"Из первых рук" - читать интересную книгу автора (Кэри Джойс, Cary Joyce)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Творческая судьба Джойса Кэри (1888-1957), одного из крупнейших романистов Англии XX века, сложилась своеобразно. С 1932 года, когда он опубликовал свой первый роман, его сверстники — Джеймс Джойс, Д. Г. Лоуренс, Вирджиния Вульф, Олдос Хаксли, прославленные авторы 20-х годов, — уже сказали свое слово в литературе. Битва за «новую» психологическую прозу была закончена. 30-е годы оказались для английской литературы, в особенности для романа, переломными. Наряду с возрождением традиционного социального романа (в творчестве Дж. Б. Пристли, Э. Пауэлла) огромное значение приобретают сатирические произведения О. Хаксли и И. Во, не говоря уже о  «хорошо сделанной» развлекательной прозе. Кэри предстояло найти в этом разнообразии свое место.

Выходец из семьи разорившихся ирландских землевладельцев, Кэри, как многие молодые люди его поколения, считал искусство наиболее значительной сферой человеческой деятельности. Первыми шагами в подготовке к будущей самостоятельной жизни стали занятия в художественной школе при Эдинбургском университете, которые сменяются изучением юриспруденции в Оксфорде и поездками в Париж для работы в мастерских французских импрессионистов. Не чужды юному Кэри и попытки испробовать свой литературный дар: еще студентом он опубликовал сборник стихов и несколько рассказов под псевдонимом. Однако тяжелые материальные обстоятельства, а еще более стремление «отведать жизни» побуждают его отправиться Добровольцем на Балканскую войну (1912 — 1913), а затем, после тяжелого ранения, принять должность в колониальной администрации Нигерии. Служба в Нигерии, продлившаяся около семи лет, позволила возвратиться в Англию с пенсией, обеспечивающей приемлемое существование и досуг для творческой работы. Кэри поселился в Оксфорде, где и прожил до конца жизни. Заявить о себе как о писателе — из двух своих возможностей он отдал предпочтение литературе, правда, карандаш и кисть как любитель тоже до конца жизни не бросал — Кэри не спешит. Слишком важным, слишком ответственным считает он избранное поприще, чтобы вступить на него, не выработав своей точки зрения на мир, не постигнув тайны мастерства. «Годы учения» длятся двенадцать лет.

Первые романы Джойса Кэри — как те, где он описывал далекую африканскую колонию Нигерию, так и посвященные миру детства («Дом детей», 1941) и судьбе подростка во враждебном мире взрослых («Дорогой мой Чарли», 1940) и его более поздние романы-хроники («Лунный свет», 1946, и «Радость и страх», 1949), рисующие английское общество первой половины века, — особого впечатления ни на читателя, ни на критику не произвели. Четко построенный сюжет, резко очерченные характеры, почти этнографическая точность в описании среды, социальная направленность показались слишком «Традиционными».

Признание принесли Кэри его трилогии, которые явились значительным вкладом писателя в английский роман XX века. По замыслу Кэри, три цикла романов должны были показать человека в тех духовных областях, где он ярче всего может проявить себя как творец, — в искусстве, в политике, в религии. Центральной фигурой своей первой трилогии, объединившей романы «Сама себе удивляюсь» (1941), «Путем паломника» (1942) и «Из первых рук» (1944), Кэри сделал художника. Во второй трилогии, куда вошли романы «Из любви к ближнему» (4952), «Никто как Бог» (1953) и «Без чести» (1954), главный герой — политик. Третий цикл — о религиозном деятеле — остался незавершенным; Кэри успел закончить только первую книгу, которая вышла уже посмертно.

