"Пространство памяти" - читать интересную книгу автора (Махи Маргарет)

Глава восьмая

И снова Джонни проснулся в доме Софи. На этот раз, даже не открывая глаз, он точно знал, где находится. Лежа в грубоватой шерсти одеял, он смотрел на полосатый блейзер, свисавший с уголка каминной полки, на стоявший поодаль плеер, на перекинутые через спинку стула джинсы. Рядом с кроватью на полу лежала "История ангелов", раскрытая на титульном листе с именем Бонни. В это утро Джонни почудилось, что она где-то рядом, таинственная, призрачная, все еще недоступная, в окружении розовых расписок, пропавших сумочек, тополя у реки и Нева Фаулера.

Нев навалился на него с такой силой, что Джонни почувствовал, как сквозь школьный джемперу него на спине отпечатывается грубая кора деревьев. Костлявые колени Нева врезались ему в бедра. Холодящее лезвие ножа коснулось горла. С высоты своего роста Нев как-то странно уставился Джонни в глаза, враждебно, но в то же время и зачарованно. "Если кому проболтаешься, убью", — пригрозил Нев пронзительным голосом.

— Попробуй, — произнес Джонни вслух, лежа в пыльной спальне дома Софи, и широко улыбнулся. Пора вставать и думать о предстоящем дне.

"Та ли ты овца, какой хочет видеть тебя Господь?" — спросил он себя, выбираясь из постели. Разглядывая ржавые пятна высохшей крови на груди рубашки, он понял, что никогда в жизни ему так не хотелось переодеться во все чистое.

Покачав головой, он проследовал в ванную, вычистил новой щеткой зубы и критически изучил себя в зеркале. Один глаз, окруженный густой синевой, выглядел так, словно его подбили в последнюю минуту, на прощание. Остальные синяки приобрели желто-зеленый цвет.

— Где-то там, за радугой... — пропел Джонни в зеркало.

Вид у него был ужасный: мало того, что весь в синяках, так еще и не брит. Но бритвы не было. Не принять ли ванну? А переодеться во что? Он решил подождать, ведь днем он уже наверняка будет дома. Стало не по себе, когда подумал о матери: небось беспокоится, куда это он пропал. Все же он припрятал свою новую зубную щетку, чтобы Софи не нашла ее и не использовала в каких-то своих жутких целях, а потом вышел на площадку и, отворив дверь в гостиную, заглянул в нее. Шторы были задернуты; казалось, что на дворе — раннее утро. На столе распласталось что-то красное, бесформенное. На миг Джонни почудилось, что одна из кошек попала под машину и влезла на стол, чтобы закончить там свои дни. Но потом разглядел, что это была неизвестно откуда взявшаяся сумочка Софи. Джонни растерянно посмотрел на нее и шагнул через порог, но тут услышал какой-то шорох и бормотание на полу на уровне своих колен. Он глянул — и, забыв о чудесном появлении сумочки, вылетел на площадку, захлопнув дверь и прижавшись к стене, словно сыщик в детективном фильме. Кровь бросилась ему в лицо — впервые за много лет. У него даже кожа под волосами покраснела.

За дверью Софи, стоя на карачках и опустив голову, скребла, как собака, пол; на ней не было ничего, кроме шляпки и распустившейся трикотажной рубахи. Увидев ее, Джонни тотчас отвел глаза, но почему-то ему показалось, что за ней волочится длинный и гладкий, как у крысы, хвост.

— Ах ты, Боже мой, Боже мой, — бормотала Софи, — вот напасть-то...

За последние годы Джонни навидался обнаженных женщин в кино, в журналах и на фотографиях, которые в школе передавали из рук в руки. Он даже видел пару живых голых девушек. Он был уверен, что уж его-то женским телом не смутить, но тут понял, что все зависит от возраста женщины. Один взгляд на обнаженный зад Софи — и он возмутился. Он пришел в ярость, словно Софи намеренно сыграла с ним гадкую шутку. Нет уж, это он не обязан терпеть!

