносит к губам флакон с ядом, а потом, многообещающе облизнувшись, начинает неспешно и обстоятельно искать среди дюжины выставленных на столе склянок нужное противоядие…

Финал она не выиграла: конкурентка нашла противоядие быстрее, хотя Лергу потом тоже долго и радостно хвалили все подряд – свои и чужие, так что она только с большим трудом сбежала от толпы и уже подумывала зарыться до конца фестиваля под кровать и не вылезать оттуда, когда заметила какую-то странную женщину, вокруг которой собрался целый круг восторженно внимающих магов.

Кто она такая, Лерга не знала. Не знает толком, признаться, и по сей день, но сейчас это ей и не слишком интересно, ради самого факта существования этой женщины она готова простить ей свои пробелы в знании ее прошлого.

Женщина пела под гитару. Какую-то старую, всем известную песенку, которую так и тянуло подпевать на развеселых припевах, но решались на это немногие, потому что голос был так хорош, что портить его своим вклиниванием не хотелось, хотя женщина совсем не была против.

Одна песня, другая, беспечная болтовня с кубком глинтвейна в руках…

– Да кто она такая? – не выдержав, восхищенно спросила Лерга у ближайшего соседа.

– Ты что, не знаешь?! – поразился тот. – Это же Ристания!

Именно так, с Очень Большой буквы.

И просто «женщина» превратилась для Лерги в Ристанию. Раз и навсегда.

До рассвета Лерга просидела возле этого неугасающего благодаря стараниям сидящих вокруг ведьм и магов костра. Народ сменялся: кто-то уходил, кто-то, наоборот, присоединялся, но их таинственным образом всегда оказывалось аккурат столько, сколько могло без тесноты и без «дыр» рассесться вокруг огня.

Ристания совсем не пыталась захватить инициативу раз и навсегда – отнюдь, она с удовольствием слушала чужие песни и стихи, даже без возражений давала свою гитару, просила только колки не трогать, потому что сама она ее толком настраивать не умеет, а если начнет ходить к знакомому мастеру каждый день, то тот из хорошего знакомого превратится в нехорошего недоброжелателя.

Всю ночь Лерга не сводила с нее восторженных глаз, боясь даже слово лишнее вставить в разговор, чтобы оно не прозвучало слишком глупо и по-детски. На предложение Ристании играть в ассоциации маги зашумели, перешептываясь, а потом смущенно попросили объяснить, как это.

– Очень просто, хотя бывают разные варианты, – рассмеялась их смущению Ристания. – Я мысленно загадываю кого-то из здесь сидящих. А вы задаете мне вопросы типа: «Если бы она была… цветком, например, кем бы она была?» И на основе ответов пытаетесь догадаться, кто это. Угадавший загадывает следующего человека – и так пока не надоест.

– А как мы узнаем, что вы не обманете нас, если мы правильно угадаем? – с подозрением осведомился сидящий рядом с Лергой парень.

– А какой интерес тогда? – искренне поразилась Ристания.

И они стали играть…

– Деревом?

– Рябиной…

– Годом?

– Високосным…

– Погодой?

– Дождем…

И так далее…

А потом выяснилось, что загадала Ристания Лергу – так и познакомились. На следующий день дисцития уже не отходила от Ристании ни на шаг, жадно ловя каждое слово и понимая, что она уже просто одержима этой женщиной, как можно быть одержимой только парнем, в которого без памяти влюбилась по весне…

И новая ночь опять была такой же – у костра, с гитарой, тогда-то Лерга и узнала, ЧТО такое настоящая романтика. Это когда сидишь вдвоем под одним плащом с каким-то абсолютно незнакомым парнем и пьешь с ним теплое вино, а совсем рядом, по правую руку от тебя, плачет гитара под умелыми пальцами самого непостижимого и замечательного человека на свете. В этот вечер Лерга решилась и после приглашения Ристании, запинаясь, неловко и коряво прочитала два своих стихотворения, и была счастлива, когда женщина улыбнулась, сказав, что перспективы у Лерги очень хорошие…

А потом, бог весть почему – Лерга и не задумывалась как-то, не спрашивала, – ведьмы, собиравшиеся на фестиваль, разлетелись по своим странам, а Ристания осталась в Обители работать с магистрами – что-то там по экспериментальной части, – и через два месяца Лерга уже вообще не представляла без нее жизни, ну а уж теперь…

О сумасшедших двух днях, перевернувших всю ее жизнь с ног на голову, Лерга рассказала как можно суше и очень сжато, стараясь только, чтобы Григ не подумал, будто она и вправду убила короля. Но последнюю часть – с дневником и кристаллом – пришлось описать поподробнее, потому что ей и самой-то было до сих пор ничего в ней не понятно.

