"Возвращение надежды" - читать интересную книгу автора (Торн Александра)

Глава 1

Фредериксбург, Техас, 1860 год

Эльке Зонншайн, хмурясь, изучала приходно-расходную книгу булочной.

Население Фредериксбурга растет. С учетом этого можно было бы рассчитывать и на большую прибыль. Однако прибыль почему-то не растет.

«Это Отто во всем виноват», – с раздражением подумала она.

Очень уж ее супруг щедрый. Ну просто никому из нуждающихся отказать не может! Бесплатного хлеба через черный ход раздавалось у них не меньше, чем через прилавок. Если не больше. Вообще-то она не возражала – бедным помогать надо. Но сейчас, когда на горизонте замаячил призрак войны, неплохо было бы подумать и о том, в каком состоянии находятся финансы семьи.

Эльке расправила затекшие плечи и осмотрелась. В этот солидный дом на Главной улице они переехали три года назад. Он был сложен из известняка. В просторном зале внизу она обслуживала клиентов. За залом располагалась пекарня, там хозяйничал Отто. Лестница наверх вела в жилые комнаты.

Их дом был не просто солидный, он был шикарный. В каждой комнате по камину, плита на кухне напоминала саркофаг египетского фараона и наконец последний крик моды – керосиновые лампы. Они перебрались сюда из маленького бревенчатого домика, который был построен Отто еще в 1845 году, как только он прибыл в Фредериксбург. И хотя новый дом Эльке очень нравился, все равно она не была уверена, что нужно было тратить на него так много денег.

Взять хотя бы эти окна в нижнем зале, они ведь обошлись им в целое состояние. Для хранения тортов, печенья и пирогов Отто приобрел дорогие специальные шкафы. Выпечка в них долго не теряла своей свежести. Все было, конечно, очень высокого качества, но дорого, ужасно дорого. А вот этот прилавок! Его привезли на пароходе из Нового Орлеана. Очень дорогой прилавок. Сейчас на нем были расставлены корзины с хлебом, а другая выпечка и деликатесы красовались под стеклянной крышкой. В центре зала на специальном столике возвышался фарфоровый пузатый чайник, за большие деньги выписанный из Германии. Тепло, излучаемое им, соблазняло клиентов подольше посидеть за кофе и знаменитым струделем Отто.

Превосходный кофе, вкусный аппетитный аромат, постоянно стоящий в зале, покрытые скатертями столы и массивные дубовые стулья – все это делало булочную Зонншайн одним из самых популярных заведений в городе. Разумеется, салуны и публичные дома были вне конкуренции.

Промозглая мартовская непогода собрала сегодня полный зал. Ни одного свободного столика. Завсегдатаев Эльке уже знала всех в лицо – это владельцы ранчо, фермеры и горожане, в основном немецкие переселенцы. Шум в зале стоял невообразимый. Все спорили. Фермеры и владельцы ранчо в большинстве своем были выходцами из южных штатов и поэтому горячо отстаивали идею рабства как единственный путь к процветанию. Немцы флегматично возражали.

Эти споры не были новостью. Они возникали и прежде. Эльке и сама порой участвовала в них, разумеется, против идеи рабства. Приближались выборы президента, и атмосфера между спорящими накалялась. Сегодня громче всех горланили близнецы Детвайлеры.

«И почему это всегда малообразованные люди, – подумала Эльке, – пытаясь победить в споре, повышают голос, тогда как культурные, как правило, сдержанны?»

Когда Илай и Джуд были маленькими, Эльке их очень жалела. Отто тоже. Их семья постоянно получала хлеб через черный ход булочной. Потом их мать умерла, а отец собрал пожитки и куда-то исчез. Вместе с детьми. Вернулись они сравнительно недавно, одни, без отца. И это были совсем другие Илай и Джуд. Злобные, налитые дурной силой дебоширы, использующие любой повод, чтобы устроить потасовку.

Эльке вздохнула. Как назло, эти двое были большими сластенами и из булочной не вылезали. В прошлом месяце произошел неприятный инцидент. Они пытались вышвырнуть из зала пожилого негра. Эльке пришлось пригрозить ружьем, чтобы хулиганы покинули заведение навсегда. Но они пришли сегодня опять, правда, вели себя тихо, поэтому она разрешила им остаться.

Эльке покрутила выбившийся из-под заколки белокурый локон и возвратилась к изучению бухгалтерских счетов. Цены на сахар, муку и специи росли с каждым днем. А что будет, если начнется война?[1] Конечно же, инфляция и неизбежная нехватка продуктов. Как тогда сводить концы с концами?

