"Высокая вода" - читать интересную книгу автора (Леон Донна)

Глава 7

На следующий день очень короткая заметка наконец появилась в газете под заголовком «Попытка ограбления в Каннареджо». О Бретт было написано, что она специалист по китайскому искусству, вернувшаяся в Венецию, чтобы просить итальянское правительство профинансировать раскопки в Сиане, где она координировала работу китайских и западных археологов. Было дано краткое описание двух мужчин, чьи планы были разрушены неизвестной «подругой», которая в это время находилась в квартире вместе с Dottoressa Линч. Когда Брунетти прочитал это, то задумался, какой «друг» предотвратил упоминание имени Флавии. Это мог быть кто угодно, от мэра Венеции до директора «Ла Скала», пытающегося защитить свою примадонну от возможной скандальной известности.

Когда он добрался до работы, то по пути к себе заглянул в кабинет синьорины Элеттры. Фрезии исчезли, сменившись светоносной россыпью калл. Когда он подошел, она подняла глаза и, не потрудившись даже поздороваться, сказала:

— Сержант Вьянелло просил меня передать вам, что в Местре ничего. Он сказал, что поговорил с тамошними людьми, но никто не знал о нападении. И еще, — продолжала она, глядя в бумагу у себя на столе, — никто не обращался в местные больницы с порезом руки. — Прежде чем он успел спросить, она сказала: — И насчет отпечатков пальцев из Рима пока тишина.

Поскольку ничего не прояснилось, Брунетти решил, что настало время посмотреть, что еще можно узнать о Семенцато.

— Вы ведь работали в Банке Италии, не так ли, синьорина?

— Да, синьор, это так.

— И у вас там остались друзья?

— И в других банках тоже. — Никто не затмит синьорину Элеттру.

— Не могли бы вы пошарить в вашем компьютере и посмотреть, что можно выудить о Франческо Семенцато? Банковские счета, акции, любые вложения.

Ее ответом была такая широкая улыбка, что Брунетти оставалось только удивляться, с какой скоростью новости распространяются по управлению.

— Конечно, Dottore. Ничего нет проще. Хотите, я и его жену проверю тоже? Я уверена, что она сицилианка.

— Да, и жену тоже.

Прежде чем он успел спросить, она сама сказала:

— У них проблемы с телефонными линиями, так что это может растянуться до завтрашнего вечера.

— Вправе ли вы открыть ваш источник, синьорина?

— Это некто, кому придется подождать, пока директор банковской компьютерной системы уйдет домой, — вот и все, что она сообщила.

— Очень хорошо, — сказал Брунетти, удовлетворенный ее объяснением. — Я бы хотел, чтобы вы еще сверились с Интерполом в Женеве. Вы можете связаться…

Улыбнувшись, она оборвала его:

— Я знаю адрес, синьор, и думаю, что знаю, с кем связаться.

— Хайнегер? — спросил Брунетти, назвав капитана из службы финансовых расследований.

— Да, Хайнегер, — ответила она и назвала его адрес и номер факса.

— Как это вы так быстро выучили, синьорина? — спросил он, откровенно удивившись.

— Я часто с ним имела дело по своей прошлой работе, — любезно ответила она.

Хотя он и был полицейским, связь между Банком Италии и Интерполом сейчас его не интересовала.

— Ну, значит, вы знаете, что делать, — вот все, что он мог сказать.

— Я принесу вам ответ Хайнегера, как только он поступит, — сказала она, поворачиваясь к компьютеру.

— Да, спасибо. Доброго утра вам, синьорина.

Он повернулся и вышел из кабинета, но перед этим еще раз посмотрел на цветы в раме открытого окна.

Дождь, ливший несколько дней подряд, прекратился, отодвинув угрозу наводнения, над Венецией синело кристально чистое небо, так что Леле застать дома было невозможно: он наверняка сидел с мольбертом где-нибудь в городе. Брунетти решил пойти в больницу и еще порасспрашивать Бретт, потому что он до сих пор не знал, по какой причине она вернулась в Венецию с другого конца света.

Когда он вошел в больничную палату, то на миг подумал, что синьорина Элеттра поработала и здесь, потому что на каждой мало-мальски подходящей поверхности полыхали груды цветов. Розы, ирисы, лилии и орхидеи затопили помещение смешанным сладким запахом, а мусорная корзина переполнилась мятой оберточной бумагой от Фантина и Бьянката, двух флористов, к которым чаще всего ходят венецианцы. Он заметил, что цветы были и от американцев, или, по крайней мере, от иностранцев: ни один итальянец не послал бы больному эти огромные букеты хризантем, цветов, с которыми ходят исключительно на кладбища. Он почувствовал, что ему неуютно вместе с ними в больничной палате, но счел это суеверием и отмахнулся от него.

