"Бесстрашная" - читать интересную книгу автора (Торн Александра)

Глава 2

Илке и Патрик Прайд уже сидели за столом, когда в столовую вошел Улисс.

– Это голос Райны я слышала там во дворе? – спросила Илке с улыбкой.

– Да, она привезла почту.

– Как мило с ее стороны.

– «Мило» – слово неподходящее, и я не стал бы его употреблять, говоря о Райне, – ответил сын, отдавая почту отцу, прежде чем сесть за стол.

– Перестань, Улисс, ты, конечно, так не думаешь. Она прелестная девушка, – попеняла ему Илке.

– И отличная наездница, – добавил Патрик. – Рио повезло.

– Это в чем же? – Улисс не мог удержаться от вопроса.

– Мужчине не нужен сын, когда у него такая дочь. Она знает, как вести дела на ранчо, не хуже, чем отец.

От гнева лицо Улисса застыло. Ему надоело слушать, как отец восхваляет Райну де Варгас, выставляя ее образцом всех добродетелей, надоело слушать замаскированные сравнения с собственной персоной, которые всегда были не в его пользу.

– Есть на свете более важные вещи, чем умение ловко сидеть в седле, – сказал Улисс, стараясь сохранять спокойствие.

Глаза Патрика приобрели сходство с буравчиками.

– Возможно, ты и прав, если речь идет о городских жителях. Но мы фермеры. По крайней мере твоя мать и я. Думаю, лошади и скот не имеют большого значения для законника, как ты.

– Ну хватит вам, – вмешалась Илке, прежде чем Улисс нашелся, что ответить. – Неужели нельзя хоть раз спокойно поесть?

Патрик посмотрел на Илке с таким неприкрытым обожанием, что у Улисса возникло неприятное ощущение, будто он тайно подглядывает за ними в дверную щелку.

– Конечно, можно, я только хочу…

– Не имеет значения, чего ты хочешь. И ты, и я не можем жаловаться – все наши желания исполнились. Теперь наступила очередь Улисса. – Свои суровые слова Илке произнесла таким нежным тоном, что Патрику не оставалось ничего, кроме как согласиться с ней.

Никто на свете не умел так управляться с его отцом, как мать. Иногда, глядя на них, Улисс чувствовал себя древним старцем. Его родители вели себя моложе и беззаботнее, чем им предписывал возраст, и уж, во всяком случае, много свободнее, чем он вел себя хоть раз в жизни. Эти их взаимные поддразнивания, смех, нежные слова и взгляды – ни о чем подобном он не помышлял.

При мягком освещении Илке выглядела намного моложе своих пятидесяти четырех лет. В ее светлых волосах кое-где проглядывали серебряные нити, а на лбу и в углах глаз время прочертило едва заметные тонкие линии. Но кожа еще сохраняла свежесть и моложавость, а фигура была чуть ли не по-девичьи стройной.

Она похудела, внезапно осознал Улисс. Его гнев на отца тотчас же испарился, пока он разглядывал мать. Она показалась ему несколько бледной и усталой, как будто не высыпалась. Он уже собирался ее спросить, как она себя чувствует, когда Патрик передал ей почту.

Как обычно, больше всего писем было адресовано Илке. За долгие годы она обзавелась многочисленными друзьями из аболиционистов,[2] с которыми познакомилась еще до Гражданской войны, и наставников Улисса, которому слабое здоровье не позволяло посещать школу в Керрвилле и ездить верхом на расстояние в пять миль. Были и просто знакомые, которые появлялись в тех редких случаях, когда она куда-нибудь уезжала.

Илке сортировала письма, и, когда узнавала знакомые имена, ее лицо светлело.

– О, смотри, вот письмо от Шарлотты, – радостно воскликнула она и осторожно вскрыла конверт, стараясь не повредить марку, так как Патрик их коллекционирует. – Уже столько месяцев от нее не было писем.

У Улисса возникло ощущение, что его внутренности завязались в тугой узел. Он никогда не мог понять многолетней дружбы матери с этой лицемерной сучкой и интриганкой, первой женой отца. Именно на ней лежала вина за то, что он был рожден вне брака.

Илке была так добра и доверчива, что могла бы найти положительные черты у самого дьявола.

Но, по мнению Улисса, князю тьмы было далеко до Шарлотты Готорн, графини Гленхэйвен.

– Хочешь, чтобы я прочла его вслух, дорогой? – спросила Илке Патрика.

