"Прими день грядущий" - читать интересную книгу автора (Виггз Сьюзен)

ГЛАВА 4

Порт Йорктаун гудел, словно пчелиный улей. Вдоль широкого устья реки стояли большие дома – и деревянные каркасные, и кирпичные. Склады и пакгаузы были построены так, что одна их дверь выходила на улицу, а другая – на реку. Женевьева жадно смотрела вокруг себя. Ее внимание привлек лес, раскинувшийся сразу за городом: огромные кедры и сосны, кустарник, весь в розовых цветах.

Но больше всего Женевьеву заинтересовали люди в порту. Они совершенно не походили на тех, кого девушка оставила в Англии: мужчины – в простых рубашках и бриджах, женщины – во всем домотканом.

В этих людях было что-то очень крепкое и надежное, в их манере держать себя чувствовалась уверенность. И вообще, они выгодно отличались от лондонцев своей неуемной энергией и жаждой жизни. Внезапно Женевьева осознала, что хочет присоединиться к этим людям, жить рядом, дружить с ними. Она с любопытством разглядывала негров, чья темная кожа и курчавые волосы были ей в диковинку.

Вместе со своими попутчицами девушка сошла на берег и остановилась в нерешительности, затем направилась к Пигготу, который о чем-то оживленно беседовал с мистером Ратклифом, корабельным торговцем.

– … можно было предусмотреть это, – говорил Пиггот.

– Это не имеет никакого значения. Платить должны вы.

Женевьева откашлялась и спросила:

– Что происходит, мистер Пиггот?

Тот озабоченно посмотрел на торговца:

– Ничего, девочка, я сам обо всем позабочусь.

– За мой проезд не заплатили?

– Нет, мисс, – ответил Ратклиф.

Женевьева резко повернулась к Пигготу.

– Ведь у вас было много денег. Куда же вы их дели?

Девушку охватила тоска, когда она увидела выражение лица Пиггота: напряженная челюсть, сощуренные глаза. Он сразу напомнил ей отца.

«Подонок», – подумала Женевьева, а вслух холодно спросила:

– Вы проиграли их на корабле, не так ли?

Последовавшее за этим красноречивое молчание только подтвердило ее догадку.

– Я думаю, мистеру Калпеперу это не понравится. Мистер Ратклиф, как только приедет мой муж, он оплатит проезд.

Теперь уже оба ее собеседника выглядели явно смущенными. На лице Пиггота впервые появилось искреннее сожаление.

– Калпепер умер, – пробормотал он.

– Что?!

– Мне сообщили, что Калпепер заболел болотной лихорадкой и скончался две недели назад.

Женевьева в изумлении покачала головой:

– Бывает же такое: я оказалась вдовой раньше, чем стала женой.

Она не могла оплакивать человека, которого даже никогда не видела. Единственное, что Женевьева сейчас чувствовала – это растерянность и нелепость создавшейся ситуации.

– Я уверена, Калпепер оставил мне наследство, – тем не менее, обратилась Женевьева к Ратклифу. – Так как мы были уже женаты к моменту его смерти, я имею право…

– Как бы не так, – с еще большей неловкостью произнес Пиггот. Он достал зубочистку и теперь растерянно теребил ее в руках. – Безусловно, Корнелиус Калпепер был хорошим, добрым человеком, но он не умел считать деньги и оставил кучу долгов. Все, что оставил ваш муж, уже изъято, за исключением маленькой фермы на западе Вирджинии. Я сам являюсь одним из кредиторов Калпепера. Судя по всему, мне придется продать Олбимарл, чтобы возместить убытки.

Женевьева без сил опустилась на какую-то корзину, плечи ее поникли.

– Ну и попала же я в переделку…

К ним подошел капитан Баттон; его обветренное загорелое лицо было печально.

– Примите мои соболезнования, миссис Калпепер, – сказал он.

Девушка через силу улыбнулась. Очевидно, капитан огорчен случившимся больше, чем она: ведь это ему не оплатили ее проезд. Однако Баттону не пришлось долго расстраиваться. Через минуту он уже с довольной улыбкой наблюдал, как Рурк Эдер отсчитывает деньги.

Женевьева, вне себя от возмущения, схватила Рурка за руку и закричала:

– Я не хочу быть обязанной вам!

