"Любить запрещается" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава XII

Лулу Карло вошла в свою спальню и прикрыла за собой дверь. Весь вечер она пила, и сейчас, в час ночи, ее глаза слегка затуманились, щеки раскраснелись, а серебристые волосы были в некотором беспорядке.

Однако она по-прежнему была красива. Мягкий, приглушенный свет подчеркивал ее красоту, так что каждое из ее отражений в многочисленных зеркалах, украшавших спальню, представляло ее под некоторым волнующим, соблазнительным углом.

Лулу присела у туалетного столика. Она смотрела на себя в зеркало, но не видела превосходных, точеных черт лица, нежной кожи или прекрасного изгиба довольно полных губ.

– Черт возьми! – Она посмотрела на фотографию Дарта на соседнем столе в затейливой рамке из золота, украшенной полудрагоценными камнями. Фотография представляла собой всего лишь случайный снимок, сделанный фоторепортером во время матча в поло, ибо Дарт ни за что не согласился бы войти в фотостудию, но запечатлела то привлекательное, что было в его лице, и врожденную грацию его стройной фигуры.

– Черт возьми! – повторила Лулу.

Она поднялась и немного нетвердой походкой стала расхаживать по комнате. Ее тревога и волнение были вполне искренними, но она не могла не играть, то откидывая голову так, что ее гибкая прекрасная шея придавала ей лебединую грацию, то сжимая руки и прижимая их к маленькой острой груди.

Тем не менее через некоторое время даже позы, которые она принимала, перестали ее занимать. Она снова села и принялась барабанить пальцами по полированному дереву туалетного столика.

До сегодняшнего вечера она и представить себе не могла, что есть хоть малейших шанс, что ее так хорошо продуманные планы могут закончиться неудачей. Но сейчас какой-то ужасный кошмар, от которого нельзя скрыться, закрался ей в душу, и она начала терять свою самоуверенность и веру в то, что все закончится благополучно.

С той самой минуты, когда она встретила Дарта, Лулу поняла, что поймать его в свои сети будет нелегко, но все же решила завладеть им в тот вечер, когда их познакомили на вечеринке в Нью-Йорке. Она вспомнила хозяйку вечера, которая сказала ей тогда: «Лулу, ты просто обязана познакомиться, с самым привлекательным мужчиной во всей Америке. Мистер Дарт Гурон – мисс Лулу Карло».

Она нетерпеливо отвернулась от мужчины, с которым разговаривала, и теперь, оглядываясь назад, вспомнила, как ее сердце остановилось. Конечно, она слышала о нем раньше – а кто не слышал? Она видела его фотографии, читала о нем в светской хронике всех газет, которые открывала, но особо не заинтересовалась, поскольку их жизненные пути не пересекались.

Когда речь шла о ней самой, Лулу могла сосредоточиться на достижении своей цели. В тот вечер она поняла, что Дарту Гурону суждено сыграть важную роль в ее жизни, и ни на минуту не представляла себе, как что-то может серьезно помешать ей получить желаемое.

После той первой вечеринки они довольно часто встречались, а когда Лулу уехала в Калифорнию подписывать контракт на съемки, он обручился с Беатрис Уоттон.

Когда она развернула газету и увидела объявление об их помолвке, то не поверила, что это правда. Ярость заставила ее согласиться на условия, которые впервые за всю ее карьеру в кино не позволили ей вытянуть из компании, которая ее нанимала, неизмеримо больше, чем они предлагали. Она спешила, и ее душа не была расположена к схватке.

– Отлично, джентльмены, – сказала она им, – составьте контракт, я подпишу. Сегодня вечером я уезжаю в Нью-Йорк.

В кинокомпании все были изумлены, но испытали чувство облегчения. Споры с Лулу Карло относительно денег уже вошли в историю кинематографа. Обычно они заканчивались нервным расстройством для одного-двух служащих компании, тогда как Лулу неизменно выходила победительницей, и именно с той суммой наличными, на которую нацеливалась.

Она вернулась в Нью-Йорк после полудня и сразу же отправилась прямо к Дарту Гурону. Узнав у него дома, что он уехал с Беатрис Уоттон и вернется примерно к пяти часам, она осталась подождать, и, когда Дарт Гурон вошел в квартиру, он застал ее свернувшейся калачиком на диване, такую маленькую, беззащитную и бесконечно милую. Она не стала его отчитывать – для этого она была слишком умна, она просто сказала, что, поскольку очень любит его, желает ему счастья. Как и все мужчины его типа, под суровой внешностью Дарт скрывал слабость к нежным чувствам.

