"Прими день грядущий" - читать интересную книгу автора (Виггз Сьюзен)

ГЛАВА 23

Неожиданное появление в танцевальном зале дома Бисли отца оказалось как нельзя кстати, и Люк мысленно был благодарен Рурку за это. Отчаянное стремление Лайлы Джессуп выйти за него замуж росло с каждым днем. Сегодня вечером она была особенно настойчива и, бесцеремонно прервав дружескую беседу о тонкостях земледелия, пригласила Люка танцевать.

Люк ненавидел танцы, но еще больше он ненавидел женщин, подобных Лайле, находя их лепет раздражающим, смех – натянутым, манеры – искусственными. Не видя от них никакого толку, Люк держался отстраненно-вежливо. К сожалению, именно эта сдержанность и привлекала к нему женщин, как мотыльков к огню.

Люк вел себя раскованно только с Ханной Редвайн, которая никогда не появлялась на светских раутах. Они познакомились два года назад, когда Люк помог потушить пожар на ферме этой вдовы. С тех пор, скорее по-соседски, чем по зову сердца, он стал ее любовником.

Ханна была на десять лет старше Люка, совершенно одинока в этом мире и очень легко относилась ко всем проблемам. Она впустила его в свою жизнь так просто, словно речь шла о какой-то дружеской услуге. Временный, но желанный – это вполне устраивало практичную натуру Люка. В этой связи не было разочарований, потому что отсутствовали обязательства.

Неожиданно перед мысленным взором Люка всплыл совершенно другой образ: голубые глаза, столь неожиданные на лице цвета меди, гордый, решительный подбородок…

Отец прервал его размышления. С мрачным видом он взял сына за руку и повел на веранду, при этом виновато улыбнувшись Лайле Джессуп.

– Хэнс попал в переделку, – коротко объяснил Рурк.

Люк нахмурился:

– Я думал, он уже уехал несколько часов назад.

– Хэнс сломал нос Фарли Кэддику, и отец Фарли клянется, что заявит об этом шерифу.

Люк не винил за это Кэддиков. Хотя он и подозревал, что Хэнса спровоцировали на драку, но братец, судя по всему, опять совершенно не подумал о последствиях. Первым желанием Люка было позволить Кэддикам наказать Хэнса, отправив его на пару дней в тюрьму, чтобы он там немного поостыл. Но Люк прекрасно понимал, что Рурк не захочет и слышать об этом. Родители всегда лезли из кожи вон, стараясь загладить промахи Хэнса. Хотя ни Рурк, ни Женевьева никогда не говорили об этом, было ясно, что они очень боятся потерять старшего сына.

– Возможно, Хэнс уже уехал из города, – предположил Люк.

– Мы должны удостовериться в этом, – настаивал Рурк. – Кэддик очень дружен с судьей Ормсби, и дело может принять плохой оборот.

Заметив, что сын колеблется, Рурк тронул его за рукав:

– Люк, он ведь твой брат.

Люк тихо вздохнул. С самого детства ему постоянно приходилось выручать Хэнса из всяких передряг, иногда даже поступаясь своей совестью: то он скрывал от священника, что именно брат засовывал бомбочки в школьную печку, то что-то врал девушке Хэнса, когда тот гулял с другой подружкой. Сердито сжав губы, Люк подумал о том, что он похож на борону на изъезженном колесами поле: ему всегда приходится все заглаживать.

Впрочем, кому же было этим заниматься, как не Люку? Израэль вел слишком праведный образ жизни и считал, что Хэнс должен повернуться лицом к своим неприятностям. Сара еще слишком мала и глупа, чтобы вообще чем-то помочь. Только Люк, пусть и неохотно, неизменно выручал брата.

– Хорошо, я иду, – наконец согласился Люк, направляясь вслед за отцом.

С каждым разом, выходя из очередной таверны или игорного дома, Люк становился все мрачнее. Да, бармен помнил Хэнса: тот ушел от него не так давно, пошатываясь и отчаянно ругаясь.

