"Пространство памяти" - читать интересную книгу автора (Махи Маргарет)

Глава семнадцатая

Как-то вечером в пятницу, спустя шесть недель, Джонни снова сидел вечером в кустах на "островке безопасности для пешеходов" (его макушка едва выглядывала над кудрявой листвой) и следил за потоком машин, уходящих в обе стороны в город. На нем были все тот же полосатый блейзер, широкополая разбойничья шляпа и плеер на поясе, однако тот избитый субъект, что проснулся здесь когда-то в кустах, давно уже стал для него лишь призраком прошлого. Он решил начать свой путь к дому Софи с островка, чтобы, подобно змее на Боннином перстне, замкнуть круг.

Минут десять он смотрел на город. КРУЧУСЬ КОЛЬЦОМ... КРУЧУСЬ... — пели голоса в наушниках, и Джонни, послушный их наказу, встал, подхватил с земли сумку и пересек улицу. Выйдя на перекресток, где сходились три улицы, он зашагал мимо приличных магазинов, постепенно уступавших место бедным, обшарпанным лавкам, миновал разгрузочные площадки и ограды из стальных труб (ЭТИ УЧАСТКИ ОХРАНЯЮТСЯ ГОРОДСКОЙ СЛУЖБОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, — гласило объявление), а затем стоянку возле супермаркета, где покупатели катили к своим машинам тележки, груженные провизией. Все словно к осаде готовились.

Джонни зашел в супермаркет и купил пачку печенья, пакет сухого кошачьего корма, красивую, в цветах, бумагу для подарков и клейкую ленту "скотч". Пройдя немного по улице Маррибел, он присел на край тротуара и, не обращая внимания на колеса едущих совсем рядом машин и шагающих у него за спиной пешеходов, аккуратно завернул в бумагу печенье и корм, чтобы они выглядели как настоящие подарки.

В воздухе раздался вой приближающейся пожарной сирены. В последнее время этот пронзительный звук вызывал в его воображении гладильную доску Софи, объятую языками пламени, но в этот вечер он знал, что она не одна, и не встревожился, хотя и вскинул глаза, чтобы взглянуть, откуда несется звук и куда удаляется.

Пока он шагал по улице Маррибел, мимо, сверкая огнями, промчались еще три пожарные машины с воющими сиренами.

На перекрестках Джонни неукоснительно выжидал, пока не зажжется зеленый свет. Проходя мимо старой колвиллской почты, он остановился перед объявлением на дверях, приглашающим подрядчиков для строительства нового современного здания почты поблизости от супермаркета. Рядом на стене было другое объявление, призывающее охранять памятники и протестовать против сноса старых зданий. Внизу стояла напечатанная типографским шрифтом подпись: "Харольд Фаулер (член городского совета)".

В пабе напротив, как всегда, толпился народ.

На прошлой неделе Джонни столкнулся с Невом на городской площади. Отец Джонни утверждал, что хорошая драка разряжает атмосферу, и любил вспоминать, как в юности он поколотил своего старого врага, и тот потом оказался "чертовски славным парнем" и стал его закадычным другом. Джонни твердо знал, что ни ему, ни Неву это не грозит. И все же, когда он вспоминал о том, как пытался взять Бонни силой, как с вожделением думал о деньгах, найденных под раковиной у Софи, или пытался представить себе, каково это жить в Колвилле и чувствовать, что все вокруг меняется и власть от тебя день ото дня ускользает, он начинал кое-что понимать в Неве и уже не относился к нему с прежней ненавистью.

В недавнем столкновении победителя не было, но Джонни, по меньшей мере, доказал, что он преодолел страх и теперь сам мог внушать ужас.

— Привет, Цыпа! — поздоровался Нев.

— Для тебя я Джонатан, — поправил его Джонни.

Нев открыл было рот, но передумал, пожал плечами, усмехнулся и, помахав рукой, отвернулся, словно прощаясь с мечтой, где было место и Джонни, но которой так никогда и не суждено было сбыться.

Время от времени они будут еще где-то пересекаться, подумал Джонни, но драться им больше не захочется — к чему? Сегодня возле паба не было ни Нева, ни его фургона.