Он привык к женщинам, которые отчаянно цеплялись за него, поливая грязью тех, кто занял их место, которые многократно и постоянно говорили, что отдали ему свои лучшие годы. Все то, что он давал им взамен, вроде бесценных украшений от Картье и Тиффани, по-видимому, не принималось в расчет.

В тот вечер в его квартире Лулу разыграла лучшую роль в своей жизни. Она была нежна, грустна и, по всей видимости, совершенно бескорыстна, когда пожелала ему наслаждаться жизнью. В то же время она была так же соблазнительна, как в любом из своих фильмов, которые приковывали внимание и заставляли биться сердца зрителей во всем мире.

– Как только я вернулась, мне необходимо было приехать повидать тебя, – сказала она, глядя на него снизу вверх своими огромными глазами.

– Разумеется, почему бы и нет? – согласился он.

– Мисс Уоттон это не понравится, – прошептала она. – Может быть, после того, как вы поженитесь, мы никогда больше не увидимся, а я так хотела поблагодарить тебя за счастье, которое ты мне дарил. Конечно, я знала, что ничего не значу в твоей жизни, но было так чудесно просто знать тебя.

Впоследствии Дарт так и не мог вспомнить, как получилось, что Лулу тихонько плакала в его объятиях, нисколько не играя, и почему он вдруг стал ее целовать – может быть, из сострадания?

Тремя днями позже они отплыли в Англию на пароходе, вместо того, чтобы лететь. Лулу оказалась достаточно умна, чтобы закрепить свой успех: что, скажите, так располагает к близости, как пять с половиной дней в море?

– Вчерашний день позади, завтрашний еще впереди, а сейчас, в настоящем, мы вместе! – сказала она Дарту.

Они сидели в большой королевской каюте лайнера, заставленной, по указанию Дарта, экзотически пахнущими цветами, которые превратили каюту в настоящую обитель красоты. Подходящий фон для белой с золотом красоты Лулу, подумал он, усыпленный ее мягкой, волнующей чувственностью и не способный больше ни о чем думать. И все же он не потерял головы. Он признал, что его помолвка с Беатрис Уоттон была ошибкой, но был совершенно не готов позволить снова заковать себя в кандалы.

– Это только развлечение, не правда ли? – в который раз повторял он. – У тебя своя жизнь, а у меня – своя. У нас не получится быть вместе – вода и масло не смешиваются, дорогая, – но будем наслаждаться жизнью сколько сможем. Пока я буду в Англии, будем развлекаться, но когда я вернусь в Америку, а ты должна будешь остаться из-за съемок, будешь развлекаться с кем-нибудь другим.

Лулу была достаточно хитра, чтобы подыгрывать его настроениям: смеяться вместе с ним и соглашаться, что все, что они делают, – это всего лишь развлечение и не имеет большого значения; разговаривать с ним на серьезные темы, точнее, слушать его, когда он рассказывал о своих планах расширить свои владения в Южной Америке, дабы распространить американские ценности по всему земному шару.

Она могла быть с ним страстной, и ее пыл был равен его собственному и временами даже превосходил его, и тогда он находил неотразимой привлекательность ее тела и не мог устоять против ее пухлых зовущих губок.

Однако, хотя Лулу и была хорошей актрисой, она все же была эгоисткой. Рано или поздно ее игра стала прозрачной, и сквозь роль мечтательной, невинной девочки проглядывала ее истинная сущность.

У нее была тяжелая жизнь. Никто не знает и никогда не узнает от нее, что ей пришлось вынести, пока она пробивалась к вершинам своей профессии. В Голливуд она поехала потому, что победила на конкурсе красоты в Блэкпуле. Конкурс был из числа тех темных, ориентированных на рекламу мероприятий, которые приносят большие деньги и известность их организаторам, эксплуатирующим бедных дурочек, привлеченных блеском призов, – дурочек потому, что в конечном итоге все их надежды и чаяния не увенчивались ничем, кроме разбитых сердец.

