"Завещатель" - читать интересную книгу автора (Лонс Александр)

От Автора

·         Данная книга не предназначена для прочтения детьми до 14-ти лет.

·         Эта книга не рассчитана на использование людьми без помощи и присмотра, если их возрастные, физические, сенсорные или умственные способности не позволяют им безопасно ее воспринимать.

·         Текст не содержит никакой рекламы, ни скрытой, ни явной, а упомянутые здесь бренды являются собственностью их правообладателей, присутствуют в тексте исключительно с концептуально-художественной целью и не указывают на реально существующие рыночные товары.

·         Если вы являетесь противником графомании, нецензурной лексики и эротики, пожалуйста, закройте и отложите эту книгу. Если вы не готовы относиться терпимо к тому, что противоречит вашему мировоззрению, восприятию художественных произведений, взглядам на литературное творчество, религиозным, моральным или культурным принципам, эта книга не для вас.

·         Всякие совпадения случайны и непреднамеренны.

·         Точки зрения героев книги могут не совпадать с убеждениями автора, а непристойные сцены в действительности таковыми не являются.

·         Все права охраняются в соответствии с законодательством об авторском праве, а любое использование материалов издания, частичное или полное, допускается только с разрешения правообладателя.

Моим друзьям –

реальным и виртуальным,

настоящим и бывшим,

живым и ушедшим,

прекрасным и удивительным

Пролог

Я смотрю на бумажный квадратик с нарисованным треугольником. Сам же нарисовал.

Есть такой старый психологический тест — предлагают нарисовать карандашом равнобедренный треугольник и выбрать угол: от выбора угла зависит характер вашей личности. На самом деле выбор небогат: палач (более мягкий вариант — преследователь), жертва, спаситель.

Тест старый, давно в Интернете, и его знают многие, но если его предлагает друг, иногда трудно бывает отказать, особенно если этот друг — девушка.

Допустим, принимаю я тест, и в таких обстоятельствах рождается треугольник: «палач», «жертва», «спаситель». Если я попадаю в положение «жертвы», то большинство народа начинает меня жалеть, невольно превращая в «спасителя» и негодуя по поводу «палача». Этот закон массовой психологии живет сам по себе и исходит от человеческой натуры. Палач? Не хочу. А может, тут нужен именно спаситель? Но мне не хочется им быть, и я не желаю никого спасать. Жертва? Тоже противно. Так кто же? Кому отдать предпочтение? На самом деле я — наблюдатель. Я — все замечаю, и иногда даже пытаюсь что-то предпринять, но это тщетные попытки. Меня вообще нет в этом тесте.

И тут я делаю ту самую глупость, благодаря которой все время попадаю во всякие идиотские истории. Соглашаюсь на тест и выбираю случай. На небольшом белом квадратике рисую треугольник, нумерую углы, и щелчком отправляю бумажку в свободный полет к полу. Тот угол, что покажет на меня, я и «выберу».

Палач — жертва — спаситель... Случилось то, что происходит со мной всегда: мне выпала «жертва». Но это неверно. Я тот, кого нет в этом тесте. Я — наблюдатель.

                                          Часть первая

1. Феликс

Анкета из профайла личного блога.

Воротынцев Феликс Михайлович (но все называют меня просто Феликс: уменьшительные формы — «Феликсик», «Феля» и «Елька» — ненавижу и отвергаю категорически).

Родился 14 марта. Проживаю в Москве.

Рост — 180 см.

Вес — 70 кг.

Люблю: черный цвет, компьютеры, скорость, лето, Фольксваген Бора, девушек, книги, мартини, юмор, костер, фильмы, кожаный руль, набережные и синее море.

Любимые фильмы: Pulp Fiction, Воздушная тюрьма, Храброе сердце, Бойцовский клуб, Траса 60, Бешеные псы, Maverick, Shadow, True Romance, День сурка, Gladiator, Пятый элемент, Пираты Карибского моря, Расплата, Kill Bill, Звездные войны, Жестокие игры, Жмурки.

Любимые режиссеры: Альфред Хичкок, Стэнли Кубрик, Акира Куросава, Стивен Спилберг, Леонид Гайдай, Ингмар Бергман, Джордж Лукас, Квентин Тарантино, Ховард Хоукс, Чарли Чаплин, Яков Протазанов

Любимые актеры: Брюс Уиллис, Mila Jovovich, Билл Мюррей, Рассел Кроу, Кэмерон Диас, Сандра Баллок, Элизабет Херли, Вупи Голдберг, Мел Гибсон, Эдди Мерфи, Бред Питт, Ума Турман, Том Хэнкс, Энди Макдауэлл.

Очень люблю: своих друзей, музыку, Петербург, море, светлое пиво, свою машину, черную икру, реальный секс, Интернет, Карелию, не спать по ночам, общение.

Музыкальные вкусы: Русский Рок (Чиж и К, Алиса, Гроб, Кино, ДДТ, НАУ, Чайф, Крематорий, Зоопарк), Metallica, Sepultura, Slayer, Ozzy Osbourne, M.Manson, Rammstein, Guns'N'Roses, Scorpions, manowar, Stratovarius, Helloween, Nirvana, Offspring, System of Down, классика.

Спортивные интересы: футбол (Спартак М, Манчестер Юнайтед, Боруссия Д, Лацио, Атлетико М); Formula 1 (Ferrari); ралли (Y.Grischenko, Tolik Bauer), сборная России по любому виду спорта.

Не люблю: зиму, занудство, народных депутатов, попсу, темное пиво, слепой эгоизм и пустое самопоклонение, скучных и высокомерных людей, слезы, армию, голубцы, рекламный бизнес, милицию, коммунистов, чаты, рэп.

Ненавижу: красный цвет, жареную печень, фанаток Дома 2, сериалы, секс по телефону, ликеры и настойки, нацистов, грязные ногти, McDonald's, целлюлит и шарлотку.

Умею: программировать на Си++, Delphi и Ассемблере, слушать людей, веселиться, чинить компьютеры, делать сюрпризы, лечиться от похмелья, создавать сайты.

Не умею: запоминать анекдоты, печатать десятью пальцами, петь, бренчать на гитаре, оставаться трезвым в Новый год, лечить наложением рук, писать стихи.

Всегда: мешаю водку с соком.

Никогда: не мешаю водку с пивом.

Конец анкеты

2. Ольга

Интернет-анкета. 70 фактов обо мне.

1.      Имя — Ольга. Как сказал один человек — имя создает контраст с моими скрытыми наклонностями.

2.      Мой рост 167 см. и у меня хорошая фигура.

3.      Мне 22 года, но выгляжу я моложе.

4.      У меня есть лучшая подруга.

5.      Помимо нее есть еще два человека, которых я могу назвать друзьями.

6.      Мои волосы рыжего цвета. Я никогда их не крашу.

7.      Я неспокойный человек. Иногда я ужасно вспыльчива.

8.      Обожаю запахи шоколада, свежего асфальта и хвои.

9.      Люблю дождь. Очень люблю серое дождливое небо.

10.  Не люблю большие компании незнакомых людей.

11.  Я злопамятна и никогда не умела прощать обиды.

12.  Не люблю громкую музыку, хотя часто ее завожу.

13.  Я никогда не хотела спрыгнуть с крыши.

14.  Большая часть моей жизни меня полностью устраивает.

15.  Люблю не только собак, но и кошек.

16.  Я сотворила множество глупостей и не жалею об этом.

17.  Не боюсь боли, и легко переношу ее.

18.  Придаю большое значение словам и поступкам.

19.  Я легкий в общении человек, и это не мое мнение.

20.  Мне нравится готическая эстетика, но я не готесса.

21.  Я один раз в жизни пробовала ЛСД. Это страшно.

22.  Обожаю миндальные орехи в шоколаде.

23.  Могу часами болтать по телефону — максимум я разговаривала с 24 до 7 утра.

24.  Люблю сидеть на полу.

25.  Мне часто запоминаются сны.

26.  Люблю гулять ночью, и очень нравится вид ночных городов.

27.  Я верю больше в дружбу, чем в любовь, но мне всегда бывает очень больно ошибаться в людях.

28.  У меня есть мечта, которую я никогда не осуществлю: выбрить виски, стать панком и купить себе крутой байк.

29.  В последнее время я очень легкомысленна — слишком часто доверяю людям, хотя знаю – буду страдать от этого.

30.  Люблю читать бумажные книги.

31.  Мне нравится творчество Сальвадора Дали.

32.  Восхищаюсь людьми, которые умеют рисовать и играть на каких-либо музыкальных инструментах.

33.  Пойду на многое, чтоб добиться своей цели.

34.  Бросила курить после того, как побывала на вскрытии.

35.  Люблю японские аниме.

36.  Люблю тяжелые ботинки, но обычно ношу кроссовки.

37.  Хочу получить второе высшее образование на историка-символиста.

38.  Мне нравится футбол, но я не особо люблю спорт как в принципе.

39.  Люблю слушать других людей.

40.  Не особо люблю говорить сама.

41.  Люблю пиво даже больше, чем вино.

42.  Почему-то меня раздражают почти все компьютерные игры.

43.  Я люблю смотреть людям в глаза.

44.  Мне идут практические все головные уборы, от шляпок до мужских ковбойских шляп.

45.  На каждый новый год один человечек дарит мне белую розу. Это традиция.

46.  Мне жаль, когда цветы вянут, и я не люблю букеты.

47.  Не верю в случайные совпадения.

48.  Я верю, что все беды начинаются с сомнения.

49.  Мой первый раз был днем, а не ночью.

50.  Люблю получать письма, но ненавижу их писать.

51.  Очень хочу полюбить Питер, где живу с рождения.

52.  Хочу каждое лето на теплое море и очень надеюсь, что это желание осуществится.

53.  Мне скучно говорить с неинтересными людьми, поэтому меня иногда считают черствой и необщительной.

54.  Обожаю красивые записные книжки и чистые тетради.

55.  Я уже не помню, как звали половину моих одноклассников, а прошло всего-то шесть лет.

56.  Люблю темноту и очень люблю зажженные свечи.

57.  Храню много всяких мелочей, напоминающих мне о важных событиях.

58.  Никогда не напивалась до отключки. Это для меня табу.

59.  Мне легче общаться с лицами противоположного пола.

60.  Почти всегда нахожусь в мужской компании.

61.  Я консервативный человек, мне непросто менять что-либо. Люблю старые потертые джинсы и старые книги.

62.  Никогда не прощаю обмана и предательства.

63.  Почти всегда собираю вещи за день до отъезда, по-другому не могу.

64.  Очень люблю гулять в одиночестве.

65.  Однажды почти переборола зависимость от Интернета.

66.  Люблю жечь свечи и ароматические палочки.

67.  Ненавижу свой голос. Он ужасен. И по телефону и на видео и в реале.

68.  Люблю смотреть фильмы в кинотеатрах.

69.  Я не такая, какой меня почему-то хотят видеть.

70.  Ну и что? Кто-то осилил всю эту фигню? :-)

Конец анкеты

3. Феликс

Знал я Валерия Таранкова давно, еще со студенческих времен. Он приходился дальним родственником какому-то крупному политическому деятелю советской эпохи и имел обширнейшие знакомства в самых разных кругах. Но так уж вышло, что к концу учебы он остался полным сиротой, что его, впрочем, не сильно озаботило. Широкие связи и контакты, огромная квартира на Кутузовском проспекте, дача по Северной дороге и кое-что еще обещали ему неплохую жизнь и обеспеченное будущее.

В ту пору, когда мы вместе учились, наши пути пересекались нечасто — он, как представитель «золотой молодежи», любил шумные пьяные вечеринки, переходящие в утренники, с дикой музыкой, большим количеством веселых девочек, хороших мальчиков и с беспредельным числом всяческих излишеств. Я же от всего этого быстро уставал, а после одного случая, когда ранним утром мне пришлось в одном только купальном халате и пляжных шлепках идти от улицы Бакинских комиссаров до Симферопольского бульвара, совсем отпал от этой компании.

После защиты диплома мы совсем не виделись лет десять, как вдруг от него пришло электронное письмо. Как он на меня вышел — осталось без ответа, ибо я не доставил себе труда кому-нибудь задать этот вопрос. Ко мне обращались по имени-отчеству и просили зайти в вестибюль одной полузакрытой больницы на Ленинском проспекте. С паспортом или удостоверением личности. Немало подивившись такому приглашению, я отправился по указанному адресу. Верх взяло любопытство — с чего бы это я там кому-то вдруг понадобился?

Своего приятеля я поначалу просто не узнал — выглядел он ужасно. В свои тридцать с небольшим лет, он имел облик глубокого старика. Волосы полностью выпали, кожа пожелтела и высохла, морщины глубоко избороздили лицо, а руки сделались худыми и дряблыми. Общее впечатление дряхлости дополнял спортивный костюм, висевший мешком, и огромный живот.

—  Что, страшный я стал? — спросил меня Валерий после скупых обоюдных приветствий, — ничего, не так долго еще.

—  Ты выписываешься? — глупо спросил я, — когда?

—  Выписываешься... — нехорошо усмехнулся он, — тут сами выписывают. Скоро я вообще покину этот мир, но у меня к тебе дело.

—  Ну, зачем ты так...

—  Перестань! Мне это не надо, а тебе и подавно. У меня — лимфосаркоматоз. Это не лечится, и хватит терять время — до осени проживу, а там уж как Бог даст. Слушай! Вот тебе мое завещание, — он протянул запечатанный конверт, — там еще записка для тебя. Это — заверенная копия, оригинал в другом месте. Проследи, чтобы все было сделано так, как я того хочу. Денег у меня уже нет, вся собственность тоже теперь не моя, и больше за душой ничего не осталось. Нужно только выполнить некоторые обязательные формальности, и я очень хочу быть уверенным, что ты это сделаешь. Так как? На тебя можно рассчитывать?

Что тут было ответить? Ну, естественно, что я согласился.

—  Слушай меня, — вполне серьезно сказал мой приятель. — Ты что-нибудь знаешь про ведьм, колдовство, и разные темные учения? Про эзотерику слыхал?

—  В смысле, темные учения? — не понял я, стараясь собраться с мыслями. — Ты чего имеешь в виду?

—  То самое. Мистикой в разных видах не увлекался? С ведьмами, колдунами не знаком? Про каббалу знаешь?

—  Да нет вроде, — удивился я. — Читал только Гоголя, Булгакова и разнообразную фантастику в крупных дозах. Фильмы какие-то смотрел. Вообще-то я настроен сугубо практически. Моя работа с компьютерами приучает к материализму, четкости формулировок и конкретности действий. А что? Что еще за ведьмы?

—  Да ничего. Забудь пока. Это очень хорошо, что ты реалист-материалист, значит, я в тебе не ошибся. Тебе пригодится потом. И еще одно. Оставь свои электронные координаты, ты же будешь в отпуске через месяц?

—  А ты откуда знаешь? — удивился я.

—  Оттуда. Так вот, пусть с тобой присутствует твой ноутбук. Всегда. И в Интернет выходи каждый день. Мало ли что... но думаю, ты уже отдохнешь, когда это случится... И вскрой вот этот конверт сразу после... Договорились?

—  Договорились. Но мне не нравится твой пессимизм, — сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

—  Это не пессимизм, это реальный взгляд. Всегда был реалистом, как и ты, кстати. Ну, все, устал я... пока...

Выйдя из больницы, я решил прогуляться в Нескучном саду, где всегда можно не особо торопясь подумать о жизни. Вся эта история мне очень не понравилась. И неожиданный интерес старого университетского товарища, с которым я был раньше, прямо скажем, в прохладных отношениях, и его явно смертельная болезнь, и мое предполагаемое участие в незнакомой роли душеприказчика. Эти его странные и туманные намеки на какую-то мистику, неконкретные вопросы с непонятным подтекстом, все вместе как-то напрягало. А ведь еще не так давно мир вокруг меня казался тихим спокойным и уютным. И нате вам — какая-то дополнительная головная боль. После этого разговора я уже не чувствовал себя как недавно, все сделалось каким-то безрадостным серым и некомфортным, а жизнь утратила свои краски и яркие блики. И еще снова возникло какое-то противнейшее ощущение, что сзади стоит некто и пристально смотрит мне в спину. Никто сзади, конечно же, не стоял, но ощущение присутствия кого-то темного, мрачного и невероятно сильного, не исчезало. Как будто меня сглазили или чего-то очень нехорошее со мной сделали.

Я шел по парку, судорожно вспоминая, что я помню из случайного и бессистемного чтения мистической и эзотерической литературы. Ведьмы, колдуны, эзотерика, мистика… Мне это всегда представлялось сказками для взрослых, страшными историями призванными пощекотать нервы пресыщенных скучной реальностью обывателей. Хорошо еще, что не верю ни в сглаз, ни в колдовство, ни во всякую бесовщину, ни в черта, ни в Дьявола. В Бога тоже, правда, не верю, но не об этом сейчас речь. Как известно, большинство верующих, не столько Бога любят, сколько Дьявола опасаются, поэтому делают добрые, «богоугодные» дела. В Ад боятся угодить на вечные муки. А поскольку, кроме Данте никто особо художественно эту воображаемую реальность нам с вами не живописал, то страшно до чрезвычайности. Что там будет? Если в Рай не попадем? А ведь не попадем, судя по тому, что необходимо для гарантированного пропуска в эти ворота, где по легенде на фейсконтроле работает уже почти две тысячи лет Святой Петр.

Но — мы уклонились от темы. Так вот, про Дьявола. Я, не религиовед, как одна моя знакомая, и многого об этом персонаже не знаю. Тем более, что личность эта получается сильно загадочная и эклектичная какая-то. Если верить литературе церковной, то Дьявол — средоточие зла, и его (зла) персонификация. Причем особо полновесных аргументов как-то не разглядел. От него — зло. Но простите! Если мы будем читать внимательно Ветхий Завет — основную часть Библии, то зло вовсе не от Дьявола. Да и Дьявола-то там нет. Есть ангел под именем Сатана, и есть какой-то злой дух от Господа. Вероятно, это один и тот же персонаж. Слуга Господа, которого он (Господь) посылает делать всякие нехорошие дела. От своего имени заметьте! То несчастного царя Саула изводить, вся вина которого заключалась в том, что он отказался приносить в жертву побежденного им царя Агага, то над беднягой Иовом издеваться, у которого вообще никаких провинностей перед Богом не было. Ну, да ладно. Это Ветхий Завет, который христиане не очень-то и чтят. А Новый Завет? И там мы Дьявола видим мало. Правда, он искушает Христа в пустыне, но простите — Дьявол искушает Бога? Не понял. Ну, пусть будет так — любой начитанный христианин всегда найдет, что ответить. Про человеческую сущность, и про плоть, и еще про что-нибудь. Но не о том я. Все это к тому, что в Христианской Библии про Дьявола написано мало. И для пытливого ума (которого у меня, видимо, в дефиците) явно недостаточно. Про Дьявола мы узнаем из описаний различных «святых отцов» и «отцов церкви». В Средние Века, да и позднее, это тема богословов интересовала чрезвычайно сильно. Даже «науку» такую выдумали — демонологию. Про демонов, чертей и прочую нечисть.

Надо бы почитать чего-нибудь про это, про все, а то какой-то досадный пробел в моем образовании. Как соотносится христианская традиция с мистикой и эзотерикой современности, какие сейчас направления, течения. Почему-то меня вдруг резко заинтересовали все эти вопросы, раньше такого не наблюдалось. Мне всегда были как-то параллельны новомодные увлечения некоторых моих современников.

Я тогда так и не решил для себя — какое дело мне предстоит: доброе или не очень. По всем формальным признакам вроде как вполне доброе. Или, говоря старинным языком — «богоугодное». То бишь угодное какому-то богу. Побродив по парку, я несколько успокоился, и мир постепенно снова приобрел свои прежние краски. Я еще раз посмотрел на старые стволы деревьев, на их густые кроны, на пробивающееся сквозь них солнце, повернулся и быстро пошел в направлении станции метро.

А молодое лето тем временем вступало в свои права. На деревьях в парке давно уже густела яркая зелень, и у листьев появляется глубокий малахитовый тон. Свежая поросль еще не покрылась городской пылью, а разнообразная птичья мелочь звонко пела в ветвях. Июньская погода в Москве, как правило, неустойчива и непостоянна. При смене воздушных масс грохочут грозы, поливают ливни, разбрасывается град, а изредка дело доходит до образования смерчей. На моей памяти такое даже случилось как-то однажды...

С Валерием мы потом уже не виделись лично, но часто и долго общались по телефону и через Интернет. Он оказался удивительно интересным и умным собеседником. Собственно тогда-то он и стал мне другом. Странная судьба! Пока он был в полном порядке, и владел хорошим банковским счетом, недвижимостью и кучей друзей, то меня он знать не хотел. А перед смертью, когда все свои средства он израсходовал на безуспешное лечение, и все прежние его друзья вдруг стали безумно заняты и очень связаны неотложными делами, он про меня вспомнил.

Потом я занялся своими делами. Съездил на пару дней в Питер, готовился у отпуску, завершал московские дела.

Я — наблюдатель, не вмешивающийся в происходящие события. Сиди и смотри. Смотри, как уходит твой друг. Уходит в черное ничто, в пустоту и бесконечное небытие. Что ему можно сказать? Ничего. Я не верю в реинкарнацию и в загробную жизнь. Не верю во всесилие Бога и во власть Дьявола. Поэтому не могу посоветовать молиться кому-то. Верю только в то, что смысл жизни в самой жизни. А если жизнь заканчивается, и заканчивается совсем не вовремя? Если не хочу такого конца? Если на моих глазах уходит мой друг, а я только свидетель? Зачем мне это надо? Это вообще кому-то надо? В смерти нет никакого смысла. Уйти, чтобы расчистить место для других? Это что, утешение для уходящего? Не надо ему такого утешения! Да и никому не надо.

Впрочем, отдых на теплом море расслабляет и отвлекает от нехороших мыслей.

В конце одного из отпускных дней, когда, проведя все время на пляже, я подключился вечером к Интернету, то не получил, как обычно, дежурного письма. Написал сам, но Валерий не отозвался. В аське, из которой Валерий последнее время не вылезал, я тоже его не увидел. Запустил скайп — но и там его не оказалось. Немного подождав, набрал номер его мобильника. Долго никто не отвечал, затем откликнулся молодой и слегка недовольный незнакомый женский голос.

—  Говорите, я вас слушаю!.. — сказала женщина.

—  Здравствуйте, — вежливо отозвался я. — А Валерия Таранкова можно попросить?

—  Нет, нельзя, — ответила трубка. — Он не может ответить. Вы — родственник?

—  Я его друг и душеприказчик. Что-то случилось?

—  Сегодня, около пяти утра его состояние резко ухудшилось.

—  А как сейчас его состояние? — спросил я.

—  Состояние тяжелое. Поговорите с доктором...

Пауза. Какие-то приглушенные разговоры, пауза, шелест, наконец, кто-то отвечает. Видимо — «доктор».

—  Слушаю... — усталый мужской голос. Негромкий и, казалось, совершенно ко всему безучастный, — говорите...

—  Я — друг больного Таранкова. Что с ним?

—  Вы не родственник?

—  Нет, но официально представляю его интересы, —  уточнил я. — У него нет родственников.

—  Как вас зовут?

—  Воротынцев Феликс Михайлович, — назвался я.

—  Правильно. Он сейчас без сознания. Произошло резкое нарушение мозгового кровообращения. Состояние тяжелое и нестабильное.

—  Иными словами он умирает? Это — конец?

—  Позвоните утром. Меня зовут Михаил Андреевич. Если этот телефон не ответит, запишите еще один, — он продиктовал городской номер. — Записали? Это ординаторская, а я буду на дежурстве.

—  Мне готовиться?.. — спросил я неполным вопросом, повесив короткую паузу

—  Да, — кратко ответил доктор.

—  Звонить как рано? — на всякий случай уточнил я.

—  Часов в семь уже можно, — тихо ответил врач.

Всю ночь я не спал, и не по какой-то там высоконравственной причине, а просто потому, что еще утром познакомился на пляже с привлекательной загорелой девушкой без комплексов и ненужных запретов.

А в семь часов, когда я послушно позвонил в Москву, мне объяснили, что надо сделать, куда прийти и чего принести с собой. Иными словами — Валерий умер.

Наскоро упаковав свое немногочисленное барахло, попрощался с хозяевами, щедро переплатив им за неистраченное время, я быстро схватил такси и поехал в Симферополь в аэропорт. Слава богу, в последнее время с покупкой билетов на самолет нет никаких проблем — были бы необходимые деньги.

Уже в воздухе я вскрыл конверт и прочитал его содержимое.

Привет!

Если ты читаешь это письмо, то это значит, что я уже сдал свой последний экзамен. И уже ничем не смогу быть полезен тебе в личной беседе. Ответить на твои вопросы тоже не получится. Поэтому внимательно отнесись ко всему, что прочтешь ниже.

1. Я уже давно понял, что тебе нужно от жизни нечто большее, чем ты имеешь сейчас. И вот тут я смогу помочь. Но условие: сделав один шаг — сделай и второй, не останавливайся на полпути...

2. Для верности, прилагаю справку, что к моменту написания всех этих бумаг я был в полном разуме и ясном сознании, нормальном рассудке и свежей памяти.

3. Кроме обычных дел, положенных по завещанию, ты выполнишь следующее. Когда у тебя будет свободное время (это не к спеху) выбери ночь на полнолуние. Потом войди в первый подъезд дома номер 54 по Большой Полянке в Москве. Поднимись на первую площадку за лифтовой клеткой и протри голыми рукам (это важно!) стену. За побелкой легко откроется зеркало. Очисти его, как сможешь, также протирая руками. Ничего делать больше не нужно, все остальное поймешь и так. Только запомни такие слова — «Темный Портал»

4. Это письмо никому не показывай, а то или меня, или тебя заподозрят в расстройстве рассудочной деятельности. А это уже будет излишним.

Валерий Таранков. Москва, 10 апреля, 20** года.

Похоже, когда он писал эту записку, то еще толком не знал, кому собственно она предназначалось. Не угадывалось ни имени адресата, ни гендерной его принадлежности. Кроме странного и малопонятного письма, в конверте лежал нотариально заверенный ксерокс завещания, и справка, подписанная каким-то врачом и тоже заверенная по всей форме. Никаких материальных средств и собственности Валерий никому не завещал, а только просил своего душеприказчика развеять прах с моста через Москву-реку.

Все похороны похожи.

Отличия только в некоторых деталях и мелочах.

Церемония под дождем — не самое приятное мероприятие, и не лучшая идея. Неожиданно начавшийся ливень быстро промочил нас, пока мы вытаскивали венки и ставили их вдоль «Аллеи памяти» — прохода к крематорию.

Я вообще не люблю похороны, особенно, если там много родственников умершего и близких ему людей. Горе, когда оно искреннее и рядом со мной, плохо сказывается на моем самочувствии. Тут все было иначе. Родственников не было в принципе, по причине их физического отсутствия, а близкими всех пришедших можно было назвать только с очень большой натяжкой. Самым «близким» был, наверное, я, поскольку именно мне выпала невеселая участь быть душеприказчиком умершего.

Мы вытянули гроб из маленького автобуса, поставили его на железную тележку и повезли в только что освободившийся церемониальный зал. Наша немногочисленная компания, прослушала короткую речь распорядителя, и после слов — «наступила минута прощания» — все по очереди подошли к горбу, в последний раз взглянуть в лицо Валерия. В морге его как-то обработали, и лицо стало совсем не похожим на то, что я видел в нашу последнюю встречу. Он помолодел, если это выражение вообще употребимо к покойнику. Морщины разгладились, кожа стала светлой и гладкой, а выражение приобрело никогда не свойственную ему торжественность. Неправду говорят те, кто уверяет, что покойник в горбу выглядит спящим. Он выглядит мертвым, и тут уж ничего не поделаешь.

Когда последний из нас отошел от постамента, гроб закрыли крышкой, вколотили гвоздь с номером, и заиграла патетически скорбная органная музыка. Гроб медленно опустился вниз, и горизонтальная дверь закрылась. Мой друг окончательно исчез из этого мира.

После мы немногословно попрощались и разошлись. Однокашников почти не было, а его сослуживцев я вообще не знал. Поминок не планировалось, и все испытывали явное облегчение оттого, что неприятная, но необходимая процедура наконец-то закончилась. Нас развезли — кого до метро, кого до стоянки личного транспорта, а кого и до дома. Осталось совсем немного — через пару дней мне уже можно было выполнять последнюю волю.

Через несколько дней я снова был в крематории.

Получение праха — уже совсем не торжественное мероприятие. Это скорее напоминает покупку чего-то не очень нужного и малоценного. В небольшом, похожем на магазин помещении, заставленном образцами погребальных урн и колумбарных табличек, я предъявил соответствующие документы и долго объяснял, что урна для праха мне не нужна. Не многие знают, что прах кремированного покойника не ссыпается непосредственно в урну, а помещается сначала в полиуретановую капсулу, которая затем вкладывается в саму урну. Так вот, мне стоило больших трудов убедить тетку, ответственную за выдачу прахов, что нужна именно голая капсула. Без урны. Добившись, наконец желаемого, я сел в поджидавший меня «Фольксваген», и поехал на юг Москвы.

Ехал я долго — попал в какую-то пробку, и подумать было о чем. И о предстоящих действиях, и о том, что все скоро кончится, и о дорожном движении в Москве. Вот передо мной какая-то разудалая «Мазда» с девушкой за рулем перескочила через разделительную линию и залетела на встречную полосу. Выезд на встречную всегда считался довольно-таки опасным маневром, как для жизни, здоровья, так и для благосостояния, особенно в последнее время. Стоя в вечных московских пробках, я давно уже убедился, что среди тех, кто так лихо въезжает в поток, почти две трети — молодые женщины или начинающие неопытные водители. Но лично у меня, такие девушки за рулем всегда ассоциировались с на редкость бестолковым и хаотичном броуновским движением. Едет, будто бы плывет по улице. Сама в коротенькой юбчонке, да еще и на высоких каблучках. Красотища — глаз не оторвешь! Едет такая, и думает наверно по ходу событий: «Ой, какой миленький магазинчик! Может надо зайти?» А то остановится прямо посреди дороги и решает важную проблему бытия: «Ой! А ведь я не сказала маме, что Мурзик останкинскую колбасу не ест! Надо срочно позвонить!» Звонит, естественно продолжая стоять на прежнем месте, не обращая особого внимания на недовольства прохожих или сигналы других водителей. И ладно бы сидела какая-нибудь амазонка-эмансипуха, супервумен или просто крепкая спортсменка. Так нет же! Совсем даже напротив! Едет этакая дюймовочка, прет прямо по тротуару, устрашая мирных пеших граждан и ничего, нормально все! На ее с утра скрупулезно отредактированном личике, эмоций и мыслей — ноль, одно только очарование. Вот и сейчас: сама — метр с кепкой, головка с кулачок, своими лапками испуганно держится за руль, перескакивает через бордюр и начинает нахально выпихивать меня с моей полосы. Так и тянет открыть ей оконце, нагнуться прямо к ее кукольной мордашке и гаркнуть во всю глотку: «Деточка, ведь же Москва, столица нашей родины! Здесь тебя могут и на х.. послать не подумав! Ясно тебе?». Но, врожденный такт, учтивость и природная вежливость не позволяют мне этой маленькой слабости. Это вообще-то что? Новая генерация водителей, неудачное стечение обстоятельств или что-то еще? Наверное, я не понимаю чего-то важного и нужного в нашей современной жизни.

Но все-таки езда через всю Москву лучше, чем что-либо иное отвлекает от безрадостных мыслей.

Пересыпать прах их капсулы в пакет решил в Битцевском лесопарке. Во-первых, лес, природа, действуют на меня умиротворяющие, а во-вторых, в глубине парка в рабочий день всегда мало народа. Это на выходные туда придут всякие «отдыхающие» с их вонючими шашлыками, запрещенными кострами и пивом. Потом они оставят после себя мусор и уйдут, немелодично бренча на гитарах, горланя пьяными голосами чужие песни и пугая своим диковатым видом случайных пенсионеров. Но это — в субботу, а сегодня там сравнительно тихо, и есть места за оврагами, где вообще никого нет.

Я вышел из машины и совершил небольшую прогулку вглубь леса. Перешел по разрушенному мостику маленькую речку, поднялся на высокий склон и углубился в светлый липовый лес. Никем не потревоженный, не торопясь нашел подходящее место — вокруг высокие липы, недалеко раскидистый дуб... Вскрыв охотничьим ножом черный контейнер, переместил содержимое в заготовленный для этой цели пакет. Пустую распоротую капсулу я выкинул потом в мусорный бак у выхода из парка.

В тот же день, где-то в начале третьего, на одном из московских мостов можно было видеть странную картину. Человек, одетый во все черное, сначала прошел по одной стороне моста, потом по другой, но до конца не дошел — остановился посередине. Немного постоял, посмотрел на реку, на толпящиеся вдалеке дома района Марьинский Парк (где там парк?), на какой-то проплывающий внизу катер — и перегнулся через парапет. Несколько минут он смотрел на загаженную воду внизу, затем раскрыл свою сумку, вынул оттуда полиэтиленовый пакет с чем-то сыпучим, и быстрым движением высыпал это в реку. Порыв ветра подхватил сероватый неоднородный по консистенции порошок и разнес его вдоль широкой водной ленты.

4. Ольга

Вдоль широкой водной ленты Невы дул ветер и летали черноголовые чайки. На набережной стоять холодно. Стемнело, и мне б уже идти домой — завтра рано на работу.

Оба моих родителя, после того, как получили контракт в Финляндии, уже полгода как жили в Хельсинки. Обещали приехать в отпуск. На уик-энд они иногда наезжали, но нечасто и все реже и реже. Поэтому сейчас и ныне я сижу одна со своей собакой, и мне иногда становится скучно, грустно и уныло. Вообще-то я самодостаточный человек, но частенько на меня накатывала серая тоска.

То, что со мной чего-то не так, я стала подозревать уже давно. В транспорте люди обычно занимали места рядом со мной в самую последнюю очередь. Старухи же наоборот — если все сидения уже заняты, направлялись непосредственно ко мне, а потом недовольно и укоризненно ели меня глазами, пока я не уступала место им. Прохожие никогда не спрашивали у меня дорогу, а всякие уличные кидалы вообще меня игнорировали. Последнее, впрочем, не сильно меня беспокоит. Есть еще множество всяких мелочей, к которым я привыкла и перестала замечать. Вероятно, я никогда бы не озаботилась вопросом — «А почему это все так?» Если бы не одна дурацкая история на работе.

После третьего курса, когда стало окончательно понятно, что люди с моей специальностью (по образованию я — будущий юрист) могут найти себе работу где угодно и когда угодно, я осталась в той же фирме, где подрабатывала еще с первого курса. Фирма занималась продажей всего, что нужно для озеленения города и организацией работ по этому самому озеленению, а я работала там программистом. Не слишком-то женское дело, но это только должность так называлась — «программист». В программировании я мало что понимаю. Ну, Вижел Бейсик — еще туда-сюда (неприлично-то как!) но не более того. Я вообще-то по призванию компьютерный дизайнер. Когда очень удачно освободилось место начальника ИТ отдела, то шеф, немного подумав для вида, предложил эту должность мне. Естественно, я согласилась. При тех же примерно обязанностях (прежний начальник в современной компьютерной технике понимал, как агроном в топологии) я существенно увеличивала свою зарплату.

Куда подевался мой прежний начальник, никто так и не понял. Он пропал. Испарился. Когда после его недельного отсутствия, наш гендиректор дал команду разузнать, долго ли еще будет болеть Николай Иванович, ему сообщили печальную весть. Николай Иванович (или просто — Иваныч, как его уважительно у нас называли) и не думал болеть. Он куда-то исчезнул в прошлый понедельник — за неделю до выяснения. Причем никто его не искал — родственники почему-то решили, что он уехал в отпуск, а у нас полагали, что он дома, лежит с температурой. Почему от нас никто не позвонил раньше, и почему его родные подумали об отпуске, я так и не поняла. Дело было в ноябре, погода стояла мерзопакостная, а тропические курорты Иваныч не посещал, предпочитая им свою старую дачу под  Приозерском, где предавался полному уединению — ни мобильника, ни какой иной связи у него там с собой не было. Ну, конечно же, его искали. Не сразу, а после двухнедельного отсутствия было подано заявление. Иваныча объявили в розыск, как пропавшего. А уже через месяц шеф назначил меня на его место. «Пока Иваныч не появится».

Но почему-то я не сомневалась, что Иваныч уже никогда не появится. Было в этой уверенности что-то неопрятное и гадкое, как будто это я виновата в исчезновении бывшего патрона. Чего греха таить, мы не очень-то ладили. Иваныч придирался по пустякам, требовал от меня всякие ненужные глупости, типа ношения спецодежды в виде синего сатинового халата, обязательного заземления при ремонте компьютеров и использования этилового спирта для протирки контактных групп. Именно — этилового спирта. Видимо он никак не мог отвыкнуть от стереотипов тридцатилетней давности, а новые реалии давались ему с трудом. Но когда ко мне на работу заглянула моя подруга, а Иваныч зашел в тот момент, когда мы ели принесенную ею шарлотку, меня вообще чуть не уволили с его подачи. Осталась я только по личному указанию генерального — тот, хоть и был в прошлом обычным бандитом, все же понимал, что поиск нового специалиста моего уровня и введение его потом в курс дел не оправдан, экономически невыгоден и принесет конторе реальные убытки. Меня оставили.

Так вот, после моего назначения, одним из самых неприятных в тот момент для меня занятий, было выполнение указания гендиректора — разборка персональных бумаг Иваныча, и просмотр содержимого его компьютера. У меня возникло стойкое ощущение, что я заглядываю в замочную скважину, или вторгаюсь в чью-то интимную жизнь. Представители власти уважительно сделали копии всех личных бумаг и жесткого диска, оставив оригиналы нам. Такая предупредительность сыщиков меня вначале удивила и порадовала. Я уж было решила, что в органах правопорядка стали уважать частный бизнес. Только позже, и совсем случайно, мне стало известна истинная причина такой чуткости. Наш генеральный просто хорошо заплатил, чтобы менты не изымали компьютеры (упорно называемые ими процессорами) и не арестовывали документацию. Потери, которые мы бы тогда понесли, вообще могли если и не разорить контору, то уж точно сорвать несколько выгодных и важных для нас контрактов.

В компьютере Иваныча оказалось с десяток ролевых игр «для взрослых», довольно большое собрание порнографических фильмов, обширнейшая коллекция качественных порноснимков и целая библиотека неприличных рассказов и историй. Бывший начальник явно зря своего времени не терял, и по Интернету путешествовал с пользой. Только сейчас я поняла, почему он не разрешал мне лазить в свой комп, и даже вирусы со своей машины удалял сам.

Но ничего такого, что хоть как-то относилось бы к нашей работе, на жестком диске я так и не обнаружила.

В этот самый момент меня стали терзать смутные сомнения: как же так? Какого черта этот вечный придира занимал свою должность столько времени, а сейчас и вовсе вздумал пропасть? Что-то внутри меня отчаянно запротестовало, и я решила сама попытаться аккуратно выяснить, в чем тут дело. На работе в тот день я засиделась допоздна. Растворимый кофе давно остыл, несколько бумаг, лежащих на столе, были безбожно мною смяты, так как не представляли особой ценности, а во мне все больше и больше накапливалось необъяснимое раздражение на все окружающее.

Наконец, среди очередного текстового файла я обнаружила сохраненный телефон с экзотической записью «933 8768 г-жа ФАТУМ. Звонить после шести». Я быстренько списала телефончик на какую-то бумажку и поняла, что на сегодня уже хватит — пора домой. Потом в душ и спать.

5. Феликс

В душ и спать, сразу же, как приду домой. Ни о чем другом я в тот момент даже не помышлял. Господи, как же хочется в постель! День выдался длинным и тяжелым, и я просто валился с ног. Про «ночь на полнолуние» я благополучно забыл, и не вспоминал до самой осени.

Лето кончилась, сентябрь подарил нам теплое бабье лето, но и оно подошло к своему естественному концу. Все как-то притихло, и наступило сонное время. Есть такие моменты, когда кажется, что жизнь в городе приостанавливается, а все живое куда-то девается. Такое ощущение, что улицы вымирают, люди прячутся и все приходят в состояние покоя. Для кого-то это осень, для кого-то — зима. Для кого-то «мертвый сезон» в Москве наступает летом. Для меня этот период не имеет конкретных сроков. Хотя, даже если особенно тщательно поискать эти дни, эти часы, то можно даже заметить, что они наступают, скорее всего, в тот самый осенний денек, когда солнце еще пытается припекать, но первого снега еще нет. Лично у меня в такие дни возникает чувство, что все предприятия останавливаются, машины не дымят, помойки не воняют, а школы закрываются на неясный срок.

Логика здесь несложная. Солнце — дорогостоящее наслаждение для обычного, среднестатистического москвича. Это только в конце сентября, так и не насладившись вдоволь летним теплом, москвичи будут убежденно доказывать друг другу, что «еще будет бабье лето», что «лето было теплым» и что «в этом году можно было купаться уже в начале июня». Жизнь москвичей продолжается, они прощают городу его погоду, забывают о том, что июнь был промозглым, холодным и дождливым, июль — жарким и пыльным, и что город в любом случае остается пустым. Мрачновато? А раз это «мрачновато» и «чернуха» — значит придется говорить «как на духу» — честно и откровенно, но... подбирая слова, дабы не быть обвиненным в излишнем натурализме и избыточной порнографии.

Почему-то авторы большинства романов считают своим непременным долгом отдавать часть объема текста описанию природы и окружающей героя среды. Нельзя сказать, что это так уж и обязательно для сюжета. Часто всем было бы проще, кратенько так написать — «была осень», или — «шел дождь», а не таскать читателя по слякотным городским улицам или заставлять на протяжении двух страниц рассматривать мокрые от дождя стекла, по которым ползут змейками дождевые капли.

В моем случае осень и дождик имели прямое отношение к делу. Хотя дождя в тот момент еще не было, осень давно была, чему я, в общем-то, не особо и радовался. Если весна, кроме обязательного ночного холода и авитаминоза обещает в скорости потепление, а впереди мерещится лето, то осень ничего такого не обещает, корме зимы. Скоро уже пойдет снег, еще немного и вступит в свои права зима, хоть и осень еще долго останется на календаре. Будет снег, а под ним лед, который тормозит движения. А так хочется пройтись до работы твердой, уверенной походкой, а получается — как бегемот на льду. Скоро зима. Но не просто зима, а зима московская, с ее бесплатными приложениями: грязным раскисшим снегом, антиобледенителями и дорожными реагентами, скользкими московскими тротуарами, которые так никогда и не поддаются полной очистке, испорченной обувью и рисками получения переломов, если не у меня лично, то у кого-нибудь родных и близких.

Как раз, пребывая в таком рассеянном состоянии разума, я, без особой цели, путешествовал по хитросплетениям московских переулков. Был вечер пятницы, подступающие сумерки создавали ту особую атмосферу осеннего города, которая бывает только после бабьего лета, когда холода еще не начались, но день уже значительно сократился. Оставшиеся где-то за домами радиальные магистрали города заполняли многочисленные легковушки, увозящие своих неугомонных хозяев, прочь от городских выделений к ложной безмятежности одноэтажного Подмосковья.

Если выйти из метро Добрынинская, перейти по подземному переходу на другую сторону Серпуховской площади и пересечь окончание улицы — Большой Полянки, то можно выйти к дому, где в свое время была Вторая Аптека. Старики еще помнят разговоры, что в былые времена она принадлежала Ферейну и не имела никакого отношения к Брынцалову. Острым углом этот дом отделяет Большую Полянку от Житной улицы. Далее, если миновать этот острый угол, и пройти еще немного, то увидим один из самых загадочных домов Москвы. Большая Полянка, дом 54. Это большой и серый Старый Дом, еще дореволюционной постройки и, если пройти рядом с ним, ничем не примечательный. Но с противоположной стороны улицы открывается совсем другая картина. Здание украшено древнеегипетской символикой. Под крышей, под фронтоном — большая, высотой с этаж, скульптура одинокого рыцаря с мечом. Внизу — рельефные кошки, и египетские знаки — анкхи. Анкх — это символ вечной жизни через смерть, который представлял собой Т-образную фигуру, увенчанную петлей или кольцом. Иногда еще его неправильно называют египетским крестом. Стремление к обретению вечной жизни было заложено в человеке изначально, и анкх стал воплощением этого устремления. Знаки за столетие существование дома сильно пострадали от времени и недобрых рук. Они многократно закрашивались и сейчас почти не видны, но кошки заметны очень хорошо. Рыцарь также выделяется на общем сером фоне — он черный, как антрацит.

Уже давно стемнело. Неожиданно начавшийся дождик заставил меня спрятаться под крышу подъезда Старого Дома с рыцарем, чтобы достать из кейса зонтик, и не торопясь раскрыть его. Неудобно перехватив свой «дипломат», чисто рефлекторно схватился за ручку железной двери, которые благодаря нашему мэру украшают теперь входы во все жилые и нежилые дома Москвы. Почему-то кодовый замок не работал, и дверь неожиданно открылась. Зачем я тогда вошел в этот подъезд? Не знаю этого до сих пор. Какое-то минутное затмение и потеря контроля. Ни консьержки, ни охранника не было, я беспрепятственно вошел внутрь и огляделся. Это было то, что в Питере до сих под именуют «парадное». Или «парадная». В Москве словосочетание «парадный подъезд» давно уже превратилось в просто — «подъезд». И этот подъезд, как и дом, знал иные, лучшие времена. До сих пор он сохранил следы прежней роскоши и красоты, почти не видимой ныне под уродующими наслоениями двадцатого века. Лестница в окурках, кое-где валяются бутылки и банки из-под пива... На двери оторвана ручка. Ступени поднимались вверх, расходясь двумя маршами в сторону площадки первого этажа. В середине, между этими лестницами располагался, явно построенный в советские времена, железный лифт и его кроватная решетка не скрывала уродливую внутреннюю структуру. Поднялся по левой лестнице до первой площадки. Справа и слева темнели квартирные двери, а между ними, напротив лифтовой клетки располагалась стена.

Освещение подъезда осуществлялось обычной лампочкой и ее хватало только на то, чтобы не пройти мимо лифта, не споткнуться об ступеньки лестницы и не разбить себе нос. Но и этого было вполне достаточно, чтоб я заметил любопытную вещь — стена сзади лифтовой клетки имела украшение — рельефную рамку. Наверняка этот архитектурный элемент имел на языке специалистов какое-то умное название, но я, не будучи искушенном в данной области, не знал, как назвать подобное украшение, и поэтому называл его про себя просто «рамкой». Рамка была закрашена той же краской, что и все стены, но внутренняя поверхность казалась более яркой и ровной. Почему-то я сначала дотронулся, а потом провел по ней сразу пятью кончиками пальцев правой руки. Удивительно — но прикосновение и эти движения показались необыкновенно приятыми! Поставил свой портфель на пол, положил сверху зонт и прижал к стене всю ладонь. Затем вторую. Так и стоял, возюкая руками по стене, даже не подумав о том, что мимо могут пройти жильцы дома и счесть меня если и не совсем безумным, то, во всяком случае, весьма подозрительным и странным субъектом.

В углу на стене сидел огромный комар. Возможно, он дано уже умер и присох к месту, возможно — просто спал. Или они спят не ночью, а днем? Глубоко в детстве я был убежден, что большие комары — малярийные, могут укусить и заразить. Я их боялся. Откуда-то мне уже было известно, что малярия — это опасная, часто смертельная, тропическая болезнь.

В какой-то момент я вдруг понял, что стена, которую так усердно трогаю руками, стала гладкой и ровной, и это уже не стена вовсе, а зеркало. Поверхность тускло отражала окружающую обстановку и скверную желтоватую лампочку на потолке. Мой силуэт, соприкасающийся своими руками с кистями моих рук, послушно повторял все движения. Я не мог различить черты лица — недостаток света, тусклость самого зеркала, да и расположение лампочки не давали такой возможности. Почему-то показалось, что это отражение приобрело автономность, и что это не отражение вовсе, а окно в какой-то другой мир. И все предметы, отраженные в зеркале, на самом деле присутствуют по ту сторону непонятного окна в этот иной мир. Тут вдруг что-то изменилось, и я окончательно уяснил — так оно и есть, там правда чужая, не принадлежащая здешней реальность. И темная фигура в «зеркале» — это не мое отражение, а кто-то другой — сильный молчаливый и всемогущий, смотрит на меня через открывшийся Темный Портал.

Дальнейшее я совсем уже почти не помню, остались только незначительные тени воспоминаний и странные ассоциации, как после утреннего сна. Когда все закончилось, стена приняла прежний вид. Обычная подъездная стена — не очень чистая, давно некрашеная.

Только вот ладони у меня стали грязные.

Я вышел на улицу и направился к себе домой.

Об этом необычном эпизоде я почти забыл, а если когда и вспоминал, только как о кратковременном помрачении рассудка. А про обстоятельство, что в ту ночь было полнолуние, я вспомнил только по чистой случайности.

6. Ольга

По чистой случайности я встала на следующее утро примерно в восемь, хотя будильник не зазвенел. И только спустя какое-то время сообразила, что на работу идти мне сейчас ненужно. Настали всегда долгожданные, а тут вдруг так неожиданно подкравшиеся выходные. Суббота, а холодильник пуст. Впрочем, это уже давно перестало удивлять, и даже мнимая мышь не полезла бы туда вешаться, потому что застрелилась бы по пути.

Прошлая неделя выдалась тяжелой и бестолковой, а на работе вообще полный абзац. Я умудрилась переругаться с коммерческим директором, меня успели два раза захотеть уволить, правда, ничего не вышло, потому, как не они нанимали. Потом я созвонилась со своим боссом и потребовала материальную компенсацию за непредвиденные дополнительные нагрузки, на что получила положительный ответ и просьбу не ругаться нецензурно на рабочем месте. Цензурно — можно. Ну а еще потом, успокоившись на счет оплаты, мы быстренько и слаженно выполнили поставленную задачу. Вот так вот, поругаешься, повозмущаешься и еще в выигрыше останешься. Эх, люблю я это дело, а еще больше люблю получать за это зарплату. Хотя, если подумать, я просто не собираюсь работать бесплатно. Я не люблю упускать своего, тем более честно заслуженного. Правда, к концу недели пребывали в состоянии рефрактерности, я даже забыла про выходные. Но ничего — в понедельник будет еще круче...

Пошла гулять с собакой, хоть какая-то будет польза. Заодно и продукты куплю.

Я вышла из дома в ближайший магазин. Ровно напротив подъезда стоял грузовик. На боку его большими черно-синими буквами красовалась надпись «Фатум. Мы сделаем все, что бы Вам помочь» и уже более мелким шрифтом «окна, сделанные с умом». В голове всплыл вчерашний день, в лицо ударил холодный ветер и я, поежившись, продолжил свой путь.

Привязав собаку у входа, я вошла в магазин.

Я блуждала среди рядов супермаркета, выискивал нужные продукты. Высокие стеллажи, уставленные бутылками хорошего вина всегда вызывали у меня ощущение уюта и тепла, хотя выпивать я особо и не любила. Окидывая взглядом различные этикетки цветных бутылок, я автоматически замерла: наваждение все еще преследовало меня и теперь я вновь увидела «заколдованное» слово. «Фатум. Красное полусладкое»

По быстрому разделавшись с покупками, я скорым шагом двинулась домой.

Запихала продукты в холодильник и как-то ненароком взглянула на часы. В этот самый момент минутная стрелка дрогнула и сдвинулась на одно деление, вновь замерла, но теперь уже на «без пяти двенадцать». По телу пробежал секундный озноб, но что за чушь? Мы же взрослые люди, чего здесь бояться?

Тут меня что-то дернуло, и я побежала за бумажкой, на которую вчера успел переписать телефон. После двух протяжных гудков и на том конце провода взяли трубку.

—  Я слушаю, — послышался явно прокуренный низкий женский голос.

—  Здравствуйте, будьте добры госпожу Фатум, — любезничала я и тут же прибавила — Я от Николая Ивановича.

Возникла некоторая пауза.

—  От какого еще Николая Ивановича? Я не знаю, от кого вы звоните, но та, кого вы спрашиваете, сейчас находится в психоневрологическом диспансере. Вы уверены, что вам следует в это ввязываться?

Женщина явно немного вспылила, но выжидающе замерла. Я тоже застыла, обдумывая такой неожиданный ответ и еще более неожиданный вопрос.

—  А вы не подскажете, как я могу найти ее? Где? — сама не понимая что говорю, вопросом на вопрос отозвалась я, — И, может быть, вам известно что-либо о Николае Ивановиче и его исчезновении?

—  Где найти, я вам подскажу, но мне больше ничего не известно, — женщина продиктовала адрес «диспансера» и нараспев протянула, — всему свое время. Удачи вам.

И снова гудки. Я криво усмехнулась и уставилась на все еще зажатую в руке трубку. Решила перезвонить, только ответом мне послужил автоматический голос автоответчика — «неправильно набран номер, неправильно набран номер, неправильно...» И так до тех пор, пока я не повесила трубку.

Сказать, что я почувствовала себя полной дурой, это было бы очень просто. Адрес мне ничего не говорил — проспект Маршала Блюхера, дом номер восемь. Так и есть. По указанному номеру в атласе Санкт-Петербурга ничего не значилось. Совсем. Даже дома такого не было. Проспект был, а дома — не было! Вот дом 6, а потом сразу дом 10! А где восьмой? Я почувствовала себя как во сне. Бывают такие сны — полные нелепых непоняток, странных разговоров и безумных событий. И вообще, психоневрологический диспансер — это типа поликлиники. Туда не кладут, и не увозят, а приходят на своих ногах. Так что? Она ушла на прием к участковому психиатру? Или может сама там работает? Но это — весьма сомнительно. Скорее всего, моя собеседница перепутала, и госпожу Фатум увезли в обычную психушку. В психбольницу. Вооружившись Яндексом, я одним духом нашла телефоны приемных отделений всех психиатрических больниц Питера. Что-то мне подсказывало, что это пустая трата времени — ни один из этих телефонов не имел адреса, совпадающего с накарябанным на моей бумажке.

Противное ощущение, что вся эта история — совсем не мое дело — появилось довольно быстро и уже не проходило. Ну, попала какая-то тетка в психушку. Ну, имелся ее (или не ее?) телефон у моего не в меру педантичного начальника. А я-то тут причем? Решив, что это меня не касается, я постаралась выбросить из головы все ненужные мне факты и бесполезные сведения.

Мой пес, мой старый-престарый верный Артур подошел и положил свою большую тяжелую голову мне на колено. В его слезящихся полуслепых глазах читалась такая грусть, такая тоска, что я чуть было не разревелась.

7. Феликс

Я чуть было окончательно не позабыл о Старом Доме, мимо которого иногда проходил, поскольку часто бывал на этой улице. А потом случилось так, что я стал бывать там ежедневно.

В конце девятнадцатого и начале двадцатого века в условиях экономического и промышленного роста в Белокаменной начался настоящий строительный бум, и повсюду возводились многоэтажные доходные дома со всеми удобствами. Как сообщает старый путеводитель, особенно бурным выдался девятьсот двенадцатый год, когда одних только пяти— и семиэтажных домов в Москве построили около трех тысяч. Для привлечения клиентов хозяева с архитекторами пытались разнообразно украсить парадные фасады своих домов, на дворовые же фасады с чёрной лестницей для прислуги особо не тратились. Эти добротные, солидные и, как правило, красивые здания строились во всевозможных архитектурных стилях. До сих пор, несмотря на не прекращавшийся весь двадцатый век процесс перестройки Москвы, многие из них уцелели и продолжают украшать город, будучи уже заняты под офисы, бутики, посольства и прочие разные нежилые надобности. Впрочем, иногда они и по-прежнему остаются жилыми.

Одним из таких зданий и был доходный жилой дом Я.М. Демента с одиноким рыцарем на фронтоне. Раньше был еще и второй рыцарь, но его зачем-то убрали после революции. И Старый Дом, как все его называли, остался только с одним рыцарем. Возможно, при благоприятных обстоятельствах, Старый Дом мог бы стать памятником архитектуры, но не стал, и сейчас это всего-навсего Старый Дом. А раз он старый, значит и дорогостоящий, добротный, воздвигнутый еще при царе-батюшке. И вот однажды, погожим утром, когда никого не было не только на улице, но и во дворах и школах, на первый этаж Старого Дома почти в Центре Москвы начала въезжать некая бурно развивающаяся Фирма. Для ее хозяев подстроить так, чтобы Фирма въехала именно в этот Дом, было вопросом техники, связей и взяток. Но проблему решили, и решили сравнительно быстро — за один сезон.

Сначала пришли серьезные мужчины в одинаковых синих комбинезонах и с оранжевыми надписями на спинах. Рабочие одели Старый Дом в леса. Потом отреставрировали фасад, сняв с него многолетние наслоения и искажения, и дом стал если не таким, каким он был в девятьсот двенадцатом году, то близким к этому. Второй рыцарь так и не вернулся на фронтон. Позже, когда леса убрали, несколько грузовиков завезли кучи папок, коробок, мебели и прочего офисного барахла. Завизжали дрели, застучали молотки, и другие полезные инструменты. Фирма быстро обустраивались на свежем месте, скоро все утряслось, и началась прозаическая повседневная работа. При входе появился солидный охранник в камуфляже, стены подъезда приобрели близкое к былому изящество, лестницу отмыли и сменили перила. Лифт, правда, остался прежним, но его несимпатичную сущность стыдливо прикрыли металлические панели. Мрачные квартирные двери на первой площадке исчезли и их поменяли на две легкие металлические с непробиваемым стеклом и хитрыми замками. Чуткий аборигенный пенсионер, привычно следя за происходящим вокруг, мог бы услышать, что за этими дверьми названивают телефоны, пищат факсы, шуршат принтеры, разнообразная прочая техника тоже испускает положенные ей звуки и народ изредка прохаживается из кабинета в кабинет. Но этот гипотетический пенсионер никогда бы не догадался, чем именно занимается наша Фирма. Работа кипела вовсю и, как правило, никто даже не был в курсе — что это за работа такая. Постепенно, заинтересованность к новой конторе у местных жителей сильно ослабла, а затем и заглохла сама собой. Ну, в самом деле — какой тут может быть интерес к тому, что канцелярия работает, дела идут, контора пишет и все как у классиков. Чем там занималась Фирма — никто толком не знал и не понимал, да и алчущих узнать об этом уже не находилось — спустя некоторое время интересоваться стало просто некому, ибо все население Старого Дома было куда-то выселено. Лестница оделась ковровой дорожкой, а квартиры исчезли совсем — на всех остальных этажах их тоже заменили офисы. Остались, правда, жители соседних домов, но им состояние Старого Дома было глубоко безразлично — разные фирмы и компании заняли Дом целиком, а на фасаде прибавилось табличек. Время шло, и Фирма занималась производством положенного ей нематериального продукта — из ничего делая деньги. И деньги вполне приличные.

И не надо быть Шерлоком Холмсом и патером Брауном, чтобы понять, что работал я именно в этой самой Фирме, которая так недавно вселилась в Старый Дом. Устроился туда случайно. Можно сказать — с улицы. Увидел объявление, показал то, что умею делать, и меня неожиданно взяли. Уже намного позже я узнал, что им в силу каких-то внутренних специфических проблем необходимо было срочно укомплектовать штат сотрудников. И уже после, не торопясь и со знанием дела, босс смотрел, кто есть ху, и постепенно заменял случайных людей профессионалами. Меня оставили и взяли в постоянную команду.

Фирма должна делать деньги, а ваш покорный слуга должен делать работу для этой фирмы. И вот, когда кончился испытательный срок, меня начал доставать босс:

«Не одевай шлепки, никто их у нас не носит, у нас можно только туфли или ботинки».

«Пока лето — можешь ходить без галстука, и джинсы можешь носить, но потом...»

«Вот тебе кредит, купи себе новую машину и хороший телефон...»

«Ну, телефон у тебя нормальный, машина уже новая, теперь тебе надобен представительский костюм!

Наш гендиректор снился мне тогда регулярно. Говорил — «Ты в чем это одет? И опять пришел без штанов? Еще один такой случай, и я уволю тебя нах!» Просыпаясь, только и думал, что давно уже пора идти заказывать себе костюм. А этого до того не хотелось делать, что хоть плачь. И потом, это же, как минимум — штука зеленых денег!

Теперь все совершенно по-другому. Есть и костюмы, и хороший компьютер, и не один, и часы с телефоном. Машина — «Фольксваген Бора», две тысячи третьего года выпуска, серебристый металлик... Давно уже не ношу сандалии на босу ногу, а сны вижу совершенно другие — о невыплаченных гонорарах, разбитых витринах и сожженных рекламах. Время лечит? Нет, калечит. Чем больше денег — тем больше ты калека. Компьютеры — мои друзья, вернее — единственные настоящие друзья. Деньги — мои костыли. В перспективе — слезящиеся глаза, растрепанные нервы, геморрой и язва желудка. Впрочем, и через это нужно пройти. Деньги как лишний жир — их необходимо сбрасывать.

Но вообще-то, мне нравилась эта Фирма.

А вот сегодня работа не клеилась — настроение испорчено с самого утра. Ведь говорили мне — не обращай внимания на окружающих, так нет же — вечно тянет туда, куда не надо. Опять вспоминается сегодняшнее утро.

Поехал на работу на общественном транспорте. Как только забирался в троллейбус, вдруг откуда-то вылезла толстая тетка, всех распихала, протиснулась вперед и заняла два свободных места. Какая-то старушка попыталась сесть рядом, на что тетка заявила «Занято! Это место для моего мальчика!» Старушка ушла, а все ждали появления какого-нибудь маленького ребеночка. И тут завялился здоровенный такой бугай лет двадцати и шлепнулся рядом со своей мамашей. Никто ничего не сказал, остальным пассажирам все показалось абсолютно безразличным.

О, как я тогда жаждал тогда кому-нибудь набить морду! Или врезать ботинком! А еще хорошо бы кого-нибудь мордой об стол. Фейсом по тейблу. Или по шкафу! И об стенку тоже можно, за неимением стола и шкафа. Но, тут возможно возникнет одна проблема — народ нынче обидчивый пошел и нервный стал. Непонятливый. Могут и врезать в ответ, а вот этого-то я как раз и не хочу.

И работа достала! Черт, черт, черт — идиотизм и глупость! И какого хеника я тут сижу? Что я тут делаю? Проблема у меня. Профессионального свойства. И не знаю, как выйти из данной ситуации, совсем без понятия. Никаких идей, и никаких сведений не имеется, а поиски не увенчались успехом. Наверное, тупею и теряю прежнюю хватку. Магнитная буря, что ли? Или просто в отпуск пора? Да вроде был не так давно, и отдохнул прилично. Может наорать на кого-то прилюдно, послать к чертям и нахамить при этом по полной программе? Ведь не поможет, и даже удовлетворения морального не принесет. Да и повторяюсь я — похоже уже было, и не один раз.

Все это — нытье, достойное специального ресурса.

Никто не знает, есть ли в Интернете отдельный сайт для нытья? Есть наверное. В Инете все есть. Как в Греции. Только вот пока отыщешь, столько времени зря угрохаешь. То порнуха крутая лезет во все щели, то сайты музыкальных групп неизвестной ориентации, то какие-то не те форумы. Бросать надо это занятие, и отвлечься на что-то приятно-расслабляющее и более достойное. Так. Будем насиловать клавиатуру, и вбивать в несчастный глупый комп всякий бред, с претензией на глубокие мысли. Полезное занятие. И, в отличие от остальных полезных занятий, абсолютно ни к чему не обязывающее.

Иногда возникает немотивированное желание сесть и выдавить из себя что-то бестолково–идиотическое. Вдруг ниоткуда возникают сказки или глючные рассказики, иногда — кусочки, находящие место в других рассказиках, но чаще это просто-напросто стирается и забывается...

Бред...

Бред ведь он тоже разный бывает. И воспринимается по-разному. И ощущения разные. Иногда читаешь — ну, полная бессмыслица и ахинея, а вот по шерсти! Как-то принимается и впитывается сознанием. А иногда — чушь полная, да еще и противно до тошноты — так, что блевать охота. И никакого удовлетворения, ни морального, ни физического, ни материального не получаешь. Как кто-то тут недавно говорил — полный аллес капут!

То, что с моей работой что-то не так, почувствовал уже давно с самого начала, еще той весной, когда эта работа стала меня вдруг безумно раздражать. Зарплата была так себе. Не очень много, но и вполне достаточно, для того чтобы жить хорошо и не думать о такой примитивной материи, как деньги. Решил тогда, что все дело в накопившейся усталости и весеннем авитаминозе, и что просто настала пора отдохнуть. «Скоро отпуск» — подумал и зевнул в очередной раз. Погода была хорошая, весенняя. После отпуска дела вроде бы пошли нормально, но миновала еще пара недель, и все вернулось на круги своя. Коллеги по работе стали вызывать аллергию, начальство — раздражать и доставать своими глупостями, попытки найти другую работу наталкиваться на то, что обстоятельства как будто складываются против меня, да и вообще не мог сформулировать, чего же так хотелось. А друзья и знакомые просто не понимали, что, собственно, меня не устраивает, и считали, что «с жиру бешусь»...

Если подобная ситуация кому-то знакома, то очень вероятно, что вы попали в состояние так называемого «духовного кризиса», где рано или поздно оказывается каждый думающий человек. А я в ту пору просто сидел и читал книжку, временами глазея в окно, которое выходило на мокрый осенний двор нашего офиса. Из этих слов каждый поймет, что сидел и читал я на работе, в рабочее время, когда все нормальные люди должны вроде как трудиться.

Кстати, трудиться надо было раньше, а теперь получил возможность читать, писать и пялить глаза в окно одновременно и независимо от курса руководства страны на укрепления вертикали власти. Я сидел, смотрел, зевал и думал... Слово «думал» у нашего поколения скорее всего может ассоциироваться только пожалуй с тем, о чем только что по’Doom’ал я. Игра в «Doom». Хотя, вру, был еще и «Тетрис», и «Лайнс» и «Принц Госплана».

Прочитал на выходных две стебных повести про жену-ведьму и сестричку из преисподней. Что-то не очень. Так и не понял — это что, пародия? Если у Макса Фрая или Пелевина ржал довольно часто, то тут... Ну, ни разу! Слишком много сюсюканья, несмешных шуток, нарочитого юмора, глуповатых намеков, чужих ассоциаций и постоянных повторов типа — «моя жена — ведьма, моя жена — ведьма». Сегодня от нечего взял читать какую-то книжку из Анжелкиного собрания. Книга была примитивная и малоинтересная. Про бандитов. Примитивно описанный секс через страницу, везде сплошной мат. Но сюжет развивался довольно стремительно. Как и все толстые книги моей подруги, подобранные еще ее мамой, эта была из библиотеки постперестоечных российских криминальных писак. Я почти всегда догадывался, что ждет меня на следующей странице. Короче говоря, читал эту книгу, и было мне необыкновенно скучно и тоскливо. Все такие романы, можно в произвольное время, как начать, так и завершить, при этом ничего ценного не утратив и не получив. Обычно, в таких случаях, я бросаю чтение, и беру новую книжку, но сейчас новой книги не было, а Интернет не работал. Зевота настигала меня еще и по той простой причине, что деваться было некуда, да и делать особливо нечего, да и незачем.

Но временами, правда, в нашей Фирме случались и довольно увлекательные вещи. Бывали дни, когда я, приходя на работу, видел, что кроме меня — в офисе никого больше нет. Совсем. Бывали и другие дни, когда присутствовало очень много всякой разной публики, и добраться до своего рабочего места становилось сложно и трудно. Но главное что радовало — это то, что у нас работали только молчаливые люди, которые не задавали лишних вопросов и не разговаривали «о том — о сем» даже между собой. Курить у нас категорически запрещалось, и курилка отсутствовала, как данность.

В тот незабвенный день, когда я в первый раз перешагнул порог этого учреждения вопросов у меня зародилась уйма, но как только я стал приезжать сюда каждый день и садился за свой стол — то моментально все забывал. Мне приходилось читать, писать, стучать, включать, выключать... Иногда день пролетал, как казалось, за несколько минут, а иногда тянулся бесконечно. Но, это обычное явление — ведь всегда сидеть и чего-нибудь ждать — дело наиболее для меня сложное и утомительное.

Сегодня с самого утра я именно ждал, а потому помирал от скуки — не работали Интернет и локальная сеть — мои основные инструменты и сферы моей деятельности. Все выключили в связи с ремонтом кабеля.

А тут еще эта книга, которую не могу нормально читать уже, наверное, с час. Мусолю и мусолю одну и ту же страницу. Какой-то кошмар, честное слово. Как только моя Анжела может читать эту дрянь — ума не приложу...

В нашем офисе сейчас бывает полтора десятка сотрудников. Все мы живем в Москве и сплотились благодаря нашему общему стремлению к объединению и загадочной науке — синергетике. Безусловно, каждый сотрудник обладает каким-то необходимым, иногда только ему известным талантом и профессионализмом в своей области, хотя ранее все мы работали в кругах, совершенно не связанных с нашей теперешней деятельностью. Некоторые не работали вовсе. Например, Сергей преподавал информатику в Юракадемии, Алексей был дизайнером в каком-то журнале, а я работал и веб-мастером и программистом в одном смешном институте Академии Наук. А наш генеральный директор — Митрич — вообще бомжевал. Интересно также и то, что почти все мы до момента нашей совместной работы писали небольшие компьютерные программки и мелкие литературные рассказики. Кто-то — просто так, для себя, а кто-то всерьез пытался выходить со своими наработками на более пространную аудиторию.

Итак — вот она — вся наша команда:

1.      Генеральный директор — Синякин Юрий Дмитриевич.

2.      Главный бухгалтер и главный экономист — Куренцова Марья Владимировна.

3.      Юрисконсульт и второй сисадмин — Копылов Сергей Сергеевич.

4.      Главный маркетолог и главный менеджер по работе с клиентами — Юргенс Ян Оттович.

