ГЛАВА 10. СУМАСШЕДШИЙ ДЕНЬ

Сквозь сон Ирина ощущала чье-то присутствие. Кто-то сидел рядом и терпеливо ожидал, когда она проснется. Просыпаться не хотелось. Совсем. Сон накатывал волнами словно море — от глубокого погружения до легкого полета у поверхности. Сознание плыло, не желая обретать ясность.

… Она раскрыла глаза, наконец-то приходя в себя полностью. Потянулась, сгоняя последние остатки дремоты. И замерла, в испуге обнаружив рядом со своим ложем Алаверноша. Садовник сидел, поджав ноги, на чем-то вроде пушистого пуфика и улыбался. Он сложил руки уже знакомым Ирине жестом приветствия. Та в ответ натянула тонкое одеяло до самого подбородка: она вдруг поняла, что совершенно раздета.

Алавернош жестом указал ей на второй "пуфик", где лежали Иринины вещи, вычщенные и аккуратно сложенные. Затем поднялся и вышел. Ирина торопливо села, убедилась, что в комнате никого нету, и начала лихорадочно одеваться, старательно припоминая вчерашний вечер.

Она помнила как заблудилась в парке, как изгваздалась в грязи с ног до головы в той дыре, куда угодила вместе с Фарго. Помнила, как их нашел Алавернош. Помнила, как разомлела в тепле и уснула без памяти на этом вот самом диванчике. Но как и с чьей помощью она отмылась, Ирина не помнила вообще!

Вывод напрашивался очень неприятный.

Покрывало внезапно поднялось вверх и зависло, подрагивая, над диваном. Приглядевшись, Ирина обнаружила прозрачный, толщиной в палец, гибкий шнур, уходящий куда-то за спинку дивана. Детальное обследование показало, что это и не диван вовсе, а — растение. Дерево. Очень специфичное, но все-таки дерево. У него был ствол, вросший прямиком в пол, пол, кстати, тоже был деревянным. Некоторое подобие листьев, — широкие полотнища нежно-салатного цвета, исполняющие роль прикроватных ковриков. Собственно ложе, покрытое мягким ворсом, которое больше всего напоминало сухой плод. Или своеобразный цветок.

Оглядевшись, Ирина заметила еще два таких же диванных деревца. Над одним висел неподвижно лист одеяла. Второе явно еще не дозрело — слишком мелкое ложе, плотно обернутое одеяльным листом, заметный рябой рисунок на приподнятых нижних листьях…

Ирина прошлась по комнате, погладила ладонью теплую стену. Дерево. А комната — дупло. Даже одно-единственное окно, — огромное, во всю стену, — имело неправильную форму, очертаниями своими напоминая именно отверстие гигантского дупла. Безумие! Поселиться в дупле гигантского дерева…

Дерево, облюбованное Алаверношем для жилья, выросло, кстати, на высоком холме, и потому из "окна" открывался великолепный вид на большое озеро. Ветра не было, и поверхность озера ощутимо зеркалила, отражая небо с редкими перьями облаков и город, стоявший на другом берегу. Оттуда неспешно всплывало маленькое синее солнце. Туманная дымка, пронизанная сиренево-синим утренним светом, разделяла воду и город, придавая зданиям нереальный вид.

Ирина вздрогнула, внезапно увидев Алаверноша. Садовник бесшумно нарисовался рядом с поистине кошачьей грацией. Когда только успел!

Он привел с собой небольшой поднос, непринужденно парящий в воздухе на уровне руки. На подносе стояла небольшая чашечка, источавшая неповторимый кофейный аромат. Алавернош жестом показал Ирине что угощает.

— Спасибо, — смущенно поблагодарила она.

Кофе оказался великолепным! Ирина вообще не помнила, когда ей доводилось пробовать такой замечательный кофе. Она смаковала волшебный напиток, потихоньку рассматривая Алаверноша. Его молчание, как это ни странно, совсем не действовало на нервы, наоборот, лишним стал бы какой-нибудь вежливо-пустой разговор о погоде. Еще у него была замечательная улыбка, добрая такая, искренняя. Именно поэтому Ирина могла смотреть в его нечеловеческое кошачье лицо без привычной в таких случаях оторопи. Впрочем, некая неловкость все-таки присутствовала. В самом деле, пьешь чужой кофе в чужом доме у совершенно незнакомого человека… А у него, очень даже может быть, есть и другие дела, поважнее.

Ирина поставила чашечку на поднос. Тихо сказала:

— Я пойду?

Алавернош жестом указал в окно: смотри, мол. Ирина послушно посмотрела.