А уже здесь… Вообще творилось черт знает что. Ее выбросило после телепортации туда же, куда и Грига, – под березу, видимо, там какое-то энергетически удобное место или специально настроенный принимающий портал. Но она-то в отличие от дисцития ни ранена, ни измотана до предела не была, так что полежала немного, выругалась от души и отправилась разведывать обстановку.

Сад был небольшой, но ухоженный, чисто декоративный: яблони, кусты, клумбы, строго разграфленные и заботливо присыпанные цветным песком дорожки, терпкий аромат осени, слетающий с деревьев вместе с пожелтевшей листвой и настаивающийся горечью в почерневшей уже траве.

И – стена. Высоченная, в две-три сажени – снизу трудно точно оценить – сплошняком увитая плющом, растрескавшаяся от времени и солнца, словно скрывающая что-то страшное за собой, но не пускающая посмотреть. Не то что перелезть ее, несмотря на кажущуюся легкость из-за крепкого и удобного для подобных намерений плюща, даже подойти ближе, чем на три шага, нельзя: натянуто какое-то силовое поле, не слишком сложное, но из-за объема работы черта с два его вот так запросто снимешь. Левитация тоже, естественно, блокирована.

Оставался, собственно, замок, куда Лерга, плюнув на упрямую стену, и отправилась за неимением иных вариантов.

Гостеприимно открытые двойные двери в пику всем сочинителям дурацких средневековых романов и не подумали со зловещим грохотом захлопываться за ее спиной – они и сейчас такие же распахнутые стоят, никто их не трогает (еще бы, попробуй такую орясину без магии с места сдвинь! Тут не один, а три давешних кобольда надорвутся!).

Зодчим словно дали перед постройкой единственное указание: «сказочный дворец» – и они кинулись строить его сообразно всем слышанным когда-либо преданиям и легендам, даже мало сообразуясь друг с другом. Во всяком случае, среди пяти этажей замка не найдется даже двух похожих.

Первый этаж – южная роскошь в высшей степени проявления. На тонких серебряных цепочках на разном расстоянии от изящных, вбитых в расписной потолок крючьев неспешно покачиваются хрустальные чаши, наполненные розоватой или золотистой водой, а внутри плавают свечи-светильни, окутывающие весь зал мягким, дробящимся на сотни бликов светом.

Ноги утопают по щиколотку в высоком ворсе пушистого светлого ковра без единого пятна от пролитого вина или упавшего табачного пепла. Сквозь стеклянные дверцы стенных шкафов лукаво просвечивают темные бутыли с вином и еще чем-то не идентифицируемым с первого раза. Там-то, в одном из скромно притулившихся в углу шкафов, Лерга с безмерной радостью и отыскала это зеленое платье, потому что то, которое ей вручила Ристания, осточертело еще во дворце короля.

Второй этаж поражал готической строгостью и холодом. Суровые каменные стены, украшенные мастерской резьбой, изображающей конные и рукопашные схватки средневековых рыцарей и их оруженосцев. Высокие стрельчатые окна, великолепные витражи в серых тонах, на стенах – всевозможное оружие: от меча до арбалета. Лерга, не удержавшись, сняла парочку, сделала несколько пробных взмахов и разочарованно повесила назад. То ли замок был таким древним, то ли мастера старательно воссоздавали оружие прочих веков, но баланс был никудышный, рукоять неудобная, а лезвие тупое. Словом, самые что ни на есть выставочные экземпляры.

Остальные этажи ни в чем не уступали предыдущим двум – такая же несусветная разностильная роскошь: от восточных шелков и подушек до царственных черно-белых залов, устланных белоснежными шкурами убитых барсов. Уже на четвертом этаже Лерга устало прислонилась к стене и прикрыла глаза.