5.      Секретарь-референт — Кондратьева Лилия.

6.      Офис-менеджер — Алеутская Виктория Павловна.

7.      Главный сисадмин и криейтор — Воротынцев Феликс Михайлович.

8.      Компьютерный дизайнер — Яворовcкий Александр Сергеевич.

9.      Копирайтер и сетевой мастер — Бутенко Надежда Осиповна.

10.  Художник-дизайнер — Лена.

11.  Маркетолог-промоутер — Таня.

12.  Главный инженер и главный технолог — Ритус Игорь Евсеевич.

13.  Шеф охраны — Вильяминов Семен Гаврилович.

14.  Первый охранник — Слава.

15.  Второй охранник — Володя.

Вот и все наши. Тот состав фирмы, что устоялся примерно месяца через три после ее открытия.

8. Ольга

Примерно месяца через три, как-то вечером, когда я уже хотела отправиться к своей подруге, зазвонил телефон.

«У меня зазвонил телефон...»

—  Да?

—  Здравствуйте, — голос я сразу вспомнила. Это был знакомый уже прокуренный голос той неизвестной тетки, — так вы нашли госпожу Фатум?

—  Нет, а надо?

—  Да. Это надо вам. Поторопитесь.

—  А почему?.. — но было поздно. Трубку повесили, и кроме частых гудков я больше ничего не слышала. Кроме как повесить трубку, мне больше ничего не оставалось.

Когда телефон позвонил снова, я вздрогнула.

«Кто говорит? — Слон!»

—  Привет, это я! — заговорило в трубке. — Как дела?

Звонила мой однокашник — Димка Малахов. Слон, как его прозвали у нас. Он был совсем даже не похож на слона. Это свое погоняло он приобрел еще на первом куре, когда по причине какой-то путаницы в учебной части ему чуть было не выдали студенческий билет на фамилию «Асланян». Наши шутники быстро его переделали на «Слонян», а еще потом на «Слон». Мои отношения с ним перешли все стадии — от знакомства, и бурной влюбленности на первом курсе, до привычной рутины и почти ритуальных субботних встреч. Работал он в какой-то транспортной фирме. Также как и я, он немного пользовался получаемой в универе специальностью, и сейчас усиленно обрабатывала своего босса на предмет повышения по службе. Встречи с ним давно превратились в скучную привычку. От прежней любви не осталось и следа, но окончательно расстаться мы не могли. Тянули и тянули, и каждый из нас не желал брать на себя инициативу решительного разрыва.

—  Привет, это — я! Как дела?

—  Да никак, особенно. Повышение получила. Теперь нужно кого-то искать на мое место.

—  Рад за тебя, — грустно, и с горечью в голосе ответил Димка, — а твой начальник так и не нашелся?

—  Нет, — кратко ответила я. — Как в воду канул.

—  А может, и канул! Или его канули! Сейчас с этим просто: батарею привяжут и — бултых в Неву!

—  Да ну тебя! Ты чего звонишь-то? — для порядка уточнила я, хотя отлично знала, зачем он звонит.

      «Что вам надо? — Шоколада!»

—  Приедешь? — на всякий случай спросила я, отлично понимая, что раз уж он позвонил, то приедет точно.

—  Приеду. В магазин, конечно же, на сходила? — ехидно заметил Димка, — небось у тебя и жратвы-то нет?

—  Ошибаешься!

—  Так к тебе можно? — по старой многолетней привычке спросил Димка. Это у него уже как поговорка.

—  Ну-у-у-у... Я тут уходить собиралась, вообще-то.

—  А я уже зефиры в шоколаде купил! И еще кое-что!

—  Ты змий искуситель! — эмоционально сказала ему я. — Знаешь же, что я худею! Я на диете сейчас.

—  Знаю я твою диету, — проворчал Димка. — Ты все время худеешь. Скоро ветром качать начнет. Прекращай ты это занятие! А зефиры-то твои любимые!

—  Мои любимые... Приезжай, только на час, не больше.

—  Нехороший ты человек, — с притворной обидой заявил мой парень, — но я все равно тебя целую! Чмок-чмоки! Ну, я поехал.

Зная по опыту, что Димка приедет минут через сорок — сорок пять, если не попадет в неожиданную для субботы пробку, я быстро сменила белье, засунула грязное в машину и наскоро привела себя в порядок...

* * *

Когда Димка наконец ушел, а я уже второй раз за сегодня вылезла из душа, то вдруг вспомнила, что давно уже собиралась сходить в наш книжный и купить последний роман Лукьяненко.

Но до Лукьяненко я так и не добралась.

Что меня заставило пойти на улицу прославленного маршала? Космоснимки. На стене одного из отделов книжного висела здоровенная фотография Питера — снимок из космоса, датированный трехлетней давностью. На прекрасных спутниковых фотках видно все, вплоть до отдельных домов. На беспристрастной фотографии отчетливо виднелся огороженный забором участок, с четырьмя разными домами внутри. Для себя я решила, что именно там и прибывает загадочная госпожа Фатум. Забыв про то, зачем я сюда пришла, я быстро вышла через стеклянные двери, прошла через турникеты и встала на лену эскалатора.

Когда я ступила на движущееся полотно эскалатора и поехала вниз, как вдруг мимо меня, пролетела крупная монета, вероятно — пятирублевик. Вслед за ней кинулся небритый мужик в обносках. Одним словом — бомж. Я пожал плечами, глядя на то, как это этот человек гонится за монетой, но при том не просит у остальных. В самом низу я вновь увидел того самого бомжа. Теперь он остановился и будто кого-то ждал. Я быстро прошла мимо, круто вильнув к вагону поезда, но мужик устремился следом. Двери захлопнулись сразу за его спиной — это была станция закрытого типа. Я уже приготовилась пореже дышать рядом с ним и попыталась протиснуться подальше в толпу, но бомж и не думал отставать, будто шел именно за мной. Его недельная щетина и грязные волосы отпугивали народ в вагоне не хуже двух молодых неформалов-готов, парня с девушкой, которые тихо стояли в уголочке с чрезвычайно обособленным видом.

Я встала около самых дверей. Бомж остановился напротив и заулыбался мне полубеззубым ртом. Я отвернулась к дверному стеклу, но в отражение увидела, что он так и не сводит с меня глаз. К тому же вертит ту самую монетку, как будто показывая ее мне. Я повернулась к нему лицом и посмотрела прямо в его мутноватые серые глаза. Заметила, как рука его дрогнула, а сам он чуть не расплакался. Поезд приближался к очередной станции, а я почти же забыла куда еду. Двери открылись, я отскочила в сторону, а бомж ринулся ко мне, и, распихивая толпу входящих людей, сунул мне в руку монетку и быстро затерялся в толпе. Двери закрылись, и мой поезд помчался дальше.

Я рефлекторно сжимала монету в руке, не понимая, что вообще происходит со мной в последнее время. Наконец, решила рассмотреть свой подарок.

Каково же было мое удивление, когда оказалось, что это вовсе не та монета, на которую я подумал вначале! Это вообще была не монета.

На серебряной кругляшке красовалось нечто весьма странное и чем-то напоминающее козью морду, вписанную в пентаграмму. А с обратной стороны оказалась маленькая надпись, будто нацарапанная кем-то вручную острым предметом: «Fide, sed cui fidas vide[1]».

Наверное, я в этот момент автоматом открыла рот от изумления, потому что неформалы, по-прежнему стоящие в углу, засмеялись, глядя на мою физиономию. Я это поняла сразу, и недолго думая, я подошла к парню и спросила, не знает ли он, что это значит? Парнишка, увешанный крестами различных видов и пентаграммами везде, где только можно, покачал головой. Девчонка, стоящая рядом с ним, лопнула пузырем жвачки:

—  Случайностей не бывает, — сказала она. — Куда едешь?

Я усмехнулась и про себя подумала «туда, куда таким как вы не мешало бы отправиться и остаться там надолго», но ответила:

—  В психушку. А что? По мне разве не заметно?

Оба гота заржали.

—  Ну, тетя, ты — приколистка, — сказал парень, — это где ж это теперь у нас такая халява?

—  В пустоте, — мрачно ответила я, вспоминая всю эту заморочку с адресом.

—  А, ну, все мы там будем, — ответил парень и оголил сплошь изрезанную руку. Однако в глазах его как будто промелькнул страх, — это фатально! — буркнул он, и мы разошлись.

Я вышла из метро там, где и намечала. Но сегодня попасть по таинственному адресу официально у меня уже не получалось никак. Время неуклонно подползало к семи. Поэтому я решила пока «поиграть в разведчика».

Шла не так уж и долго, но извилистыми путями. Путалась, сбивалась, но интуитивно находила дорогу вперед. Таким образом, подошла к высокому сетчатому заграждению. На улице совсем стемнело и я пару раз ругнулась, проклиная себя за то, какая же я дура, что бы так попасть. Единственное умное, что пришло мне тогда в голову — провести рукой по забору и постараться перелезть. Первой затее ничто не мешало, вторая оказалась совсем неуместной. Как и в любом учреждении такого профиля, забор был не один. За ним следовал следующий, да к тому же, с колючей проволокой поверху.

Я провела рукой по холодной сетке и тут же ощутила что-то мокрое на ладонях и пальцах. «Ну, вот опять вляпалась в дерьмо» — подумала я и поднесла руку к лицу, чтобы посмотреть. На пальцах темнела кровь. Я не поверила глазам и еще раз уставился на сетку, обводя ее взглядом, но факт оставался фактом. Медленно достала мобильник из кармана и включила самую яркую подсветку. Конечно, ее оказалось маловато. Но я сумела различить уже знакомые символы с моего нежданного сегодняшнего «подарка», причем линии на моей руке исчезли. Совсем. Их место заняла та самая кривая пентаграмма с козьей мордой.

Мобильник зазвонил.

Телефон звонил противно и требовательно, а я никак не могла понять — почему он звонит, а не играет Моцарта? А он все звонил, звонил...

9. Феликс

А он все звонил, звонил, и звонил, этот противный телефон. Наконец я не выдержал и взял трубку. Формально — у меня наступил обед, и я вовсе не обязан отвечать по служебному телефону.

Но там уже были короткие гудки. У кого-то нервы сдали раньше, чем у меня.

Все-таки, меня здесь не любят: главный бухгалтер — за то, что не запомнил ее пароль для хотмейла, а офис-менеджер за то, что не хочу делать ее работу. Все так просто и банально, но им неспокойно, а мне неприятно. Ужасно хочется жрать. Жду своего коллегу, когда он соизволит прийти. Вот прошел перерыв на обед. Началась вторая часть рабочего дня. Сижу, пью вкусный чай с ароматом яблока и корицы. Аромат напомнил вкусный яблочный пирог. А еще сейчас шоколадку съем. Пусть у меня выработается гормон счастья.

Вдруг приходит сотрудница.

— Ой, у меня Yahoo не открывается, не могу почту отправить! Пишет, что ошибка на веб-узле! Срочно помогите!

Удивляюсь, ибо у меня узел сей, в настоящий момент вполне доступен и почта его тоже, а сеть общая. Кроме того, у нее нет административного доступа. Женщина немолодая и вообще далека от всего, что связано с копом. Такие слова как браузер, кэш, линк и командная строка, повергают ее в ступор. Но, тем не менее, дама работает за компьютером, и работает уже много лет! По-моему, это один из самых тяжелых возможных случаев: именно у таких юзеров всегда самые трудные и тягостные проблемы. Помочь в настоящий момент больше некому, поэтому иду сам. Все бросаю, бегу «срочно помогать», заодно и разобраться, что, почему и как.

Прихожу к проблемному компу и вижу, что Yahoo открывается, а почта его — нет. Через пару минут осмыслил происходящее, хочу объяснить. По ходу оказалось, что нафиг отключен антивирусный контроль, а дата сдвинута аж на две тысячи второй год. Естественно, никто ничего не знает. А заказчицы уже нет и в помине — удалилась! Оказывается — ей срочно надо было куда-то уходить с концами. Остальным, рядом сидящим ее коллегам, естественно, эти узко специальные проблемы вообще не приоритетны и интересны мало. Хоть кофейку, что ли, дали бы на халяву. Ставлю общую проверку и возвращаюсь к себе.

Я, конечно, не против такого подхода к делу, но спрашивается — кого чёрта?

Тут я, типа, криэйтор и сисадмин по совместительству. Работа сисадмина у нас на двоих с моим приятелем — Сергеем, нашим штатным юристом, который подменяет меня и вообще хорошо сечет в компьютерах.

Криэйтор! Меня по сей день забавляет сам факт существования такой профессии. Кем работаешь? Криэйтором! Хорошо хоть не копирайтером — есть и такая должность. Тоже звучит. Честно говоря, ни разу не слышал выражения «работаю криэйтором», хотя в объявлениях о приеме на работу — видел. Криэйтор (сreator) — это плод перестроечных перемен и личных амбиций. «Криэйтор» — это придумщик оригинальных штук. Самый лучший криэйтор — это счастливый криэйтор. Другое дело, что счастье у него очень необычное, неестественное. Криэйтор, это не производственное собрание: меня пригласили — значит, интересуются моим мнением по default. Как замечал еще Виктор Пелевин, криэйтор это — одно, а творец — совсем другое. Жизнь обозначается словом прессинг, и только уж совсем посвященные вникают в самую суть. Собственно, любое действо человека есть акт творчества — ибо нет ни одного абсолютно тождественного даже простейшего движения. Опять же, свежие идеи — дорогой товар в любой профессиональной сфере, отсюда и естественное тщеславие.

Фу, совсем в словесах запутался.

У нас, криейтеров, возраст — не главное. Есть идеи — работай. Пропадают идеи, вот тебе выходное пособие, и — пшел нах! Идей у меня еще полно, они приходят сотнями, стоит лишь поймать креатив. Много мыслей было позаимствовано из фильмов про «Звездные войны». Часть идей была украдена из сериала «Вавилон-5». К данной космической опере у меня, вообще, очень трепетное отношение: мечтаю посмотреть «Вавилон-5» еще раз от начала и до конца, в том числе показанный у нас только единожды пятый, последний сезон. Может, кто-нибудь подарит его мне, желательно — без перевода? Из книг, оказавших влияние на мою работу, не считая старой классики, можно назвать произведения Роберта Шекли, Клиффорда Саймека, Гарри Гарисона, Айзека Азимова, Роджера Желязны...

Как там писал Фредерик Бегбедер в своей культовой книге? «Именно  я загаживаю  окружающую среду.  Я  — тот  самый  тип,  что втюхивает  вам разное дерьмо». Но я не люблю свою работу, и уже не могу смотреть, как вы потребляете то дерьмо, которое вам навязывают с экранов, когда вы ужинаете; с растяжек и плакатов, когда вы едете по улице или застряли в пробке. То дерьмо, которое льется на ваши глаза и в ваши уши, которое двадцать пятым кадром инсталлируется в ваш мозг, в мозги ваших друзей, близких, любимых. Когда смотрю на вас, готовых сожрать любую кость, брошенную нами, меня начинает тошнить. Вы когда-нибудь задумывались над фактом, что вас вынуждают тогда, когда вы этого не хотите, покупать то, что вы не хотите, причем все это делается за ваш же счет, так как реклама закладывается в себестоимость продукции? Если нет, задумайтесь, а потом жрите дальше, а такие как мы будут делать свою работу, ведь мы прекрасно знаем, что вам нужно. Вам нужен секс? Мы его покажем. Вы хотите насилия? Нет, конечно, не прямого насилия над вами, но над другими, самую чуточку насилия над другими. И как оно вам? Завораживает? Вам нужны благополучные, а не бедные семьи на экранах? Покажем. Вы любите юмор? Да, конечно, пошутим. Но можем и не шутить, это с успехом сделают профессиональные телешутники. Думаете, в монологах этих артистов, есть юмор? Нет, там наша реклама.

Я снова взял книгу и продолжил чтение, но ничего не вышло — возник пароксизм того самого, уже упомянутого мной, непереносимого раздражения и отвращения к своей конторе, к этой книге, к работе и всему что их охватывало и в них обитало.

Легко сказать, что проблема в ком-то, но не в тебе. Люди всегда находят правильным критиковать других, обижаясь, когда критикуют их самих. Наверное, нужно быть внутри таким же, как и снаружи. А сейчас у меня — кризис жанра, или, как ныне принято говорить — нет креатива. Креатива нет. Хорошо, что я уже все написал и можно спокойно балбесничать и читать книжки про бандитов.

Так уж повелось, что я делаю «креатив», а уже потом, на основе моих «креативов» другие люди производят готовый продукт. А моя работа — только «креатив». Идея. Мои снимки потом переснимают профессиональные фотографы; мои тексты переписывают нанятые для этого профессионалы; мои разработки отдают кому-то на доделку. Тем не менее, меня держат, и, похоже, шеф меня ценит.

Ладно, к черту все эти мысли.

Теперь, когда выговорился, надо смело отдавать мое творчество шефу, а потом заехать за Анжелой. Тех баксов, которые я заслужил за свои идеи, нам с ней как раз хватит, для того чтобы отменно провести weekend.

Наш гендиректор — Юрий Дмитриевич Синякин — сидел в своем крутящемся кресле из натуральной кожи и сосредоточенно тыкал прямым средним пальцем в клавиатуру компьютера. Остальные пальцы его руки рожками смотрели в разные стороны. Это был солидный старый дядька, с почти седыми, но густыми волосами, умным выражением лица и низким покатым лбом.

—  Здравствуйте. Можно?

—  А, Воротынцев! Ну, написал? — спросил шеф, банально глядя на меня поверх очков, — Чего, опять про своих готов? И не надоели они тебе еще? Сколько можно?

—  Они не мои, Юрий Дмитрич, они собственные...

Готы сегодня — это не дикие племена древних германцев. Это молодые люди в черном. Они хотят всем показать, что чернота у них не только снаружи, но и внутри. Корни готической эстетики — в средневековье, в сумрачных временах чумных эпидемий и кровавого разгула инквизиции. Именно оттуда современные готы одолжили загадочную бледность, черные одежды и непонятное для остальных поклонение перед смертью. Мой шеф не любил готов. Но терпел, отдавая дань молодежной моде и новому веку.

—  Ты это оставь, знаю я ваши выходки, — продолжил распинаться шеф. — Распустили вас тут. Вот попробовал бы я в свое время так начальству хамить, меня бы вмиг, — шеф сделал выразительный жест рукой, — и нет меня!

—  Так и меня вы можете вмиг! — вяло огрызнулся я, — уволите и все. Или предложите уйти.

—  Могу, конечно. А работать-то, кто будет? Эти детишки? Да им еще пилить и пилить. Да и не хотят они ничего. Вот ты объясни, эти готы твои, — на шефа вдруг напало болтливое настроение, — они в черную кожу одеваются, рожи себе размалевывают, как вокзальные бляди, ботинки носят эти дурацкие, волосы чем-то красят... Там еще эти как их… Эмо! Парни на девок похожи... или на пидеров... Или они и есть — пидоры? Девки как мужики выглядят... Зачем это им надо? Ведь и бьют их по черному, и милиция их таскает, так зачем?

—  Они любят такой стиль одежды и образ существования, Юрий Дмитрич. У них взгляд такой на мир, что нам с Вами не понять. А человечность у них, несмотря ни на что, присутствует. В этом их жизнь.

—  Жизнь? Какая тут может быть к чертовой матери жизнь? Перепихон в подворотне, на кладбищах или по чужим квартирам, музыка эта сатанинская, наркота и побрякушки? Татуировки как у зеков, и эти, серьги-то в разных местах...

—  Пирсинг, — напомнил я популярный термин.

—  Во-во, пирсинг! — обрадовался Митрич. — Тут и СПИД подцепить недолго, да и вообще негигиенично. Зачем? Ты вот молодой, так расскажи мне, старику.

—  Ну, не очень-то я уже молодой. Да и вы не старик.

—  Сколько тебе стукнуло-то давеча?

—  Тридцать три, — буркнул я.

—  Ну, вот. Как у Христа. А мне вот шестьдесят без малого. Разница? Ладно, иди уж. Посмотрю твой материал, а если надо, поправлю там кое-что, и отдаем заказчику, может ему и понравится твой бред... Но вообще...

—  Да, Юрий Дмитрич?

—  Неправильно ты живешь, вот что! Не умно. Не так надо.

Вернувшись к себе, я несколько минут сидел, мутно разглядывая монитор. По экрану вяло ползали какие-то черви. Пора бы уже сменит скринсейвер, а то этот уже порядком надоел. Черт! Все меня задолбали своими правилами! Ненавижу! Не хочу поступать как кому-то это надо, хочу поступать так, как хочу сам. А зачем тогда жить, если все идет по плану? Не знаю, что и делать — я пока что не зомби, и если люблю уходить от реальности, это еще не означает, что я идиот. Или означает?

Все еще под впечатлением от беседы шефом, посмотрел, как за окном облетают листья с канадского клена. Для полной красоты картины можно сказать еще и так: освещаемый мощными фонарями забытый Богом старый скверик Москвы, погруженный в мокрый холод осеннего вечера. Поздняя осень, дождь, осыпающиеся листья, не сулящие ничего хорошего кроме ожидания холодов, респираторных инфекций и коротких серых дней.

Насмотревшись вдоволь на эту «веселую» картину, быстро запер свою комнату, вышел на улицу и поехал за Анжелкой. Сначала я думал приехать к ней молча, но все-таки решил подстраховаться — взял телефон и позвонил.

10. Ольга

...телефон звонил. Придя в себя после тяжелого дневного сна, я поняла, что бессовестно уснула, и лежу одна, дома, а Димка давно уже ушел, пожелав меня не будить, видимо.

Телефон звонил. Таймер показывал время — 17:23. Значит, спала я часа полтора.

«Стыд какой!» — подумала я во второй раз, а для себя решила, что если потороплюсь, то успею еще и в книжный, и в больницу.

«Кто ж там такой настойчивый?» — недовольно думала я о телефоне, который и не собирался умолкать.

—  Да? — спросила я в трубку.

—  Ну, и здорова же ты спать, засоня! — звонил Димка, — я тебе уже полчаса как звоню!

—  Это ты преувеличиваешь, — вяло парировала я, — минуты три, не больше.

Приснится же такая чушь! Линии пропали на руке! Макса Фрая надо меньше читать.

—  Все равно — хорошо! Ты как? Извини, что я ушел, не разбудив тебя...

—  Забила! Ты сегодня в ударе был. Имеешь право.

—  Что у тебя с часами? — не отставал мой молчел.

—  С какими часами? А что с часами? — глупо спросила я, — ничего с часами...

—  Вот в том-то и дело, что ничего. Эти твои реликтовые часы идут!

Я воззрилась на часы. Они показывали «без четырех двенадцать».

—  Как это — идут? Да они стоят уже много лет! Это дедовские часы. Он их из Германии после войны привез. Спер наверно где-нибудь. Говорил — «трофейные»! От них и ключи-то потерянны давным-давно.

—  Ничего не знаю. Когда я уходил, стрелка дернулась!

«Так, понятно. С Димкой мне почему-то придется расстаться. И чего он такого удумал интересно? Он что-то замыслил против меня. Что-то опасное мне.»

Часы не врут. Дедовы часы моей бабушки...

—  Может от сотрясения? — пыталась я объяснить ему необъяснимое и странное для него поведение часов — ты ходил, топал, хлопал дверью.

—  Кончай чепуху молоть! Я не топал! Я тебя разбудить боялся, сонная ты наша! Ладно, со своими барабашками сама разбирайся, я вот чего звоню. У тебя моей записной книжки случайно нет?

—  А зачем она мне?

—  Не остри, — огрызнулся Димка. — Я ее где-то потерял, никак не найду. Может, у тебя оставил?

—  Посмотрю сейчас.

—  Ладно, ты поищи пока, а я тебе потом перезвоню. Я дома, если что.

Димка отключился. В смысле — отсоединился. А я бегло окинула взглядом диван, пол вокруг дивана, столе, кухню, даже сортир (может, он там выронил?), ну, короче посмотрела везде, где мог ходить мой парень. Записной книжки не было. Быстренько позвонив, и сообщив Димке об отсутствии его книжки, я тем самым окончательно его расстроила.

Впрочем, фигня все это. Изменим жизнь к лучшему за пять минут.

Махнув рукой на душ, и мысленно обругав себя лентяйкой, грязнулей и неряхой, я торопливо оделась, наскоро перекусила и побежала в книжный. Быстро доехала до Гостинного Двора — удачно пришел поезд — вышла на станцию и уже поднималась по эскалатору вверх, когда с неудовольствием заметила, что повторяю свои действия, уже совершенные мною во сне. Разве что душ не приняла. Или во сне не было душа? Смутно как-то. Вроде бы был. Да и вообще — душ у меня вошел в привычку, просто сейчас я в цейтноте.

Перед выходом в метро сидел бомж. Он не побирался, а просто сидел, тупо уставившись в асфальт. Он никого не трогал, и никто не трогал его. И он был точно такой, как в моем сне. А какой он был во сне? Я снова поймала себя на мысли, что бессознательно подтягиваю события сна к реальным своим действиям.

В книжном магазине было как всегда тесно, многолюдно и до крайности перегружено книгами. Кто-то мне уже жаловался, что теперь тут стало бывать страшно неудобно. Вечно на кого-то натыкаешься, между чем-то протискиваешься, и никогда ничего не найдешь. Даже консультанты не всегда помогают.

У меня разбегались глаза. Новое издание Харуки Мураками, класс! Но не сейчас, в следующий раз. Давно хотела собрать всего Мураками. А если потом не будет? Надо взять, ну хотя бы одну, а потом и все остальное куплю. Хочу, все хочу! Блин, все мне не унести, да и денег не хватит. Вот! Отдел фантастики. Опять, блин, этот «Дозор» во всех ипостасях, истерзали бедного. Стоп. Вон лежит, по-моему, новая серия. Любопытно.

Небольшая стопочка черных книг лежала на той самой полке что и «Геном», «Лабиринт отражений» и «Дозоры». Новый роман Сергея Лукьяненко вышел в том же издательстве, что и все его прежние книги, но в новом исполнении. На качественной бумаге, в хорошем переплете, но уже не в серии — «Звездный лабиринт», а отдельным черным изданием. Немного и несерьезно погоревав по этому поводу — у меня есть все книги Лукьяненко, и все они из одной серии — я оплатила книжку, и пошла в отдел карт. И все здесь было не так, как в моем странном сне. Никакого космоснимка не видно, но зато наличествовал новый атлас, новее моего. И нужные дома на проспекте Блюхера там имелись. Это уже почти как во сне... Время еще оставалось — по выходным во всех больницах посещение до семи.

Перед метро бомжа я уже не увидела. «Ушел!» — почему-то с облегчением подумала я, и совсем повеселев, спустилась на станцию. Мне предстояло сделать одну пересадку и потом еще проехаться на трамвае. Мое улучшенное настроение длилось не долго. На станции метро, прямо на гранитном полу сидел бомж. Тот самый. Сверху. Он как будто кого-то ждал. «Меня ждет!» с ужасом подумала я, а этот нищий вдруг посмотрел на меня своим тяжелым взглядом, и, по-моему, подмигнул. Уже ничего не соображая, я вошла в приехавший поезд. Бомж и не думал меня преследовать, а по-прежнему сидел на полу.

11. Феликс

Моя подруга сидела прямо на полу, и разглядывала очередные свои ботинки с видом маститого ученого, неожиданно для самого себя отрывшего вакцину против СПИДа. Я быстренько помог ей собраться и повез к себе.

Уже по дороге, несмотря на Анжелкины протесты, я заскочил в книжный магазин. Там оказались уморительные записные книжки с большой надписью «Gothic» и снизу «Помни о смерти...» А еще школьные тетрадки с черепом на бордовом фоне с такой же пафосной надписью «Gothic» и «Все мы станем прахом...» Купил по два экземпляра.

Хоть мне уже четвертый десяток, но сейчас у меня — «молодежный период». После своего развода, в среднем в раз в шесть месяцев я менял предмет своего обожания, кристалл души моей и звезду моего сердца. Все в одном лице. Сейчас это была Анжела — молодая, как майская клубника, девятнадцатилетняя девушка — второкурсница электромеханического колледжа. Она — страстная готка и фанатка какой-то финской группы, названия коей до сих пор так и не знаю. Как сейчас помню, группа эта, кроме шума, диких костюмов и страшнейшего макияжа, отличалась еще и тем, что по ней сходила с ума «готическая» молодежь обеих столиц. В дни выступлений в Питере или Москве, все эти готы ехали целыми поездами, повергая в шок и трепет своим видом остальных, более мирных граждан.

Я никогда не дарил Анжеле цветов. Только один раз купил в магазине сувениров выкованную из стали черную розу, чем вызвал дикий, многосерийный восторг. А живых цветов ей не дарил. Полуживые цветы, если о них забыть и воду не менять, вянут, опадают и приносят тоску, тухлую вонь и мошек. Сухие и мертвые цветы ассоциируются с романами Восемнадцатого века, в которые барышни эти цветы куда-то кладут и зачем-то засушивают на память. В общем, как не крути, срезанные цветы не люблю, и никогда не покупаю. А о вечно прозябающих на подоконниках монстрах вообще молчу. У нас на работе наши дамы их сажают в пенопластовые коробочки, в которых продают яйца, уверяя, что так они (цветы, а не яйца) быстрее и лучше растут.

Вообще-то Анжела хорошая, только бывает иногда резковата и агрессивна. А частенько ставит меня в тупик своей наивной непосредственностью, которую в ней, в первый момент, ну никак не заподозришь.

Вот, например, вчера. Придя домой после трудового рабочего дня, узрел такую картину. На кухне, на столе, стоит пенопластовая коробочка из-под яиц, а моя девушка, в наушниках и с плеером, достает по одному яйцу, кладет на стол, и пытается крутить. Тут между нами произошел примерно такой диалог:

—  Э, Анжел, ты это чего? — не понял я, с интересом наблюдая за действиями девушки. — Что делаешь-то?

—  Да, вот, понимаешь, вчера купила десяток яиц, а в холодильник положить забыла. Теперь проверяю, не испортились ли они.

—  А крутишь-то зачем? — удивился я.

—  Ну, как? Если яйцо свежее — оно не крутится, а тухлое будет крутиться.

—  У тебя по физике-то вроде бы пятерка была?

—  А причем тут физика? — с подозрением спросила подруга.

—  Да? Ну, ладно. А чего ты слушаешь?

—  Это — HIM! Пора бы и запомнить.

—  Хорошо, запомню, — нечестно пообещал я. — ХИМ, так ХИМ. Пожрать-то есть чего? А то с голоду сейчас рычать начну.

Хорошо вылепленная фигура — сто семьдесят сантиметров красоты, длинные стройные ноги, узкая талия, небольшая, но идеальной формы грудь. На все — про все — пятьдесят килограммов. Ее ник в Интернете был неоригинален — Black_Angel. На принадлежавшем ей интернетовском дневнике на каком-то депрессивном сайте, который она почему-то именовала «ДД» моя подруга так и не поместила ничего, кроме одного-единственного стихотворения. Я почему-то всегда думал, что это были ее стихи. Иногда, очень редко, из нее выползало что-то отдаленно похожее на поэзию.

Она обожала рассказывать о своих музыкальных увлечениях, о каких-то лидерах эстрадных групп и об их отношениях с другими неизвестными мне людьми. Кто с кем спит, кто кого трахает. Я, с умным видом, пропускал все это мимо ушей, время от времени случайным образом роняя фразы типа — «Да? Ну, надо же!» или «Чего только в мире не случается!». Мою подругу это вполне устраивало — прекрасная ложь всегда была привлекательнее некрасивой и отвратительной правды. Но людям направится, когда их обманывают. Все это банально и дано известно, но человека не переделать. Вообще-то одна из значительных трудностей в нашей жизни — слушать других людей. Особенно если на фиг не нужен тот бред, что несет собеседник. Даже если не бред, все равно, зачем мне про все про это надо знать? Или — зачем это говорят? А вот зачем. Очень немногие умеют держать в себе свои эмоции, и выброс их (эмоций) в сторону близкого человека — способ за чужой счет снять с себя тяжесть. В Америке только для этого и существуют психоаналитики. У католиков — исповедники. А моя подруга вместо исповедника использовала меня.

Несмотря на ангельское имя, теперешняя моя «гелфренда» выглядела совсем даже не по ангельски. Скорее — наоборот. Одевалась она только в черное, и сочетала кожу, черную джинсу и многочисленные железки. Черные кружева и жабо, правда, также иногда присутствовали. Туфли она органически не переносила — таскала только ботинки на толстой подошве с тупыми круглыми носами и высокой шнуровкой. Этой обуви у нее была целая батарея — на все времена года и случаи жизни. Из штанов она практически не вылезала и только в жару признавала короткую юбку — кожаную, черного цвета с неизменными шнурками и железяками. Штаны у нее тоже бывали с обязательной шнуровкой — то от колен, то того места, откуда ноги растут, а то и от пояса. Для летней погоды иногда делалась поправка на обувь — ботинки уступали место каким-то странным босоножкам, как у римских легионеров. Прическа у нее не отличалась сильным разнообразием — черные жесткие и прямые волосы до плеч не давали особого простора для фантазии визажистов, и только ее подруги — готки — все время ахали и охали, завидуя природной крепкости, блеску и цвету волос. Была в ней доля не то корейских, не то китайских генов, что придавало ее лицу несколько восточный колорит. Слегка раскосые почти черные глаза с небольшим эпикантусом, высокие скулы, коротенький вздернутый носик — все это мне нравилось необыкновенно. Косметикой она не пренебрегала, и эта ее косметика иногда повергала меня в шок. Возможно, для эстрады подобная раскраска лица и допустима, но для хождения по городу... не знаю... отстал я, наверное, от современной молодежной моды. Правда такие резкие макияжи она накладывала нечасто, а только при походах на свои готик-пати, костюмированные  тематические тусовки, да на концерты «готичных» групп и певцов. К ее чести, надо сказать, что природное чувство меры не дозволяло ей перейти некую невидимую грань и впасть в откровенную вульгарность и пошлость.

Вероятно, именно восточные корни позволяли ей как-то по-особому управлять определенной мускулатурой, и наши любовные упражнения всегда доводили меня до полубессознательного состояния и сладких судорог. Она каким-то образом втягивала меня в себя, и в такие минуты я терял всякий контроль над собой.

Сегодня вечером мы должны были в очередной раз пройти весь этот древнейший ритуал, но я сам же все испортил. Когда уселся за компьютер и принялся щелкать по клавишам, она кошкой подкралась сзади и начала странный «разговор по душам».

—  Слушай, Воротынцев, это ты написал?

Ее привычка называть меня по фамилии, сначала забавляла, потом раздражала, а еще потом просто привык, и стал относиться к этому с философским спокойствием. Она прижалась своим круглым упругим бедром к моему плечу, протягивая вчерашнюю распечатку.

—  Я, ты же видишь... — обнял Анжелку за талию и притянул к себе, — что скажешь?

—  Зачем ты это написал?

—  Как это, зачем? Мне показалось, что это очень «готично». Думал, что тебе будет интересно, и ты оценишь. И потом, это моя работа в некотором роде.

—  Это не готично, это... это... даже не знаю что это такое. Ты меня иногда так пугаешь.

—  Я? Пугаю? Тебя? — я усадил ее себе на колени, — почему это вдруг?

—  То, что ты время от времени... подожди... ты, иной раз, пишешь просто сумасшедшие вещи. Страшные жестокие и злые. Ужасные! Зачем ты это делаешь? Неужели это кому-то может нравиться?

—  Это помогает мне реально жить и не сходить сума.

—  А я почему должна читать все это? — не унималась моя подруга.

—  Ну, знаешь! Ты же сама напросилась, — я запустил свою левую руку ей под майку, — кто ко мне приставал? «Дай почитать, дай почитать!» Вот и дал. Почитать. Ну, не сердись, иди ко мне...

—  Я не сержусь. Подожди, не сейчас. Ну, не надо... не могу я... давай потом.

—  Потом? Когда потом?

—  Давай завтра утром, — Анжела выскользнула из объятий и слезла с моих колен, — сейчас... я устала сейчас, уже не хочу ничего. Буду спать.

—  Ладно, как скажешь, — расстроился я. — Тогда еще немного попишу, вечером лучше работается.

—  Хорошо, — неожиданно легко согласилась она. — А я пойду лягу. У меня голова что-то дурная какая-то. Боюсь, болеть начнет.

—  Это от моего рассказа? — недоверчиво спросил я.

—  Не знаю. Может быть и от твоего.

Черт, я, наверное, действительно идиот! Непонятно — чего жду от этой жизни? Логика у мужиков тоже часто хромает на обе ноги, причем в вопросах личной жизни. Говоря проще — в личных отношениях мужики бывают менее логичны, чем женщины. Но — если столь глубоко вдаваться в самоанализ, то можно себе позволить. Это как его? Экзистенциализм! Что поделаешь, конъюнктура, сэр. Это я о себе.

А вообще, мои дела идут просто классно! Кажется, у моей девушки появился какой-то другой мужик. И еще, судя по всему, ее весьма достали мои проблемы, а меня, в свою очередь, окончательно заели ее капризы. Меня бесят всякие ее отмазки, подобно тому, что «у меня что-то голова болит» или «сегодня устала». Хотя, может, и ошибаюсь, и может это и не мужик вовсе — а баба! А, скорее всего — вибратор, который (ясен пень) в сто раз лучше меня. Ибо никогда не нервничает, не устает, всегда делает, что угодно, как угодно, и куда угодно, но ничего не требует взамен, кроме электричества. Да... Кажется, век живых мужиков постепенно сходит на нет.

А завершился сегодняшний день просмотром замечательного фильма «Игры разума». Кто еще не смотрел, советую обязательно посмотреть — зашибенная вещь! Ведь шизофрения — просто ужасающая штука, но — офигительно интересная! Сойти что ли с ума?

За окном уже ночь. Вышел на балкон и несколько минут стоял и смотрел на полную круглую луну. Вспомнил свой первый выезд в поход с палаткой. Мне тогда было лет тринадцать, и все казалось таким чудесным, замечательным! Никогда не забуду, как ночью ушел из лагеря и, отойдя на довольно большое расстояние, перестал, наконец, смотреть под ноги, а просто осмотрелся. Весь лес был наполнен густым туманом и пронизан нереальным, каким-то прекрасно-страшным светом полной луны... долго стоял и смотрел на всю эту красоту, пока меня не спохватились. Почему-то не к месту вспомнились слова дурацкого заговора от детской немоты:

«Смотри на Луну, там ангелы живут, твою душу берегут. Там сам Бог стоит, на тебя, дитя, глядит, поздоровайся с ним».

Нет, не понимаю, и как это вообще возможно — опоздать в постель? Когда я, наконец, лег, Анжелка уже давно спала, мерно посапывая во сне. Говорят, через спящего человека нельзя перешагивать, а то он перестанет расти. Надо проверить, а то моя подружка и так уже почти с меня ростом, а растут люди лет до двадцати двух.

У нас с ней всегда были разные одеяла — так уж повелось. Я завернулся в свое, и убаюканный ее ритмичным дыханием, быстро забыл о своих прежних волнениях.

12. Ольга

О своих прежних волнениях я почти забыла, когда стала начальницей. Сразу же получила на руки кучу неприятных проблем и трудных вопросов. Начать с того, что никто не верил, что меня повысили исключительно за мои знания, умения и деловые качества. Действительно — двадцатидвухлетняя девушка получает руководящую должность. Пусть маленькую, но руководящую. Под моим началом двое мужиков. Программист и сисадмин. Их, похоже, ситуация сильно забавляет — оба старше меня один лет на десять, а другой — почти вдвое. И потом, не им же собачиться с начальством, выбивать оборудование, читать кляузы на самих себя? В очередной раз провожу оценку своей личности. Гадостная получается картина — саму от себя тошнит. Обнаружила в себе какую-то холодную расчетливость, очень частое безразличие к состоянию близкий мне людей. Мда-а-а-а... Сейчас чувствую только жуткую усталость от всего и всех. Что я теперь буду делать? Не знаю даже. Скорее всего — уйду с головой в работу.

Но это — ладно. Главное, что я получила в свое полное распоряжение персональный комп и мощный интернетовский сервер, который никто кроме меня не контролирует.

Всякая фигня в голову лезет.

Как это не забавно, но те два дурацких эпизода с моим сном и госпожой Фатум напомнили о себе через несколько месяцев. Тогда я так и не попала в больницу. Оказалось, что пускают только родственников и близких, по пропуску подписанному завотделением, а коль скоро пропуска у меня не было, и родственницей я не являлась, то меня не пропустили. Никакие усилия с моей стороны тоже не помогли и результата не дали. Кстати, монетку с пентаграммой я нашла потом наяву в кармане своих старых джинсов.

Так вот, про «госпожу Фатум». Дело оказалось намного серьезнее, чем я сначала полагала. Все по порядку.

Мне давно уже пологалось сходить в Сбербанк, получить новую карточку. Сходила — два часа потеряла. У меня понедельник — самый «развеселый» день, а тут еще и конец месяца. Но делать нечего, в банк пришлось идти, карточку «Маэстро» восстанавливать — уже все сроки прошли. Неприятное это для меня занятие: очень уж я не люблю это место — банк. Я вообще не люблю всякие учреждения — банки, поликлиники, органы внутренних дел, всякие правления, управления и конторы. Особенно те конторы, где «работают с населением». Слово-то какое придумали — «население!». А те, кто по другую сторону окошечка сидит — они кто? Небожители? Ладно, мене грех жаловаться, в том отделении банка, куда я ходила, обслуживание вежливое, грамотное, и профессиональное. Это если только уже настала ваша очередь, и вы стоите перед окошечком. Это окошечко разделяет и два пространства.

В прошлый раз до окошечка я так и не добралась. Наступил обеденный перерыв, и я просто не успела — меньше надо было спать, и раньше приходить. Успеть-то, конечно, могла и тогда, но когда до вожделенного окошечка в толстом пуленепробиваемом стекле остался всего один человек, пришла Бабка. Бабка встала не там, где обычно встают все, а сразу перед окошечком. Причем, ладно бы она что-то там заполняла и обращалась повторно. Но она явно не собиралась никого ждать. Оказалось, что ей надо перевести деньги с собственной карточки на свою же собственную сберкнижку. В чем смысл этой таинственной операции я так и не поняла, но заняла она ровно столько времени, сколько оставалось до обеденного перерыва. Решив, что видимо в этом банке традиции таковы, что пенсионеров обслуживают без очереди, я не протестовала. Да и не привыкла я ссориться со стариками. Им и так плохо, а тут еще какие-то очереди.

Поэтому сегодня, хорошо помня полученный опыт, я позвонила и спросила, когда будет меньше всего народу. Мне прямо сказали — в понедельник в конце месяца. Вот я и пришла в конце месяца. В понедельник, за два часа до обеда.

Народу действительно было мало. Просторное помещение сделано так, чтобы посетителю там было удобно и комфортно. И красиво. Пустой бассейн с искусственными папоротниками в нем, эстетный дизайн, удобные стулья перед красивыми столиками... И действительно мало людей! Ходили отдельные клиенты, всего человека три, да кое-где за стеклами маячили головы операционистов. У входа скучал охранник. Только к одному окну тянулся «хвост» — очередь человек на десять. И, как вы понимаете, именно в это окошко мне и надлежало обратиться. Рядом было второе окошечко, с аналогичным амплуа, но оттуда никто не выглядывал, и с клиентами там не работали. В очереди — половина пенсионеров.

Тут опять и снова, когда уже подходила моя очередь, появилась давешняя бабка. И опять, игнорируя все вокруг, она сразу же устремилась к окошку. Что-то я непонятливой опять стала. От них что ли склерозом заразилась? Вот пусть мне кто-нибудь объяснит, если сможет, конечно. Зачем кому-то нужно каждый месяц переводить деньги с личной карточки на свою же собственную сберкнижку? Нафига? И зачем отстаивать очередь, чтобы получить распечатку своих поступлений на эту карточку? Банкоматов разве на всех не хватает? И еще. Если очереди так уж необходимы, и без них нам всем не обойтись, почему стулья не поставить? Как в поликлинике или в паспортно-визовой службе? Пока я обо всем об этом думала, бабка забрала свою сберкнижку, сунула мне в руку какую-то бумажку, и с необыкновенной для своего возраста быстротой и проворством удалилась. Догнать я ее не могла — до закрытия оставалось всего несколько минут, а приходить в третий раз было уже выше моих сил.

На бумажке я потом прочитала:

«Позвоните пожалуйста Фаине Александровне Тум. Срочно! Это важно. 8 911 87 68 246»

Что за черт… Может, я все еще никак не проснусь?

Фаина Александровна Тум.

Ф.А. Тум.

ФАТум.

13. Феликс

Фатум-Гель. Или правильно Фастум-Гель? Намазался — вроде бы помогает. Говорят, что эта мазь используется только для снятия симптомов, и вовсе не способствует лечению всякой там хрящевой ткани в суставах, поэтому при дегенеративных изменениях от него мало толку. Интересно, у меня есть уже такие изменения? Или просто перетрудился за день, вот спина и болит?

Наконец я все-таки уснул.

То, что потом приснилось, описать трудно. Но сделаю это, поскольку сон сыграл важную роль в моей последующей жизни. До сих пор не уверен, что это был действительно сон. Скорее все-таки — явь. Смутно припоминаю, что вроде бы вставал, одевался и выходил из своего дома. Кажется, что шел по ночной Москве, и, не встретив охранника, беспрепятственно заходил в Старый Дом, в свою фирму... Потом подходил к стене на первой площадке лестницы... Прижимал обе ладони к этой стене и что-то там такое делал — совершал какие-то движения... Как будто стенка становилась сначала удивительно гладкой, потом — зеркальной, потом — прозрачной...

...Девушка была молодая и очень красивая. Той неброской красотой, которая бывает у женщин северной Европы. У нее густые, длинные, волнистые темно-рыжие волосы, отливавшие медью, правильные черты лица, высокие скулы и огромные карие глаза. Почему-то я решил, что она не может загорать, вероятно, из-за бледности кожи. Одета она была только в грубый мешок с тремя дырками для головы и рук, а в руках судорожно сжимала деревянный крест, стараясь загородиться им от меня. На заднем плане виднелась стена из дикого камня. Потолка у камеры вообще не было, и сверху ярко светило солнце.

—  Ты кто? — нелепо спрашиваю я, краешком мозга веря, что это мне снится, и могу в любой момент выйти из сна.

—  Я — Рыжая Хельга. А ты — демон?

—  Почему обязательно демон? — обалдело спросил я. Меня совсем не удивило, что могу свободно понимать ее, а она беспрепятственно понимает меня. Мало ли что бывает!

—  Святой отец сказал, что сегодня демоны будут искушать мою душу, и оставил мне этот крест. Ты демон?

—  Я не демон, — такой же человек, как и ты.

—  Я не такая, как ты. Я — ведьма, и завтра взойду на костер.

—  На костер?! О нет... Ты так спокойно об этом говоришь?

—  Я не боюсь. Святой отец сказал, что этот крест убережет меня от мук пламени, и огонь очистит мою душу, а я попаду к Господу. Наш Господь простит меня.

—  А за что тебя... Ты, правда — ведьма?

—  Да, правда. Святые отцы нашли на моем теле знак Лукавого, и печать Сатаны. Вот смотри... — девушка повернула ко мне обнаженное плечо, где заметил небольшую родинку, отдаленно напоминающую по форме пятиугольник.

—  Хельга, а ты что-нибудь умеешь?

—  Я могу сеять и растить лен, прясть, ткать и шить. Хорошо вышиваю и умею петь лучше всех своих подруг. И еще всегда чувствую чужую боль...

—  Нет, хотел сказать, что ты делаешь как ведьма?

—  Ничего. А разве надо что-то делать? Ты — демон? И ты меня искушаешь?

—  Нет, просто я тебе снюсь...

Нас разделяла стена времени Темного Портала — для меня разговор занял столько, сколько занял, а для нее — мгновение, после которого она уже ничего не вспомнит.

Сколько прошло времени, я сказать не могу. И никогда не мог.

Я снова стоял перед стеной напротив задней стенки лифта, в Старом Доме, где уже давно кроме всего прочего проживала наша Фирма. Надлежало произвести ряд движений рукой с тем, чтобы открыть Черный Портал для важного разговора. Но воспроизвести правильную последовательность действий никак не мог. У меня это не получалось. Попадал в самые разные места. Передо мной мелькали и Древний Рим, и какие-то грязные варварские деревни, и булыжная мостовая европейского города, и знойная пустыня с миражами и горами вдали... Все не то. Наконец вспомнил. Произведя нужную комбинацию движений руками, я, наконец, увидел того, кого хотел.

—  Что тебе нужно, человек?

—  Ты можешь спасти ту, с которой недавно говорил через Портал?

—  Прошли века, и ее прах давно растворился в твоем мире.

—  Спаси ее! Спаси от костра!

—  Спасти от костра? И это ты просишь об этом меня? Что-то новое! Зачем это мне? Да и как? Не могу изменить ход времен, ты же знаешь.

—  Ты можешь забрать ее душу за секунду до пламени и перенести в наше время? Ничего не изменится и парадокса не будет.

—  Могу. Но зачем?

—  Я буду твоим рабом.

—  У меня нет рабов. У меня только слуги и жертвы. Рабы мне не нужны, а жертв пока хватает.

—  Я буду твоим слугой.

—  Зачем тебе все это?

—  Спаси ее.

—  Ты этого так хочешь?

—  Да! Я тебя об этом прошу.

—  Хорошо. Сделаю. За мгновение до того, как первые языки пламени дотронутся до нее, душа покинет тело и уже никто ничего не заметит.

—  Ты сделаешь это?

—  Да, сделаю. И в вашем времени ее душа родится в новом теле, и только через двадцать лет она станет такой как тогда.

—  А она будет что-нибудь помнить?

—  Почти ничего. В детстве ее будут беспокоить странные и непонятные ей сны, но потом они пройдут и забудутся. И только к двадцати годам она начнет вспоминать прошлую жизнь. А ты с настоящего момента станешь моим слугой.

—  А в чем это будет выражаться?

—  Будешь служить мне, — размеренно заявил неживой голос без всякого намека на эмоции.

—  Как? Что мне надо делать?

—  Ты будешь свидетелем иловцом душ. Ты будешь лучше многих видеть и ощущать несправедливость, зло и несчастья живых и не сможешь равнодушно проходить мимо. Ты будешь стараться им помочь, но помощь твоя будет отвергнута или пойдет на пользу только мне!

—  А если останусь безразличнымсвидетелем?

—  Тогда твоя душа будет болеть, сердце разрываться, твой мозг будет отказываться служить тебе, и на время ты будешь погружаться во мрак безумия.

—  На время? — не понял я. — На какое?

—  Будет зависеть от глубины страданий тех, мимо кого ты пройдешь безучастным...

—  А что буду чувствовать? Конкретно?

—  Вот это...

Тут я ощутил, как мое сердце сделало несколько ударов подряд, приостановилось, потом повторило сбой, а в груди почувствовал пустоту и недостаток воздуха. Ледяной ужас затопил все мои мысли и сознание начало куда-то уходить.

Я дернулся, издал судорожный вздох, и...

14. Ольга

Я издала судорожный вздох, когда я нашла под софой в спальне родителей Димкину записную книжку.

Уборка — это неравномерное распределение мусора. Мои папа-мама обещали приехать на эти выходные, и мне срочно требовалось привести квартиру если не в идеальный порядок, то хотя бы убрать тот срач, что накопился за время их отсутствия. Пока их не было, я более-менее следила только за своей комнатой, кухней и санузлом. Теми местами, куда теоретически могли заходить мои гости. Гостиная и комната родителей были для моих друзей табу, но пыль и собачья шерсть накапливалась и там, пылесосить было все-таки надо.

Вот мой пылесос и вытянул присосавшуюся к раструбу маленькую незнакомую книжечку в натуральном кожаном переплете. Кожа дорогая — или змея, или варан. А может маленький крокодил?

И чего мой бывший тут делал, любопытно? Явно что-то нехорошее, Часы тогда не соврали. Вроде бы ничего не пропало, все на месте. Ценные вещи мои предки сдали в банк или увезли с собой, ни денег, ни документов тут сейчас не имелось в наличии. Все, что необходимо для жизни я держала у себя в тумбочке стола, а оттуда ничего не пропало. Странно. Может Димка просто шарил в поисках чего-то интересного, чего руки найдут? И ничего мне не сказал. Ну и фрукт оказался! Вот так знаешь-знаешь человека почти четыре года, а он оказывается такой мразью и сволочью! И ведь никак не проявлял себя раньше, мерзавец!

Ладно, все! Я же давно уже его вычеркнула. Чего вдруг опять разнюнилась?

Как же я устала оттого, что все, что бы я ни задумывала, летит ко всем чертям! Все мои мечты, все планы на ближайшее будущее, все — лопается, словно множество мыльных пузырей. Остается со мной навсегда лишь мое одиночество. Ведь у всех, абсолютно у всех есть хоть один человек, способный понять, который рядом в нужную минуту, когда невыносимо тяжело. У меня нет такого человека. Как мне надоело все скрывать, все свои мысли, переживания. Как надоело плакать ночью, тихо-тихо, чтобы никто не услышал. До крови впиваться ногтями в ладони, чтобы не разрыдаться во весь голос. Когда-то я так ждала одиночества, но сейчас я уже устала от него. Рядом никого нет... Нет, я не жалуюсь, наверное, это моя вина. Просто излагаю свои сумбурные мысли.

Теперь мне есть, где это делать. Для этого у меня теперь интернетовский дневник на http://dark-diary.ru.

Сначала я хотела оставить свой ник, как у меня на mail.ru, но он оказался тут кем-то давно уже занят. Тогда я написала — «Olga». Тот же результат. Olga уже была. Недолго думая, я напечатала «Helga». Удивительно, но на такое простое имя никто раньше почему-то не претендовал, и я зарегистрировалась. Потом мне прислали по мылу письмо, с просьбой нажать на линк, вот я и получила в свое распоряжение электронный дневничок. Дайрик, как все тут говорят. Люди приходят сюда и заводят себе дневник.

Зачем завела этот электронный дневник я? Зачем это вообще мне нужно? В конечном итоге, каждый отвечает на подобные вопросы сам. Заведите свой дневник и, возможно, узнаете, для чего он необходим. Кто-то пишет, чтобы кого-то забыть, кто-то — чтоб не сойти с ума. Кого-то бросили, кто-то сам всех бросил, кто-то препарирует свои мысли и чувства на плоской виртуальной тарелке, кому-то просто нужно выговориться. Кто-то кого-то ищет и, может быть, даже находит. Люди ссорятся, мирятся, тянут друг другу руки — а я сижу здесь, дома, перед компом, почти в центре Питера, обхватив себя руками, как ребенок, и молча смотрю в монитор. Дневник часто надобен, когда хочется что-то рассказать. Теперь, если я хочу поведать разным многим о себе и не только, нет больше необходимости волноваться о том, где найти тех, кто захочет меня услышать. Мои записки смогут прочесть все участники дневников и их гости. Среди этого братства столько разнообразных людей, что я точно найду тут своих читателей и, вполне возможно, будущих друзей. Не нужно даже стараться понравиться — тут в любом случае заметят и прочитают.

Дневник иногда нужен, когда есть необходимость выговориться — то всегда пожалуйста. Бывают такие ситуации, когда возникает потребность изложить все то, что накопилось. Оформить переживания в слова, чтобы это помогло увидеть ситуацию как бы со стороны, но так, чтобы эти записи, как и настоящий дневник, были только для одного человека — для меня. Существует возможность вести дневник только для себя, сделав его полностью недоступным для остальных, или же открыть его лишь для тех, кому я доверяю в данный, текущий момент.

Дневник бывает необходим и тогда, когда хочется общения с теми, кто разделяет мои взгляды и воззрения. Дневники не статичны, они все время живут, в них обсуждаются многие темы, беспокоящие любого из нас в этой жизни. Каждый дневник может быть своеобразным форумом, в котором его автор — и модератор и администратор одновременно. По своему хотению можно предлагать в своем дневнике любые темы для разговора. Или же мои читатели будут просто высказывать в комментариях к моим записям свои мысли, навеянные их прочтением. Если я им разрешу, конечно.

Наверняка мое предназначение — нахождение новых людей. Я люблю чувствовать их образы и иногда примерять на себя. Если честно, я всего-то несколько таких образов на себя и примеряла. Три-четыре, не больше. Но — зато каких! Одна маска стервы — это было немного странно, и я себя так никогда не вела, но зато это был очень хороший опыт. Другая маска честолюбивого интеллектуала — хорошая маска, гордая такая. Я бы сама дошла до такого поменяв круг общения, но пока мне это не нужно. Была даже маска остроумного человека с больши-и-и-и-и-и-ими странностями.

Если рассудить здраво, то виртуальный дневник — это то, куда я пишу свои настоящие чувства, стараясь не обманывать себя. Публичный дневник— это либо попытка найти единомышленников, либо попытка какого-то извращения, выворачивания наизнанку. Это все равно, что стоять голым перед зеркалом, делая вид, что не знаешь, что за тобой наблюдают с другой стороны. То есть это, в любом случае, попытка избежать одиночества. Я завела здесь дневник, чтобы показаться всем и вывернуться наизнанку, выкидываем сообщения на главную страницу, иногда начиная врать самой себе, чтобы казаться лучше. Но, создается впечатление, что в поиске единомышленников путем открытия истинных своих чувств не будет успеха, ведь большинство участников попросту игнорируют сообщения других людей.

Во, как завернула!

Наверное, общедоступный дневник — это попытка избежать одиночества там, где никто не поймет. Идти в толпу людей, говорящих на незнакомых языках, и попытаться влезть в их души. Поиск друзей в обществе эгоистов. Ну, или типа того. Попытка избежать одиночества там, где все к нему стремятся. Где каждый считает себя безумным.

Ладно, фигня все это.

Почему-то, совсем не к месту, вспомнился вчерашний день.

Вчера мы ходили в ресторан отмечать день рождения моей подруги. Замечательно посидели. Спокойно, не шумно. Правда только я обрадовалась, что в зале не накурено, как все кто с трудом уместился за нашим столиком, будто по команде, достали пачки сигарет, зажигалки и начали дымить с превеликим удовольствием. Я себя почувствовала белой вороной в этом табачном обществе. Через полминуты над столиком повисло облако дыма. Я не курю, но в этот вечер, не раз подумывала присоединиться. Так и не надумала. И это радует. Хотя все равно, я получила в свои легкие изрядную порцию продуктов горения табака.

Все вспоминали разные истории и интересные эпизоды. Когда дошла очередь до меня, я не придумала ничего лучшего, как рассказать про госпожу Фатум, тот свой сон и его странное отражение в реальности. И тут один из московских приятелей моей подруги — «Алекс», как все его называли — вдруг шлепнул себя по лбу, и в нарушение всякой очереди стал проситься рассказать свою историю. Мужик старше ее лет на двадцать, в отцы ей годится, где только она такого откопала? Приехал к нам в командировку и усиленно ухаживал весь вечер за Лариской. Интересно, на что он там надеется?

—  Друзья! Дайте сейчас слово мне! А то не интересно будет. У меня есть потрясная история про бомжа. Вот как раз в продолжение Олиного рассказа пойдет.

—  Э, так не дело! — завозникал кто-то из наших парней, — жди своей очереди!

—  Пусть говорит.

—  Нет, правила — они одни для всех!

—  Ну, ребята, не будьте гадами...

—  Да пусть расскажет, какая разница? — не выдержала я, — что вы тут за бюрократию развели?

Народ притих, ожидая интересную историю.

—  Вот, спасибо! Так я начну? Можно? Значит так. Было это в Москве, в какую-то из зим. Мороз выдался — градусов тридцать...

История про бомжа

Бомж был неопрятен, неопределенных лет, от него плохо пахло, и вид он имел неприятный. Несмотря на домофоны и кодовые замки, бомжи нет-нет, да и просачиваются в наш подъезд. И пусть меня обвинят в недостатке человеколюбия и гуманизма, но я стараюсь держаться подальше от бомжей. Но тут — деваться было некуда, бомж поджидал меня у лифта.

— Слышь, браток, дай кипяточку, — мужик густо дышал убийственной смесью перегара и чеснока, — травки заварить, а то не ровен час — заболею я, а болеть мне сейчас никак невозможно.

«Да, — подумал я, — бомжам и врачам болеть категорически запрещено. В такой мороз — особенно. Интересно, а где он травку берет? Это не такое уж и дешевое удовольствие ныне. Заваривает! Оригинал.»

Я, конечно, далеко не мать Тереза, но в такой нехитрой просьбе отказать не смог. А вслух сказал:

— Ну, почему ж не дать хорошему человеку? Дам, конечно. Вот только посуду найду...

— Земляк, не беспокойся. Посудка-то у меня есть. Есть посудка-то. Вот, — тут бомж, как фокусник, извлек откуда-то чистую банку из коричневатого жаростойкого шотовского стекла, со шлифом, с фирменной эмблемой, но без крышки. — Прям сюда и наливай. Не бойся, она не лопнет, она стойкая.

— О! Шоттовское стекло! Немецкая! Давно не видел таких банок!

— Земляк, а ты, часом не химик? Толк в посудке-то знаешь!

— Нет, я биолог, — буркнул я. Говорить не хотелось.

— Да? Что, МГУ кончал? — обрадовался бомж.

— Ну. А что, не похож?

— Это я так, не обижайся. Я ведь тоже Университет кончал. Математик я. Окончил факультет прикладной математики процессов управления Ленинградского государственного университета. А теперь вот — бичую.

— Кого бичуешь? — не понял я.

— Да не кого, а бичом стал, — пояснил мужик.

— А что так? — сообразил я, вспомнив, что на языке бродяг «бич» значит «бомж».

— Да вот так. Так уж вышло. Ты кипяточку-то мне принеси, а я и расскажу все. Ты такого ни от кого больше и никогда не услышишь. Принеси кипяточку-то.

Я быстро сбегал к себе, вскипятил электрический чайник с золотой спиралью, налил в жаростойкую банку кипяток, предварительно обвязав ее каким-то старым полотенцем, чтобы не обжечь руки. Когда я спускался на лифте вниз, у меня была слабенькая надежда, что мой случайный знакомый исчезнет. Испарится. Или его выгонят из подъезда. Но нет. Бомж меня ждал.

— А, принес! Вот спасибо, дай Бог тебе здоровья. Ты извини, что я тебе тыкаю, но я уже привык по-простому общаться, жизнь заставила.

Говоря это, бомж достал несколько бумажных пакетиков и высыпал из них в банку с кипятком какую-то мелко растертую сухую зеленоватую траву.

— Святые травки, это нам, бичам, сейчас первое дело. Без них — никак. И почки простудить можно, и совсем околеть. Так вот. Историю свою рассказать обещал...

— Да не стоит. Пойду я, наверное, — хотел уже дезертировать я, но бомж не предоставил мне такой возможности, схватив грязной рукой за куртку.

— Не, я тебе обещал. Слово дал. А у бича — кроме слова, можно сказать, и нет ничего. Ты думаешь, вот — бич, бомж, алкоголик и никудышный человек? Не совсем так, браток. Я ж таким не всегда был. Я ж еще в Манхэттенском проекте участвовал. А это дело серьезное...

«Так. Стоп-машина! Крыша — ту-ту!»

— Подожди... — перебил я бомжа, — как это — в Манхэттенском проекте? То ж сороковые годы двадцатого века было, в Америке! А сейчас у нас тут Россия, да и двадцать первый век на дворе.

— Думаешь, я с катушек слетел, и все мозги пропил, да? Нифига! Я — в норме. Ты думаешь, я не знаю какой сейчас год? Что мне этот ваш год? Я из двадцать третьего века...

«Ох, только бы уйти спокойно, — подумал тогда я, — Мужик явно совсем плох. Наверное, ни в одной психушке уже мест давно нет, вот и выгнали безобидных и тихих на улицу. Тех, за кого платить некому бродягами сделали. Сволочное все-таки у нас государство!»

Но бомж заблокировал мне выход, перегородив дорогу из-под лестницы, где мы стояли.

— Говоришь, ты — математик? Значит должен знать, что путешествия во времени в прошлое — невозможны. Вот если ты сейчас пойдешь и убьешь своего предка, то как ты сам появишься на свет, если ты из будущего?

— Ладно, не надо, — успокоил меня бомж. — Ты мне еще про парадокс Эйнштейна расскажи. Я сам тебе могу таких лекций целый курс прочитать. Я, между прочим, имею степень по топологии пространства. В ваш мир я попал из параллельной реальности, которая неподвластна моим действиям тут. Туда я и могу... должен вернуться.

«Бог мой, а бред у него не так уж и прост. Голыми рукам этого дядю не возьмешь.»

— А как же Манхэттенский проект?

— А что Манхэттенский проект? Там я у них расчетчиком был. Критические массы рассчитывал. Тогда же не было этих ваших компьютеров, все вручную считали, на механических машинках. Там жизнь знаешь какая была — не поверишь, фантастическая! Одна беда — баб не хватало. Ученым-то им было хорошо, они там со своими женами жили. Тем, кто еще не обзавелся — разрешили подругу привезти, только чтобы не выезжала потом никуда. А простым сотрудникам, типа меня, кто не женат еще? Как им-то быть? Но потом, шеф наш, генерал Гровс, распорядился, и недалеко дом терпимости организовали. Хороший человек был генерал Гровс, что бы потом не говорили про него. Душевный. Но — строгий, дисциплину, порядок любил, это уж у него не отнимешь. А что? Так только и можно было. Я же почти все прочитал, что у вас про «Манхэттен» понаписали. Знаешь, там ложь половина. Или — почти ложь. Наши, кто в проекте был, они сами же и начали. Напридумывали потом всякого. Кто себя обелить, кто — других очернить. А тогда... Для большинства наших яйцеголовых это была такая игра. Они сами все тогда это признавали, и не один раз. Для всех в Лос-Аламосе время, там проведенное, было на самом деле просто замечательным. С их точки зрения проблемы были интересными, финансирование — просто неистощимым. Физик у нас был один из Англии, Джеймс. Дружили мы с ним. Так он прямо и говорил — «золотое сейчас время, надо пользоваться, пока дают». Получали все, что хотели. Действительно, там у нас были собраны все самые могучие ученые. Со всего мира. Ну, кроме России, конечно. Там они просто упивались компанией друг друга. Вместе работали над общим и срочным поручением, выполнение которого сносило фальшивые перегородки между соседними дисциплинами.

— А как вы разговаривали? Ваш русский безукоризнен.

— У меня америкэн инглиш тоже безукоризнен. Физику и математику я знал, и особых проблем с общением не было. Не веришь?

— Ну, почему, — я предпочитал не спорить.

И тут он бегло стал говорить что-то на английском, но со «смазанным» произношением, так что я понимал только отдельные слова.

— Вот так-то. А потом все для меня закончилось...

— Почему?

— Как почему? Бомбы сделали. Сначала всего три. Одну на полигоне взорвали, а две другие на Японию сбросили. И тут кто-то из наших яйцеголовых секреты вашим, в Россию продал. Я уж не знаю, за деньги продал или из убеждений, только стали всех тщательно проверять. Кто — откуда, где родители, где родственники, какие у кого связи. А какие у меня тут родители-родственники? И прижали всех. Совсем выходить запретили, только по спецпропуску. Ну, когда так гайки закрутили, понял я, что надо делать ноги. А то найдут меня, за шпиона примут и на электрический стул. Вот и скакнул я на пятьдесят лет вперед. В Россию. Думал тут рай на земле, а тут у вас Апокалипсис какой-то. А сейчас еще и мороз как в Арктике, я тут уже пообтерся малость, а то, как прибыл, так в милицию сразу и забрали, обобрали до нитки, выдали какое-то чужое барахло и выкинули на улицу. Без денег и без документов. Ты бы мне хоть телевизор дал посмотреть. Помыться, постираться...

— А где же ваша машина времени? — спросил я, незаметно для себя перейдя на «вы», но пресекая тем самым тему про «телевизор и помыться».

— Да вот тут — бомж постучал себя по лбу, — машина и времени и пространства. Она есть тут у каждого, только далеко не всякий может ей пользоваться. Вот я — умею. Научить не могу, это только у нас могут, в моем мире. Обратно вернуться не получается, блокирует меня что-то, мешает. Вот и застрял я здесь у вас.

— А в будущее скакнуть? Еще вперед, если отсюда к себе не можете? Вам же это должно быть просто. Нет?

— В ваше будущее? А я знаю, что там? Может там и нету уже ничего, в этом вашем будущем? А тут я уже привык, пообтерся малость...

На этом наш московский знакомый закончил свой рассказ. И тут посыпались комментарии.

—  Занимательно... — сказал кто-то из наших девиц. — Если бы я не увлекалась магией и мистицизмом, то приняла этот рассказ за выдумку.

—  А я знаю достаточно много таких случаев, когда люди появлялись и пропадали, — поддержала подруга кого-то из знакомых парней — маленькая белобрысая девушка, чем-то похожая на анимешный персонаж. — Многим покажется, что это бред, но наверняка у каждого человека были странные чувства, что он помнит какие-то отрезки из прошлой жизни. Это, конечно, самый простенький пример.

—  Фантасмагорично и страшно, однако, — сказал кто-то из знакомых парней. — Сказки для обывателей.

—  А продолжение? — не выдержала я.

—  Какое вам продолжение? — удивился московский знакомый. — Это все. Я поднялся к себе и больше его никогда и нигде не видел и не встречал. Но напоследок он подарил мне монетку — с одной стороны что-то вроде пятиконечной звезды, а с другой — надпись, латинская фраза, как будто процарапанная иглой: «Fide, sed cui fidas vide». У меня эта монетка до сих пор где-то валяется.