– Еда остынет. Почему бы не повременить с чтением письма до конца обеда?

Слава Богу, подумал Улисс. У него наверняка пропал бы аппетит после прочтения очередного инфантильного послания Шарлотты. Большей частью это были описания мод, мест, которые она посетила, и влиятельных людей, с которыми познакомилась. За всю свою жизнь Улисс так и не смог понять, что общего могло быть у его матери, серьезной, мыслящей женщины, и этой графини. Единственное, что они побывали замужем за одним человеком, но как раз об этом обстоятельстве Улисс предпочел бы забыть.

Он постарался отогнать неприятные мысли и перенести все свое внимание на еду. Илке по праву считалась великолепной кулинаркой и обучила этому искусству своих помощниц. Жареный цыпленок, подрумяненная, с хрустящей корочкой картошка и зеленый горошек со сливками были восхитительны.

Однако от внимания Улисса не ускользнуло, как мало ела Илке. Неудивительно, что она казалась такой худой. Конечно, если с ее здоровьем было что-то серьезное, отец не мог бы этого не заметить. Возможно, она просто старалась сохранить фигуру.

– Обычно Шарлотта пишет не реже одного раза в два месяца. Но на этот раз от нее давно не было известий. Интересно, в чем дело? – недоумевала Илке.

– Вероятно, была слишком занята – просаживала деньги Найджела, – отозвался Улисс.

Илке, казалось, намеренно повернула разговор в другое русло, по-своему истолковав реплику Улисса.

– Конечно, она щедра до смешного. Стоит только вспомнить подарки, что она прислала нам за эти годы…

Улисс заставил себя стиснуть зубы, чтобы не отпустить еще какого-нибудь колкого комплимента в адрес Шарлотты.

Подарки графини были знаменательны по двум причинам: первой была их цена, а второй – совершеннейшая бесполезность. Среди них было бальное платье от Уорта, которое его матери было некуда надеть, шеффилдский серебряный чайный сервиз, вызывающий у местных дам такое почтение, что Илке никогда им не пользовалась. А чего стоил ирландский волкодав, которого графиня прислала в подарок Улиссу на его совершеннолетие! При этом Шарлотта полностью пренебрегала тем фактом, что у него не было возможности держать собаку в Гарварде. Поэтому собака досталась Райне, и та не упустила случая добавить еще одно оскорбление к нанесенному ранее – она назвала пса Юсфул, то есть Полезный, в противоположность обидному прозвищу, данному ею Улиссу.

– Очень вкусно, – сказал Патрик, отодвигая пустую тарелку и бросая взгляд на жену. – Помнишь, когда ты только приехала на ранчо, Кончита умела готовить только бобы и тушеное мясо?

Синие глаза Илке задорно блеснули.

– Бедная Шарлотта уже отчаялась когда-нибудь прилично поесть к тому времени, когда здесь появилась я.

– Бедная Шарлотта родилась отчаявшейся, – заметил Патрик. – Никогда в жизни не встречал женщины, которая бы была настолько беспомощной.

– Но она была такой забавной, да и отважной в своем роде.

Илке позвонила горничной, подождала, пока та уберет со стола, потом снова взяла в руки письмо.

– Ну, прочесть теперь? – спросила она. Патрик кивнул.

«Дорогие Илке и Патрик, – начала читать Илке. – Сожалею, что давно вам не писала. Произошло столько событий, что у меня не было времени взять перо и бумагу и написать письмо. У меня скорбная весть. Мой дорогой Найджел скончался шесть месяцев назад. Единственное мое утешение состоит в том, что я знаю, он не страдал, и что теперь он на небесах».

Илке прервала чтение. В глазах ее заблестели слезы.

– Мне кажется, что это не единственное, а двойное утешение, – сухо заметил Улисс.

– Как ты можешь быть таким бесчувственным? Ведь бедная женщина потеряла мужа! – Илке была вне себя от негодования, а она редко позволяла себе это.

Как бы не так, думал Улисс. Бедная женщина! Графиня Гленхэйвен, вне всякого сомнения, унаследовала целое состояние. Пока у нее будут нелепые маскарадные костюмы, драгоценности, городской дом в Лондоне и загородный дом, оставшиеся от Найджела, есть серьезные основания сомневаться в ее безутешной тоске по мужу.

– Не думаю, что у меня хватит сил дочитать, – сказала Илке с дрожью в голосе. – Не дочитаешь ли ты, дорогой?