Эльке вновь тяжело вздохнула. Значит, что же это получается? Четырнадцать лет упорной работы насмарку? Чтобы остаться опять ни с чем?!

Она вновь углубилась в книгу, пытаясь отыскать скрытые источники дохода, и даже не услышала, как звякнул дверной колокольчик, возвещающий о прибытии очередного посетителя.

– Добрый день, Эльке, – произнес глубокий баритон.

Она оторвалась от расчетов… У прилавка стоял Патрик Прайд.

Сердце ее мгновенно выбилось из привычного ритма, лицо запылало, а пальцы рук, напротив, вдруг стали ледяными. Эльке, разумеется, рада была видеть его, очень рада, но радость эта, как всегда, отравлялась чувством вины. Не должна замужняя женщина чувствовать «такую» радость при появлении лучшего друга своего мужа.

– Добрый день, – улыбнулась она Патрику. Слава Богу, голос ее был ровным, не то что пульс.

Патрика Прайда Эльке увидела первый раз, когда ей было семнадцать лет. Она только что вышла замуж. Он скакал по Главной улице на чудном белом жеребце. Сидел, выпрямившись в седле, высокий, статный. В ее воображении моментально возник образ прекрасного принца из волшебных сказок.

Уже давно Эльке приняла твердое решение: он для нее только друг, однако сердцу не прикажешь: каждый раз она не могла оторвать глаз от его лица. Хотя черты лица ее кумира были достаточно грубыми, для нее Патрик Прайд являлся олицетворением мужской красоты.

Высокий лоб, с горбинкой нос и угловатые черты лица, черные как смоль волосы, завивающиеся на шее у воротника. Левую щеку пересекал шрам – память о битве у Пало-Альто, – который делал его еще привлекательнее, над правильно очерченными губами темная полоска усов. Но больше всего ей нравились его глаза – серые, цвета только что вымытого дождем осеннего неба. И вот теперь эти глаза смотрели на нее с внимательным любопытством.

– Ты выглядишь озабоченной, Солнышко. Что-то случилось?

Патрик придумал ей прозвище, просто перевод ее фамилии (вернее, фамилии ее мужа) Зонншайн. Чаще всего он называл ее именно так.

Эльке слегка улыбнулась.

– Всегда что-нибудь оказывается не в порядке, стоит только заглянуть в бухгалтерскую книгу.

– Если у вас проблемы с деньгами, я буду рад помочь.

Он делал такие предложения много раз и прежде. После Мексиканской войны правительство США пожаловало ему земельный надел у реки Гуадалупе, где он построил процветающее теперь ранчо. Сейчас в этой части Техаса Прайд был одним из самых богатых Людей.

– Ну, все не настолько уж и плохо. – Она кивнула в сторону посетителей за столиками. – У нас никогда не было столько работы, как в эти дни. А какие дела привели тебя в город?

– Сейчас скажу, – ответил он. – А где Отто? Мне хотелось бы поговорить с вами обоими.

Эльке еще не доводилось видеть его таким грустным. И зачем он, спрашивается, надел под этот пыльный затрапезный плащ такой великолепный костюм? Господи, куда он собирается в таком наряде? К кому?

У нее перехватило дыхание. Да ведь он одет для… Он хочет жениться… Сердце кольнуло. За одно мгновение она перебрала в уме всех незамужних женщин города. По ее мнению, ни одна из них не стоила внимания Патрика Прайда.

– А что случилось? Почему ты непременно хочешь поговорить с нами обоими? – спросил Отто, как по волшебству оказавшись рядом с женой. В мясистой руке он держал поднос со своими знаменитыми булочками с перцем. – Попробуй, Патрик. Они прямо из духовки. А ты, наверное, голоден, проделав столько миль верхом.

После того как Патрик отведал парочку ароматных булочек, Отто добавил:

– Как приятно видеть тебя снова, mein Freund.[2]

Эльке не могла удержаться от сравнения Патрика со своим мужем. Тяжелый выговор Отто и легкая речь Патрика, его атлетическая фигура и грузное бесформенное тело ее мужа. Именно из-за своей дородности и редких волос Отто казался старше своих сорока двух лет. «Но в мире нет добрее человека, чем мой муж», – твердо напомнила она себе.