После этого резюме мне как-то вдруг поплохело и резко захотелось домой, но никто меня не отпускал. Московский приятель моих друзей сразу же свалил, сославшись на то, что ему рано утром надо вставать. Вообще бы не ложился, и вставать бы не потребовалось! Остаток ночи мы провели в клубе. На танцполе. Рассказов ни у кого больше не оказалось, и клуб всем нам показался хорошей идеей. В баре было прохладно, почти холодно, но на танполе на пару градусов выше. Там все усиленно занимались простыми движениями, пытаясь не околеть. Самым теплым местом оказалась единственная батарея в коридоре, где я и грелась время от времени. Хотя все-таки нашлись, нашлись настоящие джентльмены в этом забытым богом и отоплением месте! Мне за вечер были предложены: белая мужская рубашка, секс без обязательств, черный мужской пиджак и полбутылки тайно пронесенной водки, так что замерзнуть все ж таки не дали. От водки и секса я, правда, отказалась: я очутилась за столом между двумя Сергеями, и загадала желание. Парни потом быстро опьянели, а я жутко боялась напиться, а то бы исполнилось не мое желание, а их.

Повара уже ушли, поэтому ничего горячего заказать не представлялось возможным. Только чай в пакетике и без сахара. Полный бред.

У диджеев оказались какие-то проблемы с пультом, поэтому оглушительный рев и долбежка время от времени прерывались не менее искренним матом на фоне абсолютной тишины. Короче — душевно было, хорошо. Если я рискнула прийти в клуб в чулках сеткой на голое тело, то вот под утро этот подвиг повторить бы уже не решилась. Для чего пригодились прихваченные очень кстати джинсы. Из холодного клуба мы вышли на еще более холодную улицу, а за поворотом на нас радостно накинулся еще и утренний ветерок. И снова спасением послужила батарея при входе в метро. Это последний привал перед рывком домой, и все…

15. Феликс

...и все, я проснулся.

Я сидел на своем диване, быстро и глубоко дыша широко открытым ртом. Рядом ворочалась проснувшаяся Анжелка. Оказывается, я вскрикнул и резко сел в пастели, разбудив и перепугав до ужаса свою партнершу по сексу и совместному проживанию.

Считать это пришествие чем-то другим, кроме сна, у меня особых причин тогда не было. Ну, не мог же я так прямо сразу отказаться от привычной картины мира и своего устойчивого атеистического мировоззрения. И потом, я же проснулся у себя дома. Да и Анжела ничего такого не заметила. Правда она спит как сурок — пушкой не разбудишь. Хорошо помню случай, когда мы занимались среди ночи любовью, а она так и не поняла утром в первый момент — приснилось ей это или нет. Потом-то конечно поняла, но вначале была в сомнении. Иными словами спала она всегда крепко, и уйди я куда-нибудь на самом деле, она так и не заметила бы ничего.

Какое-то странное ощущение преследовало все утро, и даже стакан крепкого чая не снял эти ненормальные чувства. С одной стороны, я, конечно, видел, что дома пью чай и смотрю утренние теленовости. А с другой стороны, малоприятное чувство контакта с мрачным темным персонажем не проходило. Более того, все утро казалось, что это он каким-то образом влияет на мои поступки и управляет моими эмоциями. Не желая подвергать жизнь опасности, поехал не на машине, а на метро.

Окончательно пришел в себя только на работе. Рабочий день выдался суматошный, и я уже собирался уходить, когда позвонила Лилька и сказала, что ко мне кто-то пришел, и данный посетитель уже направлен в мой кабинет. У нас в конторе так все организовано, что посетители, проходя охрану, попадают сразу же в приемную, где их и встречает секретарша директора — Лилька иным словом. Она страшно недовольна, когда ее так называют — «секретарша». Она не «секретарша», она — секретарь-референт. Или референт-секретарь, не помню уж, как эта должность правильно называется. Это удивительное существо совершенно не соответствовало своему нежному имени — Лилия. В свои двадцать пять она еще не была замужем, и, думаю, просто распугала всех потенциальных женихов. Несмотря на симпатичную мордашку и правильную фигурку, ее многие у нас откровенно боялись. Была она крепенькая, сильненькая, загорелая с короткой стрижкой и вполне конкретно смотрелась бы в камуфляже с гранатометом и калашом за спиной. Злые языки поговаривали, что шеф специально ее взял, чтобы она выполняла по совместительству функции телохранителя. Поскольку никто из нас никогда не видел платежной ведомости, то в такой конторе, как наша, этакое вполне могло быть реальностью.

Не любил я этих последних посетителей. Во-первых, они не давали возможности вовремя уйти с работы, во-вторых, чтобы не уходить вместе с ними, приходилось еще засиживаться в своем офисе и, в-третьих, вообще не люблю посетителей. Никаких. Сюда на работу не за этим устраивался, чтобы выслушивать всякий бред. Я не психоаналитик и не клинический психолог.

—  Добрый вечер. Можно?

—  Вечер добрый. Проходите, — старался изо всех сил быть вежливым и обходительным, — чем могу быть вам полезен?

Я хорошо запомнил главное правило психологии общения — говорить следует не так, как мне удобно говорить, а так, как собеседнику или слушателю удобно воспринимать мои слова.

—  Я — маг, — посетитель вел себя очень уверенно и слегка нагловато, — вот моя визитка.

—  Вы? Что, самый настоящий маг? — глупо спросил я, крутя в руках его визитную карточку.

—  Да, настоящий. Ненастоящих магов вообще не существует. Это не маги — а проходимцы, шарлатаны, жулики или сумасшедшие. Вот посмотрите мой постер.

«Трошковский Самуил Станиславович. Ясновидящий, действительный член Международной Академии Проскопических Наук им. Нострадамуса. Поможет вам в личных ситуациях, вернуть вашу любовь, поможет вашим детям вернуть себя. Снимает порчу, проклятия, поможет в семейных ситуациях, поставит защиту и очень сильный оберег. Вернет любимого или любимую. Гарантия 100%. Если есть тревога на душе — не откладывайте, обращайтесь...»

—  Интересно, — говорю я, с трудом сдерживая улыбку и откладывая в сторону недочитанный «проспект» вместе с визиткой, — но немного непонятно.

—  Что именно? — Мой гость, казалось, был сбит с толку. Видимо обычно его собеседники реагировали в таких случаях как-то по-иному.

—  То, что вы маг, естественно. А вы можете сейчас что-нибудь показать? Чего-то такое, магическое? Какой-нибудь интересный опыт?

—  У вас превратное представление о магии. Мы — маги, не можем работать просто так, где попало. Мы не бродячие фокусники и не факиры. И «что-нибудь показать» я вам сейчас не смогу.

—  Ну, допустим. Но почему же я должен поверить, что вы — именно маг? А не инженер, уволенный по сокращению штатов?

Так и думал. Как только дойдет до дела, то сразу начинается словоблудие и демагогия. Это у меня уже не первый маг за последнее время, и боюсь, что далеко не последний. Всегда вот так. То пытаются показать мне пару фокусов, то силятся загипнотизировать, то неумело что-то внушить, то болтают о чем-то таком мистическом и откровенно вешают лапшу на уши. Эти попытки чаще всего, меня только забавляют. За редким исключением, еще до начала беседы с клиентом, я уже знаю, что от него можно ждать. Иногда меня приглашают «в свой офис», уверяя, что «необходимая энергетика» присутствует только там и нигде более. Но этот дядька даже не пытался поразить мое воображение и ничего не обещал. Он не старался чем-то выделиться или как-то по-особому выглядеть — по внешнему виду обычный гражданин, похожий на менеджера средней руки или представителя не очень богатой торговой компании.

—  Ну, допустим. Но почему же я должен поверить, что вы — маг?

—  Как это — почему? Я же представлю вам все необходимые документы и соответствующий диплом. Мое имя, кстати, широко известно, я — дипломированный маг высшей категории, магистр проскопических наук...

«Каких-каких наук, извините?» — мысленно спрашивал его я.

—  ...обучался тайным мистериям у знатоков вавилонской магии....

«Ага. У самих древних вавилонских жрецов! Ну-ну!»

—  ...практикую снятие сглаза, порчи. Решение семейных проблем. Изгнание бесов, демонов, сущностей. Меня приглашали на телевидение, я часто даю интервью газетам и журналам, завтра я выступаю на Эф-Эм-радио...

«Цирк приехал — встречайте!»

—  Все это очень хорошо, и даже весьма интересно. Но и вы поймите меня правильно, под словом «маг», обычно подразумевают человека, способного сделать нечто такое, что обычному индивидууму не только сделать, но объяснить и понять невозможно. Так?

—  Да? Позвольте не согласиться. Вот представьте: сидите вы в отделе кадров какого-нибудь завода по производству холодильников. И нужен вам, ну скажем, инженер по охране труда. Вы что, попросите у него диплом об окончании вуза или заставите тут же, на месте проверять его знания и умения?

—  Я не отдел кадров, и холодильников мы не производим. Но обычно проводится собеседование, и руководитель, его зам или уполномоченный сотрудник, решает — нужен компании именно этот человек или нет.

—  Вы холодильники не делаете, а что вы тогда делаете, позвольте спросить? И зачем вы давали такое объявление в газету? Насколько знаю, вы разместили свои объявления не только в прессе, но и в Интернете.

—  Это была наша ошибка. Приношу свои извинения. А сейчас — большое вам спасибо, что зашли в наш офис! Оставьте, пожалуйста, в секретариате ваши координаты — в случае необходимости мы с вами обязательно свяжемся...

Уф-ф-ф!.. Ушел, наконец-то. Странный тип. Непонятный. Я вообще не в состоянии понять человека, на месте которого не могу себя представить. Это была очередная светлая идея моего уважаемого шефа — дать объявление, что на постоянную работу требуется дипломированный маг. По его мысли, к нам сразу повалит куча всяких сумасшедших, жуликов, обманщиков и просто прикольных людей. А незаметный диктофон позволит записать беседу и потом выудить из нее нестандартные обороты, забавные истории и любопытные фразы.

Идея, однако, не работала, и пока деньги, потраченные на подачу объявлений, себя не оправдали. Никакого ценного материала ни я, ни мои немногочисленные коллеги из таких вот посетителей так еще и не вытянули. Зато задолбали нас эти маги и «магистры проскопических наук» до чрезвычайности. Хорошо еще боссу хватило ума не давать в объявлении названия нашей конторы, и не сообщать адреса — только резервный телефон и электронную почту. Такая инициатива шефа могла распугать и нормальных солидных клиентов, приносящих нашей фирме вполне реальные бабосы.

Пора домой. Я уже перестал любить уходить затемно, поскольку автостоянку около нашего офиса присмотрели какие-то проститутки. Время от времени, с наступлением темноты, заасфальтированная площадка у Старого Дома заполняется соответствующими девушками. Клиенты, подъезжающие на своих «Джипах» и «Феррари», подсвечивали фарами и выбирали товар. Выбирали долго, тщательно и пристально. В результате проехать или пройти в такие вечера бывало совершенно невозможно. Приходилось продолжительно ждать или обходить стороной, делая большой крюк. Поскольку прежде я работал обычно до девяти, то меня сейчас это начало беспокоить. Летом, когда в девять еще светло, я вообще не подозревал об этой тусовке.

А мимо все бежали такие же, как я москвичи и гости столицы, коим дождь мелко моросил в лицо и гнал под защиту теплых помещений. Осень звала в дома, и не давала расслабиться. Осень в Москве — это что-то нереальное, запредельное. Это когда вычищенный и выметенный наконец за истекшее лето город покрывается опавшей листвой и странные люди в оранжевых безрукавках собирают их в длинные черные мешки. Листву сметают с тротуаров газонов и улиц, чтобы потом погрузить в самосвалы и вести на свалку. Осень в Москве — это театр абсурда и ярмарка бессмыслиц. Дождь меняется промежутком хорошей погоды, которая через две недели уходит навсегда и мы кисло говорим — «бабье лето кончилось». Резкое похолодание, дожди, сметающие остатки желтой красной и начавшей уже гнить листвы, толстые тетки в оранжевых куртках, черные мешки, первый снег...

С некоторыми затруднениями пробравшись сквозь ряды окоченевших тружениц сексуальных услуг, я пошел по осенней Москве, стараясь побыстрее дойти до метро и попасть в тепло своего дома. Неожиданно пришла в голову мысль, что индустрия проституции может гордиться тем, что не знает кризисов и экономических депрессий.

И тут я вспомнил. После разговора с «магом», я так расстроился, что просто запер свой кабинет и ушел, а на своем столе забыл вторую связку ключей — от квартиры и машины. Анжелка-то мне откроет, а завтра-то что? На чем поедем-то?

Вот гадство! Хорошо, что охранник сейчас нормальный, меня и так впустит, без шефской подписи. А то хорош бы я был. Пришлось вернутся. Открыл своим ключом железную дверь, кивнул сонному Володе — нашему охраннику — и побежал к своей комнате. «Если вернулся, то посмотри в зеркало, а то тебя посетит несчастье» почему-то вспомнил старую примету. Но обычного зеркала не имелось, а в то, что имелось, посмотреть я не мог. Быстренько взяв со стола ключи, я уже хотел было уходить, но для чего-то включил свой компьютер.

И застрял. Ну почему я тогда задержался?

Совершенно ни о чем не думая, запустил случайный выбор сайтов и попал на http://dark-diary.ru. Это был целый мир темных, депрессивных интернетовских дневников. Виртуальная тусовка неформалов-готов, немузыкальных музыкантов, полусумасшедших поэтов, извращенцев всех мастей и течений, странных художников, озлобленных на весь Мир маргинальных типов, непризнанных писателей, графоманов-поэтов, несчастных брошенных девушек, озабоченных прыщавых подростков, сексуально фрустрированных неудачников, явных и латентных педерастов и просто скучающих бездельников.

Где-то в начале девяностых годов российские юзера всю свободную часть времени перемещали цветные шарики по квадратному полю игры «Lines». Когда почти все компы стали объединяться в сети и подключаться к Интернету, сетевые игры стали нешуточно теснить этот «Lines». Но не убийство времени в незатейливых игрушках оказалось подлинным предназначением передовых пользователей. Теперь самое крутые их увлечения — социальные сети, форумы, но главное — интернет-дневники или блоги.

Люди в Сети ведут дневники, в которых ежедневно повествуют о себе, о дрязгах на работе, о родичах, о своих сексуальных партнерах и партнершах, о случайных встречах, о клубах, книгах, мыслях, фильмах и о собственных увлечениях. Попадаются «авторитетные» дневники, у которых несметное число читателей, а возраст доходит до нескольких лет, но подавляющее большинство дневников совсем еще молодые, им всего-то несколько месяцев. Сейчас как раз бум этого странного и волнующего явления.

Недолго думая, я взял и завел там электронный дневник для себя лично, под своим старым интернетовским ником — «Felix_98». Оригинально выглядит. Вроде бы.

16. Ольга

Вроде бы Хельсинки выглядит немного похоже на Питер, да и не так уж далеко от него, а вот каждую неделю не наездишься. Когда на weekend родители, наконец, приехали, то я испытывала двойственное чувство. Ну, конечно же, я была очень рада, поскольку уже давно их не видела. Месяца два. Артур обрадовался, как щенок. Но я уже привыкла, что я одна с собакой, и это наше одинокое житье-бытье мне стало нравиться.

Никогда не забуду последние дни перед тем, как родители оставили меня одну и уехали на работу в Финляндию. Поскольку я уже была вполне совершеннолетняя, они не могли позволить себе роскошь взять свою дочь с собой.

После хорошо проведенного дня, когда начало темнеть, отец вдруг куда-то срочно заторопился и быстро ушел, и мы с мамой остались вдвоем.

—  Оль, мне нужно с тобой серьезно поговорить, — сказала мама, как-то по-особенному взглянув мне в глаза.

Я потупила глазки и приготовилась к длинной и скучной лекции на морально-нравственные темы. К моему несказанному удивлению, я ошиблась.

—  Ты хорошо помнишь бабушку?

—  Ну, конечно же, я ее не забыла. А почему ты вдруг вспомнила?

Я даже не спросила, какую бабушку. Поскольку папина мама — бабушка Настя, была жива и здорова, проживала на Ленинском проспекте, и я у нее ужинала почти каждую неделю. Мать никогда не спросила бы про нее «помнишь», поскольку знала о наших теплых отношениях. К тому же мама всегда вела себя подчеркнуто корректно с матерью моего отца и старалась все контакты со свекровью свести к необходимому минимуму. Я так и не узнала, с чем это связано. То ли с такой-то неизвестной мне давней семейной историей, то ли просто в связи с взаимной неприязнью. Не знаю.

—  Ну, конечно же, я ее не забыла. А почему ты вдруг вспомнила?

—  Я должна тебе рассказать. Теперь можно, ты уже выросла...

—  Да уж, мама. Выросла. А ты и не заметила, да?

—  Не перебивай меня! — Мать начала злиться. — Нам предстоит сложный разговор, а свои ядовитые шуточки лучше оставь при себе и не дерзи мне.

—  Извини, — буркнула я.

—  Следи за собой. И слушай. Ты знаешь, что она была ведьма?

—  Ну, мама!

—  Я серьезно. Моя мама, твоя бабушка, была колдунья. Ведьма, ведунья, называй это, как хочешь. И она хотела передать тебе свои знания и силу.

—  Почему не тебе? Или ты не подходишь по генетическому коду? Может быть, ты не той группы крови?

—  Ольга! Я же серьезно с тобой разговариваю. Я что, похожа на темную неграмотную деревенскую бабу?

—  Мама!

—  Что мама? — мать явно начинала злиться уже по-настоящему. — Я уже двадцать два года мама!

Моя мама никак не была похожа на неграмотную бабу. После окончания аспирантуры на кафедре социальной психологии она защитила диссертацию и получила кандидатскую степень по социологии, а недавно защитила докторскую диссертацию. Ее труды постоянно цитировали многие авторы, а последняя монография была переведена и издана в Швеции.

—  Да, я не годилась, что очень расстраивало твою бабушку, — продолжала мать. — Но ей подходила ты. И она учила тебя самым основам, когда ты была еще совсем-совсем мелкой. Ты уже ничего не помнишь, но должно помнить твое подсознание.

—  Я смутно припоминаю только, что она играла со мной в какие-то очень интересные игры и рассказывала безумно увлекательные сказки. Но уже я все забыла.

—  Это были не игры и не сказки. Она обучала тебя и сама закончила бы твое обучение, но исчезла, когда ты была еще маленькая...

—  Как это — «исчезла»? А к кому мы ходим на Волково кладбище каждую весну?

—  Ни к кому. К пустой могиле. Бабушка пропала. Она знала, что с ней может что-то случиться, и просила меня передать тебе ее записи и рассказать...

—  Мне все это напоминает какой-то голливудский фильм.

—  Ты опять? Это не фильм. — Мать встала, отперла нижний ящик в своем столе и достала две толстые тетрадки в коричневой коленкоровой обложке. — Вот здесь ее записи. Ее завещание, если хочешь. Ты должна их прочитать, и выполнить все нужные упражнения. Подожди, не сейчас, потом посмотришь. Я не хотела для тебя всего этого. Но мама мне тогда сказала, что если ты не поймешь, кто ты есть, и если не научишься правильно управлять собой, то можешь заболеть и сойти с ума. Не выживешь.

—  И что теперь? — мне вдруг стало страшно. Я поняла, что мать действительно говорит со мной серьезно, и что я совсем не представляю, что мне теперь делать, и что будет дальше. — Что мне делать?

—  Пойдем.

—  Куда?

—  Я покажу тебе. Это может делать почти любой человек, просто ты должна понять, что наш мир устроен совсем не так, как учат в школах и в университетах.

—  Что ты покажешь?

Мама не ответила. Мы, не говоря ни слова, прошли в прихожую, оделись, безмолвно спустились вниз и вышли из парадного. Небольшая улица, куда выходил наш дом, была совсем пуста. Вечером тут не так уж много народу, а тем более — в вечер субботы, когда никто не работает, и все либо сидят по домам, либо ходят к кому-то в гости. Мама осмотрелась, и ничего не заметив подозрительного, спросила меня:

—  Вот, видишь?

—  Что я должна тут увидеть? — я правда ничего не могла понять. Мама оперлась ругой на стену чуть в стороне от входной двери. — Я не понимаю.

—  Бабушка не случайно переехала в этот дом. Это одно из немногих мест в нашем городе, где возможен свободный доступ в Черный Портал.

—  Что? Какой портал? — ошарашено спросила я.

—  Смотри! Внимательно смотри. Сегодня полнолуние, и только по этим ночам возможно то, что я сейчас сделаю, а ты увидишь. Только не говори мне ничего и никаких звуков не издавай, пока я тебе не разрешу. Смотри!

Мама встала слева от одной из масок Медузы-Горгоны, украшавших фасад нашего дома у парадного, и принялась водить руками по стене. Неожиданно для меня что-то свершилось, что-то непонятное. Стена приобрела матовый, а потом и зеркальный блеск, и я увидела свое и мамино отражение. Еще немного, и наши отражения затуманились, а за ними открылся незнакомый ландшафт, как на огромной панели домашнего кинотеатра...

17. Феликс

За окном, как на огромной панели домашнего кинотеатра, двигались облака, и временами проглядывало солнце. До боли знакомый ландшафт. Что-то мне подсказывало, что будет дождь.

Прошло несколько месяцев, наступила весна, но все шло по-прежнему. Я даже не сменил места работы. Почему-то до сих пор не расстался с Анжелкой, и она медленно, но верно тянула меня к свадьбе — я так и не смог от нее уйти. Уход — очень тонкое дело. И сложное. Трудное. Надо рвать отношения, потом — неизбежны скандалы и эмоции, еще потом — разъезд. Далее — привыкание к новым условиям и притирка к новому человеку, это тоже требует массу усилий и кучу энергии... А ВСЕ мужики — очень ленивы. И я тоже. Нужны очень веские причины на уход. Куда легче остаться. Нам — мужикам, только и надо, ну, вы сами понимаете что. Причем такие мы все! Мужики в смысле. Такая у нас природа, биология, сознание, если угодно. Все остальное — лирика и словеса, дымовая завеса, пыль в глаза, для того чтобы получить секс. И если мы иногда прикидываемся тонко чувствующими натурами и стараемся поразить своей эрудицией, то исключительно, чтобы понравиться девушкам. И при личном общении мы думаем, только как бы побыстрее и половчее уложить свою знакомую в постель. А в длительную привязанность наши отношения потом иногда вырастают только лишь по лени — нам просто надоедает постоянно бегать по чужим квартирам и искать подходящее время и место, или достает вечно поддерживать свою берлогу в презентабельном виде. Нас жаба душит каждый раз тратиться на подарки и жратву, ведь намного проще — отдать все деньги своей подруге и ни о чем больше не думать. Мне хорошо, если моя девушка меня кормит, поит, стирает мои носки и рубашки. Да еще, кроме всего перечисленного, я знаю, что в любой удобный для меня момент гарантирован хороший и качественный секс. А от меня всего-то и требуется, что подарочки на новый год, на день рождения, восьмое марта и на наш день (это — не обязательно) и — все! Все усилия.

Я — эгоист. И всегда им был. Эгоист — это человек, живущий только ради удовлетворения собственных нужд и желаний. Если человеку нужно принимать на себя боль других людей, ему это требуется практически как воздух — он эгоист, ибо делает то, что нужно ему самому. По моему глубочайшему убеждению, все люди — эгоисты. Каждый живет только для себя. А любовь — это самое эгоистичное чувство из всех существующих. Кто это все сказал? Кто-то из моих друзей. У меня у самого никогда бы ума на такое не хватило.

На незаданный ваш вопрос, почему я так циничен. Так было не всегда. Это было уже давно, и неправда. В ту пору я был очень молод, романтичен и глуп. Ухаживал за моей ровесницей, и мы решили пожениться. Поле подачи заявления в ЗАГС она попала под грузовик, и ей раздавило нижнюю часть туловища. Она жила еще долго — почти сутки. Врачи Склифа просто ждали, когда наступит конец. Я сидел рядом и держал ее за руку — моя девушка была в сознании и все понимала, и надеялась на какую-то операцию, которую ни один хирург не хотел делать, поскольку не понимал — как? Потом она вдруг попросила поцеловать ее в губы. Мешали трубки и какие-то приспособления, но я, несмотря на протесты реанимационной сестры, выполнил просьбу. Что-то произошло, и ее губы мне не ответили. Когда я отодвинулся, она была уже мертва. В тот момент что-то досталось мне от нее, и мой характер резко переменился. Сначала я едва не тронулся умом и у меня началось нервное расстройство. Меня хорошо лечили — аминазином и инъекциями магнезии. Только врагу могу это пожелать, причем самому злейшему. Потом постепенно я выбрался, но у меня изменилось восприятие жизни и окружающего мира. Прошло уже много времени. Теперь я такой, как есть. Циничный, темный и злой эгоист. Был женат, развелся, я меня давно другая девушка, и не одна, но в определенные дни, два раза в год, я хожу в колумбарий к маленькой плитке в стене...

Впрочем, все это лирика. Не трахайте мне мозг, вы пугаете моих тараканов.

—  Феликс, вы не могли бы посмотреть мой компьютер? — вывел меня из невеселых раздумий звонок нашего главного бухгалтера, — почта не работает.

—  А Интернет?

—  Интернет есть.

—  А что происходит? Поконкретнее?

—  Я не могу получить почту.

—  Почему?

—  Компьютер какой-то пароль требует. Что за пароль? — в голосе главбуха стали проскакивать истерические нотки. — Никогда не было у меня никаких паролей!

—  Нет, пароль у вас всегда есть, и он записан в вашей машине, поскольку вы сами так захотели. Помните, вам предлагал на выбор — или вбить пароль насовсем, или вписывать его каждый раз при получении почты?

—  Да?

—  Да. И вы сначала его вписывали вручную, а потом вам это надоело, и вы попросили меня записать в компьютер для автоматического ввода.

—  Так почту смогу получить?

—  Сможете. Только введите свой пароль. Я его не помню.

—  И я не помню.

—  Так вы его же записали куда-то. На какую-то бумажку.

—  Так, где ж я буду искать эту бумажку! Сделайте мне почту! Мне нужно срочно получить важное письмо по работе!

Этот или очень похожий на этот диалог повторялся с нашим бухгалтером в среднем раз в три месяца. Сначала она просит меня ввести пароль в компьютер, и сообщить ей. Потом настаивает, что лучше запомнить его в компьютере, чтобы не вписывать каждый раз заново, поскольку «дома у дочери никакого пароля нет». Я выполнял ее требования, она записывала куда-то этот пароль, и потом благополучно забывала о существовании этой записи. Потом она забывает сам факт нашей беседы и через какое-то время, зачем-то копаясь в настройках почтовой программы, стирала там все установки. Цикл повторяется — она снова звонила мне и снова возникала проблема под названием «я не могу получить почту». Кончилось тем, что я стал все известные мне пароли записывать и хранить у себя. Но и этого оказалось недостаточно! Часто пользователи бессознательно меняли пароль, фиксировали его и забывали об этом. А запретить административный вход я не мог! Многие их программы работали только в таком режиме.

В особо тяжелых случаях, когда реально помочь уже не представлялось возможным, я совершал ритуальные действия. Вот, например некий юзер (пользователь) просит меня подойти, и объяснить, «как работает компьютер». Если это простой сотрудник, приношу ему список книг (библиографию) с просьбой купить и прочитать, а уж потом меня беспокоить. Если это доктор наук, профессор или, не дай бог, член-корреспондент, то читаю ему популярную лекцию в духе «Компьютер для чайников». Обычно профессор быстро устает, и уже на десятой минуте просит оставить его в покое, обещая разобраться, почитав рекомендуемую мною литературу самостоятельно. И в первом, и во втором случае проводимые мною действия чисто ритуальные, поскольку знаю точно — никакого реального толка от них нет. Никто ничего читать не будет, и это понимаю не только я, но мой собеседник.

Еще бывают ритуальные фразы. Если пользователь попроще, то произношу — «Читайте Help!»

Но когда меня просят «починить сидиром», или любое другое устройство, прихожу, немного ковыряюсь для вида, и говорю — «устройство вышло из строя. Ремонт экономически не выгоден. Нужно менять». Здесь я, опять же, совершаю ритуальные действия, не приносящие реально никакой ощутимой пользы.

Но в этот раз все обошлось.

После долгих расспросов временных потерь и усилий, вскрыв пароль бухгалтера, я добавил его в свою «базу данных» и отправился в салон МТС. У нас уже настал обеденный перерыв, а мне давно уж нужно купить себе новый рабочий телефон — моя «раскладушка» порядком надоела своей дебильностью, да и глючит временами.

Сначала я зашел в «Молодую Гвардию» за новой книгой Пелевина, а потом отправился дальше в сторону Кремля. Выйдя к одной из главных магистралей Москвы, огляделся. Варианта два — или идти до подземного перехода и потом возвращаться, или дойти до перехода наземного, который ближе, но там временами выключают светофор, когда очередная «слуга народа» торопится по своим непонятным для простых смертных делам. В первом случае надлежало перейти улицу и пройти еще лишние метров двести. Во втором — сильно ближе. Выбрал второй путь. Хотел там купить новый мобильник, чтобы не толкаться вечером.

Что нужно делать, когда видишь зеленого человечка? Правильно — переходить улицу. То, что случилось следом, частично выпало из моей памяти, но и то, что не забылось, запомнилось уже надолго. Помню, что я, и еще несколько случайных граждан, почему-то не успели перейти на зеленый, а застряли на двойной разделительной полосе. Какие-то иномарки, фура с белым полуприцепом, визг тормозов, удары от столкновения автомобилей, скрежет металла, человеческие крики...

Как сквозь туман вспоминаю, что машинально, почти не контролируя себя, вытаскиваю мобильник, автоматически набираю номер «скорой» и чего-то жду... Что-то говорю, отвечаю на какие-то вопросы. Опять жду. Вижу приехавшею машину с мигалками, которая наезжает на уроненную кем-то сумку с продуктами, резко тормозит, скользит, круто заворачивает набок и все равно вминается задней частью кузова в груду металла, из которой до этого еще доносились стоны. Стоны прекращаются, и наступает тишина. Потом слышно какое-то царапанье, и я вижу за стеклом другой мятой иномарки искаженное ужасом, бледное лицо девушки. Она стучит кулачками в окно и изо всех сил толкает дверь. Безуспешно — дверь заклинило. Возникает мысль — «надо открыть или разбить окно снаружи. Хотя бы попробовать. Попытаться!». Но мои ноги словно приросли к асфальту, и я прекрасно понимаю частью сознания, что никуда не подойду, и ничего делать не стану. Примерно через минуту раздается взрыв, и эта машина оказывается в клубах огня смешанного с черным дымом.

Я устоял, но ничего больше не сделал. Просто стоял и смотрел. И тут на меня накатило. Сначала сердце сделало несколько перебоев и ухнуло куда-то, потом мозг и все мысли потонули в волне всепоглощающего, совсем не контролируемого животного ужаса.

Интересное состояние: закладывает уши, звуки — как будто доносятся издалека или через подушку. Потом все становится ярко-белым и сияющим, все ярче и ярче, пока остаются лишь расплывчатые контуры окружающих предметов и людей. Как следы на свежем снегу. Не хватает воздуха и холод по всему телу, а асфальт начинает ходить под моими ногами ходуном. Я падаю на четвереньки, заваливаюсь на бок. Меня как-то укладывают, и кто-то начинает махать баночкой нашатыря у носа. «Нафига нужен ваш нашатырь!» — проносится в затухающем сознании. И все стало совсем ярким. Как внутри лампочки...

Далеко отъехать мне не дают: нашатырь, шлепки по роже, спазмы у горла и тошнота... Потом отлеживался прямо на асфальте, — «мне уже лучше... спасибо»... Мое сознание сразу же проясняется, и с этого момента уже нормально воспринимаю окружающую меня действительность. Хорошо помню «скорую помощь», что-то делавших медиков, уколы и лекарства... Далее следует мой отказ от госпитализации и я иду на работу — потому, что по-другому нельзя. Уже в офисе спасительная чашка кофе и булочка.

Какой-то кусок времени вообще выпал из моей памяти.

Уже позже, на другой день в отделе происшествий «Московского Боголюбца» («МБ»), я прочитал последовательность событий более подробно.

«В результате ДТП, случившегося вчера на Якиманском проезде, четыре человека погибли, шесть человек в различном состоянии срочно госпитализированы.

По словам корреспондента «МБ» побывавшего на месте трагедии, Столкновение автомобиля «Ауди» с машиной «Хонда» приблизительно в 14 часов у пешеходного перехода. Виновником этой аварии был водитель «Хонды». На желтый сигнал светофора он выехал на встречную и на большой скорости попытался обогнать попутные автомобили, ожидавшие зеленого сигнала. Завершить маневр не удалось. Первой на пути «Хонды» оказалась грузовая машина с рефрижераторным прицепом. Надо отдать должное водителю фургона — он отреагировал мгновенно, вывернув руль вправо, и столкнулся с легковушкой лишь по касательной. Водитель «Ауди», ехавшей навстречу, увидел «Хонду» слишком поздно, когда избежать аварии было уже практически невозможно. От сильнейшего удара иномарка вылетела на пешеходную дорожку и перевернулась на крышу, придавив еще троих человек, двое из которых от полученных травм погибли на месте.

Как сообщает пресс-служба МЧС, водитель «Хонды» скончался от повреждений, не совместимых с жизнью еще до прибытия спасателей и машины «скорой помощи». Пассажир, и водитель «Ауди» также погибли. Вследствие лобового столкновения оба автомобиля превратились в груду железа, а пострадавшие оказались зажатыми в искореженном металле. По сообщениям случайных свидетелей пассажирка «Ауди» (молодая девушка) еще пытался открыть дверь и разбить стекло, когда машина взорвалась. От взрыва легко ранен один из пешеходов. Прибывшая на место происшествия оперативная группа спасателей освободила выживших людей с помощью специального оборудования и аварийно-спасательных инструментов. Одному из свидетелей стало плохо — на месте ему была оказана медицинская помощь. Пострадавшие в ДТП в критическом состоянии госпитализированы в Институт скорой помощи имени Склифасовского. По предварительному мнению экспертов, ключевым моментом в этой трагедии была конструкция «Хонды» — машины с правосторонним рулем. Именно из-за этого водитель иномарки, выходя на обгон, увидел встречную «Ауди» лишь тогда, когда удара было невозможно избежать. Непонятно также, каким образом почти в центре столицы оказалась рефрижераторная фура, въезд которым в пределы Садового Кольца категорически запрещен.

По факту аварии и гибели людей возбуждено уголовное дело, проводится расследование».

Второй похожий случай произошел уже дома, когда я просто лежал на диване и смотрел новости по зомбоящику.

День, как обычно, выдался хлопотный, но какой-то дурацкий. Я все успел, все сделал, и сделал хорошо, но не ощущал обычного в таких случаях удовольствия от хорошо выполненной качественной работы. Анжелы не было — в то время она сдавала сессию и ночевала у своих родителей. Когда, наконец, я добрался до дома и подошел к двери своей квартиры, то с удивлением заметил, что дверь в квартиру Евгения Петровича — моего соседа — немного приоткрыта. Слегка поколебавшись, я уверил себя, что происходящее меня совсем не касается, и нарочито громко загремел ключами. Пока отпирал свою дверь, ничего не произошло, никто не вышел, и ничего не изменилось. Как потом стало известно, мой сосед в тот момент лежал с острым инфарктом и ждал скорую. Вот и открыл дверь, чтобы лишний раз не вставать с кровати. Когда приехали медики, спасать было уже некого — они нашли только остывающий труп. А вот если бы я зашел внутрь квартиры соседа, то может быть что-то смог бы сделать для него, и Евгений Петрович остался бы жить.

Что было после, описывать не буду. Это меня так напугало, что я решил срочно обратиться к хорошему врачу.

18. Ольга

Срочно обратиться к хорошему врачу. Пора, причем, видимо, уже давно. У кого есть знакомый психиатр? Похоже, я просто-напросто медленно схожу с ума.

После того случая прошло много времени. Пока родители были в Финляндии, я в Питере по полнолуньям открывала Портал. В бабушкиных тетрадках было все — как, что, где и когда.

А сегодня...

Кроме Артура, никого не было, а я была дома, что совсем уже необычно.

Родители, которые вдруг приехали на выходные, отправились по знакомым, а я решила приготовить им вкусный обед, а не такой, как обычно готовлю для себя. Да и готовлю ли, если учесть, что дома я фактически не ем, ибо дома в обед просто не бываю. Кофе утром, чай ночью, ну и днем, если получится.

Давно я так не готовила, по-настоящему, с ножами и сковородками и нормальными продуктами питания. М-м-м-да, вот осенило-то! Ударилась в воспоминания, когда же я «так» готовила, и почему мне это когда-то нравилось. А ведь я даже удовольствие умела от всего этого получать!

Хм, странно, но кому-то еще приходилась по вкусу моя стряпня, кто-то раньше очень любил, когда я готовила. Начала вспоминать: родители всегда это воспринимали как данность, Кристина за что-то само собой разумеющееся... Стоп, Кристина-то да, а вот еще Макс. Ему-то как раз все это нравилось, и даже очень.

Сразу всплыл в памяти сон, который приснился мне недавно. И там фигурировали Макс, Кристина и... Хетана?

Сон. Я стою я на какой-то станции, вроде бы еду куда-то. Вдруг вижу Кристину и Макса. Позабыла обо всем, бегу к ним. Они рады меня видеть, да и я тоже счастлива. Вдруг замечаю Хетану. Она стояла за Максом. И тут я понимаю, что он теперь с ней, что ему, наверно не до меня, у него другая жизнь. Стало очень грустно.

В голове проносятся воспоминания о нашей дружбе. То, как мы познакомились, как дружили, как прикалывались. Только с ним я могла проговорить по телефону с восьми вечера до трех ночи о какой-либо ерунде, типа массы Венеры или химического состава Плутона. Шизонутый анимешник и такая же рыжая толкинистка. Даже родители об этом говорили. Это он меня подсадил на аниме, да еще от всей души снабжал яоем и крутым хентаем. А сестре своей не давал и даже не показывал. Ну и что, что мы любили приколоться или поиздеваться над ним! Это были милые шутки, он их так и воспринимал. С нами же и смеялся.

Мы с Максом дружили уже года два, когда я познакомилась с Кристиной. Кристина — сестра Макса. Смешно, но мы целых два раза знакомились.

Мы были друзьями. Обычно после школы, мы сидели у них дома, и он мне стал фактически родным. Даже ее собака, которая бросается на людей, сколько бы они у Кристины не появлялись. Собаку отводили в другую комнату и запирали, а она там выла, все царапалась в дверь, пытаясь выбить ее и пройти. Кроме своей хозяйки, гулять собака ходила со мной одной. «Она чуть ли не обсирается от счастья при виде тебя», — говорила Крис, глядя на меня своими сумасшедшими зелеными глазами.

Крис готовить абсолютно не умела, если не считать бутербродов с сыром, разогретых в микроволновке. Готовила всегда я. Макса кормила тоже я, и ему это нравилось. А если что-то делала Крис, то про Макса она всегда забывала. Самому ему сложно было оторваться от компа и поесть нормально. С нами на кухне он питаться тоже не мог, поэтому мне приходилось таскать ему еду в комнату, но как же он был за это мне благодарен! Ему нравилось, то, что я готовлю, то, как я готовлю. Его глаза смотряели на меня с обожанием, и я тогда была готова для него на все.

Мы были друзьями, единственными людьми во Вселенной, кто его хот как-то понимал. Мы даже девушек ему фактически сами выбирали, а он всегда спрашивал у нас совета. Мы сами одобрили Хетану, с которой они встречались потом больше трех лет. Последний год она постоянно жила у него. Я там больше не появлялась, и когда Хетана перебралась к нему жить, мы фактически перестали общаться. Дружба закончилась.

А вот номер его телефона я помню до сих пор. Наизусть помню, ночью разбуди — сразу отвечу. Только по нему я не звоню уже больше года: прошлого не вернуть, но нельзя же забывать старых друзей. Хотя, к чему ворошить старое? Прошлое не вернуть, и от этого мне грустно. Очень грустно и одиноко. Я тогда только и надеялась, что на крестины они меня позвать все-таки не забудут.

Больше я с Максом и с Кристиной не встречалась. Да и с Хетаной тоже. Она ударилась в сатанизм, а я осталась полуготом. Как-то Макс приглашал меня к себе на ДР. Но я тогда не пошла. Из-за Кристины.

Потом они уже сами перестали меня приглашать и прекратили звонить мне. А когда мне срочно потребовалась их помощь, то бывшие друзья мне наговорили кучу гадостей и отказали. Я упала, больно ударилась и умоляла, чтобы кто-нибудь из них меня подобрал и довез до дома. Я была на них зла так за это предательство, что с ужасающими проклятиями отключила трубку и стерла их всех их своей записной книжки. Но не из собственной памяти.

Макс вместе с Кристиной погибли недавно в Москве в автомобильной аварии.

А Хетана сошла с ума и умерла потом через месяц в какой-то питерской психушке.

Диагноз — фебрильная шизофрения.

19. Феликс

Надеясь, что у меня не шизофрения, а что-нибудь полегче, я вошел в кабинет врача.

— К вам можно? Здравствуйте.

— Добрый день, — с интонацией Сергея Петровича Капицы сказал врач, — присаживайтесь. Что вас беспокоит? Расскажите мне, только не торопясь и подробно, что с вами происходит. Не спешите — времени нам хватит.

К невропатологу, а вернее — к психоневропатологу, я попал уже на другой день. Это был пожилой доктор, с добрыми глазами, спокойно смотревшими через сильные линзы очков. Сначала он долго читал мою «историю болезни», изучал анализы и кардиограмму, а затем приступил к допросу.

— Понимаете, у меня чего-то сердце пошаливает, и бывают какие-то странные приступы, — заканчивал я сумбурные объяснения.

— Да? Вот здесь поподробнее, пожалуйста, если можно.

— Ну, иногда, без видимых причин, сердце вдруг дает сбой, на мысли наползает какая-то тьма, сознание как-то меркнет... нет, не меркнет, а приглушается, что ли, а потом возникает сильное сердцебиение и безотчетный страх. Но это — короткий приступ. А бывают приступы большие, когда такие короткие следуют один за другим, в глазах все как-то не так, не темнеет, а наоборот — светлеет, все плоское какое-то, а по периферии зрительного поля — мелькание, да и поле зрения сужается. И ничего не болит. Сердце колотится часто и сильно, как будто сейчас лопнет, и ужас такой — липкий, пещерный, неконтролируемый — полное ощущение, будто все, что-то у меня внутри вот-вот прорвется, и я прям тут и сейчас коньки отброшу. Даже "скорую" вызывал. Они вкололи мне но-шпу и димедрол, дали выпить этот, как его? Валокордин! А потом дали еще какие-то таблетки. Сняли кардиограмму, и врач зафиксировал аритмию. Вот, та самая лена, что я принес.

— И как часто это вас беспокоит?

— Не часто. И не регулярно. Иногда я даже забываю об этом.

— Так. А всё-таки? Приблизительно, с какой частотой?

— Ну, если очень грубо, то мелкие — примерно раз в месяц. Большие приступы не чаще чем раз в полгода, собственно всего два и было... А аритмия бывает периодами. Вообще — все это началось не раньше, чем год назад.

— Но вы связываете эти неприятности с каким-либо событием? Переохлаждение, перенапряжение, может — перенервничали?

— Да нет вроде... Вот недавний приступ, тот, что меня так напугал. Ничего такого. Разве что — сосед за стенкой умер от инфаркта. Но — я об этом только потом узнал, из разговоров соседей.

— Может, была магнитная буря или атмосферное давление резко падало, вот и вам стало плохо, и соседу вашему... Вы — метеочувствительны?

— Может быть, не знаю. Никогда не думал об этом.

— Раздевайтесь до пояса, я вас послушаю.

Врач послушал мне сердце, прикладывая к разным местам груди холодный стетоскоп, потом смерил давление, пожал плечами и предложил сделать кардиограмму. Те, кто хоть раз проходил эту пробу, прекрасно знают детали. Меня проверяли три раза — лежа, стоя и после приседаний. Потом врач чего-то длительно записывал в заведенную тут же историю болезни.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Сейчас мы с вами пройдем в другой кабинет, и там мы вам сделаем ЭЭГ — электроэнцефалограмму.

В другом кабинете меня посадили в кресло, нацепили на голову резиновые ремни с отходящими от них проводами, включили какую-то аппаратуру, а к самой роже придвинули небольшую лампочку. Я уже не помню конкретную последовательности действий, но меня просили то открыть глаза, то закрыть их, то лампочка мигала, то еще чего-то... Короче — эта ЭЭГ ничего особенно интересного для врача не показала, только выявила некие незначительные изменения. Как я узнал позднее, такие «изменения» присутствуют чуть ли не у каждого человека.

— Хорошо, — с довольным видом повторил невропатолог, — давайте теперь поговорим. Вы — женаты?

— Ну, в общем, да, — коротко подтвердил я вопрос доктора.

— Понятно. И давно вы так — «в общем, да»?

— Сейчас... — подумав пару секунд, я назвал точное время нашего постоянного партнерства с Анжелой, — Да. Так и есть.

— Так. А когда вы начали половую жизнь?

— Я? Лет в семнадцать...

— Оральным сексом занимались?

— Да.

«И чего он к сексу так прицепился? — раздраженно подумал я, — ведь ничего такого особенного он от меня все равно услышать не сможет».

— А что, это вредно? — спросил я вслух.

— Не рекомендуется, — скупо пояснил врач. — Вы знаете что такое — девиации?

— Знаю, как же сегодня без таких сведений.

— Герпес у вас был?

— Где? — не понял я.

— На губах, а что, был еще где-то?

— Нет, только на губах.

— Так, а у вашей... э-э-э... жены?

— Тоже, — буркнул я.

— Ну, да, если у одного, то и у партнерши всегда бывает... Теперь скажите, а как часто вы практикуете... э-э-э... половые контакты?

— Не так чтобы часто. Через день обычно. На работе устаю. Ну, а когда в отпуске или в выходные, то почаще конечно...

— Так. Понятно. Сон как?

— Нормально. Но иногда я просыпаюсь среди ночи и часами не могу заснуть. Временами мне снятся кошмары.

— Кошмары какого свойства? — не отставал врач.

— Не понял? — переспросил я.

— Есть в них что-либо общее? Повторения, или продолжения? Что-то, что показалось вам необычным?

— Да как вам сказать... Вы ужастики смотрите?

— Фильмы ужасов? Нет, не люблю. А вы много смотрите телевизор?

— Я тоже не люблю. И телек почти не смотрю, только новости, и один — два фильма в неделю. Но если бы вы смотрели ужастики, то бы поняли, что я вижу во сне.

— А кем вы работаете?

— Я сисадмин, — обрадовался я, когда разговор перешел на более приятную для меня тему. Не люблю я обсуждать с посторонними тонкости и подробности моей личной жизни. — А по совместительству криейтер.

— А это — что? Сисамин — это что-то с компьютерами? Перед дисплеем сидите? Компьютерными играми не злоупотребляете?

— Не играю вообще, мне Интернета хватает. Я — системный администратор. Контролирую работу компьютерной сети, работу сервера, веб-сайта, устраняю неполадки, связь с Интернетом тоже на мне. Хостинг, контакты с провайдером...

— А криейтер — это кто? — перебил меня врач, — что-то раньше о таких и слышно-то не было.

— Были наверно и раньше, только их так не называли. Я придумываю всякие подписи, заголовки, пишу рассказики для рекламы, генерирую идеи...

— Никаких препаратов не употребляете?

— Только комплевит весной. Не пью и не курю. Только черный кофе по утрам.

— Раздевайтесь до трусов, я проверю ваши рефлексы.

Я снял свитер и джинсы, оставшись в трусах и носках.

— Носки — тоже снимайте. Теперь встаньте на коврик, руки вытяните перед собой, закройте глаза и поставьте ступни в одну линию. Нет, сначала глаза закройте, уж потом поставьте ноги... Да, нет, не так, а носок к пятке другой ноги. Вы что, в балетной школе учились?

— Нет, куда уж мне. Просто суставы тренировал. Я и позе лотоса могу сидеть, и ногой за ухом почесать...

— Ну, это не потребуется. Садитесь... ногу на ногу... так, — врач стукнул пару раз по поему колену своим резиновым молоточком, — теперь ложитесь на кушетку... — последовали еще всякие щелкания, постукивания и нажатия на ступни, — так. Да, чего-то рефлексы у вас — не очень! Хорошо, можете одеваться.

Пока я одевался, а врач мыл руки, он спросил:

— Скажите, как вы сами как думаете, вы — нервный человек?

— Да, — коротко подтвердил я.

— А вы умеете расслабляться? Релаксировать? Снимать стресс?

— Умею. Помню, у меня на парте в институте была нарисована «кнопка сна», ее нужно было прижимать лбом и расслабляться — лежать так до конца лекции.

— Понятно. Тогда вот что сделаем. Я вам пропишу лекарства... Вот это — принимать по полтаблетки перед сном через день. Успокаивающее. Да и спать лучше станете. И еще — пикамилон, два раза в сутки, по две таблетки. Это — мозговой витамин. Вот сегодня уже и начните. У нас внизу аптечный киоск, там все это есть. Но главное — вам надо сделать ЯМР-томографию головы. Я вас направлю в Кардиоцентр, там у них отличный томографический комплекс. Вы же в Москве прописаны? Хорошо. Тогда у вас есть московская медицинская страховка.

На томографию я попал только через неделю. Меня раздели до гола и запихнули в круглую цилиндрическую полость какого-то массивного прибора. Томографа, очевидно. В руку дали резиновую грушу, с требованием сжать ее, «если будет плохо». Голову при этом зафиксировали легкой пластмассовой маской, отдалено напоминающей вратарскую.

— Дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык... — стучал томограф.

И нафига мне эта груша? Так приятно стучит, успокаивает даже. Можно подумать о чем-нибудь хорошем. Например — о книге, которая лежала в моем рюкзаке.

— Дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык...

Один вид радостно оранжевой обложки вселяет надежды на веселое существование в ближайшие несколько минут. Начинал читать как легкую веселую сказку, втягивался, читая днем и ночью, в метро и в троллейбусе, на работе и в очереди в банке. У Макса Фрая удивительный талант поднимать настроение...

— Дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык...

Как хорошо!

Спокойно, и приятно.

Лежи себе…

Потом я прошел полное обследование и мне прописали лекарство способное в определенной мере купировать начинающийся приступ. Ничего патологического врачи во мне ничего интересного не выявили. Никаких аномалий.

20. Ольга

Никаких аномалий, не природных, не погодных, синоптики не выявили, но в воздухе ощущалась какая-то тяжесть и напряжение.

— Мам, ты же мне отдала не все бабушкины записи? Да? — сразу же бухнула я, как только отец заперся в туалете.

Родители пришли поздно, и мама меня опять удивила.

—  Ты... ты о чем? — мать будто вся закаменела от моего вопроса.

—  Мам, ну не надо! — сказала я.

—  Откуда ты это все узнала? — снова вопросом ответила мама.

—  Мне рассказала Фаина Александровна Тум. Она сейчас в психбольнице, но я не понимаю, что она там вообще делает. На мой взгляд, она совершенно здорова.

—  Вот черт, старая стерва... — с явной досадой и неожиданной злостью пробормотала мама. — А ты-то как до нее добралась?

—  Спасибо, добрые люди помогли, — с плохо скрываемой ноткой злорадства в голосе сказала я. — А что?

—  Я не хочу... — мама задумалась, — не хотела тебе говорить. Часть записей моя мама зашифровала.

—  Ну и?..

—  Ну и велела отдать тебе.

—  Так почему?.. — не понимала я.

—  Что — почему? Потому. Я прочитать не смогла. Там не слова, а сплошь какие-то цифры. Ты тоже не сможешь, а будешь только нервничать и беспокоиться. И потом. Если она их зашифровала, значит там что-то опасное, в этих записях. Я не хотела тебе говорить о них.

—  Мам, ну только не мне говори ерунду, ладно? Тут что-то не так, согласись! Это же не твой стиль, беспокоиться о том, что я буду нервничать. Может, скажешь, наконец, в чем дело-то? Хватит темнить, я давно уже не маленькая.

Мать долго молчала и смотрела в окно. Со стороны проспекта доносились перестуки трамваев и обычный городской шум.

—  Ладно. Только обещай, что не наделаешь глупостей, — почему-то сравнительно быстро и просто согласилась мать. Не похоже на нее.

—  Чтобы их не наделать, нужно хотя бы знать, что это за глупости, и в чем они состоят.

—  Ладно, слушай. Завтра мы с отцом уезжаем. Тебе я оставляю те бабушкины записи, что были зашифрованы. Я не могла их читать — бабушка не разрешала. Это — только для тебя. Если что — звони, как смогу — приеду. Но думаю, что ты и сама потом прекратишь попытки — там что-то неразборчивое, возможно бабушка просто ошиблась и смысл теперь уже потерян.

«Фигасе! Не бабушка у меня была, а да Винчи со своим кодом! Только Дэна Брауна нам сюда не хватает!»

—  А бабушка... Она кем работала вообще?

—  Не знаю, — недостоверно ответила мама. Слишком уж поспешно. Все-таки я не первый год знаю свою мать.

—  Почему? — не отставала я.

—  Что «почему»? Ну, вот не знаю, и все! Понимаешь, она работала в каких-то секретных организациях, и чем там они занимались, я просто не спрашивала. Знала, что нельзя. Даже когда мама ушла на пенсию, я из нее так и не смогла ничего вытянуть.

—  А хоть пыталась?

—  Много раз. Но твоя бабушка или отшучивалась, или прямо заявляла, что время еще не пришло.

—  А сейчас?

—  Что — сейчас? — мать явно тянула время. Зачем, спрашивается? Она что меня плохо терперь знает? Или забыла? Я же все равно добьюсь своего, причем сегодня.

—  Сейчас-то надеюсь, время уже пришло?

—  Откуда я знаю? Может быть, и нет. Но я все-таки должна передать тебе ее записи, я обещала ей...

Потом моя мать извлекла из-под крышки стола тетрадку. Там оказался нехитрый тайник. Такую же, старую тетрадку в дерматиновой обложке как у меня уже были, только черную.

— Вот, владей, — сердито заявила мама, кинув тетрадку мне на колени. — Только не говори потом, что я тебя не предупреждала. Но если что-то случится, то немедленно звони, поняла?

— Что должно случится? Со мной?

— Не знаю. Я действительно не знаю! Только сразу же зови меня на помощь, обещай!

Я пообещала, и сразу же впилась в тетрадку. Первая страница читалась нормально:

«Эти записи только для моей внучки Оленьки. Никто не вправе даже пытаться прочесть их. Да падет проклятие на голову всякого, кто нарушит мое желание и мою волю...

lt;...gt;

Оля, как жаль, что я не дожила до того момента, когда ты вырастишь, чтобы лично передать тебе все свои знания и умения. Но ты у меня умная девочка, и я почти спокойна за тебя. Для начала прочитай эти тетрадки. Просто прочитай и ничего не делай. Потом, когда ты прочитаешь всё, (но не раньше!) ты сможешь читать заново и делать те упражнения, которые я тут указала...

lt;...gt;

...Теперь старинные немецкие часы... Это вообще никакие не часы, а индикатор опасности. В нормальном состоянии они стоят, но когда тебе будет грозить какое-то зло, Часы дадут о себе знать. Беда в том, что они работают только тогда, когда ты рядом, в квартире. Или имей их всегда при себе, или назначай встречи с неизвестными тебе людьми только при наличии рядом Часов....

Ну, про эти часы я уже знала. Еще мама предупреждала меня.

...Маски, когда нужно, вешай в своей комнате. Пока они лежат в шкафу, потому что тебе еще не нужны. Но если ты захочешь придать силы какому-то человеку, пусть он уснет под взглядом этих масок. Сама старайся много не спать при них, это потом приведет к появлению ночных кошмаров...»

Далее шли столбики цифр:

1451601  2050525  0215501  0662902  2131109  3031734

0231034  4572331  1070623  1630828  1202224  1135904  1052112  2140504  3183022  5010609  3200302  6153501

4566004  2140504  4104012  2031218  3040802  3450725

...и так было на всех оставшихся страницах толстой тетради. Только столбики семизначных чисел. Что за шпионские страсти? Криптограмма была странной — числа, по-моему, не повторялись, я так и не смогла найти двух одинаковых. Хорошо, что бабуля очень аккуратно записывала цифры.

Я смогла отсканировать все страницы, сохраняя в виде текстового файла — спасибо программе распознавания рукописного текста.

Полезная штука.

21. Феликс

Полезная штука Интернет. Отвлекает.

В свое время, еще в доинтернетовскую эпоху, у компьютерщиков большой популярностью пользовалась бесплатная программа — «Психиатр». Довольно забавная вещь кстати. Написана она еще под MS-DOS, по-моему, не где-нибудь, а в Гарварде, но тут я могу ошибаться. Это была диалоговая прога, «моделирующая» беседу с не слишком-то умным психиатром. Потом появилось значительное количество подражаний, как отечественных, так и англоязычных. Так у нас, в Рунете, по рукам ходила программа — «Diala», изображающая диалог с живым, и вполне разумным собеседником. Конечно, всем этим прогам было далеко до преодоления теста Тьюринга. Но они могли учиться, и наращивать свою базу данных, внося ответы пользователя в свои файлы, постепенно повышая таким образом свой «образовательный и культурный уровень», вплетая в свои ответы слова и фразы из вопросов. Так например — «Diala», строила вполне грамотные фразы, и если вы страдаете склерозом, или какой-то формой нарушения памяти, то вполне могли принять работу «Diala» за беседу с настоящим разумом. Тем более, что ваши собственные ответы программа использовала в своих ответах намного позже, когда вы уже могли позабыть об этом напрочь.

Вы спросите — ну и? К чему это ты тут нам мозги компостируешь и гонишь пургу?

А вот к чему.

Из-за причин личного и иного характера, которые сейчас не так важны, да и не должны быть вам интересны, с осени являюсь неизменным пользователем виртуальных «дневников». Ставлю это слово в кавыки, поскольку никакие это не дневники, а блоги. Такие ресурсы в Сети, где каждый пишет, что хочет, и показывает, что может и общается, с кем пожелает. Я уже упоминал о них. Тут обитает много интересных людей. Иногда их трудно найти, как иголку среди мусора, но при желании можно. Можно и нужно заводить среди них друзей — людей, с которыми просто приятно поговорить, или обменяться новостями или перекинуться парой шуток. И это общение стоит того, чтобы потратить несколько минут из своего дня, на то чтобы написать сообщение, поделиться мыслями или просто дать о себе знать человеку, для которого твоя судьба не совсем пустой звук. После того, как на сайте http://dark-diary.ru я завел виртуальный дневник, который время от времени вел, у меня появились виртуальные друзья — френды. Френды — это те, с кем я общаюсь исключительно через пространство Интернета. Иногда я даже не уверен в том, какого пола и возраста мой собеседник, и как он выглядит. Насколько сильно все-таки изменился сетевой народ за последние годы. Раньше, помню, стоило мне кому-то написать, обычно спрашивали — «А ты хто?» или — «А мы знакомы?» или — «А я тебя знаю?» Теперь — нифига подобного. Никто ничего не спрашивает, и совсем ничему не удивляется.

Я тут не открываю Америки и никоим образом не претендую на что-то оригинальное. Вероятно, все это уже кто-то говорил и наверняка даже не один раз. А дело в том, что несмотря на свою очевидную полезность, интернетовскй дневник все-таки вреден, и вреден особо сильно. Опасен, можно сказать. Вот почему.

Вот, например я — пользователь, и пользователь со стажем. С чего начинается мой день в сети? Правильно, с открытия электронного виртуального дневника. А нету ли для меня сообщений? Есть? Почитаем... а, фигня какая! А как прокомментировали мой последний пост? Пишем ответ... Так... Дальше... А что пишут «друзья»? Что, всего пара новых записей? А, опять ничего интересного. Ладно, пошли на Главную страницу ресурса. О, какое убожество! Опять мелкота все дебильными фотками засрала! Опять про водку и похмелье... Так, а это что за малолетка мне прислала авторизацию? Хочет ко мне в друзья? У, дура мелкая, отвянь. Отказать в авторизации!

Ну, и так далее в том же духе. А тут уже кто-то в аську стучится, может и новые коммены появились, и день продолжается, а время уходит, и сам не заметил, как к тебе давно уже прилипла дурацкая зависимость. И зависимость у тебя не просто от компьютера, и не только от Интернета, а еще и от этого дайрика, без которого уже и небо не такое красивое, и птички не так поют, и деньги не в радость. И работаешь (учишься) ты уже хуже, поскольку на дайрики время тратишь. И с творчеством (если оно было) у тебя затык, ибо времени уже нет, а все мысли на дневниках порасплескал.

Потом наступает пресыщение, похожее чем-то на хроническое отравление дурным воздухом или некачественным пивом. Новые друзья появляются все реже и реже, старым ты уже надоел порядком и они или исчезают совсем, или редко и вяло перекидываются с тобой случайными репликами. Разговоры выдыхаются и перерастают в какой-то ритуал, типа обязательного секса по утрам или ежедневного просмотра любимой передачи по телеку. Тупая зависимость вырождается во что-то совершенно непонятно-уродливое. Небольшую отдушину дают встречи в реале. Но не всем это полезно, да и неудобно бывает. А если у френдов еще и разные города...

И, в конце концов, волевым усилием, ты сносишь к чертям собачьим свой дневник. Потом через некоторое время создаешь новый. С чистого листа. С новым дизайном, картиной-логотипом и оригинальной (как тебе кажется) аватаркой. Просидев целый день в Фотошопе, ты наслаждаешься своей работой, и ждешь восторженных откликов. Иногда ты появляешься уже под другим ником. Иногда не появляешься совсем, но это — редко.

Недаром большинство дневников живут полгода — год. Только редкие стоики и особо упертые фанаты выдерживают больше. Обычно каждый из них выработал такую линию поведения, что дает возможность не тупеть на ходу, сохранять адекватность и при этом еще изредка рожать свежие мысли. Такие юзеры или приходят редко, или пишут мало, или вставляют чужие картинки-ссылки-тексты. Чаще же они просто забрасывают нафиг свой дайрик, как когда-то персональный сайт на Народе.Ру, или журнал на ЖЖ, или форум или какой другой сетевой «проект».

В результате этого процесса, остается иногда два-три человека истинных друзей, общение с которыми выпадает за рамки дневника. Но это уже отдельная тема и совсем другая история.

Алгоритм приобретения подлинных друзей неизвестен — иначе они, пожалуй, перестали бы быть настоящими друзьями. Зато, когда они есть, непритворные, чистосердечно поддерживающие тебя, о них очень хочется рассказать. Я и мои друзья — все мы носим маски. И эти маски иногда прирастают, становясь частью нашего истинного лица. И срывать маску приходится вместе с кожей. А это больно... Очень больно. Как это у психологов-то называется? Неконгруэнтность. Язык сломаешь.

Ну, так вот. Иногда, при общении с кем-то из других пользователей, у меня возникает странное, но упорное чувство, что общаюсь с программой. С роботом («ботом»). Ощущение аналогии полное. Даже некоторые мои предложения, написанные собеседнику в качестве ответов, но уже с вопросительной интонацией, и в другом контексте появляются в ответах мне же. Может и правда — часть наших собеседников, никакие не люди, а проги — боты?

Хорошо хоть я полностью уверен в своих друзьях — среди них ботов точно нет. С роботами не общаюсь.

Друзья — это те, кому доверяешь на условленном уровне отношений. Хорошие друзья не надоедают. Только когда это плохие друзья — иными словами, и не друзья вовсе.

Иногда к друзьям можно обращаться с просьбами. Иногда, но нечасто. И только тогда, когда точно знаешь, что другу это ничего не будет стоить, ни морально, ни материально, а твоя просьба может быть даже приятной для друга. Вот и я стал помогать только тем, кто меня об этом просит. Правда, иногда сам предлагаю помощь, но редко и только в тех случаях, когда убежден в своем собеседнике.

Познакомились мы неожиданно. Она просто обратилась ко мне через функцию прямого общения.

Диалог онлайн: Helga — Felix_98:

Helga: решила стырить у тебя вопросник. Не против? :)

Felix_98 Нет, конечно! Тем более, что этот вопросник не я придумал — сам его где-то стырил! :)))

Helga: прочитала твои ответы, ты хочешь назвать дочь Олей? :) приятно, что хоть кому-то нравится это имя :) (так меня зовут)

Felix_98: Почему — хоть кому-то? Знаю... знал еще некоторых. Хорошее имя, очень женственное и древнее.

Helga: Пасиб :) просто многие мои знакомые это имя не любят :)

Felix_98: Странно... Обычно не любят не имя, а его носителя. А не любить имя? Не понимаю..

Helga: сама удивляюсь :) меня они любят, а иначе просто не общались бы со мной столько лет :)) но имя почему-то не нравится :)

Felix_98: А ты что делаешь?

Helga: Сейчас или вообще? :)

Felix_98: Вообще.

Helga: Учусь на четвертом курсе Юридической Академии в Петербурге. Да, вот недавно Москву проездом посещала. Знаешь, она меня не вдохновила! Факт в том, что не знаю почему. Может — ты поможешь?

Felix_98: Чем?

Helga: Ты же, если твой профайл не врет, вроде как москвич?

Felix_98: Ну, москвич, есть такой грех...

Helga: была весной у вас проездом. Москва оставила какое-то унылое впечатление. Мало людей на улицах, одни менты, закрытые окна палаток, усталые лица, и все это в сочетании с яркими поздравительными плакатами и развеселыми флажками. И...

Felix_98: ...и что? Ты сейчас где?

Helga: сейчас уже дома, в Питере, и наконец-то вылезла в инет.

Felix_98: Так ЧЕМ я-то тебе могу помочь? В Питер что ли приехать? Или отсюда Москву показать? Вот в Москве мог бы, а так... Не понял ни фига...

Helga: Да так, с умным человеком хочется пообщаться...

Felix_98: А, эт можно... :)

Helga: Хе-хе... а вот это уже правильно! Ты, вроде, сисадмин?

Felix_98: Да. Ну, и?

Helga: Почему, когда захожу в Интернет, то сначала выскакивает какая-то порнуха?

Felix_98: А кто твой комп кроме тебя юзает?

Helga: Никто. А что?

Felix_98: Ничего. Ты как-то посетила сайт с порнухой, и теперь прописался его адрес вместо твоей домашней странички. Посмотри настройки.

Helga: А, поняла. Щас исправлю... Готово. Хочу общаться с тобой, но не могу...

Felix_98: Мешает что-то? Давай помогу. Спроси меня что-нибудь.

Helga: Расскажешь о себе?

Felix_98: О себе? Ну, что могу сказать. Виртуальная личность, променявшая IP-адрес на гражданский паспорт, машинные коды на физическое тело, а виртуальность — на реальность... Циничный конформист, эгоист и эпикуреец. Я — никто. Меня — нет. Никому не нужен. Не пытаюсь водить кого-либо за нос. Просто так живу. Это моя жизнь — она именно такая. Всем на всех наплевать. Это не просто истина, это — простая истина, понятная всем и каждому, кроме самых наивных. Достаточно?

Helga: Но ведь мы можем дружить?

Felix_98: Да, но, соблюдая простые правила: 1) Ты НИКОГДА не увидишь моего лица; 2) Мы НИКОГДА не встретимся в реале; 3) НИКОГДА не отвечу на вопросы касательно моих личных данных; 4) Ты никогда не услышишь моего голоса.

Helga: А почему последнее «никогда» маленькими буквами?

Felix_98: Просто Shift забыл нажать.

Helga: А почему оформление твоего дневника — черно-белое?

Felix_98: У меня сейчас черно-белый период в жизни...

Helga: От белого до черного... Через оттенки серого. Но крайние варианты, видимо, не существуют в природе...

Felix_98: Да, ты права! На все сто. Только подчас попадаешь в серость настолько густую, что все кажется черным...

Helga: Ты тоже страдаешь от одиночества?

Felix_98: Нет, не страдаю. Одиночество — это отсутствие необходимого общения и контакта. Я — не одинок, поскольку не считаю себя вечным подростком. Вырос уже.

Helga: Тогда ты самодостаточная личность. А я... Мне всегда хотелось оставаться маленькой девочкой. Но мне не дали этого шанса. Ты думаешь, что мне хотелось поскорей стать взрослой и начать эту взрослую жизнь? Нет! Просто к ней готовилась, знала, что эта жизнь когда-то наступит. За меня никогда не жили мама с папой. Все, что у меня есть — все, что знаю, умею и могу, добилась сама. Стала такой, какая есть сейчас.

Felix_98: Похоже, ты привыкла сама пробивать себе дорогу в этой жизни, с расчетом только на собственные силы. Это правильно, но временами неизбежны полосы серой тоски, провалы и горечь поражения.

Helga: Однако очень мало парней хотят иметь дело с такими девушками. Они боятся их. Но не вы ли — мужики — делаете нас такими? Мне тоже хочется быть слабой. Но если стану чуть слабей, то просто сломаюсь... Мне станет не под силу нести то, что твориться сейчас. И большинство не любит сильных. За сильной женщиной надо долго ухаживать, долго ее добиваться. Не многие на это способны. Мало кто хочет, чтобы женщина была сильнее его. Так что выбор тут не богатый.

Felix_98: А ты оставайся собой, и не подстраивайся под других. Жить можно и по-другому.

Helga: Ты знаешь рецепт?

Felix_98: Наверное, знаю. Сделать это, по-моему, несложно — перестань бояться всего. Говори то, что хочешь сказать. Сделай себя такой, какой бы тебе хотелось запомниться. Обращай внимание на мелочи. Радуйся каждой секунде. Хочешь смеяться — смейся. Хочешь плакать — плачь. Не стесняйся своего поведения, своих слов. Поначалу будет сложно, но со временем это станет привычкой, приятной милой привычкой. Кроме того, что сказал Lisenok_spb: Найди дело, которое у тебя получается лучше всего. И займись им! Делай что-то свое, конкретное, чтобы могло остаться во времени. Это — твоя жизнь!

Helga: Плохая жизнь! Странно, непонятно, иногда больно, почему все так? Меня это все просто бесит, не хочу, что бы было так, но почему-то так всегда получается, это нечестно, это не справедливо. Почему? Почему не могу жить, так как все, почему должна всегда следить за чужим счастьем, почему, просто сдохнуть хочется от боли и от злости, от злости к самой себе?!