Несколькими ступеньками ниже полосатая кошка устремила на него презрительный взгляд, а потом задрала заднюю лапу и принялась вылизывать хвост. Кошка была так спокойна и с такой уверенностью занималась делом, что Джонни устыдился своего смятения. А вдруг Софи упала, мелькнуло у него в голове, и повредила себе что-нибудь? Осторожно приоткрыв дверь, он снова заглянул в гостиную, стараясь не глядеть прямо на Софи. Крысиный хвост оказался шнуром от тостера, который Софи волочила за собой. Теперь она пыталась воткнуть вилку в розетку: криво зажав ее в руке, она с силой тыкала в стену, сердясь, что вилка никак не входит. Казалось, будто она пытается прикончить какого-то маленького, но упорного зверька. "Она ужасно рискует, — испугался Джонни, — в любую минуту ее может ударить током, нужно поскорее вмешаться".

— Софи! — завопил он. (Она подпрыгнула.) — Сию же минуту перестань! Это опасно.

— Но она никак не включается... Эта штука, которая должна меня греть, — жалобно вскричала она.

Прямо за ней стоял обогреватель, но она на него даже не взглянула.

— Это всегда делал Эррол, — прибавила она. — Не знаю, куда он подевался.

— Ты не то включаешь, — сказал Джонни с досадой. Нет, это просто невыносимо! — Эррол умер. Остался один я.

Она его напугала. Собственный голос показался ему самому бесчеловечным, а услыхав собственные слова "Остался один я", он снова почувствовал тревогу. Это была правда — и она ему ужасно не нравилась. Софи протянула к нему руку, чтобы он помог ей подняться с пола. И Джонни не колеблясь взял ее за руку.

Пять лет назад он тоже протянул руку — вскарабкавшись вверх по склону, оставив позади страшный выступ, с которого он увидел тело своей сестры, лежащее внизу среди змеящейся пены. "Они обвинят меня, — думал он в отчаянии, — последние месяцы Дженин вечно меня во всем винила, и родители редко ей возражали". "Не огорчай Дженин", — снова и снова предупреждали они его. Джонни протянул руку Бонни, склонившейся к нему из-за цепи, огораживающей опасное место. "Ах, Джонни! — воскликнула она. — Я думала, ты тоже сорвешься". А немного позже, видя, как он трясется и что-то лопочет, словно испуганная обезьянка, она вдруг вскричала: "Перестань! Перестань!" И, хотя ему было уже четырнадцать, обняла его, как малого ребенка. Он обнаружил, что ее тоже бьет дрожь; ощутил и запомнил тепло ее кожи цвета темного меда и округлость грудей, за набуханием которых втайне следил последние три года (потом ему было немного стыдно, что в такую минуту он это заметил). "Это я виноват? — ужаснулся он. — Они скажут, что я". Она посоветовала: "Не говори им. Скажи, что ты был здесь со мной". Это был последний совет пифии. Через несколько минут она швырнула свой перстень. Змея, свернувшись кольцом, мелькнула и, крутясь, исчезла в заходящих лучах солнца.

Однако на этот раз руку протянула Софи — настал его черед быть спасителем. На свете, конечно, немало протянутых за помощью рук; когда же тебя берут за руку, приходится помогать, как тебе помогали когда-то. Что ж, он поднял Софи с пола. При всей своей худобе она оказалась на диво тяжелой.

— Эррол умер?! — громко повторила она, скорее с удивлением, чем с грустью. — Я рада, что ты мне сказал. Мне нужно знать. Эти люди, что живут рядом... Они мне ничего не говорят.

Но тут же помрачнела и замкнулась.

Она не выпускала его руки — пальцы у нее были невероятно узловатыми. "Может, у нее артрит, — подумал Джонни, — может, ей и сжимать-то их больно". И он с тревогой глянул на ее предплечье, костлявое, худое, не толще круглых блестящих ручонок, которыми порой обвивали его шею двойняшки.

— Знаешь, он был хорошим мужем, — задумчиво проговорила Софи и пристально посмотрела на Джонни, видно пытаясь удержать в памяти ускользающий образ Эррола. — Тебя я никогда не забывала, — словно извиняясь, прибавила она, — но Эррол был прирожденный джентльмен.