Наконец, в «Пшеничном снопе» Люку повезло: один из игроков посоветовал ему заглянуть к мисс Нелли.

– Правда, парень уже никуда не годился, но я слышал, как он что-то бормотал насчет этого заведения.

Люк не спешил следовать этому совету: Хэнс вряд ли станет платить за то, что может бесплатно получить в любом количестве. Но он уже перебрал все варианты, поэтому бесконечно усталый и злой направился по Уотер-стрит к белому двухэтажному дому, сквозь ситцевые занавески которого пробивался свет, и откуда раздавались звуки пианино, взрывы смеха, громкие голоса.

Неодобрительно покачав головой, Люк распахнул калитку. Его никогда не интересовали расфуфыренные и умудренные опытом девушки мисс Нел, и ему очень не нравилось, что здесь работает Мария Паркер.

Люк уже поднимался на крыльцо, когда услышал душераздирающий крик, и, не раздумывая, бросился на помощь. На заднем дворе в мутном свете луны он различил две фигуры. С расстояния нескольких ярдов казалось, что они обнимаются: мужчина, ухватив женщину за волосы, запрокинул ее голову и пытался поцеловать свою подругу.

Люк направился прочь, не слишком удивленный тем, что клиент Нел так грубо обращается с женщиной. Это совершенно его не касается, если Нел…

Снова раздался приглушенный, отчаянный вопль и звук разрываемой ткани. Но и после этого Люк не двинулся в их сторону.

Потом женщина зарыдала, а мужчина, пьяно комкая слова, начал грязно ругаться:

– Индейская сука! Когда ты дерешься, ты нравишься мне еще больше!

Сердце Люка словно сжала ледяная рука. Все еще отказываясь верить, он бросился через двор и, схватив Хэнса – а это оказался именно брат, – швырнул на землю. Взглянув на Марию, Люк увидел ее широко раскрытые испуганные глаза, искусанные распухшие губы, обнаженное тело. Девушка судорожно схватилась за корсаж платья, пытаясь прикрыть свою наготу.

Вне себя от гнева, Люк прыгнул на Хэнса, схватил его за ворот рубашки и срывающимся от ярости голосом приказал:

– Убирайся к черту, подонок!

Хэнс поднялся с земли и теперь, улыбаясь и слегка покачиваясь, стоял перед Люком.

– В чем дело, братишка? – промурлыкал он.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Хэнс пожал плечами:

– Просто немножко веселюсь с маленькой скво. Почему бы тебе не оставить нас в покое и не отправиться домой? Она только начала получать удовольствие…

Люк задумчиво посмотрел на Марию: может быть, он ошибся? Ведь Хэнс дьявольски красив. Возможно, она ничем не отличается от других женщин, возможно…

Нет, Мария была не похожа на других: по-прежнему сжимая на груди платье, она смотрела на Хэнса с отвращением и ужасом.

Люк решительно встал между девушкой и нагло улыбающимся Хэнсом.

– Ну-ну, братишка, ты ведь не собираешься защищать эту индейскую дрянь. Не может быть, чтобы она не занималась этим раньше. Я слышал, кранокожие любят это…

– Убирайся отсюда к черту, Хэнс, – оборвал его Люк. – Кэддик послал за тобой шерифа.

Хэнс помрачнел, вспомнив сцену на ферме Бисли, но был слишком пьян, чтобы думать об осторожности.

– Возможно, мне и стоит уйти отсюда, – согласился он, но не успел Люк отпустить его, как Хэнс тут же оттолкнул брата и снова рванулся к Марии. – Как только я разберусь с маленькой скво, – добавил он, с силой отрывая руки девушки от груди.

– Сукин сын! – яростно выругался Люк, неожиданно почувствовав мрачное удовлетворение оттого, что ударил Хэнса в живот.