Felix_98: Наверное, тебя уже достали такие, как я. Ведь идиоты не виноваты в своем идиотизме! Их надо игнорировать и все. А если не удается (например, каждый день перед тобой мелькает куча придурков) веди себя с ними, как с умными. Изучай их, как амеб под микроскопом. Их это сразу строит, а ты... ты получаешь новую информацию.

Helga: А зачем это мне? Понимаешь, я опять одна, а я не хочу так! Каждый вечер прихожу домой, включаю компьютер, вхожу в Сеть и жду, его все нет. Не могу уйти, надеюсь, что может быть — вот сейчас, сейчас он придет. Или напишет, а его все нет. Мое сердце просто лопается от боли, не сплю, не ем, просто сижу и жду, смотрю на этот дурацкий в монитор и жду, никому ничего не могу сказать, просто сижу и жду. Только вот тебе выговорилась. Может это и глупо все звучит, но это так, и не в силах этого изменить. И даже если бы у меня была такая возможность, бы не использовала ее, а просто бы продолжала сидеть и ждать... И собака моя болеет...

Felix_98: А что с собакой?

Helga: Старая она уже, и больная. Вернее — он. Но я его очень люблю, выросла вместе с ним. Ладно, побежала я. Пока!

Felix_98: Ага, пока-пока...

Конец диалога

22. Ольга

«Пока-пока», сказала тогда я своим родителям и они уехали. Уже почти неделю как. Они хотели устроить мне праздник, вот и устроили. Как говорится — «отдохнул хорошо, только устал очень». Знаю, что бородатая шутка, но ведь верно!

Эти дни пошли совершенно непредсказуемо. Внеплановые поездки, прощания и развлечения. Мой рассудок привыкший заранее рассчитывать все события наперед, пребывает от случающегося в офигевшем состоянии. Такое ощущение, что жизнь пробудилась от спячки. Все вокруг бежит, меняясь, картинка за картинкой. От равномерности не осталось и следа, ладно хоть последовательность пока сохраняется.

А еще, главное всегда помнить, что жизнь — это твой праздник и за тебя никто колбаситься не будет! Бывает же так — то делать совсем нечего, загибаешься от скуки, то не знаешь, за что браться. У меня сейчас начался второй вариант. Учеба проходит мимо, но это пока не страшно. В общем, все у меня, если честно, хорошо. Особенно, если не думать постоянно о том, что могло бы быть и лучше. Я великолепно сдала сессию, у меня даже теперь есть деньги и много всего другого очень важного. И я этому всему сильно радуюсь, даже если по мне не заметно.

Короче — жизнь налаживается.

Видимо, пришло время по-настоящему поработать. Если я, в конце концов, что-нибудь значимое заработаю, буду нереально горда собой, переполнюсь через край чувством собственного достоинства, избавлюсь ото всех угрызений совести, буду чувствовать себя взрослой опытной женщиной. И не важно, что моя работа — это одна из самых дурацких в мире работ. Важен сам факт!

На зарплату куплю много буржуйских трусов по тысяче рэ штука. Ибо давно хочу, да рука не поднимается родительские деньги тратить. Навязчивая идея — купить сумку со странной Эмили (не найду нигде, факин шит) и темные очки. Про ботинки уж молчу. А еще, наверное, замутить уже что-нибудь пора, а то получается неполная картина для взрослой и опытной женщины.

А потом... Опять устроила себе отдых.

Фу, блин. Вечер встречи выпускников. Ничего нового. Лучше бы куда-нибудь на пати сходила, и то голова бы не так болела. Наверное...

Горячая ванна, свечки по бортику и везде на свободных местах. Душистая пена и музыка... Как же все-таки красиво человеческое тело в свете огня. Когда пена покрывает руку как невесомая искрящаяся перчатка, ее можно деформировать, пластично, медленно. Потом она постепенно сползает по коже поднятой руки, а вода струйками стекает и капает с локтя...

Кожа на лице влажная от пара, макияж слегка расплылся. Влажные волосы прилипли к щекам и плечам... Плавные изгибы тела... Каплями стекает вода — золотистая в свете свечей кожа... Свет и тень. Провести по ней, прикоснуться... В этот момент прощаешь себе все, начинаешь любить себя... И эта любовь прекрасна.

Люди... Чем больше живу, тем больше поражаюсь себе и окружающим. Как все просто и как все предсказуемо. Ведь на самом деле, мы всегда знаем, чего хотим, только иногда боимся себе признаться в своих истинных желаниях. Все идет так, как я задумывала еще в детстве. Все сбывается. Что же ты подаришь мне на этот раз? И что потребуешь в откат.

Надоело все.

Утро... точнее, уже день. Когда я проснулась, то некоторое время лежала и ничего не делала, собираясь с мыслями. Я проснулась и просто тупо лежала целый час. Ни о чем не думала. Точнее, пробовала не думать, потому что все мои мысли были чрезмерно депрессивными. Надо все менять. Но что, как и в какой последовательности? И о музыке, и о личной жизни, и об учебе. Ну что может быть сейчас у меня хорошего, когда и там, и там, и там у меня какие-то трещины и проблемы. Что-то расположение духа у меня ни к черту совсем. А повинны в этом, кстати говоря, эти долбанные дневники, которые на самом деле весьма немалое зло. А вообще-то страшновато, но безумно интересно.

Это уже переросло в полную зависимость. Надо завязывать. Но как? В эту идиотскую Сеть уже попала часть моей жизни и здесь поселилась часть моей нечистой души. Насколько все-таки современный городской человек зависим от крупных технических структур. Мы не сможем жить без электричества, без транспорта, без связи, без Интернета... Мы, городские жители, вообще крайне уязвимы. Если обитать в деревне, с печкой, колодцем во дворе и запасами дров и жратвы на зиму, то можно существовать вполне автономно. Но что это за существование? Выходить утром по солнышку и радоваться на восход? Следить за закатом, чтобы предсказать погоду на завтра? А по ночам смотреть на мерцающие звезды и разглядывать луну? А еще что? Водочка и нехитрые радости грешной плоти. И все? Нет, мы городские жители и уже не можем без энергозависимых структур.

Поссорилась почти со всеми друзьями, осталась одна Лариска. Но с ней-то я вряд ли когда поругаюсь.

Люди уходят из моей жизни. Люди вторгаются в мою жизнь. А я просто надеваю очки, вставляю наушники, пью зеленый чай и стараюсь жить дальше. И что особенно важно: пытаюсь ровно дышать. Почему мне дают спокойно впасть в депрессию? Обязательно или что-то случится или я сделаю какую-то глупость, или кто-то сделает мне что-нибудь хорошее! А то тут некоторые повадились уходить в творческие запои. Живут как во сне.

Что лучше: отсутствие снов или постоянные кошмары? Все-таки отсутствие лучше. Сны мне сегодня грезились какие-то замороченные и беспокойные. Уже вторую ночь подряд мне снятся ночные кошмары, от которых я просыпаюсь в холодном поту. Это снова вернулось ко мне. А я-то надеялась, что ушло навсегда и насовсем. Сегодня вот снилось, что я смертельно больна почти таким же заболеванием, как и Иван Грозный. Я начинаю заживо гнить изнутри. У меня на лице и на руках появляются кровавые пятна. Чувствую себя очень плохо. И мне уже нужно ехать в больницу, но я ощущаю, что умру в этот вечер. Поэтому начинаю прощаться со своими друзьями. Вроде бы сон ни о чем, но все ощущения, чувства и эмоции были настолько явными, что я проснулась вся в слезах. Так много можно пережить во сне. Так много... И мне там было так грустно, но с другой стороны я чувствовала, что освобождаюсь, что скоро все плохое закончится. Короче, не дай Бог каждому таких снов. Какой же выход? Не спать совсем?

23. Феликс

Совсем теплых дней в средней полосе России всегда ждут с нетерпением — напугать москвичей жаркой погодой все-таки сложно. Но в лето этого года небесное бюро погоды приготовило нам сюрприз. Температура второй раз за сезон побила в столице многолетний рекорд — жара на Москву упала резко и как-то вдруг.

Я уже сейчас и не припомню, зачем понадобилось шефу сфотографировать нашу лестницу. Он захотел какой-нибудь необычный ракурс, не то для нового веб-сайта, не то для рекламного буклета.

Поскольку выбор необычности для ракурса лестницы небогат, я уселся на ступеньки, крутя свой цифровик. И тут увидел ее. Девушка, которая поднималась мимо меня по лестнице, была не просто красива, а красива очень. Одно загляденье! Она пришла в топике и в джинсовой мини-юбке такой длины, словно это был сползший пояс или воротник. Скорее, это можно было назвать набедренной повязкой — казалось еще сантиметр, и ее прекрасные трусики будут видны уже спереди. Но я был лишен данного удовольствия, потому что она быстро прошмыгнула мимо и повернулась задом. Но и то, что открылось моему восхищенному взору, описанию просто не поддается. Сзади на юбке у этой девушки был разрез, сантиметров пять-шесть. Поскольку ее попка была чуть полнее юбочки, то разрез расходился, и обнажались две хорошенькие круглые загорелые ягодицы! А между ними проглядывали черненькие трусики. Проглядывали они редко — были настолько узенькие, что попка окончательно поглотила этот элемент одежды. Короче, зрелище просто отпадное. Несмотря на то, что пребывал в некотором шоке, все же успел заснять эту прелесть. Неужто она сама ничего не замечает? Не мог понять, как ее в таком виде пустили в нашу контору.

—  Что? Видал? — Гаврилыч, а сегодня дежурил именно он, довольно подмигивал с нижней площадки лестницы, когда девушка уже исчезла за стеклянной дверью приемной, — и как? Стал бы?

—  Ну, Гаврилыч, что за мысли в рабочее время ...

—  А что мне тут еще делать-то во время дежурства? Единственная, можно сказать, радость на службе, когда вот такие вот лапочки приходят. Хоть поглядеть есть на что.

—  И часто нас посещают такие зайчики?

—  Да уж нередко, поверь. Ты сидишь там у себя, и не видишь ничего, а они только днем и ходят, и не раньше трех.

—  Ишь ты! А чего им тут у нас делать-то? Не раньше трех?

—  Этого знать не могу. Велено — пропускаю.

Глубоко осмыслить слова Гаврилыча мне не дали — в кармане завибрировал мобильник.

—  Я! — рявкнул я в трубку.

—  Знаю, что ты. И где ты там ходишь интересно? — звонила Лилька. — Тебя тут ищут давно. С фонарями!

—  А кто ищет-то? Да тут я, тут, в конторе. На лестнице, для шефа снимки делаю.

—  На лестнице! Посетитель к тебе, — Лилька сдавленно хрюкнула, — изволь быть немедля!

—  Да? Кому это так срочно понадобился? Опять маг-профессионал?

—  Нет, не маг, — опять смешок. — И когда освободится твоя милость?

—  Да иду я, уже иду.

Меня ждала та самая девушка в суперкороткой юбке. Поздоровался, отпер свою комнату, пригласил девушку внутрь, потом предложил сесть, а сам уселся за свой компьютер. Девушка села, при этом ее «юбочка» совсем исчезла, превратившись в узенький поясок. И я получил все то, чего был лишен сидя на лестнице. Девушка ничего не говорила, а только внимательно на меня смотрела. Пауза затягивалась, я занервничал и начал первым.

—  Вы хотите нам что-то предложить? Вы кого представляете?

—  Да. У меня есть, что вам предложить, — девушка говорила неожиданным сопрано, слегка растягивая гласные в середине слов, — и думаю, что вы согласитесь.

Тут она резко сняла свою маечку, быстро встала и подошла вплотную ко мне, а я вдохнул запах ее парфюма, и мне сразу перехватило дыхание. Она пахла какими-то дивными, просто волшебными духами, не могу передать этого, но я уже понял, что должен сделать все, чтобы эта девушка стала моей здесь и сейчас. Ощутил, что руки у меня трясутся, и что не могу выговорить ни единого слова...

...А уже потом, после, я только и мог, что глядеть на нее во все глаза и восторгаться всяким ее движением, поворотом ее тела, наклоном прекрасной головы, блеском волос. Снова и снова вдыхал ее запах, но мне уже стало все равно. Не мог верить, что такая девушка может существовать на этой земле, да еще и так близко от меня. Потом она положила мне в рот какой-то бумажный квадратик с маленькой картинкой. Я успел заметить, что там нарисована Алиса из Страны чудес. Я разжевал бумажку и проглотил, так, как мне было вялено, а моя посетительница наклонилась ко мне, что-то спрашивая, но я уже ничего не слышал и не на что другое не обращал внимания...

Через какое-то время появилось чувство тепла в руках и ногах, а самочувствие — необыкновенно приятное, а во всем теле феноменальная легкость. Звуки сделались четкими и звонкими, а краски — яркими и исключительно привлекательными. Как все-таки красив мой офис! И почему раньше не замечал этой удивительной красоты моего рабочего помещения? А эти звуки, они такой увлекательной формы! А девушка так красиво пахнет! Цвет, яркость ее запаха просто не забываем! Все житейские неприятности сразу отправились на задний план.

И снова и снова все хотел и все мог... Но минут через двадцать показалось, что я схожу с ума. А она вдруг достала из своей сумочки какую-то черную свечку, зажгла ее и пафосно пропела:

— А теперь — смотри сюда! В этом пламени вся суть всего этого мира и весь смысл этой твоей жизни, смотри, и запоминай!

Я, как дурак, послушно стал глядеть вглубь пламени, которое привлекало и околдовывало меня. Внутри огня мелькали какие-то искорки, черточки и яркие пятна. Пламя в моих глазах росло, притягивало, завораживало и заставляло забыть обо всем. Оно затягивало меня внутрь себя, обступало со всех сторон, и скоро я оказался в иной реальности. То, куда попал, весьма смахивало на Ад. Там не существовало ни небосвода, ни земли, ни линии горизонта. Не было ни верха, ни низа, все направления смотрелись одинаково и равноценно. Везде и всюду меня обступали непрерывно изменяющиеся порывы и обрывки огня, похожего на рыжие языки всевозможных оттенков, какие всегда бывают в хорошо растопленном камине. Но тут пламя не имело направления и не рвалось вверх, поскольку никакого верха просто не существовало. Бесформенные и переменчивые клочья огня с шипением возникали сразу из ничего, расширялись, росли, а потом так же неожиданно распадались и исчезали. Среди этого неистовства огненных сполохов хаотически носились многочисленные черные шары разного размера, с какой-то будто изъеденной шевелящейся поверхностью. Вероятно, что их движение и повиновалось какому-то неведомому закону и неким установкам, но я никаких правил уловить не сумел. Часто шары натыкались друг на друга, при этом они или слипались после столкновения, или наоборот рассыпались на множество частей и бесформенных фрагментов, которые через некоторое время сами приобретали сферическую форму.

Истинный размер этих шаров сначала казался мне непонятным, поскольку не имелось ничего для сравнения, но в какой-то момент я очутился вблизи одного из них. Он оказался колоссальным сосредоточением обнаженных людских тел, прибывающих в непрерывном, постоянном движении. Люди беспрестанно шевелились, пытаясь спрятаться в толще себе подобных, протиснуться внутрь и уйти подальше от обжигающего пламени этого мира. Постоянное копошение лишь выталкивало к поверхности другие тела, которые в свою очередь пытались забраться вглубь. Время от времени люди отрывались от шара и улетали в пространство, силясь вернуться обратно или прицепиться к иному черному шару. Когда я оказался вблизи от такого одиночки, я вдруг увидел, что человек не просто голый, он начисто лишен кожи, ободран до мяса, кроме того, чернен, как сама сажа. Мне показалось, что у этих свободных одиночек более крупные шары пользуются предпочтением перед меньшими. Но крупнейшие шары существовали недолго. Через какое-то время они распадались при столкновении, или разваливались сами, как будто от напора изнутри.

А меня тем временем тащила куда-то неведомая сила, мимо всего этого к отдаленной черной точке вдали. В конце концов, точка увеличивалась, росла и, наконец, превратилась в черный шар с идеально-ровной блестящей поверхностью с несколькими черно-матовыми пятнами на ней. Меня втащило внутрь такого пятна, оказавшегося на самом деле отверстием. В момент перехода все вокруг вывернулось наизнанку, и окружающее меня прежде огненное пространство само превратилось в шар за моей головой, а я оказался в совсем другой реальности.

То был почти абсолютно черный ночной мир, где имелся и верх, и низ, а гладкая антрацитовая местность освещалась только светом многочисленных разноцветных шаров, медленно парящих вокруг небольшого возвышения с неподвижно сидящей человекоподобной фигурой в позе роденовского «Мыслителя». Ни звезд и светил на небе не было. Да и небом называть черную пустоту можно только с некоторой натяжкой. Темный властитель этого мира не шевелился, и я понял, кто это, и зачем он здесь. Стало очевидно и то, что вся злость, все несчастья и все беды моего мира обязаны своим существованием именно этому темному персонажу.

Раздался голос. Не сказал бы, что голос был неприятный. В нем просто не было ничего человеческого.

—  С прибытием, благородный сэр!

—  Я не благородный и не сэр, — проворчал я, потирая ушибленную задницу. Решил играть до конца, и стараться, как можно дольше сохранять лицо, — что-то случилось?

—  Поговорить надо. И билет на экскурсию сюда ты давно уже заработал. Ты не до конца выполняешь свои обязанности, ты плохо служишь мне и я недоволен тобой.

—  Да? Я рассчитывал пожить еще, и помирать не собирался! Может, где-то и не доработал, с кем не бывает, но всегда ведь можно и исправиться.

—  Ты решил обмануть меня и считал, что нашел способ обойти наше соглашение. Добровольное, заметь. Это ты меня просил об услуге и это ты согласился на мои условия.

—  Ну, я же не хотел... — начал коряво извиняться я.

—  Ты думаешь, что уже умер, и твоя душа попала в Ад? Не совсем так. Ты думаешь, что ты у меня на собеседовании, и что я так выгляжу? Нет! Я не имею такого облика, это просто образ, понятная тебе аналогия, чтобы тебе было проще общаться со мной. Твое тело уже дома на диване, и нормально дышит, где твоя душа, я вообще не знаю, а вот сознание твое совершило ознакомительное путешествие, в воспитательных, так сказать, целях.

—  Если я правильно тебя понял...

—  Подойди, — последовал приказ.

Вернее, это был не приказ, и не предложение, а простое утверждение. Я подошел к черной фигуре. Метра за два до нее уперся в какое-то невидимое препятствие.

—  Хватит. Вот он, твой мир, — подняв руку, мой хозяин приблизил к себе один из светящихся шаров — весь здесь. Все пространство твоего мира в этом шаре. Могу по желанию увидеть любую точку и любой уголок. Могу открывать порталы и общаться через них с теми, кто нужен, но не могу сам вносить коррективы. Вернее могу, но на информационном уровне. Для тонкой настройки мне нужны слуги. Могу лишь переделать весь мир целиком, но к таким радикальным мерам прибегаю исключительно в самых крайних случаях. Когда я создаю очередной мир, сосем даже и не знаю, что там может получиться. Некоторые идеи-то конечно у меня всегда есть, но потом, когда мир начинает развиваться, я могу всего лишь наблюдать. И только после появления разумных субстанций, у меня появляется возможность что-то там сделать по мелочам.

—  Ты создаешь мир?

—  А кто же еще? Больше некому. Вы же сами догадались, что есть некий создатель, который создал ваш мир. Вот я и создал. А то, что вы потом разделили создателя на доброго Бога и злого Дьявола — так тут я вообще ни при чем. Все это ваши выдумки и проблемы.

—  Но ты говорил, что Он существует!

—  Нет! Говорил, что Он давно уже не вмешивается в суету этого мира, и что хозяин здесь я. Остальное ты додумал сам.

—  А зачем тебе вносить коррективы в наш мир? Зачем тебе все это нужно? Зачем тебе зло?

—  Зло? А что это такое — зло? А что такое добро? Эти понятия абсолютно субъективные, и зависят исключительно от нашей точки зрения, подхода и поставленных целей. У тебя же был аквариум? Помнишь, как ты его наполнял и заселял? Как промывал грунт, менял воду и сажал растения? Помнишь, как вечерами просиживал около стеклянной стенки, наблюдая за неторопливой жизнью маленьких существ? Помнишь, как подселял туда хищников, чистильщиков, мусорщиков и просто симпатичных тварей? Помчишь как однажды, из-за заражения, тебе пришлось убить там все, и начинать заново? Ответил на твой вопрос?

—  Мы рыбки в аквариуме...

—  Вы — да. И мне не нравится, то, как ты там плаваешь. Меня это раздражает. Таких как ты много. На меня работают целые толпы, даже объединения. Организации, и что интересно — каждая из них считает себя единственной, неповторимой и истинно верной. Одной из таких организаций уже не первая тысяча лет... Но организация — это одно, а свободный индивидуум — совсем другое. Поэтому и вербую себе одиночных слуг. Ты никогда не найдешь себе подобных, да это и не входит в мои интересы. Ты — одиночка и только в таком качестве можешь меня интересовать. Но я могу утратить всякий интерес к твоей личности, а вот это, поверь, уже не в твоих целях.

—  В чем я виноват перед тобой?

—  Я велел тебе не оставаться безучастным к чужым проблемам. А ты вместо этого научился подавлять реакцию твоего организма на чужую боль и чужие страдания.

—  Ты сказал тогда, что всякая моя помощь будет отвергнута или пойдет на пользу только тебе.

—  Так и есть, — безэмоционально сказал он.

—  Я не хотел, считал тебя источником наших бед.

—  Справедливо, ведь я первоисточник большинства процессов вашего мира.

—  Но не знал тогда всей глубины твоего влияния, и верил в традиционный дуализм Добра и Зла.

—  Но — об истине ты догадывался всегда!

—  А черный портал? — вдруг спросил я.

—  Система порталов — это как сачок для рыбок. Мой инструмент. Вернее — один из моих инструментов, чтоб тебе было понятней.

—  А... я не знал всего, — нечестно признался я.

—  Все ты знал! Ты догадывался, только не давал себе труда подумать и сделать элементарные выводы! Теперь ты уйдешь назад в свой мир, и радикально изменишь стиль поведения! Все! Иди!

Тут мой собеседник, наконец, пошевелился, и вытянул в мою сторону свою руку. Невольно я попятился назад, но ноги меня не слушались — они, словно приросли к грунту. Пальцы черной, как сам мрак, руки складываются для щелчка и приближаются к моему лицу. Стараюсь отодвинуть голову назад в тщетной попытке увернуться от ожидаемого удара... Но нет, деваться некуда, и я получаю щелчок — мощный и крепкий удар, заставляющий меня опрокинуться и закрутиться в полете через беспросветную черную пустоту, как на крыльях темного ангела...

24. Ольга

«У вас крылья темного ангела, не так ли? Ваши крылья похожи на крылья демона, но немного отличаются. Дело в том, что вы не наслаждаетесь тьмой, вам интересно лишь ваше собственное удовольствие. Ваши крылья напоминают ангельские, но если это так, вы, скорее падший ангел. Ваша любовь к грехам, стала причиной, по которой вас изгнали из рая. Они черны как крылья ворона и так же темны, как ваши желания. Вы не верите ни во что, и вам это нравится. Вы верите, что дня страшного суда не будет, и вы можете делать, все что захотите. У вас утонченные понятия о сексуальности и слегка хаотичное понятие счастья. Вообще-то вам нравится хаос, и вы смотрите на все, что вы сделали как на игру. Вас привлекают люди, с которыми можно посоревноваться в остроумии, силе. Вас влечет к таким же опасным людям, как вы. И это не редкость если вы бисексуальны или не испытываете комплексов по этому поводу, ибо вы везде и в каждом, ищите страсти и возбуждения. Есть шансы, что у вас есть талант к магии. Вы могущественны и вы знаете, чего хотите. Как змей-искуситель пытаетесь использовать свои чары совращения и обольщения, несмотря на то, что ваши цели преследуют вред. В вас, это глубокое, дремучее чувство искусства, поэзии, потому что ваш разум, это само по себе темное и увлекательное место. Вы можете быть саркастичным и довольным, и в тоже время вы способны на месть, страсть, нехарактерную ни для кого. В ваших глазах жизнь удовольствие и ничего больше. Если вы не получаете счастья вашими странными способами вы несчастны. Вам легко надоедает большинство людей. Вы, возможно, вовлечены в готическую субкультуру и возможно проявляете интерес к готической музыке, искусству, и стилю. Множество людей смотрят на ваш слегка небрежный тип жизни и даже могут считать вас слегка легкомысленной. Неправда. Вы просто знаете, что вы сексуальны, и вы чертовски этим гордитесь. Темные ангелы имеют что-то общее с сатанистами, любят грехи и ищут силы только в себе. Поздравляем! И на сколько мне дозволенно судить, вы знаете реальный смысл жизнь!»

Это был ответ на тест, который я нашла и прошла в Интернете, на страничке с адресом — http://aeterna.ru. Да, в этих бесчисленных интернетовских тестах что-то все-таки есть. Почему люди воспринимают меня готессой? Или человеком, явно стремящегося к «готичности», к причислению своего имени к данной субкультуре? Люди думают, что я считаю себя «необычной», не такой как все. Они воспринимают меня «слишком правильной» за то, что я не курю, не ругаюсь матом через каждое слово, не распиваю спиртных напитков во дворе собственного дома, считают меня «паинькой» и самовлюбленной, своенравной фифой, презирающей все и вся?

Я готова внести некоторые поправки. Нет, я не одинокая психичка, у которой нет друзей, и которая за всю жизнь не научилась общаться с людьми. Я очень общительная, разговорчивая девушка, и далеко неглупа. Но мне трудно общаться с людьми глупыми, я не могу позволить курить и выражать свои негативные эмоции в моем присутствии. Я не могу восхищаться неприятными мне созданиями. Я не могу льстить людям, но и не выражаю свои эмоции. Однако я все-таки сохраняю хорошие отношения даже с теми, кто мне неприятен. Я не общаюсь с ними, и впредь не пытаюсь построить с ними хоть какие-либо взаимоотношения, но я продолжаю уважать их, если есть за что. Да, я знаю себе цену. Я уже распределила приоритеты и четко понимаю, чего жду от жизни, чего хочу и как собираюсь этого добиваться.

Нет, я не совершенна. Я такой же человек, как и вы, как и те, которые населяют Земной шар. Ничем не лучше, напротив, многим даже хуже. Недавно приобрела «готический» выпуск журнала «Браво». Вот когда поржала от души — большего бреда в своей жизни еще не читала и не видела, «готический» расмус — это вообще финиш.

Нет, я, наверное, неправильный гот. Или вообще не гот. Да, я бледная, у меня рыжие волосы и я сторонюсь народных толп, но это не значит, что я гот. Да, я люблю темные цвета, «готическую» музыку, одежды Викторианской эпохи, но я все-таки не гот. О, да, я люблю кладбища, и сумрак люблю, люблю осень, люблю черный-черный «готичный-преготичный» шоколад, но я не гот. Да, я прибываю в вечном поиске, меланхолии, я страстная натура и борюсь со всем, что только могла бы себе придумать, во мне происходит конфликт двух совершенно разных представлений, но это не дает права мне называться готом. Да, я романтик. Но я не гот. А представьте, еще я люблю солнечный свет и розовый цвет, да-да! Нежно— розовый цвет, и лиловый и сиреневый люблю. И цветы тоже люблю... Но я не готесса. Таковой быть и не хочу, ведь в людях, считающих себя готами, я разочаровалась, впрочем, как и в самой готике, как субкультуре, на сегодняшний день, деградирующей в немного другие представления.

Вот сейчас. Сижу и думаю об одном своем френде. Интересная дружба получается. Границы у нее нечеткие так и норовят расползтись еще дальше. С одной стороны мне это нравится. А с другой — моя ненавистная неопределенность. Терять друзей я не хочу. Но получается, что я хожу по тонкой грани. И эта острота тоже делает все это еще более... не могу подобрать правильное слово... притягательным, что ли. И не уверена в том, что мне удастся сохранить эти замечательные отношения полные понимания, поддержки и доверия. Причем отношения — совершенно свободные и от того особенно ценимые мной. Но — если я хоть на секундочку позволю себе расслабиться, и зайти дальше чем следует, то все сразу закончится. А может быть наоборот. Кто знает?

Я просто такая, какая есть. Не пытайтесь создавать мне новые маски, все намного проще, чем кажется, все намного глубже, чем воспринимается, и нету тут ничего сверхъестественного.

25. Феликс

Ничего сверхъестественного, тем не менее, не произошло, если не считать того, что мое атеистическое мировоззрение пострадало совсем уж сильно. У меня как будто зашаталась почва под ногами. Проще всего было бы считать пришедшее еще одним сном. Или глюком — галлюцинацией.

Я проснулся у себя дома, проснулся утром, но пробуждение было на редкость тяжелым и мучительно трудным. Все болело. Такое ощущение, что после грандиозной пьянки по мне проехался КамАЗ с людьми... Голова раскалывалась просто невыносимо. Она трещала, разрывалась изнутри, и боль временами становилась настолько сильной, что с трудом мог смотреть в окно, читать и думать. Приняв таблетку анальгетика и пару таблеток витаминов группы «B» я уже через полчаса почувствовал себя способным идти на работу, и (чем черт не шутит!) пригодным для выполнения текущих дел и своих профессиональных обязанностей.

А дела были такие. Пришел представитель одной корпорации (у нас с ними договор — медный кабель меняем на оптический) и повелел показать ему, как и куда проводить оптический кабель. Для Интернета. Через подвал, или через крышу? Во, блин! А и не знаю, как у нас попасть в подвал или на чердак, у кого ключи, да и вообще, где там что. Этот представитель, естественно, заранее не предупредил ни о чем. Мог меня и на месте не застать! Но ничего — как-то выкрутился: и ключи нашел, и человека, знающего все входы и выходы для кабелей разыскал, и слазил даже с этим представителем на крышу и в подвал. Все там осмотрел и показал. Но какая же там пылища! Тянуть решили через крышу — так проще, и быстрее, и, что не маловажно для нас — дешевле. Хотя может быть и не так надежно.

А потом, как только этот человек удалился, на наш сервер поперла хакерская атака. Отбился. Не то чтобы это было редкостью — для сисадмина вещь вполне привычная — но напрягает. Это раньше только радовался, когда интересная атака, новый червяк или там, вирус. Новая атака! Это ж тридцать минут бесплатного удовольствия! Но тогда, по причине известных событий, прежней эйфории не испытывал, хотелось побыстрее домой да на диван...

Телефон резко вывел из затянувшегося раздумья.

—  Да! — гаркнул я в трубку. Не люблю телефон.

—  Ну? И долго еще? — послышался недовольный голос шефа. — Чего так орешь? Здесь не глухие сидят.

—  Здравствуйте, Юрий Дмитрич, извините меня. А что такое? Что-нибудь случилось?

—  Это я должен спросить — «что такое случилось?» Ты когда снимки нашей лестницы принесешь? Долго еще ждать?

«А, черт! — подумал я. — Совсем забыл про эти дурацкие фотографии! Их надо еще обработать, привести в соответствующий вид и потом показать шефу».

—  А, так я их еще не доработал, Юрий Дмитрич, — лгал я шефу. — Они «сырые». Их надо фотошопить еще.

—  Давай-давай. Сам тебе укажу, какие нужно обрабатывать, а какие можно выкинуть. Зайди прямо сейчас.

Если начальство велит — сейчас, значит — сейчас. Ждать может кто угодно, только не работодатель. Ибо от него зависит — выдаст он мне бонус к очередной зарплате, или нет, выпишет премию, или забудет. Да и сама моя работа вместе с зарплатой, в конце-то концов, зависит именно от нашего гендиректора. И раздражать шефа по пустякам — экономически невыгодное занятие. Шеф быстренько переписал с малюсенькой карточки цифровика мои снимки и глубокомысленно воззрился на экран.

—  А это что еще за жопа? — обрадовано спросил шеф.

—  Ой! Извините, это нечаянно, — сконфуженно молвил я. — Это я случайно щелкнул.

—  Вижу, что не нарочно! — усмехнулся шеф, разглядывая фотографию давешней девушки в необычном ракурсе, — если бы хотел, то лучше б снял!

—  Когда фотографировал, она как раз по лестнице поднималась и попала ко мне в кадр. Сотру сейчас.

—  Не надо, сам сотру... потом. А за основу возьмешь вон тот снимок, он у тебя первый. Первый после этой... Самый нормальный получился. Его и обработай... этим своим... Фотошопом. Еще посмотрю потом, но думаю на этом кадрике и остановимся... Да, именно на этом. А под юбки девушкам нечего заглядывать!

—  Ну, Николай Дмитрич, да я же...

—  И еще. Что за дела у тебя в офисе в рабочее время?

Я похолодел и стал судорожно обдумывать последние слова шефа. Он что, чего-то знает, или просто так сказал? Но шеф очень редко что-то говорит «просто так». Обычно со смыслом.

—  А?

—  Что — «а»? Ты чем там занимался вчера, я тебя спрашиваю? Бл..стово на работе развел? Девок на столах трахаешь? За такие дела выгоню тебя на х.., будешь знать!

—  Так уж вышло... я даже не хотел...

—  Даже не хотел! — неоригинально передразнил меня шеф, — а если бы она в милицию на тебя заявила? А если она несовершеннолетняя? А если ее конкуренты специально к нам подослали, чтобы бизнесу навредить?

—  Не, она вполне взрослая девушка, — я немного уже отошел от шока и говорил с шефом вполне спокойно, — да и конкуренты ваши так тонко работать не могут.

—  Много ты знаешь, не могут! Они все могут, мать их... Ладно, проехали, как у вас говорят, — немного подумав, он добавил, — зачем тебе это все надо, а? Все эти экстремальные приключения?

—  Книгу буду писать.

—  Зачем? — удивился шеф. — Тебе что, делать сейчас нечего?

—  Мне сейчас читать нечего.

—  Писатель! Ладно, иди уж, делай первый кадр. Герой-любовник...

Возвращаюсь в свой кабинет, и пытаюсь собраться с мыслями и заняться делом. Странный либерализм шефа заставил меня даже подумать, не его ли это подстава. От нашего Митрича всего можно было ожидать. Не, не может такого быть. Непохоже на него. Шеф, если что-то захочет, будет действовать просто и прямо, без всякой психологии.

Надо добить эту несчастную лестницу на снимке. Опять телефон! Последнее время у меня де жа вю. Иногда вдруг понятно, что это уже было, но что, когда и где? Матрица глючит. Вот и сегодня. Так... о чем я тут? Звонок... беру трубку...

—  Это Феликс?

—  Да, а кто говорит?

—  Это я! — молодой и звонкий девичий голос, и совершенно незнакомый, что интересно — что, не узнал?

—  Кто это «я»? Я бывают разные, — подражая герою известного мультика, отвечал я в трубку, — я вас знаю?

—  Не разыгрывай меня! А то могу и обидеться!

—  Да? Это было бы здорово!

—  Эй! О чем это ты?

—  Как о чем? — решил играть в дурачка, а по ходу диалога выяснить, что же это за баба такая, что меня знает, а я ее никак узнать не могу. — Да все о том же.

—  Ну, и твое решение? Что скажешь?

—  Э-э-э-э... Тут подумать надо, взвесить все...

—  Слушай, солнц, сколько можно? — девушка и немного изменила тембр голоса, — уже не первый раз тебя спрашиваю! Я жду, между прочим!

—  Да? — тянул я резину. — О чем?

—  Да все о том же! — передразнила меня неведомая собеседница. — Не ври только!

—  Врать не буду, — врал я, — ты скажи, а на какой ответ ты сейчас рассчитываешь?

—  Ну, ты и свинья! Я ж тебе уже тыщу раз тебе говорила! Сколько можно?! Совесть-то надо иметь?!

«Похоже, так и не выберусь из этого болота», — подумал я, и пошел ва-банк.

—  Ладно. Давай по пунктам. Еще раз, и четко. Дам точный ответ на каждое твое замечание.

—  Иди ты нах со своими пунктами! Задолбал уже! Я ему в сотый раз говорю, ты когда мне ответишь, «да», или «нет»? Я последний раз тебя спрашиваю, не строй идиота!

—  Ты действительно этого так хочешь? — начал «закипать» я.

—  Бля! — полунецензурно возмутилась девушка. — Да я уже тут охрипла вся!

—  Тогда, — решил подводить черту я, — мой ответ — «нет»!

—  Точно? — с сомнением спросил голос в трубке.

—  Точно! — я уже озверел, — Нет! Это мое самое последнее слово!

—  Ой! Солнышко мое! Как же я тебя люблю! Чмок-чмоки!

И трубку повесили. Больше она не звонила... И что же это такое было-то?

Время — все-таки материальная субстанция.

Тот факт, что в Темный Портал можно входить, словно в дверь, выяснил совершенно случайно. После памятного события, когда я первый раз открыл его, прошло уже много месяцев. Постепенно изучал свойства Портала, благо место работы благоприятствовало. Довольно быстро выяснилось, что окно открывается не всегда. Необходимо полнолуние. Об этом упоминал еще Валерий, но я не оставлял попыток активировать портал в другое время, и эти попытки были практически безуспешны. Оказалось, что наиболее удобна ночь полной луны. Годятся, но не так удобны, ночь до и после полнолуния — в эти ночи приходилось затрачивать больше усилий. Теоретически возможно открыть портал и в третью от (и до) полнолуния ночь, но возится приходилось очень долго, а контакт получался нестойкий и быстро пропадал.

В одну из таких полнолунных ночей, как обычно я «протирал» руками стену за лифтом, увлеченно ожидая появления «зеркала», как его тогда называл. И ту случайно наступил ботинком на что-то катучее и круглое. Это был какой-то небольшой твердый цилиндрик, очутившийся на полу под ногой. Как оказалось после, кто-то из наших дам не то выбросил, не то потерял губную помаду. На секунду потеряв равновесие, я оперся спиной на открывшееся зеркало, неожиданно провалился туда и вывалился... обратно на площадку за лифтом в Старом Доме. Только уже в обратную сторону. Рядом со мной оказался тот самый цилиндрик губной помады.

26. Ольга

— Пора купить новый цилиндрик губной помады, а то губы трескаются, — сказала я, и сама себя испугалась.

Батюшки! Кажется, я разговариваю с компьютером! Вот уж не думала, что дойдет до этого, причем так скоро. Ну да. Солнца мало, работы много, если куда-то нужно ехать, так вообще целая история. Вот мне приспичило в другой конец Питера в какую-нибудь фирму. Неважно, в какую и зачем. Летом взяла бы и поехала, пара пустяков! А сейчас? Я десять раз подумаю, и придумаю массу отговорок и причин, только бы задницу от стула не отрывать.

Я уже сама в себе запуталась. С друзьями ругаюсь постоянно — в новейшее время мы не понимаем друг друга, или они со мной так играют? Да, раньше я была жизнелюбом, радикальным и стойким человеком, а теперь... Что со мной сейчас стало? Боюсь подумать, что я обратилась в хорошенькую тряпочку, не обладающую своим мнением. Люди, окружающие меня даже не думают, что я все их слова воспринимаю очень близко к сердцу. Я могу уступать, но прощать уже устала. Я не хочу и не умею мстить, но забыть обиду и предательство не могу. Я могу жить, но могу и умереть. Что будет тогда? Но я не хочу так просто оставить жизнь, — ведь это неинтересно. Я ко всему подхожу с активным интересом, стремлением и надеждой. Может, мне необходим качественный психиатр? Я стала насмешливо смотреть на свои чувства, я заблудилась в самой себе, и, кажется, цепь, которая схватила меня, не разорвать.

В глубокой безнадежности, для меня сейчас нет ничего, и отсутствие нормальных мыслей и идей пугает меня до ужаса.

То ли я схожу с ума, то ли я уж и не знаю, что думать. Уже как вторую неделю чувствую какие-то перемены — это очень чувствуется во всем, в природе в том числе, на заливе ужасные шторма, он вышел из берегов и полностью затопил плиты, не видно маяка, огней Кронштадта и Питера, ровным счетом не видно ничего. Только черный занавес на заливе и ярко горящие фонари, которые теперь светят в парке по вечерам — вот, что можно встретить там сейчас. Я чувствую, что просто гибну здесь, тупо и примитивно существую. Мои мысли... да что там мои мысли, мне кажется, что и морально я разрушаюсь, Я просто повторяю все свои мысли годичной давности, никакого роста, а наоборот погребение. И слово «странная» уже вовсе не кажется странным.

Что-то во мне происходит, а что не знаю. Да еще все друзья и знакомые почему-то очень любят рассказывать мне свои проблемы, и ждут, пока я им помогу советом или не только, меня всю исчерпали до дна! Что во мне осталось? Почти ничего человеческого, я плазма, просто зомби, на меня и смотрят как на зомби. Кто-то что-то говорит, а меня просто нет, я где — то за пределами этого мира, я не могу есть, не могу спать, уж молчу об учебе, мне и напиваться не надо.

А вокруг такая суета, все куда-то носятся, спешат, что такой поток жизни давит на мое сознание, все что— то хотят от меня, но больше нечего брать. Брать нечего! Я себя за человека не держу, меня почти не существует, только физическая оболочка. Кто-то искренне говорит о своих симпатиях, но почему я ко всем так холодна, во мне ничто уже не трепещет, как будто огонь погас. Единственное, что я, пожалуй, испытываю это жалость к людям. Мне их жаль, жаль и еще раз жаль, глупые все же сознания.

И я тоже глупая. Не могу победить ночные кошмары, несмотря на свои возможности.

Сколько человек может выпить кофе за один раз? До вчерашней ночи я не знала ответа. Оказывается, предела нет — вчера ночью я выпила шестнадцать чашек. Я медленно пила одну, наливала следующую. И так одна за другой, но могла выпить и больше. Я не хотела спать. Я не могу спать — я боюсь. Я боюсь уснуть, чтобы опять не повторилась аналогичная ситуация. Я боюсь себя. Вначале весь этот накарябанный мною текст, я считала бессодержательным несвязным бредом. Но, прочитав его несколько раз, я поняла, что хотела выговорить тебе на самом деле. Я опасаюсь ночи, теперь всякой ночи. Вчера у меня получилось не уснуть — я поздно вечером пошла гулять. Сильный ветер не давал мне уснуть, и мне было безразлично куда идти и что делать. Но я знала, что нужно идти — просто переставлять ноги, делать шаги, кутаясь в свою куртку.

Я дошла до площади Искусств. Села на скамейку. Вокруг ходили какие-то люди, они радовались, смеялись, другие же просто шли. Мне хотелось, чтобы ко мне пристали какие-нибудь гопники. Чтобы они меня избили. Хотите — бейте, мне уже все равно. Мне без разницы. Чтобы вырвали мне серьги, постригли и обрили наголо. Мне было бы абсолютно все равно, я бы не сопротивлялась. Но как назло — никого. То ли холодный ветер так влияет на людей, то ли меня что-то оберегает, не знаю. Мне просто сейчас сил не хватает думать. Отчаявшись, я хотела позвонить Максу и попроситься переночевать у него. Я боюсь своего дома. Но потом решила не втягивать в свои проблемы других людей. Пускай живут, радуются — я хочу, чтобы у них все сложилось отлично. Вскоре я сама уже не понимала, где нахожусь — но я шла, двигалась, а значит жила. Все прочее просто не имело смысла. Сам факт моей жизни, давал хоть какую-то надежу и не позволял моему сердцу окончательно замерзнуть. А я все иду. Я ходила по темным переулкам и дворам, где не имелось никакого освещения. Не знаю, сколько уже прошло времени, когда вышла к остановке. Села в неожиданно подъехавший автобус, наверное, один из последних. Возможно — самый последний, но в нем были люди. Эти люди приняли меня за пьяную. Один человек захотел меня проводить до дому. У меня не было сил сопротивляться. Я назвала свой адрес. Мне все уже безразлично. Убьет ли он меня. Изнасилует. Заберет мою одежду. Но нет, он оказался на удивление порядочным. Проводил до дому, даже таблетку от головной боли дал. Но за каким чертом она мне, эта таблетка? Ведь он не знал, что со мной. Да я больна. Больна и душой и телом.

Я пришла домой — квартира в полном мраке. Далее круг замкнулся. Я опять стала пить кофе. Смотрела что-то непонятное по телевизору. Я так и не заснула, когда настало утро. Сегодня я одолела ночь. Это было тяжело, и я не знаю насколько долго еще дней смогу так продержаться. Не спать. Но как только я проиграю, я потеряю часть себя. Возможно, всю себя. Включила компьютер и вошла Интернет. Он опять здесь. В Сети, на сайте дневников. Он — этот самый странный тип, мой виртуальный друг. Чем-то он меня притягивает, сама не пойму чем. Ой, пожалею еще я, наплачусь горючими слезами. А, ладно, черт с ним, чему быть, того уж не вернешь. Напишу ему откровенное письмо, а потом будь что будет, он же не знает, кто я и где я?

Так и начну — «Привет, Феликс…»

27. Феликс

Письмо по e-mail

Привет, Феликс!

Я взяла твое мыло из профайла, и решила вот написать тебе. Хочу сначала рассказать немного о себе, возможно, ты для меня и для тебя — то, что мы ищем уже много времени. Кто и что из себя представляю? Меня на самом деле зовут Ольга, и мне 22 года. Не замужем и детей у меня нет. У меня приятное, миловидное лицо с правильными чертами и густые вьющиеся волосы до плеч. Сейчас мой рост 168 см., вес 50 кг, не курю, глаза карие, волосы медно-рыжие. Место жительства — Санкт-Петербург.

Вспоминая о моем детстве и школьных годах, нельзя сказать, что они не были светлыми и безоблачными, но было бы неправдой умолчать, что тогда они казались мне просто «сумасшедшими»: учась в средней школе, я, в то же время, посещала музыкальную и художественную школы. Часто не хватало времени выспаться и не торопясь поесть, а об отдыхе не могло быть и речи. После окончания всех этих школ у меня редко появлялась возможность поиграть на фортепиано, заняться рисованием, но только сейчас понимаю и осознаю какое это было чудесное время — лучшие годы, которые научили меня терпению, усидчивости, целеустремленности, заложили, как мне кажется, основу характера, дали возможность понять, что в жизни все достигается только посредством своего труда; послужили толчком к тому, чтобы и в будущем уже не могла жить не яркой и не интересной жизнью. Наверно именно поэтому, поступив на работу и в университет на вечернее отделение юридического факультета, и не пытаюсь жить спокойно — занимаюсь шейпингом и танцами, участвовую в корпоративных вечеринках. А любовь к театру, современной и классической музыке (Гендель, Вивальди, Бах) осталось до сих пор. Возможно, все это называется, любовью к жизни, научиться чувствовать которую помогло мне мое прекрасное детство.

А еще обожаю путешествовать! Наверно это связано с ожиданием чего-то волнующего, таинственного, интересного, открытием для себя совсем другого мира, со своими привычками и, может быть, удивительными традициями. Люблю теплые летние дожди и шум ночного прибоя, звездное небо, люблю бархатные лучи августовского солнца и багряную осеннюю листву под ногами, первый снег и подснежники, цветущие заросли сирени и майские ландыши... А когда у меня есть свободное время, иду вместе с друзьями гулять в лес или на дискотеку, в клуб или в кино. Но в последнее время все мои друзья поразъехались, и чувствую себя очень одиноко.

Я странная, совершенно не уравновешенная и вечно прозябающая в облаках, женственная, добрая, нежная и отзывчивая девушка.

Мне нравится, когда парень знает что хочет в жизни. Но никогда не осуждаю, если человек находится на распутье — ищет себя. И если могу, всегда помогу человеку. Но, если честно, могу еще очень долго описывать мой характер, но больше всего меня интересуешь ты. Напиши мне какой ты, что ты любишь, как и где отдыхаешь. Какие тебе интересны книги, какое ты любишь кино. Вышли мне свои фотографии. Если тебе интересна, буду рада.

Пиши мне по адресу [email protected]

Жду ответа. Ольга.

Конец письма

Прочитав письмо Ольги, я слегка испугался и решил сначала оставить его без особого внимания. О новом человеке нужно всегда думать плохо. А вести себя с ним — необходимо хорошо. Если ты ошибешься — прекрасно.

А не ошибешься, ничего страшного не произойдет.

И потом. Пусть простят меня те девушки, у кого рыжие волосы, но я их просто боюсь. Боюсь давно, и осознанно. Они бывают очаровательны, милы умны и веселы. Но. Есть одно но! Как правило, эти дамы очень откровенны по характеру, и от других ждут такой же откровенности.

Рыжая женщина всегда бывает с буйным темпераментом, характер у нее — экспрессивный. Рыжие женщины в западной культурной традиции считались натурами сложными и всегда неоднозначными. К рыжим женщинам, а точнее, к их внешности, общество предъявляет «особые» требования: «рыжая бестия» практически не может расслабиться, поскольку она всегда в центре внимания, ее просто невозможно проигнорировать. А это значит, дабы сохранить свой душевный комфорт и приумножить количество поклонников, она должна тщательнейшим образом следить за безупречностью макияжа, наряда, прически и обуви. Это ее утомляет, и накладывает отпечаток на сложный и без того характер. Рыжей быть тяжело и трудно, и, наверное, поэтому сегодня в наших краях нелегко встретить натурально рыжую женщину.

А вообще виртуальных друзей у меня было много. Человек двадцать — двадцать пять. Собственно действительно друзьями, я бы из этого числа назвал не больше десяти. Но и это перебор через край.

Диалог онлайн: Helga — Felix_98:

Felix_98: Чего-то меня тут вовсю используют. Как отца-исповедника.

Helga: Держи человека на расстоянии. А ты вызываешь доверие, причем сам — я уже пыталась тебе это сказать, но ты меня не слушаешь. Ты хочешь просто поддержать человека, а он потом садится тебе на шею. Я уже как-то про это писала! Не хочешь чужих проблем — держи людей на расстоянии вытянутой руки и двух шагов. А то они привыкают к тебе и становятся зависимы эмоционально.

Felix_98: Но я же не пускаю их к себе в душу! Я не посылаю свои «сочинения», не делюсь личными проблемами. А вот со мной начинают делиться. Еще хорошо, если проблемы интересные. Но это бывает очень нечасто.

Helga: Ты умеешь слушать, а для женщины возможность высказаться важнее воздуха. В Интернете женщины между собой редко общаются на личные темы, не говорят о своих проблемах — так повелось, а рассказать то хочется! Понятна моя мысль?

Felix_98: Мысль-то понятна. Зато все, кого я тут вспомнил, сами слушать не умеют. Не хотят уметь.

Helga: А им это не надо — не для этого они заводили себе дневник

Felix_98: Да, дневники обычно заводят от тоски и смертельной скуки.

Helga: Наверное.

Felix_98: И еще. От них не добьешься ответов на то, что интересует меня.

Helga: Ну, да. Ты сам так себя поставил.

Felix_98: Да ладно тебе :)) Давай о чем-то более приятном.

Helga: Давай. Я щас читаю твой пост про бабок из метро:)))

Felix_98: Хе-хе... Весело... Самое забавное — что это было на самом деле! :))

Helga: Метро — это вообще жесть... Хотя в последнее время люблю на нем кататься, интересно на людей смотреть... Иногда там такие персонажи бывают:))

Felix_98: О-о-о! Это — да! Персонажи там классные. Особенно — на Кольцевой.

Helga: нигавари:))). У нас хоть кольцевой и нет, но тоже со смеху помереть можно. А однажды в вагон зашел чел с огромной бородой и в лаптях, и стал громовым таким голосом рекламировать журнал «Семен Семеныч», а когда никто не купил, то он жутко обиделся, и перед выходом обернулся и сказал «привет вам... с того света». Я с тех пор по каждому поводу использую эту фразу :))

Felix_98: :)) Ржунимагу! Слушай, подари эпизод!

Helga: Да на здоровье.

Конец диалога.

Иногда она ставила меня в тупик своей проницательностью. А периодически у нас случались такие вот виртуальные размолвки и ссоры. Чаще по моей вине или по пустякам. Но она прощала. Ольга поначалу была отходчивой.

Диалог онлайн: Felix_98 — Helga:

Felix_98: Можно спросить?

Helga: *удивленно* Да, конечно. А что?

Felix_98: Ответь, если есть желание. Какую цель преследует человек, ведя дневник? Оформлять свои гениальные мысли, дабы сотни страждущих могли оценить их крутизну. Но нафиг дневник обычным юзерам, не могу понять.

Helga: Чтобы осталась память о событиях.

Felix_98: Любой дневник может быть случайно или намеренно удален, да и срок жизни баз данных подобных сайтов не исчисляется десятилетиями...

Helga: Общение.

Felix_98: Довольно странно говорить об общении, подразумевая глупые комменты под глупыми или не очень мессаджами... Короче, я какой-то совсем консервативный.

Helga: А зачем здесь ты?

Felix_98: Я-то?

Helga: Ты-то!

Felix_98: Я преследую корыстные цели. Ловлю души и коллекционирую характеры. Пытаюсь писать, мне надо.

Helga: Я, как всегда, чего-то пропустила. И ты завел дневник, чтобы отточить перо?

Felix_98: Как раз за этим, так тоже можно выразится.

Helga: А, ты — оказывается падонак! В ЖЖ-шном понимании этого слова. А я-то думала, что нашла, наконец, родственную душу! :))

Конец диалога.

28. Ольга

Родственную душу сейчас найти трудно. Давно уже наступила эра всеобщего одиночества. Люди больше уже не нужны друг другу — люди мутировали. Их жизнь заполняют машины. Мы общаемся с компьютером, и он убивает наше одиночество. Мы передвигаемся на автомобилях, смотрим телевидение, слушаем плееры. Сидим, уткнувшись в мобильики и мониторы. И мы не нужны друг другу. Все, что у нас есть и все, что нам надо — это машины. Просто кучка железа, проводов, кремния и пластика. Без чувств и мыслей. То, что ни когда не опровергает наши желания и всегда молча будет выслушивать нас.

Я одна. Совсем.

Нет моей собаки, которая прожила вместе со мной двадцать лет. Мне пришлось пойти на это, поскольку смотреть на мучения Артура, и продлевать ему жизнь не было уже никаких сил. И вот теперь мне его не хватает. Я постоянно жду, что он появится, что подойдет ко мне или просто сядет рядом. Вчера вечером я поймала себя на мысли, что не надо торопиться домой, чтобы погулять с ним, а утром я все смотрела, чтобы у него в мисочке была вода, хотя мисочку уже сама же и выбросила. Сегодня в первый раз никто не сидел рядом со мной, когда я собиралась на работу и вот уже два дня никто не ходит за мной, как хвостик. Сегодня впервые за эти годы некому было сказать: «Пока. Я ушла. До вечера», а вечером будет некому сказать: «Привет. Я дома». А поводок так на вешалке и висит... Где он, этот обещанный рай для собак? Я до сих пор не верю в случившееся. Мне кажется, что сейчас он подойдет ко мне, как прежде, уткнется мордой мне в руку, таким образом упрашивая меня погладить его... Мне кажется, что он все еще ходит по кухне в поисках какого-нибудь лакомства, но, прислушавшись, я понимаю, что это лишь шум от кипящего чайника... Подходя к квартире, я все еще по привычке надеюсь услышать чуть-чуть запоздавший хриплый лай, а когда я понимаю, что этого больше никогда не произойдет, слезы сами собой текут из глаз...

Просто нет слов, я даже не знаю, как это точно все передать. Но я знаю, что Артур не держит на меня зла, что он также любит меня и знает, что я люблю его.

Ведь все псы попадают в рай?

Нет. Нету никакого рая. Ни для людей, ни для собак, и не надо мне никакого самообмана.

29. Феликс

Не надо мне никакого самообмана — просто не было желания замечать то, что вызывало неприятные эмоции, и то, на что не мог повлиять. Сегодня не мог уснуть до четырех утра. Возможно, что причина была не только в шумном соседе снизу, но и в произошедшем вчера поздно вечером нервном приступе, что уже давно не посещали, и забыл думать о них. Это был неприятный сюрприз.

Положения усугублялось тем обстоятельством, что сейчас я живу в квартире один. Анжелка переехала на месяц к матери — говорит, что я мешаю ей готовиться к экзаменам. Не то, что это было чем-то необычным — такое случалось и раньше. Просто в минувшую ночь хотел спать, а уснуть не мог! Чем дольше нет секса, тем шире становятся категории прекрасного. Если в другие похожие моменты занимался каким-то делом (чаще сидел за компом или читал), то сегодня, ничего не получалось — спать хотелось ужасно, но сон не приходил и не приходил. Когда все это надоело окончательно, встал, пошел в ванную, открыл аптечку, принял таблетку феназепама, и заснул минут через двадцать. Проспал до первого часа — встал здоровым, бодрым и отдохнувшим.

А спать мешало вот что. Сразу под моей квартирой жительствовал душевнобольной — самый натуральный сумасшедший дедок. Раньше время от времени он играл в шахида: открывал газ, и куда-то уходил. Три раза наш дом был на гране взрыва, и после последнего такого случая родственники дедка отключили ему газ и реквизировали перекрывающий ключ. Тогда он принялся играть в полярника — в тридцатиградусную жару возникал на улице в пальто и зимней шапке. Потом, когда его стали запирать в квартире, он кричал с балкона прохожим всякие гнусности. А теперь придумал новую фишку — сейчас он играет в графа де Монтекристо — целыми днями чем-то долбит в стены и рамы окна, а иногда стучит по железному ограждению балкона и ли железному наружному подоконнику. Кстати, весьма громко, на весь двор стучит. Видимо грезит прокапать себе выход на свободу. А когда ему это занятие немного надоедает, то он высовывается по пояс в окно и принимается орать на весь двор дурным голосом: «Дурдом! Но я же не знаю! Я ничего не знаю! Дурдом! Я же не знаю! Не знаю я!» И так длится уже три дня, от шести утра до трех ночи, изредка он берет таймаут... У меня уже башка разламывается от этого шума. Может самому постучаться о стену головой, проорать что-то и тогда полегчает? Хоть бы с ним произошло чего-нибудь. Почему его не положат в психушку? Или из окна бы он вывалился, что ли для разнообразия...

Пора в отпуск. Достало меня все! Особенно толпа всюду. Если я еду на машине — то стою в пробе — в толпе других машин. Если на метро — то попадаю в тесную толпу людей. Еще неизвестно, что хуже. В Москве самые крупные в мире курсы по переподготовке кадров. Из чабанов тут делают строителей и водителей, а из уголовников производят бизнесменов, и только русские женщины сушат трусы на балконе, а наутро обижаются на игривый вопрос соседа — «а ты сегодня в каких»?

Несчастьем все люди привыкли делиться — если что-то плохо, то поноешь, поскулишь и оно вроде как полегче. Вроде. А хорошим делится нельзя — поделишься и его, хорошего, станет сразу меньше. Лично у меня. Потому о радостях молчат.

Временами мне кажется, что у меня вообще нет своих чувств. Что все мои всплески ужаса, веселья, грубости, скуки — все это не мое. Все это уже существовало у кого-то другого, все постороннее. Как ощущаю сам себя? А как абсолютно безразличное и холодное существо. Внешне мне свойственна вся палитра человеческих эмоций, но внутри безразличен ко всему. Теперь знаю, почему у меня был страх общения с другими людьми. Теперь это позади. Такое ощущение, что люди вокруг изменились, стали совершенно другими. Но самое главное — знаю, как с помощью собственных сил выйти из любого положения. Теперь ощущаю себя уверенным человеком, которому подвластна любая ситуация. Наконец, нашел то, что меня разбудило. Даже в порывах нескрываемой, искажающей все вокруг боли, сохраняю внутреннее равнодушие к обстоятельствам. Смотрю на себя, как бы со стороны, и в разрывающейся от физического и эмоционального страдания кожуре, остается мое безучастное ко всему миру равнодушное «Я».

Вы никогда не заметите этого. Внешне, живое и эмоциональное создание. Смеюсь, и переживаю столько же, сколько и вы. Ловлю ваши эмоции и отзываюсь на них — меня захватывает ваше настроение и уношу его с собой, чтобы передать кому-то другому. Не возьму вашу боль, он заберу ваши силы, заберу все, что еще смогу забрать. И отдам вам взамен то, что у меня сейчас есть.

Странно, но иногда люди воспринимают меня, как того, кто забирает боль. Это не совсем так. Вернее — совсем не так. Конечно, это кажущаяся черта, но она не единственная. Да, ощущаю эмоции людей, да, эмоции пропитывают меня насквозь, находя во мне отклик, но потом возвращаются к людям назад. Как бы пропускаю эти эмоции через себя. Кстати, подобное качество, является наилучшей защитой от нервных срывов и диэнцефальных кризов. Любое негативное действие, направленное на меня не находит точки соприкосновения, а проходит на вылет, оставляя, правда, небольшой след. Но что такого значит этот след для меня, по сравнению с потоками эмоций окружающего мира?

Как уже заметил, перехват чужих эмоций не единственное мое умение. Точно также, могу вернуть те эмоции, которые обитают на данный момент во мне. Чувствую не только эмоции людей, ощущаю окружающий мир. Настроившись на восприятие и отключившись от вечно снующих вокруг человечков, могу почувствовать любую подробность пространства. Могу возвратить эмоции и трансформировать то, что зависимо от такого влияния.

Но у всего этого есть и другая сторона. Мне больно. Больно постоянно. Радость длится секунды, боль безгранична. И справится с этим позволяет только понимание того, что все эмоции мира — это не мое дело. Когда я это принимаю, то стремлюсь почувствовать себя самого. И когда у меня это выходит, понимаю, что на самом деле ко всему безучастен.

Обычная история на работе.

Опять наша бухгалтерша стерла свой пароль. Одновременно другая тетка никак не может заменить чернильницу в струйном принтере. И всем срочно, всем — сейчас, никто ждать не может, и мир перевернется, если вот прям тут все не брошу и не побегу вбивать заново пароль и одновременно не заменю картридж в другой комнате. Чернильницы менять — вообще не мое дело!

Еще неожиданно выяснилось, что бухгалтерия наша вообще никогда не сохраняла свои файлы на CD, ибо не умела. Это после того, как года три назад установил пишущие CD, обучил всех, а они регулярно заказывают себе пустые диски. Интересно, за каким лешим им эти болванки, ели там никто никогда не скидывал данные на CD?

Ну, почему опять всем нужен, и мне не дают даже перевести дух? Почему всегда одним и тем же объясняю одно и то же, и каждый раз заново? Люди, сначала подумайте, и прежде чем дергать меня, пошевелите разумом! Почитайте книжки, наконец. Вы же должны знать хоть что-то о том инструменте, с которым работаете без перерыва вот уже несколько лет? Даже если этот инструмент — компьютер. Задолбали все! Надоели! Это хуже, чем спам.

Жаль все мои помощники куда-то подевались, и опять один. Надоело! Почему должен отвечать за всех? Мне теперь что прикажете, и провода самому прокладывать? Как в том анекдоте? Черта лысого!

Работа, работа, работа, работа, работа... С редкими перерывами и короткими выходными. Так устал за этот год. Хочу в отпуск, и пропади оно все! В Крым хочу, в Карелию, в Петербург! В Европу — не хочу. И в Турцию не хочу, и в Египет, и вообще за бугор. Поеду поближе в этом году. Вот пойду сейчас и напишу заявление — с 27 июня в отпуске! И никаких компьютеров, никаких локалок с рабочими станциями, никаких серверов с кривыми редиректами, никакого Интернета, никакой Сети с ее ламерами, крекерами, чайниками и прочими ублюдками. Никакого хакинга и антихакинга.

На полтора месяца! Дожить бы.

Но иногда надо все-таки и отвлекаться.

С чего-то вдруг почувствовал сегодня сильное желание написать некий извращенный и ужасающий текст. Не то чтобы просто неприятный и эпатирующий, а такой, дабы у читателя щеку свело судорогой, волосы зашевелились, и в памяти надолго бы моя нетленка осталась. Но, при этом, и саспинс должен был быть. Как же без него-то? Низя! А то будешь сидеть, потеть, из себя чего-то вымучивать, а в результате — упс! И никакого саспинса, никакой интриги, просто описание ужасов, причем довольно занудное и неинтересное. Однако был, был у меня тогда саспинс! Вернее — мог быть.

Так вот. Сел значит за клаву, и давай ее родимую тыкать своими пальчиками. Тыкал ее, тыкал, пока запястья не заболели. Уже и некий текстик начал нарастать, и сюжетик стал развиваться и вырисовываться, как тут случилось страшное. Наверно если бы не это, то родил бы гениальное произведение малой прозы. Или начал рожать произведение прозы большой, с выходом в продолжение. Но не задалось. Не повезло мне, ибо планеты не так сложились, вспышка на Солнце аукнулась или сосед за стенкой чихнул — не знаю. Но что-то случилось, и муза меня покинула. Не сама, конечно, покинула, а вспугнули ее, прогнали.

Вдруг позвонил шеф и вызвал меня на семинар. А семинары у нас хорошие: сначала тягомотный доклад, а уж потом чай, кофей да и еще кое что, помимо чая. Наши женщины торты приносят, вкусности всякие, и мы так хорошо время проводим после семинара, что даже приятно. Веренее — не после, а в продолжение. А тут возьми, и покажи одна наша сотрудница на ноутбуке нашего шефа слайды, что из Парижа привезла. Двести фоток, и все с хайевым разрешением. Совсем мы расслабились, и размякли от этих удовольствий. А когда я, наконец, до своего кабинетика добрался, то смотрю на набранный уже текст, и противно мне как-то от него сделалось. Тошно стало. Это теперь знаю причину — музу вспугнули, а тогда-то не знал! Нет бы подождать очередного музиного появления, и продолжить. Когда-то она же должна вернуться? Пусть не завтра, но потом? Так нет. Взял и стер тот текст нафиг. Совсем стер, без возможности восстановления.

И нету у меня теперь ни желания, ни возможности, ни духу начать все заново. Я в шоке.

30. Ольга

Диалог онлайн: Helga — Felix_98:

Helga: Я в шоке! Шокирована. Посчитали что так лучше, хотя это очень сомнительное «лучше». Но теперь то остается только все это переварить... Больше ничего сделать нельзя... До сих пор отходняк не отпускает...

Felix_98: Что такое? Как заработала? Я про шок.

Helga: А шок заработала вот почему. Моему псу двадцать лет. Ему только на год меньше, чем мне. Когда позавчера вернулась домой, то застала его в ужасном состоянии. Ходит по квартире как в тумане, во все углы тыкается. Он уже давно подслеповат стал, да и глуховат к тому же. Все-таки преклонный возраст. Решила ему пасть осмотреть. Была шокирована тем, что там творилось. Но хуже всего, что обнаружила на нижней челюсти что-то очень похожее на злокачественную опухоль... Посовещавшись с моей подругой (она ветеринар), поговорила с родителями, и мы решили, что гуманней всего будет его усыпить, потому, как собака мучается и лечить в таком возрасте — только издеваться. Договорилась с хирургом на кафедре в ветакадемии, что привезу свою собаку на усыпление. И сегодня все уже кончилось. Мне только что об этом сообщили. И сейчас в шоке, потому что собаки уже нет. Он ушел, а я осталась в этом мире.

Felix_98: Сочувствую тебе... хочу сказать... Заводя собаку, очень привязываешься к ней. Если хочешь видеть глаза, которые ждут твоего возвращения вечером, то собака незаменима. Собаки живут 13-20 лет. Это если повезет. И ты знаешь, что твой друг не переживет тебя. Но больше же ничего нельзя было сделать. Для него это лучший исход.

Helga: Ты не все еще знаешь. У него уже не было жизни. Исходя из законов природы, на воле он бы уже давно умер. Ему было больно есть, больно пить, больно гулять, он плохо видел, почти ничего не слышал и постоянно спал... Решение об усыплении было самым гуманным и правильным. Мало того, что не успела последний раз его увидеть. Дело в том, КАК его «усыпили». Ему просто-напросто отрубили голову. Нет, все понимаю, с точки зрения биологии — это мгновенная смерть и он по идее ничего не успел почувствовать. И все-таки... с ужасом представляю как моему псу, с которым выросла, отрубают голову прямо по живому и меня передергивает! Но не так же... никогда не думала, что он вот так вот умрет. Для меня это вдвойне дикость, потому что моя лучшая подруга — ветврач. Хотя смерть, есть смерть. Ему теперь все равно, но вот мне от такого исхода жутко.

Felix_98: Как плохо... И как-то зверски, что ли. Экономили препараты? И главное — ЗАЧЕМ? Тебе рассказали?

Helga: просто... мне не понятна мотивация этого поступка. Не обвиняю. Но ведь был другой вариант. Я же хорошо знаю как «усыпляют» собак многие ветврачи. Самое простое средство — дитилин. Это миорелаксан, то есть он расслабляет мышцы, и животное не может дышать. В результате умирает от удушья. Дитиллином усыплять можно, но сначала нужен наркоз, рометар, например. Чтобы животное уснуло и во сне умерло, а не так...

Felix_98: А рометар — это что?

Helga: Такой препарат. Ветеринары его часто используют. В зависимости от дозы, рометар обладает успокаивающим, болеутоляющим, обезболивающим и расслабляющим действием. Давно свою собаку сама лечу… Вернее —  лечила, поэтому знаю. Я-то думала, что уж свою-то собаку, если придется, усыплю, как полагается, безболезненно. А не так же... И до меня еще мало доходит смысл, что его больше нет. А вот когда придет ощущение, что чего-то не хватает. Тогда...

Felix_98: Ты депрессируешь и у тебя приступ серой тоски. Эх, умел бы возвращать настроение тем, кто его потерял! Но могу только усугубить меланхолию. А терять это всегда тяжело и ничего уже не исправишь и не изменишь. Мне действительно искренне жаль. Что уж тут можно сказать? Все уже сказано. До меня.

Helga: Нет, не в этом дело. Понимаешь, просто устала терять любимых существ. Друзей, людей, зверей... Неважно. Устала, и не хочу так больше. А сейчас — меня еще и по полной задолбал мерзостный спам. Наш сисадмин справиться с ним никак не может, и этот «Центр Познания Истины» меня совсем уж добил. Меня уже трясет всю!