А вот и Дом с краном, только на этот раз вода из него не течет, а в окнах, выходящих на балкон, горит свет. Подойдя к дому, Джонни не стал стучать в дверь, а, усевшись на край тротуара, сунул руку в сумку, переобулся и вынул небольшой магнитофон. Ветер трепал ему волосы. Положив магнитофон и сумку в уголок между тротуаром и стеной Дома с краном, Джонни встал под балконом и закричал во все горло:

— Софи! Эй! Софи!

Никто не ответил. Он крикнул снова:

— Софи!

На этот раз в окне что-то мелькнуло. Кто-то подошел к нему, затем балконная дверь распахнулась — и Бонни вывела на балкон Софи.

— Давай сюда этого ангела мудрости! — заорал Джонни.

— Кто это? — спросила Софи.

— Поклонник, — ответила Бонни.

— Ах Боже мой, Боже мой, вот напасть-то! — воскликнула Софи, волнуясь и тихонько смеясь.

Джонни снизу увидел, что на голове у нее красуется баба на чайник.

— Эй, Софи! — крикнул он. — Смотри сюда!

Нырнул под балкон, нажал на кнопку магнитофона — в темноте негромко зазвучала песенка, под которую сестренки-двойняшки танцевали недавно на конкурсе у себя в школе.

запел ломкий мужской голос под аккомпанемент несущихся мимо машин. Джонни подхватил песню и затанцевал. Бонни с Софи глядели на него с балкона. Это был уже не Джонни, а человек из другого, ирреального измерения: ноги его дробно, словно клавиши пишущей машинки, гремели, хотя повесть, которую он рассказывал, в тот же миг растворялась в воздухе. Она была робкой, полной противоречий, перечеркивающих друг друга, и передать ее словами было решительно невозможно. Джонни ее излагал — а она туг же улетучивалась.

пел голос, а вместе с ним и Джонни.

— Мне эта старая песенка ужасно нравится, — заметила Софи у него над головой.

А небо над ними и впрямь зардело — только не от солнца. Город словно издевался над песенкой: позади Джонни на небе заиграл мрачный отсвет большого пожара — зловеще озарив клубы порожденного им же дыма, он обагрял небо вокруг "Рукавиц для промышленных работ".

пел Джонни, насмешливо улыбаясь, бросая своим танцем вызов веселому оптимизму этих слов, широко раскидывая руки и клонясь вбок. Песня кончилась. Джонни и музыка остановились вместе.

Софи и Бонни на балконе восторженно закричали и захлопали. С другой стороны улицы внезапно тоже зааплодировали. Джонни обернулся и увидел женщину с двумя детьми, они глядели на него во все глаза и хлопали. Он помахал им рукой — они замахали в ответ. Бонни исчезла.

— Это ты, Элва? — позвала Софи с балкона.

— Это Джонни Дарт, — прокричал он в ответ. — Ты же знаешь, кто я.

Зеленая дверь распахнулась, и Бонни поманила его в дом. Она его ждала — Джонни предупредил по телефону, что придет.

— Привет, — сказала Бонни. — Как дела, Джонни Дарт?

— Прекрасно, — ответил Джонни, оглядываясь. Тележка с обувью исчезла. Кто-то пропылесосил переднюю, отполировал перила лестницы. Все вокруг сверкало — это было так неожиданно.

— Напряжение повысилось, — объявил Джонни. Он говорил не о душевном напряжении, а о лампочке под потолком. — Как это я не догадался ее сменить?!

— Невозможно подумать обо всем, — успокоила его Бонни.

На ней были черные вельветовые брюки и синяя кофта, в волосах — узкая черная лента.

Джонни поднялся вслед за ней в гостиную, где его встретила Софи.

— Как ты вошел в дом? — спросила она.

— Ты же сама дала мне ключ, — ответил Джонни.

Это была правда. Ключ от ее дома все еще лежал у него в кармане.

— Ты как раз вовремя, — сказала Софи, глядя сияющими глазами на его блейзер. — Я как раз ставлю чайник, выпьем чаю с пирожками.

— Чудесно! Очень хочу чаю, — отозвался Джонни, обводя взглядом комнату и снова останавливая его на бабе у нее на голове. Для полноты картины не хватало лишь носика, торчащего на лбу.

— Дивная шляпка, Софи! Сними-ка ее на минутку — я хочу получше тебя рассмотреть.

Софи сняла бабу. Волосы у нее выглядели сейчас совсем иначе: чисто вымытые, белоснежные, пушистые, лишь слегка примятые бабой. На ней была чистая клетчатая юбка и блузка в цветочек, которую он сам ей когда-то выбрал.