Наградой в конкурсе, в котором участвовала Лулу, была поездка в Голливуд. Она никогда не забудет охватившее ее чувство приподнятости и волнение, когда она победила, и то ужасное разочарование, которое она испытала, когда приехала в Голливуд и обнаружила, что никакой контракт на участие в фильме ее там не ждет. Больше того, там ее не ожидало ничего, кроме холода и ужаса от сознания, что у нее нет денег даже на возвращение домой.

Лулу осаждала киностудии до тех пор, пока голод не заставил ее прибегнуть к единственному очевидному способу плотно пообедать. Однако мужчины, которые ее приглашали, ничего из себя не представляли, и она так и дрейфовала от одного к другому, пока наконец по чистой случайности не встретила человека, который действительно работал помощником режиссера в одной из больших кинокомпаний. Поначалу он отказывался проталкивать ее или хотя бы устроить для нее пробу.

– Нам ведь и так хорошо, правда, милая? – говаривал он, приходя в убогую квартирку, которую снял для нее.

Понадобился весь ее ум, чтобы убедить его, что роль нужна ей только для того, чтобы у них было побольше денег, которые они могли бы прокутить вместе. И тогда он отвел ее к директору съемочной группы.

Лулу хорошо помнила, как вошла тогда в кабинет этого большого человека, не чувствуя тревоги, а, наоборот, крайне уверенно. За те восемнадцать месяцев, что ждала этого момента, она не утратила веры в свою способность добиться успеха. Она знала, что, сколь велико ни было ее разочарование и как бы труден ни был путь наверх, она в конце концов будет там.

Одежда на ней была дешевая, потому что другой она не могла себе позволить, но у нее были молодость и красота, которая даже среди тысяч красивых женщин Голливуда выделяла ее чем-то неуловимым, ускользающим, трудноопределимым, что и делает «звезду».

– Так вы хотите попробоваться, – неодобрительно сказал директор съемочной группы.

– Да, если можно.

– Вы, наверное, полагаете, что можете играть.

– Нет, но думаю, что могу научиться.

Он взглянул на нее из-под тяжелых век. Лулу увидела выражение в его глазах и поняла, о чем он думает, но не испугалась. Всего лишь еще один мужчина, но на этот раз с положением, которое позволяет ему принести ей больше пользы, чем заплатить за гамбургер или выложить несколько долларов за номер, снятый на одну ночь.

Они пришли к соглашению. Все оказалось легче, чем ожидала Лулу, удивительно легко, в сущности. Пробы прошли исключительно удачно. Сначала ей, конечно, дали только маленькую роль, но она не была вырезана, а в следующем фильме ее имя было уже в титрах.

Именно тогда она сменила имя. Это была его идея – человека, который отныне распоряжался не только ее появлением на экране, но и ее личной жизнью, ее помыслами и устремлениями.

– Тебе нужно превратить в капитал эту твою игривость, – говорил он. – Тебе нужно имя, которое звучит фривольно, заставляет мужчин думать об удовольствиях, о веселье – в общем, о чем угодно, кроме их бизнеса и их жен. Что-нибудь вроде Фру-Фру, нет, Лулу – лучше.

Так родилась самая очаровательная «звезда» столетия – девушка, которая могла заставить усталого бизнесмена забыться, которая должна была пробуждать в мужчинах страсть от Йокогамы до Аляски. И Лулу была счастлива. У нее было все, чего она хотела, решительно все, пока она не встретила Дарта Гурона.

Сейчас она смотрела на его фотографию и почти ненавидела его, потому что он по-прежнему избегал ее. Она вспомнила мужчин, которые ползали на коленях, вымаливая ее благосклонность; вспомнила тех, кто посылал ей невероятно экстравагантные подарки с еще более невероятными записками. Она вспомнила режиссера своих первых картин, который плакал, когда она его бросила, а потом утолял свое горе не алкоголем, что можно было бы понять, а морфием, и кончил тем, что его упрятали в каком-то богом забытом месте и больше никто и никогда о нем не слышал.

Мужчины, мужчины, мужчины! Вся ее жизнь состояла из сплошной череды мужчин, но единственного, кто был ей нужен, она не могла заполучить.

Когда Лулу приехала в Англию, она не могла поверить, что Дарт может легко окунуться в жизнь, в которой ей не было места. Не то чтобы ее не привечали в обществе, где он часто бывал. Любой человек с такой мировой известностью, как у нее, столь же удачливый и колоритный, принимался там как нечто само собой разумеющееся.