Патрик тотчас же поднялся на ноги. Он обошел стол, подошел к Илке, поцеловал ее в лоб и положил ей руку на плечо, стараясь утешить. Потом взял в руки письмо и покосился на него.

– Прошу прощения, любовь моя. Моим старым глазам требуется больше света.

Было очевидно, что ему не хочется отходить от жены, поэтому его рука задержалась на ее плече. Сожаление чувствовалось и в тяжелой походке, когда он оставил ее и отошел к окну.

«Как ты понимаешь, дела, связанные с поместьем Найджела, были для меня тяжелым бременем и постоянным напоминанием о моей утрате. Я не смогла бы всего этого пережить, если бы не моя дочь Алиция. Она стала моим якорем спасения в бурном житейском море.

Теперь же, когда дела Найджела приведены в порядок, думаю, что моя милая девочка нуждается в перемене места и новых впечатлениях. К тому моменту, когда вы получите письмо, мы уже будем на пути в Нэтчез, где я хочу посетить свою семью. Разумеется, пока я буду там, то навещу братьев и сестер Патрика. Я хотела бы лично рассказать ему все о них.

Пересечь Атлантику и не повидаться с вами выше моих сил. Дорогая моя Илке, никогда еще я так не нуждалась в твоих доброте и понимании, как нуждаюсь в них теперь.

Пожалуйста, не вздумай предпринимать лишних усилий, чтобы развлечь нас. Увидеть тебя и Патрика после стольких лет будет для меня достаточной наградой. Если я не причиню вам неудобств своим визитом, то приеду в декабре. Я уже считаю дни до нашей встречи.

До свидания. Твой преданный друг Шарлотта».

Илке вздохнула:

– Я сейчас же напишу ей и скажу, что мы очень рады ее приезду.

Патрик отвернулся от окна, снова подошел к Илке и положил письмо на стол.

– Трудно представить, что Найджела нет. Насколько я помню, он на несколько лет моложе меня и всегда был таким веселым и полным жизни.

– Шарлотта очень его любила. Должно быть, без него она чувствует себя потерянной. Месяц-другой жизни на ранчо сотворят чудо. Я так рада, что она приезжает! – Илке была полна энтузиазма.

– Ну а я так совсем не рад, – отозвался Улисс. – Говорю это с полной откровенностью. Не понимаю, как эта женщина может рассчитывать на наше гостеприимство после того, что она сделала для нашей семьи.

– Эта женщина – одна из моих ближайших подруг, – возразила Илке.

– Ради всего святого, мама, попытайся взглянуть на ее визит с моей точки зрения. В прошлом году я добился места в законодательном органе штата. Во время избирательной кампании мой соперник раскопал о нашей семье все, что только возможно. В том числе и то, о чем лучше было бы и не вспоминать. И все это выволок на свет Божий. Не имеет значения, что графиня пишет о своей непритязательности, о том, что не хочет доставлять неудобства. Я сомневаюсь, что она будет ходить на цыпочках и вести себя тише воды и ниже травы. Вероятно, она захватит с собой целый штат горничных, лакеев и Бог знает кого еще. Ее присутствие здесь вызовет брожение умов. Люди начнут чесать языки, и не думаю, что нам это доставит удовольствие.

– О ком ты беспокоишься? – Голос Патрика звучал жестко. – О себе или о своей матери?

– Ты неправильно ставишь вопрос, отец. Я беспокоюсь о добром имени нашей семьи. Мама провела всю свою жизнь, занимаясь благотворительностью, стараясь изжить, искупить свое прошлое.

Патрик свирепо затряс головой:

– Если ты воображаешь, что твоя мать только поэтому помогает людям, ты совсем ее не знаешь. Ей важны сами люди, а не то, что они думают или болтают о нас. В округе нет другой женщины, которую бы любили или уважали больше, чем твою мать. Твоя мать – святая!

– Святой следовало бы подождать, когда она наденет на палец обручальное кольцо, прежде чем зачать дитя, – пробормотал Улисс себе под нос.

Но как только он произнес эти слова, сразу почувствовал, что отдал бы душу, только бы они не были сказаны. Он надеялся, что родители их не слышали, пока не взглянул на отца: тот сначала побелел, потом покраснел.