Паутина по углам исчезла, на диванных подушках не было кошачьей шерсти. Пыль была вытерта, деревянные поверхности отполированы.

Джонни знал (эти шесть недель он держал связь с Бонни по телефону), что Макс Дейнтон побывал у Софи. Теперь раз в неделю к ней приходила районная сестра — она купала Софи; другая женщина убиралась в доме. Джонни и не представлял, до какой степени все здесь изменилось.

В комнате он увидел несколько кошек, которые показались ему знакомыми, но даже кошки выглядели спокойнее и респектабельнее. Уютно свернувшись клубком, они лежали, самодовольно поглядывая кругом, — можно было подумать, что это они всё изменили в доме. Со странным чувством облегчения и ностальгии Джонни заметил, что в одном из отделений секретера лежит мыло, в другом — апельсиновые корки, а в третьем — искусственная челюсть. Это его успокоило: прежний хаос был не лишен романтики. Разумеется, он не жалел, что дом приведен в порядок, и все же он запомнил первую ночь в этих стенах, когда, обойдя препоны, возводимые людьми против естественной анархии, он попал в центр всеобщего распада. Конечно, поддаваться ему не следует, однако не вредно помнить, что этот процесс идет непрерывно. Джонни обнял Софи и, прижав к груди, поглядел поверх ее плеча на Бонни.

— Ну как ты, Софи? — спросил он.

— Неплохо, — ответила она. — Тот молодой человек заходил. Я ему немного помогаю. Если мы не будем помогать друг другу, это будет совсем плохо, правда?

— А как насчет меня? — спросила Бонни. — Меня ты не обнимешь?

Она давала ему понять, что простила его, и еще — что она его не боится.

— Софи говорит, никогда не знаешь, к чему это может привести, — сказал Джонни и поцеловал Бонни в щеку.

— А почему это должно к чему-то вести? — заметила Бонни. — На этом можно и остановиться. Чай сейчас будет.

Джонни знал, что она теперь заходит к Софи, чтобы с ней пообедать или, по крайней мере, напоить ее настоящим чаем.

— Усаживайся, — пригласила его Софи. — Я сию же секунду принесу тебе чай.

И она вышла. За ней ушла и Бонни. Джонни, чувствуя себя гостем, уселся, вертя в руках бабу. Разбитое кукольное личико криво улыбалось.

Телевизор починили. Горизонт больше не пожирал порожденных им черно-белых призраков. Плоские, немного искаженные, они бодро бегали по экрану в какой-то комедии ошибок.

Бонни вернулась в гостиную, неся в руках поднос, на котором стояли чашки с чаем и печенье.

— Я принес тебе подарки, — сказал Джонни и подал Софи два пакета.

— Сегодня у меня день рождения? — спросила она.

— Почти, — ответил Джонни. И взглянул на Бонни. — Прости, что я разорвал тебе блузу, — сказал он. — Я давно хотел извиниться — тогда я этого не сделал.

— Я все равно не собиралась ее носить, — ответила Бонни. — Как твое плечо?

— Как новенькое, — улыбнулся Джонни. — Я его просто вывихнул. Я тогда здорово треснулся о стену. Хорошо, что папаша Эррола сработал ее как надо.

— А все остальное как? — спросила Бонни.

Джонни понял, что она говорит о том чудовищном заблуждении, которое постепенно завладело им, заставив принять на себя вину за гибель сестры: ему представлялось, что он столкнул ее в пропасть, чтобы расчистить себе путь.

— Смешно, конечно, — сказал Джонни, — только это казалось совершенной правдой. Так бывает, когда знаешь, что выключил нагреватель, и все равно возвращаешься, чтобы проверить, так это или нет. Идешь домой и думаешь: "Ну и дурак же я!", а все равно идешь.

Он замолчал, давая Бонни возможность что-то сказать, но она лишь вздохнула, улыбнулась и покачала головой.

— Может, существует другая жизнь, параллельная этой, — произнес Джонни задумчиво. — Очень похожая на эту, но все же не совсем такая, и в каждой из этих жизней люди ведут себя иначе, только отчета себе в этом не отдают. Может, в той, другой, жизни я и вправду толкнул Дженин, и это как-то просочилось в эту.

Бонни внимательно слушала — Джонни нравилось, что она на него смотрит, и нравилось то, что он говорит. В последние две недели, пока он возил тачками глину, Джонни часто размышлял на эту тему, но заговорил обо всем этом впервые.