Стало вполне привычным, что Дарта повсюду приглашали вместе с Лулу. Никого не волновало, живут они вместе или нет, – важно было то, что они оба были звездами на узком небосклоне верхнего класса английского общества. Они вместе посещали обеды, балы, ночные клубы, небольшие частные вечеринки с танцами и полуофициальные приемы. Но в итоге Лулу чувствовала себя еще дальше от Дарта, чем когда-либо раньше.

От случая к случаю они выезжали вдвоем, обычно чтобы осмотреть старинные усадьбы, к которым он питал неутолимое пристрастие.

– Ненавижу развалины! – капризно восклицала Лулу.

– Это не развалины, дорогая, – отвечал он. – Это остатки века изящества, ныне утраченного. Это то, что мне хотелось бы воссоздать, – мир, в котором хорошие манеры и красота шли рука об руку и где суматоха, спешка и дурные манеры атомного века были неведомы.

– Почему же ты не купишь себе какой-нибудь дом, раз ты так к этому относишься? – спрашивала Лулу.

– Но я был бы в нем посторонним, не так ли? – мягко отвечал он.

Лулу не понимала.

– Я бы сказала, что ты мне не посторонний, – говорила она и сердилась, потому что он смеялся, но не весело, а как-то грубо, как будто она сказала какую-то глупость.

– Он будет моим, будет! – сказала Лулу, вышагивая по спальне взад и вперед. У нее теплилась надежда, что Дарт зайдет к ней, но по тону, каким он пожелал ей спокойной ночи, поняла, что у него нет ни малейшего желания снова увидеть ее.

Она вдруг принялась стаскивать с себя платье из серебристой парчи, которое надела к обеду. Кто-то сказал, что в нем она была похожа на русалку, а ее изумруды навевали мысли о море.

Лулу сняла ожерелье и серьги и положила в выстеленный бархатом футляр, изготовленный специально для них. Затем она достала из тайника за большим платяным шкафом свою шкатулку с драгоценностями, в которой хранила самое ценное, что у нее было, – хронику всех своих сражений и побед. Алмазы, сапфиры, рубины, изумруды – там было все. Дневник, записанный драгоценными камнями, история в самоцветах, более ценная, чем любая другая книга по истории.

Чтобы спрятать изумруды, ей пришлось приподнять одну из полочек шкатулки, под которой она увидела маленький револьвер с рукояткой из слоновой кости, который повсюду возила с собой на случай ограбления.

В Америке она обычно спала, положив его рядом с постелью. Здесь, в Англии, она чувствовала себя в большей безопасности, но лишь потому, что вошло в привычку прятать шкатулку в разных местах, меняя их каждые сутки. Она никому не доверяла, даже своей горничной, которая была с ней уже около пяти лет. Драгоценности были для Лулу как бы самой ее кровью, без которой она могла завянуть и умереть.

Она медленно достала револьвер из шкатулки и вспомнила, как Дарт однажды увидел его, когда они путешествовали на лайнере.

– Зачем он тебе? – спросил он тогда.

Лулу рассказала ему, как всегда оберегала свои драгоценности, и добавила:

– К тому же он может пригодиться, если однажды я захочу покончить с собой.

– Не смей так говорить! – резко бросил он. – Жизнь бесценна. Я видел на войне, как бессмысленно ее расточают, и больше не желаю видеть легкого отношения к смерти, запомни это навсегда!

На нее произвели впечатление торжественность, с которой он это сказал, серьезное выражение его глаз, как будто он, оглядываясь в прошлое, оплакивал то, что там видел. Тогда, в тот момент, она подумала, что, может статься, именно этим когда-нибудь сможет удержать его.

Лулу сняла с себя последнее белье из кружев и шифона и надела ночную сорочку, тонкую как паутина, и прозрачную, как утренний туман. Поверх ее она накинула неглиже из персикового крепа с карманами, отороченными белой норкой, и узкими полосками того же меха на коротких рукавах.

Застегнув неглиже и повязав вокруг талии поясок, Лулу украдкой опустила в карман револьвер. Потом она подошла к туалетному столику и напудрила щеки, пока они не стали такими же бледными, как молочная белизна ее шеи, и по контрасту ее глаза стали казаться очень синими. Она расчесала волосы, распустив их по плечам, и, бросив последний взгляд в зеркало, открыла дверь спальни.

