"Полуночный Прилив" - читать интересную книгу автора (Эриксон Стивен)

Глава 4

Нереки верили, что Тисте Эдур — дети демонов. В их крови пепел, как и на их коже. Погляди в глаза Эдур — и увидишь, как сереет мир, размывается лик солнца и бледнеет грубая кожа ночи.

Едва воин — хирот по имени Бинадас вошел в лагерь, нереки подняли вой. Упали на колени, ударяя себя кулаками в грудь и лицо.

Бурак Преграда прошел среди них, выкрикивая проклятия и приказы, но они казались глухими. Наконец купец со смехом повернулся к Серен Педак и Халлу Беддикту.

Халл нахмурился: — Это пройдет, Бурак.

— О, да неужели? Как и сам бренный мир? Как ветер смерти, и наши души взовьются на его струях, словно пыль? И останемся мы лежать на следах его, мертвые, бесчувственные — и наше нынешнее глупое кривляние потеряет всякий смысл? Ха! Будь так, я нанял бы фараэдов!

Серен Педак всматривалась в приближающегося Эдур. Охотник. Убийца. Возможно, еще один, склонный к долгому молчанию. Она могла вообразить, как этот Бинадас сидит у костерка с Халлом, где-то в запустении. За весь вечер, ночь и следующее утро он обменялся со старым солдатом едва десятком слов. Однако Серен подозревала, что так рождается искренняя, бездонная дружба. В мужчинах есть тайны, и это раздражает женщин. Почему молчание становится началом совместного пути. Почему горсть несвязных слов стягивает души неразрывным союзом. Игра сил, которые она могла ощутить, даже увидеть, оставаясь, однако, вне поля игры. Раздражение, недовольство, почти недоверие.

Слова сплетают сеть вокруг и внутри женщин. Язык жестов, выражений лица — все это сращивает ткани, которые, как знает любая хозяйка, можно разорвать, но лишь с большим усилием. Дружба женщин знает лишь одного врага, и этот враг — злоба.

Так что, чем больше слов, тем прочнее плетение.

Серен Педак провела большую часть жизни в мужских компаниях; сейчас, когда она изредка возвращалась в Летерас, знакомые женщины относились к ней с тревогой. Словно ее выбор сделал недоказуемой ее верность, породил поводы для подозрений. И сама она ощущала неловкость и недовольство в их обществе. Они ткали разными нитями, на разных станках, в разных ритмах. Она ощущала себя неуклюжей и грубой, пойманной в ловушку молчаливости.

Это всегда приводило к бегству из города, от прошлого. От женщин.

И все же в первый момент она отступила от двух мужчин с их почти равнодушными приветствиями друг другу, отступила почти шокированная — ее словно бы отбросила физическая сила. Они здесь, на одной с ней почве, у тех же скал и деревьев — и они далеко.

Слишком просто — сказать с презрительным фырканьем, что все мужики просты. Если бы она раньше не знала их, могла бы сказать, что они готовятся встать на четвереньки и обнюхать друг дружку под хвостами. Отмести все мысли о сложности ситуации, заменить их сонмом удобных обобщений. Но она знала этих двоих, этих давних друзей — и это прогоняло возможность абстрактных обобщений, неумолимо вызывая в женщине гнев. И странное, завистливое желание стать между ними.

«На скалистом берегу мужчина смотрит вниз и видит одну скалу, затем другую и третью. А женщина смотрит вниз и видит… скалы. Может быть, это большое упрощение. Мужчины — единственное число, женщины — множественное. Скорее, мы совмещаем и то, и другое, кусочек одного рода есть в другом.

Хотя признавать все это мы не любим».

Он был даже выше Халла — плечи на уровне глаз летерийца. Темные волосы заплетены в косички длиной с палец. Глаза цвета мокрого песка. Кожа — как влажный пепел. Молодое лицо, вытянутое, но с широким ртом.

Серен Педак знала имя Сенгар. Похоже, этот юноша — родич того вождя, с которым она трижды встречалась во время визитов летерийских делегаций к Тисте Эдур.