По композиции трилогии Кэри представляют собой своеобразный триптих — центральная часть и две боковые створки. Они не продолжают друг друга, всякий раз показывая основных героев с иной, совершенно новой точки зрения. Действие в них может двигаться вперед, возвращаться назад, топтаться на месте. Три главных персонажа: герой, его антипод и героиня — женщина, связанная с ними браком или любовью в разные периоды их жизни, рассказывают о себе и окружающих их людях каждый в своей книге. Три книги — три различных мироощущения, три разных стиля, настолько разных, что если бы не имя автора на обложке, трудно было бы догадаться, что они написаны одной рукой. Каждая часть, характеризуя своего героя в субъективном плане — «я — о себе», — одновременно дополняет и корректирует такую же субъективную характеристику двух других героев. В результате сопоставления трех различных точек зрения и создается, по мнению автора, более или менее объективное суждение о героях, выявляется их «истинное» лицо. Трилогии Кэри положили начало такому многоплановому сопоставлению-противопоставлению не только в литературе, но и в кинематографии.

Воссоздавая в своих трилогиях микрокосм английского общества первой половины века, Кэри рассматривал происходящую в нем борьбу с точки зрения собственной теории развития. В одном из своих интервью Кэри сказал: «Основным фактом жизни является свободный ум. Во благо и во зло человеку присущ свободный творческий дух. Именно это его качество и создает тот причудливый мир, в котором мы живем. Мир, непрерывно обновляющийся и жизнедеятельный, но в то же время опасный, полный трагедий и несправедливости. Мир, в котором никогда не прекращаются столкновения новых идей со старыми привязанностями, нового искусства и новых изобретений со старыми устоями». Отсюда два основных типа деятелей: человек, ломающий старое, и человек, направляющий свои усилия на то, чтобы его сохранить. Оба они, по мнению Кэри, трагические фигуры: новатору суждено принять на себя тягчайшие удары со стороны общества, которое боится и не хочет сдвинуться с места, а консерватору — быть свидетелем разрушения привычного ему уклада.

Первая книга трилогии, «Сама себе удивляюсь», — книга, написанная от лица Сары Манди. Героиня выступает в ней прежде всего как Ева XX века. Женщина, созидательница Жизни. Ее мораль, подсказанная ей самой природой, естественна и проста: накормить голодного, дать дом бесприютному, одарить любовью одинокого. И хотя Сара отнюдь не склонна забывать о собственной выгоде, в ее женской одиссее куда больше жертвенности, чем корысти. Сначала служанка, а потом жена пастора, она после его смерти связывает, свою жизнь с художником Джимсоном. К Джимсону ее влечет прежде всего его жизнелюбие и творческая энергия. С ним она познает подлинное счастье. Но счастье это недолговечна Сара Манди и Галли Джимсон полярны по своим устремлениям. Сара, строительница домашнего очага, жаждет постоянства, прочности, стабильности. Галли, «свободный творческий дух», вечно в поисках нового, более совершенного. После неизбежного разрыва Сара вынуждена поступить в экономки к адвокату Тому Уилчеру, сожительницей которого она вскоре становится. Но «дом» с Уилчером тоже оказывается непрочным, так как естественная мораль Сары неизбежно приходит в столкновение с этическими устоями викторианства. Стремясь помочь голодающему Джимсону, она «заимствует кое-какие мелочи» из имущества Уилчера и... попадает в тюрьму. Влечение Женщины, созидательницы Жизни, к провозвестнику Нового берет верх над стремлением к Незыблемости, носителем которой выступает Уилчер.

Книга Уилчера — «Путем паломника» звучит как жалобная эпитафия безвозвратно ушедшему прошлому. Картины из жизни членов семьи Уилчеров, с их типично викторианским мироощущением и судьбами, беспрестанно возникают в воспоминаниях героя и, накладываясь на события настоящего, практически заслоняют их. Уилчер ощущает себя осколком вымирающего поколения. Со страхом и тоской сознает он, что все то, что он считал ценным, полностью обесценилось. Он пытается удержаться в жизни, цепляясь за Сару, но терпит крах. Характерно, что имя Галли Джимсона почти не появляется на страницах этой книги. Для Уилчера Галли не просто соперник, претендующий на его домоправительницу, он — дух разрушения, грозящий уничтожить все, что составляет дорогой Уилчеру мир.