Рурк невозмутимо кивнул:

– И не будешь. Давай считать это платой за мои старые ошибки.

Женевьева нахмурилась:

– Откуда это у вас появилось столько денег? Помнится, в первую нашу встречу у вас не было и двух монет.

Рурк промолчал, бросив быстрый взгляд на Пруденс, стоявшую около вещей. Но этого оказалось достаточно, чтобы Женевьева все поняла. В ту же минуту она страшно разозлилась на себя за то, что имела глупость жалеть Рурка Эдера.

– Так это Бримсби? – тихо спросила она. – Они оплатили вам за то, что вы женились на Пруденс?

Рурк вдруг страшно рассердился. Женевьева даже отступила назад от неожиданности: она еще ни разу не видела его в гневе. Тем не менее, девушка твердо смотрела Рурку в глаза, решив про себя, что не отвернется, даже если он ударит ее.

– Никогда больше не заговаривай об этом, – справившись с собой, тихо предупредил Рурк. – Никогда. Я буду Пруденс хорошим мужем. Что в этом плохого? – и, не дожидаясь ответа, повернулся и пошел к жене.

Растерянная и сбитая с толку Женевьева направилась вслед за маленькой группой людей в пыльный пакгауз, из которого резко пахло высушенным табаком. Она даже не заметила, что Рурк снова оказался рядом с ней; в его глазах уже не было и следа гнева.

– Несмотря ни на что, я хочу, чтобы мы остались друзьями, – примирительно сказал он.

Женевьева ничего не ответила. Ее внимание было приковано к женщинам с корабля, которые стояли в пакгаузе, окруженные праздными зеваками.

– Словно скот на бойне, – заметил какой-то худой длиннолицый человек, одетый в старую охотничью рубашку и штаны из оленьей кожи. Он похлопал Рурка по плечу шляпой из серого меха и представился:

– Привет. Меня зовут Лютер Квейд. Я слышал, тебе нужно добраться до округа Олбимарл.

Мужчины разговорились, а Женевьева и Пруденс продолжали наблюдать за происходящим в пакгаузе.

Нужно сказать, картина была на редкость неприятной и унизительной. Женщины сбились в кучу и со страхом смотрели на мужчин, обступивших их тесным кольцом. И только Нел Вингфилд явно чувствовала себя в своей тарелке и даже приподняла юбку, чтобы продемонстрировать свои сильные ноги – так она поступала в лондонских доках.

Между тем, из массы мужских лиц, старых и молодых, чисто выбритых и заросших бородой, хмурых и улыбающихся, корабельному торговцу стали выкрикивать цены за женщин.

К Женевьеве подошел Генри Пиггот.

– Ты бы тоже предложила себя, – посоветовал он. – Тебе ведь потребуется хозяин… или муж.

Девушка, прищурившись, посмотрела на него и покачала головой:

– Нет.

– Но ведь у тебя ничего нет: ты одна и без гроша.

Женевьева гордо вскинула голову и твердо посмотрела Пигготу прямо в глаза:

– Да, я одна и без гроша, но у меня есть силы и умение трудиться. Я обязательно найду работу.

Пиггот с сомнением покачал головой:

– Боюсь, что здесь ты сможешь работать только лежа на спине.

Женевьева оставила без ответа его замечание, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать. Она заметила поблизости таверну под названием «У лебедя». Но захотят ли там взять на работу девушку из лондонских трущоб, только что сошедшую с корабля? И тут ее осенило; на лице Женевьевы появилась улыбка.

– Кажется, вы говорили, что Корнелиус Калпепер оставил клочок земли на Западе.

Пиггот кивнул:

– Да, в округе Олбимарл.

– Теперь, когда он умер, эта земля принадлежит мне, не так ли?

Настала очередь Пиггота нахмуриться.

– Да, но ненадолго: я собираюсь продать ее.

Девушка схватила его за руку.

– Позвольте мне обработать эту землю, мистер Пиггот. Я заплачу то, что вам причитается.

Пиггот фыркнул и принялся снова теребить свою зубочистку.

– Ты? Одна? Да что может знать о земледелии девчонка из лондонской таверны?

– Ничего, – яростно ответила Женевьева. – Но я научусь.

– Дай девочке шанс, – неожиданно вмешался Рурк, поняв отчаянную решимость Женевьевы. – В конце концов, ведь это ты привез ее сюда.