— Воин племени Хирот, — сказал Бурак Преграда, выкрикивая слова, чтобы превзойти ноющих нереков, — я приветствую тебя как гостя. Я…

— Я знаю твое имя, — прервал его Бинадас.

При звуках его голоса нереки прекратили причитать, и только ветер завывал над дорогой да капала талая вода с верхних уступов.

— Я привез для хиротов, — снова заговорил Бурак, — слитки железа…

— И он хочет исследовать толщину льда, — вмешался Халл Беддикт.

— Весна близко, — ответил Халлу Бинадас. — Лед покрылся трещинами. Произошел нелегальный забой клыкастых тюленей. Ханнан Мосаг должен будет ответить.

Серен Педак повернулась к торговцу, всмотрелась ему в лицо. Алкоголь, белый нектар и холодный ветер приблизили кровеносные сосуды прямо к поверхности кожи на носу и щеках. Глаза были красными и слезились. Он не выказал никакой реакции на слова Эдур.

— Достойно сожаления. Какое невезенье: среди моих братьев — купцов нашлись желающие нарушить договоры. Жажда золота. Прилив, перед которым никто не устоит.

— То же самое можно сказать о мести, — подчеркнул Бинадас.

Бурак кивнул. — Да, нужно платить долги.

— Золото и кровь — не одно и то же, — фыркнул Халл.

— Да ну? — бросил Бурак. — Воин Хирота, представляемые мной интересы всецело и полностью совпадают с договоренностями. Увы, Летер — многоглавый зверь. Полный контроль над хищническими элементами может быть достигнут в союзе между Тисте Эдур и теми летерийцами, что держатся буквы договоров, связавших два наших народа.

Бинадас отвернулся. — Приберегите слова для Короля — Ведуна. Я провожу вас в селение. Пусть все, что следует прояснить, будет прояснено.

Бурак Преграда дернул плечом и поплелся в свой фургон. — На ноги, нереки! Дорога пойдет в гору. Придется потрудиться!

Торговец влез в дверку в задней стороне фургона. Когда он скрылся из вида, нереки засуетились. Серен бросила взгляд на Халла и Бинадаса — они снова глядели друг на друга. Ветер донес их слова. — Я буду обличать ложь Бурака, — говорил Халл. — Он хочет поймать вас в капкан обещаний и уверений, ни одно из которых не стоит и дока.

Бинадас пожал плечами: — Мы видели, какие капканы вы расставили нерекам и Тартеналам. Любое слово — узел незримой сети. Мечи нереков оказались слишком тупыми против нее. А Тартеналы слишком медленно приходят в ярость. Фараэды привыкли смеяться над своими промахами. Мы не такие.

— Знаю, — отозвался Халл. — Друг, мой народ верит в столбики монет. Одна на другой, все выше и выше, к величественной высоте. Подъем означает прогресс, а прогресс — естественное стремление цивилизации. Прогресс, Бинадас, это мировоззрение, из которого вытекает понятие судьбы. Летерийцы верят в судьбу — свою собственную. Они обладают всеми возможными добродетелями и заслужили все, что захотят. Пустой трон — это такой трон, который всегда можно занять.

Бинадас засмеялся словам Халла, но невесело. Внезапно воин повернулся к Серен Педак. — Аквитор, прошу, присоединяйтесь к нам. Не искажают ли старые раны взгляд Халла на Летер?

— Судьба свела нас вместе, — ответила она, — а летерийцы носят шрамы с гордостью. Большинство, — добавила она, бросив взгляд на Халла.

— Одна из ваших добродетелей?

— Да, если можно так назвать. Мы имеем талант прикрывать жадность одеяниями свободы. Что до пороков прошлого, их мы предпочитаем игнорировать. Прогресс означает, что нужно смотреть только вперед, а все ошибки прошлого простить и забыть.

— Тогда прогресс не имеет конца. — Бинадас все еще улыбался.

— А вот наши фургоны катятся вниз с холма, Бинадас. Все быстрее и быстрее.

— Пока не уткнутся в стену.

— Скорее всего, мы ее проломим.

Улыбка угасла. Серен показалось, что во взоре Эдур блеснула грусть. Он отвернулся. — Мы живем в разных мирах.

— И я предпочел бы ваш, — сказал Беддикт.