Felix_98: А, ЦПИ! Это да, проблема. Меня тоже достали уже, сил нет, все спам-фильтры обходят гады. Вот бы с их начальничком что-то случилось, будь он проклят! Умер бы, хоть что ли, для разнообразия.

Конец диалога

Вот поговорила с ним, и вроде бы легче стало, сама даже не знаю почему. Вроде ничего такого он не сказал, новых тайн не открыл и свежих мыслей не высказал.

Когда первый раз меня призвали на сайт этих темных дневников, я не пошла. А как-то потом зашла и нашла там себе хорошего друга, и стало спокойнее ощущать себя.

Говорят, твой дом там, где твоё сердце.

В детстве, когда деревья были большими, лужи глубокими, а все книги казались увлекательными, я была не я, а кто-то другой. Я тогда боялась темноты и искренне любила весь мир, и жить было так интересно и правильно. Но вот сейчас стало так, как не было, и быть не должно. И никто не прав и никто не виноват. Есть мнение, что мнений нет и быть не может. Как и собственных мыслей и суждений — все это переработанный опыт поколений миллионов живших до нас. Не надо мне плацкартного билета до детства.

В итоге, у меня два дома, и нет ни одного города...

Тем не менее, моя жизнь продолжается. Я практически разобралась в себе и кое-чему научилась. Моя покойная бабушка как будто бы стояла рядом со мной. Бабушкин код пока мне не поддается. Видимо, отсюда и пошла поговорка — «вот тебе бабушка и Хеллоуин».

Может к профессионалам обратиться? Тяжелые сны перестали меня беспокоить, но со своим парнем я больше уже не встречалась. Пару раз Димка все-таки звонил. Ныл, чего-то добивался и даже требовал, но я его так отшила, что он потом все-таки отвял. Интересно, надолго ли?

Прочитала Харуки Мураками — «Страна Чудес без тормозов и Конец Света». Странное впечатление от поразительного романа. Нереальное какое-то впечатление. Как после тяжелого гриппа. Не думала, что какое-то литературное произведение еще может произвести на меня столь неожиданный эффект. Люблю подобные книги. Заставляет думать, будоражит воображение и меняет течение мыслей. Вопрос в другом, а нужно ли менять, это самое течение? Или еще так: нужно или не нужно прыгать в омут? А может проще и полезнее сохранить спокойное и скучное существование? После прочтения опять вдруг обнаружила отсутствие у себя под рукой нормального чтива. Или наоборот — ненормального, это уж как на то посмотреть. Наверно придется ждать, когда кто-нибудь из друзей напишет книгу сам. Или не обязательно из друзей, можно и просто из знакомых. А можно и из таких знакомых, которые даже и не подозревают, что они мои знакомые, а думают, что они знакомые, но не мои, а чьи-то еще...

Опять пошел бред какой-то. Всяко бывает, но вот правильно говорили мне умные люди — не читай перед едой японскую прозу. И нате вам, вот оно, пожалуйста! Надо с этим завязывать, и переходить на более легкие формы литературы. Что-то типа Дэна Брауна или какого другого модного писателя, но уже нашего, российского. Имен называть не буду, а то обидятся еще. Или за рекламу сочтут.

Да, про Дэна Брауна. Читать имеет смысл только его знаменитый «Код да Винчи». Несмотря на язвительные нападки со всех сторон, книга стоит того, чтобы ее прочесть. Один раз. С нее-то я и начала в свое время знакомство с творчеством этого американического писателя. Причем я никогда бы не купила тогда его книжку, если б какой-то ватиканский кардинал не стал ругательски ругать этот роман. Шум подняли на весь мир, показали аж по всем телеканалам. О такой рекламе любой другой автор мог бы только мечтать. Ничего так книженция, только окончание вот дурацкое. Вообще — завершение романа, по-моему, для автора самое трудное дело. Начать-то просто, а вот хорошо закончить — тут у многих сразу проблемы. Да и у читателя уже трудности — жаль с героями расставаться.

                                  Часть вторая

31. Феликс

Как сказал старина Карлсон — продолжаем разговор.

Диалог онлайн: Helga — Felix_98:

Helga: Сразу проблемы, привет!

Felix_98: Привет! У тебя проблемы? У меня тоже! *жму лапу из солидарности* Что случилось?

Helga: Да, теперь уже фигня всякая, забей. А у тебя?

Felix_98: Тоже ничего. Обычная рутина. Спросить давно хотел. Сейчас стало модно носить такие женские штаны, что и ходить-то в них страшно — вся попа наружу вылазит. Тут одна бедняга руками их придерживала, когда в трамвай лезла. Как их вообще носят-то? Для меня загадка.

Helga: :))) Для меня — тоже. Я их не ношу. Тут с одной такой в лифте ехала, так у нее из штанов почти вся жопа торчала. И без белья! Меня чуть не вырвало!

Felix_98: Мне бы в такой лфт :) И еще одно. Ты случайно не в курсе, откуда пошла мода девушкам говорить о себе в мужском роде и все эти словечки — «мну» вместо «я» и прочее? Это когда возникло? А то я и не знаю.

Helga: Не буду утверждать, стопудово, но у меня есть гипотеза, что все завязалось с японского анимэ, клуба «Ранма». В Питере такой раньше был. А предлогом послужили темы лесбиянок и педиков в японских мультиках. Когда училась в последних классах, в школе, то наши девицы считали очень прикольным брать себе мужские имена из мульта про Сейлор Мун и приставать к другим девочкам с непристойными намеками.

Felix_98: А! Я и не знал! Надо же чего бывает!

Конец диалога

Когда пару-тройку лет назад в почтовые ящики моего компьютера начал мегатоннами сыпаться мерзостный спам от «Центра Познания Истины», я отчаянно сопротивлялся, ставил фильтры — а спамерюги умело их обходили, и это бесило еще сильнее. Интенсивность заспамливания была совершенно невиданной, и что самое странное, не спадала со временем. Вся страна стонала, не только я. А глава этого Центра не унимался. Поговаривали, что в этом Центре сидят просто больные и маловменяемые люди. Уж как только его не проклинали, не материли, не утюжили...

А вот как относиться к этому, лично мне не сейчас не очень-то и понятно:

Сообщение из сводки новостей сайта Interfax.ru:

«Вчера в Москве убит глава «Центра Познания Истины» Эдуард Семенигин. Как сообщил в понедельник «Интерфаксу» источник в правоохранительных органах столицы, тело руководителя предприятия «Центра Познания Истины» 36-летнего Семенигина было обнаружено накануне в доме 12 на Терской-Ямской улице. Установлено, что смерть наступила от закрытой черепно-мозговой травмы и множественных ушибленных ран головы. По факту убийства возбуждено уголовное дело. Представитель СКП РФ по Москве Алексей Барметов заявил, что правоохранительные органы не располагают информацией о связях убитого в преступном мире».

Конец сообщения

Если бы этого Эдуарда Семенигина просто отдубасили, или розгами на Красной Площади выпороли прилюдно, то это было бы просто смешно. Но его не выпороли. Его убили. Есть мертвый человек, зверски забитый насмерть, судя по тому, что травмы закрытые. Кто-то сильно пожелал ему смерти. И как-то не получается хихикнуть — поделом, мол, потому что насмерть — это не поделом. С другой стороны, может, спамеры призадумаются теперь — ведь вычислить-то их вполне реальное дело?

Вдруг стало страшно. Ведь это я ему пожелал смерти.

И куда делось мое чувство юмора? Может, и не было его никогда? Снова мрачные идеи и угрюмые мысли... Следите за своими желаниями, возможно, они исполняться. Будьте осторожны!

Настроение: успею-неуспею-успею-неуспею-успею-неуспею...

Ну, вот опять начинается это самое — успею или не успею. Моя жизнь в последние несколько недель превратилась в «ромашку», где на лепестках написано — «успею» и «не успею». Как же это уже надоело! Надеюсь, что причина этой «ромашки», оправдает мои ожидания, и окупит собой все потраченные нервы.

Уже к концу дня, где-то в пять тридцать, неожиданно вызвали к нашему директору.

—  Вызывали? Здравствуйте!

—  Да, Феликс, я хотел Вас видеть, — тот факт, что шеф обращался ко мне на «вы» ничего хорошего мне не предвещал, — как вы себя чувствуете? Присаживайтесь. Вы ведь с понедельника в отпуске?

—  Да, а в ночь с субботы на воскресенье уезжаю. А вы — против?

—  Я-то не против, но тут вот какое дело. Вы же знаете, что нам еще не доделали оптический кабель?

—  Знаю. Еще не заварили концы. Мне сегодня звонил менеджер из КОМКОРа и сказал, что бригаду перебросили на другой объект, и они только в среду могут быть у нас.

—  Так, — гендиректор сделал многозначительную паузу, — и что вы предлагаете?

—  Я? Ничего не предлагаю. Сережа меня заменит.

—  Мы бы хотели, что б вы сами проследили за выполнением работ, — директор нервно крутил в руках дорогую подарочную авторучку, — сами, понимаете?

—  Иными словами, вы хотите опять сдвинуть мой отпуск?

—  Мы бы очень вас просили. За это получите отгулы. Хотя вы умудряетесь гулять не выходя из своего кабинета.

«Вот ведь зараза какая! Знает же, что я не смогу сослаться на трудовой кодекс и свое желание отдохнуть. Намекает мне на ту девицу и на мое нарушение трудовой дисциплины. Хоть бы он провалился со своей работой! Я уже устал, у меня разваливается личная жизнь, а этот старый пень сдвигает мой отпуск! Он же теперь с меня не слезет, сволочь такая! На него до конца его дней пахать буду. Хоть бы с ним чего случилось, хоть бы помер, что ли для разнообразия!»

—  Я же билеты только завтра могу сдать. Деньги потеряю, со своей женой не встречусь. Она уже скоро будет там...

—  Вы женаты?

—  Почти. Можно сказать, что да.

—  Мы премию дадим. И отгулы.

—  Двойные?

—  Ну... — директор глянул на календарь, — там у нас что, август... Хорошо.

—  Я уж заявление напишу, на отгулы? А вы подпишите? А?

—  Заявление... — Юрий Дмитрич слегка поморщился, — вы что, моему слову не верите?

—  Верю, конечно. Но так, для порядка и для памяти. Так как? Я напишу?

—  Хорошо, пишите. Завизирую...

Ну, слава создателю! Наконец-то можно идти домой.

Пока я был на работе, сумасшедший дед с девятого этажа вывалился из окна. Разбился насмерть, причем умер мгновенно. Лететь долго, а внизу асфальт все-таки.

32. Ольга

…Все-таки я люблю краситься. Успокаивает. А вы любите делать макияж? Лично я обожаю такое занятие! Когда мне плохо — начинаю краситься. Сейчас я уже не скучаю, и меня уже не глючит в пустой квартире. Но опять что-то произошло. Я не знаю, что мне делать. Матери позвонить? Нет. Сама разберусь. Самое тяжелое в этой жизни — это взять ответственность на себя. Не за выполнение пятилетки, и не за тех, кого мы приручили, нет, а за собственную жизнь. Решать чужие проблемы мы умеем — благо, делаем это каждый день, а вот свои...Нужно просто начать. Проснуться однажды утром, или остановиться в переходе метро, или еще как, и просто понять: за все в своей жизни ты отвечаешь сам. И принять обратную сторону: за жизнь другого человека, пусть даже самого близкого, отвечает лишь он сам. Это бывает больно и страшно, но после этого легче жить.

Вчера позвонил наш главный, и велел быть сегодня с самого утра. Мои вялые попытки отбояриться сославшись на учебу и обязательное присутствие на семинаре по профильному предмету ни к чему не привели. И вот я еду час-пик в переполненной маршрутке. Пару раз попадали в пробки. Тащились медленно, мне уже отзвонили по мобильнику, спрашивая, скоро ли я изволю появиться на рабочем месте. Чтобы как-то отвлечься, я совершенно бессознательно прислушивалась к разговору какого-то представительного дядьки со своим, видимо, сыном лет трех.

— Пап, а пап! А что такое прозелитизм?

— Где ты слов-то таких нахватался? — явно думая о чем-то своем, рассеянно отозвался папаша. Мужик смотрелся в общественной маршрутке как-то инородно и чужеродно, видимо привык путешествовать на своем личном транспорте.

— А вчера к нам в садик пришел такой смешной дедушка с бородой и в длинном черном платье. Как у мамы, только с рукавами. И крест у него был большой и снаружи! А подол у него в глине измазался, когда он вышел из своей машины и мимо лужи шел!

—  Да? — папаша слегка оживился, — и что он сказал?

—  Он много сказал. А еще он сказал, что прозелитизм — это прерогатива нетрадиционных для России конфессий. А что такое — прерогатива нетрадиционных конфессий?

—  Кошмар какой, до чего дошло... — пробормотал себе под нос представительный мужик.

—  Ну, пап!

— Помнишь, мы сказку Пушкина читали? «Сказка о Попе и его работнике Балде»? Это дядя в платье называется священник, или поп. Священник работает в церкви, он там главный. Он знает очень много трудных и непонятных слов, и за это ему платят деньги.

— Он гендиректор церкви?

— Ну, почти гендиректор. Так вот, прозелитизм — это когда поп одной церкви выходит к людям другой церкви, начиная рекламировать свою и критиковать конкурентную.

— Как ваш директор по рекламе и связям с общественностью, да?

— Ну, да, можно и так сказать...

Все весело засмеялись, только не я. Я никак не могла забыть свалившуюся на меня информацию. Прочитать бабушкин код неожиданно помог Феликс — тот самый витруальный знакомый. Он оказался компьютерщиком, и когда я прислала ему один столбик чисел из бабушкиных записей, он предположил, что это — книжный код. Первые три цифры — номер страницы, потом — номер строки, потом — номер буквы в строке. Еще он посоветовал брать только те книги, где больше шестисот страниц, поскольку в коде присутствовало число, начинающееся с шестерки. Не имея шифровальной книги ничего прочитать невозможно — все буквы могут быть разными.

Я тогда логично предположила, что ключом будет одна из бабушкиных книг. Все ее книги остались у нас в гостиной, в большом стеллаже во всю стену. Методом перебора, (а на это ушло много времени) я нашла шифровальную книгу. Сначала ничего не могла понять. Прочитала первое слово — «запись» — а дальше шла какая-то полная ахинея. Я не сразу сообразила, что пробелы и знаки препинания тоже нужно учитывать. Тогда все стало на свои места.

Для шифровки бабушка использовала первый том «Войны и мира». Сколько же труда она потратила, чтобы скрыть от случайного свидетеля свои записи, я даже представить себе не могла. Интересно, а мама прочитала это, или нет? Наверное, все-таки прочитала. Ни за что не поверью, чтобы моя мать, с ее головой, оставила без внимания загадку лежащую у нее под самым носом, в ее письменном столе. Скорее всего, она давно уже перевела этот текст, убедилась, что у нее не получается исполнение, и уничтожила перевод. Может, напрямую спросить ее об этом? Нет, не буду. Это — ее тайна, и пусть таковой останется. А я теперь справилась сама и уже надолго запомню сегодняшний день.

33. Феликс

Сегодняшний день начался с одного малоприятного события. Вхожу в метро и прикладываю, как водится, карточку к турникету. Загорается зеленый огонек, и преспокойно иду на автопилоте дальше, как меня прихлопывают ограничители, и играет известная всем музыка. В непонимании иду опять — ведь зеленый же был! И прохожу. Вдруг позади слышу жуткий мат. Поворачиваюсь и вижу злющее лицо какой-то тетки — прошел вместо нее. Но, несмотря на этот случай, на работу пришел все-таки раньше обычного.

Я не суеверен, но почему-то счел это дурным предзнаменованием.

У дверей Старого Дома, за турникетом, сидел наш новый охранник — Володя — слегка придурковатый парень, но вполне безобидный и даже, по сравнению со старым хрычом — отставником Гаврилычем, — в чем-то даже интеллигентный.

—  Э, Феликс Михалыч, вас к генеральному просили, как придете, зайти.

«Вот оно! Начинается!» — с ненавистью подумал я.

—  А зачем?

—  Я-то почем знаю? Просили — передал.

—  Спасибо Володя...

Выругавшись про себя, отправился в сторону приемной нашего гендиректора. Лилька сегодня почему-то отсутствовала. Без стука, отворив дверь шефского кабинета, я, на всякий случай, принял виноватый вид и поздоровался:

—  Здравствуйте, Юрий Дмитрич.

—  А, пришел? В Питер поедешь! — Вместо приветствия прям с порога, огорошил меня шеф, — вот деньги, бегом на вокзал, купишь на какой-нибудь сегодняшний поезд. Уж пара-то мест всегда должна быть. И — давай! Быстро! Одна нога здесь, а другая знаешь где?

—  А зачем в Питер, Юрий Дмитрич? Да еще так срочно?

—  Г#243;тов своих будешь снимать! Питерских! Там концерт одной музыкальной группы, так они все туда и придут. Вот получи — билеты тебе. На две персоны! Персона-то твоя как? Елена кажется? С собой прихвати.

—  Анжела...

—  Анжела? — удивился шеф. — А я думал Елена... Или это у Сергея — Елена...

—  А что за группа, Юрий Дмитрич?

—  А хер ее знает... У меня вот тут записано где-то... эта... Ламимоза, какая-то.

—  Может, Lacrimosa? — обрадовано догадался я.

—  Во-во. Лакримоза. Там своих готов всех и увидишь.

—  Так моих или Питерских? — почему-то спросил я.

—  Ты это брось, — погрозил пальцем шеф.  — Всяких увидишь. Послезавтра чтоб фотографии у меня на столе!

—  А в Москве готов снять нельзя? — спросил я в тщетной надежде, что ехать все-таки не придется.

—  Нельзя! Их сегодня в Москве гонять будут. И завтра. Мне знакомый милицейский майор сказал. Да и уедут самые активные в Питер на эту твою... забыл опять... А материал мне еще вчера нужен был.

—  Так из Интернета же фотки скачать можно. Войдите на какой-нибудь готический сайт, и скачайте с любого трушного готик-пати. А если нужны с высоким разрешением, тогда можно…

—  Чего-чего? Ты давай, это, жаргонизмы свои побереги. Понадобятся еще. Всё на сегодня! Ты еще тут?

Домой я доехал быстро. Повезло с пробками. Анжела сидела на диване поджав под себя ноги, и разглядывала очередные черные ботинки. «Гады», как молодые их называют. Делала она это внимательно, и сосредоточенно, словно эскулап, обнаруживший новую неизвестную болезнь у некредитоспособного пациента. На девушке были одни только черные полупрозрачные колготы, аппетитно облегающие ее ниже пояса.

—  Ну, подруга, дней моих суровых, — спросил я, разглядывая ее грудь, — хочешь на халяву в Питер смотать на один день? Ночь — туда, ночь — обратно. День там. Билеты и все расходы оплачивает моя фирма. Ну, как?

—  А что там? — вяло и без всякого интереса, сказала Анжела, зачем-то натянув на себя черную майку. — Я, кажется, уже просила, никогда так меня не называть. Не тронь Пушкина! А нафиг в Питер? Че там щас делать-то?

—  Лакримоза твоя там выступает завтра. Босс послал сделать фотосессию. Билеты дал, вот, смотри!

—  Ты и твой босс, вы что, оба дураки?

—  Оба. А ты-то откуда знаешь? – иронично спросил я.

—  По твоим рассказам и вот по этому, — Анжела ткнула пальцем в билеты, данные мне шефом, — Лакримоза вообще в Питер не приедет в этом году! И где тут про них написано? Это — просто билеты в Блэк Клаб.

—  Почему? — не понял я.

—  По кочану! У Лакримозы все расписано на годы вперед, и Питер в планах пока не значится! Вот в Москве они скоро уже будут — через неделю. И потом, — Анжела заерзала, устраиваясь поудобнее на поджатых под себя ногах. Ее круглые коленки соблазнительно выглядывали из-под длинной, как юбка, черной майки, — Лакримоза, в основном, студийная группа, они очень неохотно выступают на сцене и всегда с большой рекламой.

—  О, как! — восхитился я. — Вот так живешь, живешь и не знаешь, что в мире делается!

—  Интернет надо читать! И перестань повторять одни и те же поговорки! От этих твоих словечек меня уже блевать тянет! Ты в Инете-то что делаешь?

—  Работаю, — буркнул я, не скрывая недовольства.

—  Работаю! В Инете! Уже смешно!

—  Так ты едешь со мной? — раздраженно спросил я.

—  Еду, почему нет? Только сначала позвоню своей питерской подруге, чтобы было у кого шмотки бросить.

—  Зачем? — не понял я, — ведь на один день же едем!

—  Ты — ничего не понимаешь! Люди не виделись давно, ясно тебе? Только забегу к ней ненадолго, а потом к тебе присоединюсь. Лан, я щас звоню, а ты там пока наши сумки собери, так и опоздать можно.

34. Ольга

Так и опоздать можно, если ко всему относиться слишком серьезно. Еле успела до закрытия метро. Сегодня меня попытался совратить дедуля лет восьмидесяти. Отвратительно блин! Сказал, что умеет гадать по руке, по предплечью, по плечу, по ноге и так далее. Только удобнее все это проделать без кофточки и у него дома!

Дура я, что остановилась на его вопрос — «Девушка, а можно у вас спросить?» надо было проигнорировать, и все. Нет, дура — это еще очень мягко сказано. Дура — глупая, а я, как показал эксперимент, не глупая. Я — идиотка и кретинка. Вчера полдня потратила на решение задачки, присланной Феликсом — чтоб его за это черти взяли! Такую заразу мне подсунул, надо же было столько времени впустую угрохать!

Альберт Эйнштейн, когда придумал эту задачку, почему-то предполагал, что девяносто восемь процентов жителей Земли будут не в состоянии ее решить. Но я — решила! Вот условия:

1. В ряд стоят пять домов разнообразного цвета: красный, зеленый, белый, желтый и синий.

2. В каждом доме живет человек разной национальности: Немец, Швед, Датчанин, Норвежец и Англичанин.

3. Каждый из этих людей имеет привычку пить один напиток, курить одну марку сигарет и держит у себя дома какое-то одно не похожее на других домашнее животное.

4. Каждый из них уникален в пределах этой группы — напиток, марка сигарет и животное не повторяются!

Требуется определить: кто держит рыбку?

Подсказки, включенные в условие задачи:

1. Англичанин живет в красном доме.

2. Швед держит собаку.

3. Датчанин пьет чай.

4. Зеленый дом налево от белого и...

5. ...его жилец пьет кофе.

6. Курильщик Pall Mall держит птичку.

7. Жилец дома, находящегося в середине пьет молоко.

8. Жилец желтого дома курит Dunhill.

9. Норвежец живет в первом доме.

10. Курильщик Marlboro живет рядом с владельцем кота.

11. Владелец лошади живет рядом с курильщиком Dunhill.

12. Курильщик Winfield пьет пиво.

13. Дом Норвежца — рядом с синим домом.

14. Немец курит Rothmans.

15. Курильщик Marlboro живет рядом с тем, кто пьет воду.

Логику рассуждений я излагала, наверное, часа полтора. Выглядело это примерно так. Норвежец в первом доме, значит второй дом — синий. Зеленый дом — или третий или четвертый, поскольку первый и второй исключаются. Если зеленый дом в середине, то его владелец должен пить кофе, а он пьет молоко, потому зеленый дом — четвертый. Белый — пятый, красный — в середине, то есть — третий. Итак: первый — желтый, второй — синий, третий — красный, четвертый — зеленый, пятый — белый. Англичанин — молоко, красный дом. Норвежец — желтый дом, Dunhill значит, владелец второго синего дома держит у себя лошадь. Про пятый белый дом нам пока ничего не известно. Предположим, там живет человек, который пьет пиво и курит Winfield, тогда датчанин живет во втором доме, ибо в первом норвежец, а про напитки жителей остальных домов нам уже все ясно.

Курильщик Marlboro живет рядом с человеком, который пьет воду и рядом с человеком с котом. Курильщик Marlboro точно не англичанин — про соседей уже известно, что пьют

Второй дом — синий, датчанин, чай, а четвертый дом — зеленый — кофе. Похоже это датчанин. А воду пьет норвежец, англичанин держит кота.

Немец курит Rothmans. Ему осталось место только в третьем доме, поскольку жильцов первых трех домов мы знаем, а жилец последнего курит Winfield. Остался швед. Он вроде как живет в пятом белом доме, держит собаку, пьет пиво и курит Winfield.

Без живности остались первый и четвертый дома. Курильщик Pall Mall держит птичку. Значит это не норвежец — он курит Dunhill, и не англичанин — у него кот. Сигареты англичанина пока нам не известны. И не немец — он курит Rothmans! Где ошибка?

Вспомним: курильщик Marlboro живет рядом с человеком, который пьет воду и рядом с человеком, у которого кот. Все встает на свои места, если человек с котом и человек пьющий воду это один и тот же человек! И этот человек — норвежец. Тогда получается, что курильщик Pall Mall и владелец птички — англичанин.

Итак, у меня вышло: первый дом — желтый, там обитает норвежец, он пьет воду, курит Dunhill и содержит кота. Второй дом — синий, там живет датчанин, пьет чай, курит Marlboro и держит лошадь. Третий дом — красный, проживает там англичанин, покуривает Pall Mall и дома у него живет птичка. Пятый дом — белый, живет в нем швед, пьет пиво, курит Winfield, а его питомец — собака.

Четвертый дом — зеленый. В нем живет немец, напиток у него кофе, марка сигарет Rothmans, домашнее животное — рыбка!

35. Феликс

Домашнее животное — рыбка — это всегда хорошо и удобно. Ее не надо регулярно выгуливать и менять наполнитель для туалета. Правда, ее надо кормить и следить за водой, но тут можно делать перерывы в три — четыре дня. Зла не будет. Хорошо, что дома не за кем ежедневно ухаживать. Можно сорваться, и умотать в другой город.

Я люблю Петербург, и в этом нет чего-то оригинального и своеобычного. И как следствие — люблю туда ездить. Но вот беда — терпеть не могу вагонный быт. Ночь в душном шкафу, под громким названием — «купе», где едут еще три человека это — не для моих нервов. А если попадется какой-нибудь говорун? Или развеселый алкоголик? Или дядька храпеть будет всю ночь? А капризные дети? Альтернатива небогата — самолет или дневной сидячий поезд.

В первом случае приходится ехать в аэропорт, регистрироваться, сдавать багаж ну, и все прелести. Потом — полтора часа лету, а из Пулкова — на автобусе. Но и тут проблема. Для меня вообще является загадкой исступленный рост цен на билеты «Аэрофлота» за последний год. Например, на линии Москва-Петербург цена билета туда-обратно выросла за год почти в два раза!

Во втором варианте приходится сидеть несколько часов, утомляя задницу, да и день практически весь на фиг пропадает. Про плацкартные вагоны вспоминать вообще не будем. Говорят, есть еще и сидячие ночные, но это — жесть, это для любителей особого экстима. Сам не пробовал, и не попробую уже никогда — нет такого желания.

Итак — кроме ночного поезда, других реальных вариантов не имеется. А ночные поезда — они ведь скорые. В смысле быстрые. Почти как дневные. А раз так, то и приходят они рано. Иногда слишком рано, в шесть часов, например. Для человека, привыкшего вставать в десять, это — мрак.

Есть, правда, еще один поезд. Мой любимый. Отходит в полседьмого вечера, а в одиннадцать того же вечера — уже в Питере. Но вот беда — любимый этот поезд не у меня одного, а посему билеты на него купить бывает трудно и дорого. Хорошо хоть ходит он каждый день. Вот и приходится мне, грешному, терпеть вагонный быт и вставать в шесть часов утра.

Но на сегодня был только плацкарт, и выбирать вообще не приходилось.

В Северную Столицу мы прибыли в полседьмого утра. Еще в поезде, перед выходом не платформу, засунул свой маленький складной мобильник за голенище высокого ботинка-«гада», так, на всякий случай. Поездка прошла почти без происшествий, если не считать, что пока мы раскладывали постели на полках, одна милая бабуля, вся черная, как монашка, достала из авоськи икону и начала тыкать ее нам в лица, что-то при этом злобно бормоча и причитая...

В Питере, пока Анжела «ненадолго» забежала к своей приятельнице, я пошел шататься по городу. Мы договорились встретиться на станции метро — Площадь Александра Невского, и время у меня было навалом. Посетил знакомые и любимые места. Поглядел на Неву, на страшных шемякинских сфинксов, с ободранными до костей лицами, на чаек, дефилирующих по гранитному парапету. С набережной свернул на Литейный, прошел мимо «Большого Дома» и медленно отправился в сторону Невского. У Московского вокзала купил мороженное, перешел площадь и пошел по Лиговке. В старейшем культовом магазине «Кастл Рок» («Castle Rock» — Лиговский проспект, дом 47) мною были приобретены такие нужные в каждом хозяйстве готичные атрибуты как анки, величинами более смахивавшие на открывалки для пива, постеры, так любимой Анжелой группы HIM, и пара шипастых напульсников. Еще хотел сходить на Думскую в «Preedoo Rock» (Думская, д. 9 — напротив Гостиного Двора) но не успевал, и решил не ходить туда вообще.

Не зная, куда девать свои покупки, нацепил приобретения на себя.

Удивительно, но Анжела не опоздала. Наверное сказался стресс от смены обстановки и ночь в плацкартном вагоне. Мы встретились в метро так, как будто не виделись уже полгода. Почему после этого нас не забрали в милицию — до сих пор понять не могу.

Вслед за тем мы отправились на сам праздник. Названия праздника я уже, к своему стыду, не помню. Но точно это был не «День Города» и, по-моему, не «Алые Паруса». Сначала посмотрели на безумных тинэйджеров, которые на велосипедах выделывали всякие штуки и трюки, потом — на бодиарт, потом на то, как какие-то ненормальные граффитисты покрасили первоначально допущенное для этого место, потом перекинулись на плакаты, рекламы, дорожные знаки, кое-где рисовали даже на асфальте и друг на друге. К нашему невыразимому изумлению, героические милиционеры на первых порах освободили нас от наблюдения всяких гопников с пивом, так как алкоголь и гопники были запрещены. Много было разнообразных прикольных субъектов, например, с носками на головах или в противогазах. Подруга загрустила, что не взяла с собой и не надела свою любимую хореографическую юбочку. Я ужаснулся, представив ее в балетной пачке, кожаных джинсах в обтяжку и готских башмаках до голени!

Мы фантастически устали, проведя там без малого пять часов, зато сделал кучу классных снимков. С одной стороны — утомительно. А с другой — узнал много нового о людях, с которыми доселе не имел почти ничего общего.

Потом мы пошли в Black Club — Полтавская улица, дом — не помню уж какой именно. Историю этого места я откуда-то знал. Осенью девяносто девятого года, когда здание в очередной раз сменило владельца, аборигенное население подумало с облегчением — «Наконец-то, дожили! Свалку под окнами уберут!» Мало кто тогда мог и допустить, чем для них окончится эта «уборка». Клуб открылся двадцатого сентября две тысячи второго года, но еще в мае судьба его была не безоблачна и висела на ниточке. По словам организаторов, крепкая уверенность появилась лишь тогда, когда появились сортирные кабинки. Вот тут все и уразумели — назад дороги нет — клубу быть, и это уж точно! А с осени две тысячи второго года Black Club начал деятельное продвижение ночных готик-пати.

Мы решили пробыть в Black Club'е до упора, а после сразу же отправиться на Московский вокзал.

Поначалу нам в этом клубе показалось очень даже классно. И знакомых встретил просто до кучи. И откуда я столько народу знаю? В партер там возможно было пройти в течение двух часов с открытия, потом не пускали. Мы ушли оттуда, потому, как очень хотелось пить, а воду подвезли только к восьми вечера. Цены, мягко говоря, кусались. Группы порадовали, звук не очень, но слушать было можно. ЕБМа вообще не было — по крайней мере, не было с девятнадцати до двадцати двух, пока мы там были. Кто не знает, ЕБМ (электро боди мьюзик) — в то время наиболее популярное течение в постиндустриальной музыке — представляет собой жесткий танцевальный или маршевый ритм при примитивнейшей зацикленной мелодии. Отсутствие ЕБМ было просто бальзамом на мои уже весьма уставшие от этого мозгодробительства уши, за что ди-джеям, естественно, отдельное спасибо — практически вся музыка оказалась вполне мелодична. Только вот вокалистка там... недурственная, да — такая пусенька! Но монодиапазонные голоса — это наверно уже не для меня. Им надо бы взять исполнительницу с сопрано — тогда будет идеально просто. Ужаснула какая-то девица необъемных габаритов в прозрачной юбке и стрингах. Все-таки комплексы по поводу личной внешности — вещь крайне полезная для окружающего общества.

Готы как всегда танцевали неумело и отвратительно. Кстати, замечено — чем интереснее музыка, тем хуже выглядят танцы. В этом смысле нелюбимая мною ЕБМ — панацея, под нее все дергаются одинаково. Потом выступали всякие кошмарные группы вроде «Castles-96», потом — «Black deadmen», а еще потом пошла просто диджейская музыка, тут и мы тоже стали дрыгаться. Обнаружил в себе непреодолимое желание танцевать — наверно сработало полнолуние. Давно так не отрывались. Анжелку очень удивило и обрадовало, что оказывается, не только у нас в Москве, но и в Питере полным-полно стильных и красивых людей, в особенности предположительно мужеского пола.

Часов в десять вечера события стали разворачиваться с голливудской быстротой. Сначала меня до ужаса перепугала некая налысо бритая девушка с пирсингом, которая колбасилась ближе к выходу. Она вдруг резко упала и, по-моему, очень сильно ударилась головой об пол. Тут же почувствовал знакомые симптомы, быстро проглотил таблетку и запил глотком «Акваминерале». Хотя на девушку в первый момент никто не обратил особого внимания, я попросил у Анжелы ее мобильник и вызвал «скорую». Ожидая чего-то очень нехорошего, сунул подруге свой «Nikon» вместе с очками, велел быстро искать выход и срочно валить отсюда. Причем, сразу же идти на вокзал и уже там дожидаться нашего поезда и, даже если я не приду, ехать в Москву. Я ей строго-настрого запретил обращаться к местным властям, что бы такого ни случилось, и умолял передать завтра камеру с рук на руки моему шефу. Кто-то мне говорил, что по версии питерской милиции, фотографировать в общественных местах без письменного разрешения властей на проведение съемок оказывается нельзя. А клуб — вполне из себя общественное место, и если уж захотят придраться, то повод будет. Камеру лучше обезопасить.

Когда приехала «скорая», бритую девушку уже били судороги. Вокруг нее стояло несколько готов, которые абсолютно не знали, что им предпринять и как себя вести. Медики быстро сориентировались, что-то там сделали и музыку остановили. Потом прибежали еще какие-то врачи с несколькими чемоданчиками и всем велели перейти в другой зал. В другом зале вся толпа стояла и ждала — что будет? Почему-то их ужасно волновал только один вопрос — кто именно вызвал медпомощь? Как я понял из своего состояния, девушка скончалась. Через какое-то время в клубе возникла бригада милиции, и велела помещения никому не покидать. Все естественно сразу же ломанулись к выходу.

В конце концов, выяснилось, что на улице, недалеко от выхода стоит компания гопников с арматурой и обрезками водопроводных труб. Ничего не говоря, эта группа набросилась на вышедших из клуба и начала месить готов и всех, кто был в черной одежде. Минут через пять, а может и меньше, как по команде вся банда испарилась, и их место заняла пара милицейских УАЗиков а за ним возникла толпа ментов в брониках и с дубинками. По рассказам знакомых я слышал, что служивые в таких случаях не церемонятся. И точно. Всех нас, несмотря на травмы и повреждения, запихали в те самые УАЗики и доставили в какое-то мрачное помещение со стальной решеткой, предварительно отобрав мобильные телефоны, да и вообще все, что было карманах.

Я пытался протестовать, но в качестве бесплатного дополнения получил хороший удар резиновой дубинкой по хребту.

Потом нас начали таскать по одному к следователю. Меня тоже допросили, причем лепили какую-то чернуху и шили наркотики. Почему наркотики? Откуда? Я так и не понял. Наконец все успокоилось. И когда обстановка более-менее утихла, а компания смирилась с происходящим и покорившись судьбе, я незаметно вытащил из ботинка свой минителефон и прижал ногтем кнопку «7». Через несколько секунд на той стороне сняли трубку, и я услышал молодой женский голос:

—  Да? Это кто?

36. Ольга

—  Да? Это кто? — спросила я.

—  Это Феликс из Москвы. Твой «виртуальный» друг.

Неприятный, как мне сначала показалось, и какой-то немного запинающийся глуховатый мужской голос. Какого черта? Не знала, что и ответить, поэтому просто молчала.

—  Э! Алло! — не унималась трубка.

—  А почем я знаю, что это ты? — выдала я первую пришедшую на ум фразу, чтобы ответить хоть что-нибудь внятное.

—  Наш последний виртуальный диалог. Моя фраза — «надо же, чего бывает».

—  А в какой фирме я работаю? — я уже не сомневалась, что это действительно он, но все-таки хотела еще проверить.

—  «Экосервис». Знаешь, я хоть и неподалеку, но не могу сейчас долго разговаривать.

Он что, здесь? У нас? В Питере?

—  Феликс? Ты? Ты где?

—  В обезьяннике! — сердито сказал глуховатый голос.

—  Чего? — не поняла я. — В каком обезьяннике?

—  Тут почти все готы, кто был в этом Блэкклабе. Нас сначала хорошенько отдубасили, а уж потом увезли в ментовку. Боюсь, посадят ни за что. Может твое незаконченное юридическое как-то поможет мне выбраться отсюда?

—  Ты не знаешь, случайно, номер отделения милиции?

—  Откуда? Знаю только, что везли очень недолго, всего минуты три наверное.

—  Похоже тридцать шестое, — соображала я, вспоминая месторасположение злополучного клуба. — Я сейчас, только не уходи никуда.

—  Ага, даже не уговаривай...

37. Феликс

—  Ага, даже не уговаривай... — сказал я, и прислонился к нечистой и неровной стене ментовской клетки.

Потом я опять спрятал телефон и приготовился ко всяким разным другим неприятностям.

Мне тогда оставалось только ожидание. Это не совсем то занятие, что можно кому-то рекомендовать. Мне, например, оно совсем не понравилось. Да и его окончание тоже. Вам известно, что кроме начальной встречи никогда не будет у вас другого шанса произвести на кого-нибудь первое впечатление, с которого и начинают строиться отношения с людьми? Нет, не будет, и это уже закон природы. Когда я, грязный как черт, в синяках и ссадинах, вышел из отделения милиции, она меня уже ждала.

Увидев мою потрепанную личность, она сначала опешила. Выразительная девушка с ярко-рыжими волосами, одета в сильно линялые синие джинсы и темную, почти черную  водолазку. На ногах — белые кроссовки.

—  Это ты?! Блин... нужно было сразу же мне звонить! Ты чего молчишь? Тебе там голосовые связки не повредили, пока я выручала тебя?

—  Не-е-е-т. Немного засмотрелся.

—  На что?

—  На тебя, — сказал я и заставил себя посмотреть ей прямо в глаза. — Завораживаешь.

—  Я смущена, — она утрированно улыбнулась. — Ты сейчас куда?

—  На вокзал, — обреченно буркнул я. — Мне нужно в Москву. Вдруг в кассе есть билеты на ближайший поезд?

—  Сейчас у нас полтретьего ночи. Если мне не изменяет память, то ближайший поезд будет через полчаса. Может билеты и есть, и ты даже успеешь, но поезд уже последний. Следующий будет только днем, где-то около часу дня. И потом, тебя, наверное, вообще не пустят в вагон.

—  Почему это? — не понял я.

—  В таком виде? Ты на себя посмотри! Да и попахивает от твоей одежки не лучшим образом.

—  Так что же делать?

—  Идем ко мне, — уверенно произнесла девушка.— Приведешь себя в порядок, лицо умоешь и одежду почистишь. Поедим. Уедешь потом дневным поездом.

—  А удобно ли? — внезапно испугался я.

—  Хватит мяться, я этого терпеть не могу, — вдруг рассердилась она. — Мы же все равно хотели встретиться в реале? Ну, вот и встретились. Пошли ко мне.

—  Так как тебе удалось меня вытащить?

Чувствовал я себя если и не полным идиотом, то весьма близко к тому. Феномен катастрофической и резкой утраты способности к мыслительной деятельности у мужчин в присутствии молодых и красивых женщин замечен давно, и стал уже штампом в литературе. Но тут было еще одно обстоятельство, лишившее меня возможности нормально соображать. У нее были длинные волнистые темно-рыжие волосы, отливавшие медью, карие глаза и внимательный изучающий взгляд. Стоит ли говорить, что она была точной копией моей знакомой из прошлого? Как? Почему? Ведь она должна только родиться или быть совсем маленькой? Но это была она. Та ведьма.

Я шел к ведьме. Шел рядом с ней по ночному Петербургу и размышлял о своей спутнице, которая вела меня к себе. По дороге я старался вспомнить, что мне стало известно про ведьм из разных прочитанных за последнее время умных книжек.

Ведьмы были почти всегда. С незапамятных времен. Ведьма — это от слова ведать, то есть знать. Их иногда еще называют знахарками, что происходит от того же знания. Знахарка, ведьма, ведунья — это та, кто ведает и много знает. В далекие времена, когда врачей еще не было, а люди уже были, их нужно было лечить. Поскольку они иногда болели и от этого часто умирали. Да и ранились регулярно — то на охоте кто пострадает, то в стычке с соседями травму получит. А для лечения нужны были и лекарства и знания, что и передавались по наследству — от матери к дочери. Но не все могли стать ведьмами. Для этого требовались особые способности, передаваемые и наследуемые на генетическом уровне.

Мужики подобными пустяками обычно не интересовались — знахарство, как правило, было женским делом. Да и скрупулезность требовалась в этом занятии, лицам мужского пола пока недоступная. И если всякие высшие дела — вызов дождя, подготовку к севу или охоте, а также обеспечение хорошего урожая решали жрецы, то ведьмы занимались более обыденными делами. Снимали порчу, выводили нехороших духов, лечили от живота и заговаривали боль, а также принимали роды. Но последняя специализация перешла потом к повивальным бабкам, которые уже знахарками и тем более ведьмами не считались.

Позже, с приходом христианства, ведьм оболгали и оклеветали, поскольку попы всех мастей чувствовали древнюю силу ведьм и видели в них своих конкурентов. Но народ по-прежнему ведьмам верил, охотно обращался к ним за помощью. Потребовалась почти тысяча лет власти церкви, чтобы запылали костры, захрустели испанские сапоги и заскрипели дыбы. Писания святых отцов, «Молот ведьм» и прочие гадкие христианские книги сделали свое черное дело. Слово — «ведьма» из уважительного стало ругательным, а само искусство почти исчезло, погребенное под слоем шелухи лживых небылиц и глупых выдумок.

В литературе установки на ведьм встречаются примерно с двенадцатого века. В «Поликратике» Иоанн Солсберийский изображает организованные группы, которые собираются на шабаши, однако, прибавляет от себя, эти общины — всего лишь обман людей, изобретенный дьяволом, в их реальное существование ведьм верить не следует. Одна популярная средневековая история повествует о следующем случае из жизни Святого Жермена, епископа Оксера (390-448). Епископ встречает в одной деревне людей, готовящих обед для «добрых женщин, приходящих ночью». Святой Жермен, выражая точку зрения католической церкви, доказывает крестьянам, что это шабаши ведьм и что они являются наваждением, которое насылает дьявол.[2]

Вплоть до эпохи Ренессанса в существование ведьм в современном понимании, никто в действительности не верил. Но с приходом Возрождения началась знаменитая охота на ведьм. Подозреваемых пытками заставляли признаваться, что они являются членами тайных колдовских организаций, их вынуждали называть других, часто мнимых участников, а потом отправляли на костер.

Британский антрополог Маргарет Мюррей полагала, что общины ведьм существовали в действительности, более того, их имелось гораздо больше, и они были организованы намного лучше, чем расположена была верить церковь. Но в поддержку этой точки зрения имелось слишком мало свидетельств. Возможно, что в число ведьм входили поклонники древних языческих верований, которые еще продолжали существовать в виде тайных групп, однако большинство ведьм, обвиненных и представших перед судом инквизиции, были одинокими женщинами, чем-то не похожими на других, возможно, обладавшими особыми способностями к целительству и ясновидению. Самое ранее упоминание о собраниях ведьм прозвучало на процессах над ведьмами, и относится к тысяча триста двадцать четвертому году. Тогда Элис Кителер из Килкенни, Ирландия, была обвинена в том, что состояла в некой группе из тринадцати ведьм. В шестнадцатом и семнадцатом веках гораздо больше ведьм, хоть и не большинство, признавались, что являлись членами таких общин. Понятно, что большинство этих признаний было сфабриковано инквизиторами, стремившимися раскрыть как можно более широкую сеть ведьм. Зная методы допросов, что применяли тогда святые отцы, не приходится удивляться результатам.

В начале восемнадцатого века, когда охота на ведьм уже сходила на нет, концепция общины ведьм, наоборот, прочно утвердилась в сознании. Среди современных неоязыческих ведьм широко распространено мнение, что колдовство сохранилось нетронутым с доисторических времен в виде некой языческой религии. Пещера Летучих Мышей, открытая в Испании, по-моему, где-то в девятнадцатом веке, вроде бы, подтверждает эту теорию. Внутренняя пещера, по всей видимости, была неолитической погребальной камерой, в которой нашли более полусотни скелетов. Особенно интересен скелет женщины, помещенный у стены, который был окружен правильным полукругом из двенадцати других скелетов. Центральный женский скелет был одет в кожаную тунику, на нем было ожерелье из морских раковин с подлесками из клыков кабана. Рядом с двенадцатью скелетами были сумки с высушенной травой. Возможно, это были доисторические чародейные сумки. На полу пещеры были разбросаны маковые головки. Пещеру сочли специальным ритуальным местом, принадлежавшим, возможно, некой организации наподобие общин ведьм[3].

Некоторые современные ведьмы уверяют, что являются членами организаций, уходящих корнями в глубокое прошлое. Община ведьм в Нью-Форест во главе с Сибилой Лик, по словам его членов, имеет возраст около восьмисот лет. Некоторые собрания ведьм и в самом деле могут быть очень древними, однако существует очень мало доказательств, подтверждающих, что они существовали непрерывно в течение значительного периода истории. В восьмидесятых годах прошлого века большинство ведьм стало отказываться от теорий непрерывного существования организаций ведьм. Сейчас принята точка зрения, что современное ремесло ведьм представляет собой своего рода восстановление древних верований, обычаев и практик.

Считается, что традиционно ведьм в общине должно быть тринадцать: двенадцать членов и руководитель. Мюррей недвусмысленно пишет об этом, имея в виду средневековые общины ведьм: «Число членов в общины ведьм никогда не менялось, а всегда оставалось равным тринадцати, то есть двенадцать членов и один бог... Во время процессов над ведьмами о существовании общины ведьм, кажется, хорошо знали, поскольку легко прослеживается, что судьи и священники, или другие служители церкви, заставляли несчастных заключенных выдавать других людей, и после того, как на суд представало тринадцать или чуть более обвиняемых, дальнейших расследований по этому делу не предпринималось»[4].

Считалось, что руководителем общины ведьм был или сам дьявол, или человек, обычно мужчина, который, по словам охотников на ведьм, представлял дьявола и одевался во время шабашей в шкуры животных, нацепляя рога.

Фактов, доказывающих постоянство числа 13 для членов общины ведьм, довольно много, но, тем не менее, за всю историю тринадцать ведьм было представлено лишь на восемнадцати процессах. На процессе 1662 года Исобель Гауди отмечала, что «в других общинах ведьм по тринадцать человек». В 1673 году арестованная ведьма Энн Аристронг из Ньюкасла говорила, что ей известны «пять других общин ведьм, в каждой из которых — по тринадцать человек». Также она рассказала о большом собрании, или шабаше, ведьм и о том, что «у каждой общины из тринадцати ведьм есть свой дьявол, в каждом случае имеющий разную форму». В «Истории колдовства и демонологии» Саммерс определяет общины ведьм следующим образом: «...это группы мужчин и женщин, иногда под руководством одного человека, живущих, для удобства проведения встреч, в одной округе. Арест одного из членов общины неизбежно вызывал подозрения о существовании остальных»[5].

Коттон Матер в описании процессов над ведьмами в 1692 году в Салеме, сообщает о том, что «ведьмы говорили, что они организованы на манер церковных конгрегаций и что у них есть свое крещение, священная трапеза и служители, похожие на служителей нашего Господа». Мюррей также указывает на процессы над ведьмами, на которых описывались предполагаемые собрания ведьм. Согласно одному старинному свидетельству, глава каждой общины ведьм носил титул «Великий Мастер», иди «Почитающий Божество». Скорее всего, этим божеством считался языческий бог с рогами, но с точки зрения Инквизиции это был сам дьявол. Часто этого бога-дьявола представляли мужчина или женщина, которые проводили ритуалы от имени этого божества.

На шабашах, когда бога-дьявола представлял какой-нибудь человек, «Великий Мастер» становился служителем. В каждой общине ведьм был также глашатай — человек, который тайно сообщал членам общины о времени и месте следующей встречи. Часто служителем и глашатаем был один и тот же человек; иногда, очень редко, глашатаем был даже сам Великий Мастер. В число обязанностей служителя-глашатая также входило: хранить записи общины, искать новых членов общины и представлять их общине для посвящения.

В общине ведьм была также особая, довольно высокая по рангу, должность «девы». Ее занимала молодая девушка, обязанностью которой было выполнение необходимых церемониальных действий, и угождать всем требованиям Великого Мастера. «Дева» играла роль супруги и хозяйки и сидела по правую руку от Великого Мастера, или, на шабашах, с которым танцевала. Ведьмы из Олдерна, Шотландия, судимые в 1662 году, заявляли, что у них была «дева общины», которую сэр Вальтер Скотт в «Письмах по демонологии и колдовству» описывает как «девушку весьма привлекательную, которую Сатана сажал с собой и уделял ей особое внимание, что вызывало злобу старых ведьм, считавших себя оскорбленными таким предпочтением дьявола». В некоторых документах «деву» также называют «королевой шабаша». Мюррей полагает, что Жанна д'Арк была ведьмой и поэтому ее титул — «Дева» имел особое значение.

Каждая община ведьм была совершенно самостоятельной организацией. Однако полагают, что все же поддерживалась некая связь с другими общинами, имевшимися в той или иной местности. На процессе тысяча пятьсот девяносто первого года над ведьмами из Норт-Бервика, Шотландия, было «установлено», что три общины ведьм вместе якобы готовили убийство короля.

Для нас сейчас важно лишь то, что контакты между общинами воспринимались всеми как данность. Многие ведьмы были одиночками и мало контактировали между собой. Вообще же исторические факты о связях между различными общинами ведьм весьма скудны, информация утрачена и искажена, поскольку прошло уже слишком много времени[6].

38. Ольга

Прошло уже слишком много времени, пока мы шли по ночному Питеру ко мне домой, и уже начиналось утро. Я повела Феликса совсем не самым коротким путем, чего он, бедняга, совершенно не заметил. Обычно я не доверяю малознакомым людям. Но, во-первых, с ним я была знакома давно, хоть и виртуально, а во-вторых, я всегда чувствую человека. Его сущность. Вроде — нормальный. Тридцать лет, или немного больше. Уже намечается небольшая плешь. Морщинка поперек лба. Грязные черные джинсы, порванная, тоже черная рубашка и китайские кроссовки. Вообще-то раньше я думала, что ему лет двадцать пять — двадцать шесть.

—  Так как тебе удалось меня вытащить? — спросил он.

—  Вытащила, и все. Зачем тебе знать? Как настроение-то? Ты сейчас как? В норме? Ну, вот и ладно.

—  Хреновато немного. Но настроение — хорошее!

—  Расскажи, как все было-то? — спросила я.

—  Ну, как было. Так и было. Ты, правда, хочешь об этом услышать? Сначала, как только все вышли из клуба, на нас какая-то банда напала, а потом менты замели. Вместо банды, наверное. Ну, думаю, полный копец. Опустят по полной и здоровья лишат. Одна была надежда — в самом отделении мочить вроде бы не должны. Заперли нас в какой-то клетке и оставили там. Ну да ладно, отсидел я часа два, и вызвали меня к дежурному следователю. Разговор начался с такой фразы: «Обещаю тебе, как офицер. Если сознаёшься и закладываешь всех своих, ну поставщики там, посредники, клиенты, то года три условно». Тут я слегка прибалдел от такой радужной перспективы. Начал отказываться, мол, во время разборок вообще в стороне был, ничего не знаю и не в курсах вроде, а попал случайно. «А наркотики?» — Не унимается следователь. «Какие еще наркотики? — говорю я. — Не было никаких наркотиков! Не знаю я ничего!» Я же и правда ничего не знаю! Так этот гад продолжает давить — «Да ладно тебе, колись! Небось, обычная трава? Или нет?» Вот тут уже я понял, что меня просто берут на понт, и нету у них ничего, и быть не может. Потом составили протокол, указав, что просидел я ровно час. Когда подписывал, перед подписью дописал, сколько просидел на самом деле. Вот, думаю, когда будут дело шить, так все-таки какое-никакое, а процессуальное нарушение, адвокату пригодится. Помурыжили меня так с полчасика и опять отправили в тот клоповник. Вот тут я и исхитрился тебе позвонить. Минут через сорок один из ментов подошел к клетке, и от души стукнул по ней своей дубинкой. Решетка протестующе загудела. «Эй! А кто тут у вас «Феликс из Москвы»?». Все с ненавистью воззрились на «начальника», но тихо молчали, хорошо помня полученный недавно урок. «Может мне здесь кто-нибудь ответить? Или все тут уже передохли и завонялись?! — Негодующе воззвал этот мент. — Ну?» Я, наконец, сообразил, что ищут меня, и вроде как по делу. Встал и приблизился к стальной перегородке. «Что ж ты, падла, — говорит мент, — молчишь? А еще права качал? Борзый слишком, да? Да я сейчас тебя, суку..». Ну, я пытаюсь объяснить, что весьма сожалею и больше так не буду, ибо невиноватый я. Майор этот еще всякие другие разные слова говорил, которые я сейчас пропускаю, ибо очень матерные. Потом он размахнулся дубиной, а я, естественно, зажмурился и отстранился. Но в последний момент рука у мента дрогнула, вот он и попал по башке тихому ханурику-готу, что ненароком оказался рядом со мной. Тот был вообще ни при чем, и попал совершенно случайно, до кучи. Надо было слышать этот звук от столкновения резинового дубья с головой парня. Я, наверное, теперь на всю жизнь брошу привычку спорить с представителями власти и ходить по местам сбора неформалов. Ну, и выпустили меня. А дальше ты уже все знаешь. Я-то думал, что до утра там просижу. А то и дольше!

Некоторое время мы молчали. Я не знала, что сказать, а он, наверное, уже выговорился и собирался с мыслями. Потом он все-таки прервал паузу, не выдержал первым:

—  Красиво-то как! А у тебя как настроение?

—  Красиво, — скупо подтвердила я. Подвеска домов на Невском еще работала, и проспект действительно приобрел совершенно фантастический вид. — У меня сейчас литературное настроение.

—  Почему это?

—  Не знаю, — я немного помолчала, проведя рукой по отключенному фонарю. Как-никак разгар белых ночей. — Просто. А что ты сейчас читаешь?

—  Сейчас ничего. Все что было, прочел, а ничего нового ко мне пока не попало. Может, ты что посоветуешь?

—  Ты Грачева почитай. Тебе понравится, ага.

—  У Грачева дерьма всякого слишком много. А дерьмо — оно ведь как. Если его изобразить художественно и эффектно, то скажут, что это глубоко и красиво, и что автор придерживается нонконформистских взглядов, как Чак Паланик. Видимо Грачев не для меня.

—  А мне понравилось, — сказала я. — И он не то, что некоторые писатели — они и по телеку, и во всех галетах. А он тихо делает свое дело...

—  Ну, Грачев тоже молодец, не бойся — скоро и он будет по телеку. Если бы не его пиар-акция, проведенная при помощи движения «Вместе идущих», то я бы ни в жизнь ничего из его произведений не прочитал. Нет, все-таки нестандартная реклама — вещь великая! Еще бы церковники публично его книги сожгли, вообще цены бы им не было. Книгам, я имею в виду.

—  А еще? — снова спросила я. Тема разговора пока не прорисовывалась.

—  Что еще? Пелевина прочитал всего. Лукьяненко — тоже. Белянина почему-то...

—  Сейчас куча всяких фентезийных романов, вот только что из них стоит внимания? — все приставала я.

—  То, что тебе нравится, — скупо отрекомендовал он. — Вот то и читай. Или слушай близких по духу друзей.

—  Я теперь в курсе всех новостей. Не говорила? Кто-то меня в рассылку включил. Теперь по почте сыплется всякий спам.

—  Что за спам? — почему-то заинтересовался он.

—  Да что угодно! И товары, и новые фильмы, и книги, кстати. Спектакли еще. Кулинарные рецепты какие-то. Кому-то не лень было все это писать. И рассылать.

—  Не я это! Не я! — Феликс притворно скрестил руки. — Меня самого спаммеры достали, я даже проклял одного страшным проклятием, от чего он вскорости и помер, бедняга, скверной и насильственной смертью... А что до кулинарных рецептов... Ну, допустим любит человек пожрать. И есть у него чем поделиться со своими ближними. Так почему не поделиться, да еще и за умеренную плату? Разве можно его упрекать за это? Я не могу.

—  Я знаю, что это не ты, — кисло усмехнулась я. — Я даже знаю кто. Это было неразумно с его стороны.

—  А знаешь, поступать разумно тоже иногда не хочется. Даже тогда, когда от этого зависит твоя судьба. Часто прет совершить очень неразумный, даже безрассудный поступок. Ну, да, жалеешь потом, но сделать-то ничего уже не можешь. Понимаешь, что истина осталась в пролом, а ты только вспоминаешь о ней.

—  Только не надо говорить, что истина — такая эфемерная категория, со стороны которой нельзя «смотреть». Она просто есть. Априори. Одна-единственная.

—  Это не истина, а правда, — наставительным тоном уверил меня он.

—  Есть разница? — удивилась я.

—  Есть. Правды бывают разные. Их много, потому что у каждого правда своя. — Феликс явно оседлал любимого конька, а я струсила. Есть такие типы, что схватят вас за край одежды, загонят в укромный уголок, и заговорят потом до потери пульса. Вдруг и он из этого племени? — Правдой становится то, что определенная группа людей (или один человек) договорились считать таковой. И что-то мне подсказывает, что ни одна из них не претендует на Истину...

— Ой, опять философия, — прервала его я. — Лучше скажи, у тебя не бывает так, что чрезвычайно хочется набить кому-нибудь морду, а некому?

— Бывает, причем последнее время довольно часто. Спасает висящая у двери в комнату боксерская груша. Успокаивает на какое-то время. Правда, когда ее делается мало — начинаю долбать стены. Такое у всех случается: или набить или получить. Все временами бывают в таком состоянии, только я стараюсь никого не искать. А то когда дорвусь, контролировать себя становится как-то сложно.

— Ты меня успокоил. Я уж думала, что развивается какой-нибудь очередной психоз. А то я просто не могу, меня последнее время от всего этого депрессняк замучил, и вообще проблемы... Ты же знаешь.

—  А ты выговорись. У тебя же есть подруги? Приди в гости, и поплакайся. Знаешь, как здорово помогает?

— Уже, — призналась я. — Нет, не помогает. — Знаешь, недавно, когда я ехала с работы, в автобус зашел какой-то мужик лет пятидесяти, в одной рубашке и с жутким перегаром, бьющим наповал метра на три. Дядька читал дурным голосом скверные стихи о войне. Не то про Афган, не то про Чечню, не поймешь. Ходил по салону с вытянутой рукой и просил мелочь. К парням он обращался по-простому, со словами «Дай рупь!» Обычно никто не давал, и тогда он начинал орать, что все мы замкнутые, скрытные и вообще развращенные Западом наркоманы. Затем кондуктор попросил его умолкнуть, на что тот выматерился от всей души и покинул автобус. Я почему-то уверена, что большинство присутствующих в автобусе вздохнули с облегчением, когда он ушел, но задумались над его словами. Хоть немножко, да задумались. Порой мы просто не хотим слышать правду, вот и пропускаем миом ушей чужие слова. Но мне сейчас точно не поможет беседа с подругой.

—  Есть еще один способ. Как избавиться от разных депрессий. Возможно, ты и так это знаешь, но все-таки. Попробуй всю ту боль, весь негатив сливать на бумагу. Вернее — в файл, а еще вернее — в компьютер. Пиши прозу. У тебя нормальный литературный язык, и должно получиться. Только потом нужно оформить это в виде законченного произведения. Повести, романа, можно — сборника. После нужно распечатать и переплести. Издать «тиражом» в один экземпляр. Можно и не в один. Психологи советуют так выходить из депрессии. Помогает, на себе пробовал!

—  А если пойти в какой-нибудь храм? — вдруг вяло поинтересовалась я, поскольку сама в эти храмы ни разу не верила и никогда туда не заходила.

—  Ну не знаю! Я-то туда точно не пойду. Мне не поможет. Я — атеист и не придерживаюсь никаких религий, сект и конфессий, поскольку считаю их полным абсурдом. Да и чем конфессия отличается от секты? Только сроком существования и численностью адептов.

—  Да?

—  Да, — подтвердил он.

—  Вот тут-то не так все и просто. Ты говоришь — «Я атеист, я не придерживаюсь никаких религиозных сект и конфессий». Да, было у меня это. Было уже много подобных точек зрения. Я сама — атеистка и сама когда-то кричала, что «все религии — бред». А потом... потом поняла кое-что.

—  Что? — не понял он.

—  Есть еще что-то, чего мы сейчас не можем понять. И никто не может. Я сейчас всего не могу тебе сказать, но поверь мне, я точно это знаю. И кое-что умею.

—  Ладно, — Феликс не стал развивать тему и почему-то неожиданно быстро сменил направление разговора, — все-таки скажи, как ты меня вытащила?

—  Вот ведь пристал! Все тебе расскажи! А еще говорят — женщины любопытные!

—  Неправда! — притворно возмутился он. — Мужики — еще более любопытны. Так как?

—  Очень несложно. Пришла к дежурному, сказала, что задержан мой друг. Он позвал начальника, и чего-то они там между собой пошушукались немного. Потом покочевряжились для вида, но мы довольно легко нашли общий язык и быстро договорились: я просто дала им на лапу.

39. Феликс

—  ...я просто дала им на лапу, — закончила Ольга свои объяснения.

—  А сколько я стою по их расценкам? — спросил я в тайной надежде, что не слишком много.

Ведьмы были почти всегда, с незапамятных времен. Есть они и сейчас. Одна из них идет справа и рассказывает, как ей удалось вытянуть меня из ментовского обезьянника.

—  Не так уж и много, — подтвердила она мои тайные мысли. — Но кое-что все-таки стоишь!

—  Ну, а если конкретнее?

«Почему анекдоты есть про все, кроме ведьм? — думал я тогда. — Про всех есть, а про ведьм что-то не слышал!»

—  Пять тысяч, — коротко пояснила она, а потом запрокинула голову и воззрилась на пустое серое небо.

—  Рублей?

—  Ну не долларов же, — Ольга чуть-чуть улыбнулась, — ты слишком высокого мнения о себе.

—  Есть немного. Верну, — честно обещал я, и зачем-то ударил себя кулаком в грудь. Спина отозволась тупой надсадной болью — последствия милицейской дубинки.

—  Да, уж, пожалуйста. А то совсем на бобах осталась, и до зарплаты еще дожить как-то надо.

—  Вот, возьми сразу, а то можем забыть. Мы пешком пойдем?

—  Да, пешком. Метро закрыто, транспорт не ходит, а такую ночь пропустить будет нечестно и неправильно.

—  А туда тебя подвезли? А ты-то как быстро доехала.

—  Я-то? — переспросила она.

—  Ты-то! — и мы оба хором засмеялись, вспоминая комедию Гайдая.

—  Какой-то мужик подвез, — кивнула она. — Так хотела остановить машину, что первый же частник согласился. Иногда у меня получается. Если чего-то очень хочу, то это случается. Ну, если это вообще может произойти. Но я не могу среди зимы сделать лето или из свинца — золото.

—  А сейчас не можешь сделать?

—  Ты о чем? — не поняла она. — Сделать что?

—  Остановить какую-нибудь подходящую машину?

—  А ты ее видишь? Подходящую? — Ольга демонстративно повела рукой. — Да и не хочу я. Пойдем пешком? Прогуляемся... Знаешь, в детстве я думала, что если наступить на трещины на асфальте, случится несчастье, а водитель крутит руль туда-сюда, чтобы машина ехала.

—  А я тогда думал, что если наступить на иголку, то она вопьется, дойдет до самого сердца, и тогда умрешь, — пробормотал я, судорожно придумывая тему для долгого разговора: мы же только через дневники и общались и по и-мейлу иногда. — Да, а почему ты ментов не заговорила? — вдруг спросил я.

—  Как это — заговорила?

—  Ты же умеешь как-то влиять на людей.

—  Умею иногда, — кивнула девушка. — Но на одного. А там их целая куча. И потом, когда нервничаю, то у меня плохо получается. Хотя... ментовский капитан взял же деньги. И тебя выпустил. — Она вдруг сменила тему. — Ты давно на дневниках?

—  С осени, — признался я. — Не очень давно.

—  А зачем тебе это нужно? Если не хочешь, не отвечай, но мне не совсем понятно. Правда.

—  Я же уже говорил тебе. Или не говорил? Не помню. Так вот, я хочу стать писателем, хочу набить руку, отработать стиль... И потом. Просто очень интересно. Постоянно общаюсь с кучей разных людей, с новым народом, с теми, кто мне не так уж и приятен, и наоборот... Много необычных личностей. Где в реале таких найду? А тут — нет проблем. А вот... Странно. Надо у психологов спросить.

—  Спроси, — почему-то недовольно буркнула она.

—  Как-нибудь попробую. Вот смотри. Знакомлюсь с кем-то в чате, и мы так и остаемся знакомыми по Интернету. Теперь уже почти никогда не соглашаюсь встречаться. Потому, что подобные прецеденты уже были. Слышала про синдром аськи? Это типа когда двое знакомятся в Интернете по аське, по дневникам или по чату — без разницы. Общаются, а потом встречаются. И поговорить-то им уже не о чем. Вернее есть о чем, о многом можно бы поговорить, но разговор не клеится как-то и все потому, что привыкли общаться в Интернете и уже не воспринимают друг друга по-другому. Ведь когда пишешь в чате, эмоций собеседника не видно, да и не успеваешь сказать много слов, иначе долго писать будешь, вот и получается, что собеседник додумывает все за тебя. А когда в реале — то успеваешь сказать все, что хочешь. И появляются долгие паузы в разговоре из-за этого. В чате они уходят на написание и ожидание другого сообщения. А неловкость при разговоре? Короче, ничего путного не получается... Хотя.... Возможно, что это у меня так, или у народа моего возраста и постарше. Ведь в Интернете сижу не с рождения. А вот дети, которые с семи — десяти лет уже безвылазно сидят в чатах, возможно, для них это уже норма общения и у них уже подобных проблем при встречах никогда не возникает...

—  Всяк возможно, — лаконично резюмировала она.

Нет, явно наш разговор затронул некую болезненную для нее тему, вот девушка и стала вдруг немногословной. Или я что-то важного не постигаю как всегда?

—  Сумбурно объясняю, ты не понимаешь, — коряво попытался оправдаться я, чтобы еще что-то сказать.

—  Я-то тебя отлично понимаю, — она немного помолчала, а потом добавила, — у самой также. А еще у меня бывают глюки, как, например, вчера. Самый натуральный глюк, иначе это не назовешь. Причем он у меня не в первый раз. Такой короткий миг, что невозможно его осознать, можно только вспомнить. Уже потом. Но, черт возьми, какой же это прекрасный миг! Мне представилось, что стою на балконе, на втором этаже. В большом городе — даже не знаю, в каком именно. В Городе, который никогда не видела раньше. Раннее утро. Может быть, лето, но, скорее всего, начало осени. Туман, моросящий дождь, шум машин. Перед глазами — кирпичная стена. И ветер гоняет обрывки бумаги по разбитому асфальту. Оказалась там всего на миг. Могу только сказать, что на самом деле со мной такого не происходило никогда в этой действительности. Может стоит в мой дайрик это написать, ты как думаешь?

—  Напиши, это же твой дайрик. Вообще у тебя хороший стиль, мне нравится читать твои тексты.

—  Спасибо, — лаконично поблагодарила она, а потом вдруг спросила: — Слушай, а разве у меня есть какой-то свой собственный стиль? Никогда бы не подусала.

—  Есть конечно, и дневник у тебя хороший, а вот мой какой-то дурацкий. — В этот момент мне действительно почему-то захотелось стереть все свои интернетовские записи, а сам дневник удалить. — Наверное, уже больше не буду туда ничего добавлять.

—  Будешь, — уверенно сообщила она. — Надо же куда-то сливать негатив? Надо. А чем еще могу помочь? Только чтением. Сочувствием еще. Как это говорят по телевизору? Оказать моральную поддержку!

—  А что морально, и что аморально? — демагогично заявил я.

—  Я, например, считаю моральным все то, что не доставляет проблем и неприятностей другим живым существам. — Она снова замолкает, и опять некоторое время смотрит на светлеющее небо, — Если от моих действий, кто-то пострадает, то это аморально. Если не страдает никто, а наоборот, кому-то лучше — это уже морально и нравственно. Думаю, что это правильно.

—  Знаешь, всегда примерно так же считал, — признался я, покривив душой. — По поводу морали. С этим у меня никогда не было никаких проблем. Трудности в другом...

—  У тебя есть какие-то проблемы? Могу чем-то помочь? Поделись.