С начала XX века общая для всей европейской литературы тема — художник и общество — заняла значительное место в творчестве англоязычных писателей. Не говоря уже о повестях и рассказах Генри Джеймса, многие ведущие писатели (достаточно упомянуть Голсуорси, Моэма, Кронина), каждый в своей манере, рисуют образ художника, находящегося в остром конфликте со своей средой. Личность художника оказывается в центре внимания прежде всего как индивидуальность, отличная от общества и ему противостоящая. Такие черты, как антикарьеризм, презрение к материальным благам, нежелание приспосабливаться ко вкусам обывательской среды, отчужденность от нее, вражда с ней стали типическими чертами образа художника в литературной традиции начала XX века.

Рисуя образ художника Галли Джимсона, Кэри в основном не отступает от существующего стереотипа. Однако некоторые его черты он усиливает и поворачивает новой гранью.

Художник Джимсон находится на самом дне — бродяга, без крыши над головой, без всяких средств, без родни или покровителей, которые, если не дадут денег, все-таки не дадут умереть от голода. И такое бездомное, голодное существование не начало, а итог его художнической карьеры. Галли Джимсону под семьдесят — возраст, когда человеку следует пожинать плоды своих многолетних трудов. Но общество, в котором живет Джимсон, не ценит его искусство и совершенно безразлично, если не враждебно, к его деятельности. Художник практически отвергнут своими современниками и обречен на одиночество и отщепенство.

Искусство Джимсона — трудное искусство. Пройдя в своем художественном развитии через множество этапов, повторив, так сказать, в миниатюре эволюцию современной живописи от Возрождения до середины XX века, Джимсон выступает как новатор в искусстве. Его синие Адамы и красные Евы лишены жизненного правдоподобия. Это отстраненные образы, которые, по мнению художника, призваны вести к познанию глубоких и существенных истин о человеке. Бытовые явления, наблюдаемые в реальной жизни, перевоплощаются в творчестве Джимсона в обобщающие символы.

Искусство Джимсона не радует глаз. В нем нет гармонии, как нет ее в мире, где уже идет Вторая мировая война и под нацистскими бомбами ежедневно гибнут сотни и сотни людей. Искусство новаторское, оно ломает привычные эстетические каноны. Искусство зашифрованное, оно требует значительных усилий воображения и работы ума, а потому остается недоступным тем, кто эстетически недостаточно подготовлен к его восприятию. А вокруг художника Джимсона таких большинство.

У вымышленного художника Джимсона в романе, есть свой исторический двойник — английский поэт и художник Уильям Блейк (1757—1827). Строки из стихов (Блейка обрамляют и обобщают те зрительные образы, которые Джимсон передает словесно, входя неотъемлемой частью в ткань романа. Этот блейковский слой выполняет в романе несколько функций. С одной стороны, жизненная правдивость трагической участи художника Джимсона как бы проверяется и подтверждается реальной судьбой гениального художника прошлого века. Непонятый и непризнанный своими современниками при жизни, Блейк пятьдесят лет спустя после смерти был назван одним из величайших поэтов Англии. С другой стороны, философски-эстетические позиции Джимсона во многом сходны с блейковскими. Так же как и Блейк, он отталкивается от неразрывного единства противоположных начал. Высказывание Блейка: «Без противоположностей нет прогресса. Притяжение и отталкивание, разум и энергия, любовь и ненависть необходимы для человеческого существования. Из этих контрастов проистекает то, что религия называет Добром и Злом» — не приведено в романе. Но оно, несомненно, положено в основу философской концепции Джимсона. Наконец, так же как и Блейк, Джимсон, отказавшись от лирического искусства ради эпического, стремится передать противоречивую суть явлений через мифологические образы. Правда, в отличие от Блейка, который создал свою, сложную и многоплановую мифологическую систему, Джимсон, как это не раз имело место в английском революционном искусстве, откликаясь на жгучие проблемы современности, обращается к библейским сюжетам и образам.