Женевьева усмехнулась: Рурк явно забыл о своей роли в той роковой карточной игре. Однако она сдержалась, заметив колебания Пиггота.

– Год, дайте мне только один год, – торопливо проговорила девушка. – Если у меня ничего не получится, ферма – ваша. Если же дела пойдут хорошо, вы получите свои деньги.

Пиггот улыбнулся – не в его характере пропускать пари, особенно беспроигрышное – затем направился к корабельному торговцу, нацарапал что-то на кусочке бумаги и протянул это Женевьеве.

– Вот наш договор, миссис Калпепер, – сказал он. – Подпишите, и ферма ваша.

Сердце Женевьевы громко стучало от радости и нетерпения. Она быстро прочитала документ, поставила свою подпись и вернула бумагу Пигготу, который тут же удалился в отличном настроении, собираясь обмыть с дружками эту забавную сделку.

Женевьева подняла голову: Рурк, с улыбкой на губах, не отрывал глаз от ее лица.

– Ну что ты так смотришь?! – в сердцах воскликнула она и добавила грязное ругательство.

Рурк расхохотался:

– Мне кажется, я вижу перед собой фермера по имени Дженни Калпепер.

Плоскодонная лодка Лютера Квейда осела до бортов под тяжестью разместившихся на ней людей. Окинув внимательным взглядом переселенцев, хозяин лодки заявил, что они такие же зеленые, как лавр, в изобилии растущий на берегах реки Джеймс, но, тем не менее, очень симпатичны ему.

Теперь, стоя у румпеля, Квейд изучал пассажиров.

Лишь Сет Паркер, который являлся поверенным своей невесты Эми, не был здесь новичком. За эту пару Квейд не волновался. У них все будет хорошо, они сумеют обосноваться на небольшой ферме неподалеку от Дэнсез Медоу. В их распоряжении молодость, настойчивость, а со временем придет и настоящая любовь.

Другое дело – Эдеры. Лютеру еще не приходилось встречать такого крепкого и сильного мужчину, как Рурк: бронзовые волосы, острые глаза, руки, которые, казалось, могут завязать узлом дуб. Этот человек, безусловно, справится с фермой Дэнсез Медоу, оставленной ему в наследство дядюшкой – десять лет назад тот сумел расчистить отличный кусок земли.

А вот жена Рурка… При взгляде на эту женщину Лютера охватило мрачное предчувствие: «Жаль, что она не доживет до лучших времен». Судя по всему, Пруденс принадлежала к уже известному Лютеру типу людей: бледность, томность говорили о слабости крови и… характера. Все это плюс полное отсутствие интереса к предприятию и погубит ее. Изобилие Вирджинии – дикое изобилие, но чтобы добиться его, нужна огромная сила воли.

Именно воля и характер отличали Женевьеву Калпепер. Ее горевший интересом взгляд, быстрые воодушевленные движения наводили Лютера на мысль о том, что у этой девушки, наверняка, есть шанс. И он, Лютер, готов с удовольствием помочь ей. Ничто не доставляло ему большего удовлетворения, чем наблюдение за тем, как человек – будь то мужчина или женщина, белый или индеец – берет кусок земли, обрабатывает его и заставляет что-то расти на нем. В земледелии есть странный закон: человек, возделывающий землю, растет вместе со своим урожаем.

Женевьева заметила, что Лютер Квейд рассматривает ее и улыбнулась. Ей еще не приходилось встречать подобного мужчину: длиннолицый, с орлиным носом, он был одет в странный наряд, отвоеванный, по его словам, у земли. Ботинки, которые Лютер называл мокасинами, завязывались возле самых коленей.

Девушка прошла к румпелю и села рядом с хозяином лодки, опустив руки в мягкую, как шелк, воду Джеймс. Ветер шумел в вершинах прибрежных кедров, в тростнике порхали камышовки.

– Рядом с этими деревьями чувствуешь себя просто карликом, – пожаловалась Женевьева, отмахнувшись от пищавшего над ухом комара.

Лютер протянул ей маленький пузырек.

– Полей вот этим. Хорошо отпугивает насекомых, – объяснил он.