Непривычность и быстрая смена абсолютно незнакомой, но экзотической обстановки здорово действовали на нервы. Не радовало уже ни одно новое открытие, поджидавшее за углом. Дисцития рассеянно скользила ищущим взглядом по полкам с дорогими безделушками и даже не пыталась коснуться хоть одной из них рукой. Относительно приятные воспоминания сохранились только о самом первом, «южном» зале, где было тихо, уютно и так и тянуло присесть в одно из кресел.

Так что главной радостью всего замка она сочла именно то, что пятый этаж оказался самым обыкновенным, человеческим и обставленным со всей возможной скромностью. Здесь не было огромных залов, не было шикарных каминов и не было шкур на полу. По обе стороны от высокого коридора тянулись некрашеные двери, ведущие в комнаты, подобные этой, в тупиковом конце обнаружились местная умывальня и небольшая кухонька. И дисцития, не придумав ничего лучшего, уселась на стул в одной из комнат и мрачно заявила в пустоту:

– Ну а дальше что?

И «дальше» не замедлило последовать.

Неизменные, как теперь уже можно сказать, семь тяжелых шагов – и на пороге замер кобольд, при виде которого невозмутимость с дисцитии как ветром сдуло, так что нубиец долго непонимающе смотрел на позвавшую его ведьму с мечом в одной руке и огненным сгустком в другой, не понимая, чего она от него хочет таким образом добиться. А потом, так и не дождавшись внятных приказаний, ушел, чтобы вернуться через полчаса с ужином, свежим постельным бельем и письмом, запечатанным вычурным перстнем.

«Добро пожаловать! – гласили тонкие беглые строчки. – Чувствуйте себя как дома, кобольд станет вам прислуживать. Заранее извините за некоторые неудобства, сопряженные с пребыванием в моем замке».

Почерк был легкий, воздушный, чуть угловатый и явно женский. Лерга никогда не была большим мастером по «чтению» людей с их почерка, но автор этих строк почему-то представилась ей уверенной в себе, властной, хотя и несколько лукавой женщиной в строгом сером платье с длинными рукавами и чуть расклешенной юбкой до пола.

Пока она строила свои догадки почти на пустом месте, нубиец успел перестелить ей постель, поставить на стол мясо с гарниром, салат и фужер вина и неподвижно застыл у порога, ожидая, пока его отпустят.

Лерга с сомнением качнула туда-сюда рубиновую жидкость в фужере и скривилась:

– Слушай… как тебя зовут-то?

Нубиец не ответил. Он вообще за все время пребывания Лерги в замке не произнес ни слова, словно был нем.

– Ладно, тогда просто слушай, – со вздохом махнула на него рукой Лерга. – У вас тут, чего-нибудь другого нет? Ну… воды хотя бы, а? У меня от вина голова по утрам просто дико болит!

Кобольд развернулся, вышел и вернулся через несколько минут с другим подносом, на котором громоздились сосуды всех форм и размеров, наполненные самыми несусветными жидкостями. Были тут и ядовито-зеленые коктейли, и бледно-розовые наливки, и что-то прозрачное, одним запахом вышибающее слезу, словно крепчайший самогон. С опаской выбрав себе стакан апельсинового сока – единственного, что не вызвал никаких лишних подозрений, Лерга отпустила нубийца и тоскливо уставилась на остывающий ужин.

Есть или не есть – вот в чем вопрос.

С одной стороны, принимать пищу черт знает от кого, кто даже не соизволил показаться гостье (кстати, а гостье ли вообще?), а только прислал абсолютно необщительного слугу, – это верх легкомыслия. А с другой… как ни крути, а здесь она при любом раскладе во власти неведомого хозяина (а скорее все же хозяйки), и если уж тот (та) захочет ее отравить, то Лергино лечебное голодание его (её) точно не остановит! И вообще, смерть от яда еще могла не состояться, а вот от голода – была уже на подходе, так что Лерга решительно плюнула на вбитые ей в Обители привычки быть предельно осторожной и отовсюду ожидать подвоха и набросилась на еду…

Как ни странно, ни в последующие два часа, которые дисцития просидела как на иголках, пока ее не сморил сон, ни наутро никаких последствий принятого яда не обнаружилось. Либо его забыли добавить в качестве приправы, либо он успешно переварился изголодавшимся по нормальной горячей еде желудком.