Конфликт между художником и обществом рассматривается Кэри под различными углами зрения. Многослойно общество, но не однозначен и художник. В Джимсоне в одном лице гениальный живописец, новатор и подвижник сосуществует с хитрым попрошайкой, вымогателем, мелким воришкой и пусть непреднамеренным, но все же убийцей. Что это? Утверждение права художника на аморальное поведение? Может быть, здесь художник не только противопоставляется обществу, но и ставится над ним? Объявляется сверхчеловеком, для которого недействительны нравственные принципы? Отнюдь нет. Роман Кэри не только не поддерживает такую точку зрения на художника, а она не раз высказывалась, но он полемизирует с ней.

Прежде всего в подавляющем большинстве случаев Джимсон совершает свои «подвиги», так сказать, «в состоянии вынужденной обороны». Общество бросило его на дно, лишило средств к существованию, отняло возможность творить и тем самым вынудило его к нарушению существующих в нем законов. Обеспечивая себе право проявлять «свободный творческий дух», чиня свой суд над обществом, Джимсон прибегает к тем же средствам, какими общество расправляется с ним: миллионер Хиксон обобрал художника Джонсона — и художник Джонсон грабит миллионера Хиксона.

Во-вторых, Джимсон и сам вовсе не считает свое антиобщественное поведение нормой. Его эскапады не только вынужденные, но и носят весьма различный характер в зависимости от того, против кого и при каких обстоятельствах они совершаются. Одно дело — содержатель антикварной лавки, банкрот Айк или полунищая матушка Коукер, другое — богач Хиксон или Бидеры. Характерно, что якобы «художнический» аморализм Биссона, паразитирующего на искусстве, приводит Джимсона в крайнее негодование, а образ действий изобретателя Рэнкина, зятя Джимсона, вызывает у него явную антипатию. Рэнкин тоже новатор — новатор в технике. Он тоже требует для себя свободы творчества и готов добиваться этой свободы любыми средствами, даже за счет гибели других людей. И где-то в перспективе, за Биссонами и Рэнкинами, маячит зловещая фигура «художника Гитлера» и его несостоявшегося английского варианта — «коричневого» Мосли. На страницах романа дважды выведен вымышленный персонаж — бывший букмекер и завсегдатай кабачка «Три пера» по имени Мозли. Английский читатель без труда узнавал в этой зло осмеянной карикатурной фигуре лидера распущенной в 1940 году английской фашистской партии Освальда Мосли.

Трагическая история художника Джимсона — трагическая в прямом смысле этого слова, так как она кончается его гибелью, — изображена в романе в комических тонах. Смешны ситуации, потешны, а подчас даже гротескны персонажи, бурная деятельность которых почти всегда бьет мимо цели. В палитре Кэри все оттенки комического — от грустного юмора до едкого сарказма. Но в особенности комичен главный герой, через призму видения которого перед читателем раскрывается все происходящее. Озорные выходки Джимсона под стать Фальстафу, а описания, тирады, диалога полны острот, парадоксов, каламбуров. Даже в самых, казалось бы, безвыходных положениях Джимсон не перестает потешаться над окружающими и над самим собой. Стихия смеха, окружающая художника, безусловно берет свое начало в его неуемном жизнелюбии, в котором он черпает свою стойкость и энергию. В нем же — источник его жизнеутверждающего искусства. Но смеется он вовсе не потому, что ему на самом деле радостно или весело, а потому, что единственное, в чем он видит свое спасение, — это спрятаться за маской бесшабашного весельчака. «Джимсон превращает жизнь в шутку, — писал Кэри о своем герое, — потому что ему недостает сил принимать ее всерьез. Он боится, что если не будет смеяться, то утратит силу и твердость духа и не сможет выполнить свою миссию». Смех в романе Кэри не сглаживает противоречий, существующих между художником и обществом. Напротив, чем комичнее поза Джимсона, тем трагичнее его положение по существу, и его шутки, по закону контраста, только обостряют восприятие романа читателем.