До сегодняшнего дня Люк еще ни разу не поднимал на брата руку и вложил в этот удар всю силу много лет скрываемого гнева.

Хэнс отшатнулся, задохнувшись от боли. Поймав ртом воздух, он прорычал:

– Вот это удар, братишка! Если бы я не знал, как ты ненавидишь индейцев, то мог бы подумать, что ты сам хочешь ее.

Размахнувшись, Хэнс двинул Люка в челюсть, но промазал, скорее еще больше разозлив его, чем причинив боль.

Прижав брата к стене дома, Люк в слепой ярости наносил удары по этому красивому смеющемуся лицу. Он уже потерял им счет, только чувствовал, что до боли сбил костяшки пальцев.

Наконец, словно сквозь туман, до него донесся звенящий от тревоги голос Марии:

– Люк, Люк, остановись, ты же убьешь его!

Руки юноши без сил опустились, и Хэнс со стоном сполз на землю. Только теперь Люк почувствовал, как капли пота стекают по шее, по рукам, обжигают в кровь разбитые пальцы. Он в отчаянии взглянул на Марию и, направив на нее свой гнев, почти крикнул:

– Ты этого хотела?!

Девушка твердо выдержала его взгляд:

– Ты сам знаешь, что это не так, Люк.

Они довольно долго стояли друг против друга, тяжело дыша и сверкая глазами. Люку хотелось обвинить во всем, что произошло, Марию, хотелось верить, что только из-за нее он напал на Хэнса. Однако Люк прекрасно понимал, что дело было не в ней, что все обстояло гораздо сложнее.

Во двор вышла Нел Вингфилд и, окинув всех быстрым взглядом, заметила:

– Можно было предвидеть, что он не уйдет по-хорошему.

Хэнс застонал; и Нел сокрушенно покачала головой.

– Я сомневаюсь, что он когда-нибудь изменится, Люк. Трудно выбить то, что заложено от рождения.

– Что это означает? – недоумевая спросил Люк. Нел пожала плечами:

– В другой раз, Люк. А сейчас просто убери Хэнса отсюда.

С этими словами женщина исчезла в доме.

– Я принесу кое-что, чтобы привести его в порядок, – предложила Мария, направляясь следом, но, пройдя несколько шагов, остановилась. – Люк!

– Что, Мария?

– Спасибо, Люк!

Люк не стучал; он просто отодвинул засов и вошел. Комната была окутана мраком, но Люк прекрасно ориентировался: обогнул резной сосновый стол и положил шляпу на дорогой, прекрасно отполированный спинет.[10]

В воздухе витали теплые знакомые запахи печеных булочек и щелочного мыла, смешиваясь с легким дымом стоявшей посреди комнаты пузатой печки.

Проскользнув за перегородку в спальню, Люк присел на край кровати. Его рука безошибочно нашла такое знакомое, мягко-округлое плечо.

– Ханна, – прошептал он. – Ханна, это я, Люк.

Женщина, просыпаясь, пошевелилась.

– Люк! – в ее голосе слышалась улыбка.

– Я знаю, что уже поздно, Ханна.

– Я тебе всегда рада, милый, – прервала его Ханна, погладив по груди теплой рукой.

– Мне нужна твоя помощь, Ханна. У меня проблемы с Хэнсом. Он – за дверью.

Люк коротко рассказал, что произошло у Бисли после скачек, затем подал Ханне халат с вешалки у двери, зажег лампу, и они вышли на улицу. Там Люк снял с коня пьяного, качающегося Хэнса, который, очнувшись, с ругательством попытался ударить брата кулаком.

– Перестань, – раздраженно бросил Люк, втаскивая Хэнса в дом.

Через несколько минут пьяный, что-то тихо бормоча, уже лежал на диване. Ханна принесла красное кедровое ведро с водой, тряпки и принялась осторожно смывать кровь с лица Хэнса. Обнаружилось, что у него рассечена скула, лоб, синяки на щеках.