— Послушай, Софи, — взмолился Джонни, — надень на себя что-нибудь! Будь прирожденной леди. Ведь ты замерзнешь.

Близость ее старой плоти отталкивала, едва ли не пугала — это был до того естественный инстинкт, что заглушить его Джонни не мог, хотя и стыдился этого чувства. К тому же даже в шляпке, похожей на горшок, и распустившейся рубашке Софи каким-то образом умудрялась выглядеть чуть ли не изящно.

— Пойду найду твою одежду, — сказал Джонни, скидывая блейзер и набрасывая его Софи на плечи.

Зайдя в спальню, он принялся торопливо искать, но вчерашнее ее платье исчезло, как сквозь землю провалилось. Можно было подумать, что в доме Софи, словно в научно-фантастическом романе, возникло некое пространство, какой-то зазор между измерениями, куда рассеянная пожилая леди совала то сумочку, то одежду.

Софи следила за ним с порога, мрачно хмуря свои почти исчезнувшие брови. Ее осуждающий вид действовал Джонни на нервы.

— Знаешь, мне совсем не хочется это делать, — сказал он. — Где твоя одежда?

— Не очень-то приятно, — отозвалась Софи, не отвечая на его вопрос, — когда твои вещи трогают.

— Да не хочу я их трогать! — отрезал Джонни. — Ты посмотри на себя: стоишь раздетая, так ведь и простудиться можно. Я бы своим сестренкам не разрешил так стоять.

— Нет у тебя никаких сестренок, — заявила Софи. — Я все твое семейство знаю.

Ее гардероб был битком набит всякой одеждой — блузками, платьями, какими-то потрепанными жакетами, — при всем желании больше туда ничего не втиснешь.

— Это мои вещи, — заявила Софи. — Тебе ни одна не подойдет. Тут Джонни осенило.

— Послушай-ка! А почему бы тебе не принять ванну? — предложил он. — Ведь это совсем просто, а? А ты в этом, черт возьми, нуждаешься.

Не дожидаясь возражений, он поспешил мимо нее в ванную и отвернул оба крана. Из них с шумом хлынула рыжая от ржавчины вода. Видно, ее не включали очень давно. Джонни мрачно смотрел на воду: постепенно она светлела. Из крана лилась мощная горячая струя — похоже, Эррол в свое время здесь неплохо потрудился. На шкафчике Джонни заметил запыленную банку с солью для ванн и быстро высыпал чуть не четверть в воду. Ржавые подтеки возле кранов исчезли, душистая бирюзовая пена поднялась над пожелтевшей эмалью.

Софи с блейзером на плечах проследовала за Джонни в ванную и посмотрела на пенящуюся воду. Недовольное лицо преобразилось; она зачарованно, чуть ли не с нежностью глядела на бирюзовые пузырьки.

— До чего красиво, правда? — восторженно вскричала она.

— Ныряй, Софи, — сказал Джонни. — Всё в полном твоем распоряжении.

— Могу с тобой поделиться, — предложила Софи и снисходительно улыбнулась.

— Нет, нет, это все твое, — быстро возразил Джонни. — Давай же! Прыгай! А я принесу тебе одежду.

Но Софи опустила пальцы в ванну и заявила, что вода слишком горяча. Джонни проверил и с укором посмотрел на нее.

— Совсем не горячая, — объявил он. — Чуть теплая. Давай же! К чему откладывать?

Но тут же понял, что ее пугает не температура воды, а высокие края ванны. Она не могла в нее забраться, а помочь, кроме него, было некому. Джонни громко, со стоном, вздохнул и, усмехнувшись, сказал вслух:

— Что ж, почему бы и нет? Дальше уж бояться нечего. — И протянул ей руку. — Ну-ка, хозяйка, раз-два-три!

Робко вытянув ступни с выступающими шишками, Софи ступила в ванну, высоко подняв его руку, словно танцевала менуэт. Переступив с ноги на ногу в изумрудной воде, она повернулась и, все так же изящно держа его руку, церемонно произнесла:

— Весьма вам признательна.