Столкновение художника с окружающей средой показано в романе глазами художника. Само заглавие «Из первых рук» (английское название «Тhe Horse's Mouth» буквально значит «лошадиная морда» и обыгрывает идиоматическое выражение I know it out of the horse's mouth — «я знаю это от самой лошади», — бытовавшее среди букмекеров и означавшее, что точные сведения о том, какая лошадь выиграет на скачках, поступили от самой лошади, то есть «из первых рук») подчеркивает основную направленность романа и то, что повествование ведется от лица художника, фиксируя особенности его творческого «Я».

Используя форму романа-исповеди, которым по сути является книга, Кэри настолько сливается со своим героем, что его Галли Джимсон воспринимается как реально существующее лицо, как автор написанных от его имени заметок. Весь стилистический строй романа — его ритм, образная система, язык описаний и диалогов — полностью подчинен личности главного героя. Читатель видит, слышит и воспринимает лишь то, что видит, слышит и воспринимает Джимсон. Более того — все показываемое в романе проходит сквозь впечатления, чувства и мысли Джимсона, окрашено его настроением. А так как Джимсон — художник, к тому же художник, наделенный даром своеобразного, особого восприятия, то включенный в его поток сознания объективный мир предстает перед нами в весьма своеобразном ракурсе. Он как бы дробится на отдельные значимые впечатления, те наиболее броские элементы, которые вбирает сознание художника. «Я шел вдоль Темзы. Позднее осеннее утро. Солнце в дымке. Как апельсин за стеклом закусочной. Внизу сияние. Отлив. Грязная вода, солома, планки от ящиков, мусор и от одного берега до другого зигзагом — нефть. Как гадюка в снятом молоке. Древний змий, символ природы и любви» — так начинается рассказ Джимсона, и читатель сразу окунается в стихию художнического видения. Взгляд художника словно высвечивает отдельные явления, предметы, детали. Краткие, назывные, безглагольные предложения нанизываются одно на другое, создавая целостную и очень яркую картину. Приемы пластического искусства перенесены в словесное. Кажется, стоит Джимсону взять в руки кисть — и эта уже готовая в мыслях картина мгновенно ляжет на полотно. Характерна удивительная красочность всех описаний и портретов. Глаз художника замечает и фиксирует все оттенки цвета и особенно пристально вглядывается в контрастные сочетания. Красочны и необычны сравнения, к которым особенно охотно прибегает Джимсон при описании пейзажей и людей. Знаменательно, что образы, то есть то, с чем сопоставляется предмет, всегда черпаются из повседневной жизни: «спокойно течет река, как пролитые чернила», или: «река покрыта мелкой рябью, как гладкая сторона терки для сыра» и т.д., и т.д. Образы эти предельно конкретны. Соотнесенный с ними предмет становится зримым, ощутимым, раскрывается с новой, неожиданной стороны, эстетически осваивается наново. Конкретность и чувственность описания доведены здесь до такой силы, какая встречается только в пластическом искусстве.

Дробности фиксируемых впечатлений соответствует и дробный, почти стаккатный ритм повествования, который создается обилием коротких назывных предложений. Этот ритм, быстрый, напряженный, передает интенсивность психологического процесса, внутреннее горение, непрестанную работу мысли, которая ни на минуту не прекращается в мозгу художника. Стилистический строй романа передает внутреннюю жизнь героя, приоткрывая дверь в его творческую лабораторию. Читатель судит о Джимсоне как о художнике не только и даже не столько по тому, как он сам себя оценивает, а по той своеобразной манере видеть и воспринимать окружающую его действительность, которой проникнута каждая строчка книги. «Из первых рук», — утверждает известная английская писательница П. X. Джонсон, — самое глубокое исследование интеллекта художника, какое когда-либо знала английская литература».

М. Шерешевская