За окном происходило что-то непонятное. Небо темнело, обретая насыщенный фиолетовый цвет. Пейзаж выцветал, обретая тональность холодной серой стали. "Затмение! — догадалась Ирина. — Покусай меня сайфлоп, самое настоящее солнечное затмение!"

Корректор зрения позволял смотреть прямо в центр астрономического шоу. Вот солнце обратилось в ослепительно сверкающий синий серпик, вот серпик разбился на отдельные фрагменты слепящего белого света… Вскоре на месте солнца повис черный пятак. Вспыхнула жемчужным великолепием корона… Ирина окаменела, позабыв даже дышать. Она никогда в жизни не видала еще полного солнечного затмения. Частичное — несколько раз, в закопченное стеклышко. Полное — только в записи, из интернета… А тут, веником убиться, вживую, своими собственными глазами!

И опять возникла сверкающая бусина солнечного света. Она быстро расширялась, вновь превращаясь в серпик… серп…половину… Корректор зрения оберегал глаза, смягчая излучение, иначе Ирина давным-давно бы уже необратимо ослепла.

День давно уже вернул себе все права, а Ирина все еще никак не могла придти в себя от пережитого. Вначале она хотела поблагодарить Алаверноша. Потом поняла, что слова — лишние. Что любое слово, произнесенное вслух, прозвучит фальшиво…

Алавернош изъявил желание проводить ее. Чему Ирина была только рада: ей совсем не улыбалось заблудиться снова. Он провел ее через анфиладу комнат (оставалось только удивляться приличной вместимости дупла-жилища). Но снаружи Ирину поджидал очередной сюрприз. Дерево, облюбованное садовником для проживания, не само выросло, его вырастили, с любовью и заботой, на обширной поляне. И сказать, что вокруг было красиво, значит, не скачать ничего. Не просто красиво — великолепно! Без излишеств и яркой наляпистости, просто, со вкусом, с тем неповторимым стилем, который отличает подлинное мастерство от подражания, пусть даже талантливого. Мостики через небольшие прудики, (на воде лежали толстые мясистые лисья каких-то растений, которые пока не цвели, видать, был еще не сезон), лавочки-тумбы вдоль дорожки, цветы… Море цветов! Сложнейший коктейль ароматов, но без удушающей приторности. Ирина, пожалуй, затруднилась бы обозначить словами запахи этого удивительного места. Что-то прозрачное, легкое, с едва уловимой кисловатой горчинкой… абсолютно незнакомое, но невыносимо приятное…

Узкая деревянная лесенка уводила вниз, к еще одной площадке, а оттуда — спускалась к озеру, к тропинке-мостику, который шел вдоль берега, над самой водой. Ирина обернулась и увидела немыслимое — совсем уж гигантское, уму непостижимое дерево, — площадка на которой стоял, точнее, рос, (иначе и не скажешь), дом Алаверноша, приходилась этому дереву одним из листьев…

Только теперь Ирина осознала в полной мере, что такое роскошь в понимании Оль-Лейран!

Надо думать, подобные апартаменты могли позволить себе очень и очень немногие.

Тропинка повернула к лесу, и вскоре над головою сомкнулись могучие кроны. Ирина начала узнавать места, по которым вчера бродила. Но запомнить дорогу было невозможно: тропинка петляла, переплеталась с другими такими же, ныряла под деревянные мостики, шла по мостикам сама…

Вот и игровые площадки Детского Центра. И злющая Раласву Ди-Тонкэ впридачу. Ирина с запоздалым ужасом сообразила, что, во-первых, на работу опоздала и, если судить по лицу заведующей, опоздала порядочно. А во-вторых, не знает толком, который, собственно, сейчас час. Алавернош жестами объяснился с заведующей прежде, чем та успела открыть рот. Потом кивнул Ирине, прощаясь. И пошел себе прочь. Не оглядываясь.

Ирина против воли съежилась, ожидая бури. Ну в самом деле, что она могла сказать в свое оправдание? "Извините, я заблудилась, не смогла отыскать обратную дорогу, замерзла, как собака прежде, чем меня отыскали и спасли, проспала, а потом еще на затмение засмотрелась…" Крайне слабый аргумент, да.

— В рабочее время, — тихо, но с яростной язвительностью выговорила Раласву сэлиданум, — полагается, вообще-то, не с мужчинами прохлаждаться, а работать. Ступайте на свое место. И чтоб это мне в последний раз было!