— Я об этом прочел в какой-то научно-фантастической книжке, — заключил он.

— По-моему, чтение — прекрасное хобби, — объявила Софи с таким видом, словно высказывала совершенно новую мысль. Она все никак не могла развернуть подарок. — Из чтения много чего узнаешь. Мой отец много читал, и не только легкую литературу. Он читал и очень трудные вещи.

— Ну конечно, ведь он университет закончил, верно? — сказал Джонни. — Уж он небось выбирал себе что посерьезнее. Да сорви ты эту бумагу, Софи, а то будешь весь день возиться.

— Нет, я всегда сохраняю бумагу, — возразила Софи.

Бонни все молчала.

— Меня по ночам особенно прихватывало, когда я уже почти засыпал, — продолжал Джонни, — или когда я чему-нибудь радовался, а еще когда выпивал. Понимаешь, Дженин всегда казалась более одушевленной, чем я, правда? Ты сказала, она была такая "живая". А потом... ты и я... ведь мы соврали. Тогда я был тебе очень благодарен, но немного спустя начал думать, что на это была особая причина.

Бонни наконец пошевелилась, беспокойно вздохнула и, слегка отвернувшись от него, заговорила.

— Когда я вытащила тебя на дорожку, ты сказал: тебя сочтут виноватым в том, что случилось, — проговорила она. — Я этого не думала... вряд ли так бы случилось... Просто решила спасти тебя от всех этих вопросов, ведь это было так просто сделать. Ты будешь смеяться, но ты всегда мне казался ужасно... незащищенным. Не только от людей типа Нева, но и от таких, как Дженин, и от всяких мыслей... видений, теорий и прочих безумств. — Она начала рисовать что-то пальцем по краю стола. — У тебя было очень развито воображение... — Она мельком глянула на него и снова принялась писать что-то невидимое. — Ты был слишком впечатлительный... слишком чувствительный, — произнесла она вызывающе. — Но мне не следовало предлагать тебе говорить, будто ты находился со мной наверху. Я ведь играла в пифию — давала советы и все такое.

Софи наконец развернула печенье.

— Глядите, — воскликнула она, размахивая пачкой. — Эти вкусные... как их... штучки.

Потеряв интерес ко второму пакету, она начала вытаскивать печенье из пачки. В конце концов Бонни пришла ей на помощь.

— Весьма вам благодарна, — чинно произнесла Софи.

— Ночь меня продержали в больнице, — сказал Джонни, переходя к более обычной теме. — Явился какой-то тип и стал беседовать со мной и родителями. Пришлось нам потом к нему дважды заходить — мы все с ним подробно обсудили, так что в конце концов это уже не казалось такой жуткой тайной.

— А твоя мать велела тебе улыбаться? — спросила Бонни.

— Слушай, они делали что могли, — оборвал ее Джонни. — Им нелегко, они ведь не требуют, чтобы я совершил какое-нибудь открытие или еще что, они просто хотят, чтобы у меня была работа, чтобы я радовался жизни и никому не причинял беспокойства. Это не так уж и много.

— Нет, это слишком много, — сказала Бонни. — Они не хотят, чтобы ты воспользовался своей силой.

— Какой силой? — спросил Джонни саркастически. — Нарушать спокойствие?

— Но его необходимо нарушать, — ответила Бонни, — а не то ничего не останется, кроме бездействия и скуки. Ты просто не нашел еще правильного подхода.

Софи предложила Джонни печенье, он взял и обмакнул его в чай.

— Нянюшке бы это не понравилось, — строго заметила она.

— Послушай, Джонни, — сказала Бонни, наклоняясь к нему. — Я в этом разбираюсь... честное слово. — В голосе ее прозвучала грусть. — Я бы хотела иметь твою силу. В других людях я ее тотчас чувствую — вот, например, в тебе, она из тебя так и хлещет. Но у меня ее нет. Она как-то связана с жизненной энергией или со страстью.

— Очень вкусные, — проговорила Софи, беря еще одно печенье. — Но слишком много их есть не следует, ведь в них рафинированный сахар.

— В день рождения можно, — позволил Джонни. — В день рождения разрешается себя побаловать.

Он вспомнил, как перстень пифии взлетел в воздух и как недели через две он нашел его на лужайке — перстень лежал на траве, словно только что упал на нее.