Мать учила ее не судить о людях по наружности. Но все-таки отец ее был красивым мужчиной, и, вне всякого сомнения, мать обожала его еще и за это. Эльке унаследовала его рост, его широко расставленные голубые глаза, золотистые волосы. «Если бы родители были сейчас живы, – подумала она с привычной тоской, – я могла бы поделиться с ними своими самыми сокровенными секретами».

Почему-то она была уверена, что они бы ее сейчас поняли. Эльке вспомнила, как в день их похорон гадала, удастся ли ей пережить такую необычайную, такую сильную и разделенную любовь, какую пережили они. Теперь ответ на этот вопрос ей известен. Жестокий каприз судьбы лишил ее возможности надеяться на такое чудо. Если бы Патрик въехал в город месяцем раньше, она бы никогда не вышла за Отто, даже если бы это означало, что ей придется провести всю жизнь старой девой.

Ее печальные размышления прервали грубые выкрики. Джуд и Илай Детвайлеры опять принялись за свое. Обычно они никогда не задирались с теми, кто мог им достойно ответить. Сейчас они приставали к Джону Келлеру, маленькому пожилому человечку.

Джуд вскочил на ноги так резко, что опрокинул стул, и заорал:

– Слушай ты, чертов пожиратель капусты! Ты, я вижу, тупее задницы мула. Сколько раз тебе надо повторять: ниггеры не люди. Понял?

– А не нравятся наши порядки, отправляйся обратно в Германию, откуда приехал, – добавил Илай.

«Вот оно, снова начинается», – подумала Эльке.

Под прилавком у нее всегда было наготове ружье, и она сразу подумала о нем.

Братья были здоровыми бугаями, но Эльке знала, что Джона Келлера не так-то просто запугать.

– Чего это я вдруг должен уезжать? – с достоинством произнес он на удивление твердым голосом. – Что же касается черных, то они такие же Божьи твари, как вы и я.

Детвайлеры вскочили как по команде и, схватив Келлера с обеих сторон, поставили на ноги.

Эльке приставила приклад к плечу. Прикосновение теплого дерева было приятным. Как будто к тебе вернулся старый испытанный друг.

– Эй, приятели! Вы что, собрались пригласить мистера Келлера на танец? Если нет, то вам лучше его отпустить! – выкрикнула она.

Илай глянул в ее сторону.

– Черт побери, сударыня, опять вы за свое ружье. Нельзя и пошутить.

– Но мистер Келлер не разделяет вашего юмора. Да и мне ваши речи не по душе.

– О, прошу прощения, сударыня, я совсем забыл: вы же относитесь к этим безмозглым аболиционистам.[3] – Джуд произнес слово аболиционист как грязное ругательство, а сам, как затравленный хорек, шарил глазами по залу, выискивая единомышленников.

Прежде чем Эльке смогла отреагировать, Патрик пересек зал и небрежно, без всяких видимых усилий, схватив за грудки каждого, встряхнул их как котят.

– Мальчики, вы, я вижу, ищете, с кем бы подраться. Так отправляйтесь в салун, там вам доставят такое удовольствие. А здесь порядочных людей беспокоить не надо.

Роста в Патрике было не меньше чем метр девяносто, да и сложен он был соответствующе. С холодным вниманием он разглядывал Илая и Джуда.

– Но ведь ты такой же южанин, как и мы, – промычал Илай. – Почему ты выступаешь против своих?

– Для таких, как вы, я никогда своим не был и не буду. Не надейтесь. А теперь пошли вон отсюда. – Патрик толкнул их, и они полетели к двери.

– Мы этого не забудем, – почти в унисон прорычали молодцы, поднимаясь на ноги.

– Я тоже. И не вздумайте здесь опять появляться, – отозвалась Эльке.

– С вами все в порядке? – спросил Патрик мистера Келлера.

– В порядке, – ответил тот, оправляя пиджак. – Не понимаю, что это на них нашло.

– Может быть, им не понравился струдель? – задумчиво предположила Эльке, убирая ружье на место.

Как она и ожидала, ее слова вызвали взрыв смеха. Напряжение, возникшее в зале, рассеялось.

Когда она выпрямилась, то увидела, что Патрик уже подошел к прилавку и как-то странно на нее смотрит.

Отто протянул руку Патрику.

– Большое спасибо. Я очень рад, что ты оказался здесь так вовремя. Такие стычки… это очень плохо.

Пока Патрик разбирался с братьями, Эльке, затаив дыхание, любовалась его смелостью. Но только сейчас она осознала, что, унизив их, он нажил в одночасье двух опасных врагов.

– Тебе не следовало вмешиваться. Я могла разобраться с ними сама, – объявила она. – Мне приходилось уже это делать.