В палате были обе женщины, на что он и надеялся. Бретт опиралась спиной на приподнятую секцию кровати, голова покоилась между двух подушек, а Флавия сидела на стуле рядом. По кровати между ними были разбросаны цветные рисунки женщин в длинных диковинных платьях и в диадемах, которые сияли на их головах, как солнечные короны. Бретт отвела глаза от рисунков, когда он вошел, и слегка шевельнула губами; вся улыбка была в глазах. Флавия немного погодя сделала то же, но с большей прохладцей.

— Доброе утро, — обратился он к обеим и взглянул на картинки.

Волнообразный орнамент на подолах двух платьев придавал им восточный вид, хотя вместо обычных драконов на них были абстрактные яркие пятна, которые, при всей их контрастности, создавали удивительную гармонию.

— Для чего это? — спросил он с искренним любопытством и, уже заговорив, вспомнил, что надо было спросить Бретт, как она себя чувствует.

Ему ответила Флавия:

— Наброски к новой «Турандот» в «Ла Скала».

— Значит, вы будете ее петь? — спросил он. Пресса гудела об этом уже месяц, несмотря на то, что до премьеры оставался еще почти целый год. Сопрано, которую «в кулуарах» называли «наиболее вероятной претенденткой» (так изъяснялись в «Ла Скала»), сказала, что она заинтересовалась поступившим предложением и рассмотрит его, а это следовало понимать так: не заинтересовалась и не рассмотрит. Флавия Петрелли, никогда не певшая эту партию, была названа «второй вероятной претенденткой», и лишь две недели назад она сообщила прессе, что это не входит в ее планы, а более четкого выражения согласия от сопрано нельзя было и ожидать.

— Уж вам-то надо бы знать, как опасны попытки разгадывать загадки Турандот, — сказала Флавия нарочито небрежным тоном, давая понять, что он видел нечто, чего ему видеть не следовало. Она наклонилась и собрала рисунки. Ее слова и действия означали, что он должен об этом помалкивать.

— Как вы? — наконец спросил он Бретт.

Несмотря на то, что ее челюсти больше не были соединены скрепами, улыбка Бретт была еще немного дурацкой.

— Лучше. Через день смогу вернуться домой.

— Через два, — поправила Флавия.

— Через день-другой, — внесла изменения Бретт. Видя, что он все еще стоит в пальто, она сказала: — Извините. Садитесь, пожалуйста.

Она указала на стул за Флавией. Брунетти взял его и поставил у постели, повесил пальто на спинку и сел.

— Вы можете поговорить о том, что случилось? — спросил он, имея в виду их обеих.

Озадаченная Бретт спросила:

— Но разве мы уже не говорили?

Брунетти кивнул и спросил:

— Что они вам сказали? Только в точности. Можете вспомнить?

— В точности? — смущенно повторила она.

— Достаточно ли они говорили, чтобы понять, откуда они? — подсказал Брунетти.

— Понимаю, — сказала Бретт. Она закрыла глаза и на миг перенеслась обратно в прихожую квартиры, вспоминая мужчин, их лица и голоса. — Сицилийцы. По крайней мере тот, который меня бил. Насчет другого не уверена. Он мало говорил. — Она посмотрела на Брунетти. — А какая разница?

— Это может помочь нам определить, кто они такие.

— Я на это очень надеюсь, — встряла Флавия, и невозможно было понять, говорит она с упреком или с надеждой.

— Вы не опознали их на снимках? — спросил он, хотя был уверен, что служащий, который приносил им фотографии подходящих под описание людей, сообщил бы ему, если бы такое случилось.

Флавия покачала головой, а Бретт сказала «нет».

— Вы говорили, что они предостерегали вас от встречи с Dottore Семенцато. Еще вы упоминали о керамике с китайской выставки. Вы имели в виду ту, которая была здесь, во Дворце дожей?

— Да.

— Я помню, — сказал Брунетти. — Вы ее организовали, не так ли?

Она, забыв о своем состоянии, кивнула, потом откинулась на подушки и переждала, пока все вокруг перестанет кружиться. Когда мир остановился, она продолжила:

— Некоторые предметы были из нашего раскопа, из Сианя. Китайцы выбрали меня в качестве посредника. Я знаю нужных людей.

Несмотря на то, что скрепы были сняты, она еще с трудом двигала челюстью, и каждое произнесенное ею слово отдавалось у нее в ушах глухим гудением.

Флавия вмешалась и объяснила за нее.

— Выставка сначала открылась в Нью-Йорке, а потом переместилась в Лондон. Бретт съездила в Нью-Йорк на открытие и после вернулась туда, чтобы подготовить экспонаты к отправке в Лондон. Но ей пришлось улететь в Китай до открытия выставки в Лондоне. Что-то случилось на раскопках. — Повернувшись к Бретт, она спросила: — Что там было, cara!

— Сокровища.

Этого, очевидно, было достаточно, чтобы Флавия вспомнила.

— Они только что вскрыли проход в гробницу, поэтому позвонили Бретт в Лондон и попросили ее понаблюдать за извлечением ценностей.

— Кто курировал здешнее открытие?