Женевьева поблагодарила его, осторожно втерла в кожу содержимое пузырька и восхищенно сказала:

– А вы прекрасно знаете реку, мистер Квейд. Мужчина кивнул:

– Я родился в округе Олбимарл, рядом с Голубой горой, а мой отец торговал с индейцами. Последнее, что он купил перед смертью – это моя жена.

Глаза Женевьевы широко распахнулись от удивления.

– Ваша жена – индианка?

– Да. Ее зовут Чипуа. Она была еще моложе вас, когда пришла в мой дом. Но иногда Чипуа с обидой говорит, что я женат на реке.

В глубине души Женевьева тоже была согласна с этим. Действительно, Лютер Квейд обладал какой-то сверхъестественной способностью понимать реку. Казалось, ему знаком каждый ее секрет: как она преодолевает камни, как крутит и затягивает на дно и вообще делает много такого, что может предвидеть и понять только Лютер Квейд. Он являлся гордым владельцем и капитаном двух лодок. Одна из них ходила от водопада на Джеймс до берега, вторая – над водопадом, смело преодолевая стремнину. Пару дней назад путешественники как раз сделали пересадку. Новые земли оказались настолько необычными, а окружающая природа – такой дикой и яркой, что в Женевьеве вспыхнуло горячее желание остаться здесь навсегда.

В лодке царило дружелюбное молчание, нарушаемое только пением птиц и постоянным гудением комаров, да изредка застенчиво смеялась Эми Флой, вызывая восторг Сета, когда ему удавалось ее рассмешить.

Пруденс все время проводила в маленькой каюте, совершенно равнодушная к девственной красоте лесов по берегам реки, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями и несбывшимися мечтами. Она почти не общалась с Женевьевой, еще меньше с Рурком.

Когда несколько озадаченный и расстроенный Рурк вышел из каюты, Женевьева неожиданно для себя ободряюще улыбнулась ему и протянула пузырек с лелеем, чтобы отогнать надоедливых комаров.

– Между прочим, здесь хорошая охота, – заметил Лютер. – Давайте посмотрим, не удастся ли нам заполучить на ужин индейку.

Женевьева с интересом наблюдала за тем, как мужчины подгоняли лодку к глинистому берегу. На фоне девственной природы Вирджинии Рурк выглядел еще более суровым и грубым, чем обычно; засученные рукава рубашки открывали сильные жилистые руки, а лицо стало бронзовым от загара. Несмотря на то, что Рурк был новичком в колонии, он производил впечатление старожила.

Когда мужчины отправились на охоту, Женевьева в ожидании устроилась на корме лодки с книгой, которую нашла в каюте у Лютера. Меньше чем через двадцать минут она услышала выстрелы, а вскоре, гордо неся добычу, показался Рурк. Даже Пруденс вышла из каюты посмотреть, чем вызвано такое торжество.

– Видишь, дорогая, – радостно гремел Рурк, показывая жене птицу. – Первая в моей жизни индейка!

С этими словами он наклонился и поцеловал Пруденс в лоб. Однако единственной наградой ему стала лишь слабая улыбка. Когда же Лютер взял птицу, чтобы ощипать ее, Пруденс с отвращением вздрогнула и отправилась обратно в каюту, так больше ни разу и не взглянув на мужа. Мальчишеская радость исчезла с лица Рурка.

Женевьева почувствовала растущее внутри нее негодование: ну почему Пруденс не может разделить с Рурком его удачу? Судя по всему, забота о жене очень важна для Рурка, но Пруденс как будто и не поняла этого. Женевьева едва не высказала все это подруге, однако сдержалась: вряд ли ей стоило давать советы в семейной жизни. Решив ни во что не вмешиваться, девушка снова решительно взялась за видавший виды аграрный справочник Лютера.

– Что ты читаешь? – поинтересовался Рурк, присаживаясь рядом.

Девушка молча повернула книгу так, чтобы он мог увидеть название.

Рурк усмехнулся:

– Тебе придется сказать мне, Дженни. Я не силен в книгах.

Женевьева с удивлением посмотрела на него:

– Ты не умеешь читать?

Он пожал плечами:

– Еле-еле. Меня никто никогда не учил этому. Ведь я стал работать в доках практически сразу, как только научился ходить.