Ханна удивленно взглянула на Люка:

– Я поняла, что это он кого-то избил. А на самом деле и Фарли хорошо поработал.

Когда Ханна начала обрабатывать раны, Люк поморщился, еще со времен мальчишеских драк зная, как это больно.

– Это не Фарли, – спокойно признался он, хотя в душе горько раскаивался.

Ханна нахмурилась:

– Тогда кто же?

Хэнс очнулся от боли и улыбнулся женщине уголком разбитого рта.

– Работа моего маленького братишки, – произнес он, сверкнув удивительно ясными глазами в сторону Люка. – Ты хорошо поработал, братишка. Славно защитил честь индейской шлюхи.

Хэнс посмотрел на Ханну, с удовлетворением заметив ее потрясенный взгляд.

– Да, да, это сделал он. Я просто немного развлекался с этой скво – судя по всему, шони, – когда Люку почему-то пришло в голову броситься на ее защиту.

Люк напрягся:

– Достаточно, Хэнс. Все уже закончилось.

Однако Хэнс не обратил на его слова никакого внимания.

– Что же тебя так разожгло, братишка? Или у тебя роман с этой скво, или…

– Я же сказал, достаточно, – процедил Люк сквозь сжатые зубы.

Хэнс пьяно хихикнул и взял из рук Ханны стакан с сидром.

– Да, сэр, – тихо пробормотал он себе под нос. – Никогда не думал, что придет день, когда кто-нибудь из Эдеров размякнет из-за краснокожей.

Люк резко отвернулся, с такой силой схватившись за край стола, что пальцы его побелели. Приступ острого гнева постепенно ослаб, оставив после себя тупую боль.

Когда Люк снова повернулся, то заметил, что Ханна смотрит на него очень внимательно. Ее взгляд, казалось, проник в самую душу Люка, и Ханна грустно и задумчиво улыбнулась. Женская мудрость подсказала ей то, в чем Люк еще не признался даже самому себе.

Теплым осенним вечером Эдеры сидели в гостиной, расположенной так, что из ее окон открывался чудесный вид на зеленые просторы фермы.

В окошечке старинных часов показалась маленькая луна, и тихий металлический звон предупредил всех, что уже восемь. Люк молча поднялся и направился к двери, окинув беспокойным взглядом новый амбар и сараи, полные зерна. Плечи его были напряжены, а рука крепко сжимала дверной косяк.

Женевьева взглянула на Рурка и вложила свои пальцы в его широкую ладонь, затем подняла глаза на сына.

– В городе говорят, что мужчины в семье Эдеров не склонны к женитьбе, – задумчиво произнесла она.

Люк медленно вышел на крыльцо, присел на ступеньку и, подняв колено, оперся на него подбородком.

– У меня вполне достаточно работы на ферме, – ответил он матери, с грустью наблюдая, как спелая пшеница тихо колышется от вечернего ветерка. – Будь у меня жена, у меня не хватило бы на нее времени.

Рурк и Женевьева обменялись заинтересованными взглядами.

– Ты работаешь не больше, чем твой отец, когда мы поженились. А я никогда не чувствовала себя обделенной вниманием, – с этими словами Женевьева доверчиво положила голову на плечо мужа, вспомнив долгие годы их близости.

Люк зажег сигару и покачал головой:

– Ты совсем другая, мама. Ты все время работала наравне с отцом. В Лексингтоне нет таких девушек. Им всем нужен красивый дом и рабы, даже для того, чтобы воспитывать собственных детей.

– Это девушки, сынок. А вдова Редвайн?

Выпустив кольцо дыма, Люк внимательно посмотрел на мать:

– А что вдова?

Женевьева рассмеялась своим милым журчащим смехом:

– Совсем не секрет, сынок, что уже больше двух лет ты поддерживаешь с ней знакомство. Ты не думал о том, чтобы жениться на ней?