Бинадас метнул на него удивленный взгляд. — Точно ли, друг?

Нечто в тоне хирота заставило подняться волоски на шее Серен.

Халл нахмурился. Значит, и он почуял в вопросе нечто странное.

Больше слов не прозвучало. Серен Педак позволила Халлу и Бинадасу идти впереди поезда, на расстоянии, обеспечивающем их уединение. Но все равно не казалось, что они жаждут завести разговор. Она смотрела им в спины — широкие шаги, одинаковое покачивание плеч. И размышляла.

Халл, совершенно очевидно, конченый человек. Он ищет способы сделать земли Эдур ареной личной мести. Он вовлек бы их в войну, если бы смог. Борьба влечет за собой лишь разрушение; попытка этого мужчины найти душевный покой на пепелище резни и кровопролития наполняла душу Серен острой жалостью. Тем не менее она не могла позволить чувствам ослепить себя перед опасностью, которую он представляет.

Серен Педак не питала любви к своему народу. Алчная жадность летерийцев, их неспособность представить себе любую перспективу, которая не влечет немедленной выгоды, приводили к кровавым стычкам с любым иноземным племенем. В один прекрасный день они столкнутся с равными себе. «Фургон разобьется о небывало крепкую стену».

Будут ли это Тисте Эдур? Такое казалось маловероятным. Да, они обладают замечательной магией, и летерийцы еще не встречались со столь яростными воинами. Но объединенные племена не насчитают и четверти миллиона бойцов. Тогда как в одной столице живет более ста тысяч, и в Летере еще шесть городов с подобным населением. Учитывая протектораты Драконова моря и востока, гегемония сможет собрать шестьсот тысяч солдат или больше. При каждом легионе будет маг, обученный лично Цедой Куру Каном. Тисте Эдур сокрушат. Уничтожат.

«А Халл Беддикт…»

Она с усилием прогнала мысли о нем. В конце концов, выбор делать ему. К тому же она подозревала, что он не станет слушать советов.

Серен Педак знала свою нерешительность, склонность к сомнениям. Станет ли она адвокатом мира любой ценой? Каковы будут награды за капитуляцию? Доступ Летера к ресурсам Эдур. И Чернолес…

«Конечно. Именно живого леса мы жаждем, источника кораблей, которые смогут сами себя исцелять, разрезать волны быстрее лучших наших галер, противостоять боевой магии. Вот сердце нашей игры».

Но король Дисканар не дурак. Не он взлелеял такие амбиции. Куру Кан проследил бы за этим. Нет, гамбит разыгран королевой. Нелепый самообман — думать, что летерийцы смогут управлять живым деревом. Что Тисте Эдур так легко сдадут свои секреты, тайные искусства управления волей Чернолеса, слияния его силы со своею собственной.

Забой тюленей был уловкой. Потеря доходов — часть более широкой схемы, инвестиция в расчете на политические дивиденды, которые, в свою очередь, сторицей возместят потерю денег. Лишь некто столь богатый, как королева или канцлер Трайбал Гнол, сможет пережить такие траты. Суда, команды Должников, которым обещано списание всех долгов по факту смерти. Жизни, отданные ради благополучия детей и внуков. В наборе экипажей трудностей явно не возникало. Деньги и кровь. Итак…

Она не могла подтвердить свои подозрения, но все сходилось, и все это было ей до горечи неприятно — как и купцу Бураку. Тисте Эдур не сдадут Чернолес. Не надо быть великим предсказателем — грядет война. «И Халл Беддикт делается ее главным проповедником. Невольный агент королевы. Не удивительно, что Бурак терпит его присутствие».

А ее роль? «Сопровождение науськанных безумцев. Не более того. Держись в сторонке, Серен Педак». Она — аквитор. Сделает то, для чего нанята. Доставит Бурака Преграду.

«Ничего не решится. Нами. Игра отложена до Большой Встречи».

И почему такая мысль ее не удовлетворяет?

Впереди, в двадцати шагах, лес проглатывал Халла Беддикта и Бинадаса Сенгара. Тьма и тени тянулись все ближе к ней, с каждым ее шагом.