Женевьева продолжала внимательно всматриваться в лицо Рурка. Хотя он улыбался и говорил беззаботно, ей показалось, что в его голосе прозвучали грустные нотки. Безусловно, Рурк Эдер, несмотря на всю свою самоуверенность, хорошо знал свои слабости, были у него и мечты. Женевьева даже удивилась, как это раньше никогда не приходило ей в голову.

– Это книга о сельском хозяйстве, – медленно сказала она. – Если я хочу что-то вырастить на своей земле, мне нужно учиться.

Через два дня лодка вошла в широкое устье Ривани, попросту называемое Дэнсез-Крик,[4] и Лютер Квейд пришвартовался к старенькой пристани. Женевьева, которая в это время загорала на солнце, болтая с Эми, тут же поднялась на ноги и с интересом стала рассматривать все вокруг: вдоль берега тянулись заросли куманики, в которых угадывалась едва заметная тропинка.

Пока Лютер закреплял лодку, Рурк решил помочь Женевьеве сойти на едва державшуюся пристань. Однако девушка быстро отдернула руку и сама вскарабкалась на скрипучий настил.

– В чем дело, Дженни? – с досадой спросил Рурк. Женевьева отступила на шаг – доски под ногами были очень ненадежны – и с вызовом сказала:

– Просто я не хочу, чтобы для меня что-то делали. Вот и все.

Покачав головой, Рурк поднял ее узелок.

– Тяжеловато.

Женевьева выхватила у него сверток, в котором лежали часы.

– Я справлюсь сама, Рурк Эдер!

– Надеюсь, что так, Дженни, – пробормотал Рурк, стоя рядом с девушкой и всматриваясь в виднеющийся выше по реке дом.

Он все больше хмурился при виде этого заброшенного строения, вокруг которого теснились такой же старый амбар и еще несколько надворных построек. Перед домом, прекрасно вписываясь в пейзаж, рос куст орешника, такой же серый и неопрятный.

– Если ты собираешься здесь жить, тебя ждут нелегкие испытания, – с тревогой проговорил Рурк.

Дом был построен явно второпях. Бревна уже потемнели от времени, стены слегка покосились, так что с одной стороны строение поддерживала большая каменная труба.

Но Женевьева не замечала всего этого. Она смотрела только на два расчищенных холма за домом, которые ждали рук земледельца.

Лютер взглянул на Женевьеву и с сомнением произнес:

– Да, это немного.

Девушка пожала плечами:

– Я никогда не хотела многого.

Она еще раз окинула внимательным взглядом холм и решительно направилась к дому. За ней последовал Рурк. Их встретил резкий запах потухшего очага и сырости. В доме оказалась всего одна грубо сколоченная табуретка; перевернутый ящик служил столом. На кровати лежал покрытый какой-то шкурой и одеялом матрас – все обтрепанное до ветхости. Над очагом на крючках висела уже заржавевшая кухонная утварь. Правда, сам очаг был глубоким и удобным для приготовления пиши.

Совершенно неожиданно для себя Женевьева увидела на каминной доске счеты. Она потрогала их пальцем и рассмеялась.

– Здесь у меня будет стоять кое-что другое, – заявила девушка, убирая счеты. Женевьева развязала свой узелок и достала часы. – Вот это будет лучше смотреться на моем камине, – пояснила она, водружая их на новое место. Женевьева осторожно завела часы и улыбнулась, прислушиваясь к мерному тиканью. Неожиданно в доме повисла напряженная тишина. Решив, что Рурк ушел, Женевьева оглянулась. Нет, он все еще оставался в доме, но смотрел на часы с выражением, которого девушка не могла понять. Сначала глаза Рурка расширились от удивления, затем гневно сузились, а уголки рта печально опустились.

– Откуда они у тебя? – тихо спросил Рурк, по-прежнему не отрывая взгляда от часов.

Женевьева посмотрела на него снизу вверх:

– Их должны были доставить Анжеле Бримсби, но вместо этого я сама выкупила часы из ломбарда. Конечно, это мелочно, но в то время я очень плохо относилась к миссис Бримсби.

Рурк тяжело вздохнул:

– Понимаю.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Эти часы, они…

Женевьева искоса взглянула на него:

– Разумеется, ты считаешь, что эти часы слишком хороши для меня.

Рурк покачал головой.

– Нет, Дженни, совсем не то, – он хотел еще что-то добавить, но передумал. – Я уверен, что в твоем доме этим часам будет гораздо лучше, чем у Анжелы Бримсби.