Да, Люк не раз подумывал об этом, но у них с Ханной была просто удобная связь, даже слишком удобная. Однако он не представлял эту женщину в качестве жены. Если бы они были вместе изо дня в день, это непременно стало бы тяготить его. Не отдавая себе в этом отчета, Люк хотел от брака чего-то большего.

– У нас с Ханной полное взаимопонимание, – уверенно ответил он.

Ханна никогда ничего не требовала и не просила у него, и Люк полагал, что ее тоже устраивает существующее положение вещей. Однако Женевьева все понимала и чувствовала жалость к вдове. Она заметила, как Ханна смотрит в церкви на Люка, и узнала этот застывший взгляд неудовлетворенной тоски и одиночества. Женевьева сама так же смотрела долгие годы на Рурка. Да, вполне очевидно, что Ханна отчаянно любила Люка и боялась совершить ошибку и потерять его, пытаясь привязать к себе.

Рурк взглянул на часы.

– Однако, мы не молодеем, сын, – грустно-шутливо произнес он. – Нам бы хотелось и внуков побаловать.

Люк пожал плечами:

– Сара превратилась в самое прелестное в Лексингтоне создание. Через несколько лет вас осчастливит она или Израэль…

– Израэль все время сидит, уткнувшись носом в книгу, так что не может даже сказать, день на дворе или же ночь, – возразила Женевьева. – Сара, возможно, и считает себя взрослой, но на самом деле еще совсем ребенок.

– Похоже, Натаниэль Кэддик вовсе не считает ее ребенком, – заметил Люк, внимательно наблюдая за реакцией родителей.

Вот уже несколько месяцев младший из Кэддиков ухаживал за Сарой, очарованный ее бело-розовой красотой так же, как она – богатством его семьи. Кэддики с головокружительной скоростью приобретали деньги и рабов, словно стараясь поскорее забыть о том, что начинали с выращивания мяты. Люк подозревал, что родители не одобряли подобный стиль жизни. Им была не по душе эта табачная и хлопчатобумажная династия с целым штатом домашних рабов, которых хватило бы, чтобы заселить небольшую деревню.

– Кажется, ты прав, – вздохнув, согласилась мать. – Но положиться всегда мы могли только на тебя, Люк Израэль и Сара так заняты собой… Одно время я возлагала надежды на Хэнса и Айви Атвотер, но Хэнс не показывается из Луисвиля после того печального происшествия с Фарли Кэддиком.

Плечи Люка напряглись еще больше под невидимым грузом родительских надежд. Стараясь не раздражаться, он вышел во двор, чтобы заняться предстоящим урожаем. Скоро придут работники убирать пшеницу, а когда все закончится, можно будет на некоторое время снова скрыться в диких лесах.

Люк не боялся завтрашнего дня, но избегал думать о том, что его ждет впереди, через много лет. Над ним постоянно висел груз родительских надежд; он давил и не давал свободно дышать. Всю свою жизнь Люк ощущал лежащую на нем ответственность и старался делать то, что от него требовали.

Быстро ступая маленькими ногами, Мария направлялась через площадь к библиотеке. Легкий ветерок играл ее ситцевыми юбочками. Регулярные визиты в пахнущий мускусом читальный зал пробудили в девушке такую жажду к учебе, что ее ментор,[11] Абрахам Квик, не мог нарадоваться на свою подопечную.

Войдя внутрь, Мария застала мистера Квика за разговором с немолодым полным мужчиной в ярком костюме и с пышными усами.

– Извините, – смущенно произнесла она, поворачиваясь, чтобы уйти. – Я не хотела мешать.

– Подожди, Мария. Я хочу, чтобы ты познакомилась с этим человеком. Мисс Паркер, – официальным тоном сказал Абрахам Квик. – Это мистер Джон Брэдфорд, издатель «Газетт».

Девушка слегка наклонила голову:

– Мистер Брэдфорд. Я читаю вашу газету. Мужчина расправил плечи и широко улыбнулся:

– В таком случае, вы – мой друг, мисс Паркер. Кстати, мистер Квик рассказал мне о ваших успехах.