— Ты его выбросила, — сказал Джонни и повторил ее жест, взмахнув рукой.

— Он был не мой, — ответила Бонни, тотчас поняв, о чем он говорит. — Нет, правда. Единственный раз, когда он сработал, он предсказал беду. На деле я совсем не была пифией, хотя и изображала ее. Скажи, а сейчас тебе легче? Оттого, что мы все обсудили?

— По-моему, чему-то пришел конец... впрочем, это все равно должно было случиться, — ответил Джонни. — Я много об этом размышлял. Мне кажется, все стало меняться, когда я проснулся на пешеходном островке, а потом встретил Софи и пришел сюда. Думаю, все началось с того, как я поселился у Софи, впрочем, может, я был уже готов к переменам. Я все еще помню о том, что случилось с Дженин, но не все время, как раньше. Это уменьшилось.

— Уменьшилось?

— Изменилось. Раньше это преследовало меня, как призрак.

Он не стал объяснять, что теперь ему казалось, будто и сам он уменьшился. В начале этой повести он шел, исполненный видений, по городу, словно выслеживал кого-то, и город сдался, выдав ему Бонни и Нева, которые усмирили порожденных его памятью призраков прошлого. Изгнав духов, он наконец обрел свободу. Но что-то при этом утратил, ведь они были, по сути, частью его личности. К тому же все эти призраки создавали ему романтический ореол. Конечно, он мог бы бежать от скорбных воспоминаний, стать неким демоном, недоступным страданию и боли, но он вернулся к обычной жизни, радуясь своему исцелению.

Джонни встал и принялся бродить по комнате, изучая перемены, внесенные в нее хозяйственной рукой.

— А трудно было с... моим здешним другом? — спросил он.

Однако ответила ему Софи.

— О нет, — убежденно произнесла она. — Он милый юноша, и к тому же плохи наши дела, если мы не сможем помогать друг другу.

— Макс Дейнтон говорит, что на самом деле здесь надо быть все двадцать четыре часа в сутки, — сказала Бонни. — И он прав. Иногда она бродит по ночам... Ты же знаешь. Придется ждать, пока подойдет ее очередь, но на самом деле даже хорошо, что она останется здесь подольше. Макс говорит, что будет регулярно к ней заходить. Я не очень-то много делаю, но я тоже могу за ней приглядывать. По крайней мере, я не сторонний наблюдатель.

— Я думал, может, мне опять поселиться здесь? — бросил Джонни небрежно, не решаясь посмотреть прямо на Бонни. — Я могу здесь кое-что делать. Конечно, не целый день. У меня сейчас есть какая-то работенка. Последние две недели я работал в городе на стройке. Отцу удалось найти одного человека, который меня взял. Заканчиваем выемку грунта. Понимаешь, машины уже свое дело сделали, а мы готовим котлован к бетонированию. Я подвожу на тележке глину, кипячу чай, бегаю по всяким поручениям, помогаю передвигать леса и все такое. Это отсюда недалеко, можно пешком дойти.

Софи незаметно выудила из пачки еще одно печенье.

— Ты думаешь снова здесь поселиться? — воскликнула Бонни и рассмеялась. — Ну нет! Не верю!

— Почему бы и нет? Должен же я когда-то уйти из дома, — сказал Джонни. — Софи, ты не против, чтоб я у тебя немного пожил, а? Я тебя не стесню.

— Можешь прийти в любое время — я буду только рада, — сказала Софи. — С родными никто не сравнится.

— Видишь, я ей родной! — воскликнул Джонни. — Я могу накормить ее завтраком, а вечером — обедом. Конечно, днем меня не будет, но она от этого не проиграет. В общем, даже выиграет в конце концов.

Наконец он поднял глаза и встретился с Бонни взглядом: она смотрела на него с такой иронией, что он не выдержал и отвел глаза, делая вид, что ничего особенного не происходит.

— Кого, по-твоему, ты обманываешь? — спросила Бонни. — Джонни, это безумная идея. Ты не можешь брать на себя такую ответственность. Ты же захочешь вечером куда-то пойти, где-то повеселиться. Тебе нужно иметь место, куда ты мог бы пригласить друзей, где мог бы устраивать вечеринки, запускать на всю катушку музыку.

— Я и буду уходить, когда захочу, — сказал Джонни. — Я же говорю, она от моего присутствия не проиграет, а кое в чем даже и выиграет. Я не собираюсь превращаться в сиделку. Просто буду здесь, под рукой. Это лучше, чем совсем ничего.