Ирина поспешила убраться долой с начальственных глаз. И только потом, оказавшись на порядочном удалении от госпожи Ди-Тонкэ, она сообразила, в чем именно ее заподозрили! Она аж остановилась от возмущения. Но госпожа сэлиданум уже выпала из пределов видимости. И слава Богу. Тут начни только оправдываться, как обвинитель окончательно убедится в обратном. Потому что раз оправдываешься, значит, уже виноват…

— Тьфу! — плюнула Ирина с досады. — Придет же в голову такое…

При всем уважении к Алаверношу Ирина совершенно не могла представить себя его любовницей. Глупость такая, что и говорить нечего.

На детской площадке ее поджидала очередная неприятность. Малыши, как всегда, бегали и визжали во весь голос. Но один бутуз учудил: влез на дерево, — когда успел только! И верещал теперь оттуда не своим голосом. Причем верещал вовсе не от испуга, а от дикого восторга, слезать не собирался и явно наслаждался всеобщим вниманием к своей персоне. Другие дети, завидуя, пытались повторить подвиг.

Пока воспитатели суетились (кто-то уговаривал не баловаться, кто-то полез следом, намереваясь ухватить шалуна за шкирку), мальчишка допрыгался. Ветка — кр-р-рак! — обломилась, и бесенок полетел вниз, очень неудачно шлепнувшись на спину.

Ирина оказалась рядом едва ли не первой. Она перепугалась до полусмерти, больше всего ей хотелось хлопнуться сейчас без сознания и никогда больше в себя не приходить. Но это почему-то вовсе не помешало ей начать командовать, причем командовать достаточно жестко; какая-то часть разума, воспринимавшая ситуацию со стороны, не уставала удивляться — неужели это я?

С того момента, как упал мальчик, до прибытия медицинского болида прошло, наверное, не больше минуты; скорая медпомощь в этом мире действительно была скорой

— Так, я с ним, — сказала Ирина. — Мальюм, останетесь вместо меня. Долoжите заведующей.

— Лучше я повешусь, — меланхолично выговорил чернокожий воспитатель.

Ирина посмотрела на него, старательно копируя убийственный взгляд Раласву Ди-Тонкэ. У нее получилось неплохо: Мальюм отвел глаза, бормоча себе под нос:- Да я что… Я ничего… Я так… Сказали — доложить, такдоложу… Чего там…

В реанимационный блок Ирину не пустили. Она ходила по коридорчику, отчаянно нервничая. Покалечился мальчишка серьезно, чего там. На всю жизнь теперь инвалидность. Сломанная спина, это вам не шутки. Не дай Бог, вообще не выживет.

Наконец двери разошлись, выпуская врачей. Ирина сразу к ним:

— Ну, что? Как дела?

Один из них, молодой чернокожий парень, улыбнулся и сказал:

— Все в порядке. Суток через пять заберете…

— Так быстро? — спросила Ирина.

— Не волнуйтесь, говорю вам. Будет ваш мальчишка еще здоровее прежнего. Только уж следите за ним получше, ладно? Чтобы к нам больше не попадал.

— Спа-сибо, — выдохнула Ирина, испытывая вдруг страшное бессилие.

В самом деле. Здешняя медицина — это вам не российские районные поликлиники. Что там зарастить сломанную спину? Пять дней и порядок… Ерунда…

— А… последствия? — спросила Ирина. — Как… дальше?

— Да не переживайте вы так, мамаша! — рассмеялся доктор. — Вылечим! Не таких на ноги поднимали…

— А можно мне его увидеть?

— Это ни к чему. Мальчик спит и будет спать двое суток. Вот на третий день и приходите. Все, все, мамаша, ступайте!

Ирина вдруг обратила внимание на нагрудную табличку — там на всех четырех языках Анэйвалы были написаны имя и должность врача. "Совсем как у нас…" Имя молодого хирурга было очень знакомым: Харгам Тонкэрим. Ирина долго думала, где и когда уже слышала это имя, но придумать так ничего и не смогла.

Удивило полное отсутствие всяких формальностей. Никто ничего не спрашивал. Никаких документов, полисов, денег, взяток. Ребенка просто взялись лечить — безо всяких оговорок! Хотя, надо думать, лечение было не из дешевых…

Ирина вернулась на работу, невольно продолжая обдумывать личность врача. Харгам Тонкэрим… "Да где же я слышала это имя?" День не принес больше никаких сюрпризов, и слава Богу. Под конец смены ее вызвала к себе Раласву Ди-Тонкэ.