Все тот же кобольд проводил в ванную и вручил полотенце, потом подал завтрак и исчез – как всегда безмолвно. Впихнув в себя порцию хлопьев, Лерга решительно отправилась на вторую экскурсию по замку и обнаружила, что он ничуть не изменился. Все те же разномастные этажи, выдержанные в стилях разных эпох, все те же ковры, шкуры и побрякушки, на этот раз удостоившиеся куда более пристального внимания со стороны девушки. Во-первых, ей все равно было нечего делать. Во-вторых, повторный осмотр садовой стены ничего не дал, на телепортации внутри замка стоял непробиваемый блок, так что Лерга принялась искать какой-то подвох.

В конце концов, его просто не могло не быть! Ведь жила же где-то эта таинственная хозяйка, написавшая ей вчера записку, – а замок был совершенно пуст. Даже кобольда Лерга нигде не нашла, хотя искала повсюду. Но на хлопок в ладоши или растерянное: «Хэй, ты где?» – он неизменно являлся.

Обедом ее накормили так же невозмутимо и без лишних напоминаний, как и завтраком. Никаких препятствий не строили, свободу в определенном смысле не ограничивали. То есть бродить по замку и саду она могла сколько угодно, ни кобольд, ни таинственная хозяйка ей на этот счет и слова не сказали. Расспрашивать нубийца было бесполезно – все равно что со стенкой разговаривать. Он не реагировал ни на какие слова, кроме: «принеси», «дай», «хочу» и так далее.

К вечеру Лерга заскучала. В самом деле, ну что она могла делать в полном одиночестве (кобольд уже воспринимался ею не больше, чем просто часть обстановки) в огромном замке? Детский восторг от окружающего чуда прошел, и Лерга, подумав, отправилась скучать в нижний зал.

Выгребла прямо на пол всю одежду из углового шкафа, тщательно перемерила половину (и потребовала ради этого у нубийца большое зеркало, которое тот мужественно держал в руках два часа, не дождавшись приказания прислонить его к стене и быть свободным), выбрала какую-то красную переливающуюся тряпку, оказавшуюся довольно узким платьем, собрала волосы наверх и, поражаясь собственной наглости, громко потребовала развлечений.

Развлечения не замедлили явиться. Первым был кобольд все с тем же подносом, полным разнообразных напитков, в руках, а потом, когда она смело выбрала что-то ядовито-оранжевое, даже на первый взгляд безумно опасное для организма, заиграла гитара. Сначала просто заиграла, потом, когда Лерга отпила примерно половину горьковато-апельсинового коктейля, в струны легко и естественно вплелся мужской голос, заведший «Там, за вересковыми холмами…».

А может, голос ей уже попросту почудился?

Поначалу она пыталась танцевать под страстный и бесконечно печальный, отчаянный напев струн, потом, когда ноги уже отказались не только выводить восьмерки и дорожки шагов, но и вообще держать свою хозяйку, уселась прямо на пол, на шикарный ковер, и принялась негромко подпевать невидимому менестрелю.

Появлявшийся время от времени кобольд подливал напиток в ее пустеющий бокал и оставлял на столе сладости, которыми коктейль полагалось закусывать, но Лерга их нагло игнорировала. Очевидно, нубиец и отнес ее в комнату, когда она окончательно свалилась и уснула, ибо проснулась Лерга уже наверху, в кровати, с разламывающейся на части головой. К традиционному завтраку добавился флакончик с зельем, к которому была пришпилена написанная все тем же легким почерком записка: «Семь капель на стакан воды».

Похмелье зелье сняло почти мгновенно, а вот чувство вины никуда не делось. О боги, это ж надо было докатиться до такого – напиться в абсолютно незнакомом месте, где из-за каждого угла можно ждать чего угодно! Вот они, нервы. Может, это так действует местная специфическая обстановка, а может, просто перенапряжение последней недели. Но, как бы то ни было, оправданием ни то, ни другое считать нельзя, так что надо заканчивать с этими вечерними «развлечениями».