– Это заслуга мистера Квика, – ответила Мария. – Когда год назад я случайно забрела сюда, то не могла даже написать свое имя.

– Это удивительная девушка, Джон, – заявил Абрахам. – Она читает «Аталу» Шатобриана и пишет прекрасным почерком.

Мистер Брэдфорд удивленно поднял бровь:

– Шатобриан?

– Да, сэр.

– И как вы находите его произведение?

– Я… оно очень интересно, сэр.

– Но вы не принимаете его всерьез?

Мария смущенно покраснела:

– Нет, сэр. Шатобриан отступает от правды. Я сомневаюсь, что существует индейская женщина, хотя бы отдаленно напоминающая Аталу. Я закрыла книгу на том месте, когда она убежала с Чэктасом в пустыню.

– Вы говорите так, словно оскорблены, мисс Паркер.

– Так оно и есть, мистер Брэдфорд. Неудивительно, что белые поселенцы боятся и ненавидят индейцев. Ведь писатели типа Шатобриана заставляют их верить, что мы – какие-то чудовища, живущие в фантастическом мире. Но мы – такие же люди, мистер Брэдфорд! Просто мы живем так, как привыкли в течение веков, и не можем понять человека, который проводит границы и объявляет нашу землю своей, считая собственностью даже воздух, которым мы дышим.

Брэдфорд с изумлением смотрел на девушку. Его внимание привлекло слово «мы»: Мария явно объединяла себя с индейцами.

Мария отступила назад, словно ожидая отпора. Но Брэдфорд схватил со стола мистера Квика листок бумаги и карандаш и протянул девушке.

– Напишите об этом, – потребовал он.

– Я не понимаю, мистер Брэдфорд, – растерялась Мария.

– Напишите то, что вы только что говорили, и все то, что вы хотите сказать людям об индейцах. Я напечатаю это в моей газете.

Испытывая смутное чувство вины, Люк держал перед собой экземпляр «Газетт»: работники уже убирали урожай на сентябрьском поле, а он не мог сдвинуться с места, пораженный неожиданным открытием.

Впервые прочитав в статье имя М. Паркер, Люк не придал ему никакого значения: Паркер – очень распространенная фамилия. Но статья… Это было эссе, такое же страстное и огненное, как сама Мария. Интересно, где она научилась писать, да еще с такой ясностью и четкостью мысли?

Люк словно наяву слышал ее голос, видел горящие голубые глаза. Мария говорила так умно и убедительно, что к ней просто невозможно было не прислушаться. Читая, Люк ощущал скрываемый Марией гнев. Она не делала сенсации из того, что произошло с ее семьей. Но спокойный рассказ о событиях и даже несколько смягченное описание бойни, увиденной Люком на Ликинг-Ривер, действовали сильнее, чем душераздирающие вопли.

У Люка болезненно сжалось горло, когда он читал, как Мария готовила тела близких к путешествию в мир духов. Девушка не требовала сочувствия, но Люк воспринял ее боль, как свою собственную.

Яркий утренний свет заливал гостиную. Часы на стене равномерно отсчитывали минуту за минутой, а Люк никак не мог оторваться от чтения.

Мария мудро решила закончить свое довольно пространное эссе рассказом об образе жизни шони. Пользуясь словами столь искусно, словно художник кистью, она красочно описала лекаря племени, чьи узловатые руки, обладающие удивительной силой, дарованной предками, приносили облегчение. Мария вспомнила о старухе по имени Кокумта, которая плела у костра бесконечную нить своих сказаний, пока женщины вязали сети.