Отто посмотрел на нее с обожанием, а затем повернулся к Патрику.

– Моя жена – настоящий воин.

– Твоя жена играет с огнем. Передай ей, что никогда не следует брать в руки оружие, если не намереваешься его использовать.

– Я сама прекрасно знаю, что мне делать.

Странное выражение промелькнуло на лице Патрика, когда он посмотрел на нее. Какая-то смесь раздражения и чего-то еще, чего она не могла определить.

– Мне известно, что твой отец брал тебя с собой на охоту. Но учти и никогда не забывай: людей убивать это не фазанов подстреливать.

Перегнувшись через прилавок, Патрик похлопал Отто по плечу.

– Все в порядке, дружище, успокойся.

Отто все еще был пунцовый, как вишневый пирог, лежавший рядом на блюде. Мягкий, домашний, он всегда пасовал перед грубой силой.

– Ты, кажется, собирался что-то сообщить, прежде чем начался этот переполох. Так что же?

– Я решил съездить домой, в Натчез. Надо успеть до начала войны. Потом это будет невозможным.

Эльке почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. То, что Патрик считает войну неизбежной, уже само по себе было достаточно, но его отъезд… Мысль о том, что он скоро уедет, не укладывалась в ее голове.

Она боялась признаваться даже себе в том, как ждет его ежемесячных визитов, как они важны для нее.

Эльке посмотрела в окно. Ей показалось, что солнце закрыли тучи. Но небо было голубым, как и несколько секунд назад.

– Но ведь до Натчеза далеко, триста миль, не меньше. Тебя не будет очень долго, – вырвалось у нее.

– По крайней мере полгода. Но я не был дома с тех пор, как получил надел, а мои родители за это время моложе не стали.

Отто одобрительно кивнул.

– Как чудесно, что ты так любишь своих родителей! Я тоже очень хочу повидать своих. Но до Германии так далеко…

– Когда ты уезжаешь? – перебила мужа Эльке.

– Дилижанс на Гелвестон отправляется завтра утром.

– Так скоро! – с трудом произнесла она. Говорить ей мешал комок в горле. – А как же ранчо? Ведь сейчас время отела.

– Коровы на ранчо уже все отелились. А мой управляющий Рио де Варгас прекрасно сможет решить в мое отсутствие любые проблемы. Он большой умелец.

«Научусь я когда-нибудь держать язык за зубами или нет? – раздраженно подумала Эльке. – Какое мне дело, чем ему заниматься, а чем не заниматься».

– Я решил сообщить вам с Отто об отъезде. Так сказать, предупредить заранее. А вообще-то я решился на поездку уже много месяцев назад. – Патрик говорил об этом так легко и небрежно, как будто речь шла о прогулке по Главной улице.

– А я вот что решил, – объявил Отто. – Ты останешься у нас ночевать, и никакой гостиницы! Эльке приготовит что-нибудь вкусненькое, например, свое фирменное блюдо – чудесное кисло-сладкое жаркое, пригласим гостей и устроим тебе прощальный ужин.

– Я не хотел бы причинять вам никаких неудобств.

– О каких неудобствах ты говоришь, дорогой? – Отто взглянул на жену, ища поддержки.

– Конечно, Патрик, что это за разговоры о каких-то неудобствах? О том, чтобы ты останавливался на ночь в гостинице, я и слышать не желаю, – проговорила Эльке.

– В таком случае я с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством.

– Вот и прекрасно. Договорились. – Отто на радостях обнял Эльке. – Я сохранил бутылочку отличнейшего шнапса, еще оттуда. Специально для такого случая. Мы устроим тебе такие проводы, что потом будет что вспомнить.

Патрик вышел из булочной и зашагал не оглядываясь. Ему и в голову не могло прийти, что у Эльке хватит ума наставить ружье на Детвайлеров. К тому же она еще и оскорбила их, позволив себе пошутить. Слух об этом разнесется по городу мгновенно. Детвайлеры не простят, что женщина выставила их на посмешище. Неужели она не понимает, насколько они опасны? Ей что, все безразлично? Или она сошла с ума?

Но дело было не только в этом. Патрик не знал, что делать ему, безнадежно влюбленному в эту размахивающую ружьем аболиционистку Эльке Зонншайн. Судя по всему, она ни о чем не догадывается, значит, есть надежда, что и не догадается.