В кабинете заведующей мало что изменилось: все те же адские подушки вместо стульев. Госпожа сэлиданум велела объясниться по поводу утреннего происшествия. Ирина добросовестно пересказала все случившееся. Раласву молча слушала, параллельно разглядывая свой голографический монитор. Ирина не обманывалась внешней рассеянностью начальства; заведующая умела работать в многозадачном режиме, одновременно занимаясь несколькими делами сразу. Причем не упуская ни единой подробности по всем проблемам, вместе взятым. Стоило Ирине чуть задержать паузу, как заведующая тут же предлагала продолжать дальше. "Ну, компьютер прямо, а не человек, — думала Ирина. — Ох, ты ж черт!" Харгам Тонкэрим! Так звали мужа Раласву сэлиданум, Ирина вспомнила! В то утро, когда госпожа Ди-Тонкэ ругалась с дочерью, именно это имя звучало в разговоре.

Но тот врач все-таки был слишком молод. Мальчишка почти. "Ну какой из него муж для нашей заведующей? — думала Ирина. — Может быть, сын? Или другой какой родственник? Кого-кого, а родичей тут у всех хватает."

— Заснули? — ядовито поинтересовалась сэлиданум.

— Н-нет, — спохватилась Ирина, стараясь как можно незаметнее пошевелить отекающей ногой. — Простите…

— Все у вас?

— Да…

— В таком случае благодарю. Свободны.

Ирина настолько не ожидала такого окончания разговора, что не сразу обрела дар речи. А где же разнос? Где санкции? Обещание наказать, да так, чтобы небо с копеечную монетку показалось?

— Простите, — нерешительно сказала Ирина, — может быть, вам нужна объяснительная?

— Что? — не поворачивая головы спросила сэлиданум.

— Ну… письменный отчет о случившемся, — пояснила Ирина, чувствуя себя последней дурой.

— Зачем?

— Ну-у… — и тут вдруг ее окатило злостью — на саму себя, прежде всего, (надо же быть такой мямлистой тюхой!) — А вдруг я сказала вам неправду?

Заведующая наконец-то оторвалась от своего монитора и взглянула на Ирину:

— А вы действительно сказали неправду? — с нехорошим любопытством поинтересовалась она.

— Н-нет… — стушевалась Ирина.

— Хорошо. Настоятельно не рекомендую вам говорить неправду кому бы то ни было. Можете поинтересоваться у своего опекуна, почему. Все, ступайте. У меня нет больше времени с вами беседовать.

Ирина поспешила покинуть кабинет начальства. "Дернуло ж меня за язык! — думала она с досадой. — Кто она и кто я, понимать же надо…"

Рабочая смена закончилась, и Ирина могла потратить остаток дня на что угодно, по своему усмотрению. Домой идти не хотелось, и она пошла в парк побродить. Впрочем, память о вчерашних приключениях еще жила и здравствовала, поэтому Ирина старалась не упускать из виду здания Детского Центра. Заблудиться во второй раз ей совсем не улыбалось.

Странное настроение охватило ее. Чужой мир давно стал привычным — уже не удивляли серебряная листва и черные цветы, кошачьи лица прохожих-Оль-Лейран, белые здания, бесшумные улицы-сады… Память о Земле постепенно размывалась, утрачивая краски. И это даже не пугало. Почти не пугало… Ирина подумала, что когда и если вернется домой, то же самое случится с памятью и об этом мире.

Домой… Дом — по-прежнему был в Ставрополе, рядом с Игорьком и Рустамом. Но "дом" появился и здесь. Небольшая квартирка, под завязку набитая одиночеством. Тот врач, Харгам Тонкэрим, назвал Ирину мамашей. Похоже, он всерьез принял ее за мать чернокожего мальчика. Смешанные браки здесь никого не удивляли.

Может быть, родить ребенка? Для себя? Ирина аж остановилась, обдумывая эту мысль. Ведь совсем необязательно искать любовника на пару ночей, необходимых для зачатия. В этом супер-технологичном мире искусственное оплодотворение не должно быть такой уж большой проблемой.

Ну да. Родишь. А потом — ведь когда-нибудь же это потом наступит! — вернешься домой. И что скажем Рустам при виде чужого мальчишки? "Дорогой, меня похитили космические бандиты, но меня спасли и я долго жила в одном из галактических миров, мне стало скучно и со скуки родила, вот мой малыш, прошу любить и жаловать…". Ирина рассмеялась нервным смехом. Хороша картинка, ничего не скажешь. Аккурат для постояльца психбольницы.

А не дай Бог, всерьез воспримут и проведут генетический анализ малыша, вот будет тогда вообще красота. Как в американской голливудщине. Злые спецслужбы, агенты Молдеры и прочая в том же духе… Полный, так сказать, комплект счастья.