—  Спасибо, но — нет. Вообще-то не нужно было и упоминать о них. Случайно сорвалось. Понимаешь, мне от этого не станет проще жить. Это не тот случай, когда нужно кому-то выговориться, — замолкаю я на несколько секунд, смотрю вверх и разглядываю небо белой ночи, — а грузить тебя еще и моими проблемами не хочу. У тебя и своих предостаточно.

—  Я справлюсь, — сказала она и сделала небольшую паузу. Потом моя спутница неожиданно сменила тему, — Вон видишь там ресторан? Это китайский. Мы там позавчера отмечали ДР моей подруги. Она тоже на дневниках. У нее ник — Айрон Аврора.

—  А в миру? — настойчиво просил я.

—  Лариса. А зачем тебе?

—  Просто так. Хорошая у тебя подруга, как-то был у нее на дневнике. Она еще комментировала некоторые мои записи, помнишь? А ресторан дорогой?

—  Как обычно. Но готовят там изумительно! Это чудо какое-то!

—  У меня есть анекдот как раз на эту тему. Про ресторан. Оль, только не обижаться, договорились?

—  Я? На тебя? — смеется она. — Давай твой анекдот.

—  Так. Очень дорогой и стильный китайский ресторан. Посетитель подзывает официанта, и тот подходит — весь такой элегантный, лощеный и предупредительный. Посетитель: «Эта ваша осетрина совершенно несъедобна. Заберите ее и засуньте вашему шеф-повару в задницу»! Официант: «Желание клиента для нас закон. Но вашу просьбу выполнить не могу. Это — невозможно физически. К сожалению туда уже засунута утка по-пекински, омары и торт «Фантазия».

—  Фу, Феликс! Меня сейчас вырвет! Где ты эту гадость нарыл?!

—  Спасибо. Я рад, — ехидно усмехнулся я.

—  Так ты, нахал, еще и радуешься, когда меня тошнит! — при этом, она картинно топнула ножкой.

—  Нет, — засмеялся я, — я радуюсь твоей реакции. Помнишь Семейку Аддамс? Настоящую, черно-белую?

—  Смутно. Но, кажется, я поняла, о чем ты.

—  Ты понимаешь меня, лучше, чем я себя!

—  Понимаю, ага! — согласившись, кивнула она.

Каждый раз, когда приезжаю в Питер, мне кажется, что этот город больше Москвы. А вот народу и машин в нем меньше. На квадратный метр площади. И дышать легче, и воздух чище. В Москве я бы давно уже устал, а тут — хоть бы что! Коленка и побитая спина не в счет.

«Странная девушка, — думал тогда я. — Красивая и странная. Знакомы мы не так уж и давно, но встретились вообще только что, а такое ощущение, что знал ее всю жизнь. И это сходство! Оно вообще сводит меня с ума. Нет, про это лучше не думать, так просто-напросто полезней для душевного здоровья».

Мы машинально протянули друг другу руки, и дальше пошли уже молча. Мы тогда долго шли по сумеречному Питеру. Мы шли по городу белой ночью, взявшись за руки, как детки из детского сада. В какой-то неожиданный момент мы вдруг спонтанно поцеловались. Она была насколько красива и умна одновременно, что это, несомненно, делало ее еще больше уважаемой в моих глазах.

Тогда мне безумно захотелось ее, и она это сразу же поняла. И знала, что это знаю я. Вдруг я почувствовал, что во всем могу доверять ей и рассказываю ей абсолютно все. Я не знал тогда, что творилось в голове у нее, но помню, что происходило в башке у меня. Может быть, это и есть та краткосрочная любовь на один — два дня, которая очень быстро возникает и очень быстро заканчивается?

Что нас остановило в тот момент? Не знаю. Может быть, наличие в нашей памяти ее молодого человека который ей уже не подходит и которого она уже не любит? Или наличие обычного здравого смысла?

40. Ольга

Наличие обычного здравого смысла подсказывало, что все это я затеяла зря, и не раз потом пожалею о своей глупости. Но отступать было уже поздно. Большая часть пути осталась позади.

—  Ты устал? — спросила я, когда заметила, что мой спутник стал едва заметно прихрамывать.

—  Нет, просто еще в ментуре немного ударился коленом, вот оно и побаливает. Спина еще.

—  Посидим? — предложила я.

—  А где? — он завертел головой, озираясь в поисках лавочки.

—  Да хоть тут, прямо на поребрике, — мы опустились на гранитный камень и сидели так рядышком, как два волнистых попугайчика на жердочке, — я привыкла ходить пешком по Центру. Когда не тороплюсь, то всегда иду своим ходом.

—  А где ты обычно ходишь? — заинтересовался он. — Твои любимые места в Петербурге?

—  Не знаю. У меня много любимых мест. Вот вчера вышла на Невском и пошла, куда глаза глядят. Почему-то так получилось, что прошла через площадь Искусств, поздоровалась со знакомыми готами, пошла мимо Спаса по Миллионной, надеясь выйти на Садовую. Но не удалось — для этого надо было еще пройти.

—  Сейчас мы как раз туда и выйдем. Еще далеко?

—  Уже нет, — призналась я. — Еще немного, вон и трамвайные пути уже видны. Знаешь, еду я, как-то на трамвае, никого особенно не трогаю, всецело погружен в себя любимого, как вдруг, на остановке вваливается шумная толпа школьников-старшеклассников. Все такие пестрые, продвинутые, с длинными чернеющими челками и всякими прибамбасами на пряжках ремня, болтающегося где-то низко под задницей. Но не суть. Суть в том, что эти странные создания в числе, приблизительно, полутора десятков штук, всецело овладели салоном автобуса и начали вести громкие речи о тотальном непонимании молодежных субкультур, об жестоких угнетениях от родителей, бесчеловечных преследованиях со стороны учителей и всех прочих насущных бедах, подстерегающих на каждом углу их молодые растущие организмы. А за окном город. На остановках стоят другие люди: панки в клеточку, металлисты в черной коже и разном там железе, готы в черном, редко разбавляемые какой-нибудь случайной штатской бабушкой. Куда ни плюнь — везде плюрализм личности и полная свобода самовыражения. Даже дома, заборы и прочие памятники культуры все уже до такой степени обсамовыражали цветными аэрозолями, что дальше уж и ехать некуда. И ладно бы талантливые и качественные граффити рисовали. Этот стрит-арт я и сама очень люблю. Так нет же, просто откровенные каракули или некрасиво исполненные призывы сексуально-генитального характера. А я сижу себе среди них всех, вся такая замечательная и думаю вот что. Это ж блин, повсеместно до такой степени развелось неформалов, что мы сами все давно уже маловыразительная серость да бесцветность, станем скоро угнетаемыми изгоями в своем родном городе. Будем прятаться по квартирам, работам да клубам анонимных кого-нибудь. А кругом неформалы всякие, и раз уж я не понимаю ни языка, на котором они говорят, ни моды, в которой они ходят, ни мысли, которые они испускают, то одна дорога: самой стать неформалкой и не выпадать из всеобщей культурной массы. Вставай, пора двигаться дальше.

Он мне не ответил, просто молча поднялся. Почему?

Мы пошли дальше. Улица Садовая. Всевозможные лавки, кафешки, магазины. В том числе, секс-шоп. Окно рядом с ним принадлежали уже другой фирме, но из-за непосредственного соседства все смотрелось, как единое целое. Рекламные надписи образовали дивное сочетание: «Интим-шоп. Заточка инструмента». Чтобы отвлечься от игривых мыслей, говорю:

—  Какой же у нас красивый город, несмотря на нефомалов! Особенно вид с Троицкого моста на Стрелку Васьки, Дворцовую набережную и Петропавловку. Когда погружаешься в Петербург, чувствуешь себя его частью и не испытываешь всего этого одиночества.

В конце концов, мы свернули на небольшую улицу, выходящую потом к Литейному проспекту.

—  Пришли? — выжидательно спросила я.

—  Ты живешь в этом доме? — испуганно спросил он.

—  Да, а что? — удивилась я. Интересно, спросит он или нет? — Чего испугался?

—  Как здорово! Одна?

—  Что — одна?

—  Живешь одна?

—  Я все ждала, когда ты это спросишь. Нет, с родителями.

—  А как они отнесутся к моему приходу? — испугался Феликс уже по-настоящему. Ага, вот он, момент истины!

—  А никак. Они сейчас в Хельсинки. Мы всегда жили в этом доме, сколько я себя помню. Всю мою жизнь.

—  Красивый дом. И тут какие-то маски...

—  Это — голова Горгоны. В этом доме раньше проживал один очень известный и очень интересный художник. Вон мемориальная доска. Хорошо, что мы сейчас приходим, а не уходим.

—  Конечно, хорошо. А почему?

—  Понимаешь, у меня, наверно, уже легкая паранойя. Постоянно кажется, что не закрыла входную дверь, не выключила электронагревательные приборы. Возможно, виновата реклама, которая призывает это делать? Но, я уже больна от этого. Все же решила обратиться к специалисту по восстановлению памяти, а то это уже, знаешь ли, начинает пугать.

—  У меня тоже постоянно такая тема, — подтвердил он, слегка кивнув головой. — Все время такие мысли.

—  Да? А мне тут столько всего порассказали о моем детстве, а я не помню ничего! Зато как будто вспоминаю то, чего со мной никогда не было. Не могло быть. Как куски фильма. Удивительно забавно.

—  Это — ложная память. У меня тоже бывает.

«А ведь он сейчас соврал, — удивилась я. — Он не верит этим своим словам. Почему? Ведь он не сказал ничего такого особенного?»

—  Пошли к врачу вместе? — говорю я вслух.

—  Не, не пойду. И ты не ходи, а то столько нового про себя узнаешь, что лучше бы и не знать вовсе. Не люблю ходить по врачам, — сказал он, разглядывая мемориальную доску на нашем доме.

—  Ладно уж, давай, заходи в парадную, потом посмотришь, никуда от тебя эта доска не денется...

Как мы вошли и как поднялись в квартиру, я почему-то уже плохо помню.

—  Давай. Вот ванна, вымойся после своей милиции.

—  Это не моя, а твоя милиция, — сердито пробурчал он. — Моя в Москве, и она меня там бережет.

—  Ну, лан, не цепляйся ты. Вот халат, шлепки, фен, обсохнешь потом, а то простудишься еще. Шмотки свои мне отдашь, простираем. У нас финская машина, она быстро стирает и хорошо сушит — можно прям сразу и надевать. Можно и белье потом постирать.

—  Можно сразу. Оно у меня черное. А...

—  Мыло, шампуни вон там, на полочке, полотенце вот. Халат — на крючке. Ну, что еще? Я должна переодеться. А то этой милицией даже мои вещи уже пропахли. Свою одежку положи около двери, снаружи.

Пока Феликс копошился в ванной, я взяла его одежду, вынула из карманов все мелочи, сложила горкой, а шмотки засунула стираться. Он, кажется, мне нравится. Взрослый дядька. Старше меня лет на десять... Нет, на двенадцать. Ну и что? Вон моя подруга вышла замуж за мужика старше нее на тринадцать лет. И ничего, счастлива. Всяко бывает.

41. Феликс

Всякое бывает, но тогда я как-то вдруг утратил ощущение реальности. Когда все гигиенические процедуры остались позади, я высушил феном голову и облачился в халат, прошло, наверное, около часа.

—  Что так долго-то? — удивленно спросила Ольга.

—  Да вот, нога подвела. Коленкой ударился. И спина болит от ментовского дубья. Уже говорил тебе...

—  Покажи... — Она посмотрела на мою коленку, что-то пробормотали и стала ее массировать рукам.

«Прямо как Олеся у Куприна» — подумал я, чувствуя, что боль уходит прямо на глазах.

—  Пустяки, пройдет. Просто синяк. Покажи спину!

—  Ну, я… — мямлил я, чувствуя себя крайне неловко.

—  Давай, быстро. У меня сейчас рука легкая, помогу.

Я стянул халат и послушно лег на живот, ощутив прикосновения ее рук. Боль прошла, будто ее и не было.

—  Ну, все, я пошла, не скучай тут...

Она так быстро юркнула в ванную, что даже не успел ничего сказать. От нечего делать, я стал ходить по квартире, рассматривая окружающий меня интерьер. На кухне работала стиральная машина, видимо перемалывая мою одежду, а на верхней крышке стирального агрегата маленькой кучкой лежали все мои мелочи. Из карманов. Две связки ключей, монетки, два жетона от метро, пульт от сигнализации моего «Фольксвагена», пара кредитных карточек, паспорт со вложенным в него просроченным билетом до Москвы, несколько купюр, мобильник... Пока я изучал свое имущество, послышался стук в дверь ванной.

—  Я что, запер тебя? — удивился я.

—  У меня только один халат. Передай мне.

Открылась узкая щель, и оттуда показалась ее ручка. Ручка делала хватательные движения. Я стянул с себя купальный халат, взял его за ворот и вложил прямо в эту руку. В то же мгновение и рука и халат исчезли, а дверь захлопнулась. После послышался звук запираемого шпингалета. Я сразу занервничал. Не люблю глупые ситуации. А что может быть глупее? Вполне взрослый тридцатитрехлетний мужик, абсолютно голый, стоит в чужой квартире. Ничего другого не придумав, зашел в ближайшую комнату. Тут явно была комната Ольги. Простая, но удобная обстановка помогла мне успокоиться. Какие только предметы не украшали интерьер! Крупные морские раковины, маски каких-то африканских шаманов, музыкальный центр, большая видеопанель, немалая подборка дисков. Однако, что меня очень порадовало, следов мужчины в этой комнате и в помине не было. Письменный стол, стопка конспектов, книги, настольная лампа, компьютер. Много плюшевых игрушек — девчонки их любят. И какая-то фотография в рамке, на которой Оля, запрокинув голову, заливисто смеется. Разобранная постель... Маленький мирок, хранящий ее тепло, ее интересы, ее мысли...

Я лег и накрылся одеялом. Ольга мылась долго, и я, кажется, сначала задремал, а потом и вовсе уснул.

Во сне я оказался в подъезде своего старого дома, где прошло мое детство. Я маленький — мне лет десять, не больше. Поднимаюсь по лестнице к лифту, а сзади меня догоняют. Оборачиваюсь — и вижу себя, только во всем черном. Уже знаю, что это — зло, и оно, это зло, не должно пройти дальше, и бью его самым нещадным образом, поскольку это — смертельная схватка, из которой можно выйти лишь одному. Я не умею убивать, просто избиваю его почти до смерти так жестоко, как только могу. И рыдаю — от жалости к самому себе, оттого, что уже и сам не выживаю в этой битве, убивая тем самым какую-то часть самого себя... Тут я слышу его последние слова — «Поклянись!»

—  А!? — проснулся я, — ты чего?

—  Прежде чем сделаем то, что мы собираемся, поклянись. — Ольга уже вылезла из ванной и стояла рядом в своем розовом махровом халатике.

—  Как? — я проснулся уже окончательно. — Ты это о чем?

—  Что, не умеешь? — удивилась она.

—  Нет, не умею. Никогда не клялся.

—  Да? Что, никому и никогда?

—  Никогда и никому, — признался я.

—  Тогда давай сюда руки! — голосом сержанта сверхсрочника скомандовала девушка.

—  На, — я вытянул руки навстречу ей ладонями вниз, — так, что ли?

В тот момент я бы поклялся в чем угодно и кому угодно. Со мной вообще можно было сотворить любую глупость. Но ей я почему-то доверял, и не сомневался, что ничего плохого не будет.

—  Пальцы растопырь! — она быстро просунула свои гибкие пальчики между моими пальцами и прижала свои ладони к моим. У нее оказались горячие и чуть влажные руки, необыкновенно мягкие и приятные. Потом она согнула свои пальцы. Мои ладони оказались как бы в двух капканчиках. Я в ответ сделал то же самое. — Повторяй за мной! Я, клянусь...

—  Я, клянусь...

—  Никогда и никак не влиять на твою судьбу...

—  Никогда и никак не влиять на твою судьбу, — повторял я, как попугай.

—  ...никогда не делать тебе зла...

—  Никогда не делать тебе зла.

—  ...если ты сама не нарушишь эту клятву!

—  Если ты сама не нарушишь эту клятву.

—  Все, теперь мы повязаны, и ты мне ничего не сделаешь плохого.

—  Все, теперь мы повязаны, и ты мне ничего не сделаешь плохого, — послушно повторял я.

Ольга хихикнула.

—  Уже не надо повторять, это просто я тебе сказала.

—  Да? А что, я похож на того, кто может сделать тебе что-то плохое?

—  Не сердись, но похож. У тебя бывает такой вид, как будто тебе наплевать на других людей, а взгляд твоих глаз иногда как у палача.

—  Вот спасибо...

—  Всегда пожалуйста. Так что?

—  Я спать хочу, — кратко пояснил я.

—  Ну, не дуйся ты!

—  Я не дуюсь, — пытался я убедить себя и ее.

—  Нет, дуешься, я вижу. Уже обиделся! Надулся, как мышь на крупу. Ладно, я сама!

И тут она молниеносно скинула свой халат, змейкой вползла под одеяло и прижалась ко мне всем телом...

«Интересно, что скажет мой шеф, когда приду после дня прогула? — почему-то не вовремя подумал я, — Может, позвонить ему? Анжелка, а как теперь быть с ней? Бедная моя Анжелка, я предал тебя самым постыдным образом. А ну их всех к черту. И работу, и шефа, и Анжелку заодно. Мне сейчас хорошо. Рядом со мной хорошая девушка, которая здесь и сейчас меня любит. И как любит! В эту минуту мне ничего больше не надо, и пропади оно все пропадом».

...А потом, минут через тридцать, наступило спокойное счастье, и еще была тишина и безмятежность.

Счастье это возможность реализовать свои желания. И в момент этой реализации человек счастлив, даже если знает, что счастье его крайне кратко и непродолжительно.

Довольно долго мы лежали, не говоря ни слова, и не делали ничего. Она первая прервала молчание.

—  Ну? Почему вдруг стал такой тихий?

—  Ты, по-моему, уснула, — сказал я. — И крепко спала, а я боялся разбудить. Тебе снился сон, да?

—  Ага.

—  Какой?

—  Странный, как всегда. Сначала там была ненормальная лошадь, которая ест мандарины и причудливо выворачивает голову. А потом эти. Самые-самые. Те, с кем сложно. Они стряхивают слезинки с моего лица. Пальцем... Шутят и всегда говорят то, что думают. Чудесный сон. Действительно не хотела просыпаться. Знала, что тут, в реальности, все не так. Не так, потому что нет времени... Но сон греет. Изнутри. Знаешь, весь прошлый день я никуда из дома не выходила, сидела одна. Пыталась заняться полезными вещами. Включила компьютер, залезла в Итернет. Надолго меня, конечно, не хватило. Решила просто сидеть и отключиться от всего, было какое-то беспокойство, напряженность какая-то. Все вокруг будто исчезло, а я до ночи зависла в пространстве. Просто оставалось ждать, когда что-то или кто-то нарушит это мое состояние.

—  А нарушил его я? — я постарался придать своему голосу слегка шутливое звучание.

—  Да, ты. Первый раз тогда.

—  Почему — первый? А когда был второй?

—  Второй был сейчас. А тогда был первый. Сижу в тишине и темноте. Как же это странно — ничего не чувствовать, ни боль, ни злость, ни радость, ничего. И тут твой звонок!

—  А сейчас?

—  А сейчас мне так хорошо! И на душе почему-то спокойно, не знаю, сколько будет продолжаться такое чувство, но явно недолго. Потом будет плохо, я знаю. Но пока наслаждаюсь этим покоем, ведь он не так часто меня посещает. Не уходи, ладно? Нет, ничего не говори. Знаю, что прошу глупость, и тебе нужно уезжать. Тебе надо на работу, у тебя там дом. И, наверное, у тебя там кто-то есть. Какая-то другая женщина. Но хочу, чтобы сегодня было так, как будто ты никуда не уйдешь, а останешься со мной навсегда. Пусть это сказка, но я люблю сказки.

—  Ты веришь в сказки?

—  Нет, но хочу верить, и люблю сказки. Расскажи мне.

—  Я не умею.

—  Умеешь, не ври мне. Расскажи!

—  Значит так. Давным-давно, в тридевятом царстве, в недалеком тоталитарном государстве жил-был один госчиновник. И все у него имелось: и необременительная должность при Администрации Государя, и доходы от взяток, и дочь — писаная красавица. Но вот испортилась у него дома канализация — дерьмом протекать стала. Позвонил он в службу сервиса и прислали ему сантехника — молодого парня, только что из ПТУ. Тогда дочка хозяина — красавица, подошла тихонько к сантехнику, интимно прижалась к нему грудью и шепнула на ухо: «Слушай меня, добрый молодец. Если мой батюшка будет вина заморские наливать — не пей. Деньги будет сулить — не бери. Место предлагать в Газпроме — не соглашайся. А проси у него только гвоздик ржавенький... С собой всегда носи, даже в бане и в постели с ним не расставайся — в трусики спрячь. И тогда счастье тебе будет, и удача во всем!» Офигел малость парнишка от такого совета, но так и сделал: как только починил сток унитаза, и от бутылки, и от денег отказался, и в Газпроме работать не захотел, а вот гвоздик у чиновника выпросил, положил в карман и ушел. А чиновник дочку обнял и говорит: «Молодец, Настенька! Здорово мы лузера этого провели!» ...А через неделю пришла парню повестка из военкомата. Но на медкомиссии он рассказал эту историю, гвоздик из трусов вытащил, да и показал врачам… Те молча переглянулись, и было ему счастье!

—  Какая же это сказка? — разочарованно рассмеялась Ольга. Это анекдот. Давай другую, эта не считается. Незачет тебе!

—  Сейчас вспомню…

—  Уже вспомнил, — не отставала она. — Я слушаю.

—  Хорошо, сейчас попробую, слушай.

42. Ольга

—  Хорошо, сейчас попробую. Слушай, — с какой-то натугой выговорил он и рассказал мне вот это.

Сказка про Молодого Человека

В одной далекой-предалекой стране, давным-давно, в Большом Городе жил-был Молодой Человек. Он знал, что он молодой, но люди считали его старым, поскольку видели его именно таким. Молодой Человек ходил по Городу, на каждом шагу сталкиваясь с несчастными и больными. Он вовсе не хотел с ними встречаться, но таким уж он родился, что ноги сами несли его к тем, кто нуждался в помощи. И Молодой Человек помогал. Вернее, ему хотелось так думать. Он представлял себе, что забирает часть чужих страданий. От этого ему становилось хуже, а больному — лучше. Он не был мазохистом — просто если он безучастно проходил мимо, то ему становилось совсем плохо. Но стоило Молодому Человеку посмотреть кому-то прямо в глаза, как вся забранная боль возвращалась к нему обратно.

Иногда чужую боль он чувствовал на таком большом расстоянии, что не знал, кому она принадлежит. Бывало, что он уже не мог помочь, и от этого начинал болеть сам.

У него были друзья. По переписке. Но, когда они встречались с Молодым Человеком, то видели перед собой старика с пронзительным и злым, полным страдания и боли взглядом. Эта боль проникала в их сердца, и они в панике убегали, забывая, что они его друзья. И Молодой Человек перестал заводить друзей. Он всегда носил темные очки, чтобы не пугать случайных прохожих, и не доставлять новой боли.

Как-то раз, холодным осенним вечером Молодой Человек вернулся в свою пустую квартиру. Сегодня он чувствовал себя особенно плохо. Ему нужен был кто-то, кто просто молча сидел бы рядом и держал его за руку. Или — не молча. Говорил что-нибудь. Например, про свою жизнь, или свои мысли. Но никого не было. Все, кто его знал, оказались далеко и не хотели находиться рядом, а те, кто хотел — его не знали, поскольку никогда с ним не встречались. А ему было плохо. Плохо оттого, что было плохо кому-то другому, кто находился в отдалении, и найти его не представлялось возможным.

Когда боль стала совсем невыносимой, и сердце было готово разорваться, а разум почти покинул его, Молодой Человек решился на то, что делал очень и очень редко, только в самых крайних случаях.

Он встал с дивана, и подошел к большому зеркалу в скупо украшенной стальной раме, что висело напротив двери. Зеркало всегда было занавешено плотной черной тканью, и не потому, что в доме кто-то умер, а потому, что Молодой Человек не мог смотреть на свое отражение. В зеркале вместо себя, он видел старика, с редкими седыми волосами, морщинистым лицом и недобрым взглядом.

Но сегодня он отдернул занавеску и взглянул старику прямо в глаза. Яркая вспышка на мгновенье ослепила его, поглотив все вокруг.

А когда глаза снова обрели способность смотреть, Молодой Человек увидел себя в этом зеркале. Уже молодого. Боль прошла, ее место заняла звенящая пустота и смертельная тоска. Молодой Человек хорошо знал, что это значит: причины его сегодняшней боли больше не существует.

Источник боли умер.

—  И это — сказка?

—  Да, а что? — почему-то удивленно спросил он. — Это моя сказка.

—  А еще у тебя есть?

—  Сказки? — для чего-то переспросил он.

—  Да…

—  Есть, — подумав, признался он. — Рассказать?

—  Угу...

Сказка про Боль

Жила-была Боль. Она жила в душах сердцах и телах живых людей, и часто выползала наружу. Она не была злой, она не была доброй, она просто была. И ей нужна была пища. Когда Боль хотела есть, то она заползала в новые уголки и выедала там все, что ей хотелось. А когда выедать было уже нечего, то она переползала на кого-то другого и грызла его.

Однажды Боль выползла наружу, поскольку девушка, которой она питалась, стала для нее слишком непитательной. Боль сидела и смотрела, кого бы найти себе на пропитание. И тут она услышала зов. Кто-то звал ее, Боль. И Боль покинула свой старый дом, чтобы пойти в другой, новый и еще не тронутый ею. Она оставила девушку и поселилась в ином жилище. Но ее обманули! Здесь жила другая боль, а Боль не могла ужиться со своей соседкой. Тогда новая Боль стала травить и грызть старую. Она набрасывалась на нее, не отпуская до тех пор, пока старая боль не умерла. И Боль осталась одна. Но она так ослабла, что уже ничем не могла противостоять силам, изгонявшим ее из нового дома. Боль сдалась и ушла. Поскольку слабая боль, если не кормить, и гнать ее прочь, никогда не станет большой и сильной.

—  А дальше? — тихо спросила я.

—  Дальше — все. Эта — коротенькая.

—  Это — неправильно! Ты разбиваешь во мне последнюю веру в толкование слова «сказка», как чего-то детского, душевного и светлого!

—  Почитай сказки Андерсена и Шварца. Много ли ты увидишь там детского, душевного и светлого? У Андерсена, например, есть еще сказка про девочку со спичками... Сказки сказкам рознь. Вот и Гофман отличался умом и сообразительностью по части мрачных сказок... А Карло Гоцци? А Братья Гримм? В неадаптированном варианте они оч-ч-чень даже. Нет, вообще-то сказок много. Разных.

—  Это не сказки... сказки рассказывают детям, чтобы те не плакали, а не взрослым, чтобы у них текли слезы.

—  Может и не сказки. Попробую написать добрую сказку, для детей. Интересно, смогу ли?

—  Нет, ты уже не сможешь. Никогда.

—  Тогда — напиши ты. Ты же умеешь писать, я знаю.

—  Я тоже уже не смогу. Тут недавно узнала, что моя подруга, которая со мной училась в одиннадцатом классе, не так давно погибла у вас в Москве. Причем, осознавая все, что с ней происходит. Она со своим парнем куда-то ехала, и они во что-то врезались. Парень отключился сразу, а она была еще в сознании и пыталась выбраться наружу, но дверь заклинило. Тогда она пыталась руками разбить стекло, но никто из очевидцев даже не подошел и не попытался помочь. Представляешь? Стояли и смотрели. Машина в конце концов взорвалась, и она, естественно, погибла.

Услышав это, он почему-то вздрогнул.

—  Ты что? — удивилась я.

—  Страшная история, — сказал он каким-то чужим голосом. Что это с ним?

—  Страшная, но это реальность. Может я и дура, но мне кажется, что бы попробовала ей помочь, хотя бы попыталась.

—  Ты не дура, ты очень хорошая, — грустно сказал он.

—  Чего опечалился?

—  Не знаю, — тихо сказал он. — Мне почему-то стало очень тоскливо, — он перевел дыхание, и сделал маленькую паузу, — даже не знаю почему, но вот только сейчас накатило.

—  Не грусти, слышишь? Не надо. Твоя грусть передается окружающим, и заражает их. Потом она возвращается обратно и только усиливает твое состояние. Поэтому — улыбайся. Когда у тебя на глазах слезы и когда тебе трудно дышать. Улыбайся. Когда тебе хочется плакать и реветь от горя и смертной тоски. Улыбайся. Когда твоя душа разрывается на части, а разум тонет в море безумия. Улыбайся. Когда боль пожирает тебя изнутри, и уже не осталось никакой силы терпеть. Улыбайся. Пусть на твоем лице всегда играет улыбка победителя, прошедшего Ад. Улыбайся, и даже не думай о том, что ты — слабый. Потому что ты обязан быть сильным. Несмотря ни на что.

—  Как здорово сказано! Это чьи слова? — спросил он.

—  Слова? Мои конечно

—  Но откуда... откуда ты знаешь?.. — Он посмотрел на меня своими пытливыми серыми глазами.

—  Знаю что? — удивилась я.

—  Что я прошел через Ад.

—  Это видно. У тебя такой взгляд. А фразу эту я только сейчас придумала. Вот и напиши об этом. Сможешь?

—  Смогу. И еще напишу о прошлогодней поездке в Питер. Примерно в это время я как раз у вас тут был.

— Ты тем летом был где-то у нас, а я ничего об этом не знаю? — упрекнула его я.

— Я ездил всего-то на пару дней. А тогда мы и знакомы-то, по-моему, еще не были! — оправдывался Феликс, как нерадивый школьник, пропустивший важную контрольную. — Да и занят я был по самое это самое.

— А зачем ездил-то? Или опять секрет?

— Теперь от тебя никаких секретов. Не поверишь, я выполнял священнические обязанности, — засмеялся он.

— Чего?! Оказывается, как много я не знала о тебе! А ну давай колись! Не то я обижусь очень. Мало того, что не позвонил, не зашел, так потом и не рассказал, чем занимался! Друг называется!

— Да вот, виноват, грешен. Было такое в моей действительности. А случилось вот что. Как-то раз, от безделья заполняя очередную интернетовскую анкету, проявил я неумеренное воображение и несвоевременный полет фантазии. Ну, ты же знаешь такие вопросники, что кочуют по разным блогам и дневникам и переписываются блоггерами друг у друга, накапливая всякие изменения и дополнения в зависимости от настроения и воображения респондента. Обычное дело. Так вот, года четыре назад выявил я слабость напополам с фантазией (лукавый попутал) и написал в такой анкете что, кроме всего прочего, хотел бы участвовать в качестве «темного священника на лесбийской свадьбе». Что на меня тогда нашло — не знаю, и это при моей-то до банальности традиционной сексуальной ориентации! Поскольку я ни во что не верю, а священник из меня, как из дерьма сито, то особых проблем в будущем мне не предвиделось. Как же я ошибался! И вот прошлым летом, получил следующее письмо. Наизусть помню:

«Феликс, доброго времени суток. Вы меня не знаете, но я давно читаю Ваши блоги ибо интересно. Во френдах у Вас не состою, и читать могу только то, что разрешено для всеобщего восприятия. Как-то раз Вы писали, что мечтаете побывать в роли темного священника на лесбийской свадьбе. Так вот, Ваша мечта может осуществиться! Мы с подругой решили пожениться, и надо провести ритуал. Если Вы согласитесь, то у Вас останется серия великолепных фоток на память, а также приятные воспоминания на будущее. Времени это у Вас много не займет — Вас встретят, отвезут и привезут. Угощение за наш счет. Будут гости.

С уважением, Эльвира.»

Сказать, что я удивился, значит сказать очень мало. Про мои блоги вдруг вспомнили. Можно подумать, я чего-то интересное там пишу. Сначала я решил промолчать, изобразить морду ящиком и сделать вид, будто дело мое — безлюдная местность. Меня вовсе не прельщали такие «воспоминания на будущее». К тому же скоро выяснилось, что неведомая Эльвира проживает в Питере, и ехать мне предлагалось именно туда. Узнал я это случайно, поскольку в Москве действительно есть одна знакомая Эльвира, оказавшаяся тут совершенно ни при чем. Я затаился. Но потом на меня принялись оказывать давление, используя приемы из арсенала Гестапо. Я признался, что не являюсь атеистским священником, и не лесбиянка, запертая в теле мужчины, но и это не помогло. Пришлось дать слабину и капитулировать. Тактика невмешательства не помогла, и через какое-то время я осознал неизбежность судьбы, сдался и покорился року. К тому же закралась ядовитая мысль, что такое участие с моей стороны могло стать забавным приключением. Вдруг — действительно? Возможно, Эльвира права? Смотаться на один день, а потом, хихикая вспоминать о таком любопытном занимательном событии.

Короче — я согласился. А раз согласился, пришлось выполнять. Обещал. Никуда не денешься, раньше надо было думать.  Я тогда носил бороду и не был похож на себя.

И тут сразу же поперли траблы. Или, говоря гражданским языком — случились разные проблемы. Как вести церемонию? Во что одеться, то есть облачиться? Что говорить и как? Что вешать на шею, не крест же? А на чем принимать клятву? На Темной Библии? На «Satanic Bible» Ла Вея? Или еще на чем-то? Откуда взять эту книгу, да и все прочие  нужные аксессуары? Я не знал. А люди меня уже ждали и надеялись. В конце концов, я махнул на все рукой, поехав в Петербург так, благодушно положившись на удачу, что все как-нибудь, да и устроится.

Как это часто бывает в таких случаях, все действительно устроилось. Облачение я договорился арендовать у своего друга, который работал колдуном и иногда облачался в мантию. Он не колдун, он только работает колдуном. Ни на что, особенно не надеясь, я позвонил ему и застал! Те, кто хорошо знает этого моего приятеля, удивятся и будут правы — застать Илью без предварительной договоренности — практически чудо, сравнимое разве с появлениями стигматов на руках какого-нибудь святого. Почти несбыточное событие. После некоторых препирательств, уговоров, обещаний чешского пива и прочих благ, друг согласился дать поносить свою «старую мантию»  из которой уже «вырос» и поэтому не использует. Илья был даже столь любезен, что обещал встретить меня на вокзале и передать ритуальную одежду там.

Первоначально у меня имелись затруднения с мыслью — о чем вообще говорить на свадьбе? О чем-то надо. И вообще, что необходимо произнести ритуального в таком случае? Поскольку никто толком ничего не знал о предстоящей мне церемонии, то я решил сымпровизировать. Текст проповеди и обращения к вступающим в брак я написал сам. В моем активе были читанные ранее книжки Ла Вея, старые ролики с его участием на свадьбе сатанистов, где сам мэтр выступал за священника, и куча эзотерической и мистической макулатуры. Интернет опять же всегда под рукой. За основу я взял тот текст, что говорят толстые тетки в загсе, немножко переделал, извратил там слегка по мелочам, добавил кое-что, и короткий текст ритуальной речи был готов.

Я кинул незнакомой Эльвире емейл с номером поезда, временем прибытия, и номером  моего вагона, принял душ, вымыл голову и отправился на вокзал.

Ехал я на одни сутки, даже меньше, причем летом, большинство друзей где-то отдыхало, и почти ни с кем из них встречаться не планировал. Исключение составлял Илья Пухов, да и то из-за мантии. Илья — известный питерский колдун, великий маг и кудесник, академик магии, как он сам о себе пишет, но вряд ли думает, особой пунктуальностью не страдал никогда. Поэтому, выйдя из вагона, и не увидев его дородной фигуры, я не особо удивился. Только немного расстроился. Уже был готов запасной вариант — я оделся во все черное: брюки и водолазку, а с собой прихватил крупный медный анкх на толстой, с палец толщиной, якорной цепи, клятвенно обещав одной московской готессе, что верну этот предмет в целости не далее как через пару дней. Еще я выпросил у знакомой актрисы белый воротничок, как у католических кюре. Торчащий из-под ворота водолазки, он просто обязан произвести хоть какое-то впечатление на присутствующих. И, наконец, я приготовил толстый том Головачева без суперобложки. Эту книгу издали в черном дерматине больше чем на тысячу страниц, и выглядела она весьма солидно. Вполне могла сойти за какое-либо темное священное писание, если смотреть издалека и не сильно вглядываться в выбитые золотом буквы на корешке. 

Но это — ладно. В тот момент беспокоило другое. Меня вообще никто не встречал. Абсолютно. Немного потоптавшись на платформе у вагона, и для порядка дождавшись схлынивания пассажиров и встречающих, я поплелся к вокзалу в одиночестве.

«В крайнем случае, — успокаивал себя я, — погуляю по Питеру, посещу любимые мною места, позвоню друзьям — чем черт не шутит, может, кто свободен окажется? С Ильей, опять же, можно будет пивка попить, вдруг у него день не сильно занят? Глядишь, все оно и к лучшему!»

Совсем было, я уж настроился, что никаких обязанностей мне уже не предстоит. Начал понемногу даже радоваться возможным перспективам, и только расслабился, как у самого выхода с платформы увидел двух девчушек с большими белыми воздушными шариками. На каждом из них черным маркером было крупно выведен мой ник: «Felix_98».

Ага. Вот значит, каким образом.

Я подошел и представился. В ответ они скупо поздоровались. Девушки выглядели как типичные эмо и сразу же мне этим понравились. Причем обе. Вообще-то я знаю трех красивых, и ещё несколько просто симпатичных эмо-герл, а эти, что встречали, чем-то сразу расположили к себе. Почему? Ну, во-первых, девушки-эмо оказались красивы. Обе. Они выразительно выглядели в своих черно-розовых шмотках и с челками на пол-лица и пирсингом отовсюду. Во-вторых, я очень люблю брюнеток, а данные девушки-эмо оказались именно брюнетками. И  ещё, конечно, кеды. Кеды — это ж так здорово, особенно если раскрашены ярко-яркими маркерами, и плюс порваны как-то по-разному. Еще кеды оказались как-то художественно заклеены блестящим серебристым скотчем — потрясно выглядело. Хотя зимой, да, в таких особо не походишь, тем более — в Питере. Но летом — самое оно. Впрочем, хоть к эмо-культуре (или субкультуре?) я отношусь как-то и не очень, но девушки тут бывают — просто красавицы. Вот эти, например. Одна беда — они оказались необыкновенно похожи друг на друга и даже не представились. Смотрели они настороженно и как-то мрачно и сердито, будто Ленин на контрреволюцию. Можно было подумать, то это я их позвал сюда и оторвал от каких-то важных и сугубо срочных интимных дел. Как потом выяснилось — обе являлись «подружками невест».

Мы перебросились еще парой общих фраз, и стали пробираться к выходу на Невский. Прошли до какого-то переулка, свернули направо, еще немного и вот ярко-красная Лянча Эпсилон, принадлежавшая кому-то из девиц. Я их уже начал постепенно различать между собой.

Мы погрузились и тронулись. Девушка-водитель врубила какую-то безумную техно-музыку и лихо ворочая рулем выехала на Невский. И только тут я вспомнил, что оставил дома книгу. Ту самую, толстую, долженствующую изображать Темную Библию. Приготовил, а взять забыл.

Позвонил своему приятелю. Тому, что мантию обещал. Он, естественно, о нашей договоренности запамятовал напрочь, страшно извинялся, клялся, бил себя таткой в грудь (даже по телефону было слышно) и обещал мантию завести. Воспользовавшись случаем, я начал клянчить и какую-нибудь черную и толстую книгу. На время же, всего на день. Но здесь Илья почему-то заупрямился, встал в позу и проявил недюжинное упорство. Книгу для такого мероприятия дать не захотел.

Что делать? Я почесал репу, и упросил своих очаровательных провожатых (которые все время молчали, как пленные комсомольские партизанки из старо-советского фильма) тормознуть где-нибудь около Дома Книги, благо мы как раз ехали в ту сторону.

Когда мы припарковались где-то в пределах шаговой доступности, я попросил подождать несколько минут, и бросился ко всем известному зданию с башенкой и американским орлом под этой башенкой приделанным. В книжном я искал что-то толстое и черное, книгу, взамен забытой в Москве. Как назло, ничего подходящего сначала не попадалось. В конце концов, занесло меня в букинистический отдел, и вот там удача немного улыбнулась. Никаких сатанинских библий и ничего похожего я все-таки не нашел, но перспективными показались два издания. Первым я отметил толстый том «Основ палеонтологии» Карла Циттеля, издание за тридцать четвертый год прошлого века. Книга была в черном переплете с потертым золотым тиснением на корешке и смотрелась вполне зловеще. Вторым был пухлый фолиант под интимным названием «Онанизм», вышедший из-под пера какого-то поф. Г. Роледера, издание и перевод аж двадцать седьмого года прошлого века. Толщиной цветом и сохранностью «Онанизм» тоже вполне годился для моих целей. Но принимать клятву на такой книге? Это было бы уж чересчур. Должно же существовать хоть что-то святое! Хотя, если смотреть на вопрос с философической точки зрения… Короче, решив, что Карл Циттель — именно то, что доктор прописал, и ничего лучшего уже не найду, решил купить. Однако книга стоила. Я сейчас уж и не припомню, сколько точно, но знаю только, что много — издание числилось чуть ли не антикварным. Делать нечего — купил, тем более что мечтал давно, а тут — вот повезло. Не вовремя, правда, но бывает. Продавщица, видимо, приняла меня за какого-то редкого извращенца, потому что как-то странно посмотрела мне в лицо, когда по моей просьбе заворачивала книгу в толстую бумагу. Видимо она заметила, как нелегко мне дался этот выбор. Упаковку я оплатил. Кроме того, у меня в ту пору был такой специальный приятель обожающий старые книги. Вот мне и подумалось, что всегда смогу сплавить ему этого Циттеля. Не бесплатно, разумеется. Глядишь, и поездку окуплю.

На каком-то лотке у входа я прикупил еще диск с записями Баха в классической реализации. Тоже может сгодиться. Сунул я свои покупки в полупустой рюкзак (много ли надо, когда едешь в Питер на один день?) и вернулся к ожидающим меня эмо-девочкам. Как я понял, девушки решили, не мудрствуя лукаво, что я бегал в сортир, устроил себе так сказать санитарную паузу.

Только я расположился, как вторая из девушек,  та, что сидела на пассажирском месте, стала вдруг жаловаться на жару и, вцепившись в свои черные волосы, стянула их с головы. У нее оказалась совсем коротенькая и очень светлая стрижка-ежик цвета соломы. Только тут стало видно, что она вовсе не похожа на свою подругу за рулем, а весьма даже от нее отличается.

Еще я попросил отвезти меня в магазин «Кастл Рок» на Лиговке, но тут вдруг выяснилось, что девушки понятия не имеют, о чем это я. Посетовав на современную молодежь, даже не знающую о таком культовом месте, я еще и выругался про себя, ибо забыл точный адрес и месторасположение этого полезного заведения. Помнится, везли меня туда в прошлый раз темным зимним вечером, через какие-то подворотни, потом спускали в некий подвал, но сам я дороги никогда б в жизни не нашел. А искать мне тогда не хотелось. Было как-то не с руки.

— А потом что было? — нетерпеливо требовала я продолжения рассказа.

— Ну, как! Все что надо, то и было. Во-первых, оказалось, что церемония назначена на завтра, а билет у меня в ночь на послезавтра. Кто-то удачно перепутал даты, что было к лучшему. Иными словами — в Питере предстояло провести не сутки, а двое. Короче — успеваю. Во-вторых, мой друг передал мне свою мантию. Хламида оказалась шелковая, почти черная, с фиолетовым отливом, неопределенно-свободного покроя и надевалась прямо через  голову. Напоминала она судейскую мантию, какие часто показывают в телепостановках про суды. А может, ею и являлась, сказать не берусь. Белый воротничок, медный анкх на цепи, полюс сочетание с моей бородатой физиономией в черных очках — все это вместе взятое просто обязано было произвести сильное впечатление на присутствующих.

Потом я попросил своих подружек-гидов, чтобы меня свозили на место. Отвезли, и я осмотрел среду, в которой предстояло священнодействовать. Как мне раньше уже сказали, «там все давно готово». Но там ничего не было готово. Помещение оказалось длинной комнатой в управлении какого-то завода. За грязными окнами виднелся пыльный заводской двор, заваленный какими-то ржавыми металлоконструкциями. Наверное, тут раньше заседал какой-нибудь заводской профком или что-то типа того. По стенам стояли поломанные столы, тумбочки, шкаф со сломанными дверцами и пара неисправных офисных кресел. На самих стенах висели какие-то стенды, а в одном из углов лежали кучей снятые с потолка светильники. Вероятно, их кто-то хотел украсть, а потом или передумал, или не сумел. Зато в середине помещения рядами выстроились  пластмассовые белые стулья, какие обычно используют в уличных кафе.  Это приготовили мои «работодатели» — посчитав, что более ничего не понадобится. Или я сам придумаю все, что надо. Впрочем, они не ошиблись.

— Но ты, конечно же, ничего не придумал? — с некоторым сомнением спросила я.

— А вот придумал! Завод собирались не то сносить, не то перестраивать, но в любом случае помещения пустовали большей частью, хотя доступ туда сторожился солидными охранными дядьками в проходной. Нас они пропускали без звука, когда одна из эмо-герл заявила, что «мы от Виктории Петровны». Все то, что происходило в отдельных помещениях завода, охрану совершено не интересовало, главное — чтоб ничего не выносили. Но я тогда подумал, что если им заплатить как следует, то при острой необходимости, можно вывезти хоть половину этого предприятия. К этому моменту я уже точно представлял себе, что будет, как и каким образом. Вооружившись толстенным справочником «Желтые страницы Санкт-Петербурга» я отметил интересующие меня места, и мы поехали за покупками.

Побывав в этом разгромленном помещении, я решил, что мне понадобятся: несколько баллончиков черной аэрозольной краски, черная тушь, в количестве нескольких упаковок, пылесос с насадкой для распыления, какими пользуются маляры-любители и два куска черной и белой ткани не менее одного квадратного метра каждый. Еще я просил, чтобы кто-нибудь принес потом плеер с колонками. А еще я нашел магазин «Кастл Рок», и с тех пор часто туда захожу.

К концу дня все нереально устали, зато багажник машины и часть салона оказались заполнены разными полезными предметами. Девушки уже смотрели на меня совсем иными глазами. В них проскакивало уважение, смешанное с чем-то похожим на священный ужас.

Ночевал я в гостинице Академии наук, где снять койку на ночь не представляло никакого труда. Девушки покинули меня там, оставили свои телефоны и исчезли до завтрашнего утра.

Весь следующий день с самого утра я трудился, не покладая рук и ног. Не присел даже. Устал — фантастично, но зато часам к семи комната была готова. Электричество в покинутом помещении еще было. Пошарив в соседних комнатах этого «заводоуправления» я отыскал скрученную рулоном старую ковровую дружку и длинный тонкий штырь, какие используют связисты при прокладки особого рода проводов.  В помощники мне отрядили брата одной из подружек. Я сейчас просто не помню, чей он был братец, только пользы от него оказалось ноль. Мало того, что он был  какой-то сонный, словно зимняя муха, он еще и ничего не умел. Что называется — «руки из жопы растут». Довольно быстро я предложил этому ходячему недоразумению безотлагательно пойти куда-нибудь и заняться чем-то еще, главное — чтоб подальше от меня.

До церемонии оставалось еще часа три, когда я кое-как отчистился от пыли и поехал проветриться, а главное — хорошо поесть.

С наступлением часа икс, я уже стоял и ждал на своем месте. Договоренность была такая — как только заиграет тихая музыка — можно запускать гостей, а как музыка станет громкой — пусть входят брачующиеся со своими подругами. Я стоял у алтаря (тумбочка сломанного стола, накрытая черной тряпкой и плеером внутри) облаченный в мантию Ильи. Мне она была великовата и волочилась по полу. Справ и слева от меня, на черных канделябрах (крашенные рогатые вешалки, украденные мною из какого-то кабинета) горели свечи. По пять штук с каждой стороны. Вся комната была погружена во мрак, только неровный свет пробирался из-за каких-то неясных глубин (лампочки, спрятанные мною за крашеными обломками столов вдоль стен давали эффектные полосы света), причем пара фонарей светила прямо на «алтарь». Стены и потолок закрашены тушью через распылитель пылесоса, а окна зачернены аэрозольными баллончиками. Я даже не стал выносить остатки офисного барахла — только сдвинул к стенам и тоже зачернил из распылителя, кое-что отредактировав аэрозолем. Химический запах от краски так и не выветрился до конца и придавал атмосфере еще больше мрачности и цинизма. Ровно в десять я включил плеер с какой-то фугой, двери раскрылись, и вошли гости — большей частью молодые люди студенческого возраста.

Похоже, вошедшие испытали легкий шок. Я понял это по тому, как они рассаживались на белые уличные стулья, путаясь в их ножках и собственных ногах. Моя фигура в черно-фиолетовой мантии Пухова с медным анкхом на животе тоже, вероятно, внушала некоторое почтение. Хоть было и полутемно, но я прилично видел сквозь свои очки.

Когда все, наконец, расселись, я медленно поднял вверх обе руки (при этом рукава мантии упали вниз, открыв всем на обозрение мои локти, затянутые в черное термобелье), незаметно нажал ногой на выключатель плеера и начал:

«Дорогие гости! — заговорил я, постепенно наращивая голос. — Мы собрались здесь, в этом Храме Тьмы, чтобы освятить брак наших очаровательных Эльвиры и Елены. Так пригласим же их сюда, зачем заставлять напрасно ждать всех вас и те силы, что сегодня поддерживают нас?» — почти уже заревел я во все голо и незаметно врубил  Баха если не на полную мощь, то весьма сильно. Вместо Мендельсона колонки заиграли, как сейчас помню, «Токкату и Фугу» в органном исполнении.

Все почему-то встали, а в «зал» вошли молодожены, которых я так до сих пор и не видел. Это оказались две очень симпатичные девушки в белых платьях, но, по-моему, одна выглядела несколько крупновато, была чуть старше своей избранницы, и неуютно ощущала себя в платье невесты. Чтобы скрыть неловкость, она явно напускала на себя показную браваду и притворную удаль. Вторая — миниатюрная девочка лет восемнадцати, казалась испуганной и имела такой вид, будто бы сильно жалела о том, что вообще согласилась на это мероприятие.

Больше всего тогда я боялся, что услышав музыку, сюда со всех ног сбегутся охранники. Но, видимо, за все «было уплочено», и никто нам не помешал.

Когда пара подошла к «алтарю», я сделал жест, призывающий к тишине. Та, из девушек, что повыше, вдруг подмигнула мне. Ага, значит, она Эльвира и есть. Выждав для солидности еще пару секунд, я начал так:

«Все присутствующие здесь, слушайте меня! Если в этом храме найдется кто-то, кому известно нечто мешающее заключению этого брака, то пусть скажет сразу или молчит до конца времен!»

Никто ничего не сказал, и стало вдруг так тихо, что даже слышалось гудение трансформатора откуда-то снаружи.

«Дорогие Эльвира и Елена!  — вскричал я, причем гости, сидящие ближе всего к алтарю даже вздрогнули от неожиданности. — Согласны ли вы взять друг друга в жены и любить до того момента, пока судьба не разлучит вас? Эльвира?..  Елена?.. А теперь — продолжал витийствовать я, — положите свои руки на эту священную Темную Книгу и повторяйте за мной слова клятвы: Любимая! Что бы ни случилось, какие бы бури и шторам не бушевали вокруг, я клянусь любить тебя в горе и в радости, пока силы света и тьмы не разлучат нас!»

Девочки, как попугайчики, послушно повторяли следом за мной все эти дурацкие слова, за которые мне вдруг стало невообразимо стыдно. На меня рассчитывали, а я даже не удосужился написать приличную речь! Плету какую-то ахинею…

«Итак, властию, данною мне силами света и тьмы объявляю вас супружеской парой! Обменяйтесь кольцами!»

Девушки надели друг дружке серебряные кольца. По-моему руки Елены слегка тряслись.

«Вот теперь поздравьте друг друга!» — Ляпнул я, вспомнив толстую тетку-регистраторшу на моей собственной свадьбе. Девушки поцеловались, причем Эльвира явно доминировала…

—    Ну, чего замолчал? — любопытствовала я. Рассказ Феликса казался мне тогда просто выдуманной байкой. — А дальше-то что было?

—    А дальше,  — продолжил Феликс, — все пошло как-то неинтересно. После проведения «ритуала» все кто был, отправились в некое ночное кафе, где потом просидели до самого утра. Все разбились на группки, и болтали на интересные им темы. Многие танцевали, играла довольно дикая музыка, от которой я вконец обалдел. Я был чужым на этом празднике жизни, никого не знал, поэтому молча сидел, наедался и напивался. Один только раз ко мне обратилась какая-то невесть как попавшая сюда тетка с вопросом:

«Скажите, батюшка, а сами женихи-то где?»

На что я, несмотря на значительно уже опьянение, ехидно ответил:

«Никаких женихов. Это чисто лесбийская свадьба, тут одни только невесты.»

Тетка прям обалдела. Но потом кое-как совладала с собой и сердито спросила:

«И вы, священник, участвуете в этом греховодстве? А к какой же вере вы тогда себя относите? Вы вообще-то православный?»

На что я напустил на себя таинственный вид и важно заметил:

«Я — православный копт древнеегипетского уклада. Отсюда в моем облачении присутствует египетский крест, — я показал рукой на свой анкх. — Мы самая древня христианская церковь земли! А Создатель наш любит всех нас, и заботится обо всех своих чадах, поэтому окормлять их духовно моя святая обязанность», — сказал я усмехаясь в бороду, которую тогда носил.

—    Ну, ты и циник! — хихикнула я. — Не представляю тебя с бородой.

—    Да куда уж мне до полноправного циника.  Я тогда сильно надеялся, что незнакомая тетка не окажется специалистом-религиоведом. В конце концов, согласно договоренности, меня отвезли в гостиницу. Уже давно ярко светило солнце, и всюду кипела жизнь. Люди шли по своим делам, работало метро и ходили трамваи. Мне даже хотели заплатить, но я гордо ответил, что за обряды денег не беру, разве что кто-нибудь согласится возместить расходы на обустройство «святилища». Спросили — сколько? Я показал чеки, возникла гнетущая пауза, а потом сразу же кто-то вспомнил, что поскольку никаких письменных договоров мы не заключали, то значит — никто ничего никому и не должен. Кстати, фоток оттуда у меня не сохранилось.

—    Ну а потом? — не отставала я.

—    Потом я целый день отсыпался, а вечером поехал на вокзал, где сел в свой поезд. Довольно быстро история эта стала широко известна в узких кругах, и ко мне еще долго обращались представители самых разных сексуальных меньшинств с просьбой «обвенчать» их. Я, естественно, отказывался или вообще игнорировал подобные предложения. Сбрил бороду и изменил свою жизнь. Но главное — не это. Почти сразу после того ритуала со мной начали случаться какие-то полумистические события, а некоторые кроме как абсолютной мистикой и не назовешь. То совпадения какие-то, что и совпадениями не выглядят, то видения разные инфернального плана, то дьявольщина всякая в голову так и прет. А периодически возникали ощущения, будто сзади меня кто-то стоит и прямо в затылок смотрит. Кто-то невообразимо сильный и мощный. Этот невидимый взгляд ощущался мною, словно что-то невыносимо тягостное и невероятно тяжелое давило на мозг. Я уж подумал, было, что все, типа, доигрался, поехала моя бедная крыша, и даже обращался к врачу. Но ничего, пережил как-то.

—    Такая классная история, но смахивает на выдуманную. Не представляю тебя с бородой. Запиши это, понял?

—    Обязательно, — кивнул Феликс. —  А еще я напишу про Черный Портал...

—    Что... Что ты сказал? — я почему-то испугалась. Таких совпадений не бывает.

—    А? Что? — переспросил он, хотя прекрасно меня слышал и все отлично понял.

—    Я спрашиваю — что ты сказал? — не отставала я.

—    Сказал, что напишу про Черный Портал.

—    Что ты заешь? — не отставала я.

—    О чем? — снова спросил он, видимо тянул время.

—    Что ты заешь про Черный Портал?

—    Ничего, — он был явно смущен, — просто такое красивое выражение.

—    Не ври мне. Всегда ощущаю, когда люди врут.

—    Ладно, скажу. Эти слова передал один умирающий человек. Мой друг. Звучит напыщенно, да?

—    И?.. — спросила я.

—    Ты мне поверишь? — он повернулся ко мне лицом. Глаза у него глаза были серые, с темными прожилками — Я расскажу, но будет звучать как бред сумасшедшего.

—    Я поверю, — кивнула я. — Расскажи мне все. Ну?

И он рассказал. Про свою фирму, про старый московский дом с рыцарем, про Черный Портал и про свои путешествия в мир безумия. И про то, как он прошел через Ад.

—    Так ты ходишь Порталом? — радостно спросила я.

—    Нет. Один раз случайно вошел туда, но сразу же вывалился обратно.

—    А, ну понятно. Ты же знаешь только один Портал. В Москве их штук двадцать.

—    Где? — встрепенулся он. — Ты их знаешь? Откуда?

—    Потом я тебе дам их адреса. Для портала нужна крепкая стена. У нас их меньше. Я знаю восемь.

—    А где?

—    Один тут. Прямо здесь.

—    Как — тут? В твоей квартире?

—    Нет, к сожалению. Перед парадной дверью, справа. Никогда не ошибешься.

—    А как попасть в нужное место?

—    Думай о нем. И представляй. Поэтому ты никогда не выйдешь из незнакомого Портала. Можешь вернуться домой хоть сейчас.

—    Ага. И вывалюсь на лестницу перед глазами охранника? Не-е-е-ет, я лучше поездом.

—    Ну, как знаешь.

Пока он рассказывал, и потом, пока мы обсуждали все хитрости перехода через Порталы мы встали и поели. Я сварила кофе, а в холодильнике еще оставались: салат, большой кусок охлажденной ветчины и бутылка хереса. Его шмотки действительно уже постирались и высохли, их вполне можно было носить. Но он пока не стал этого делать. Я тоже не обременяла себя одеждой. Я только загрузила свое облачение в машину, заново заправила и запустила ее.

—  А соседи не будут скандалить, что ты по ночам все время что-то стираешь? — вдруг почему-то спросил он.

—  Сейчас уже утро. И потом, это же старый дом, не забывай. Тут слышимость нулевая. Вот у моей бабушки, там — да! Чихнет кто за стенкой, так и хочется сказать — «будьте здоровы»!

И опять мы любили друг друга, а в перерывах пили кофе, строили сумасбродные планы и так радовались, что сможем теперь всегда встречаться хотя бы раз в месяц, в полнолунье, не затратив при этом ни одной копейки на проезд...

После, мы несли всякую чушь, смеялись, и не заметили, как уснули. Нам было хорошо вместе и, как я думала, будет хорошо и потом. Просто хорошо.

Спокойствие.

Как иногда мало надо для счастья. А что такое счастье? Это когда паришь в небе, находясь на земле? Или это состояние надо ловить, пока оно есть? Как волну на серфинге. Видимо да. Это — мгновение. Может быть, несколько минут или часов. Редко — когда долго. И не потому, что счастье уходит. Потому что оно перестает ощущаться, становится чем-то обыденным и теряет свою значимость. Как солнце после зимы, сначала радуешься каждому лучу, а потом оно становится привычным, ну а когда его слишком много — от него уже и начинаешь прятаться в тень. Вот и вся загадка, как сделать так, чтобы счастье было неизменно с тобой и никуда не линяло. Всегда рядом, всегда хорошо, тепло и уютно. Такое возможно только при полном понимании и принятии.

Дурочкой была, когда попробовала поступать иначе. Все равно по-другому я не умею. Раз не вышло, два не вышло... Но ведь вся шутка в том и состоит, что надо раз за разом выискивать именно то, что подойдет. Иначе счастье станет не настоящим счастьем, а притворством, химерой, вымыслом и самообманом... и самое омерзительное что, в конце-то концов, это сделается очевидным и понятным для всех. И тогда пойдут разочарования, обиды и укоры самой себе.

Но как ловить нужные мгновения, не умея читать мысли? Наверное, надо довериться собственной интуиции, внутренним ощущениям и подсказкам.

А он спал на боку... Как я слышала, так спят демократичные и эмоционально гибкие «товарищи», чувственные и разумеющие даже столь непростые вещи, как женское расположение духа.

43. Феликс

Расположение духа роли не играет, и есть случаи, когда стоит прислушаться к мнению других, а есть — когда надо слушать себя и только себя. Я рассказал ей все. Ну, почти все, и подарил на прощание свой анкх. Я не стал сообщать только про ожидающую смерть рыжую средневековую ведьму из своего уж очень похожего на явь сна и ту отвратительную историю о взорвавшемся автомобиле.

На московский поезд всегда можно купить один билет. Уж какой-нибудь завалящий билетик нет-нет, да и найдется: кто-то не взял бронь, кто-то сдал и не поехал, кто-то отказался от неудобного места. Мало ли. В сидячем дневном экспрессе Санкт-Петербург — Москва я спал всю дорогу, как говорится, без задних ног. Мне снилось, что я реставрирую старинный иконостас. Странно, почему именно это? Дедушка Фрейд, где ты? Я же, мягко говоря, не такой уж и религиозный человек.

Вернулся из Питера я только поздно вечером. Весь изломанный и невозможно усталый, с непонятным настроением и с двумя жетонами от питерского метро в кармане. Но главное — со смутой в душе, дурным предчувствием и нехорошими мыслями в сознании. Радовал только лишь предстоящий отпуск.

Жизнь действительно похожа на зебру. Или шахматную доску — это уж, у кого какие ассоциации. По возвращении домой меня ожидал очень неприятный разговор.

Любая измена рано или поздно выплывает наружу. Почему? Не знаю. Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы женщина свое поведение оправдывала физиологическими потребностями организма или биологическими инстинктами? Никто. Никогда. Иллюзии проходят достаточно быстро, но нередко женщина предпочитает не замечать измен своего партнера. Сознательно. Иногда бывает и так, что женщина совершенно искренне не находит признаков измены и продолжает считать своего мужчину близким к идеалу. Но чаще, случается по-другому. Откуда-то женщины всегда узнают, что им изменили. Интуиция — поразительное чутье, которое подсказывает женщине, что она права, независимо от того, права она или нет.

Женщины очень редко плачут от боли. Боль можно и потерпеть. Боль можно отключить лекарствами. Женщины могут кричать, но плачут от боли редко. Иногда они плачут от жалости и невозможности помочь. Они плачут от разлуки с любимым, от сознания того, что дорогому человеку плохо и может стать еще хуже. Они плачут от горькой обиды, бессилия, от унижения и тоски. Их прекрасные глаза наполняются горем, и, когда слезу ничто уже не может удержать, она прорывается наружу. Влага выступает за край нижнего века и стекает вниз...

Анжела плакала молча. Я никогда раньше не видел ее слез. Мне она казалась если не железной леди, то леди с металлической душой, это уж точно. Ангелом со стальными крыльями. На обиды она всегда реагировала бурно, эмоционально, но кратковременно, и никаких слез никогда раньше не было.

—  Мне надоели твои постоянные похождения, да и твои бабы мне тоже надоели. Все! У меня завтра отпуск и я уезжаю в Карелию. Если хочешь — присоединяйся. Не приедешь — не надо, но я к тебе уже не вернусь.

—  Ну, Анжел, ты тоже не ангел, извини за каламбур! Кто регулярно пропадает без предупреждения почти до утора? Кого в мертвецки пьяном виде друзья несколько раз привозили домой? А месяц назад — кто травки до глюков накурился? Думаешь, не замечаю ничего?

—  Но я не предавала тебя! С того времени, пока мы вместе, у меня никого кроме тебя не было! А ты — кобель!

С Анжелой мы периодически ругались, поэтому я не придал тогда особенного значения этой ее вспышке и злым словам. К тому же в тот вечер нас на некоторое время отвлекла от взаимных разборок досадная история с сантехникой и соседями сверху.

Пока мы ругались на кухне, вдруг, неожиданно, лампочка затрещала, а с самой стеклянной колбы прямо на стол упала грязная капля воды. Мы оба замолкли и посмотрели вверх. Потолок плакал. Около того места, где светильник крепится к кухонному потолку, появилась мокрое пятно. Пятно расплывалось на глазах. Я нехотя встал с табуретки, вышел на лестницу, поднялся на следующий этаж и приступил к малоприятному диалогу с жильцами верхнего этажа...

Когда наутро я заявился в наш офис, то сначала ничего не понял. Охранника на месте не оказалось, Лилька отсутствовала. Но зато в коридоре толпилась куча народа. Все наши выползли из своих нор как тараканы из щелей. Правда, в отличие от последних, они никуда не торопились, а просто стояли кучками или попарно. Увидев меня, все недовольно уставились в мою сторону. Разговоры смолкли.

—  Вот кто у нас появился! Господин Феликс собственной персоной изволили прибыть! Ты как раз вовремя, — сказал Сергей — мой приятель, иногда подменяющий меня в качестве сисадмина, — тебя только здесь и не хватало.

—  В самом деле? — неприятно удивился я. — У вас тут что, общее собрание? А Митрич где?

—  Увезли, — скупо ответил Сергей.

—  Куда? — не понял я. — И зачем?

—  Так уж принято. А, ты же ничего еще не знаешь. Отравился наш Митрич.

—  Юрий Дмитрич? Как отравился?

—  Ядом, — лаконично объяснил Сергей.

—  Он жив? — глупо спросил я.

—  Нет, конечно, — Серега вздохнул, — он с вечера оставался. Сидел в кресле так и сидел. Утром пришла Лилька и нашла его тут. Холодного. Она же и милицию вызвала.

—  Хочешь сказать, что он покончил с собой?

—  Не хочу. И милиция уже не хочет. Они толком не говорят ничего, но как я понял из разговоров, на стакане ни одного отпечатка нет. Ты можешь выпить стакан, не трогая его руками?

—  Могу, — послушно кивнул я. — В перчатках.

—  Не было там никаких перчаток.

—  Может Лилька вымыла? — вяло спросил я. — Кстати, а она-то где?

—  В прокуратуре. И Гаврилыч там со вторым охранником. Как его? Забыл... Он вчера дежурил. Гаврилыч. При нем все и произошло.

—  А что он говорит? — Снова спросил я.

—  Откуда ж я знаю? Он в прокуратуре же говорит, а не здесь. И Лилька тоже там. Отдувается бедная. — Сергей помолчал несколько секунд, а потом вдруг спросил, — а ты где вчера обретался вечером?

—  Когда?

—  Примерно с десяти до двенадцати.

—  Дома. А что?

—  Алиби, — коротко пояснил Сергей, — в первую очередь теперь будут теребить нас. Черт! Как это некстати! И что будет с фирмой? Митрич все контакты у себя держал. Все заказы, все клиенты через него шли, все договора. Все до ночи любил тут засиживаться. Вот и досиделся.

—  Ну, в компьютере должно все быть. Кто Митрича обычно замещал? — я вдруг понял, что совсем не располагаю сведениями об иерархии в нашей компании. И понятия не имею, кто у нас выполняет обязанности заместителя шефа. — Должен же он был когда-нибудь отдыхать?

—  Марья Владимировна, кто еще? Иногда — я. Но сейчас только на нее вся надежда.

Марья Владимировна Куренцова — наш главный и единственный бухгалтер (а по совместительству — главный экономист) действительно держала в руках все финансовые дела компании. Покойный Митрич, несмотря на его деловую хватку и фантастическую интуицию в тонкости финансовых вопросов никогда не вникал. Третьим по значимости был, несомненно, наш юрисконсульт — Сергей Копылов, с которым я и беседовал сейчас. Просто чудо, что он знал еще и компьютеры. Почти профессионально кстати, знал. Что и позволяло ему совмещать со своей основной работой должность второго сисадмина. Это сочетание было редчайшим случаем. Такого я еще нигде и никогда не встречал.

—  Компьютер Митрича забрали менты, — продолжал Сергей, — теперь в его кабинете остался только моник и принтер. Может, и у нас заберут. В комнаты входить запретили, все опечатали, заразы! — Только тут заметил на дверях белые ленточки с синими печатями. — Ни работать, ни пойти никуда нельзя, б...ь!

—  А почему домой-то не уходим? — не понял я. — Все тут стоим?

—  Запретили! — Серега недовольно закурил, — на, возьми, теперь можно... А, ты же не куришь, я и забыл... Так вот — не разрешают никому уходить! Сейчас ждем какого-то хмыря, который скажет нам, что и когда делать.

«Хмырь» оказался элегантным молодым человеком с повадками трамвайного хама. Как я понял, он сходу подозревал нас всех вместе взятых, и сразу дал понять, что для нас должно быть великим счастьем внимание со стороны следствия. С его, стало быть, стороны.

Потом у нас у всех сняли отпечатки, взяли подписку, как у свидетелей (интересно — свидетелей чего?) И распустили всех нас по домам. Пока мы им не понадобимся.

С этого момента все пошло кувырком. Дома дожидалась очередная нехорошая новость. Анжелы не было. Прием, что выглядело особенно неприятно, исчезли все ее вещи и предметы личной гигиены. Она ушла, и очевидно уже насовсем. Квартира находилась в идеальном порядке, все сверкало чистотой, даже посуда оказалась вымыта, но моя подруга и все ее барахло испарились. Никакой записки она не оставила, а ее мобильник не отвечал — она заблокировала у себя мой номер. Временами люди не понимают друг друга, а иногда просто не хотят понимать...

Чтобы как-то притушить тягостные мысли и эмоции, включил комп вышел в Интернет, прочитал несколько сообщений и неожиданно для себя внес значительные изменения в свой электронный дневник — сообщил правдивую информацию о себе. Затем хотел сочинить какую-то сказку, но вышла такая дрянь, что, не дописав, стер текст. Немного позже написал Ольге следующее письмо.

Письмо по e-mail:

Оля, дорогая, привет!