Хотя кто бы он ни был, но пел он великолепно…

А вечером следующего дня Лерга, выйдя в сад, обнаружила там зверски ругающегося Грига с разодранным какой-то тварью плечом, и скучать ей стало окончательно некогда. Бегло осмотрев рану, дисцития позвала кобольда и приказала отнести мага наверх, в ее комнату. Тот выполнил приказ с привычным равнодушием, ничем не выдав своего удивления, даже если таковое и имело место.

Всю ночь Лерга не отпускала своего слугу ни на шаг, требуя то бинты, то кипяченую воду, то уксус, то компоненты для зелья. Сказывались попытки домна директора сманить ее в травницы – в зельях Лерга разбиралась куда лучше стандартного мага-воина, чему Григ и обязан теперь если не жизнью, то отсутствием паралича как минимум.

Под утро кобольд пришел сам, молча положил на стол огромный фолиант, заложенный огромным зеленовато-лиловым пером неизвестной, но наверняка удивительно красивой птицы.

– Откуда это? Я не просила! – шепотом удивилась Лерга, боясь разбудить только что забывшегося сном Грига.

В ответ, как всегда, тишина и молчаливый поклон.

– Ладно, иди, – махнула на нубийца рукой дисцития, беря в руки книгу.

Фолиант оказался жутко древним, чудом не рассыпавшимся на отдельные страницы от времени. Спас, должно быть, огромный, дорогой, твердый кожаный переплет с массивными застежками – неизменным атрибутом всех старых или особо ценных книг, чтобы дольше сохранялся текст: поди-ка перепиши этакую громадину, особенно если она еще и на Крылатом наречии написана, так что половину букв ты вроде бы знаешь, а вот все остальные приходится перерисовывать, как иероглифы. Лерга со всей возможной осторожностью, словно хрустальную, раскрыла книгу на заложенной странице. Прищурилась, разбирая меленькие и заковыристые, но вполне митьесские руны, хотя и в древнем начертании.

Итак, мьердона. Хищная водная нежить, о которой раньше Лерга ни слова не слышала, но это еще ни о чем не говорило – как ни крути, а она еще всего лишь недоучившаяся ведьма. Фолиант же, кажется, был хоть и старый, но не иноземный, черта с два там стали бы на митьесском наречии писать. Если это делали маги – воспользовались бы Крылатым, чтобы текст стал хотя бы относительно общедоступным.

Описывалась в фолианте не сама нежить, а раны, ею нанесенные, и способы облегчения страданий потерпевшего. Насмотревшись на талантливые миниатюры, изображающие разнообразные раны, какие может нанести эта паукообразная тварь, Лерга поняла, что Григу еще здорово повезло, и дала себе зарок никогда не вступать с мьердоной в бой один на один. Честь и подвиги – это, конечно, замечательно, но голову на плечах иметь тоже иной раз не помешает.

Зелье, описанное в книге, пришлось варить весь остаток ночи, снова гоняя кобольда то за ринницей, то за лугоцветкой, то за каштановым медом. В его все еще довольно равнодушных глазах все же появились нотки тоскливой безнадежности. Но зелье того стоило: жар и воспаление оно сбило почти моментально, боль приутихла, так что поутру Лерге удалось даже вырвать полчасика и подремать, уронив голову на руки.

Весь следующий день она не отходила от его кровати, слушая бессвязный бред, успокаивая, пытаясь напевать колыбельные, но смущаясь и замолкая. Еду кобольд носил все с тем же достойным похвалы постоянством, но Лерге было не до нее, так что нубийцу пришлось даже дергать ее за рукав и указывать на стынущий обед, жестом предлагая самому напоить больного из ложки, пока дисцития поест.