Он и сам не знал, как объяснить, почему его так тянуло к Софи и ко всему этому миру дядюшки Брайена, Эррола и Элвы, которого он воплощал. В обмен на жилье он собирался присматривать за Софи, немного развлекать ее и кормить. К тому же соседкой у него будет Бонни. Он взглянул на нее — она сидела напротив в черных брюках, свободной кофте, с ленточкой в волосах — и понял, что совсем ее не знает. Во многом она казалась ему прямой его противоположностью; придется выяснить, что она собой на самом деле представляет и что для нее значат все эти книги. Придется научиться понимать ее родных, таких же непростых, как и его собственные.

— Джонни, я не хочу показаться тебе тщеславной, — сказала Бонни, — но скажи, ты ведь не из-за меня хочешь сюда вернуться, а?

— А на этот раз кто напрашивается на комплименты? — весело вскричал Джонни. — Имей в виду, если ты согласишься иногда здесь дежурить…

Бонни продолжала в упор смотреть на него, впрочем, вид у нее был достаточно дружелюбный. Легкая насмешка вновь заиграла на ее лице, и, хотя Джонни хотелось бы от нее совсем иного, он обрадовался и такому началу.

— Имей в виду, ты не совсем в моем вкусе, и к тому же у меня уже есть друг, — сказала Бонни. — Ты это знаешь.

— Что ж, тебе повезло, — ответил Джонни. — Должно быть, один из этих интеллектуалов.

— Он инженер, — сказала Бонни.

Джонни презрительно свистнул.

— Инженер! — воскликнул он. — То-то ты так спокойна — немудрено! Когда ты приходишь домой после целого дня в библиотеке, тебе не нужен человек, которого интересуют только всякие там напряжения в мостах. Тебе нужен человек с легким сердцем... человек, с которым ты бы прошлась степом "До самого Буффало".

И он отбил степ под этот мотив. Бонни засмеялась и покачала головой; свет мягко заколебался, углубив цвет жимолости у нее на лбу и на скулах.

— Мы здесь долго не продержимся, — сказала она. — Может, еще год или чуть больше. Даже если ничего не случится, срок аренды к тому времени истечет, и нам придется убираться, а Дом с краном снесут. Кто знает, что тут еще произойдет.

— Год! — вскричал Джонни. — Целый год! Да это потрясающе. Понимаешь, еще совсем недавно я больше чем на месяц или полтора вообще не загадывал. А раньше я, бывало, просыпался утром и не знал, что буду делать вечером. Правда, блестящей карьеры у меня не предвидится, да и продвигаться мне особенно некуда.

— Ты бы мог снова начать танцевать, — предложила Бонни с улыбкой. — Строительная площадка — это самое подходящее место.

— Смейся, смейся! — улыбнулся Джонни. — А я правда взял несколько уроков... ну, просто потому, что жалко забывать то, что умеешь. Ну а когда я завожусь, я просто знаю, что мною держится весь мир.

И он хлопнул в ладоши, глядя не столько на нее, сколько на Софи, которая пыталась выудить еще одно печенье из пачки.

— Знаешь, Джонни, — сказала Бонни, — я должна тебе это сказать. Ты человек замечательный, по-своему.

— Да, правда, — неожиданно согласилась Софи и надкусила печенье.

— Ты решил сегодня здесь переночевать? — спросила Бонни, посмотрев на его сумку.

— Да, я тут захватил кое-что, — ответил Джонни. — А зубная щетка здесь у меня уже есть.

— Тогда я пойду, — сказала Бонни. — Мне надо позаниматься, а позже ко мне кое-кто зайдет... Не инженер.

— Я и не спрашивал. Знаешь, сегодня пятница. Это вечер "Выжженной земли".

— Чего? — спросила Бонни недоверчиво.

— "Выжженной земли". Так ансамбль называется. Понимаешь, я иногда по пятницам заменяю их барабанщика. И всегда хожу к ним на репетиции. Это отсюда недалеко. Я мог бы даже взять с собой Софи, если она захочет.

Провожая Бонни до двери, он пытался себе представить, как Софи с печеньем в руках слушает музыку, которую обычно называют "андерграунд".

— Твои родители, верно, считают, что я навязал тебе лишнюю ответственность, — сказал он. — Женщину с двумя парами челюстей во рту! Помнишь, какой это был ужас?