Джонни, с улыбкой отведя левую руку в сторону, слегка поклонился ей в ответ.

Опустившись в бирюзовую пену, Софи наконец разжала пальцы, боязливо сжимавшие его руку.

— Вода точь-в-точь как надо! — воскликнула она, плеская водой на свою серую рубашку, всплывавшую вокруг нее.

— Ну-ка! Снимем с кролика шкурку, — сказал Джонни.

Так всегда говорил отец, когда они с Дженин были крошками и раздевались перед камином. Стянув с Софи рубашку, Джонни вдруг ощутил, как его заливает волна теплого чувства к отцу. В последнее время отец, не зная, как выразить свою привязанность к сыну, чаще всего сердился или критиковал его, но когда Джонни был маленьким, отец был таким добрым и всегда умел успокоить. Он любил маленьких детей, а не огромных растерянных сыновей. На шее у Софи висели на тесемке ключи. Джонни осторожно снял их и положил на мыльницу возле раковины.

Вчера он отнес в ванную три куска мыла, но во время своей оживленной деятельности в его отсутствие она их, видно, куда-то прибрала. Поразмыслив минутку, он направился в кухню, где обнаружил один из них на блюдце в холодильнике. Он отнес его Софи вместе с мочалкой и полотенцем, которое показалось ему чище других.

— Помойся как следует! — наказал он ей, словно строгий родитель. — За ушами потри! И во всех других местах!

И на этом удалился.

Выйдя из ванной, он упал в кресло, чувствуя, что хорошо потрудился. Минуты две сидел с закрытыми глазами, не двигаясь. Потом вскочил, раздвинул шторы и снова принялся искать одежду. В спальне его опять охватило желание навести в этом хаосе хоть какой-то порядок. Странно, дома его всегда считали источником беспорядка. Здесь же, напротив, он все раскладывал по местам и знал, где что найти. Он вынес на балкон постель Софи, сначала одеяла и простыни, затем матрас. Разложив матрас на перилах, он увидел на нем мокрое пятно, формой напоминающее Африку. На миг ему почудилось, что оно и размером почти такое же.

Джонни облокотился на перила и строго посмотрел на пятно, но оно не исчезло. В ужасе он схватился за волосы (извечный жест отчаяния!), а потом взглянул на небо, чтобы проверить, какая сегодня погода — раньше у него не было времени ею поинтересоваться. День выдался приятный, но не жаркий. Матрас быстро не высохнет. Подумав, он перевернул матрас, но пятно проступило насквозь, на другой стороне напоминая скорее Южную Америку. "Миграция континентов", — подумал Джонни, с опаской берясь за электрическое одеяло, хотя оно и не было включено. Одеяло оказалось не только мокрым, но и местами протертым. Невидимый разрушитель не пощадил даже постели Софи. Решив наконец, что уличный воздух, пусть и с примесью выхлопных газов, постели не повредит, Джонни оставил ее на балконе и продолжил поиски. Он выбрал полосатую юбку и пеструю блузку, на которой пятна не слишком выделялись. Разыскивая чистое белье, он открыл ящик дубового комода, на котором стояло широкое зеркало, и обнаружил, что он набит какими-то странными вязаными вещами — ночными кофтами, севшими джемперами, крошечными рубашками (как они могли налезть даже на Софи, непонятно!), широкими панталонами с резинками внизу. Выбирая белье почище, Джонни вдруг наткнулся на двадцатидолларовую бумажку. Всего в комоде обнаружилось сто двадцать долларов — часть из них была завязана в носовой платок, запятнанный кровью. Он выпрямился, пропуская банкноты сквозь пальцы. "Я мог бы заплатить себе за то, что помог ей помыться, — мелькнуло в голове, — или просто забрать их. Никто ведь не узнает".

— Софи, — позвал он, пересчитывая деньги. — Как ты там? В порядке? Каждый раз, когда он считал деньги, ему все больше казалось, что они принадлежат скорее ему, чем Софи.

— В порядке, — отозвалась она из ванной. — Я уже совсем чистая.