Вечера были здесь долгими. То ли лето на планете никогда не кончалось. То ли было оно слишком долгим. Ирина давно уже жила здесь, по ее собственным ощущениям — не меньше года, но лето заканчиваться не собиралось. Умеренно теплая погода, светлые вечера… Хорошо это или плохо, трудно сказать. Когда погода изо дня в день практически не меняется, перестаешь ее замечать. А хорошо было бы встретить зиму — настоящую, с морозом, снегом, ветром. И новогодним карнавалом… "Да, помечтай, помечтай, — ехидно усмехнулась Ирина сама себе. — Помогает, говорят…"

Ирина присела на лавочку, вытянула уставшие ноги. Ничего не хотелось. Идти в свой так называемый "дом" — в особенности. Но посидеть в тишине и покое не удалось.

— Можно? — на другой край лавочки плюхнулась, не дожидаясь разрешения, чернокожая девица в нарочно обтрепанной, можно сказать даже, оборванной одежке (Ирине сразу вспомнились легендарные хиппи с панками). Ого, здесь тоже такие водятся. Да здравствует культура всех времен и народов!

— Да сидите, чего вы, — пьяно хихикнула девица. — Или брезгуете?

Дура какая-то. Под кайфом. Господи, ну нигде от них покою нету.

Собственно, не Иринино дело. Нравится человеку глушить свои мозги отравой — на здоровье. Но что-то цепляло, не давало равнодушно развернуться и уйти восвояси. Во-первых, здесьИрина еще не встречала настолько неадекватных товарищей. Во-вторых, девушка казалась смутно знакомой. Что-то в лице, в голосе…

— Кмеле!

— Ну я, — отозвалась она, хихикая. — Ну и чего с того?

— Что с тобой? — Ирина села обратно. — Что случилось?

Будь дело на Земле, Ирина решила бы, что девушка накачалась дешевым пивом пополам с водкой. Но дело происходило не на Земле, и от Кмеле несло не водочным перегаром, а каким-то сложно-цветочным ароматом, вполне приятным, между прочим.

— Да достали они меня все, — со страшной тоской выговорила Кмеле, сгорбившись на лавочке. — Все они. Достали. Слышите, вы?! — заорала она вдруг во весь голос. — Достали вы меня, достали! Ненавижу!!!

— Тише ты, успокойся, — шикнула на нее Ирина. — Чего орешь? Люди смотрят!

— Плевать! — с ненавистью выдохнула Кмеле, пряча лицо в ладонях.

Ясно как день — девочка пьяна в стельку. Ситуация. И что с нею делать? Врачей вызывать, полицию? Маму с ремнем?

Прохожие между тем проявили потрясающую деликатность. Дорожка как-то ненавязчиво опустела, поредели и соседние тропки. Ну и правильно. Кому нужны чужие проблемы?

Кмеле порылась в карманах, вытащила тонкую длинную трубку. Отломила кончик — цветочный аромат усилился, стал тошнотворно-приторным. Наркотик, не иначе.

— Хочешь? — она ткнула трубкой едва ли не в нос Ирине. Та инстинктивно отпрянула:

— Не надо!

— А, как знаешь! — Кмеле сунула трубочку в рот и блаженно прикрыла глаза.

— Выбросила бы ты, — осуждающе сказала Ирина.

От запаха начала кружиться голова, заныло в груди. Проклятье, да что же делать?

Кмеле икнула и буркнула что-то непонятное. Выматерилась, надо думать. А потом вдруг вздернулась и заорала пуще прежнего:

— Все равно я с ним буду! Слышите, вы, все?!! И спать с ним буду и трахаться тоже буду, провалиться вам всем в даргову задницу! Да хоть прямо счас! Подавитесь вы все своими моралями!

— Кмеле!

— Да пошла ты! — она толкнула Ирину с такой силой, что та упала с лавочки. Потом Кмеле вскочила и пошла по дорожке, продолжая орать диким голосом разные матюги на всех языках Анэйвалы. Прохожие торопливо шарахались от нее.

— Вот черт бы ее побрал, — в сердцах выразилась Ирина, осторожно перенося вес на пострадавшую ногу. — Малолетка придурочная… У-у-у! — ногу проткнуло болью — хороший подвывих, не иначе.

Ирина перебралась на лавочку, пытаясь рассмотреть пострадавшую конечность. Неловко повернувшись, она задела наркотическую палочку, брошенную Кмеле, и эта палочка переломилась с противным хрустом. Цветочный аромат усилился, стал нестерпимым. Закружилась голова — как при наркозе, с только разницей, что сознание, охваченное пьяным весельем, угасло не до конца.