Всего несколько минут назад его отец жаловался на то, что его зрение слабеет. Теперь же он вскочил со стула, сжигая глазами Улисса, и выглядел достаточно устрашающе, чтобы обратить в бегство дюжину диких кошек.

– Как ты смеешь говорить такие вещи, ты, наглое ничтожество? Ублюдок!

Оскорбление, словно ураган, пронеслось по комнате, оставив после себя руины. Улисс так стремительно вскочил на ноги, что опрокинул стакан с водой. Мускулы на его руках свело от желания дать хорошую затрещину отцу.

– Да, я ублюдок, но ведь это ты сделал меня ублюдком!

– Прекратите сию же минуту! – Голос Илке прозвучал как удар кнута. Сама она была настолько напряжена, что казалась высеченной из камня. – Не могу поверить, что два человека, которых я люблю больше всех на свете, смеют говорить и даже думать о таких ужасных вещах. Мы – семья! И пора уже вам обоим вести себя соответственно.

Перед лицом праведного гнева Илке возмущение Патрика тотчас же испарилось. Он выглядел пристыженным, как нашкодивший мальчишка, и Улисс разделял это чувство. По крайней мере хотя бы в этом они были похожи.

Илке прижала руку к сердцу, будто их слова ранили ее так глубоко, что все жизненные силы могли покинуть ее в одну секунду.

– Сын, – сказала она, – ты должен передо мной извиниться, а ты, Патрик, должен извиниться перед сыном.

Сердце Улисса сжималось от раскаяния, а вкусная пища, только что съеденная им, теперь казалась горькой. Он был обязан матери большим, чем только извинением. Она всегда была его оплотом и поддержкой, когда у них возникал конфликт с отцом. Ведь надежды, возлагавшиеся на него Патриком, часто не совпадали с его собственными планами. Более чем кто-либо она оказала влияние на его жизнь.

Именно она постоянно читала ему, когда Улисс подолгу лежал больным, и прививала ему любовь к книгам. Илке занималась с ним, когда у него не было возможности ходить в школу. Она была его первым другом и первой вдохновительницей его честолюбивых планов. Она способствовала тому, что Улисс заинтересовался политикой. Она настояла на том, чтобы сыну разрешили учиться в Гарварде, в то время как Патрик хотел, чтобы Улисс оставался дома и занял надлежащее место в качестве наследника ранчо.

Никто не радовался больше, чем она, когда ее сын получил диплом доктора права.

Как же он мог быть столь несправедлив к женщине, бывшей не только его матерью, но и путеводной звездой?

Если бы тут не было отца, Улисс упал бы перед ней на колени.

– Мама, мне так жаль, что я едва могу это выразить. Мне легче будет отрезать себе язык, чем произнести еще раз то, что я сказал.

Илке улыбнулась вымученной улыбкой:

– Не могу себе представить политика без языка. – Она повернулась к Патрику: – Твоя очередь, дорогой.

Патрик несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем сумел выдавить из себя несколько слов. И когда наконец ему это удалось, голос его походил на скрежет металла.

– Я тоже сожалею. Это всего лишь бранное слово, которое мужчины бросают не задумываясь, когда они рассержены.

Для Патрика, возможно, это действительно было просто бранным словом, но оно больно ранило Улисса. Он ощущал его, будто выжженное клеймо. Патрику всегда было непонятно, почему Улисс так болезненно воспринимал обстоятельства своего появления на свет. А также многое другое.

Улисс любил отца, восхищался им и уважал его, несмотря на их непохожесть. Но по мере того как он рос, ему в этом доме становилось все тяжелее. Последние несколько лет они с отцом отдалялись друг от друга и теперь, похоже, говорили на совершенно разных языках.

– Я хочу сказать еще кое-что, – продолжал Патрик. – Это наш дом, твоей матери и мой. И мы вольны, черт возьми, принимать здесь, под своим кровом, любого гостя. Если ты не можешь этого перенести…

– Пожалуйста, Патрик, – перебила Илке, – не говори больше ничего. Мне хотелось бы забыть этот разговор. – Она протянула руку и дотронулась до руки мужа. – Я немного устала. Поможешь мне подняться наверх?

Выражение гнева на лице Патрика мгновенно сменилось выражением беспокойства.

– С тобой все в порядке, дорогая? Она улыбнулась ему:

– Я всегда в порядке, если ты рядом со мной. Патрик помог Илке подняться на ноги. Рука об руку, глядя в глаза друг другу, они покинули комнату, являя собой картину столь совершенной гармонии, будто никакого спора и не возникало. Улисс опустился в кресло. Даже звук их шагов совпадал.