Любой преступник, которому удастся переплыть канал с мешком доков на спине, получит свободу. Вес монеты зависит от тяжести прегрешения. Воровство, похищение, неуплата долгов, повреждение собственности и убийство карались пятью сотнями доков. Растрату, беспричинное буйство, публичное поругание имен Пустого Трона, Короля и Королевы требовалось очистить тремя сотнями доков. Самый малый вес — одна сотня — полагался за безделье, неуважение, появление на людях в голом виде.

Это для мужчин. Для женщин вес облегчался вдвое.

Если кто-то мог уплатить штраф, его имя вычеркивали из позорного списка. Канал — для тех, кто не смог уплатить.

Топляки были более чем общественным развлечением. Они были главным из событий, на которые в Летерасе каждый день делались ставки. Мало кому из преступников удавалось одолеть канал с таким весом; дистанция и число взмахов руками определяли размер ставок. Здесь гадали на Прорыв, Молочение, Бульканье и Камень.

К негодяям привязывали веревку, чтобы иметь возможность достать монеты и подтвердить утопление. Труп бросали обратно. «Виновен как грязь».

Брюс Беддикт нашел финеда Геруна Эберикта на Втором Ярусе. Тот смотрел на канал в окружении толпы привилегированных зрителей утреннего утопления. Через давку проталкивались букмекеры, принимая ставки и делая записи на глиняных табличках. Их голоса вздымались над возбужденным гулом собравшихся. Какая-то женщина взвизгнула и захохотала. Ей ответили мужские голоса.

— Финед.

К Брюсу повернулось спокойное, покрытое шрамами лицо, хорошо известное почти всем горожанам. Брови поднялись: — Поборник Короля. Вы как раз вовремя. Аблала Сани готов поплыть. Я поставил на ублюдка восемьсот доков.

Брюс Беддикт склонился над ограждением. Оглядел стражников и чиновников, толпившихся внизу. — Я слышал это имя, но не могу припомнить преступления. Вон тот Аблала? — Он ткнул пальцем в накрытого плащом и капюшоном человека, возвышавшегося над окружающими.

— Он. Полукровка — Тартенал. Поэтому к штрафному весу добавили две сотни доков.

— Что он натворил?

— Чего только не натворил. Три убийства, повреждение собственности, нападение, два похищения, проклятия, мошенничество, неспособность платить долги и хождение в голом виде. И все за один день.

— А, заварушка в квартале ростовщика Урума?

Преступник скинул капюшон. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки. Кожа исполосована шрамами от кнута. Бугры впечатляющих мышц.

— Вот это да.

— Сколько же он понесет?

— Сорок три сотни.

Брюс и сам разглядел огромный мешок, привязанный к широкой спине. — Благослови Странник, он и двух гребков не сделает.

— В этом все согласны, — ответил Герун. — Все ставят на Молочение, Бульканье или Камень. Ни ставки на Прорыв.

— А ваша?

— Семьдесят к одному.

Брюс нахмурился. Такие ставки означают лишь одно. — Вы верите, что он прорвется!

При этом выкрике все головы повернулись к ним, шум стал еще громче.

Герун оперся на парапет, протяжно вздохнул, не разжимая зубов, так что раздался неприятный свистящий звук. — Большинство полукровок берут от Тартеналов худшие черты, — тихо пробурчал он. И усмехнулся: — Но не Аблала Сани.

Гул голосов раздался на всех ярусах, донесся и с другой стороны. Стража вела преступника к старту. Аблала сгорбился, сражаясь с весом мешка. У края канала оттолкнул стражников и повернулся.

Сбросил повязку. И пустил тугую струю.

Где-то вскрикнула женщина.

— Это тело подберут внизу, у Водоворотов, — благоговейно прошептал какой-то купец. — Я слышал, хирурги могут…

— Не хочешь заплатить за него пик, Вершок? — вмешался его компаньон.

— Я не нуждаюсь, Хальбат. На свой посмотри! Я к слову…

— А десять тысяч баб просто мечтают…

Внезапное шиканье. Аблала Сани повернулся к каналу. Вошел в воду. По колено. По грудь. По плечи.