Спускаясь по лестнице и идя через холл в своих сатиновых шлепанцах, Лулу не произвела ни единого звука. Она очень осторожно повернула ручку двери в библиотеку – так осторожно, что Дарт, сидящий в большом кресле, ее не услышал.

Настольная лампа стояла рядом с ним, остальная часть комнаты была погружена в темноту. Лулу почти вплотную подошла к нему, когда он поднял глаза и увидел ее, вышедшую из тени, как привидение в ореоле серебристых волос.

– Лулу! – воскликнул он. – Я тебя не слышал.

– Мне нужно было прийти поговорить с тобой.

– Я думал, ты устала, – ответил он.

Он с неохотой, как ей показалось, оторвался от книги. Лулу посмотрела, что это за книга, и увидела название – «Сельские дома Англии»; на открытой странице была фотография Квинз-Фолли. Помимо воли ее голос прозвучал резко:

– Ты все еще думаешь о той надоедливой девчонке?

– Может, не будем больше о ней? – спросил он.

– Не будем, мне это наскучило, – ответила Лулу. – С другой стороны, я считаю, что ты должен извиниться передо мной за свое поведение. Не думай, что я хоть на минуту поверила, что между вами есть что-то серьезное – между тобой и этой рыжей дурочкой. Можно ли вообразить большую глупость – изменить свою фамилию? Можно подумать, она имеет какое-то значение. Какая разница – Милбэнк или Милборн!

– Я уже просил тебя не говорить об этом сейчас, – с раздражением сказал Дарт. – Ты так и не узнала бы, если бы не познакомилась с ее братом, пока она собиралась.

– В любом случае он любопытный экземпляр, – презрительно сказала Лулу. – Все время запинался и заикался, когда говорил со мной. Терпеть не могу застенчивых мужчин!

– Не думаю, что ты их часто встречала, – ответил Дарт, захлопнув книгу и подойдя к камину, чтобы включить обычные лампы по бокам очага.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – вдруг сказала Лулу. – Дарт, ты в самом деле собираешься назад, в Америку, так скоро, как говорил?

– Наверное, – ответил он. – Я собирался пробыть здесь до конца лета, но передумал.

– Почему?

– О, по разным причинам, – уклончиво ответил он. – Похоже, я тут немного запутался. Если я исчезну, все скоро забудется.

– Нет нужды исчезать, Дарт. А что касается забвения, то люди не забудут, что ты сделал, но всегда простят. Позови журналистов и скажи им, что ты не то сболтнул насчет этой Милбэнк. Скажи им, что это шутка, если хочешь, скажи, что разыграл меня и что мы собираемся пожениться, когда я закончу съемки.

– Так будет еще хуже, а не лучше, Лулу, потому что ты отлично понимаешь, что это неправда.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что ты знаешь, что мы не собираемся пожениться – ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Ты мне нравишься, а я, кажется, нравлюсь тебе, но мы совсем не подходим друг другу. Когда я женюсь на ком-нибудь, это будет насовсем.

Он улыбнулся слову «насовсем», как будто пришедшему из воспоминаний детства, когда оно означало что-то важное – вечность по временным меркам мальчика.

– Но, Дарт! – настойчиво возразила Лулу. – Ты просто не думал, что будет, если мы поженимся. Мы могли бы быть счастливы, очень счастливы. Мне нравится то же, что и тебе, и нам могло бы быть очень хорошо вместе. Вообще, мне не нужно сниматься больше, чем в одной картине за год. Остальное время мы можем проводить где ты пожелаешь – в Буэнос-Айресе, в Калифорнии, в Нью-Йорке, даже в Лондоне или Париже, – не важно где, лишь бы вместе.

Дарт Гурон подошел к дивану, на котором сидела Лулу, и сел рядом.

– Послушай, Лулу! – сказал он. – Отнесись к этому разумно. Ты отлично знаешь, что нашему роману не суждено иметь серьезного завершения. Ты вошла в мою жизнь как раз тогда, когда я выставил себя дураком с Беатрис Уоттон. Признаюсь тебе в том, в чем никому не признавался: я никогда не просил ее выйти за меня, это она попросила меня. А поскольку в тот момент мне стало ее отчаянно жалко, я не смог сразу ей отказать. Я повел себя как трус, если угодно. Я избегал разговоров на эту тему, думал, что напишу ей, когда вернусь домой, сделаю еще что-нибудь, чтобы не показаться ей жестоким.