Что было дальше, Ирина воспринимала смутно. Кто-то куда-то тянул ее… или она шла сама? Или летела на белом облаке, и было так хорошо, так счастливо… как в далеком-предалеком детстве, когда летаешь во сне и не хочешь просыпаться… никогда…

В какой-то момент сознание немного прояснилось. Но толку с того — тело совершенно не ощущалось, как и не было его. Над ухом гремели чьи-то голоса. Что-то случилось со слухом, и каждое слово буквально взрывало мозг даже не болью, а чем-то отвратительно гадостным. Ирина попыталась вновь потерять сознание, и у нее ничего не вышло. Оставалось только умереть, потому что иначе отделаться от муторного помрачения рассудка было нельзя.

Голоса чуть стихли, уже можно было разобрать слова. Кто-то с кем-то ругался на языке Оль-Лейран. Часто повторялось неприятное слово "брэльш". А что это такое, поди пойми. Ирина хотела открыть глаза, и не смогла. Зато до ее наконец-то понимания достиг смысл разговора

— Да пошел ты в задницу, лейтан! — голос казался знакомым, но опознать его Ирина не смогла. — Я хочу знать, что происходит, и я узнаю! Не путайся под ногами, я сказал!

Ирина подумала, что тоже не прочь узнать, в чем дело. Кто эти люди и что с ее головой приключилось. Впрочем, что-то в памяти крутилось… что-то странное… смутное…

— Пошел ты в жопу еще раз! — голос обозлился капитально. — Надоел…

Внезапно Ирина вспомнила все. Прогулку в парке и Кмеле, свой сумбурный разговор с чернокожей девчонкой, ароматическую палочку… Вспышка памяти обожгла муторной болью, желудок подскочил и попросился наружу. Ирину скрутило жгутом в приступе жестоких спазмов…

"Все! — обреченно подумала она. — Все, умираю. Сейчас умру. Вот прямо сейчас…"

Но умереть не получилось. Ирина лежала, хватая ртом воздух, словно пойманная рыбешка. Ей по-прежнему было очень плохо, по-прежнему хотелось умереть и не жить, но уровень поганости состояния заметно снизился. Она даже сумела на несколько секунд раскрыть глаза, чтобы взглянуть на своих мучителей.

Она увидела Клаверэля барлага — ну, точно он, в своем излюбленном черном костюме, вооруженный и злой. Барлаг ссорился с Алаверношем — садовника Ирина узнала по характерным жестам, которыми тот объяснялся с барлагом.

— Девчонку мы ищем и скоро найдем, — заявил Клаверэль барлаг. — Лейтан, иди ты к даргу под хвост, ты у меня вообще скоро допросишься, выкину с планеты без права возврата! А девчонку найдем, будьте уверены.

Он развернулся и ушел.

— Дарговы спецслужбы, — недовольно проворчал чей-то совсем уж незнакомый голос. — Вечно у них проблемы с совестью…

— Что… со мной? — прошептала Ирина, говорить было невероятно трудно, язык словно в дерево превратился.

— Да вы лежите, лежите. Вам сейчас шевелиться противопоказано. И говорить тоже. И вообще…

Алавернош жестами спросил что-то, Ирина не поняла что. Она ведь совершенно не знала языка жестов. Впрочем, и вопрос относился не к ней.

— Да, конечно. Давайте сюда… Вот как, ограничение в правах? — удивился доктор, рассматривая персонкод Ирины, по старой привычке она носила все свои документы в сумочке, эта сумочка была с нею в парке… наверное, Алавернош и подобрал ее, больше некому. — Так-так… и кто же опекун? Фью! — он присвистнул совсем по-мальчишески. — Ну, мальчику конец! — (на самом деле, доктор выразился куда грубее!). — Госпожа Клаеммеларасвейшнь сожрет его на завтрак и косточек не оставит. Не знал, что она вернулась к прежней практике.

Ирина наконец-то сумела повернуть голову, — чтобы посмотреть на врача. Чернокожий пожилой мужчина… сине-золотые длинные кудри… застарелый лиловый шрам через всю щеку… взгляд, ироничный, насмешливый. Что-то неуловимо знакомое в лице, в манере разговора… и все же Ирина была уверена, что видит этого человека первый раз в жизни.

— Лежите, — сказал ей врач. — Официальную жалобу я сам составлю.

— А что… что такое…

— Отравление брэльшем плюс воздействие ментосканера, — устало пояснил врач. — Я же и говорю — совести у нашего барлага ни на грош. Нельзя сканировать память, если человек находится в наркотическом опьянении! Да еще и без согласия больного. Да еще если имеется ограничение в правах по психологическому профилю!