В свою пятнадцатую зиму Мария встретила таинственную белую женщину, принятую в их племя. Ее звали Оутокква, что означает: «Волосы из красного металла». Она пела индейские песни и гимны, которые помнила с детства, и без конца читала потрепанную Библию в красном переплете, с начертанными на нем странными знаками…

Слова поплыли у Люка перед глазами; от лица отхлынула кровь. Он лихорадочно сжал в руке листок, услышав где-то в глубине души воодушевленный и даже воинственный голосок маленькой девочки. Люк снова перечитал прыгающие строчки, еще не осмеливаясь поверить в удачу, но уже отчаянно надеясь, что ему повезло.

Неожиданно распахнулась дверь, и в гостиную вошел отец.

– Почему ты сидишь здесь, Люк? – недовольно спросил Рурк. – Две повозки с работниками уже ждут… – он осекся, заметив бледное, потрясенное лицо сына. – В чем дело?

– Я не смогу сегодня поехать с вами, – сокрушенно ответил Люк.

– Ты заболел?

– Нет, я…

Он быстро встал и сложил газету. Вот уже несколько лет родители считали Ребекку умершей. Люк не хотел возрождать в них надежду, пока сам во всем не убедится. Это только разбередит старые раны.

– Я должен ненадолго уйти, отец, – крепче сжав газету, сказал Люк.

Мария негромко напевала, развешивая свежевыстиранное белье. Эту мелодию она услышала от Дорин, обладавшей необыкновенно приятным голосом. Вытащив из корзины ярко-красную нижнюю юбку, девушка презрительно скривила губы: как здесь любили кричащие цвета.

Мария вспомнила, как Джон Брэдфорд без устали хвалил ее первое эссе. При этом он прилично заплатил за работу и даже пообещал предоставить больше места в следующих номерах «Газетт».

Занимаясь стиркой, Мария теперь постоянно обдумывала идеи, приходившие ей в голову. Оказалось, так интересно делиться с читателями своими мыслями.

Люк Эдер появился во дворе настолько неожиданно, что девушка выронила прямо в пыль белоснежные панталоны. Она торопливо подняла их и теперь сердито рассматривала грязные пятна.

Но Люк, казалось, даже не заметил этого. С горящими глазами он протянул ей измятый номер «Газетт» и резко спросил:

– Это ты написала? Ты?

Мария была потрясена и грубостью его обращения, и той силой, с которой Люк сжал ее руку.

– Да, я, – спокойно ответила она. – И все, что там написано – правда, каждое слово.

Спокойное достоинство девушки помогло Люку прийти в себя. Отпустив ее руку, он попросил:

– Расскажи мне о женщине, которую ты называешь Оутокква. Расскажи все, что ты знаешь о ней.

Мария решительно повернулась к своей корзине.

– Я должна работать.

– Пожалуйста, Мария.

В голосе Люка слышалось столько отчаяния, что девушка даже испугалась. Очевидно, это было очень важно для него.

Мария посмотрела на Люка и вытерла руки о фартук.

– Правда, я ее близко не знала. В ней всегда чувствовалась какая-то странность, отдаленность от всех. Оутокква принадлежала воину, отделившемуся от племени. Он обращался с ней… в общем, унизительно. Она полностью зависела от него и была верна, как собака. Она…

– Как выглядела эта женщина? – нетерпеливо спросил Люк.

Мария помедлила, вызывая в памяти забытый образ. Она хорошо помнила ее густые вьющиеся волосы, необычный цвет которых был предметом постоянного обсуждения среди, женщин племени. Неожиданно Мария подняла на Люка огромные удивленные глаза и, отказываясь поверить в это, невольно прикрыла рукой рот.

– О, Боже! – выдохнула она. – О, Боже!

Люк неотрывно смотрел на девушку.

– Скажи мне, Мария, как она выглядела? – настаивал он.

Мария открыла рот, но не смогла выдавить ни звука. Наконец, когда Люк уже потерял всякое терпение, она прошептала:

– Оутокква похожа на тебя.

Газета выскользнула из рук Люка и упала на землю.

– Это не Оутокква. Это Ребекка Эдер, моя сестра, – срывающимся голосом произнес Люк. – Женщина никогда не говорила о своей семье?