Зелье сделало свое дело – к вечеру Григ почти успокоился, уснул, но только Лерга облегченно упала на свой матрац, как дисцитий вдруг решил прийти в сознание и добиться от нее в третьем часу ночи связных объяснений по поводу того, где он вообще находится. Обычно от нее в такое время можно было без особых усилий добиться только связной, образной, заковыристой и длительной ругани без повторов, но на этот раз Лерга чудовищным усилием воли напомнила себе, что больных надо жалеть, и сумела-таки выдавить из себя хоть что-то цензурное вопреки обыкновению…

Григ исподволь еще раз рассмотрел эту странную девушку в зеленом платье, которая сидела, чуть ссутулившись, на стуле, смотрела невидящими глазами куда-то на стену, сжимала в тонких пальцах давно остывший чай и рассказывала…

Что за черт, а ведь он полагал, что это ему крепко досталось за последнюю неделю! Куда уж там… Эта… несостоявшаяся ведьма, государственная преступница в бегах – и дальше по списку – вызывала уважение пополам с восхищением. Большинство Григовых знакомых уже на первом же этапе этой игры не на жизнь, а на смерть сели бы и заплакали, ожидая, что придет кто-нибудь добрый и им поможет. Хотя, безусловно, интересно было бы взглянуть на ту, вторую, которую Лерга, выделяя тоном и взглядом ее имя, почтительно называла Ристанией. Тоже наверняка незаурядная личность с массой личных странностей и достоинств.

– Ладно, теперь стало немного понятней, – решительно подвел черту Григ. – По крайней мере, некоторые моменты осветились, остальное будем выяснять по ходу дела.

– Какого еще дела? – несколько заторможенно, еще не успев включиться в разговор, переспросила Лерга.

– Ну… придумаем какого, – преувеличенно бодро заверил Григ. – Не век же здесь куковать, правда? Ну так и чем мы займемся сейчас?

– Сейчас? – Дисцития окончательно опомнилась и взяла прежний уверенный, чуть скептический тон: – Сейчас кое-кто выпьет зелье и будет отсыпаться. А я пока сварю очередную порцию – дело, как ни крути, не минутное.

– Я выспался, – отмахнулся Григ. – Так что можешь больше не мучиться со своим зельем, хотя спасибо за заботу.

Лерга посмотрела на него со святым терпением сестры милосердия:

– Григ, перестань нести чушь.

– Это почему еще чушь? – возмутился дисцитий. – Мне действительно намного лучше, так что я не вижу смысла лежать тут день и ночь! Если плечо получше перебинтовать, то оно не будет сильно протестовать против хотя бы ходьбы. И если ты очень уж настаиваешь, то выпью я на ночь твое зелье, хотя дальше, полагаю, процесс регенерации пойдет и сам.

– Нет, не пойдет, – печально покачала головой девушка. – Григ, я не могу тебя вылечить. Я могу сбить жар, остановить воспаление и вкатить анестезию – все!

– То есть как? – не понял дисцитий.

Лерга только развела руками, словно извиняясь:

– Не знаю. В этой книге, – она кивком указала на перевернутый страницами вниз фолиант на столе, – написано, как именно облегчить последствия раны, но не как ее ликвидировать. Я перерыла эту главу от первых рун и до последних, но тщетно.

У дисцития вдруг пересохло во рту. Сразу вспомнилось, как зло ругался граф, завидев его рану, а уж у него-то обычно хватало и опыта, и самообладания…

– Ты хочешь сказать, что это вообще неизлечимо?

Голос, несмотря на все усилия, прозвучал глухо и почти неслышно – звук отключился. Но Лерга словно умела читать по губам.

– Нет, что ты! Нет, конечно… Просто… я не знаю, Григ. ЗДЕСЬ ничего о полном излечении не написано. Но ведь книг на свете тысячи! Эта старая, возможно, тогда способов и не знали, а сейчас просто я их не знаю, а опытный маг сможет тебе помочь…

Ага. Один такой опытный маг уже пытался. Без особых результатов. Точнее, с теми же, что и эта Лерга: остановить кровопотерю, снять боль, сбить жар…

– Об излечении не написано… – задумчиво повторил вслед за дисцитией Григ. – А о смерти там случайно ничего не говорится? Ну там через семь суток или месяц?

– Н-нет.

Лерга поспешно отвела глаза, неуместно заинтересовавшись невесть когда посаженным на зеленый рукав пятном, и Григ понял, что говорится, да еще как. Но она все равно не признается, а требовать книгу и читать свой смертный приговор ему совсем не хотелось. Тем более что пока-то он очень даже жив, так что нечего его хоронить раньше времени!