В конце концов Джонни сунул деньги обратно под мягкие вещи. Особой радости от того, что преодолел искушение, он не испытывал. "Я просто тронулся, — подумал он, подходя к двери в ванную. — Эти деньги лежат здесь без всякого проку". Он забарабанил в дверь ванной.

— Ты в пристойном виде? — А про себя подумал: "Вряд ли, однако надо же как-то предупредить, что он собирается войти".

— Не знаю, — с сомнением протянула она, словно он задал чрезвычайно трудную загадку.

Шагнув в ванную, где сильно пахло душистой солью, Джонни положил одежду на опущенную крышку унитаза и, отвернувшись, помог Софи выбраться из ванны с той же церемонностью, с какой помогал ей залезть в нее.

— Вы очень добры, — поблагодарила Софи.

— Мы бы с тобой в танго хорошо гляделись, — сказал Джонни, набрасывая ей на шею тесемку с ключами и торопливо завертывая в большое мохнатое полотенце.

— Люблю старомодные танцы, — призналась Софи. — Знаешь, Эррол прекрасно танцевал. Он любил фокстрот.

— Не сомневаюсь, — засмеялся Джонни.

Софи последовала его примеру и тоже рассмеялась. Они посмотрели друг другу в глаза, Софи — столь же простодушно, хотя и не без тени кокетства, как и двойняшки (правда, в последнее время даже они порой прикрывались полотенцем и кричали: "Не гляди!").

Джонни показал Софи принесенную им одежду и поспешил на кухню, чтобы приготовить завтрак. Только он начал искать хлеб, как в ванной послышался звук падения и крик. Джонни рванулся к дверям.

— Софи! Софи! Ты в порядке?

— Ой, как больно! — простонала она в ответ.

Скрипя зубами и чертыхаясь, Джонни ворвался в ванную. Софи сидела на полу — панталоны запутались у нее в ногах.

— Да ты перекрутила свои штаны, — воскликнул Джонни. — Что бы ты делала без меня?

Слова отозвались сигналом тревоги в его ушах.

— Сильно шлепнулась, — пожаловалась Софи, морщась от боли и потирая, как это делают дети, ушибленное место. Она даже не пыталась бодриться. — Ой, как больно.

— Вот, держи, — сказал Джонни, встряхнув панталоны. — Зачем ты носишь такие... такие большие?

— Я не люблю, когда в обтяжку, — сказала Софи и опять протянула ему руку.

Он нагнулся, чтобы помочь ей надеть панталоны, — она положила руку ему на спину.

— Слушай, Софи, я тебя предупреждаю, — произнес Джонни. — Будь осторожнее, ведь дальше ты все будешь делать сама. Ты же не хочешь, чтобы я тебя одевал. Я ведь в дядю Брайена, и все такое.

— Нет, конечно, — сказала она с негодованием, но потом все испортила, насмешливо хихикнув.

"До чего я докатился?" — спросил себя Джонни, чистя апельсин и разделяя его на дольки.

Последние год-полтора он пользовался дурной славой среди друзей родителей: его считали парнем шальным и опасным; он удивлялся, но в то же время чувствовал себя польщенным. Он не хотел превращаться в человека, который тревожится о мокрых матрасах, ваннах и завтраках; его бесила овладевшая им тревога за Софи. Ее дом казался ловушкой, готовой вот-вот захлопнуться.

"Я должен выбраться отсюда", — подумал он.

Дважды он совсем было уходил. И оба раза что-то его останавливало. Все больше и больше казалось, что это он должен приглядывать за Софи, он и никто другой, спасать ее от недоедания, от опасности, от грязи, даже от собственного дома, грозящего ее жизни. Она может по пасть под ток, налететь на кошку, споткнуться об изодранный ковер и раскроить себе череп. Джонни так и видел, как она лежит внизу возле лестницы, а из головы сочатся на пол остатки памяти. Пятно на полу будет совсем небольшим — памяти у Софи почти не осталось. Джонни стал намазывать маслом хлеб и чуть не порезал себе палец, ослепленный этим видением.

"Во что бы то ни стало надо выбраться отсюда, — подумал он снова. — Какого черта!"