На этот раз ответила Бретт:

— Я вернулась из Китая за три дня до закрытия выставки в Лондоне. А потом приехала сюда вместе с экспозицией, чтобы все устроить. — Она снова сомкнула веки, и Брунетти подумал, что ее покинули силы, но она тут же продолжила. — Я уехала до закрытия выставки, так что они без меня отправили экспонаты обратно в Китай.

— Они? — спросил Брунетти.

Бретт глянула на Флавию, прежде чем ответить, потом сказала:

— Dottore Семенцато и мой представитель, специально для этого прилетевший из Китая.

— И вы не проконтролировали их? — спросил он.

Снова она посмотрела на Флавию, прежде чем ответить.

— Нет, я не смогла. Я не видела этих предметов до нынешней зимы.

— Четыре года прошло? — спросил Брунетти.

— Да, — сказала она и повела рукой, как будто это могло ей помочь. — Груз задержали на пути в Китай и потом в Пекине. Бюрократия. Два года он пролежал на таможенном складе в Шанхае. Предметы из Сианя вернулись всего два месяца назад. — Брунетти наблюдал, как она подбирает слова, чтобы лучше объяснить. — Только не те предметы. Копии. Солдат и нефритовые доспехи были подлинными. А керамика — точно нет, однако я не могла доказать это без экспертизы, но в Китае я ее провести не могла.

Он достаточно понял по оскорбленному взгляду Леле, чтобы не спрашивать ее, откуда она знает, что это фальшивка. Она просто знала, и все.

— Сколько предметов оказались фальшивыми?

— Три. Может быть, четыре или пять. И это только из моего сианьского раскопа.

— А что другие предметы с выставки?

— Не знаю. Это не тот вопрос, который можно задавать в Китае.

Флавия молча поворачивала голову то к одному, то к другому говорившему. Видя, что она не удивлена, Брунетти понял, что она уже все об этом знает.

— Что вы сделали? — спросил он.

— Пока ничего.

Поскольку разговор происходил в больничной палате и она цедила слова через распухшие губы, Брунетти счел это явным преуменьшением.

— Кому вы об этом говорили?

— Только Семенцато. Я написала ему из Китая три месяца назад и сообщила, что несколько предметов, присланных назад, оказались копиями. Я попросила его о встрече.

— И что он ответил?

— Ничего. Он не ответил на мое письмо. Я подождала три недели, потом пыталась ему позвонить, но это не слишком просто в Китае. Так что я приехала с ним поговорить.

Вот так просто? Не можешь дозвониться, прыгаешь в самолет и летишь через полмира, чтобы поговорить с кем-то?

Она ответила, как будто прочла его мысли:

— Это моя репутация. Я ответственна за эти предметы.

Тут вмешалась Флавия:

— Предметы могли подменить в Китае. Это не обязательно произошло здесь. И ты вряд ли можешь отвечать за то, что случилось после отправки.

В голосе Флавии была настоящая враждебность. Брунетти показалось любопытным, что она вроде бы ревновала Бретт к этой стране.

Бретт ответила соответственно:

— Неважно, где это случилось; главное — случилось.

Чтобы отвлечь их и помня, что Леле говорил об «ощущении» подлинности, полицейский Брунетти спросил:

— У вас есть доказательства?

— Да, — сказала Бретт более невнятно, чем говорила в начале его визита.

Обеспокоенная Флавия обратилась к Брунетти:

— Мне кажется, достаточно, Dottore Брунетти.

Он посмотрел на Бретт и был вынужден согласиться. Синяки на ее лице стали темнее, чем когда он пришел, и она глубже погрузилась в подушки. Она улыбнулась и закрыла глаза.

Он не настаивал.

— Извините, синьора, — сказал он Флавии. — Но дело не ждет.

— По крайней мере, пусть она вернется домой, — проговорила Флавия.

Он взглянул на Бретт, но она заснула, повернув голову, рот ее расслабился и открылся.

— Завтра?

Флавия заколебалась, потом неохотно согласилась.

Он встал и взял пальто со стула. Флавия проводила его до двери.

— Она не просто беспокоится за свою репутацию, знаете ли, — сказала она. — Я этого не понимаю, но ей нужно, чтобы эти вещи вернулись в Китай, — добавила она, тряхнув головой в заметном смущении.

Поскольку Флавия Петрелли была одной из лучших поющих актрис своего времени, Брунетти понимал, что невозможно определить, когда в ней говорит актриса, а когда женщина, но здесь явно говорила женщина. Надеясь, что это так, он ответил:

— Я знаю. И это одна из причин, почему я хочу во всем разобраться.

— А другие причины? — с подозрением спросила она.

— Личные мотивы — не стимул для работы, синьора, — сказал он, давая понять, что их краткое перемирие закончилось.

Он надел пальто и вышел из палаты. Флавия постояла немного, глядя на Бретт через комнату, потом вернулась на свой стул у кровати и взяла папку с эскизами костюмов.