– Лерга?

– Что? – Девушка окинула его испуганным, виноватым взглядом. (Смешная. Как будто это она его под жвало той тварюге толкала.)

– А сколько оно варится, это твое зелье?

Девушка сосредоточенно нахмурилась, припоминая, потом сбилась окончательно и, плюнув на все, заглянула в книгу, поводила пальцем по строчкам…

– Около шести часов, – так и не отбросив сомнения окончательно, наконец решила Лерга. – Ну плюс-минус тридцать минут…

Григ покосился в окно, на глаз прикинул, что сейчас около полудня, и решил:

– Ладно, тогда давай так: я сейчас пью это зелье и отключаюсь. А ты варишь новую порцию и через шесть часов меня будишь. Только без дураков, слышишь!

– И что тогда? – с подозрением осведомилась Лерга.

– И тогда мы как-нибудь латаем мое плечо хотя бы на пару часов и идем исследовать этот чертов замок вместе.

– Зачем, если я и так тут все уже обыскала?!

– Затем, – неопределенно махнул рукой Григ. – Затем, что ты сама говорила, что магией тут тянет отовсюду и без подвоха не обошлось.

– Да, но если я не разгадала эту головоломку за двое суток, то какие у нас шансы сделать это за пару часов? – нервно хихикнула Лерга, которой план Грига пришелся не по душе. – Ты вообще понимаешь, что говоришь?

– Я понимаю, – чуть раздраженно откликнулся маг. – Я понимаю, что кобольды в никуда исчезать не могут. И фолианты трехвековой давности тоже птичка на крылышках редко приносит. А клетка, которая была достаточно крепкой для одной ведьмы, наверняка окажется слабовата для двух магов сразу. Надо хоть попытаться!

– Ну не знаю, – засомневалась Лерга.

– Если у тебя есть предложения получше, то я буду рад их услышать! – не выдержав, съязвил Григ, – А если нет, то давай сюда эту гадость и иди варить зелье.

– А не слишком ли ты раскомандовался? – фыркнула Лерга, демонстративно скрещивая руки на груди. – И с какой, интересно, стати я должна тебя слушать?

– А с такой, что ты сидишь тут уже четвертые сутки, – вкрадчиво отозвался Григ. – И рискуешь просидеть всю оставшуюся жизнь, если мы не предпримем никаких решительных действий. Неужели это слабый аргумент?

Дисцития страдальчески скосила на него глаза, тяжело вздохнула и отошла к столу. Зажурчала наливаемая в стакан вода, гулко заплюхали точно отмеряемые капли настойки. Григ облегченно перевел дух, поняв, что моральная победа осталась за ним.

– Пей. – В руки ткнулся прозрачный стакан, наполовину наполненный чуть подкрашенной чем-то розоватым водой. – Постарайся разделить на восемь глотков.

Григ принюхался к жидкости и скривился.

– А что мне за это будет? – по-детски капризно заканючил он. – Конфетку дашь?

– В лоб дам, если не выпьешь, – меланхолично откликнулась ведьма, аккуратно завинчивая флакон.

– Ну пожа-а-алуйста, – продолжал развлекаться Григ. – Я тогда буду хороший!

Она и вправду шибанула его по лбу каким-то свитком.

– Пей давай, хороший! Этак мы с тобой ночью на разведку пойдем!

– Эх, снега от вас зимой не допросишься, – обиженно пробурчал Григ, потирая лоб. Но выпил.

Лерга придирчиво осмотрела действительно пустой стакан, в подозрением взглянула на Грига («Сейчас рот попросит открыть!» – мысленно фыркнул он) и поставила на стол.

– И скоро оно подействует? – спросил Григ, чутко прислушиваясь к внутренним ощущениям. Пока спать не хотелось совершенно.

– Скоро, скоро, – успокоила его Лерга, подхватывая книгу под мышку и направляясь к двери. – Хороших сновидений! Если что – зови, тут слышимость грандиозная, стены будто бумажные.

– Ага, – мрачно согласился Григ, чувствуя, что сон действительно и не думал подкрадываться, а накинулся и сковал его почти мгновенно.