Бонни обернулась.

— Они считают, я поступаю как настоящая маори, — ответила она. — Помогаю ухаживать за старой женщиной. Уважение к старшим и внимание к старикам в традициях маори. Полагают, я наконец возвращаюсь к своим истокам. Но я им говорю, что, может, это во мне китайская кровь сказывается.

— Моя мать очень хорошо заботится о бабушке, — сказал Джонни. — Правда, у бабушки голова работает как надо. Без единого сбоя!

Бонни ушла. Джонни постоял за закрывшейся дверью, прислушиваясь к ее шагам. Дверь ее дома открылась и закрылась.

— Бонни Бенедикта, — пробормотал он, — насколько я понимаю, у твоего инженера шансов никаких.

Впрочем, он знал, что думать об этом не нужно.

Стоя внизу у лестницы и вслушиваясь в рев машин, Джонни ощущал свою силу. Ему казалось, будто он умер, а затем возродился и смерть растворилась в его крови; сердце билось спокойно — семьдесят ударов в минуту, — уверенно; сейчас он полностью держал себя в руках.

Поднимаясь по лестнице, он размышлял о том, что, хотя и не возражает против общения с людьми, все же, так же как и Бонни, всегда стоит несколько в стороне. Он чувствовал себя одиноким танцором в мире, который то бросается на него, норовя зубами вырвать глотку, а то стонет и жалуется: "Ах Боже мой, Боже мой, вот напасть-то!" — не зная, как разрешить собственные проблемы. Судя по всему, он вряд ли долго здесь проживет, но Софи подтверждала то, что он уже знал: по существу, люди рождаются, живут и умирают в одиночестве; и хотя эта мысль не веселила, Джонни сейчас находился в том настроении, когда способность называть вещи своими именами означала овладение истиной и таила в себе утешение. Он ворвался в гостиную, чем весьма напугал Софи, которая вскочила, рассыпав по полу печенье.

— Ты как сюда попал? — спросила она.

— Ты меня впустила, — сказал ей Джонни, подбирая печенье. — Ты меня пригласила. А теперь я у тебя поживу. Видишь, как осторожно надо себя вести.

— Это хорошо, — с недоумением произнесла Софи. — А я тебя знаю?

— Я для тебя свой, — ответил Джонни. — я бы, пожалуй, сейчас вышел прогуляться. Но ты, если хочешь, можешь пойти со мной.

Софи просияла.

— Это было бы чудесно, — сказала она. — Если мы пойдем мимо почты, можно забежать туда на минутку и снять со счета денег, потому что нужно, чтобы в доме всегда было немножко, на всякий случай...

— Почта сейчас закрыта, — возразил Джонни, кладя печенье на тарелку. Одно или два из них выглядели немного запылившимися. — Я думал, сядем на автобус и поедем послушать один оркестр.

— Давай, — радостно согласилась Софи. — Эррол любил оркестры. Он любил слушать, когда оркестр железнодорожного депо играл песню "Земля надежд и славы".

— С тех пор кое-что изменилось, — заметил Джонни. — Тебя ожидает сюрприз. Сходи накинь жакет, Софи, и пойдем посмотрим, что нам предложат.

В ожидании Софи он не спеша сполоснул чашки. "Убежим и посмотрим, что сумеем, — думал он. — Больше все равно увидеть не удастся".

За спиной у него послышалось какое-то шарканье. Он обернулся. Рядом с ним стояла Софи: она надела шляпку и взяла в руки сумочку, но вместо пальто натянула на себя ночную кофту. Одну руку она продела в рукав, а вторую — в горловину так что шея у нее была туго перетянута, а кофта болталась мешком под мышкой.

— Возможно, нам придется кое-что изменить, — заметил Джонни, помолчав. — Надо надеть жакет.

И принялся снимать с нее ночную кофту.

Софи подняла на него глаза — вид у нее был довольный, но в то же время и неуверенный.

— Как, это ты? — вдруг спросила она, словно не веря собственным глазам.

Джонни остановился. Он вспомнил, как услышал этот вопрос в первый раз. Сейчас это было уже совсем другое дело.

— Софи, — сказал он наконец, — я думаю, это правда я. Честное слово, я так думаю.

И в этот миг, хотя он и не мог бы этого объяснить, он ясно понял, что принадлежит к тем, кому в жизни повезло.