Маленьким Улисс испытывал ощущение, будто он существует где-то на границе их любви друг к другу. И теперь он тоже испытывал это чувство.

Он всегда был одиноким ребенком, а теперь вырос и стал одиноким мужчиной. Было ли ему суждено полюбить кого-нибудь так же, как любили друг друга его родители?

Он подавил в себе желание вернуться в Керрвилл к безликому уединению роскошного номера в отеле «Нимитц». Он обещал матери остаться на уик-энд и потому должен остаться. Он не мог себе позволить ранить ее чувства больше, чем уже сделал это.

Де Варгасы заканчивали ленч, когда в кухню вошла Райна.

– Ты опоздала, – заметила Велвет, поднимаясь с места, чтобы наполнить тарелку дочери из казана, в котором на маленьком огне шипело рагу. – У тебя возникли неприятности со Старфайером?

– Весьма вероятно, – ответил Рио за дочь. – Но во всем Техасе еще не нашлось лошади, которую наша девочка не сумела бы обломать.

Услышав гордость в голосе Рио, Велвет улыбнулась. Райна родилась, когда ее отцу исполнилось сорок четыре года. Рио так и не смог привыкнуть к этому чуду. Подумать только! Стать отцом в столь позднем возрасте.

– Старфайер – просто мечта для наездника, – ответила Райна, в ее хрипловатом голосе звенел восторг. – Я опоздала, потому что заезжала к Прайдам отдать почту.

– Ты видела Илке? – спросила Велвет с беспокойством.

– Я отдала почту Улиссу.

– Почему она дома? Что, Илке больна? Райна пожала плечами:

– К чему все эти вопросы, мама? Улисс ничего не говорил. А я не спрашивала. Что же касается его приездов и отъездов, меня это не интересует.

– Никак не пойму, как такая любящая пара, эти Прайды, сумели произвести на свет такую бесчувственную хладнокровную рыбу, как Улисс. Уж эти мне законники! – Рио просто выплюнул последние слова. – Для всех нас, простых смертных, они хуже чумы. Как и политики. Кто бы мог подумать, что этот парень захочет быть и тем, и другим одновременно! Большое разочарование для его отца.

– Совершенно с тобой согласна, – последовал мгновенный ответ Райны.

Сердце Велвет мучительно сжалось – она услышала фальшивую нотку в голосе дочери. Райна никогда не говорила о своих чувствах к Улиссу. Однако Велвет не зря посвятила свои молодые годы древнейшей профессии – кое-что она знала об отношениях мужчины и женщины. Ее дочь была без памяти влюблена в Улисса, хотя сама не подозревала об этом.

Велвет молила Бога, чтобы дочь никогда не узнала о своих подлинных чувствах. Велвет давно уже приучила себя к мысли, что Улисс не для Райны. Пусть только попробует причинить зло Райне, она сдерет с него живого шкуру. Если, конечно, Рио не опередит ее.

– Папа, не знаешь, что Патрик собирается делать со Старфайером? – спросила Райна.

– Улисс положил глаз на этого жеребца. Он что-то говорил насчет того, чтобы забрать его в Остин.

– Не думаю, чтобы кто-нибудь из них собирался его продать.

– Откуда такая беспечная девчонка, как ты, возьмет деньги, чтобы купить этого красавца? – поддразнил Рио.

– Я откладываю понемножку, – упрямо возразила Райна.

– Солнышко, – сказала Велвет, – я-то думала, что ты собираешься потратить свои сбережения на новые платья.

– Ты и папа покупаете мне всю необходимую одежду. А кроме того, что мне делать с таким ворохом тряпок?

– И в самом деле, что? – размышляла Велвет.

Неожиданно чувство вины, которое никогда ее не оставляло, навалилось так, что стало трудно дышать. Райну никогда не приглашали на вечеринки, как других девушек. Несмотря на ее красоту, пока еще у их дверей не появлялся ни один претендент на руку и сердце Райны. Она ни разу не бывала подружкой на свадьбе и, похоже, никогда не будет невестой. И все это из-за неблаговидного прошлого Велвет. По-видимому, Райна была обречена на одинокое существование.

Илке Прайд не могла припомнить, когда она чувствовала себя такой усталой. Ей казалось, что даже после того, как родила Улисса, она была менее утомлена. Последние несколько недель утомление, даже изнеможение, словно угнездилось в ее костях. Каждое утро подъем был для нее подвигом – триумфом духа над телом.