Рурк с усилием оторвал взгляд от камина, повернулся и направился к двери.

Женевьева, как заколдованная, наблюдала за ним, затем, очнувшись, подошла к кровати и приподняла краешек одеяла, закашлявшись от пыли.

– Тебе нельзя здесь жить, – произнес Рурк уже от двери.

Женевьева с решимостью взглянула на него:

– Неужели, Рурк Эдер?

– Ты же видишь, девочка, это лачуга, хижина.

– Крыша, кажется, совершенно целая, – упрямо возразила Женевьева и топнула ногой, – и крепкий деревянный пол.

Молодой человек сокрушенно покачал головой, жестом приглашая Лютера в союзники:

– Пойдем с нами, Дженни. Лютер говорит, что это всего лишь три мили вверх по течению. Ты можешь жить с нами, пока не приведешь в порядок свой дом.

– Нет, – твердо сказала девушка.

На лице Рурка появилось нетерпеливое выражение.

– Черт возьми, Дженни, почему же нет?

Женевьева обвела глазами комнату:

– Потому что это мой дом, Рурк. Теперь я принадлежу ему.

Рурк приходил почти каждый день, ближе к вечеру, мокрый от пота после дневной работы, и никогда – с пустыми руками. Не обращая внимания на протесты Женевьевы, он приносил мед, овоши со своей фермы, яйца, кусочек масла или сыра.

– Вы очень добры, – искренне благодарила Женевьева, – но мне ничего не нужно, я должна научиться жить самостоятельно.

– Когда-нибудь обязательно научишься, – уверенно отвечал Рурк.

– Я не могу ждать до «когда-нибудь».

Он посмотрел на девушку испытывающим взглядом:

– Да я и не думаю, что можешь. Ладно, пойдем на рыбалку.

– На рыбалку?!

Рурк рассмеялся:

– Конечно, очень здорово выращивать урожай, но для этого нужно время. Если ты не хочешь умереть от голода, научись ловить рыбу.

Несмотря на то, что рыбалка не входила в планы Женевьевы, девушка послушно отправилась на берег реки, чтобы получить свой первый урок рыбной ловли.

– Черт возьми, а ты очень нетерпеливая женщина, – недовольно пробормотал Рурк: Женевьева только что вытащила пустой крючок, решив, что уже поймала рыбу.

– Не дергай сразу, как только тебе покажется, что клюет. Пусть зацепится как следует.

Женевьева упрямо закусила губу и снова наживила крючок. Ей очень не хотелось выглядеть беспомощной и неумелой в глазах Рурка. Прошло три недели, как она жила на ферме, и девушке не терпелось показать, что у нее что-то получается.

Женевьева опять забросила удочку, исподтишка взглянув на Рурка. Это был первоклассный бросок. Леску натянуло течением, и Женевьева буквально впилась глазами в поплавок, мечтая, чтобы скорее клюнуло. Река просто кишела рыбой, и через несколько секунд девушка почувствовала, что на крючке что-то есть. Она немедленно потянула удочку на себя. Однако Рурк тут же остановил ее. Встав сзади, он обнял Женевьеву и крепко сжал удочку, накрыв руки девушки своими.

– Немного терпения, – прошептал ей Рурк на ухо. – Этого нельзя упустить.

Теперь они вместе наблюдали, как рыба водит леску. Вдруг Рурк рванул улочку наверх. В воздухе тут же сверкнули плавники, мелькнуло желтоватое брюхо рыбы.

– Хороший окунь, Дженни, – засмеялся Рурк. – Теперь не спеши. Ну, тащи, девочка.

Его руки были крепкими и уверенными, весь он пропах потом и дымом… Отгоняя чувство нереальности происходящего, Женевьева помогла Рурку вытащить рыбу на берег. Крупный окунь забился в траве возле их ног.

Рурк слегка сжал плечи девушки, прежде чем отпустить ее.

– Вот видишь, Дженни, это очень легко. Завтра я покажу тебе, как ловить неводом.

Женевьева отвернулась, чтобы скрыть вдруг проступивший на щеках румянец.

– Ты останешься на ужин? Я не мастер ловить рыбу, но я умею ее готовить.

Рурк поблагодарил ее за приглашение, но отказался.