Не успел я опомниться, как она заявила всем своим друзьям на той вечеринке, что мы помолвлены. Там присутствовали газетчики, и я абсолютно ничего не мог сделать такого, что по всем меркам было бы равносильно пощечине, от которой она, возможно, никогда бы не оправилась. Как тебе известно, она существо нервное, поэтому я ничего не предпринимал, пока в моей жизни не появилась ты и не указала мне, возможно, хамский, но все же выход из положения, который оказался, в общем-то, сравнительно легким.

Дарт немного помолчал и посмотрел на пальцы Лулу, лежащие на его руке.

– Однажды, – негромко произнес он, – ты встретишь человека, который сделает тебя по-настоящему счастливой. А я не тот человек, ты знаешь. Ты очень мила и достойна любви, Лулу, но я не люблю тебя так, как хотел бы любить женщину, которая станет моей женой, и не верю, что в глубине души ты тоже любишь меня. Погоди! – быстро сказал он, когда она попыталась возразить. – Тебе просто кажется, что ты влюблена, но это потому, что, возможно, в твоей жизни я – первая вещь, которой тебе не удалось завладеть целиком и полностью в ту самую минуту, когда тебе захотелось ее иметь. Признай, это правда.

– Это ложь! – горячо возразила Лулу. – Я люблю тебя, как никогда и никого не любила. Я люблю тебя не потому, что не могу тебя заполучить, а просто потому, что знаю: мы созданы друг для друга.

– Хотел бы я думать так же, – тихо проговорил Дарт, – но не могу. Понимаешь, Лулу, в тебе много такого, что мне нравится и чего я не понимаю. Например, твое отношение к бабушке.

Лулу отдернула руку.

– Что ты этим хочешь сказать?

– То, что сказал, – ответил он. – Я думал об этой бедной старушке. Ты знаешь, что сказал доктор, когда выписывал свидетельство о смерти?

– И что же он сказал? – с вызовом спросила Лулу.

Дарт поднялся с дивана и отошел.

– Он сказал, что, хотя это типичный случай сердечной недостаточности, которая в большинстве своем является причиной смерти, она на самом деле умерла от недоедания.

В комнате вдруг наступила тишина.

– Да, от недоедания, – помолчав, продолжал Дарт. – Лулу, ты когда-нибудь задумывалась о том, чем мы питаемся здесь, о всех тех завтраках и обедах, которые мы делили с тобой на пароходе? О том вечере в Нью-Йорке, когда мы объелись икры по пятнадцать долларов за порцию, потому что ты сказала, что чувствуешь себя, как дикая русская женщина?

– Ты говоришь как коммунист, – сказала Лулу. – Если бы мы ели в Нью-Йорке не икру, а предпочли бы хлеб с сыром, от этого у моей бабушки в Путни не прибавилось бы еды. Кроме того, у нее было достаточно денег, об этом я позаботилась, и если она не ела, то потому, что не хотела.

– Это не так, – возразил он. – Если она не ела, то потому, что не могла получить еду: те, у кого она жила, не хотели ее приносить ей, а она, как тебе известно, была не в состоянии пойти и взять ее сама.

– Ты узнал это от этой Милбэнк, которая вечно сует нос в мои дела, – в ярости проговорила Лулу. – Ну конечно, ты скорее готов поверить ей, чем мне. А я не заслужила ни слова благодарности за все, что сделала для своих родственников. Они охотно брали деньги, которые я им посылала, а потом писали письма и жаловались, что не видят меня. При всем желании нельзя быть в двух местах одновременно. Надо либо зарабатывать деньги, чтобы иметь возможность посылать их домой, либо сидеть дома и голодать вместе с остальными нахлебниками, которые сами не способны заработать ни пенни.

В ярости она выплевывала слова, ее голос сделался пронзительным и, как всегда, когда она распалялась, немного гнусавым, как у кокни.

Только сейчас Лулу заметила, что Дарт просто смотрит на нее и слушает. Она поняла, о чем он думает. За все эти годы она достаточно узнала мужчин, чтобы знать, когда они больше не увлечены и не слушают ее как зачарованные.

Ее голос замер. Она вдруг испугалась. Лулу поднялась с дивана и подошла к нему.