Когда приближалось время сна, она с трудом могла дождаться возможности улечься на чистые прохладные простыни и закрыть глаза. Но сегодня она должна была поговорить с Патриком об их сыне. Только Господу Богу было известно, сколько времени у нее осталось для такого разговора.

Она услышала шаги Патрика на лестнице и распрямила плечи. Он не должен видеть ее поникшей.

Дверь спальни открылась, и Илке увидела мужа в зеркале над туалетным столиком. Каким красивым он ей показался, каким сильным и полным жизни! Он легко нес на широких плечах свои пятьдесят восемь лет. Если бы не серебристые пряди, словно иней, припорошившие его густые темные волосы, он выглядел бы немногим старше Улисса.

Ей стало невыносимо больно при мысли о том, что она покидает их обоих. Следовало ли сказать правду? Вправе ли она хранить свою страшную тайну?

– Говорил ли я тебе когда-нибудь, что женился на самой красивой женщине на свете? – спросил Патрик, подходя к ней.

– Не меньше тысячи раз. Но мне всегда приятно это слышать.

Он потянул ее за руки и заставил встать, повернул к себе лицом и обнял – она целиком скрылась в его объятиях. После стольких лет, прожитых вместе, его прикосновение все еще обладало властью воспламенять ее.

Илке полюбила его с той самой минуты, как увидела, а тогда ей было всего семнадцать. И она все еще любила его, теперь даже глубже и полнее, теперь, когда она понимала, как можно любить другого человека. Она прижалась к мужу, подчиняясь его силе. Объятия Патрика всегда были для нее и наслаждением, и убежищем.

– Ты чувствуешь себя лучше? – спросил он, откидывая голову назад, чтобы как следует рассмотреть ее лицо.

Тревога затуманила его серые глаза. Боже! Неужели он знал?

– Что ты хочешь сказать?

– За ленчем ты была расстроена. Если бы Улисс был мальчишкой, я отвел бы его за амбар и всыпал бы ему по первое число.

Илке взяла Патрика за руку, подвела его к постели и усадила рядом с собой.

– Ты никогда не бил его, даже когда он был мальчишкой. А теперь, когда он вымахал такой… Шесть футов с лишком! Не поздно ли начинать?

Патрик нахмурился:

– Может быть, в этом и была моя ошибка. Наш сын слишком своеволен, и это ему не на пользу. А язычок не доведет его до добра.

Илке обняла Патрика за талию и прижалась щекой к его широкой мускулистой груди.

– Думаю, у твоего отца были все основания сказать то же и о тебе.

– Не самое удачное сравнение.

– Конечно, удачное, дорогой. Твой отец хотел, чтобы ты стал юристом и практиковал с ним вместе, а ты хотел, чтобы Улисс занимался ранчо. Думаю, для мужчины совершенно естественно желать, чтобы сын пошел по его стопам.

– У моего отца было три сына, – возразил Патрик. – У меня же всего один.

Илке потянулась к нему и поцеловала в щеку. Щетина уколола ей губы.

– Тем больше у тебя оснований любить и понимать Улисса. Если ты оттолкнешь его, у тебя не будет другого.

– Ты думаешь, мне это неизвестно?

Она готова была на все, лишь бы исцелить боль, которая слышалась в его голосе.

– Забудь на минуту о ранчо. Гораздо важнее иметь сына, которым можно гордиться, а у тебя есть основания им гордиться, любимый. Улисс умен и внимателен. Он не рвется в политику только потому, чтобы быть на виду. Он выбрал этот путь, так как хочет сделать что-нибудь для граждан своего штата. Тебе следует поддерживать его.

– Я пытаюсь. Право же, пытаюсь. Дело в том, что мы стараемся притереться друг к другу не с той стороны.

– Обещай мне, что ты всегда будешь с ним, что бы ни случилось.

– Я ему не нужен, пока у него есть ты.

Это чуть было не сломило ее, и она была уже готова сказать ему… Она почувствовала стеснение в груди. Сильная пульсирующая боль побежала по руке.

– Обещай мне, Патрик…

Вместо ответа он поцеловал ее долгим нежным поцелуем. Завтра, подумала она, не обращая внимания на боль и целуя его в ответ. Завтра она заставит Патрика пообещать ей…