Не умею писать письма. Уж извини. Никогда не был мастером эпистолярного жанра. За что регулярно получал плюхи от своих адресатов. Сухое письмо, типа, не интересное и скучное. А что тут поделаешь, если не привык? Вот деловой канцелярит у меня всегда на уровне. И бюрократические документы изготавливаю четко и со вкусом.

Я, как видишь, рассекретился, причем довольно резко и сразу. Вернувшись из Питера, поместил на своем дайрике собственную фотку (ненавижу это слово) и буду теперь ходить на кое-какие реальные встречи, ибо кое-кто поставил ультиматум: или — живой человек, а не виртуальная личность, или всякое общение прекращается. Не был я готов к такому крутому повороту событий, но все-таки согласился.

Отпуск мой отменили, а на работе возникли какие-то неопределенности. Пытаюсь писать сказки, но мне постоянно чего-то мешает. То на работе что-то происходит, то — дома проблемы, но ничего — пережить можно. Теперь до осени уже никуда не выберусь. Из Москвы в смысле. А в сентябре или начале октября, думаю появиться в Питере, и, бог даст, в Екатеринбурге. Там будет наша профессиональная тусовка, и воспользуюсь случаем, съезжу за корпоративный счет. Если ничего не случится.

А так — вроде бы все. Ну, до связи. Ответь что-нибудь.

Феликс.

Конец письма

Ответ пришел через час.

Письмо по e-mail:

Феликс, приветище!

Ужасно обрадовалась, получив твое письмо. Вообще-то писать письма тоже не умею — маловато опыта. Но все-таки попытаюсь что-нибудь нацарапать. В общем, дела нормально, только в диком загрузе. Времени не хватает даже на то, чтобы лишний раз передохнуть, а уж о том, чтобы нормально жить — даже не мечтаю. Но скоро я, надеюсь, смогу отдохнуть. Личной жизни тоже нету, а жаль.

Почему не появишься до осени? А как же полнолуния?

Ехала сегодня домой. Сидела в троллейбусе и смотрела в окно, мимо, обгоняя, проезжали дорогие иномарки и дешевые наши автомобили. Думала обо всем на свете. Забавно... Чертовски все забавно в этом мире. Мы так лезем в чужие души, а в свою никого не пускаем. Мы грубо гоним от себя сострадание, такое унизительное сострадание, но сами удивляемся, когда нам не сожалеют (ненавижу, когда мне сожалеют, это действительно невероятно унизительно, поэтому сама никогда этого не делаю). Неужели нет иных способов почувствовать себя выше других, чем «пожалеть»? Если у тебя настолько занижена самооценка, что нужно хоть чем-то выделиться из толпы, так, как бы ни банально это звучало, выделяйся знаниями, талантами, если таковые имеются и еще не закопаны в повседневности, или, на худой конец, язык себе проколи...

Я вышла на своей остановке, с неба падало что-то напоминающее снег. Тополиный пух. Люди проходили мимо и зло заглядывали мне в глаза. Их жестокий, недовольный взгляд ничуть не пронимал меня. Проходящие мимо парни, пытались разглядеть в моих глазах отгадку на мою тайну. А никакой тайны не было. Просто шла, практически ничего не замечая вокруг. Мой рюкзачок оттянул правое плечо, хотелось кинуть его где-нибудь, но это было невозможно.

Пришла домой, попыталась поесть, но в горло особо ничего не залезло. Чувствую себя усталой и никому не нужной... Кроме тебя?

Скорее бы полнолуние! Вроде бы все нормально. Что же тогда меня бесит и раздражает?! Даже не знаю, зачем все это тебе пишу? Вот. Высказалась.

Ты забыл свой анкх, и он теперь висит у меня над столом. Иногда, очень редко, я его надеваю себе на шею и так хожу.

Ольга.

Конец письма

Через Портал путешествовать я все еще не мог. Во-первых, до полнолуния было еще далеко, а во-вторых, наша лестница теперь освещалась и охранялась круглосуточно. Да и невозможно стало попасть к Порталу. После убийства шефа, какой-то идиот распорядился усилить охрану здания, и стол охранника переставили прямо на площадку с Порталом. Об этом я сразу же написал Ольге. Иносказательно, но она все поняла. Те адреса порталов в Москве, которые у нее были, ничем мне не помогли. Это оказались или внутренние стены церквей (пять штук), или переходы в метро (две штуки), или какие-то госучреждения (восемь штук) или здания просто не сохранились. Были снесены уже в постперестроечное время. Для меня все это стало очень неприятным открытием.

44. Ольга

Стало очень приятным открытием, что для путешествия по Естественной Сети портал совсем даже не обязателен. Это я прочитала в зашифрованной части бабушкиных записей. Как она писала, существуют три уровня доступа.

Первый уровень это — портал. Такое для обычных людей. Ну, почти обычных. Портал может открыть каждый четвертый.

Второй уровень. Войти Сеть можно и без портала. Так может только один на несколько тысяч. Для входа требовалось особое состояние психики, да и психика годится не всякая. Иными словами только незначительное число избранных может воспользоваться открывшимися возможностями. Такова была моя бабушка. Могу и я. Могу, но — боюсь.

В нужное состояние можно войти или используя особый тип дыхания, или при помощи некоторых веществ. Иногда их считают наркотиками, и на случайного человека они действуют непредсказуемо, даже могут свести с ума. Особое дыхание — тоже дело непростое. Как я поняла из бабушкиных объяснений, только путем длительных и регулярных тренировок можно научиться достигать соответствующего внутреннего состояния сознания.

И, наконец, третий уровень. Чисто психическое упражнение, без применения каких-либо средств. Но я не могу без ничего входить в Естественную Сеть! Не получается ничего! А вот когда попыталась с препаратом — то у меня получилось!

Но ладно бы только это. Тут еще проблемы с соседями возникли. Зла не хватает...

Позавчера наша соседка позвонила моей матери в Финляндию. Что-то там насвистела, что типа ей не нравится, как я теперь выгляжу, как я крашусь, как я одеваюсь и с кем встречаюсь, что я, наверное, больная. Что вообще я стала странная и это всех пугает, и что с соседями я не больше общаюсь, и что мне ничего не надо, и что я алкоголичка, наркоманка и так далее, до бесконечности. Мать с отцом задергалась, а эта соседка вчера поймала меня в парадной и начала допрашивать:

—  Оля, стойте, я хочу с Вами серьезно поговорить.

Я сделала каменное лицо, закатила глаза и обернулась.

—  Угу, — буркнула я. — Говорите.

—  Просто я Вас немного не понимаю. К чему это? К чему ваша вот эта мрачность? Почему у Вас в одежде везде черный цвет? Почему не красный, не белый, не зеленый, а именно черный?

—  Мне так нравится. Это мой стиль. Мне так идет.

—  Почему? — не унималась эта тетка.

—  Мне это просто нравится, без каких-либо других объяснений. Я себя так чувствую гораздо комфортнее.

—  Хорошо, тогда можно поинтересоваться, вы ведь любите читать, вот что вы сейчас читаете?

—  Книги.

—  Это понятно, но какие? — не отставала соседка.

—  Разные, — отрезала я. — Вам-то что?

—  Хорошо, тогда, что вы слушаете?

—  Музыку, — буркнула я, — мою любимую.

—  Может быть, вам поговорить с психологом?

—  У меня нет психологических проблем.

—  А мне кажется, что есть! — не отставала тетка.

—  У меня их нет, — упорствовала я.

—  Вы с кем-то общаетесь? — соседка вцепилась в меня, как клещ. — У вас есть друзья, подруги?

—  Да, друзья у меня есть, и их довольно много.

—  Какие? — никак не отклеивалась она. — Назовите!

—  Разные, — снова повторила я любимое слово.

—  Вы не общаетесь ни с кем в нашем доме, не здороваетесь, не хотите разговаривать. Почему?

—  Потому что мне не интересно говорить с неинтересными мне людьми. Я ничего вам не должна.

—  Хорошо, допустим, что мы вам не интересны. Тогда чем вы интересуетесь?

—  А вот это уже абсолютно не ваше дело. — Меня уже начал утомлять этот тупой и бессмысленный разговор.

—  У вас есть хобби? Чем увлекаетесь?

—  Есть, — согласилась я, зная, что последует новая серия тупых вопросов и моих бессодержательных ответов.

—  Какое?

—  А вам-то какая разница? — возмутилась я. — Это не ваш мир, и вам там будет неинтересно.

—  Я знаю вас с детства, и я должна знать! Вы верующий человек? — зачем-то спросила соседка.

—  Верующая в той степени, в которой мне это надо.

—  Вы сатанистка? — Мне показалось, что тетка с трудом задала этот вопрос, будто через силу.

—  Нет. — Я посмотрела ей прямо в глаза. — Но это совсем не ваше дело. Даже если бы это было так, вам бы я все равно не сказала

—  Значит вы все-таки сатанистка? — уперлась соседка.

—  Я уже сказала, это совсем не ваше дело! — заорала я на всю лестницу. — Отстаньте от меня!

—  Это вполне мое дело, я старшая по дому и я должна знать о своих жильцах, чем они живут.

—  Мои проблемы — это только мои проблемы. Если Вам не нравится моя внешность, то это уже Ваши проблемы. И мои увлечения — это мои увлечения, и я вовсе не обязана Вам о них докладывать, Вы мне никто.

После этих слов, я резко повернулась и ушла, не слушая возмущенных слов, что соседка посылала вдогонку.

Не знаю, правильно я поступила или нет, но терпеть не могу, когда меня вот так кто-то допрашивает, причем говорит о таких вещах, о которых даже друзья иногда не знают. Я просто не умею сдерживать себя в таких случаях.

45. Феликс

Я не умею сдерживать себя в ряде случаев, и это всегда мне вредило и сильно мешало жить. Вредит до сих пор.

—  Садись, поговорим немного, — сказал хозяин стола.

Этот следователь мне чем-то сразу не понравился, и, похоже, чувство было взаимным. Молодой совсем, думаю, только недавно закончил обучение. Или еще нет? Черт его разберет! Одет элегантно, почти с претензией. Я бы даже сказал — франтовато. А манера разговаривать какая-то дурацкая. Сразу на «ты». И вообще ведет себя как олигофрен какой-то. Их там что, культуре речи и правилам поведения не обучают?

—  Извините, мы с вами знакомы уже?

—  Чего? — следователь вскинул на меня глаза.

—  Мне так показалось. Вы говорите, как один мой давнишний приятель.

—  Ладно, не кати, — сразу понял он. — Будем на «Вы». Вы где были двенадцатого вечером?

—  Дома. Говорить правду легко и приятно.

—  А днем раньше? — усмехнулся следак. — Вечером?

—  У одной знакомой в Питере, — честно признался я.

—  А еще сутками раньше?

—  Тоже в Питере. В тридцать восьмом отделении. Там драка была на улице, ну, случайно оказался рядом, а когда приехала бригада, то меня по ошибке взяли. Потом разобрались и отпустили. Но — полночи просидел там.

—  Кто подтвердит?

—  Смотря, про какое время пойдет речь. В Питере — милиция и моя знакомая всегда могут подтвердить. В протоколе есть время. Дома — соседи сверху. Как раз выяснял, почему с потолка капает. У них труба протекла на кухне, еще сантехника вызывал и разговаривал с ними со всеми. Время вызова сантехника зафиксировано диспетчерской. Подтвердят. Хотя между нами нет взаимной симпатии.

—  Чего? — уже раздраженно спросил следователь.

—  Они подтвердят, — пояснил я более кратко.

Письмо по e-mail:

Феликс, привет!

Ты как? Почему не пишешь? Уже неделю не вижу тебя в онлайне на сайте дневников. И новых записей у тебя нет. С тобой все нормально? Почему нет писем?

В детстве я думала, что нельзя убивать пауков, потому что они приносят письма. А у меня вчера была странная история. Не знаю, как к этому относиться.

Я шла по Невскому проспекту. Шум, толпа, все дышало счастливой суетой. Согревшись в кафе после чашечки ароматного капучино, подходила к метро, не замечая времени. Мой взгляд упал на гранитный поребрик, где мы сидели в ту незабываемую ночь. Помнишь? Всяко бывает, но обычно никто никогда не сидит на этом месте, но вчера было по-другому. Там сидела какая-то бабушка, хрупкая иссохшая старушка. Бледная кожа едва обтягивала лицо, старая потрепанная одежда, помутневшие от старости глаза еще не до конца лишились былой красоты и мирно блестели. Она держала в руках что-то закутанное в шерстяной платок. Внимательно взглянула и приостановилась. Из-за складок шерсти показалось два черных глаза, затем мокрый нос, а потом кто-то жизнерадостно гавкнул и укутался в платок. Это был щенок, маленький малыш, который звонко лаял. А на его лапках висела картонка с надписью «Помогите на еду». Прошла мимо, а сейчас жалею об этом. Можно придумывать много отговорок. Говорить, что все это мафия, что деньги, которые кидают прохожие, идут на выпивку той же старушке. Но ведь по сути дела, может быть для нее этот щенок последнее, что осталось у нее в жизни, последняя ее радость.

Я шла и уличала себя в том, что стала, как и все. Желание отойти, уклониться, не ввязываться и раньше бывало со мной. Понимала, насколько в нашей жизни привычно стало наше чувство, как оно пригрелось, незаметно укоренилось. И после этого мы еще что-то смеем говорить о своих проблемах и жаловаться на Небо. А сами? Сами мы в упор не видим тех, кому может быть нужна помощь! Неужели мы стали настолько черствыми?

И последнее. Закрываю свой дневник на dark-diary.ru.

Надоело. Ольга.

Конец письма

Ольга обещание выполнила — дневник свой закрыла. Вернее — «заморозила». Перестала пополнять и доступ сделала возможным только для своих немногочисленных друзей.

Диалог онлайн: Helga — Felix_98

Helga: Привет. Как дела?

Felix_98: О, привет! А у тебя? Получил твое письмо и решил появиться. Много работы, поэтому давно меня не было. Как ты?

Helga: Я купаюсь в море позитива!

Felix_98: Море позитива? Мне так его не хватает сейчас и последнее время! Дай хоть один стаканчик.

Helga: Через пару часов смогу. Или раньше. Про позитив — ты употребляешь что-нибудь?

Felix_98: Позитив — спасибо. Употребление — нет!

Helga: Твой ответ — похож на песочные часы. Лучше бы это не писала, да? Позже поговорим...

Felix_98: Не понял про часы, ну, да ладно...

Перерыв диалога Через четыре часа. Продолжение того же диалога.

Helga: Про часы имела в виду внешний вид этой записи... хорошо — проехали. Извини, была немного не в себе.

Felix_98: понял, по твоим записям. Я беспокоюсь за тебя. Не нравится мне это! Престань.

Helga: Еще один противник наркотиков... Понятно...

Felix_98: У вас там что, вечеруха? А мне всегда вот недоставало таких веселых компаний! Или это — компаниям недоставало веселого меня?

Helga: Если бы вечеринка! Одна, да еще мама с отцом домой пришли, я так боялась запалиЦЦа!

Felix_98: тебя понимаю. Вообще-то случайно попробовал LSD, было дело.

Helga: То, что я сегодня юзала — несколько похоже на LSD. Это тоже считается кислота — DXM.

Felix_98: А, декстрометорфан! Тогда тебя хорошо понимаю! Трип прошел?

Helga: Ага! Только остаточный эффект. Та-а-а-акой приятный, позитив теперь будет на пару суток, а уж испугалась, что щас с твоей стороны проповеди начнутся о вреде наркотиков... Расскажи про свой опыт с LSD!

Felix_98: LSD — не совсем наркотик. Галлюциноген. Тут нет привыкания, и зависимость не развивается. А мой опыт? Это долго. Получилось случайно, но то, что произошло, меня так напугало, что больше ничего похожего уже никогда не пробовал. И вообще — перестал пить и курить. Сначала было все очень ярко, потом — интересно, но кончилось тем, что увидел Ад. Попал в него!

Helga: Так про многие наркотики на самом деле можно сказать. А психологическая зависимость бывает часто... понимаю тебя, наверно. Под кислотой бывает такое состояние бесконтрольной паники... ты не об этом? Расскажи!

Felix_98: Я же тебе рассказывал, помнишь? Я же говорю, что попал в Ад! В полном смысле этого слова. Тогда, у тебя дома. Я записал потом свои ощущения на моем дайрике. Хочешь — посмотри, вспомни еще раз, вот ссылка — http://dark-diary.ru/users/Felix_98/2370088

Helga: Ага... Помню, конечно. Такое хрен забудешь! Тут возможны два варианта: Первый это — все было раньше где-то в твоем подсознании. Второй — и думаю что, возможный, это — реальность. И знаешь, верю, что очень даже могло именно так и быть — то есть ты видел Реальный Ад. Все эти черные люди с содранной кожей, огонь вокруг, твой разговор с Хозяином… Ты и правда был в Аду...

Felix_98: И меня — оттуда спокойненько выпустили? Это был, наверное, все-таки глюк... :)

Helga: Ты не понимаешь. Не читал книгу Станислава Грофа «Холотропное сознание»?

Felix_98: Нет, не читал. Рекомендуешь? Линк есть?

Helga: Я не знаю, есть ли она в Сети, поищи сам, а в магазинах — вроде не так трудно найти. Совсем недавно купила в книжном на Чернышевского. Очень рекомендую! Там про LSD очень много интересного (в связке и психологией), и не только...

Felix_98: Во, я нашел сайт.

Helga: ...и он же придумал термин «холотропное дыхание», про него в сети есть на behigh.org в библиотеке (кстати, вообще интересный сайт, хотя может тока для таких как я :)

Felix_98: Щас, гляну...

Helga: Ну, что, нашел про дыхание?

Felix_98: Нашел. Если честно — не понял ни фига! Оно и правильно, не для меня же написано!

Helga: Ты не ту статью смотришь.

Felix_98: А, вот нашел ту. Сейчас прочитаю...

Helga: Ну, прочитал наконец?

Felix_98: Да. Но насколько уяснил, «холотропное дыхание» — психотерапевтический прием, рассчитанный на устранение каких-то симптомов, психосоматики, например, или чисто психических проблем.

Helga: Нет, оно вызывает наркотические ощущения. Просто в терапевтических целях его тоже можно использовать, как и LSD :)

Felix_98: По-моему мне сейчас это не надо. Я и так в порядке. Давай о чем-нибудь другом.

Helga: Ok! Сменим тему. Расскажи про свои дела.

Felix_98: Услышал тут на досуге, что оказывается я — эмпат (не путать с импотентом!). Из-за этого своего проклятья и не могу посещать большие скопления народа и места сборищ людей с негативными мыслями. А если в моем доме (даже в соседнем подъезде) кто-то умирает, то у меня возникает нечто вроде приступа. Поэтому и подальше от тех мест, где могут страдать люди.

Helga: Но это должно ограничивать твою автономность, чувство независимости и свободу передвижения.

Felix_98: Да, но главное — внутренняя свобода и независимость.., автономность, как ты выразилась. И терять ее не очень-то хочется. Даже ради того, кого ты любишь.

Helga: Прав. Сорри, пора уходить. Была рада беседе.

Felix_98: Взаимно. Пока!

Конец диалога

46. Ольга

Я пока не наркоманка. Наркоман — это тот, кто не может бросить. А я всегда могу. Когда захочу. У меня же нет физической зависимости? Нет! Значит, я не наркоманка. Мне это просто необходимо для входа в Естественную Сеть. Я уже не могу без путешествий там.

Сегодня со мной произошел такой прикол. Когда я возвращалась домой, в одном со мной вагоне ехал мальчик, лет десяти. Ну, мальчик как мальчик ничего такого особенного. Вышел он на моей станции, и подошедший автобус заглотал нас в свое нутро, а, выйдя на остановке, мальчик как-то странно посмотрел на меня и пошел ускоренным шагом в том же направлении что и я. Мысли мои были далеко — заняты сегодняшним путешествием, а взгляд случайно зафиксировал этого парня, подходящего к моей парадной. Нас разделяли считанные метры. Тут он обернулся, и его взгляд был похож на взгляд загнанного зверька. Маленький дрожащий кролик, перед глазами которого появилась гремучая змея, или какие еще там змеи едят кроликов? Он рванул ручку двери с такой силой, что мозг начал судорожно вспоминать телефон ремонтной конторы. Не знала, пока сама не увидела, что по лестнице до лифта можно взбежать за две секунды. Неужели я теперь так безобразно и страшно выгляжу? Вот новость!

А еще нужно написать Феликсу.

Письмо по e-mail:

Феликс, привет! Я тут решила нацарапать тебе некоторые мысли, которые из меня прут. Меня сейчас вообще прет. Люблю бумажки. С раннего детства любила собирать всякие бумажки и рвать их. В детстве рвала книги и книжки. Рвала газеты, блокноты, любые попавшиеся под руку бумажки. Однажды даже порвала несколько денежных купюр, за что покойная бабушка со стороны отца меня чуть не прибила... Также она чуть не прибила меня, когда порвала ее телефонную книжку. Эти два случая (очевидно, по причине того, что «чуть не прибили») очень хорошо помню. Еще любила срывать этикетки от банок с консервами, бутылок и вообще не могла пройти мимо любой бумажной продукции, не порвав ее. Все от меня, естественно, почуяв мои наклонности такого рода, все вечно прятали. Этот беспредел продолжался лет до семи. А потом... потом мне исполнилось семь, мне купили портфель, тетрадки и пошла в школу. И, когда научилась читать, книги рвать перестала. И бумажки полюбила... а сейчас понимаю, что маньячу. Моя комната медленно, но превращается в библиотеку. И меня от этого прет... Сейчас, сейчас... Дрожащими руками, почти на ощупь нахожу его, свое спасение. Он уже готов. Он теперь всегда готов помочь, так уж заведено. Но сделать все остальное я должна сама. Напоить его тем нектаром, что возвращает мои силы, заставить прикоснуться к себе, войти внутрь своим металлическим жалом... Это немного больно, но что такое эта боль в сравнении с той, которая уже во мне?! Непослушными пальцами, кое-как попадаю туда, куда надо, и каким-то невозможным усилием воли (или что там от нее осталось...) заставляю себя не вогнать все сразу, одним толчком, чтобы слишком резкое полноводье не разорвало в клочья мою вену. Боль заглушает все, опустошает, длинными пальцами с когтями-лезвиями рвет на части то, что осталось от меня, то, что когда-то давно было мной... но терплю. Молча сжимаю кулачки, пока и без того короткие ногти не нарисуют красной краской на ладони новую линию жизни. Потом боль уйдет и сил не останется ни для чего. Я не забыла твои сказки. Просто хочу свернуться в маленький, бесконечно маленький комочек и тихо плакать от бессилия... И еще спать. Потому что в те несколько часов затишья, которые так страшно достались, нужно успеть восстановить силы. Хоть немного, хоть несколько капель, но надо. Иначе уже нельзя или все зря, лето кончилось.

Ольга.

Конец письма

47. Феликс

Лето кончилось и незаметно перешло в осень. Иначе уже нельзя.  Я теперь так привык к этим интернетовским дневникам, что уже не могу без них. Это не просто место для того чтобы высказывать свои мысли. Это целый отдельный мирок, маленький вариант человеческого общества. Здесь знакомятся, ссорятся, влюбляются, становятся врагами или друзьями. Здесь сплетничают и секретничают, здесь идет подлинный накал страстей! Некоторые даже слишком проникаются этим... и живут в этом новом мире. Смешно немного, но в то же время и грустно, и лично думаю, не стоит жить в этом иллюзорном мире. Зачем? Ведь все то же самое есть и в реальности: гнев, радость, угрозы, признания, боль. Не стоит слишком серьезно отдаваться этому миру. Это как очки от действительности...

Очки... я их не снимаю, кстати. И в реале, и в виртуале. Очки, правда, темные, а не розовые. Вернее — хамелеоны. Они меняют плотность в зависимости от света. В темноте — просто минус полтора, а на свету они темные. Не розовые, не голубые, а темные... Почти черные. А черные мысли — они периодически, в особенности после того, как одну виртуальную знакомую, вышедшую «погулять», выводили назад к жизни уже в палате реанимации.

Странные это вещи — человеческие отношения. Странные и загадочные. Особенно они таинственны, когда отношений как таковых уже собственно и нет. При этом могут возникнуть обиды и горькие разочарования, которые не проходят окончательно. Да, конечно, они заживают, но от них остаются рубцы и шрамы. Эти рубцы ноют и временами дают о себе знать, особенно к перемене погоды, весной и осенью. Но совсем исчезнуть следы от душевных ран не могут. Если и можно сказать — «время лучший лекарь», то нужно иметь в виду время в образе костлявой старухи с косой.

Письмо по e-mail:

Феликс, я вот заболела. Ангина епт...

Да, я снова тут. Мне плохо. Мне очень плохо. У меня нет собаки, нет работы, нет близкого человека, нет денег. Сломался каблук, и я упала. Ударилась в темноте и набила шишку и мне холодно. Одиноко, холодно, темно и печально. Да, я пришла к тебе за порцией жалости. Но мне не нужна, пустая жалость! Мне нужны нежные слова, мне нужно чтоб мне сочувствовали и поддерживали. Пускай! Пускай ты циник. Гробь меня! Упрекай, юродствуй и издевайся, но ты не дождешься то меня каких-то иных слов. Знаю, что дурь — фикция, иллюзия, обман. Самообман. Но я живу тут. Живу и дышу этой фикцией! И мне нравится так жить! Нравиться потому что здесь и только здесь нахожу то, что мне надо и тогда когда оно мне надо! Прихожу сюда и нахожу здесь то чего не нахожу дома — это понимание, опора. У меня уже нет близкого мне существа. И тебя у меня тоже нет. Мне не к кому прижаться, когда мне холодно. Меня никто не поддержит и не скажет мне тех слов, которые мне нужны.

А тут...

Получай все, что душе угодно. И мне это нравится. Только не надо говорить, что путешествия через дурь — удел слабых и не желающих развиваться людей! Не надо. Ты сам знаешь, что это не так.

Как мне плохо! Горло болит... ну, е-мое!

Это ангина? Что за невезуха а? И главное, откуда могла заболеть-то?

Странно...

Helga.

Конец письма

Почти сразу после этого странного письма я потерял ее. Вернее — был послан, в не очень мягких выражениях. Иногда, время от времени, тот или иной человек, которого давно знал и считал другом, а также полагал, что у нас с ним прекрасные отношения, без объяснений и видимых с моей стороны причин, переставал контактировать со мной. Рвал все связи, прекращал общение и не отвечал на приветствия. Почему?

Странное свойство моей личности — всегда плохо разбирался в людях. Обижал нечаянно, а потом ругал себя, не зная за что. В чем причина? Никто не знает и не говорит. А те, кто знает и может раскрыть правду — молчат, как члены итальянской мафии. Иногда возникает нехорошее впечатление, что некоторые люди специально ищут повод, чтобы поссориться со мной.

Она мне не простила ма-а-аленькую ошибку, которую исправил, но поздно. А было так. Как-то сделал небольшой коллаж из аватарок своих френдов — виртуальных друзей. А ее забыл. Случайно и без всякой плохой мысли.

Диалог онлайн: Felix_98 — Helga

Felix_98: в чем-то виноват перед тобой?

Helga: Просто с утра открыла твой коллаж «друзья» с аватарами и не увидела там себя. Вот и решила привести свой френдлист в соответствие.

Felix_98: Теперь уже все давно в соответствии. Виноват. Чем могу искупить?

Helga: Не знаю... Там моей картинки нет...

Felix_98: нажми F5. Я уже поставил ее на место.

Helga: Зачем? И еще. Ты сделал такую запись в своем дневнике — «Проанализируем с кем я общаюсь: в основном люди творческие — следовательно — тяжелый характер. Позволяю с первых строк знакомства использовать себя как жилетку для плача — стало быть, буду слушать, но меня не будут слышать». А зачем тебе это? Зачем быть жилеткой для кого-то? Не припомню, чтобы использовала тебя таким образом...

Felix_98: Это не про тебя. Хватит обид. Я такой, как есть, и периодически, без всякого желания со свой стороны, обижаю людей. Нечаянно. Потом мне бывает обидно самому. Те, кто не может этого выносить, те уходят.

Helga: Мне уйти? За что? Чем заслужила такие слова?

Felix_98: Ничем. Не хотел тебя обидеть.

Helga: Но это было адресовано мне. Ты сознательно это написал, и ты не идиот, чтобы не понять, как я отреагирую.

Felix_98: Видимо, все-таки идиот. Прости...

Helga: Мне обидно. Обидно, что все это сказал именно ты. Не ожидала такого... от тебя.

Felix_98: когда-нибудь смогу искупить свою вину?

Helga: Не знаю. Я здесь чтобы общаться. Сначала мне было интересно, и мы просто общалась с тобой, а теперь интерес уже прошел.

Felix_98: Почему — прошел? А тут зачем? Тоже за общением. Иногда, правда, бывают взаимные непонятки.

Конец диалога

Потом сел, и написал ей такое послание.

Письмо по e-mail:

Оль, я, правда, не хотел тебя обидеть, хотя и сделал это. Не нарочно. Ты же знаешь, что мы не могли быть вместе. А тот текст никому не был адресован. Это был абстрактный текст. Но он причинил тебе сильную обиду. И я потом стер его. Но было поздно — текст увидели люди.

Я тоже устал извинять пренебрежение к себе. И еще устал от хождения по канату. Справа — лед, слева огонь. Или как еще там? Тут торчу только потому, что здесь возможно нормальное, человеческое общение, и не нужно постоянно оглядываться и проверять себя. Можно найти интересных друзей... А как поймут? А что подумают? Устал от этого. Устал от постоянного самоанализа и самокопания. Мне хотелось простого общения, и ничего более. Не скрою, что мне горько получать виртуальную пощечину. Слишком серьезно отношусь к этому.

Извини. Если не сейчас, то хоть когда-нибудь. Или наложи на меня какое-то наказание. Как батька-исповедник. Знаю, ты не отпускаешь грехи, но не держи на меня обиду. Не хочу, чтобы тебе было плохо. Извини меня. И прости. Если сможешь. Не сложилось. Ну и черт с ним. Забыл, выкинул из своей памяти. Прости, прощай и забудь...

Феликс.

Конец письма

Больше она уже не отвечала, и на мои сообщения не реагировала. Мой список виртуальных друзей сократился на одну позицию.

А на другой день она окончательно удалила свой дневник с сайта. Телефон ее не отвечал, аська тоже молчала, а мои и-мейлы, адресованные ей, уходили безответно.

Прошло какое-то время и, в конце концов, я перестал ей писать. Совсем.

Меняется круг друзей. Старые друзья куда-то отпадают, уходят или просто исчезают без объяснений и без следов. Появляются новые, потом у них возникают свои друзья, еще более новые, и старые друзья потихоньку забывают про тебя, и все реже и реже отвечают на твои записи. Ты тоже перестаешь делать комментарии в их дневниках, и в скором времени только ник во френленте еще связывает тебя с этим человеком. Но вот твой бывший друг решил провести апдейт или просто сменить личность — и все. Его больше нет в твоей жизни, и скоро ты забудешь его ник и потеряешь саму память о незначительном эпизоде, содержащем кусочек чужой человеческой личности.

Очередная серия обид, непониманий и недоразумений привела к неизбежным потерям в виртуальном и реальном мире. Что ж, это для меня привычно, и ничего странного и незакономерного тут нет. Можно стереть непродуманно написанное, можно отредактировать или удалить комментарии, но невозможно стереть человеческую реакцию. И уже нельзя сшить разорванные нити. Всегда легко заводил друзей, но не менее легко их терял. Неосознанно. Нечаянно. Это только потом уже понял, что в массе случаев, люди просто искали повод, чтобы порвать со мной. Или только хотел так думать, чтобы успокоить себя?

Оставшиеся друзья тоже не слишком радовали.

Говорят, что гимнасток дисквалифицируют не только за приём запрещённых препаратов, но и за прием запрещенных поз. А вот плохих друзей иногда дисквалифицируют за применение запрещённых методов общения. Разные бывают люди. Много таких, с кем приятно общаться. Можно проговорить много часов напролет и даже не заметить этого. А бывают субъекты, от которых хочется бежать сломя голову и спасаться, заткнув уши всем, что попадет под руку. Лишь бы не слышать их унылого словесного поноса. Случается, как только встретишься с таким, так он сразу начинает заливать меня мутным потоком своих проблем. Нет, я конечно всегда рад поддержать друга в беде, иногда даже малознакомого мне человека, но, черт возьми! Я не подписывался на то что бы быть помойкой для чужого негатива постоянно! Понимаю, всем время от времени необходимо выговориться, но ведь и совесть надо иметь. В итоге каждая встреча с таким говоруном превращается в исповедь. «Святой отец простите, дурак я, ибо согрешил». Но я-то, однако ж, не отец-исповедник и клятвы Господу не давал. Поэтому когда я не в силах уже это дерьмо выносить, то чтобы не высказывать человеку как он меня достал своим нытьем, начинаю просто его избегать. Возникают массовые обиды и на меня вешают ярлык паршивого друга или бездушной скотины. Нафиг, нафиг таких друзей, говорю я. А то они потом привыкают и прекращают беседовать со мной обо всем, кроме собственных лютых горестей, злых трудностей и тяжких проблем. Хватит ныть, достали! Своих проблем хватает.

Но Ольгу я терять не хотел. Я обижаю людей... не хочу этого, мне доставляет боль обида других, но это происходит непроизвольно и помимо моего желания. Обижаю близких мне людей... Делаю им больно, отравляю их жизни и оставляю их одинокими и несчастными...

Навсегда теряю хороших друзей и добрых знакомых.

Не люблю я этого.

48. Ольга

Не люблю я, когда меня без предупреждения и объявления войны кто-то выгоняет из своих «друзей». Ага! Боже, как я зла! И ужасно расстроена. Люди, никогда не ждите ничего от других. Вы все равно этого никогда не дождетесь. Только расстроитесь лишний раз.

Поссорилась с Феликсом, и, похоже, уже навсегда. Я не знаю, зачем он решил перечеркнуть всю нашу любовь-дружбу из-за какого-то пустяка, но я не хочу, что бы он уходил. У меня сейчас нет в этом мире человека ближе него, мне будет очень плохо, если он уйдет. Я хочу с ним помирится, но он молчит. Молчание, неопределенность для меня еще хуже, чем полный конец. Я остаюсь одна. Наедине со своим страхом одиночества. Да, я снова боюсь одиночества, это вернулось. Я не знаю, до каких пор все это будет продолжаться, но похоже на небе все просто надо мной издеваются. Сегодня опять буду сжигать свои фотки, не хочу больше помнить, что было в прошлом. Если он мне не позвонит сам, я больше не буду ждать. Мне надоело. Я не буду больше ему писать. Все мои слова словно улетают в пустоту. Я не люблю его, но он единственный, кто меня понимает и кто мне сейчас нужен, но я больше не хочу так жить. Я знаю, что ему сейчас плохо, но мне в сто раз хуже. Он сделал мне очень больно.

Знаете, какое слово я больше всего ненавижу? Это слово — «терпи». Хватит уже изводить себя. Хватит самоистязания! Стоп! Я больше так не могу. Я даю себе это обещание, я его просто обязана сдержать. Чувствую, что могу сломаться. Мне страшно смотреть в зеркало. Резкие движения и никого не замечаю.

Он один на один со своей болью. Или — одна на один?

Кто это — он? Или — она? Да кто угодно! Любой из нас. Это — или сосед за стенкой, или мой приятель по работе, однокашник, пришедший на встречу выпускников, случайный попутчик, рассказавший в купе поезда Санкт-Петербург — Москва свою невеселую историю. Кто угодно. Может это — мой друг, а может это — я? Неважно. Важно то, что последнее время я только про это и читаю. И, чего уж греха таить, пишу иногда. Надоело порядком. Неинтересно это, да и грузит не в меру, а всем нам своего грузила достаточно. Нам нужен смех и юмор. Не обязательно глупый и клоунско-буффонадный. Можно и такой, как у Лукьяненко или у Макса Фрая. Или как у Мураками. А лучше — как у Пелевина. По его роману фильм будут делать, слышали? Да, именно что по «Generation ,П’». Вот уж точно мессага не в кассу! Ну, ничего, посмотрим, что из этого получится. Как все ругали известный сериал по не менее известному роману, что недавно по телеку показывали? Только ленивый не ругал. А смотрели-то все! Ну, почти все. Все кто про Булгакова слышал. А потом стали за дисками бегать, у знакомых выпрашивать и все серии смотреть. Точно! Сам видел. А Дозоры? Тоже ругали. Но смотрели. Нет, дамы и господа, литературу с кино сравнивать нельзя. Это все равно, что велосипед с автомобилем. Всегда будет и то и другое. Поскольку — для разных целей, для разного употребления предназначено. Хотя затраты на производство разные, и ощущения непохожи.

Опять за старое...

Не хочу! Разумом, остатками разума не хочу, но тянет. Так тянет, что сил нет. Я в кровь расцарапала ногтями свои руки, но никак не могу удержаться. Надо пересилить себя, а потом станет легче... Легче? Не знаю. Может быть…

А у нас, между выходами метро, еще есть такой классический совковый магаз! Сохранился еще! С недовольными толстыми тетками внутри себя.

49. Феликс

Внутри себя я перегорел. И давно уже ничего не пишу. Никаких сказок. Никаких россказней. Зачем? О чем? Кому все это надо?

Что-то произошло. Видимо все-токи я схожу с ума.

У меня затемнение разума и потеря самоконтроля. Немотивированная злость и негативные реакции. Самокопание переходящие в мазохизм. Противно и мерзко.

Так... вырываем страницы дневника. С корнем, с мясом и все на фиг! И эти куски тоже никто не будет видеть. И эти тоже. Стереть, выкинуть из памяти! К черту! Говорят, что тут нельзя рассказывать правду о себе и не рекомендуется показывать истинную сущность. Люди не так поймут. Или наоборот, поймут намного лучше меня самого? А может, они ткнут меня носом в тот уголок моего темного сознания, в который уже годами не заглядывал?

А может это просто такой способ разрубить запутанный эфемерный узел?

Все. Хватит.

Если тут кого-то очень раздражаю, или как-то не так себя веду, то вставьте меня в личный игнор, и все. Так будет проще. Или пожалуйтесь администратору. Да, мне будет неприятно. Может быть даже больно. Приму таблеточку, прописанную врачом, и все пройдет. На время.

Стереть виртуальный дневник! Сначала обозлиться и наорать на ни в чем не повинных слушателей? Эпатировать своим поведением? Вызвать бурю откликов? Послать всех нах или еще куда? Не интересно. Они ни в чем не виноваты, виноват сам, и только я, и нечего выплескивать свои тухлые эмоции на головы других. У многих из них, у большинства даже, хорошие головы, не то, что моя. И потом — все это уже было, и не один раз, и не у меня. Зачем повторяться, и копировать чужое поведение? Неужели не способен ни на какие идеи? У меня плохой и тусклый невыразительный язык и отсутствие стиля. Это — что? Преждевременное духовное старение или полная творческая импотенция? Временная слабость или период черной меланхолии переходящей в серую тоску... Депрессия? Утро ничего не принесло, кроме абсолютно ясного осознания невеселых реалий.

Смешно все. Уподобляюсь мелким «готичным» подросткам. Начинаю говорить их языком, и копирую их поведение. Впадаю в детство? Рановато вроде.

Раздражение переходит в тоску, затем в тупость и злость! Это разъедает разум как кислота корродирует неблагородный метал. Может не разум а душу? Же никогда не верил в ее существование. Не верю и сейчас.

И почему разучился смеяться? Мне это сейчас так надо. У меня начинается деградация личности и потеря самоориентации. Хочу всех послать. Далеко и надолго. Мне никто не нужен, да и сам себе не нужен. Теряю себя и начинаю тихо ненавидеть все окружение. Мне уже все равно и не до чего нет дела. И если ночью все эти мерзкие ощущения выглядели почти естественно, то в светлый солнечный день серая тоска противна и неуместна. Она переходит в черную меланхолию и общий дестрой.

И это недавно еще пытался кому-то помочь и раздавал какие-то советы? Не так уж давно силился поучать других, с видом умника, знающего жизнь, раздавал какие-то идиотские рекомендации. Это — я? Я, который не может помочь себе самому и не в состоянии выползти из той самой ямы, куда сам же себя столкнул? Глупо. Глупо, смешно и стыдно...

Утренняя пробежка по лесопарку ничего не дала. Бицевский парк, с его оврагами, маленькими речками и крутыми обрывами, старыми дубами и черными липами... Даже это мне не помогло. Взгляд цепляет мусор, оставшийся после weekend'а, черные пятна кострищ, засиженные бревна, банки из-под пива... Злость, озлобление и раздражение только усиливаются, переходя в неконтролируемое ожесточение. Мутная, одуряющая, деструктивная волна негатива, желание все крушить, рвать топтать и жечь.

Жечь? А вот это — идея. Сожгу, уничтожу свои записи за последние годы. Это никому не надо и мне тоже. Не умею делать литературу, и вся эта моя хренотень не нужна никому. Я — обычный тупой графоман с темной головой, как говорят немцы. Теряю время впустую и зря. Все в топку! В печку! На даче хорошая печка — жаркая, она жрет много топлива и быстро все сжигает. Это то, что сейчас нужно мне. Туда! Сегодня ночью растоплю печь и устрою сжигание прошлого. Убью часть своей жизни — часть своего прошлого — оно и так никому сейчас не нужно, а только зря бередит душу, или что там есть еще, в недрах сознания?.. Мой внутренний мирок? Да, он есть этот внутренний совершенный мирок. Вернее — он есть первоначально. Этот мирок существует до тех пор, пока не разрушается от каких-то непонятных, внешних или внутренних факторов. Он трещит по швам, он рассыпается, этот мирок, оставляя вместо себя только черные развалины и смрадные огрызки. Не остается ничего, кроме выжженной, изгаженной местности, и прежние наивные образы превращаются в безобразные смердящие останки.

Внутренний диалог:

—  Что легче стало? Выговорился да? Напасал всю эту муть в своем интернетовском журнале, и вывесил на всеобщее обозрение? А как на это посмотрят твои друзья, ты подумал?

—  Подумал! Они умные, должны понять.

—  Да? Должны понять? Ты так считаешь? Умные, не спорю. Но они — живые люди, между прочим.

—  И что? А живые люди не понимают, что мне иногда хочется что-то ляпнуть?

—  Нет! Ты должен думать, а потом уже писать пост!

—  Не надо забывать — я никому ничего не должен.

—  Э нет дружок! Ты уже многим тут должен. Ты даже сам не знаешь, скольким!

—  Да? Это как?

—  Не строй из себя идиота. Хоть перед самим собой. Ты должен думать, и помнить, что некоторые твои действия могут повлиять на настроение других людей. А значит, на принятие ими решений, и на их поступки.

—  Ну, знаешь! Если буду думать о том, как мои слова повлияют на чужие поступки..!

—  То что?

—  Ничего! Мне тогда никакого здоровья не хватит!

—  А ты очень печешься о своем здоровье? Чего-то не заметно. Если так, то какого Дьявола ты вообще завел этот дневник откровений? Жил бы как раньше, через придуманных тобою персонажей, тасовал бы их как карты. Когда надо — сдавал, когда не надо — пасовал...

—  Надоело.

—  Вот! Надоело тебе! Самим собой захотелось побыть. Всякий негатив сливать. А то, что этот негатив ты сливаешь на головы других людей, ты подумал?

—  Нет, не подумал. Считал, что тут возможен любой вздор. В пределах уголовно-процессуального права. И все те, кто тут тусуется, выдержат еще и мой бред.

—  Ты поступаешь жестоко! Сколько тебя такого кто и когда выдерживал?

—  Есть такие люди!

—  Да, есть. Твои родственники. Поскольку им некуда уже от тебя деваться.

—  Надоел ты мне.

—  Что, правда глаза режет?

—  Чего тебе от меня надо? Что теперь сделать? Что покаяться должен? Одеть рубище? Власяницу? На коленях проползти?

—  Это сейчас никому не нужно, поскольку не интересно. Ты извинись. И может потом, не сразу, тебя простят. Ведь действительно ты поступил-то по-свински.

—  Мне очень стыдно.

—  Ты — трус и слабак!

—  Да, мне это кто-то когда-то уже говорил...

—  И еще скажу. Извинись. И попроси прощения.

—  А если не простит?

—  А если не простит, тебе не завидую. Вот тогда и будешь думать, как с этим жить дальше.

Конец внутреннего диалога

Я извинился перед Ольгой и попросил прощения. Зря я это делал. Она меня не слышала. Или не захотела слышать.

50. Ольга

Я ничего больше не слышала, кроме того, что хотела услышать.

Почему одиночество мешает нам жить? Мне в частности? Почему мы считаем его ответственным за самые непереносимые душевные муки, доставшиеся человеку?

Не знаю. Я не социальный психолог.

Тоскливо-то как. Темно и мрачно в душе. Говорят — так начинается депрессия. Осеняя, судя по времени года. Сижу вот, пишу всякую хрень, лишь бы забить голову и не думать ни о чем. Темнота вскипает изнутри обжигающими волнами. Уж лучше боль физическая, чем та, что грызет душу и сердце, захлебываясь моей кровью. Остается лишь верить, даже если это — просто самая большая глупость в жизни.

Верить, опять верить… В кого? В судьбу, карму или в богов?

А верить-то сложно и неудобно, хоть и симпатично. Приятно осознавать, что кто-то сверхъестественно сильный и добрый все про тебя знает и наблюдает за тобой откуда-то сверху. Обычно этого кого-то называют Богом.

Изначально богами принято величать тех недоступных человеческому пониманию существ, что представлялись древним народам как олицетворения разнообразных природных процессов, объектов и стихий.

Давно уже сделалось традицией, крепко укрепившись в науке и искусстве, причислять эти древнейшее знания к разряду человеческих выдумок и фантазий, предоставив им малопочетное место в сказаниях, легендах и мифах.

«Сумерки богов» — в прошлом и позапрошлом веке такое словосочетание обрело обширное влияние в культурной среде так называемых развитых стран, став там общепринятым и традиционным. При этом не играло никакой роли, что за смысл вкладывали в него те, кто его употреблял: простую иронию или жестокий сарказм, стремление не отрываться от цивильной моды или обстоятельный философский поиск. Нам сейчас все это абсолютно не важно, для нас представляет отдельный интерес лишь тот прямой смысл, что это словосочетание в себе несёт здесь и сейчас.

А этот смысл, несомненно, таков. В силу знания, что было достигнуто человечеством в новое и новейшее время, знания древних народов о мире утратили свою жизненность, уйдя в тень. Они стали призраками. В насыщенном мире современного людского разума, который признаёт только то, что можно непосредственно увидеть и достоверно ощутить, а значит и исследовать, так называемые боги древних перестали существовать и потеряли место в нашем мире, уйдя во мглу мифов, легенд и сказок. В природе не отыскалось для них больше никакого места. И только в трудах гуманитарных университетских специалистов, в редких умных фэнтезийных романах да в изданиях мифов какого-нибудь древнего народа ещё можно было встретиться с гномами, эльфами и русалками. Узнать, кем был Зевс, Гефест и Артемида, а кто такие наяды, нереиды и нимфы.

К термину — «Сумерки богов» — необходимо присоединить ещё одно странное понятие, тоже приобретшее обширное распространение и употребляемое разными людьми и так и эдак. Так же, как и «Сумерки богов», понятие это обладает своим прямым смыслом безотносительно к тому, о чем желали при этом поведать люди. Смысл этот воистину страшен, поскольку, провозглашая устами всей нынешней культурной элитой — «Бог умер», следом эта мысль бездумно повторяется остальным цивилизованным человечеством. Политиками, студентами, писателями, художниками, офисными пролетариями, богемными извращенцами, модернистами всех мастей, и так далее до бесконечности. Похоронив Бога, человечество тем самым закопало самоё себя.

Но мне сейчас никто не должен быть нужен.

А никого и нет. Решила отдохнуть. И перестать.

Но не тут-то было. Не в один мир так в другой. А ладно! Пусть Сеть сама ведет меня за ручку, а я буду перебирать ногами и смотреть на то, что происходит вокруг. Это так интересно! Но чем раньше я начинаю планировать, куда бы это сходить, тем больше шансов, что никуда я не попаду. Вот и сегодня, кажется, все так же. Температура, зараза, подобралась незаметно, и не помогает ничего.

В довершении всего у меня в квартире завелся полтергейст. Всю последнюю неделю, когда я дома одна, такое ощущение что в квартире живет кто-то ещё. Честно. Склады вещей в шкафах и в углах, который годами никто не трогал и они лежали аккуратненько друг на друге, ровно в три ночи начинают рушиться, и всё падает. Я вечно спотыкаюсь о барахло на полу, о вещи, у которых, по сути, всегда было свое законное место. Я разбила две тарелки за один день, перегорели три лампочки, и чуть не перевернулась кровать — погнулись ножки. Я знаю каждый звук и скрип своей старой квартиры, очень чутко сплю и слышу все движения соседей. Но уже три ночи подряд меня мучают посторонние звуки, которых никогда прежде не было. Каждый день кто-то звонит в дверь, и я бегу, спотыкаясь и пересчитывая все косяки открывать, но там никого нет. Может у меня уже паранойя, но мне реально страшно, и я теперь боюсь свою квартиру. Что за бред…

51. Феликс

Что за бред я сейчас пишу! Ничего хорошего не писал уже давно. Не то, чтобы совсем уж не писал, и не то, чтобы совсем давно, но все как-то не до этого было. То работал в усиленном режиме, то в Питер ездил, то трахался до потери пульса, то сходил с ума...

Еще в ранней юности, разговаривая с самыми разными людьми, с удивлением обнаружил, что часть народа мыслит словами, а оставшаяся часть — образами. У первых, как бы звучит внутри сознания постоянный диалог, или монолог. У таких людей основа мышления — язык. Они «думают» на том языке, на котором привыкли говорить. У вторых — иначе. Они анализируют мир, воспринимая его через поток образов, и уже потом, если это нужно, переводят свои мысли в слова. Слов может и не хватить... Это более древняя форма мышления, и, по-моему, более эффективная, поскольку не занимает столько времени, как «языковое мышление». По мере взросления, часть второй группы переходит на «языковое мышление», тем самым, замедляя и обедняя свой внутренний мир. Более древняя форма, вероятно существующая в детстве у всех, отмирает и забывается с возрастом.

Я сам, всегда относил свою личность ко второй группе, хотя последнее время с неудовольствием стал ловить себя на внутренних монологах и диалогах.

Спасибо, я вернулся! Вернулся в себя и к себе.

Все эмоции у нас в мозгу. А этот чертов мышечный мешок, в просторечии именуемый сердцем, снабжает мозг кровью. Но и сам мозг, через нервы, чего-то посылает в это сердце... какие-то сигналы... Иногда сильные. И возникает сбой.

Я тогда стал искать себе оправдание. И нашел его, чем свалял полного дурака. Это было весьма паршиво, даже гнусно с моей стороны. Но все проходит вместе со временем. Меня отпустило — жизнь возвратилась к прежней стандартной обыденности. Снова спокоен, рассудителен и до банальности уравновешен. У меня внутри сознания мир и спокойствие. И заметьте — без всякой фармакологии и спецсредств! Всего-то и потребовалось, что... а, ладно. Спасибо новому другу. Верее — подруге. Сколько раз уже она понимала — что именно мне нужно и что со мной происходит. Даже страшно делается. Да, правда! Представьте — человек, которого не то что никогда в жизни не видел, даже ни разу не лицезрел ее фотографии. Но этот человек знает обо мне почти все, просто какая-то мистика! Ну, может и не знает, но догадывается, и всегда в точку! И всегда верно понимает мое состояние.

Я стал малочувствителен. К моему цинизму прибавилось еще и равнодушие. Безразличие ко всему, что не касается меня лично.

Судя по всем человеческим понятиям, я — аморальный бесчувственный тип.

Огромный город обесценивает чувства. Без них проще. Зачем выстраивать отношения тратить эмоции и не дай бог, страдать, если можно общаться через Интернет или с легкостью найти «одноразовую» партнершу в ночном клубе. В обществе, где к людям относятся как к винтикам незаменимых деталей нет. Одного друга меняют на другого. Одну женщину можно поменять на похожую — ведь все винтики похожи. Люди как бы общаются, как бы дружат, как бы любят, но от этого не становятся счастливее.

Да, я городской житель. Бюргер по-немецки, или буржуа по-французски. Мой идеал — чисто техногенный пейзаж, развитые коммуникации и полная независимость от погоды и капризов природы. Идеально для меня — жить под землей, в искусственной среде обитания, где для человека созданы все условия — чистый воздух, постоянная температура, развитые и надежные коммуникации и бесперебойный транспорт. Я бы и на поверхность не выходил.

У меня сейчас уже нет таких друзей, кому бы мог что-то рассказывать всю правду о себе и своей личной жизни, а такую роль у меня исправно исполняет виртуальный дневник и виртуальные друзья в нем. Но зато — нате вам — у меня всегда находится кто-то, с кем могу свободно заняться сексом. Это никуда от меня не убежит. Секс — эрзац любого возможного контакта между людьми, универсальный его заменитель. Возможность, по сути, излечиться от многих неправильностей в отношении себя и собственной персоны, разделаться с кучей комплексов и при должном обращении — универсальный рецепт счастья. У меня была мысль процитировать на этот счет Паланика но, пожалуй, лучше не буду. Просто есть у меня в жизни вот такие вот подводные камни. Не выражаю сожаления, просто констатирую факт.

Временами появляется ощущение, что к сексу отношусь немного не так, как это положено. Объясню, о чем, собственно, идет речь. Секс это — универсальная отмычка, универсальный способ общаться и универсальный способ компенсировать недостаток любой из форм человеческого общения. Ведь действительно, мне, чтобы подружиться с человеком, надо чтобы он был интересен, умен, приятен в общении. Надо чтобы разбирался в литературе, фантастике, всяческих помойках, не иронизировал по поводу моего увлечения компьютером, спокойно относился к беспорядку у меня в квартире, не испытывал отвращения по поводу моей черной одежды ну и много чего другого разного.

В общем, всем вам должно быть понятно, о чем это тут толкую. В общем-то, по большому счету мне глубоко по фигу религиозные взгляды моей партнерши, ее отношение к Киотскому Протоколу, к итальянской опере, к одежде от Версачи, к монополизму Microsoft или к проблеме защиты операционной системы Unix. Да и, в общем-то, мне совершенно безразлично, в какой степени она знает эти слова. Чтобы заняться с кем-нибудь сексом — всего этого абсолютно не нужно. Мне, по сути, совсем не надо, чтобы она уразумела все тонкие грани моей чуткой души. Секс, если честно, вообще не располагает ни к какому пониманию, поскольку это и есть высшая форма понимания как таковая. Надо перескочить сразу на этот последний уровень, минуя притирку, неизбежные обломы и падения, которые поджидают на каждом из мгновений интеллектуального или эмоционального общения.

Черт с ним со всем, проехали.

Итак, у меня новый «спарринг-партнер». Партнер для спаривания. Для копуляции. Вернее — не партнер, а партнерша. Это она помогла мне выйти из душевного кризиса. Сначала мы просто переписывались, а потом встретились в реале. Встретились мы в «Поинте», через пару месяцев после той моей поездки Питер, и примерно через две недели после разрыва с Ольгой.

Мы не совсем случайно столкнулись и познакомились лично. Скорее — закономерно.

Есть в Москве около Калужской площади такой клуб — «Блэк-Поинт». Культовый клуб. Культовый для готов, и всяких окологотических личностей и примыкающих к ним по желаниям и мироощущениям людей. Меня туда в свое время привела Анжела, и я с тех пор иногда появлялся там. Как-то летом, тридцать первого июня, во время концерта группы «Кибер-Трэш» в «Блэк-Поинте» произошла авария — обвалился потолок. Чудом никто из народа не пострадал, все живы-здоровы, и сейчас все в порядке уже давным-давно, но память — скверная штука, и очень коварная. После той истории всегда чувствовал себя там как-то неуютно. И, как оказалось, не я один.

В тот раз меня одолела скука, и я решил вспомнить прошлые времена. В «Блэк-Поинте» было тесно, тьма народу, все больше совсем молоденькие девочки и чуть подросшие мальчики с напускным выражением усталости и безразличия на лицах. Пахло дикой смесью разных парфюмов, алкоголем, травкой... Но вечер удался. Расскажу только о том, что мне понравилось. Очень впечатлило выступление группы «Secret-2» — два вокала женский и мужской, но было прикольно, когда клавишница и вокалистка стали петь жестоким гроулингом. Органичное соединение гроулинга и женского вокала стало уже почти банальщиной. Если кто не в курсе — гроулинг или гроул (от английского growling — «рычание») это — прием пения в отдельных тяжелых музыкальных стилях, в таких, как дум-метал, дэт-метал, готик-метал... Ну, именно то, что и процветает в «готичных» клубах. Под конец исполнили песню Крэдлов — «In the Fog». Группа «Abys» порадовала всем, от одежды и разрисованных лиц и до хорошей музыки и вокала. «Зодиак» жестоко прикалывался, ну и как всегда: «Сизые Туманы», «Обожженный Рай», «Черные Куклы», «Бестии»... В конце выступали «Демоны Радуги». Вот, собственно и все, что я помню.

Ее звали Ирина. Она была крутая готка, как и моя Анжела. Вернее — уже не моя Анжела. Но готка — совсем иного стиля. Ирина носила черные платья и кожаные корсеты со шнуровкой. Ну, и ботинки — это святое. И еще она брила виски и красила волосы, имела золотую заклепочку в крыле носа — пирсинг, и Интернетовский ник — Blood_Cross. Мы очутились рядом, и разговорились о прошлой аварии.

Как выяснилось, давно уже друг друга знаем по виртуальным дневникам, иногда перекидываемся сообщениями, хотя и не состоим в формально дружеских отношениях.

Моя мысль еще не оформилась в словесную сущность, и не приобрела должных очертаний, как она уже отлично понимала, что хочу я от нее не столько духовного общения, сколько секса, и у меня не возникло проблем, как ей дать это понять. Еще имелось в виду, что мы будем периодично трахаться с элементами дружбы.

Передо мной был у нее какой-то парень. Любила, наверное. Но он ее бросил, и случилось так, что я у нее, как это не прискорбно, получился вроде центра реабилитации и клиники неврозов в одном лице. Дело не сдвигалось с мертвой точки долго, почти неделю. Уже подумывал, что у меня с ней так ничего и не получится, но тут после клуба, неожиданно увез ее к себе домой. Сама она передвигалась уже плохо и с большим трудом — не могла безнаказанно принимать такие дозы алкоголя. Когда я ее привез, то включил спокойную музыку, положил на диван, сделал массаж, и, когда она вся уже расслабилась, поласкал ей шею и плечи, сказал, какая она сегодня была умница красавица и прелесть, а после укутал теплым одеялом.

На этом – все.

А уже с утра, когда разбудил ее кофеем, она была совсем в другом настроении. Она, наверное, почувствовала мои мысли и сама первая поцеловала меня. Улучив момент, сгреб ее руки своей рукой и, сделав вид, что мне по фигу ее желания, принялся ласкать. Она была сильной девушкой, и при необходимости вполне могла постоять за себя. Когда она устала притворно и слабо сопротивляться, а я начал ее нежно целовать, то, наконец, сработало! Вот тогда я и залез к ней под одеяло...

Меня всё время обходила стороной такая замечательная вещь, как секс без обещаний, зато постоянно появляются обещания без секса. Это никоим образом не пропаганда аморального поведения, и даже не попытка анализа. Я не говорю, что мне не нужна женщина, просто мне не нужна женщина дома. Вообще-то я совсем не есть образец того, как надо социализироваться, а некоторые знакомые вообще полагают, что я так и не социализирован до сих пор. Но, может быть оно мне вовсе и не надо?

После этой ночи мы стали встречаться регулярно, и про Ольгу я забыл. Почти.

Чем руководствуются люди, производя безнравственные, аморальные и неестественные поступки? Просто в глазах окружающих они — ненормальные и безнравственные. А мне, например, все мои действия казались тогда вполне адекватными, на что часто получал: «ты — сисадмин, а это, извини, уже почти диагноз». Причем тут — сисадмин? Подобный «диагноз», и сам кому угодно поставить могу. Вот — сегодня. Сидел и целый день и занимался всякой фигней. Типа — срочная работа, которую только в конце года и можно делать. О чем народ раньше думал, почему не шевелился — не ясно. Странно все как-то стало. Вот и — «обжегшись на молоке, дую водку». На митинг на какой-то все зовут. Причем зовут с упорством, заслуживающим лучшего применения. Бред полнейший. А мне — не в радость, хоть и бред. А ведь были, были такие времена, когда бред — это было по моей части! Даже удостоился быть за это отмеченным одной замечательной девушкой, которая правда юмора не понимает, и за очень умную себя полагает, да и к жизни как-то уж очень серьезно относится, но это — ничего. Это — проходит. Исчезает вместе с остатками детства и привычкой мучить гитарные струны.

Жизнь продолжалась.

Хорошо еще, что за Интернет ничего не плачу. Это мне за него платят, а то бы разорился. Вчера прочитал скаченный из Сети роман Ивана Аксакова «Современные готы». Вообще, писать впечатления о литературных произведениях — дело неблагодарное. Для читателя. Во-первых, это уж очень напоминает набившие оскомину школьные сочинения, которые ничего кроме отвращения к литературе нам не прививали. Во-вторых, для того, кто уже прочитал, мои впечатления уже не интересны — у прочитавшего есть собственные. А для тех, кто еще не прочитал — впечатлений нет вообще, и мои слова могут отвратить потенциального читателя. Но не буду вдаваться в пустую болтовню, скажу по делу.

Не люблю положительных героев. И в литературе, и в жизни. Особенно не люблю, когда происходит «нравственное совершенствование» героя. В жизни такого не бывает никогда. И если какой-то живой прототип и эволюционирует в нравственном плане, то только в худшую сторону. И еще. В литературе положительный герой, как правило, необыкновенно скучен и неинтересен. Это чаще всего страшный зануда. И если положительный герой бывает чем-то привлекателен, то исключительно тогда, когда его окружают какие-то не очень положительные личности. Или герои очень не положительные. Во тогда — да. Происходит оттенение нашего «хорошего» персонажа и именно благодаря этим «отрицательным» лицам наш положительный герой делает свои самые замечательные поступки и совершает удивительные подвиги во имя Света, Добра и Справедливости. Легко представить произведение, где положительных, в классическом понимании героев вообще нет. Да и авторам всегда лучше удаются отрицательные персонажи. Это и в литературе, и в кино, и везде. Даже в живописи. Про такого героя обычно говорят, что у него «сложный» характер. А вот попробуйте прочитать некую вещь, где все герои насквозь положительны — будет такая тягомотина, что только специальному человеку под силу, да и то за отдельную плату.

Но «Готы» Аксакова даже меня поставили в тупик. Не понравился мне этот роман. Категорически. А как еще велите относиться к роману, в котором главный, с позволения сказать, герой через страницу либо неистово онанирует, либо упоенно с кем-нибудь совершает половой акт? При том, редко появляется в трезвом виде и постоянно мучается желанием сочинить что-нибудь грандиозное и написать нечто великое. Но, вместо этого, он бухает на кладбищах и трахает все то, что движется на двух ногах. Однако много и привлекательных черт, что не давало отвлечься бросить чтение не закончив. Автору не откажешь в чувстве стиля. Особенно бросается в глаза построение фраз: написано от автора и опущено личное местоимение — «он», а не от первого с бесконечным «я», как у большинства начинающих прозаиков. Достает, правда, изобилие мата, хотя в данном конкретном случае мат в принципе оправдан, поскольку, в общем-то, его объем не намного больше объема мата в речи моих знакомых готов. Неприкрытый натурализм и нецензурная лексика автора живописуют какие-то дикие, омерзительные зрелища, от которых и рад бы отмахнуться, но не так-то просто. Не потому ли, что я-то знаю — все это правда, а главный герой в чем-то подозрительно похож на меня?

Роман этот может быть интересен и для тех, кому малознаком готический антураж. Но мне-то знаком, и знаком хорошо. Изнутри, можно сказать.

Что такое, вернее — кто такие — современные готы?

Большие подкрашенные черной тушью глаза на белом лице, торчащие во все стороны волосы цвета вороньего крыла и черное облачение. Обычный человек может называть их сумасшедшими, сектантами или даже сатанистами, но сами они избрали для себя иное имя — готы. Это не древние племена, предки германцев. Это люди в черном. Они хотят всем показать, что чернота у них внутри и снаружи. Корни готической эстетики — в средневековье, в мрачных временах чумных эпидемий и кровавого разгула инквизиции. Именно оттуда современные готы позаимствовали таинственную бледность, черные одежды и малопонятное для остальных преклонение перед смертью.

Субкультура готов — это, прежде всего, мировоззрение, которое базируется на определенных жизненных принципах и имеет свои ключевые элементы: концентрированная энергия эмоций и философско-мистические тексты готической музыки. Эта субкультура охватывает все религии и их разновидности, она не имеет прямой привязки к вероисповеданию. Несмотря на этот факт, goth-культура имеет репутацию культуры сатанистов, извращенцев, людей, которые своей неприемлемой свободой несут погибель и разрушение — так думает о них узколобый обыватель. Готы активно используют культовые образы в песнях, религиозные украшения в одежде, но все это сатирическая издевка или просто fashion и к религии никакого отношения не имеющий. Готика напрямую связана с образом смерти, и даже сам вид готов напоминает о ней. Восприятие смерти — одна из характерных особенностей готического мировоззрения и один из признаков принадлежности к готам. Образ смерти крайне важен в готической эстетике и проходит через многие пласты готической культуры. Нормальное состояние для готов — аngst, «тоска» — достаточно всеобъемлющий термин, которым описывается обычное готическое состояние. Юмор у готов довольно специфичен это — сугубо черный юмор.

Готическая музыка родом из английского панка образца семидесятых. Не буду описывать, как происходило это рождение — этому посвящены километровые web-страницы faq’ов на gothic.ru, shadowplay.ru и им подобных сайтах. Скажу только, что все разнообразие готической музыки выкристаллизовалось из gothic rock.

Музыка. Мрачный звук. Ярко выраженный декадентский, депрессивный, романтичный и мрачный характер текстов. Многие коллективы используют horror-эстетику, женский вокал и drum-машины вместо живых ударных это — своеобразная визитка готик-музыки. На раннем этапе развития gothic-субкультуры готы и музыка были неразрывно связаны — готами тогда называли исключительно поклонников готических групп, и подобная ситуация продолжалась довольно долго. В настоящее время связь готов с музыкой несколько ослабла. Можно быть готом, но при этом не слушать готическую музыку.

Внешний вид. Gothic-культура это — не только прослушивание музыки или чтение готических романов, но и готический имидж. Для gothic-движения понятие «имиджевый» настолько же однозначно, насколько и «мрачный». Как выглядит гот? Мрачные цвета от головы до пят, черные волосы, обилие серебряных украшений и make-up холодных оттенков. В одежде очень популярны кожа, шелк, бархат. Иногда присутствуют элементы одежды эпохи Ренессанса и даже раннего средневековья. В Европе существует ряд марок производящих одежду для goth. Готы носят обувь фирм New Rock, Dr. Martens, Shellys, Doomer. Серебряные украшения — еще одна отличительная черта готического гардероба. Серьги, цепи, ожерелья, браслеты, кулоны, кольца... Как правило, все украшения несут в себе какую-либо символику: католические распятия, анки, пентакли, руны и фольклорные орнаменты. Один из goth-аксессуаров, часто заменяющий маke-up, это — черные солнцезащитные очки.

Татуировки и пирсинг — обычное явление у готов и несут явно выраженную агрессивную направленность. Иногда, у девушек или пассивных гомосексуалистов могут иметь нейтральный характер. Весьма характерны tribal tattoo.

Прическа. Как правило, волосы черные. Это могут быть длинные прямые волосы, или прическа средней длины, или короткие волосы, выбритые виски — еще одна отличительная черта готов. Никаких закономерностей нет.

Макияж и косметика. Бледные лица, подведенные черным глаза, темная или яркая губная помада — все в разной степени подходит для представителей обоих полов.

Речь спутана и малопонятна. Обычно сопровождается обильным, но однообразным употреблением слов, относимых лингвистами к категории матерных. Характерны сознательные искажения местоимений, сокращения длинных слов и использование чужого пола в качестве своего (вместо «я была в Интернете» — «мну был в нете»; «пшел нах» вместо сами понимаете чего, и так далее.)

Образование — от неполного среднего до высшего. Отсутствуют лица с ученой степенью, во всяком случае — мне таковые не известны. Возраст — тринадцать и выше. Чаще — от тринадцати до двадцати трех, однако бывают и засидевшиеся готы, с возрастом сильно больше двадцати пяти. Уровень интеллекта — средний или чуть выше среднего. Хотя встречаются отдельные представители с высоким IQ, которые весьма талантливы и выявляют хорошие способности в гуманитарных областях знания, а также разных сферах искусства и творчества. Фирменный готический аромат — масло пачули. Вот уже несколько лет готы тусуются в столице по вечерам на Чистых Прудах. Известно также, что эти готы питают особенную слабость к кладбищам и частенько совершают там прогулки. Причем в этом вопросе они очень требовательны, и абы какое кладбище им не подойдет. В Москве представители этого направления облюбовали Введенское кладбище.

А вообще, для того, чтобы стать готом, надо быть немного не в себе. Полностью нормальный человек, не просто не сможет быть готом, более того, он попытается максимально отторгнуть гота от себя. Потому, что готом надо просто быть. А если не гот, то никогда и не станешь им. Мне так кажется. Стать готом по заказу невозможно — можно сделаться лишь жалким подобием. Это как нельзя стать ведьмой. Ей надо просто быть и ничего больше.

52. Ольга

Ничего больше, кроме холода. И боли. Раскалывается на две половинки голова. На две маленьких половинки, как яблоко. Температура. Черта с два, я сегодня не смогу ничего понять.

Казнь философа. Последовательница. Прячется. Разрушенная церковь. Пробитая крыша. Пробитая черным деревом, без листьев.

