"Правосудие Зельба" - читать интересную книгу автора (Шлинк Бернхард, Попп Вальтер)

11 Жуткая история

Хорошая погода ушла, подарив нам на прощание ослепительно-солнечный день. Мы с моим другом Эберхардом устроили пикник у Фойденхаймского шлюза и явно переоценили свои силы. Эберхард прихватил с собой деревянный ящичек с тремя бутылками довольно приличного бордо, и, открыв «на десерт» еще и «Форстер Бишофсгартен» с РХЗ, мы совершили роковую ошибку.

В понедельник я проснулся с жестокой головной болью. Кроме того, разыгравшийся от дождя ревматизм впился мне в поясницу и в бедра. Может, я именно поэтому неправильно повел себя с Шнайдером. Он вновь вышел на работу. Не под конвоем заводской охраны, а сам по себе. Я нашел его в лаборатории одного из коллег — его собственная сгорела во время аварии.

Он стоял, склонившись к холодильнику, и обернулся, когда я вошел. Это был высокий худой мужчина. Он нерешительным жестом предложил мне сесть на лабораторный табурет, а сам остался стоять со скрещенными на груди руками. У него было серое лицо, а пальцы левой руки пожелтели от никотина. Безукоризненно чистый белый халат должен был скрывать распад личности. Но этот человек дошел до предела. Если он был игрок, то проигравший и потерявший последнюю надежду. Один из тех, что в пятницу заполняют билет лото, а в субботу даже не смотрят, выиграли ли они.

— Я знаю, о чем вы хотите говорить со мной, господин Зельб, но мне нечего вам сказать.

— Где вы были в день аварии? Это-то вы должны знать? И куда вы потом исчезли?

— У меня, к сожалению, проблемы со здоровьем, и в последние дни я себя плохо чувствовал. А авария меня окончательно добила — пожар уничтожил важные документы.

— Но это же не ответ на мой вопрос.

— Что вам от меня нужно? Оставьте меня в покое!

В самом деле, что мне от него было нужно? Я не видел в нем гениального вымогателя. Эту руину я не мог представить себе даже в роли орудия, которым воспользовался кто-нибудь, не имеющий отношения к заводу. Но это еще ничего не значило, в моей практике всякое бывало. К тому же этот Шнайдер чего-то не договаривал, а зацепок у меня было не так уж много. На свою и на мою беду, он попал в списки подозреваемых. А тут еще мои муки похмелья и ревматизм и этот плаксиво-обиженный тон Шнайдера, который действовал мне на нервы. Если я уже не в состоянии справиться даже с таким типом, значит, мне пора на пенсию. Я собрался с силами и опять пошел в атаку:

— Господин Шнайдер, речь идет о расследовании актов саботажа, в результате которых завод понес миллионные убытки, и о предотвращении дальнейших угроз. До сих пор мне все охотно оказывали всяческое содействие. И ваше нежелание помочь мне, скажу вам прямо, наводит на подозрения. Тем более что в вашей биографии имеются криминальные страницы.

— Играть я бросил несколько лет назад. — Он закурил сигарету. Руки его дрожали. Курил он торопливо, мелкими затяжками. — Но если это вас интересует, пожалуйста: я был дома, лежал в постели. А телефон мы по выходным часто отключаем.

— Господин Шнайдер, сотрудники заводской службы охраны были у вас дома и никого не застали.

— Вы ведь все равно мне не верите. Поэтому я вообще больше ничего говорить не буду.

Такое мне приходилось слышать не раз. Иногда полезно было убедить собеседника в том, что ты ему веришь, какую бы чушь он тебе ни рассказывал. Иногда мне удавалось прикоснуться к боли, спрятанной под какой-нибудь нелепой, детской реакцией, так что она сама прорывалась наружу. Сегодня я был не способен ни на то, ни на другое. У меня пропало желание продолжать этот разговор.

— Хорошо, значит, нам придется продолжить наш разговор в присутствии службы охраны и вашего начальника. Мне бы хотелось избавить вас от этого. Но если вы до вечера не изъявите желания пойти мне навстречу… Вот моя визитная карточка.

Не дожидаясь его реакции, я вышел из комнаты. Несколько минут я стоял под козырьком на крыльце, смотрел на дождь и курил. «Интересно, на берегах Афтона^[36] сейчас тоже идет дождь?» — подумал я. Я не знал, что делать дальше. Вспомнив, что эти парни из заводской охраны и вычислительного центра расставили свои ловушки, я решил посмотреть, как выглядят их «сети», и отправился в вычислительный центр. Эльмюллера на месте не оказалось. Один из его сотрудников по фамилии Таузендмильх, с бейджиком на груди, показал мне на мониторе извещение пользователей о ложной базе данных.

— Распечатать вам? Это секундное дело.

Я взял распечатку и пошел в кабинет Фирнера. Но ни Фирнера, ни фрау Бухендорфф на месте не оказалось. Какая-то секретарша принялась рассказывать мне что-то про кактусы. Я почувствовал, что на сегодня с меня хватит, и покинул завод.