Еще миг — и голова скрылась под грязной, вонючей водой.

Ни бульканья, ни молочения руками. Все, кто ставил на Камень, смотрели воронами. Толпа забурлила, люди собрались у букмекеров.

— Брюс Беддикт, каково расстояние?

— Сто шагов.

— Да.

Они все склонялись над парапетом. Еще миг — Брюс метнул на финеда недоумевающий взгляд. Герун кивнул на поверхность канала. — Следи за веревкой, приятель.

Веревка внезапно задергалась. Брюс увидел — как и все остальные, судя по гулу голосов — что она все еще разматывалась. — Он идет по дну!

Брюс понял, что не может оторвать глаз от мотков веревки. Дюжина ударов сердца. Две дюжины. Полсотни. А веревка все змеится, уходя в воду.

Крики и вопли достигли оглушающей громкости. Голуби взлетали с ближайших крыш, впав в панику. Любители ставок дрались с букмекерами, выхватывали таблички. Кто-то упал с Третьего Яруса и, к несчастью, разминулся с каналом на два жалких шага. Его тело недвижимо простерлось на камнях; подбежали очевидцы.

— Вот и все, — вздохнул Герун Эберикт.

На той стороне из воды показалась фигура. Грязь стекала ручьями.

— Четыре легких, приятель.

«Восемьсот доков. Семьдесят к одному». — Финед, вы богач, который стал еще богаче.

— А Сани стал свободным. О, я только что видел вашего братца. Теола. На той стороне канала. Он был в одной рубашке.

— Не стой так близко — нет, поближе, Шенд, чтобы ты смогла меня слышать, но не слишком близко. Мы же не знакомы.

— Ты совсем разум потерял, — ответила та.

— Может быть. Но ты его видела?

— Кого?

— Преступника, конечно. Полукровку, который все разгромил у Урума. Этот вымогатель сам напросился…

— У Тартеналов четыре легких.

— И у этого тоже. Надеюсь, ты не ставила?

— Презираю игру.

— Смешно, подруга.

— Так что с ним?

— Наймите его.

— С удовольствием.

— И купите одежду.

— А зачем?

— Мы нанимаем его не за телесные достоинства… хотя и за них тоже. Вам нужен телохранитель.

— Пусть хранит мое тело днем и ночью.

— Точно, Шенд. И на сегодня беседа окончена.

— Нет, не окончена, Теол. В полночь, в мастерской. Приведи Багга.

— Но все идет как надо. Нет нужды…

— Будьте там.

Четыре года назад финед Герун Эберикт в одиночку сорвал попытку покушения на короля Дисканара. Возвращаясь во дворец очень поздно, он наткнулся на тела двух стражников, охранявших дверь личных покоев короля. Магическая атака заполнила их легкие песком, вызвав асфиксию. Тела были еще теплыми. Дверь стояла нараспашку.

Финед дворцовой стражи выхватил меч. Рванулся в спальню короля и обнаружил над телом спящего Эзгары Дисканара трех человек. Маг и двое убийц. Герун убил волшебника первым — ударил по шее, разрубив позвоночник. Затем отразил нападение ближайшего ассасина, вогнал кончик меча тому в грудь прямо под левую ключицу. Рана оказалась смертельной. Второй убийца ударил кинжалом в лицо Геруну. Возможно, он целил в глаз, но финед отдернул голову, и острие вошло в рот, прорезав обе губы, и остановилось между передними зубами. Выбив зубы, кинжал застрял. Герун рубанул мечом, отсекая протянутую руку ассасина, и добил его тремя бешеными взмахами.

Последний этап схватки созерцали изумленно распахнутые очи короля.

Через две недели финед Герун Эберикт, тихо посвистывая при каждом вздохе сквозь щель на месте передних зубов, опустился на колено перед троном Эзгары Дисканара и посреди толпы зрителей получил Королевскую Вольность. На весь остаток солдатской жизни он наделен иммунитетом против судебного преследования. Иначе говоря, ему позволяется делать что хочется, даже убивать любого человека, кроме членов Высочайшей Семьи.

Личность человека, стоявшего за убийцами, установить не удалось.