– Дарт, Дарт, – прошептала она. – Из-за чего мы ссоримся? Я пришла сказать, что люблю тебя, помоги же мне забыть, что между нами не может быть взаимопонимания. Я люблю тебя, ты знаешь, люблю. Поцелуй меня, обними меня крепко. Я хочу быть в твоих объятиях.

Она дотронулась до него и запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Но его руки не обвились вокруг нее. На его лице Лулу увидела знакомое выражение, когда он произнес:

– Уже поздно, Лулу. Думаю, тебе пора спать.

– Дарт, как ты можешь? – страстно сказала она. – Не прогоняй меня. Не сердись на меня, я сделаю все, что захочешь, скажу что захочешь, признаю, что была не права. Только не прогоняй меня – не сейчас, не сегодня.

Она заколотила по его груди обеими руками, но он не шелохнулся, чтобы прижать ее к себе. Лулу отступила на шаг.

– Что с тобой? – спросила она. – Почему ты такой? Когда-то я что-то значила для тебя. Неужели ты забыл те ночи, когда мы плыли через Атлантику? Неужели ты забыл наши чувства друг к другу? Что случилось? Почему ты изменился?

Она неистово впилась в него взглядом.

– Я люблю тебя, – произнесла она дрогнувшим голосом.

Лулу отошла туда, где, выхваченная из темноты светом ламп, стояла огромная ваза с цветами выше головы, раскинувшимися во все стороны так, что стола не было видно. Лулу некоторое время стояла, повернувшись к нему спиной и протягивая руки с острыми красными ногтями поочередно то к одному, то к другому цветку.

– Розы, – наконец тихо произнесла она, – и гвоздики. Они такие английские, и, наверное, это мои любимые цветы. Интересно, ты положишь их мне на могилу?

– Что ты несешь? – грубо спросил Дарт.

В ответ Лулу достала из глубокого кармана неглиже револьвер.

– Я говорю о смерти, Дарт. Не думаешь ли ты, что мне захочется жить, раз я больше не нужна тебе? – произнесла она и, подняв руку с пистолетом, поднесла его к виску. Стоя у стола с ореолом цветов вокруг головы, она являла собой драматичную и трогательную картину. Чуть скривив губы, Дарт произнес:

– Блестящее завершение для второго акта, Лулу, но не очень правдоподобное.

– Я сделаю это, – с тихой решимостью сказал она.

– Нет, не сделаешь, – ответил он. – Ты не хуже меня знаешь, что слишком красива и умна, чтобы умереть, если можно так выразиться, от собственной руки. Лулу, у тебя все впереди, ты на вершине своей карьеры, у тебя мировая слава, ты очень богата и все еще молода. Чего еще требовать от жизни?

– Я люблю тебя, – сказала она. – Если ты не женишься на мне, я убью себя сейчас же, на этом месте.

– Здесь будет довольно грязно, не так ли? И ты будешь не такая хорошенькая, лежа на полу, как куча тряпья, с лицом, залитым кровью и противной дыркой на месте глаза. А что если ты только ранишь себя? Что будет тогда? Твое попорченное лицо, все в шрамах, вряд ли будет смотреться даже в кассе кинотеатра, даже если ты будешь по-прежнему называться Лулу Карло. Лулу опустила револьвер.

– Думаешь, ты сможешь меня отговорить? Но ты ошибаешься. Как я уже сказала, я собираюсь убить себя, если ты на мне не женишься.

– Ты считаешь, мы будем счастливы, если женюсь?

– Да, будем, – отрезала Лулу, – ты просто так от меня не отделаешься. Мы будем счастливы, и ты это знаешь. Мы же были счастливы эти несколько недель, разве нет? Упоительно счастливы, пока… Да, пока не появилась эта женщина – смотрит на всех свысока, все здесь критикует, во все вмешивается. Настоящая любопытная сучка!

– Стоп! Не смей так говорить, слышишь?

Гнев, прозвучавший в голосе Дарта, казалось, потряс воздух, разделяющий их. Внезапно наступила тишина. А затем, широко раскрыв глаза, Лулу громко спросила:

– А почему нет? Потому что ты влюблен в нее? Это правда? Вот что все это значит! Вот причина твоей внезапной холодности ко мне! Да, точно, ты влюблен в нее! Ты любишь ее, любишь!

– А что если да?

Слова, казалось, испуганно слетели с его губ, и тут раздался вопль, потонувший в грохоте выстрела, который многократно отразился от стен, за ним последовал еще… и еще один.