Алавернош спросил что-то жестами. А Ирина вдруг обратила внимание на табличку с информацией, висевшую на груди доктора. Врач общей практики… Харгам Тонкэрим… Ирина поняла наконец, почему его лицо показалось таким знакомым. Тот хирург, который принимал у нее упавшего мальчика… тоже Харгам и тоже Тонкэрим… только молодой… сын, наверное. И никак иначе. А этот Харгам наверняка и есть супруг заведующей. Но тогда получается, что…

— Нет, госпитализация не требуется, кризис уже прошел. Направление на обследование я оформлю — через два дня надо будет придти к нам в диагностический центр. Ну, а теперь вашей супруге только хорошенько выспаться… полный покой и никаких волнений…

— Простите, — с трудом выговорила Ирина. — Но мы не супруги. Мы просто… знакомы.

— Извините, не знал, — в голосе доктора никакого раскаяния слышно не было.

— Подождите! — воскликнула Ирина — в памяти вновь мелькнула картинка: лавочка и совершенно пьяная чернокожая девочка.

— Ну?

— Ваша дочь… Кмеле… это у нее… это ее Клаверэль барлаг сейчас ищет!

— Спасибо, — сдержанно кивнул врач.

Он коротко кивнул Алаверношу и поспешил уйти.

Ирина бессильно опустила голову. Сознание снова туманилось, уплывало в безвременье. Ментафорсер. Судя по названию, эта дрянь, наоборот, должна подстегивать все мыслительные процессы. Но у Ирины получалось все наоборот. Эти самые процессы замедлялись и тухли. Надо будет расспросить подробнее… И было еще что-то… что цепляло, не давало окончательно раствориться в тумане… вот оно… вашей супруге только выспаться…

— По-моему, он… мне… не поверил…

Алавернош ответил жестом, потом вспомнил, что Ирина не понимает. Достал свой приборчик, написал на голографическом экране:

— Забавно.

Ничего забавного, если вдуматься. Но Ирине было уже все равно.

Она заснула.

Ирина проснулась в знакомой уже комнате с диванными деревьями. На миг ей показалось, будто время сместилось на день в прошлое, — слишком живой еще была память о черном озере и чудесном голосе Фарго, поющем земную песню. Yesterday. Да.

Ирина спустила ноги, села. Обхватила голову руками. Голова болела, сильно, на пределе терпимого. Очень хотелось пить, язык просто присох к небу, горло слиплось. Но еще больше хотелось упасть обратно и лежать, лежать без движения, ни о чем не думая, ничего не вспоминая. Сумасшедший день. Начиная со вчерашнего приключения на пару с Фарго — сумасшедшие сутки. Кино безумного режиссера.

Кто-то тронул Ирину за плечо. Алавернош. Он принес ей стакан — если тонкостенное, фигурное чудо искусства можно было назвать стаканом — тягучего зеленовато-золотистого соку.

— Спасибо, — поблагодарила Ирина.

Сок был в меру кисленьким, приятным на вкус. А сам стакан оказался деревянным. Наверное, тоже вырос на каком-нибудь кустике. С Алаверноша станется. Если уж постель и одеяло можно вырастить, как обыкновенное дерево, то что мешает сделать то же самое и с посудой? Интересно, а туалетная бумага в этом доме тоже выращивается? Ирина представила себе куст со специфичными рулончиками вместо ягод, и фыркнула в стакан, едва не поперхнувшись соком. А что? При таком контроле над несчастной флорой, еще и не то можно вырастить. Унитаз, например. Канализационные трубы. Еще что-нибудь, на что фантазии хватит. Ирина не выдержала, захихикала. Уж слишком живо нарисовало ей воображение картинку.

Алавернош озабоченно заглянул ей в лицо.

— Не… обращайте внимания, — сказала Ирина, вытирая проступившие слезы. — Это сейчас пройдет… у меня бывает.

Алавернош жестом спросил, не принести ли еще соку. Ирина кивнула:

— Да, конечно. Спасибо…

Второй стакан оказался очень кстати. Нервный смех прошел, и вообще, на душе стало как-то спокойнее. Хотя руки еще дрожали противной мелкой дрожью, как у алкоголика при похмельном синдроме.

— Скажите, Алавернош, что такое этот брэльш?

— Дрянь, — коротко написал он на экранчике своего коммуникатора.