Холод. Одеть что-нибудь теплое.

Кладбище. Страшно. Ужас. Животные. Деревья — живые. Сплетаются. Не дают пройти. Что-то на шее. Мешает бежать.

Наверное, все приходит к своему логическому завершению. И жизнь, и рассудок. Вокруг все мутнеет, и мысли теряются в одночасье.

Пустая квартира. Огромный белый диван, в углу — ваза с тростником и камышами, у открытого окна, из которого потоком набрасывается свет и веет прохладой. Я смотрю в окно, там — грязные от крови облака. Бросаюсь вниз. Не разбиваюсь, попадаю на пустырь. Пахнет сырой землей. Моросит. Слышу, как шумит небольшой ручей. Он юрко пробирается сквозь острые каменные системы. Наконец, стало чересчур тихо. Но тишина слишком подозрительна. Прозрачный ледяной ручей стал смешиваться с чем-то теплым темно-красного цвета. Иду вдоль ручья, который постепенно перерастает в быструю реку. Останавливаюсь. Вхожу в воду и погружаюсь на дно.

Слышен плач. Подбегаю к ней, хочу обнять и пожалеть. Поглаживаю ее по голове, но плач только усиливается, перерастает в крики. Подхожу ближе. Она оборачивается. Голова девушки разбита взрывом настолько, что лица не разобрать. Лишь безумный ужас в глазах и широко открытый рот. Вернее — кровавая пещера там, где должен быть рот. Я начинаю успокаивать девушку, но становится еще хуже. Это какой-то бесконечный сон, нет, не сон — кошмар! Я не могла! Это лишь очередное испытание..Нет! Все ложь! Я не могла!

Осторожно, кажется, рву нитку. Холод, идти согреть чай. Устала. Я от всего устала. Оттого, что можно быть одиноким в толпе, оттого, что даже если что-то получается, то это все равно не приносит должного удовлетворения. А чаще не получается так, как надо. Оттого, что вроде бы все есть, но нет радости в жизни. Разучилась смотреть на все по-новому, все приелось. Хотя — какова причина? Наверное, просто зажралась, раз думаю что нет ничего, когда есть все. Глупо ныть об этом. Ведь есть руки, есть ноги, есть родители и все что нужно. Живи и радуйся. А вот нет. Глупо? Глупо. Просто нет стимула. Когда-то я видела плакат: у приоткрытой двери сидит молодой парень, перетягивая себе вену жгутом. И надпись: «Наркомания — выход есть».

Анкх. Я же его потеряла. Нет, не тот. Подарили. Новый. Не мой. Что это? Двери? Они же не заперты.

Температура.

Этот тяжелый, мучительный бред. Как у Алисы в Стране чудес. Не проходит, вопреки ожиданиям…

53. Феликс

Вопреки ожиданиям, наша фирма не умерла. Ее руководство каким-то образом перешло к Сергею и нашему главбуху. Мне, честно говоря, было глубоко по фигу, кто теперь будет стоять у руля компании. Лишь бы были заказы и нам бы платили зарплату. И премии с бонусами. Как и предполагал, копии всех документов оказались в других компьютерах, данные не пропали после ареста шефского компа, и худо-бедно мы продолжали работать. Заказов стало меньше. Часть клиентов сделала ноги, и заключила договора с другими фирмами, часть — осталась с нами, но как-то подозрительно сузила каналы общения.

Как понял, расследование гибели нашего босса не слишком-то двигалось. Никого не арестовали, никого не посадили. Периодически нас по очереди трясли одними и теми же вопросами. Где был? Что делал? Кто может подтвердить? А где были другие? А кто был недоволен вашей фирмой? Ну, и примерно в том же духе.

После трагедии, все работники офиса спонтанно взяли за правила собираться в большом шефском кабинете и пить чай. Ну, естественно, обсуждали разные идеи. Кто, за что, почему, и как? В головах наших сотрудников роились самые разные предположения, одно фантастичнее другого.

Шефа устранили конкуренты.

Шефа убили наши же сотрудники, желая заменить его на кого-то другого. Или из сугубо личных соображений.

Шеф покончил жизнь самоубийством.

Хотели, но не смогли обворовать офис, ибо смерть наступила часов в одиннадцать — двенадцать ночи.

Шефа с кем-то перепутали и убили случайно.

Я же, реально, верил только в две первые гипотезы, как наиболее возможные. Пытался найти разгадку сам, но безуспешно — не хватало информации. Толком не знал, кто, как и чем у нас занимается, да и вообще редко когда покидал в рабочие часы свой кабинет. И мои аналитические способности, если таковые и были, давали сбой.

Кому в действительности принадлежала фирма, я так и не разгадал, поскольку вообще не знал, кто наши акционеры: формально у нас — ОАО. Как потом выяснилось, наш Дмитрич не обладал ни одной акцией. Но какие у кого пакеты акций, и кто владел контрольным пакетом, я так и не понял. Да и не хотел я этого знать, если уж совсем честно.

Помнится сразу после перестройки, то бишь после окончательного развала Союза Республик Свободных, началась у нас рыночная экономика. Экономика эта, как известно, была не столько рыночная, сколько базарная. Можно было все, чего не запрещено, а то, что запрещено, тоже можно, только втихую. Об этом, обо всем, написаны уже тонны макулатуры, и сейчас не время, да и не место обсуждать те веселые времена. Скажу только, что был не очень продолжительный период, когда вполне приличные деньги делались буквально из воздуха, притом, что старые законы (какие законы?) уже не действовали, а новые вроде бы и не нарушались.

В тот достославный период всякие коммерческие фирмы, и фирмы с не совсем ясным полем деятельности выползали как земляные червяки после летнего дождя. И вот мы, три старинных приятеля, тоже решили официально зарегистрировать свою «фирму». Мы тогда были очень молоды, нахальны и оптимистичны. Был взят готовый устав, такой обтекаемый, что подходил он к чему угодно, мой друг стал «президентом фирмы», его жена — «главным коммерческим директором», а ваш покорный слуга — «генеральным директором». Что делать — слаб человек! Еще мы привлекли к сотрудничеству профессионального бухгалтера, поскольку никто из вышеупомянутых главных и генеральных в финансовых вопросах ничего не смыслил. Таких фирм у нашей бухгалтерши значилось штук десять, поэтому она получала от нас от всех очень даже неплохую прибыль. Периодически, когда заканчивались установленные законом финансовые льготы, организация наша самоликвидировалась, генеральный директор становился президентом, президент — главным коммерческим директором, а последний — генеральным директором. Название менялось, и цикл повторялся.

Главным и единственным занятием нашей фирмы была перепродажа товаров с крупного оптового склада индивидуальным или мелкооптовым потребителям. Все перевозки осуществлялись на старых «Жигулях» моего друга. Мы перетаскивали коробки и упаковки, за что получали 100% наличными. За вычетом стоимости бензина, взяток гаишникам и накладных расходов, получался вполне приличный доход. Налогов, естественно, никто никогда не платил, поскольку официально баланс у фирмы был нулевой.

Кончилось все довольно резко — пришли хорошо накачанные дяди с бритыми затылками, и наша фирма прекратила свой бизнес. Хорошо еще все закончилось мирно — без нарушения целостности кожных покровов и без физического воздействия на наши организмы. Мы тогда вполне справедливо решили, что здоровье дороже, а заработанных денег на жизнь вполне хватит. Пока.

Жизнь показала, что мы тогда были слишком оптимистичны в своих прогнозах.

Вскорости мой школьный друг развелся со своей женой, и уехал в Америку, а его бывшая супруга нашла какого-то толстого лысого итальянца и уехала с ним во Флоренцию. А я остался в Москве, благо наша фирма была вполне официально кому-то передана и никаких проблем в будущем не обещала.

Единственное что у меня осталось с тех пор полезного и ценного, это недоверие к властям любого уровня, циничное отношение к практической жизни и осторожность перед принятием важных решений.

Жизнь — игра. Почему-то сейчас мне кажется, что в шахматы — все время нужно просчитывать ходы. Что будет, если пойду так? А что если по-другому? Как пойдут они? А что сделаю тогда я? Кроме того, они постоянно пытаются «съесть» меня. Так или иначе, ход сделан. Спустя время увижу — был ли ход выигрышным для меня. Надейся на лучшее, а готовься к худшему, иначе неясная абсолютная тьма или туманная муть.

54. Ольга

Абсолютная тьма или неясная муть вокруг.

Я иду одна по темной мрачной улице холодного и мокрого ночного города. Резкий промозглый ветер приносил со стороны залива новые порции сырости и комья серых облаков. Мне тоскливо и одиноко. Сиротливо. Мне не хватает кого-то рядом. Я хочу, чтобы рядом был друг. Хочу прижаться, сказать, как сильно он мне сейчас нужен. А он бы улыбнулся мне в ответ. Он редко когда улыбался. Он бы сказал мне, что я ему тоже нужна, и мы всегда будем идти по жизни вместе, ведь мы теперь связаны клятвой. Да, мы поклялись, что никогда не сделаем друг другу зла. И теперь наши души всегда будут вместе. Должны были быть вместе. Или теперь нет? И клятвы уже может не быть?

А еще у меня потребность в цветном геле от кашля. А еще в гигантской сумме евро: хочу стать-таки первой в нашем районе олигархичкой-рантьершей. А еще я желаю жить вечно, ведь в мире столько всего интересного.

Я бреду, растворяясь в ночной тиши. Я — одинокий путник. Путница. Да, мне сиротливо, одиноко до слез, до боли в рассудке. Мне хотелось звать, кричать, реветь. Набираю в легкие воздух, и с моих губ срывается твое имя. Имя, которое я повторяю, засыпая и открыв глаза, повторяю новым утром. Имя, которое заставляет меня трепетать, любить и ненавидеть. Имя, которое возносит до небес и затаптывает в самую грязь...

И вот, я стою посреди бескрайней земли и зову тебя. Пасмурное небо, насмешливо, создает из серых туч твой образ. Пусто. Боже, как же серо и бессодержательно стало в этом ненавистном мне городе! Я бессильно подворачиваю колени и падаю на землю. Шальные руки вонзились во влажную землю. Запах сырой земли ударяет в нос...

55. Феликс

Запах сырой земли ударяет в нос только осенью, когда еще не настали холода, но осенние ароматы прервались с наступившими ночными заморозками, ветреными днями и выпавшим вдруг первым снегом. Понимаю, что писать о московской погоде — дело неблагодарное. Это все равно, что про ураган в Америке или про техногенную катастрофу в электрических сетях. Но, как это обычно называется, не могу молчать.

Погода уже не радовала. Зима, как всегда, началась для нас неожиданно и резко. Но — по календарю! Красиво — белый снег и почти белое небо? А между ними слегка черной и серой грязи? Зимний пейзаж.

Я ненавижу зиму. Зима это — зло! Зима это — время впадения в спячку. Спать хочу! А меня заставляют работать. Жизнь заставляет. Декабрь — самое интенсивное время в году, а хочу спать. Хожу сонный. Мне не хватает света и солнца. Мне нужно солнце! Не люблю длинных темных ночей. Меня угнетают эти черные дни, когда утро смыкается с вечером. Зима! Ненавижу зиму, люблю лето. Ну, в крайнем случае — позднюю весну и раннюю осень. Как приложения к лету. Лета мне, лета! Карету и безработу. Уйду летом в длительный загул — буду ничегонеделать, фигней страдать и заниматься всякими безобразиями.

Тем не менее — достает, блин! Скользко, сыро, снежная каша под ногами и мокрый снег лепит в рожу. Ну почему так сразу и так много? Снега в смысле? Нет, чтобы сначала подморозило, потом припорошило, а уж после... Троллейбусы встали на Нахимовском проспекте, и мне пришлось ехать на метро в объезд. Целый час потерял. В общем, плохо как-то. Хорошо только, что топят нормально. И дома, и на работе. А то бы совсем пропал.

Сегодня вообще день выдался для меня неудачный. Началось с того, что у моего правого ботинка распоролся шов. И не ботинки-то не старые вроде — недавно покупал, а вот на тебе! Шов разошелся на протяжении сантиметров десяти, видимо еще вчера, и просто этого тогда не заметил, а обратил внимание только сегодня утром, когда надевал. Пришлось вытаскивать предыдущие, прошлогодние, оставленные на всякий случай, такие же «по формату», но со стертыми каблуками. От этого они скользкие, и ходить в них стало уже неудобно.

Диалогонлайн: Iron_Avrora — Felix_98

Iron_Avrora: Привет. Ты давно не говорил с Ольгой?

Felix_98: Привет Ларис. Давно не говорил. Она мне не отвечает :(

Iron_Avrora: Она теперь никому не отвечает.

Felix_98: Почему?

Iron_Avrora: Она в больнице. Ты что, разве не знал?

Felix_98: Откуда? Что с ней?

Iron_Avrora: Что-то с кровью. Что-то очень нехорошее. Она на Советской лежит :(((

Felix_98: На Советской это — что?

Iron_Avrora: Это Институт переливания крови.

Felix_98: Давно?

Iron_Avrora: Давно. Слушай, ты бы сходил к ней что ли, а? После твоей молниеносной поездки к нам она только о тебе и говорила. Почти до самой больницы. Все уши нам прожужжала. Не знаю, что у вас там произошло, но она вдруг стала замкнутой и нервной. А потом ее положили... :(

Felix_98: Так что с ней?

Iron_Avrora: же тебе уже сказала — не знаю! Сначала думали, что просто ангина, а потом...

Felix_98: Ты у нее была?

Iron_Avrora: Была вчера. Приезжай, посмотри сам.

Felix_98: И как она?

Iron_Avrora: Хреново она. Плохо ей, и выглядит просто ужасно :(((

Felix_98: У меня работа...

Iron_Avrora: Поезжай в выходной. Ты ей нужен сейчас.

Felix_98: Это она тебя просила?..

Iron_Avrora: Нет! Это я сама. Даже не думай, она ничего не знает. И не говори ей, что это я тебя просила. Мы последний раз тебя даже не упоминали. Но ты ей нужен, я это чувствую. Просто поговори с ней, и все. Только заранее с врачом договорись, поэтому запиши телефоны ее лечащего врача— +7 911 965 98 31 это — мобильный в Петербурге, а рабочий городской — 274 56 16. Код города не забудь.

Конец диалога

Один билет взять легко, даже в день отъезда. Вос

Я снова в Питере. Прежде чем идти в эту клинику, решил пройтись по старому городу. Он всегда действовал на меня успокаивающе.

Иду по осеннему Петербургу. По центру города. Очень люблю старые каменные питерские дома со странными барельефами, знаками и символами на стенах. Кощунственно реставрировать дома на питерских проспектах бульварах и улицах, они приобретают слишком четкие очертания. То, что разрушено, делится на то, что нужно ремонтировать и на то, что не стоит, ибо так оно выглядит гораздо лучше и несет в себе больше информации. Если стереть древнюю пыль, отреставрировать снаружи дома и переиздать книги — из них исчезнет пошлое и уйдет время.

Иду по старому Питеру. Тишина покой и свежий снег под ногами. И хотя здесь кого-то убили вчера, а кого-то убьют завтра — к вящему ужасу обывателей в уютных креслах — не найти в мире лучшего места для альбома по истории архитектуры и дискуссии о сущности мировых религий. И это несмотря на то, что встречные прохожие — не нестоящие люди, а на соседней улице готовится война во имя какого-то другого бога, а в парке, где прогуливался час назад, ночью соберутся язычники или сатанисты. Что в этих черных мешках за деревьями бульвара? Отрубленные головы или кочаны белой капусты?

Низкое северное солнце играет на окнах и стенах старых домов, опутанных сеткой проводов Интернета. Кажется, здесь мир достиг предельной концентрации, еще немного — и вся эта плавильная печь разлетится к чертям собачьим, разбрасывая вокруг осколки архитектуры и ошметки человеческого материала, и тогда сам Создатель предстанет перед всем миром в одном своем истинном лице, но уже некому будет возрадоваться и возликовать.

Я трясусь в переполненном метро, потом в неторопливом питерском трамвае, размышляю об этимологии слов и о бездомности среди домов. И судорожно силюсь придумать что-то новое, исторгая из себя сплошным потоком бессильные перед неизбежным слова. Растрачиваю свое невосполнимое время на бессмысленные действия, раздариваю окружающим части своей души и трачу жизнь на дурацкие попытки зачем-то оставить о себе хоть какую-то память.

Иду по старому Петербургу. По центру города. Моя цель — Вторая Советская улица, дом шестнадцать. Российский НИИ гематологии и трансфузиологии. Или, по-русски — Институт переливания крови.

—  Не утомляйте ее, — сказала мне врач, — она очень слаба.

—  Ваш прогноз?

—  Неблагоприятный. Уже третья химиотерапия. Последний раз, когда нам пришлось увеличить дозу лекарств, основные показатели крови начали стремительно падать. Мы были вынуждены снять препараты. Сейчас она под капельницей — вводим комплекс для поддержания жизнедеятельности организма.

—  Сколько?..

—  Неделя. Две это — максимум. Если произойдет чудо — то месяц. Но чудес не бывает. Проходите, только недолго.

То, что я там увидел, не поддавалось никакому описанию. Ольга стала другой. В лице не было ни кровинки, губы сделались серыми, глаза запали и вокруг них возникли глубокие тени. Кожа обтягивала череп, а руки настолько исхудали, что лежали бессильными плетьми. К левой руке пластырем была прикреплена трубочка капельницы. Вторая трубочка была вшита куда-то около ключицы, а место подключения промазано зеленкой. Даже некогда пышные мягкие волнистые рыжие волосы, так восхищавшие меня своим блеском и медным цветом исчезли — ее голову закрывала лишь черная банданка. От былой красоты осталась только бледная тень в моей памяти.

—  Оль, привет! — старался придать голосу веселость и оптимизм, — ну, ты как?

—  Ты видишь, как я... — она, казалось, совсем не удивилось моему приходу. — Что молчишь? Только не ври мне! У тебя все мысли в твоих глазах. Ты испугался, когда меня увидел.

Во мне возникло ощущение дежа вю. Что-то похожее уже было. Со мной? Или с кем-то другим? Или не было?

—  Я хотел сказать...

—  Не надо ничего говорить! Волосы выпали... Я и так про себя все знаю, и мне не нужны твои слова.

—  Держись, ты же можешь, я знаю. Ты — сильная.

—  Нет, я уже устала. От пустых слов, от бесконечного вранья, от лекарств, от этих нескончаемых процедур, от боли от всего... Я уже смирилась — все-таки я прожила интересную жизнь, хоть и короткую. Ты знаешь, я иногда утрачиваю ясность мысли, а временами теряю сознание и впадаю в какую-то вязкую муть. Может это и хорошо? Скорее бы все это кончилось. Я измучилась, Феликс, я так больше уже не могу...

Ее лицо сморщилось, и она беззвучно заплакала.

—  Хочешь, расскажу тебе сказку? Ты раньше любила слушать мои сказки.

Она едва заметно кивнула, а я начал рассказывать. Рассказывал я недолго, и сюжет с удивительной легкостью рождался и развивался по ходу моего рассказа. Я увлекся сам, но сказка тем и отличается от реальной истории, что имеет вполне оформленное окончание.

Моя сказка закончилась.

56. Ольга

Моя сказка закончилась, наступила реальность. Передо мной высокая, но узкая черная дверь. Вхожу — дверь сзади сразу пропала, а впереди — голая гладкая стена. Комната большая, но темная, без окон. Я оглядываюсь. На равном расстоянии друг от друга, на холодном цементном полу размещаются три больших деревянных объекта. Они очень смахивают на невысокие столы. Или на длинные тумбочки. Но — нет, это гробы. Страха нет. Просто незначительное разочарование. Рядом с каждым — маленькая тумбочка и телефон. Аппараты самые различные: две сотовые трубки, одна из которых довольно большая, устаревшей модификации с антенной, белый кнопочный телефон и красный с наборным диском.

Подхожу к самой крайней тумбочке. Смотрю на черную крышку рядом с ней. Никаких опознавательных знаков. Открываю крышку, заглядываю внутрь...

Я не кричу, потому, что не могу. Но если бы смогла, то меня услышал бы даже безнадежно глухой. Мертвым взглядом на меня смотрит один из моих лучших друзей. Нет сомнений в том, что это действительно он — Макс. Его любимый джинсовый костюм, с которым он почти никогда не расставался, две серьги в левом ухе, короткий hair, вечная ухмылка губ. Это был друг навсегда, для любой ситуации. Мелькают смутные образы в моей голове. Один за другим: «...Моя певица умирает назавтра..»., пессимизм, Шопенгауэр, всегда холодный чай. Почему я не могу сложить осколки разбитого зеркала? Робко издает сигнал радио трубка. Три, может четыре раза. Я нажимаю на кнопку ответа. «Здравствуй..». — доносится из телефона. Я не могу произнести ни одного слова. Меня точно парализовало на месте. Смотрю на бездыханное тело, на стеклянные неживые глаза.

«Как поживаешь? Ты меня окончательно забыла. Не звонишь совсем. Ладно, не оправдывайся, я же знаю, что у тебя всегда много дел и проблем».

Я знаю точно, что именно эти слова должны слетать с уст моего друга, но его губы неподвижны. Пытаюсь что-то сказать в ответ, объяснить, почему надолго пропала, расспросить его обо всем, но бесполезно...Голос расстроился, сбежал и заблудился в самом темном углу комнаты.

«А ты, наверняка, в своем репертуаре: депрессия, мистика, да? Ну, мне, собственно, наплевать, но, знаешь, я тебе всегда советовал в таком случае только одно. Оптимизм! Опять смеяться будешь, но скоро ко мне родители вернутся, нужно еще что-нибудь приготовить, в квартире убраться. Ты звони, не теряйся..». Короткие гудки.

Бегу ко второму ящику. Открываю. У девушки с белыми, почти седыми волосами в красном свитере с нескромной надписью «Your Personal Day of Death is..».. Глаза закрыты. Кнопочный телефон. Звонок.

«Привет. Не спишь еще? Я вот уже ко сну отхожу. Олька, представь, сегодня ко мне цыгане опять привязались. Три цыганки. Та, что постарше попросила у меня волос, сказала, что за спиной у меня бесы. Я, собственно, не удивилась, это ж я! Денег они не взяли, но все что-то говорили по-своему. В общем, я чего-то жутко боюсь, чего-то очень нехорошего. Тебе не стоит со мной поддерживать знакомство». — Опять малопонятные, разрозненные, но болезненные воспоминания: сочный смех, сигаретный дым... — «Будем надеяться, что у тебя все великолепно? А то ты смотри, если что не так, я приду и всем по рожам надою. Понимаешь, у меня есть одна подруга, и мне самой плохо, когда у нее дела не ладятся, поэтому ты не возражай тут! Ладно, Олька, мне нельзя долго разговаривать, так что давай..».

Снова короткие гудки. Голова вот-вот разлетится на мелкие кусочки. Я не понимаю, что происходит. Но стук становится еще громче и отчетливей. Не знаю, каким образом мне удавалось смотреть на все происходящее. Наблюдать лучших друзей, спящих мертвецким, в прямом смысле этого слова, сне. Что-то должно было меня зацепить, заставить саму умереть от страха и боли. Но это что-то, возможно, потеряло всякий смысл.

Пищит телефон. Последний. Я не могу пошевелить рукой, чтобы взять его. Прилагаю максимум усилий, но рука, словно каменная, не желает переместиться в другую точку пространства. Наконец, мне удается поднести трубку к уху. Смех прилетел из трубки и ударил по барабанным перепонкам.

Поднимаю крышку последнего гроба. Хетана. Кожа потеряла цвет и стала безнадежно бледной.

«Привет. Ну, как тебе зрелище? Впечатляет? А ведь это твое болезненное воображение нашептывало мастеру, что изобразить. Только не оправдывайся, что, мол, себя не контролируешь, ничего не помнишь, ничего не знаешь. Ты — это ты, и никто больше. И доски для гробов сколачивала ты, и телефон с того света проводила ты, и убила всех нас по-своему. Только ты, никто другой. Те, с кем болтала сейчас, и сами знают, что ты с ними сделала, из жалости к твоей больной натуре они не стали тебя ни в чем упрекать. В противном случае, ведь ничего уже не вернешь. А мы когда-то очень хорошо общались. Вспомни концерты, клубы, кино, выставки... Я знаю, что для тебя мир теперь — это вечная череда комнат. В одной из них мы потеряли жизнь. А ведь я предупреждала, что Он не даст тебе покоя. Я просто уверена, что ты до такого безумия додуматься не смогла бы. Он ненавидел нас. Что? Ты, наверное, хочешь узнать, как такое могло произойти? Если интересно, спроси у других. Ты не можешь говорить, знаю, но все устроено так, что через линию можно улавливать твои мысли. Только без истерик, пожалуйста, и не кричи... Оля, Оля... Я, пока не забыла твоего имени. Больше не хочу с тобой разговаривать..».

Я не верю. Все понимаю, но ничему не верю! Все иллюзия! Почему я? Зачем они? Вдруг налетело столь сильное чувство безнадежности, что я упала на каменный сырой пол. Я готова была разорваться на месте. Ко мне вдруг вернулись внутренняя боль и страдание. Стук по двери становится настолько учащенным, что, кажется, вот-вот, она разлетится на мелкие кусочки. Что-то мокрое почувствовали мои ресницы, осталась последняя надежда...

57. Феликс

Осталась последняя надежда — питерский портал. Найти его просто. Да и не один он в Петербурге. Как и в Москве, их много, но я знаю только один. Не доезжая на Литейном до поворота, я выхожу из трамвая и иду немного вперед. Затем поворачиваю вправо и перехожу на другую сторону небольшой улицы, отходящей под прямым углом. Улица Белинского, дом одиннадцать. Подъезд. Парадное, как принято говорить здесь. Справа и слева от дверей, ложные двери, под тупым углом ко входу в дом. Даже не двери, я намек на двери. Будто архитектор хотел и передумал. Или наоборот — двери были, но их заложили кирпичом и заделали цементом. Мне нужна правая «дверь»...

—  Итак — история повторяется. Ты снова пришел ко мне просить за нее.

—  Да.

—  И ты понимаешь, что я откажу тебе.

—  Да, и все-таки прошу.

—  Поздняя лейкемия. А ты знаешь, что и тогда, и в Средние Века люди тоже умирали от этого? Такого слова не существовало, но болезнь-то была! И в те времена у твоей протеже было то же, что у ее воплощения сейчас, только она ничего еще об этом не знала. Как ты думаешь, почему она так чувствительна и всегда столь остро воспринимала чужие страдания? Почему она так хорошо разбирается в людях и буквально видит их насквозь? Тебя таким сделал я, а она... она стала такой в результате своей болезни. И смерть по приговору инквизиторов была совсем не худшим для нее выходом. Это было лучше, чем то, что ждало ее потом.

—  Но сейчас не Средневековье. В наше время...

—  И в твое время она повторила свой путь. Только инквизиции на этом пути уже не оказалось.

—  Спаси ее.

—  А как я спасу ее? Ты знаешь, что такое поздняя стадия? Уже опустошен костный мозг, селезенка заняла всю брюшную полость, у нее уже нет ни сил, ни желания  сопротивляться болезни, она не перенесет никакого лечения.

—  Но есть же что-то... — неуверенно мямлю я.

—  Ничего больше нет! И потом, зачем мне все это надо? Ты еще можешь мне что-то предложить? Нет! Ты даже с тем, что на тебя возложил и то справляешься еле-еле. Плохо и с трудом.

Я плюнул на все и решил высказать давно накопившиеся мысли. Мне стало уже все равно. В тот момент я просто расхотел жить.

—  А тебе все это нравится, да? — зло выпалил я. — Ты смотришь нескончаемый спектакль, под названием — «Человеческая Комедия»? Неужели так трудно помочь хотя бы отдельным людям? Их что, обязательно всех прессовать? Проверять на прочность? Не верю, что тебе это действительно для чего-то нужно.

Мой темный собеседник молча ответил мне тишиной. Его молчание в тот момент было красноречивее слов.

—  Ты одинок и жесток в своем одиночестве, — продолжал долбить я. — Никакие чувства не ведомы тебе, поскольку ты один. Тебе ничто и никто не нужен, только твои игрушки иногда дают тебе возможность ощутить свою значимость. Это тебе помогает существовать? Развлекает тебя? Но ты дал нам сознание, и рассудок. Мы ощущаем и осознаем себя, а твои эксперименты жестоки и отвратительны. Они чудовищны. Тебе так интереснее?

—  ...

—  Неужели не смогу тебе больше ничего дать? — долбил я. — Спаси ее, ты это можешь. Спаси, и я пойду на все.

—  На все? — неожиданно изрекла темная фигура.

—  Д-а-а-а-а-а!!! — закричал я.

—  Мне нужна она.

—  Мы и так все твои, — тихо ответил я. Звук моего голоса не имел здесь никакого значения.

—  Ты не понял. Мне нужна она. Вся, целиком.

—  Как я?

—  Нет, — прозвучал отклик. — Не как ты. Больше.

—  Не понимаю, — я был растерян и подавлен.

—  А тебе и не надо ничего понимать. Ты просто мой инструмент. Средство получения результата. Вспомни свой аквариум. Ты сажал туда улиток, чтобы они съедали ненужную зелень и остатки корма, ты запускал креветок, чтобы они убирали лишних червей, ты пользовался сачком и специальными инструментами, чтобы не лазить туда руками. Ты — мой сачок. Креветка. Или улитка.

—  Я...

—  Ты пойдешь к ней и выполнишь мою волю.

—  И она поправится? Ты обещаешь?

—  Я никому никогда и ничего не обещаю. Если она поправится, тебе станет только хуже. Ты согласен?

—  Согласен, — сразу же согласился я. — Но, почему будет хуже?

—  Поймешь. Ты расскажешь ей сказку.

—  Какую сказку? — не понял я, — и почему именно сказку?

—  Хорошую сказку. Это важно. Во время твоего рассказа в ее сознание, в ее душу, если хочешь, вместе с твоей сказкой войдет тот самый фактор, который так необходим мне сейчас. Все! Уходи, делай свое дело и не беспокой меня больше.

Только тут я, наконец, осознал, что он от меня хочет. А когда понял, то содрогнулся. И еще я понял, что никогда уже не узнаю, почему она появилась в нашем времени на целых двадцать лет раньше положенного ей срока.

* * *

Утром, когда я вышел на улицу, то увидел изо рта пар. Холодно. Перешел на зимнюю форму одежды. Вместо черной джинсы, переоделся в черную кожу, а кроссовки сменил на высокие тупоносые ботинки с красными бантиками.

Кругом люди, одетые в вывороченные наизнанку дубленки и драные пальто. Они несут веский бред. Серьезно и долго. Я тоже так хочу — пристаю к ним, влезаю в их кружок, и начинаю ораторствовать. Меня не слушают. Они поворачиваются спинами ко мне и принимаются есть ярко-синее мороженное.

Выбираюсь из кружка несерьезных слушателей, отдаю им всю наличную мелочь и иду к остановке московской моноресовой дороги.

Большой Харитоньевский переулок. Дом пять. Какие-то бомжи стараются сорвать забытый и выгоревший флаг с посольства мелкой вяло развивающейся державы. Откуда-то мне известно, что президент этой страны почетный профессор Ленинградского Университета Железнодорожного Транспорта, а окончил университет имени Патриса Лумумбы. Достаю цифровой фотоаппарат и собираюсь их заснять. Тут же откуда-то выскакивает кривоногий милиционер, в кителе на голое тело и начинает орать: «Съемка запрещена! Съемка запрещена!» Прячу аппарат и быстро ухожу, провожаемый истошными воплями: «съемка запрещена! Съемка запрещена!». Останавливаюсь, поворачиваю голову назад и вижу — бомжи уже раздевают милиционера. Снимают с него китель и стаскивают брюки, сильно пиная его при этом ногами в живот.

Вхожу на станцию. Там, на платформе, никого нет. Поезда тоже нет, а вместо поезда пара бурых лошадей запряженная в разбитую телегу на литых стальных колесах. На борту телеги приклеена надпись:

«Уважаемые граждане пассажиры! Во избежание несчастных случаев, уступайте места: хулиганам, пассажирам с оружием и людям в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Соблюдайте чистоту и правила общественного порядка».

Одна из лошадей уже навалила на монорельс кучу дерьма. Мужик в телеге принимает у меня проездной, запихивает его за отворот старой драной шапки-ушанки, стегает лошадей и с диким грохотом уносится прочь. Остаюсь на платформе один. Нет, не один — кругом уже какие-то люди. Они совершенно не обращают на меня внимания, суетятся и торопятся по своим неведомым делам. Знаю, что сюда их направила медкомиссия по звонку будильника...

* * *

...Проснулся я от звонка будильника своего мобильника. Обычно этот будильник у меня вообще не звонит — или не включаю его вовсе, или, если очень нужно встать пораньше, включаю, но просыпаюсь заранее. А тут он меня разбудил. Прервал сон. Сон странный, и какой-то сумасшедший. Ахинея полная. Хотя, чего тут удивляться? Во сне всегда всякие нелепицы бывают. Пора было вставать и идти в клинику...

Это раньше можно было с утра выйти из дома, вдохнуть полной грудью и пойти просто фиг знает куда. Сегодня не так. Утром, когда я уже наяву вышел на улицу, то не поверил своим глазам. За ночь распогодилось — небо стало чистым, ярко светило солнце, и вообще — стало более-менее тепло.

Выхожу из гостиницы и иду в сторону метро. Почему-то очень боюсь этой встречи. Я, как когда-то, по дороге в школу, куда не любил ходить, оттягиваю время. Но тороплюсь — мне назначено. Просто отмечаю про себя все события, все детали пути, и стараюсь не думать о том, что меня ожидает.

Всякая дорога имеет привычку заканчиваться. Около больницы стояла белая «Скорая». Из нее выходила толстая женщина в зеленом халате поверх теплой куртки. Простая консультация врача стоит здесь минимум пятьдесят долларов, а один день в больнице оценивается примерно в восемьсот долларов — почему-то вспомнилось мне...

—  Проходите, и не торопитесь. Можете посидеть с ней, она вас ждала и спрашивала о вас. Только недолго.

—  Ваш прогноз не изменился? — говорю я, зная ответ.

—  Какой еще прогноз? Вы уже задавали этот вопрос и знаете мой ответ. Нет никакого прогноза...

—  Извините. Да, еще вот. Это моя визитка, я сегодня вечером уезжаю. Пожалуйста, позвоните... когда... ладно?

—  Хорошо.

—  Возьмите... — я протянул конверт с пухлой пачкой купюр, — может, нужно еще что-то достать? Или купить?

—  Спасибо, — врач отработанным движением положила конверт в карман халата, — нет. Ничего не нужно. Вы все уже купили.

За прошедшие сутки Ольга не изменилась. Все та же сухая кожа, тонкие руки, потухший взгляд. Но при моем появлении она немного улыбнулась, а в глазах появилась какая-то искорка, которой я вчера не заметил. Или просто так хотел думать, а на самом деле никакой искорки и не было? Не знаю. У меня имелось конкретное задание, и я должен его выполнить, но боялся начать. Она мне помогла.

—  Расскажи мне сказку. Только новую и необычную.

—  Я уже исчерпал свой запас добрых сказок. Их и так-то не очень много было у меня.

—  Неважно... Расскажи, пусть это будет жестокая сказка. Не страшно, я хочу... Расскажи...

—  Хорошо. Слушай...

Я рассказал в виде сказки историю, услышанную мною от одного моего коллеги сисадмина. Не знаю, хорошая ли сказка получилась или скверная. Не знаю, не мне судить. Но ничего другого на тот момент у меня не было.

Сказка про Маленькую Ведьму

Жила-была Маленькая Ведьма. Но она не знала, что она — Маленькая Ведьма, а считал себя просто маленькой девочкой, такой же, как и другие девочки. Правда иногда она чувствовала, что не такая как все. И люди это ощущали, поэтому боялись и не любили ее. Ее любили только мама и папа, и растили как обычную девочку.

Когда Маленькая Ведьма немножко подросла, то ей стали сниться непонятные сны. Плохие и страшные. Маленькая Ведьма боялась этих снов, и боялась расти, потому что в своих снах видела себя взрослой.

Ее мама очень рассердилась, когда узнала, что дочь не хочет расти. Она ее отругала, и сказала, что природа возьмет свое, и девочка обязательно повзрослеет. Маленькая Ведьма не поняла, что возьмет природа, и еще больше испугалась, но расти не перестала.

А когда Маленькая Ведьма совсем повзрослела, то превратилась в очень красивую девушку, с густыми черными волосами и большими влажными серыми глазами. Но из-за того, что в детстве она не хотела становиться взрослой, то выросла всего на сто пятьдесят шесть сантиметров и так и осталась маленькой.

Потом она поступила в Университет, закончила его с отличием и стала юристом. Она вышла замуж, но детей у нее не было. И когда ей исполнилось двадцать восемь лет, к ней пришел Странный Человек и сказал, что она — Молодая Ведьма. Странный Человек предложил Молодой Ведьме обучение всему, что она должна знать. Молодая Ведьма Странному Человеку не поверила. Тогда Странный Человек взял деревянную доску и прожег ее рукой, а пустую бутылку рассыпал в осколки одним взглядом. Тогда Молодая Ведьма сильно перепугалась, поверила и согласилась. И Странный Человек взялся за обучение. Он научил Молодую Ведьму всему тому, что должна знать настоящая ведьма. После Странный Человек ушел не прощаясь, а Молодая Ведьма превратилась во взрослую Ведьму, и больше она его не видела. Муж Ведьмы понял, что его жена — ведьма, испугался и сбежал.

Ведьма стала адвокатом, и не проиграла в суде ни одного дела, кроме тех, что завалила намеренно.

Потом Ведьма встретила Программиста, и влюбила его в себя. Когда Программист стал ей уже не нужен, она довела его до больницы, бросила и ушла.

После больницы Программист Ведьму уже не встречал, но постоянно помнил и ощущал ее близкое присутствие. Он никак не мог перестать любить свою Ведьму и не мог прекратить думать о ней. Поскольку известно, что тот, кто полюбит ведьму, будет помнить ее до своей смерти. А возможно — и после.

Ведьма нашла хорошую работу в Другом Городе и уехала. И только тогда, когда они с Программистом стали жить в разных городах, Программист смог перестать любить ее. Он разлюбил Ведьму навсегда, но так и не смог забыть о ней — ибо известно, что тот, кто хоть раз любил ведьму, уже никогда не сможет стереть ее из своей памяти, даже будучи программистом.

А Ведьма живет в Другом Городе, и страшные сны ее больше не беспокоят. 

Когда снова взглянул на Ольгу, она уже спала.

58. Ольга

Я уже спала, когда меня разбудил голос.

Голос был без интонаций и без всякого намека на пол, характер и настроение говорившего. Это был голос робота больного гайморитом из плохого переводного фильма.

—  Вот мы и встретились.

—  Ты кто?

—  Я — Хозяин.

Я поднимаю голову, и затуманенный от боли взор схватывает черную фигуру целиком. О том, кто это, я догадалась почти сразу. Ну конечно Он. Я знала.

—  Нет! Зачем я здесь?

—  Мне нужно кое-что тебе передать. И теперь я твой хозяин.

—  Это как? Ты что меня купил?

—  Да. И это не сон.

—  У кого?

—  У твоего друга. Он продал тебя.

—  Продал? За что? Сколько я стою?

—  Ты — много стоишь. Ты родилась раньше на двадцать лет, это была удивительная, чудесная случайность. Даже я не смог повлиять... только смотрел. Ты можешь многое, только сама не знаешь своих сил и способностей. Ты нужна мне. Мне нужны такие слуги, как ты.

—  Не понимаю... что значит — «нужны слуги»?

—  Мне нужны слуги в твоем мире.

—  Да? А если я откажусь?

—  Не сможешь. Отказ — цена твоей жизни. Иначе — черное ничто.

—  А если я выберу ничто?

—  Нерациональный выбор. И поздно уже. Ты идешь на поправку.

—  Мое согласие не требуется?

—  Нет. Это согласие дал за тебя Феликс.

—  Феликс? Не может быть! Он бабник, слабак, но не предатель.

—  Он не предатель. Он спас тебя и у тебя новая жизнь.

—  Он не мог...

—  Он мог.

—  Какая жизнь? У тебя в рабстве?

—  Я смеюсь. Это не рабство. Миллионы людей пожертвовали бы всем, ради такого «рабства». Я дам тебе силу и власть. Ты сможешь жить, как живут очень немногие.

—  Но?..

—  Да. Я смеюсь. Есть и «но».

—  Есть цена? — изумляюсь я. Или все-таки еще сплю?

—  Есть, конечно. И эта цена — ты сама.

—  Не поняла. Это как это?

—  Ты откажешься от себя. От своей прежней личности. От того, кого любишь, от всех своих привязанностей и симпатий. Ты станешь другой. Внутренне.

—  А если я не откажусь? Я же могу обмануть тебя?

—  Нет. Невозможно. Тебе будет приятно наблюдать гибель близкого человека по твоей вине?

—  Почему?..

—  Если ты встретишься с тем, кто тебе дорог, или кто тебе был любим, то этот человек погибнет. Случайно. Его собьет машина, упадет кусок льда на голову, лопнет сосуд в мозгу... Что угодно, но результат один. И виновата будешь ты. Тебе придется порвать все прежние связи.

—  Я не знаю...

—  О чем ты сокрушаешься? О нем? — Механический голос сопроводила черная рука, положенная на мое плечо. — Твой друг давно забыл тебя и теперь у него другая, — он распахнул полы плаща и протянул мне зеркало, — вот, смотри.

Я посмотрела в зеркало и разразилась сумасшедшим смехом, от которого самой стало жутко. Тот, что я там увидела, глубоко потрясло мое сознание. Там отражался он. С какой-то девушкой. Он сейчас у себя дома, трахается с какой-то девкой, а я, как дура, шатаюсь по коридорам безумия, неизвестно где, и неизвестно зачем. Зачем он мне? У меня в кармане будет весь мир, так зачем мне этот жалкий человечек с его нытьем, с вечными проблемами и застарелыми комплексами? Как же я раньше не додумалась? Мне надо про все забыть, и спокойно идти к своей судьбе.

—  Видишь, чем он там занимается? — Я знала, что Он прав, мне захотелось вновь рассмеяться, но почему-то не получилось. Он силой всучил мне зеркало и заставил посмотреть. Неудачная шутка. Я зло откинула этот дьявольский предмет и с ненавистью просмотрела на Него. В ответ раздался очередной механический смешок. — Зачем мне тебе врать?!

—  А зачем мне нужно это зеркало? — спросила я.

—  Это не просто зеркало. В нем теперь твоя сила и твое спасение. В нем твоя новая жизнь, если хочешь.

Захотелось завопить, но вместо вопля из моего горла вырвался удушающий злой кашель, разрывающий легкие. Со свистом, с кровью, с какими-то черными сгустками. Вместе с кровью я выхаркивала свою болезнь. Пошли все к черту, к Дьяволу и ко всем его воплощениям! Я ненавижу вас и ваш ничтожный мелкий и мелочный мирок! У меня теперь совсем нет друзей. Даже одного друга. Он ушел, бросил меня, растоптал нашу клятву. Он сначала был превосходным другом. Был. Я бы хотела обратить реку времени вспять, хотела бы возвратить его прежнего, но он скончался для меня, умер, и я его уже схоронила.

—  Я согласна... — ответила я, когда приступ кашля прошел, и я снова могла говорить.

—  Ну, что ж. В вашей семье это — традиция. Что нужно делать, ты поймешь сама, со временем и с моей помощью. А пока запоминай...

59. Феликс

Запоминай, не запоминай — все равно чего-нибудь забудешь. Неожиданно узнал, что нельзя пить чай. Никакой. Один виртуальный друг (неважно кто) сказал недавно, что пить чай очень и очень вредно. Выяснилось, что это из-за кофеина такие мысли. Но мы чай из-за кофеина-то и пьем! Можно конечно и петрушку заваривать, но не хочу. Чего-то не нравятся мне эти настроения последнее время!

Прав он, прав, конечно, этот мой друг. Он вообще очень умный человек. Но если не делать ничего вредного, может и жить-то не стоит? Если буду заваривать ромашку, делать себе всякие профилактические процедуры, и для здоровья организма ставить клизму каждый вечер, может быть это и полезно. Но долго так все равно не проживу. Вот сегодня. Лег спать только в шесть часов. Утра. Если для кого-то это вполне обычная практика, то для меня не очень привычно. Как правило, ложусь в два, ну в три, не позже. А тут... Вся беда в том, что нужно было делать срочную работу к понедельнику. Ну, и как всегда бывает у меня в таких случаях — до последнего дня все не готово полностью, материал сырой, походу приходилось дорабатывать графические элементы и доделывать кое-какие рисунки. Почти сутки беспрерывно у компьютера! А в понедельник — на работу, ее пока никто не отменял. Пораньше уйду сегодня, часиков в семь вечера. Устал немного.

В перерыве, по нашему офисному коридору навстречу шел новый начальник. Теперь это Серега. Сергей Сергеевич, как его в последнее время все называют. Но мы по-прежнему поддерживаем приятельские отношения, и не скатились пока до пошлой официальщины.

—  О, начальник! Привет! — как можно радостнее сказал я, изображая улыбку. В тот момент мне было не до веселья. — Как настроение в новой должности?  Ощутил все прелести нового положения?

—  Привет, Феликс. Да не особо как-то, знаешь ли.

—  А что так? Работы много?

—  Как тебе сказать… Я делаю практически то же, что и раньше. Только вот проблем прибавилось — отчеты всякие, бумаг куча. Знаешь, есть у меня такой любимый анекдот. Давным-давно, в  одном далеком лесу жил был-был Заяц. И вот повадился его регулярно трахать Олень. Прижмет рогами, отымет по полной программе, и отвалит. А на другой день опять. Надоело все это зайцу довольно скоро, и написал он письмо самому Медведю, как самому в этом лесу главному. Так, мол, и так, помоги Топтыгин, на тебя вся надежда! Доложили Медведю об этом его помощники, ответственные за переписку, и вызвал Медведь Зайца к себе. Подтвердил Заяц все как есть, тогда осерчал Медведь сильно: «Какое безобразие! — взревел Топтыгин, — в нашем лесу такого вообще быть не должно! Оленя ко мне, быстро!» Привели Оленя. Вот Медведь ему и говорит: «Ты чего же это рогатый творишь? Беспредел развел? И меня позоришь, как своего главного? Перед другими лесами стыдно! Да за такие дела я с тебя шкуру спущу! Рога поотшибаю! «А что? — отвечает Олень. — Я ничего! Свидетели есть? Доказательства есть? Нет! А тебя Косой, — повернулся он к Зайцу, — я за клевету привлеку к суду. Загремишь ты у меня, сам знаешь куда, и никто, даже страсбургский суд тебе не поможет!» Что делать? Отпустили Оленя. Тогда Медведь и говорит Зайцу: «А с тобой Косой, мы так решим. Если что такое еще случится, сразу докладную мне пиши: что, где, когда и во сколько. Дату, место и время фиксируй. В моей канцелярии заверишь, и сразу ко мне в секретариат.» Ну и пошло все по-новому. Олень Зайца трахает, Заяц докладные пишет, в канцелярии Медведя регистрирует и в секретариат Топтыгину относит. Долго ли, коротко ли, только вот думает Заяц: «Странные дела творятся у нас в лесу! Бюрократии много, писанины много, а е...ут всё так же!»

Я изобразил что-то наподобие смеха. Анекдот был бородатый и я его давно знал.

—  А ты как? — тем временем спросил Сергей. — Вид какой-то у тебя уж очень потусторонний.

—  Я-то нормально. Но мне надо дня два поотсутствовать, и боюсь, что в рабочее время. Отпустишь?

—  Нет проблем. Раз надо... Только отработай потом. Что-то случилось?

—  Случилось. В Питер очень нужно. Очень нужно в Питер. На пару дней.

—  Когда? — скупо спросил мой новый шеф.

—  Не знаю точно... — ответил я, мысленно прикидывая время, отпущенное врачом Ольги, — думаю, что числа пятнадцатого этого месяца. Ничего не слышно нового?

—  В плане — нового? Ты это о чем? Пойдем-ка пивка немного тяпнем. Назначение мое отметим.

—  Так уж отмечали вроде, — пробормотал я.

—  Пойдем, пойдем. Тебя же тогда с нами не было тогда. Почему, кстати?

—  Я в Петербург ездил, — мы прошли в бывший кабинет нашего покойного шефа, Николая Дмитриевича, — у меня там друг безнадежно болен. Вернее — подруга.

—  Сочувствую, — без особого сочувствия в голосе сказал Сергей, — давай, присаживайся. Ты, какое любишь? Темное, светлое?

—  Светлое. А про Митрича? Ничего не слышно? Никаких новостей?

—  Ты у нас опять не в курсе, да? — Спросил Сергей. — Последнее, что слышал?

—  Ничего я не слышал. Меня допрашивали один раз и все.

—  А, так значит. Ну, как стало известно следствию, — Серега подмигнул, — Митрич наш, царство ему небесное, отравился сам.

—  Да? — скупо удивился я. — Это как?

—  Просто сам. Он у нас нариком был, ты знаешь?

—  Что?! Митрич?!

—  Да. Митрич, Митрич. Принимал ЛСД. «Марки» жевал. Он, как я выяснил, еще с шестидесятых годов это дело юзал. Он же не где-нибудь, а в МГУ учился. Там и пристрастился. Сначала эту свою кислоту доставал где-то, потом покупал через кого-то. Но — не сильно, крыша у него окончательно не съехала. Сохранил ясность.

—  Так вот почему... — пробормотал я, вовремя прикусив язык.

—  Что?

—  Да так, ничего. Вспомнил некоторые странности.

—  Ну и вот, про странности. Он же в свое время даже сидел по этому делу.

—  Наш Митрич?! — в очередной раз поразился я. Видимо не истощил еще своих возможностей к удивлению.

—  Ага. Наш Митрич. Кем он после диплома работал, не скажу. Не знаю. В институте в каком-то. Но с этой гадостью никогда он не порывал. Тогда за прием наркоты даже сажали, а ЛСД всегда считали наркотой.

—  Ну, не совсем всегда...

—  Уже давно, во всяком случае. Вот и посадили его. Отсидел он, сколько положено...

—  А сколько он отсидел? — обалдело спросил я.

—  Без понятия. Не выяснял как-то. Так вот. Отсидел он, вышел, а тут и статью отменили. За употребление. А его, Митрича-то, пока он сидел, из Москвы успели уже выписать. И жена его бросила, дети большие выросли, знать не хотят родного папашу. Он — туда, сюда — нигде на работу не берут. Кому такой нужен, без прописки, с судимостью? Вот и стал он бомжом. А когда понадобился кому-то зитц-председатель, то тут Митрич наш пришелся как раз кстати. И диплом его пригодился.

—  А кто он по специальности?

—  Понятия не имею. Какая нах разница? Главное — диплом старый, еще с тех времен, когда дипломы в метро не продавались. Все честно. Ну, стал наш Юрий Дмиртич гендиректором. И срочно повелели ему команду набрать. За неделю! И не просто команду, а спецов — художников, фотографов, компьютерщиков, ну, ты сам знаешь, кто у нас тут работает.

—  Там как-то не так было. Сначала набрали, а потом...

—  Да. Митрич поразвесил везде, где только можно объявления. Где нельзя — тоже развесил. И в результате за пять дней набрал народ. Чисто случайный, разумеется. Всякую шушеру.

—  Э, ты не очень-то! — невольно возмутился я. — Он и меня тогда взял. Как раз в это время.

—  Да? А я и не знал. Повезло тебе.

—  Повезло, — вяло согласился я. — Что, один я остался из первого набора?

—  Почему один? А сам Митрич?

—  Понятно, — буркнул я.

—  Вот и говорю — повезло. А потом он постепенно всех заменил на спецов. Нашел потихоньку. Наша компания стала бурно развиваться за счет...

—  Ладно, это все я уже и сам знаю, ты лучше скажи, а как он отравился-то?

—  Ты погоди. Слушай и не перебивай. Наша компания стала бурно развиваться за счет того, что ее крышевали сами менты. Как таких раньше называли — «оборотни в погонах».

—  И зачем мы им понадобились? — не понял я. — Нафиг сдались?

—  Ну, как! А денежки-то им надо где-то отмывать? Надо! Вот они и держат всякие такие фирмы. Они как будто дают нам заказы, а мы, как будто, делаем для них работу. Но и кое-какую настоящую работу эти фирмы делают, для вполне живых заказчиков. Мало ли! И у ментов проверки всякие бывают, и у них иногда жопы горят. Редко, правда, но случается. А тут — по документам все чисто, комар носа... Но самое интересное, что Митрич опять за старое взялся. Опять стал «филателистом». Ему марочки уже прямо на работу приносили специально обученные проститутки. Он прямо тут с ними и расплачивался.

—  А почему именно проститутки?

—  Вот уж этого я не ведаю! Чего не знаю, того не знаю! В такие тонкости бизнеса не посвящен. Но иногда девочек используют для распространения дури, имею точные сведения.

—  Это ты тоже от самих ментов узнал? — немного ехидно спросил я.

—  Не, это уже по другим каналам. — Серега снова многозначительно подмигнул, неопределенно помахав в воздухе пятерней. — Так вот, он в своем кабинете расплачивался. Видишь видеокамеру?

—  Нет. А где она?

—  Нигде, я тоже не вижу. Это единственное помещение, где нет камер. Но и в других местах ты их фиг заметишь. Они махонькие, их профи ставили. Вот в ту дверь входил когда-нибудь?

—  Нет, думал там его личная комната.

—  Там и есть его личная комната. Теперь — моя! С мониторами от всех камер. Митрич их везде велел понатыкать, во всех кабинетах, в коридоре и в туалетах даже! Записывалось все.

—  Вот сука! — выругался я, как представил, как покойный шеф подглядывал за сотрудниками в сортире.

—  Да, наш покойный босс — тот еще был фрукт. А в своем кабинете он камеру не поставил. Чтобы никто, значит, никогда не увидел, как он марки свои юзает. Знаешь, где он их хранил?

—  Нет, откуда?

—  А ты подумай. Вот, ты — нарик.

—  Я не «нарик», — почему-то обиделся я.

—  Я знаю, что не нарик. Но — допустим. Вот, ты — нарик, и где ты блок марок будешь держать?

—  Дома, — ляпнул я первое, что пришло на ум.

—  А если на работе? — не отставал Сергей.

—  Ну... Да где угодно. В столе, например.

—  А если туда кто залезет?

—  Ладно, не тяни, сдался я. — И где?

—  Ты помнишь комп Митрича?

—  А то! Помню, конечно, я ж его чинил периодически!

—  Там приводов было, скока?

—  Ой, блин! — сразу догадался я.

—  Вот так-то! — Серега уже слегка захмелел от своего темного пива, и стал болтлив, как публичный политик, — один, это — сиди рид-райт, второй — дивиди, а третий?

—  И правда!

—  Вот то-то и оно. Он даже не был подключен шлейфом изнутри. Дмитрич его как ящик использовал. Кнопочку нажмет, и оттуда все выезжает. Он тебя когда-нибудь вызывал к своему компу?

—  Да, и довольно часто, он ведь мало что понимал в компьютерах.

—  Да ни..я он в них не понимал. Меня тоже вызывал по любому поводу. А помнишь, как комп у него стоял? Фиг дотянешься! А сидюки, вспомни, он же сам всегда их клал. Брал из рук и сам закладывал в привод. Боялся, что или ты, или я не тот привод откроем! Так вот, менты нажали на третий сидюк, как я понимаю, случайно. И оттуда вылез початый блок марок! Проверили — точно. Но! — Серега поднял палец вверх, и сделал маленькую паузу, — в трех из них был какой-то яд. Какой-то мощный токсин. Только в трех. Когда уж наш Митрич им обзавелся, никто не знает. Может в последний раз, а может и давно, там чек с датой не прилагается. Ментам, конечно, лишний скандал ни к чему, да и висяк им нах не нужен, вот они дело и закрыли. Самоубийство, типа. Но, я так думаю... между нами тока!

—  Могила! — радостно подтвердил я.

—  Вот, я думаю, это они его сами — того! С последней партией «марок» подсунули отравленный блок. Думаешь, они не знали об этой его «слабости»?

—  Зачем?..

—  Неугоден стал, полагаю. Вообразил, что он и взаправду тут у нас гендиректор. Помнишь последнее время? Какую-то рекламу идиотскую начал заказывать, проспекты всякие, буклеты печатать, проекты какие-то идиотские придумывал. Сайт новый заказал за бешенные бабки. Ментам такая известность явно не нужна. Вот и траванули его, чтоб под ногами не путался. Ты роман Марининой читал?

—  Это какой именно? У нее их много.

—  «Городской тариф». Там тоже...

—  Только сюжет не рассказывай! — перебил его я. — Я сам люблю детективы читать. А за каким хреном нас тогда тягали милицейские и следственные органы?

—  Для порядка, наверное. Надо же дело чем-то заполнить. И потом. Они, я думаю, сначала не могли оставшиеся марки найти. Ты помнишь, как его кабинет перекапывали? По несколько раз! И разные бригады. Не видел? А я видел. Сразу понял, что искали что-то маленькое и плоское.

* * *

В Питере я больше уже не появлялся, несмотря на отсутствие проблем и разрешение начальника. Недели две ни о чем не хотел думать и ничего осознанного я не делал. Автоматически, как зомби, ходил на работу, что-то там выполнял, совершал какие-то действия, но все это проходило на автопилоте, и никак не влияло на память и настроение. А настроения не было. Вообще! Ждал звонка от врача недели две, а потом еще две. В расчете на чудо, в полном смысле этого слова. Но врач не звонил. А я ждал. В конце концов, не выдержал, и позвонил сам. Ответили почти сразу — на том конце моментально взяли трубку.

—  Алло? — отозвался знакомый женский голос.

—  Наталья Георгиевна? — неуверенным голосом спросил я. — Здравствуйте, я по поводу Ольги...

—  Здравствуйте, я Вас сразу узнала. Вы хотели что-то уточнить?

—  Э-э-э... Что уточнить? — не понял я, стараясь говорить как можно спокойнее. Меня уже всего трясло.

—  Я Вас слушаю, спрашивайте.

—  Как она?.. — все-таки предательски сорвавшимся голосом спросил я.

—  Не знаю, — Наталья Георгиевна казалась удивленной, — после выписки она еще не звонила.

—  После... ее выписали? Как? В таком состоянии?

—  В каком — «в таком»? Вы что, ничего не знаете?

—  Нет, а что? — спросил я, боясь услышать продолжение.

—  Оказалось, что мы ошиблись в диагнозе, — немного смущенно сообщила врач, — у нее ничего не было.

—  Как это — ничего? А ее ужасный вид? А же видел! Ее анализы? Вы же сами...

—  Последствия химиотерапии — индивидуальная реакция. Она очень плохо переносила лечение. Но как только мы сняли все препараты, она удивительно быстро стала набирать вес, и все показатели дали положительную динамику. Назначили ЛФК, общеукрепляющую терапию и она вошла в форму. Вчера мы ее выписали.

—  Да? — я внутренне ликовал, забыв о предупреждении своего черного хозяина. — Но как такое возможно?

—  Если честно — то я не знаю. Результаты исследований не позволяли усомниться в диагнозе. И тем не менее! Это редчайший случай. В моей практике — первый. Но в литературе подобные феномены описаны. Она выписалась, и подписала все бумаги, что отказывается от любых возможных исков, что не имеет к персоналу и к лечащему составу клиники никаких претензий...

Дальше слушать не стал и отсоединился. Нажимаю семерку и жду. Гудки... Соединение.

—  Говорите! — никогда уже не забуду этот голос, — ну? Слушаю!

—  Оль, привет, это я.

—  Это — ТЫ? И тебе еще хватило наглости звонить мне? Сейчас же сотри мой номер! И забудь его!

—  Почему?.. — я даже позабыл, что хотел сказать.

—  Мерзавец! — резко закричала она.

—  Ну, я думал... Ты сердишься на меня?

—  Сердишься? Негодяй! Да я ненавижу тебя!

Связь оборвалось.

Я не хотел больше ничего говорить, не хотел потом делать записи на эту тему. Меня это уже достало. Но нужно. Почему? Кому? Не знаю! Что-то подталкивает в этом направлении, и если проигнорирую данный импульс, то потом перестану себя уважать. Надоело читать про убийства. Надоело читать про смерть и насилие. Надоели ужасы и чернота чужих душ, но все это составляющие нашей действительности, и никуда нам от них не деться. Убийства, смерть, потери друзей, знакомых и близких, чужое горе и страдания. Не хочу. Зачем это? Люди хуже животных? Да, хуже. Причем намного. Тупо и банально? Уже было много раз? Да, и тут никто ничего не изменит. А зачем я пишу на эту тему, да еще так длинно? А так...

«Не говори длинно, ибо жизнь так коротка» — старый афоризм из старого фильма.

* * *

Больше Ольгу я не видел, не разговаривал с ней и никогда не переписывался. В Сети она также не появлялась. Возможно, она сменила свой ник, и стала неузнаваемой. Может быть, она не только поменяла ник-нейм, но и ушла на какой-то другой блог — их же сейчас намеренное количество. Но не могу исключить, что она вообще теперь не появляется на виртуальных тусовках Интернета. Зачем ей это сейчас?

«Когда у тебя есть свобода, ты учишься забывать и прощать. Не всякая боль глубоко внутри причиняет страдание. Не пугайся опасности, следуй за своим сердцем к свету, живи мечтой и дыши!»

Тоже слова, не мои. Это — плохой и не стихотворный перевод песни Лакримозы.

Я не умею переводить стихи.

Нынешние люди редко задумываются о смысле своего существования, а те, кто задумываются, не видят в собственной жизни ничего разумного. Как противно, тошно и гадко! Мы любим жасминовый чай, мы хотим любить молодых девушек с красивыми телами, мы любим смеяться над теми, кто нам не приходиться по душе. И еще жестокость. Мы такие потому, что такой у нас мир. А мир такой оттого, что населен такими же, как мы. Порочный круг и защитная реакция. Желание спрятаться от реальной действительности, как маленький ребенок залезает под одеяло, когда ему страшно, так же мы укрываемся от себя самих, зализывая раны. Пластиковый мирок, в котором мы варимся, но мысли наши не здесь. Они далеки и мы сами их боимся.

В этом мире нельзя жить по полной, нельзя раскрывать людям душу и нельзя любить, в этом просто нет никакого смысла! Механическая улыбка, поцелуй, страстный секс. Это что, проявление слабости? Нет, проявленье злости, бессильной ярости попавшего в стальную клетку волка. Ладно, на самом деле можно считать, все, что тут было написано, от первого до последнего слова — полная чушь.

Вот так.

60. Ольга

Вот так уж случается в реальной действительности, что любой человек, тот или иной, но всякий уходящий из нашей жизни, забирает с собой ее несбывшийся участок. И не так уж и важно, ушел он по собственной воле или стал «жертвой обстоятельств». Несущественно по большому счету, сколь близок был этот человек. Факт остается фактом: любой субъект близкого окружения — это возможная линия вероятности, которая может реализоваться, а может — и нет. Причем совершенно неважно, что такая личность могла бы сделать: стать брачным партнером или духовным наставником, приучить к наркотикам или лишить девственности, пригласить на некое культурно-массовое мероприятие со смертельным исходом или подарить возможность, перевернувшую потом с ног на голову все суждения о жизни... Колоссальный простор для фантазии! Но суть не в этом. Ведь стоит только такому человеку куда-то исчезнуть из доступного окружения — и эта линия вероятности моментально истает, улетучится, окажется сразу же закрытой навсегда. Остается только какая-то фантомная боль, как после утраты ампутированной конечности. Только тут объект потери даже еще не найден. Примерно где-то здесь напрашивается безрадостное заключение.

Великое множество встреченных на жизненном пути подходящих людей не обеспечивает реализации потенциальных возможностей. А поскольку с немалой долей вероятности никто эту модель не оптимизирует сознательно, избирается нечто среднее, в результате чего целиком не получается ничего. Неудивительно, что прожитая жизнь, как достигнутый таким образом результат, может сильно не устраивать обладателя самой жизни. Сумбурно как-то получилось, но мне плевать. Все это только атавизмы и отрыжка прежней жизни.

Письмо по e-mail

Феликс, привет!

Я уже здорова. Телом. С прежним периодом жизни покончено, и старые друзья свободны от меня. Снова прошла тот самый тест про крылья ангела. Ответ меня не очень-то и удивил:

«Итак... у вас сломанные и изорванные крылья. Вы были ангелом, которые пал с вершины, по тем или иным причинам. Возможно всему виной одна трагическая ошибка, но, так или иначе, вы безнадежны и несчастны. Вы не находите любви, понимания или счастья в себе. Большинство дней вы подавленны и чаще и чаще задаете себе вопрос, когда же прекратиться ваша боль. Вы тот, кого понимают немногие. Те, кто понимают вас, понимают, что вы тоже любите, пытаются помочь избавиться вам от боли. Вы живете в воспоминаниях о лучших временах и лучшем мире. Вы строги к себе, и слишком самокритичны. Чувствуя себя отвергнутым и исключенным, вы чувствительны, заботливы и ненавидите свою исчезающую сущность».

Почти каждую ночь я сижу на кровати, подобрав ноги и оцепенев. Иногда при этом я слушаю музыку, временами просто слушаю тишину. В такие часы мне ничего больше не надо: ни книг, ни еды, ни воды. Сидеть и размышлять обо всем. О том, что хотелось похоронить и спрятать глубоко под землей, и снова о том, что уже невозможно и что мне надо вернуться назад, а то так я подохну раньше назначенного Хозяином срока. Сдохну от ужаса, отчаяния, ярости и безысходной тоски.

Я сделалась намного умней и стала сильней. Я вспомнила о себе все — кто я и зачем. Цена за жизнь оказалась очень высокой. Но я улыбаюсь, я теперь сильная. И очень умная. Прошло время, и я привыкла к себе в новом качестве. Я не знаю, зачем и почему пишу тебе все эти строки, ведь ты, наверное, ждешь чего-то хорошего от этого моего послания. Как бы я хотела, чтобы ты был рядом, здесь, сейчас, со мной. Или хотя бы переписка, общение… но это все уже совсем не то. И не о том. Физически ты далеко, обидно — нас разделяют сотни километров. Мы не сможем быть вместе, и даже не сможем общаться и переписываться между собой.

Так уж случилось, что наше совместное существование обязательно приведет к гибели другого. Я это знаю абсолютно точно, и тут уж нет никаких вариантов. Информация исходит от Того, Кто Знает, и ни ты, ни я не в силах ничего тут изменить. Забудь меня, найди себе хорошую девушку, женись на ней, заведите детей... Я прошу только об одном — не забывай насовсем. Храни меня в своей памяти и тогда, когда холодный зимний ветер срывает с деревьев последние оставшиеся листья, вспоминай меня, ладно?

Как думаешь, я смогу жить в твоей памяти?

Но ты никогда не получишь и не прочитаешь этого письма. Может быть какое-то другое, но не это и не сейчас, потом.

Это я — Рыжая Хельга.

Конец письма (неотправленного)

Эпилог

Возможно, какие-то детали я перепутал и пропустил. Что-то мог просто забыть, давно уж все это было. Память — ненадежный свидетель и плохой партнер, однако суть, атмосфера и мои тогдашние чувства переданы верно. Но иногда, очень редко, когда вьюжными зимними вечерами я сижу перед своим теплым камином, мне вдруг начинает казаться, что никакой рыжей Ольги-Хельги вообще не существовало. Никогда. Не было в этой реальности. Никто меня не спасал в Питере и не писал мне увлекательных сообщений, а все эти воспоминания — лишь ложная прихоть разума, причудливая игра моего больного мозга и нездорового воображения. Фантазии, видения, глюки. Надо в этом признаться себе, и заставить себя сделать такие признания наиболее честными. Однако недавно я получил письмо на свой рабочий компьютер от какого-то анонимного и реально несуществующего отправителя. Там есть до боли знакомые фразы, которые позволяют мне верить в то, что я все-таки очень хорошо знаю автора письма.

Письмо по e-mail

Живи, но не мешай жить другим. Не порть людям жизнь своим недовольным видом и брюзжанием по поводу и без повода, и своим вмешательством в чужие судьбы.

Твоя жизнь на этом не кончена, и никому не интересно, что у тебя творится в душе. Поэтому — улыбайся, слышишь?

Когда у тебя на глазах слезы и когда тебе трудно дышать. Улыбайся.

Когда тебе хочется плакать и реветь от горя и смертной тоски. Улыбайся.

Когда твоя душа разрывается на части, а разум тонет в море безумия. Улыбайся.

Когда боль пожирает тебя изнутри, и уже не осталось никакой силы терпеть. Улыбайся.

И пусть на твоем лице всегда играет улыбка победителя, прошедшего Ад. Улыбайся, и даже не думай о том, что ты слабый. Потому что ты обязан быть сильным. Несмотря ни на что.

Конец письма

Вот и все. Теперь действительно все. Вычеркивать людей из своей жизни надо черным маркером, а не простым карандашиком, надеясь, что в любой момент можно где-нибудь найти ластик.

А что я? Ничего. Я же наблюдатель, не вмешивающийся в происходящие события случайный прохожий, не более того. Созерцатель. Турист, путешествующий по новым для себя местам. Скоро мое время здесь закончится, и я уйду куда-то дальше, в другие реальности. Но если вы все же прочли этот текст и хоть что-нибудь тут поняли, то извините и простите меня, пожалуйста.

Москва — Санкт-Петербург — Москва

200* г.

[1] Верь, но смотри, кому веришь (лат.)

[2] Этьен Жильсон. «Философия в средние века»

[3] Рэйвен Гримасси. Викка. «Древние корни колдовских учений».

[4] Margaret Alice Murray. "The Witch— Cult in Western Europe"

[5] Rosemary Ellen Guiley. "The Encyclopedia of Witches and Witchcraf"

[6] Raymond Buckland. "The Encyclopedia of Witchcraft, Wicca, and Neo-paganism"