– Нет, – покачала головой Мария. – Нет, она никогда ни о чем не говорила, кроме ее Бога. Видишь ли, женщина была немного не в себе: Черный Медведь очень жестоко обращался с ней.

Черный Медведь… Это имя разожгло пламя в душе Люка, исказив гневом его лицо.

– Где она сейчас, Мария? – требовательно спросил он.

– Я… Это было больше трех лет назад.

– Но ты же знаешь, тебе известно, где она может быть?

Девушка кивнула:

– На противоположном берегу Вабаша несколько деревень…

Люк торопливо забросал Марию вопросами и даже заставил начертить в пыли примерную карту. Выпытав все, что можно, он собрался уходить.

– Что же ты теперь собираешься делать, Люк? – спросила Мария.

– Поеду за ней.

– Но этого не следует делать.

– Как ты думаешь, могу я сидеть спокойно, зная, что моя сестра, скорее всего, жива?

– Это не так просто. Она теперь шони. Невозможно вот так приехать в деревню и забрать ее. Это все равно, что украсть у индейцев женщину.

– Неужели ты думаешь, что меня это остановит?

– Тебя убьют.

– Лучше погибнуть там, чем жить здесь и знать, что Бекки находится у индейцев.

Мария как-то особенно серьезно и торжественно посмотрела на Люка. Наконец-то она поняла, почему он так не любит ее и никогда не проявляет даже искры симпатии: Мария – шони, в ней течет та же кровь, что и в Черном Медведе, укравшем сестру Люка.

– Теперь я знаю, отчего ты меня так ненавидишь, – тихо произнесла девушка.

Люк вскинул голову:

– Это неправда. Я…

– Ты ненавидишь всех шони, – продолжала она. – Я всегда чувствовала твое неодобрение.

Это было правдой, тем не менее, Мария не могла позволить, чтобы Люк, очертя голову, бросился спасать свою сестру, рискуя вызвать негодование всех шони и ненависть Черного Медведя.

– Я поеду с тобой, – как можно спокойнее сказала Мария, стараясь не думать о своих обязательствах перед мисс Нелли, Гедеоном, «Газетт».

– Нет, – возразил Люк. – Я не могу тебе это позволить.

– Но это необходимо, Люк.

– Я не нуждаюсь в защите женщины.

– Не льсти себе, – резко оборвала его Мария, – и не переоценивай свои силы. Ведь я – шони, Люк. Я говорю на их языке, знаю их обычаи.

– Мария…

Она предостерегающе подняла руку:

– Подумай о своей семье, о родителях. Если ты отправишься в одиночку, они могут потерять не только Ребекку, но и тебя.

Люк посмотрел на нее долгим взглядом:

– Почему ты это делаешь, Мария?

Девушка снова принялась развешивать белье, размышляя над его вопросом. Действительно, почему? Что она видела от Люка, кроме скрытой неприязни и неодобрения? Но, с другой стороны, если бы не он, они бы с Гедеоном умерли прошлой зимой.

– Я обязана тебе жизнью, и жизнью Гедеона. А я не люблю чувствовать себя обязанной.

– Ты и не должна так себя чувствовать, – мрачно ответил Люк.

Мария даже поежилась под его ледяным взглядом. Но она знала, что он всего лишь старается напугать ее, оттолкнуть, чтобы отбить желание идти с ним вместе.

– Завтра на рассвете я буду готова, – ровным голосом произнесла Мария. – Если ты не приведешь мне коня, я отправлюсь пешком.

Лицо Люка потемнело от гнева, и Мария приготовилась к долгому спору, но он только покачал головой:

– Черт возьми, до чего же ты упрямая, Мария Паркер!

Мария напряглась, уверенная в том, что Люк хочет оскорбить ее. Но увидев его чудесную, всепобеждающую улыбку, она поняла, что готова идти за ним, куда угодно.