"Но ведь встреча с ней — знак, — произнес кто-то у него в голове. — А с этим надо считаться". Джонни всегда охотно верил во всякие знаки и предзнаменования и сердился, когда на них не обращали внимания. Спустя неделю после гибели Дженин он вернулся в заповедник и, вспоминая сверкающий полет перстня, несколько дней искал его...

Джонни заставил себя вернуться мыслями к Софи. Он понял, что одеться для нее теперь — целое дело и что она не мылась потому, что так оно было безопаснее. Джонни прошелся чечеткой по кухне, глядя на свои ноги, которые все еще прекрасно помнили, что они умеют, и отбивали дробь сами собой, без всякого усилия с его стороны.

— Цып-цып-цып-цыпленок-цыпа! — пропел он им тихонько.

Конечно, он понимал, что их проворство — дар временный, которого когда-нибудь не станет. В эту минуту в комнату вошла прилично одетая Софи и с удивлением посмотрела на него.

— У меня нет этих... как же их?.. Ну, этих штук, — сказала она. — Знаешь, тех, что на ноги надевают.

"Верно, она имеет в виду чулки", — предположил Джонни.

— Забудь о них и посмотри-ка сюда, — и указал ей на стол, на котором стоял завтрак.

Софи просияла.

— Выглядит чудесно. Ты так добр ко мне. Ты очень хороший.

— Мог бы быть и получше, — возразил Джонни, но она, взглянув на него со снисходительной улыбкой, успокоила:

— Для меня ты достаточно хорош.

Пока Софи завтракала, Джонни положил матрас обратно на кровать, накрыв мокрые пятна полиэтиленовым мешком для мусора. Простыни, которые он обнаружил на кухне в шкафу, были все в дырах, но он, выбрав ту, что поцелее, застелил постель. Потом, решительно подавив мысли о деньгах, спрятанных в доме, поднялся наверх, нахлобучил шляпу, пристегнул к поясу плеер, повесил на шею наушники, рассовал по карманам кассеты и бумажник. Он решил оставить у Софи свою зубную щетку — как некий сувенир о мимолетном пребывании в этом доме. Напоследок заварил чай и налил Софи чашку настоящего чая. Молоко из холодильника куда-то исчезло, но Джонни быстро обнаружил его в шкафу между двумя стопками блюдец.

— Сейчас налью тебе чашечку, — живо проговорила Софи, когда он поставил перед ней чашку с чаем.

— Потом, — ответил Джонни виновато. — Послушай, Софи! — прибавил он серьезно.

Она вопрошающе взглянула на него. Рот у нее был набит хлебом.

— Нет, ничего, — произнес он со вздохом. — Просто... знаешь... смотри себе под ноги, когда идешь, и все такое.

Он шагнул мимо нее к двери, вышел на площадку и легко сбежал по лестнице вниз. Кошки следили за ним, цинично усмехаясь в усы. Они-то знали, что он просто дезертировал.

Внезапно его осенило: должны же быть люди, которые присматривают за такими, как Софи, это их работа, и к тому же Софи может им платить. Он где-то читал про комиссию по делам престарелых или как там она называется. На душе у него полегчало. "Я ведь не прикарманил эти деньги, — напомнил он себе. — А мог бы".

Джонни взялся за дверную ручку, повернул ее, шагнул на тротуар, но, прежде чем закрыть дверь, помедлил и с досадой оглянулся. "Давай же, — сказал он себе, — кончай, решись наконец и захлопни эту дверь". Из дома он выбрался, теперь надо выйти из его поля, отдалиться на расстояние, чтобы дом не притянул его обратно.

— Спокойно, — произнес он вслух.

Слегка потянулся, зевнул и двинулся не торопясь в сторону почты. Он шел навстречу потоку машин, мчавшемуся по улице, — может, это нарушит магию ее дома, как бывает, когда обойдешь церковь против часовой стрелки... А может, наоборот, по часовой стрелке? Судя по всему, он правильно рассчитал — ничто его не остановило, никто его не окликнул. Он уходил, унося с собой все, что при нем было. С каждой секундой он все больше и больше приближался к свободе.