— Это я уже поняла… — вздохнула Ирина. — Ну… я пойду, наверное…

Ей вдруг стало невыносимо неловко в обществе садовника. Слова Харгама Тонкэрима не шли из головы — пожилой врач принял их за супругов. Не без причины, надо думать. Ну, и в самом деле, как это со стороны выглядит, а? Вот она сейчас у него в доме, и они вдвоем, никого тут больше нет… и кто его знает, вдруг сейчас еще приставать начнет… что тогда? Вон он какой здоровый, не отобьешься ведь. Мысль о вероятном насилии вызвала странную смесь возбуждения, страха и жгучего стыда; Ирина поспешно затолкала неприличные эмоции как можно глубже. Ноги уносить отсюда надо, вот что. И побыстрее.

— Оставайтесь.

— Нет, — твердо сказала Ирина, вставая. — Нет, извините. Лучше я пойду к себе… Спасибо вам за помощь… и за сок…

— Провожу.

Ирина хотела было вежливо отказаться, но вспомнила хитрую дорожку, поежилась и решила не выделываться. Пусть проводит. Заблудиться в парке снова — увольте.

Какое-то время они шли молча. Сумерки давным-давно угасли, стояла темнота, подсвеченная лишь фонарными цветами. Ирина вдруг споткнулась, и упала бы, если бы ее не поддержали.

— Поздно уже, — написал Алавернош на своем экранчике. — Зря не остались.

Она промолчала. Прикосновение его руки вызвало странное чувство. Мощное глубокое впечатление, почти на уровне инстинкта, резкое и громадное, как сама Вселенная. Словно Ирина давно уже знала этого человека. Всю свою жизнь. С самого рождения. Знала очень хорошо. Но она ведь встретила его тут, на этой чужой планете, впервые! Как такое может быть? Откуда?..

И вдруг ее окатило ужасом внезапного осознания: 'Да черт бы его побрал! Он, наверное, из банды Артудекта! Иначе откуда бы я могла знать его?.. Память о событиях стерта, но остались эмоции, а-дмори леангрош ведь говорил!'

— Что с вами?

— Н-ничего, — промямлила Ирина, ее било нервной морозящей дрожью. — Холодно…

Воздух и впрямь был свежим. Холодный по-осеннему — наверное, здешнее длинное лето все-таки уже подходило к концу. А осень, она везде осень. Всегда начинается с ночной прохлады…

Алавернош молча снял с себя свою куртку или как там это назвать, укутал Ирину, не слушая ее протестов. Она буквально утонула в этой куртке и сразу же стало тепло. Снаружи, не внутри. Если только. Если Алавернош из банды Артудекта… наверное, тогда он очень много знает! И рядом тогда оказался не случайно.

— Скажите, почему вы помогли мне? — спросила Ирина. — Другие-то люди шли мимо. Ни один не обернулся!

— Я с вами знаком.

— А если бы были не знакомы? Тогда что? Прошли бы мимо?

— Нет.

— А почему другие шли мимо?

— Харгам однажды озвучил диагноз. Острая душевная недостаточность. Беда, поразившая добрую часть нынешнего общества. Харгам Тонкэрим — мой друг, — пояснил садовник.

— Друг, а не знал, что я вам не жена, — неожиданно сорвалось с Ирининого языка.

— Любая дружба имеет свои границы. Личная жизнь — один из подобных барьеров. Мы не обсуждаем друг с другом наших женщин.

— Я — не ваша женщина, — резко сказала Ирина.

— Я знаю.

— Вот и хорошо. Я замужем, у меня есть ребенок, и пусть их сейчас нет со мной рядом, это ничего не меняет. У меня нет никаких намерений… встречаться с кем бы то ни было.

Алавернош ничего не ответил. Удобная все-таки штука — немота. Можно молчать по уважительной причине. Ирина ощутила вдруг сильную злость. Привязался… чтоб его…

Они вышли к Детскому Центру. Ирина сняла с себя куртку и протянула ее Алаверношу:

— Спасибо. Здесь уже недалеко. Не замерзну…

— Завтра отдали бы.

— А я хочу сейчас, — Ирина сунула куртку ему в руки и пошла прочь, с трудом борясь с желанием побежать со всех ног.

Закрыв за собой дверь, Ирина упала на диванчик. И расплакалась от пережитого потрясения. Вряд ли она сама понимала истинную причину своих слез. Да и не до всяких пониманий ей сейчас было.

Но если Алавернош как-то связан с Артудектом, у нее появился шанс. Тонкая ниточка надежды.

Надежды, которая обжигала. Лишала сил.

Надежды, справиться с которой в одиночку было невозможно.

А с кем ею поделиться, Ирина не знала.

И это сводило ее с ума.