Будь я моложе, я бы, несмотря на дождь, съездил на Адриатику, искупался и выветрил остатки хмеля. Если бы я мог хотя бы сесть за руль, я бы, наверное, так и сделал, несмотря на возраст. Но я все еще не мог водить машину из-за своей руки. Вахтер, тот самый, что дежурил в день аварии, вызвал мне такси.

— Это же вы, кажись, в пятницу привели сюда шмальцевского мальчишку, верно? Вы — Зельб? У меня тут для вас кое-что есть.

Он пошарил под своим сигнальным пультом, достал оттуда небольшой пакет и важно вручил мне его:

— Тут пирог. Сюрприз, короче! Фрау Шмальц испекла.

Я сел в такси и поехал в бассейн Хершельбад. Но в сауне был женский день. Тогда я велел таксисту отвезти меня в «Розенгартен», где я был завсегдатаем, и заказал сальтимбокка алла романа.^[37] После обеда я пошел в кино.

Первый послеобеденный сеанс имеет свою особую прелесть, независимо от того, что показывают. Публика обычно состоит из бездомных бродяг, тринадцатилетних подростков и разочарованных в жизни интеллигентов. Раньше, когда еще многие школьники должны были ездить на занятия из окрестных деревень и дальних пригородов, они тоже были частыми посетителями дневных сеансов. Скороспелые подростки раньше приходили на дневные сеансы целоваться. Моя знакомая, Бабс, директриса реальной школы, говорила мне, что теперь учащиеся целуются прямо в школе и к часу дня обычно уже успевают удовлетворить эту потребность.

На этот раз мне не повезло с выбором зала, которых в этом кинотеатре семь, и мне пришлось смотреть «Оn Golden Pond».^[38] Все артисты, исполнявшие главные роли, мне понравились, но когда фильм кончился, я лишний раз порадовался, что у меня нет ни жены, ни дочери, ни маленького выродка-внука.

По пути домой я заглянул в свою контору. Там меня ждало известие о том, что Шнайдер повесился. Фрау Бухендорфф наговорила мне все это сугубо деловым тоном на автоответчик и просила немедленно перезвонить.

Я налил себе рюмку самбуки.^[39]

— Он оставил какую-нибудь записку?

— Да. Она у нас здесь. Похоже, ваше расследование закончено. Фирнер хотел бы поговорить с вами об этом.

Я сказал фрау Бухендорфф, что немедленно выезжаю, и вызвал такси.

Фирнер был в веселом расположении духа.

— Приветствую вас, господин Зельб. Жуткая история! Он повесился в лаборатории, на электрическом шнуре. Его обнаружила девчонка-практикантка. Мы, конечно, приняли все необходимые меры, чтобы спасти его. Но ничего не помогло. Прочтите его прощальное письмо. Это он и был. Мы нашли того, кого искали.

Он протянул мне фотокопию наспех исписанного листка бумаги, скорее всего письмо жене.

— Вы считаете, что нашли того, кого искали? Но это письмо ничего не дает. Я сегодня утром говорил с Шнайдером. Его убил игрок, который в нем сидел.

— Вы пораженец! — Он громко расхохотался мне в лицо.

— Если Кортен считает, что дело завершено, он, конечно, в любой момент может освободить меня от расследования. Но я думаю, что вы поспешили с выводами. Если вы, конечно, не шутите. Или вы уже отменили вашу операцию «Ловушка»?

Мои слова не произвели на него впечатления.

— Это уже подпрограмма, господин Зельб. Разумеется, ловушки еще стоят. Но в целом дело можно считать законченным. Остается только выяснить некоторые детали. Прежде всего — как Шнайдеру удалось произвести эти манипуляции.

— Я уверен, что вы мне скоро опять позвоните.

— Поживем — увидим, господин Зельб. — Фирнер заложил большие пальцы в проймы жилетки своего костюма-тройки и забарабанил остальными пальцами «Янки дудл».^[40]

В такси по дороге домой я думал о Шнайдере. Был ли я виноват в его смерти? Или во всем виноват Эберхард, который взял с собой слишком много вина, в результате чего я с похмелья слишком грубо обошелся с Шнайдером? Или шеф-повар со своей бутылкой «Форстер Бишофсгартена» позднего урожая? А может, дождь и связанное с ним обострение ревматизма? Эти причинно-следственные цепочки и поиски виноватых можно было продолжать бесконечно.

Шнайдер в белом халате еще не раз вспоминался мне в последующие дни. Дел у меня было не много. Гёдеке потребовал еще один, более подробный отчет о вероломном руководителе филиала, а другой заказчик обратился ко мне, потому что не знал, что ту же информацию он мог получить от ведомства по делам общественного правопорядка.

В среду, когда моя рука уже заметно пошла на поправку, я смог наконец забрать свою машину со стоянки РХЗ. Хлор повредил лакокрасочное покрытие, придется включить это в счет. Вахтер поздоровался со мной и спросил, понравился ли мне пирог. Я забыл его в понедельник в такси.