Сейчас, когда он ее не видит, Патрик почувствовал себя несколько лучше. Господи, когда же кончится эта мука? Мужчина он в конце концов или нет? Ведь это же жена друга! Все мысли о ней давно пора выбросить из головы. И какие мысли – похоть и сладострастие! Но Патрик ничего не мог с собой поделать. Его сжигало желание. Причем оно не исчезало даже после посещения публичного дома Вельвит Гилхули.

Какие только «лекарства» он не перепробовал, чтобы избавиться от своего непристойного желания. Но ни купания в холодных водах Гуадалупе, ни долгие часы изнуряющей работы не помогали. Ложась в постель, он все равно видел рядом рассыпанные по подушке золотистые волосы Эльке, а ее длинные стройные ноги призывно раздвинутыми.

По-видимому, исцелиться здесь от этой болезненной тайной страсти ему не удастся. Значит, надо уехать домой, подальше от этой златокудрой немки.

Недовольный собой, Патрик подошел к коновязи, отвязал коня, вскочил на него и поскакал по Главной улице к платной конюшне. Пытаясь отогнать грустные мысли, он сосредоточил свое внимание на том, что творилось вокруг.

А вокруг кипела жизнь. За пятнадцать лет немецкие переселенцы сотворили чудо, создав прекрасный город. Но для этого им пришлось много работать. Очень много. И вот теперь Фредериксбург стал предметом зависти всех окрестных городов.

По обеим сторонам улицы шли ровные дощатые тротуары. Бревенчатые лачуги сменили солидные дома из известняка, добываемого в карьере неподалеку. Тенистые веранды отелей Нимитца и Шмидта предлагали усталым путникам первоклассный отдых.

Восьмиугольная кирха среди современных зданий выглядела странно, как-то не на месте. Построенная в 1845 году, она служила в те времена не только церковью, но и крепостью, фортом.

Это ж сколько надо иметь мужества, чтобы решиться строить город среди этой дикой природы! Видимо, всем им присуща эта слепая отвага, какой в избытке наделена Эльке.

Тьфу дьявол, опять он начал думать о ней! По-видимому, он уже не в состоянии контролировать свои мысли, так же как и эмоции. Как же это он мог позволить себе погрязнуть в такой трясине?

Желать жену другого было против правил южного рыцарского этикета. Это он впитал с молоком матери. Его поведением всегда управляли высокие моральные принципы. Именно повинуясь им, он отправился добровольцем на Мексиканскую войну и доблестно сражался. Впрочем, такое было присуще всем мужчинам его семьи.

Но когда он смотрел на Эльке, его моральные принципы были забыты.

И самое главное, раньше такой тип женщины его совсем не привлекал. Он рос в окружении совсем других женщин, которые посвятили свою жизнь семье. Им и в голову не приходило вмешиваться в дела мужчин, в бизнес, политику. В общем, это были леди с головы до пят.

Эльке не обладала ни одной из их добродетелей. Она была остра на язык и не умела держать его за зубами, даже если от этого зависела ее жизнь. Она была упрямой, и для нее очень важным было настоять на своем. Что же касалось разного рода бухгалтерии, цифр, здесь голова у нее работала лучше любого мужчины. Она прекрасно сидела в седле и вообще была очень смелая женщина. Иначе говоря, она обладала всеми качествами, украшающими скорее мужчину, чем представительницу прекрасного пола.

Тем не менее в ее наружности не было ничего мужеподобного. Напротив, каждый сантиметр ее тела восхищал Патрика. Стоило ему только подумать о ней, и у него пересыхало во рту. Эльке была высока и стройна. Патрик вожделенно мечтал, как это сладостно держать ее в своих объятиях! А эти ее длинные дивные светлые волосы оттенка спелой кукурузы! Ее кожа имела такой же золотистый оттенок. Солнышко. Трудно было придумать более удачное прозвище. Эльке напоминала Патрику солнечный свет.

Несколько минут назад она угрожала Детвайлерам оружием без всякой оглядки на последствия. А если бы его там не оказалось? Бог знает что могло случиться.

Близнецы Детвайлеры, конечно, подонки, но с пистолетами управляются довольно умело. От мысли, что с Эльке может что-то случиться, Патрик похолодел.

Он не знал, чего ему сейчас больше хочется: перегнуть ее через свои колени и хорошенько отшлепать или заключить в объятия. Сказать по правде, ему одинаково хотелось и того и другого.

Вот с такими невеселыми мыслями Патрик добрался до платной конюшни.

«Нет, надо бежать отсюда, и как можно скорее, пока я не сотворил что-то такое, о чем буду жалеть потом всю оставшуюся жизнь».