И с той поры Герун Эберикт выступил в личный поход. Одинокий и бдительный страж. Известно было, что он собственноручно убил тридцать одного горожанина, включая двух богатых, политически влиятельных и весьма уважаемых купцов. Ему приписывали еще дюжину таинственных убийств. Короче говоря, он стал одним из самых страшных жителей Летераса.

Кроме того, за это время он разбогател.

Все же он оставался членом Королевской Гвардии, несущим должностные обязанности. Брюс Беддикт подозревал, что решение послать Геруна с делегацией вызвало не только недовольство королевы и ее сына, но и всеобщее облегчение подданных. И еще он гадал, не раскаивается ли Эзгара в своем даре.

Двое дворцовых стражей бок о бок шли через Суланский мост, направляясь в Квартал Казначеев. Жаркий день, сверкающее солнце за редкой сеткой облаков. Они вошли в «Рильд», заведение, славное отличной кухней, а также алкогольным напитком, сделанным из меда, апельсиновых корок и семени клыкастого тюленя. Уселись во внутреннем дворике за личный столик Геруна.

Заказав обед, Герун Эберикт откинулся в кресле и с любопытством посмотрел на Брюса. — Сегодня мой гость — Королевский Поборник?

— Учитывая тему беседы, да, — сказал Брюс. — Мой брат Халл сопровождает Бурака Преграду. Считается, что Преграда останется гостем Тисте Эдур до самой Встречи. Я беспокоюсь о Халле.

— О чем именно?

— Ну, вы же давно его знаете.

— Знал. Признаю, достаточно хорошо. После моего повышения мы с ним надрались у Порула и, похоже, зачали дюжину ублюдков с заезжей труппой Танца Цветов из Трейта. В любом случае, та труппа через девять месяцев удвоилась…

— Ладно, ладно. Он уже другой человек.

— Неужели?

Принесли напитки — янтарное вино для Брюса и «Клыкастое молочко» для Эберикта.

— Знаете, я не уверен, — признался Брюс в ответ.

— Халл верит в одно, и это — преданность. Верит, что она единственный дар, достойный сохранения. Конечно, его жестоко использовали, и результатом явился список в голове вашего брата. В нем имена всех предавших его, мужчин и женщин. — Герун выпил смесь и приказал подать еще. — Единственное отличие между ним и мной: я МОГУ вычеркивать имена из СВОЕГО списка.

— А что, если, — спокойно сказал Брюс, — в списке Халла — сам король?

Глаза Геруна остекленели. — Как я только что сказал, лишь мне дозволено вычеркивать.

— Тогда зачем Халл привязался к Бураку Преграде?

— Бурак — не человек короля. Совсем наоборот. И это выяснится при нашей встрече.

По спине Брюса пробежал холодок.

— В любом случае, — продолжал Герун, — меня больше занимает другой ваш брат.

— Теол? Не говорите, что он в вашем списке!

Герун усмехнулся, обнажая прореху в верхнем ряде зубов. — А я сказал бы? Успокойтесь, его там нет. Пока. Но он что-то затевает.

— Трудно поверить. Теол уже давно прекратил делать хоть что-то.

— Так вы думаете.

— У меня нет причин подозревать иное. А у вас есть?

Прибыл второй бокал Геруна. — Вы знали, — сказал финед, помешав пальцем густой, вязкий напиток, — что Теол все еще имеет множество интересов в области собственности, откупов, торговых инвестиций и транспорта? Он поднял достаточно плотную завесу, чтобы быть уверенным — никто не знает о его скрытой активности.

— Похоже, недостаточно плотную.

Герун пожал плечами: — Во многих смыслах Теол получил Королевскую Вольность задолго до меня, причем без формального разрешения.

— Теол никогда никого не убивал…

Улыбка Геруна стала жесткой: — День краха Торговой Палаты, когда дюжина финансистов покончила с собой. Этот крах был инспирирован исключительно рукой Теола. Идеально, поистине ювелирно подгаданное время. У него свой список, хотя он не режет ножом по горлу; вместо этого сделал их торговыми партнерами и в один прекрасный день утопил…

— И сам пошел ко дну.

— Но не совершил самоубийство, не так ли? Вам это ни о чем не говорит? Мне — да.