– Я должен идти домой, к Пруденс.

– Как она? – быстро спросила Женевьева, чувствуя себя виноватой: наедине с мужем своей подруги ее всегда охватывало какое-то странное, незнакомое и, наверное, запретное волнение.

– Хорошо, – ответил Рурк, чистя рыбу тонким ножом. – Кстати, она часто спрашивает о тебе. Почему ты не заходишь к нам? Дом довольно большой, ты можешь остаться ночевать.

Женевьева отрицательно покачала головой:

– Не могу. Здесь еще слишком много работы.

Ее взгляд невольно обратился на маленький огород. Там еще не было ничего съедобного, но Женевьева тщательно обрабатывала землю, надеясь, что скоро у нее вырастет и репа, и лук, и картошка.

– Ты очень много работаешь, – снова заговорил Рурк. – Каждый раз, когда я прихожу, ты что-то делаешь.

– Я люблю работу. Кроме того, первый раз в жизни я работаю на себя, делаю что-то для себя самой. Мне это очень нравится.

Гость понимающе кивнул, но тут же спросил:

– Только какой во всем этом интерес, если не с кем разделить и сам труд, и его плоды?

Женевьева быстро взяла рыбу у него из рук:

– Тебе пора идти к Пруденс.

Женевьева устало прикрыла глаза от солнца, уже клонившегося к закату, затем посмотрела на аккуратные, свежепрополотые грядки. Плодородная красно-коричневая почва обещала дать хороший урожай овощей, и девушка подумала о том, как это все-таки замечательно – вырастить что-то своими руками. Она взглянула на два одинаковых холма за домом. Почва там тоже плодородная. Лютер утверждал, что там можно получить два урожая табака в год. Но одной женщине столько земли не обработать. Уже не в первый раз Женевьева задумалась, как бы взяться за эти холмы, но пока для этого не было ни времени, ни денег.

Девушка тяжело вздохнула. Сидевший рядом кот ответил мурлыканьем, потянулся и лениво взглянул на хозяйку. Рурк принес этого кота неделю назад, сказав, что животное составит ей хорошую компанию. Однако все сложилось иначе. Зверь думал только о том, как бы погреться на солнышке да изредка поймать птичку или полевую мышь.

– Уже вечер, котик, – проговорила Женевьева. – Я была уверена, что сегодня покончу с прополкой, но, похоже, что здесь еще, по крайней мере, на день работы.

Кот замурлыкал и потянулся, вцепившись когтями в землю.

– А тебе до этого и дела нет, – улыбнулась Женевьева, наклонилась и выдернула последний сорняк.

По дороге к дому она остановилась, чтобы набрать в фартук дикой малины, которая росла прямо во дворе. Кот бесшумно шествовал за девушкой.

Войдя в дом, Женевьева поворошила угли в очаге. После этого уже в лиловых сумерках, окруженные звуками вечернего леса, они с котом принялись за ужин. Девушка старалась не думать о рыбе, которую ела, пытаясь убедить себя, что должна быть благодарна реке за изобилие. Но, Боже, как же ей надоели и запах, и вкус рыбы!

Женевьева пододвинула тарелку коту, уступив ему свою порцию, а сама положила в очаг несколько поленьев и фартуком раздула огонь. Было уже темно, но ложиться спать еще не хотелось. Девушка взяла книгу и принялась листать ее, отыскивая страницу, на которой остановилась.

Книгами Женевьеву снабжал Лютер Квейд. Заметив интерес соседки к чтению, он принес как-то несколько пособий по земледелию. Иногда Лютер являлся с только что освежеванным кроликом или угощал вяленой олениной, приготовленной его женой-индианкой.

Женевьева с нетерпением ожидала этих редких визитов. При всей своей неразговорчивости Лютер все-таки приносил вести из города и всегда давал массу полезных советов.

Женевьева подняла взгляд к своим полям, уже освещенным полной луной. Ее мысли постоянно возвращались к этим двум большим, мягко закругленным холмам. В коричневой, напоминающей рубчатый плис, земле было заложено огромное богатство.

Девушка еще долго смотрела на поля. Все это теперь принадлежало ей, и что делать с этим богатством, предстояло решать тоже ей. Медленно, как луна выплывает из-за облаков, на лице Женевьевы появилась улыбка.