— Только, что он беззаботен.

— Точно. Брюс, скажите мне, кто главный поклонник Теола?

— Вы?

— Нет. О, я очень впечатлен, клянусь Пяткой Странника. Настолько, чтобы крепко заподозрить, что он снова мутит воду. Нет. Кто-то другой.

Брюс поглядел в сторону, пытаясь решить, нравится ли ему собеседник. Достаточно, чтобы продолжать беседу. Хотя тема ему отвратительна.

Прибыл обед.

Герун Эберикт сосредоточил все внимание на серебряном блюде с жареным филеем и заказал третий бокал «Клыкастого молочка». Брюсу пришло в голову, что он никогда не видел женщин, пьющих такую смесь.

— С Теолом я давно не говорил, — произнес он некоторое время спустя, сосредоточенно отрывая кусок белого мяса. Обнажились ряд ребер и спинных позвонков.

— Вам не нравилась его деятельность?

Брюс скривился, замотал головой. — Нет, мне не нравится то, что он делал потом.

— То есть?

— Ничего.

— Нужно, чтобы вода устоялась. Тогда он осмотрится и разглядит, что осталось на дне.

— Вы подразумеваете чертов гений, финед.

— Да. У Теола есть то, чего недостает Халлу. Знаний недостаточно. Никогда. Важнее способность что-то сделать с этими знаниями. Сделать совершенно, точно рассчитав время. С разрушительными последствиями. Это есть у Теола. Халл не таков, храни его Странник.

Брюс встретился взглядом с бледными глазами Геруна. — Вы хотите намекнуть, что главный поклонник Теола — Халл?

— У Халла свои вдохновения. Вот почему он с Бураком Преградой.

— Вы готовитесь встать на его пути, на Большой Встрече?

— К тому времени может быть поздно, Брюс. Если допустить, что таков мой план.

— А он не таков?

— Еще не решил.

— Вы хотите войны?

Взор Геруна остался невыразителен. — Это течение поднимет самую глубокую грязь. Ослепит всех. Человек, имеющий цель, многое может натворить в мутной водичке. А потом муть осядет.

— И вот, — не скрывая горечи, подхватил Брюс, — изменился весь мир.

— Возможно.

— Война как средство…

— …достижения мира…

— …такого, какой порадует ваш взор.

Герун отодвинул блюдо и откинулся в кресле. — Что за жизнь без амбиций, приятель?

Брюс поднялся. Его порция, хаос мелких кусков, осталась на блюде. — Теол смог бы ответить лучше меня, финед.

Герун улыбнулся. — Сообщите Куру Кану и Нифадасу, что я осведомлен о сложностях предстоящей Большой Встречи. Сознаю и то, что меня решили на время выкинуть из города. Я, конечно, постараюсь компенсировать свое отсутствие после триумфального возвращения.

— Доведу ваши слова в точности, финед.

— Жаль, что вы потеряли аппетит. Мясо было превосходно. В следующий раз побеседуем о посторонних предметах. Я вас уважаю, я восхищаюсь вами, Поборник.

— Ах, так меня тоже нет в списке.

— Еще нет. Шутка, Брюс, — добавил он, видя выражение лица Поборника. — Да вы же меня на куски порубите. Как не восхищаться? Я так скажу: историю последнего десятилетия Летераса лучше всего понять, если пересказать истории трех братьев Беддикт. И они еще не окончены.

«Так кажется». — Спасибо, финед, за компанию и за приглашение.

Герун склонился, нависая над блюдом Поборника. — Пройдите задним ходом, если изволите, — сказал он, подавая блюдо. — На заднем дворе живет голодающий парень. Надо, чтобы он вернул серебро — жестко намекните ему об этом. Скажите, что вы были моим гостем.

— Хорошо, финед.

— Попробуйте эти.

Теол уставился на шерстяные штаны, принял их. — Скажи, Багг, есть ли хоть какой смысл в продолжении?

— Вы имеете в виду вязание брюк или мое скорбное существование?

— Ты нанял команду? — Теол задрал рубаху и стал натягивать штаны.

— Двадцать самых жалких мятежников, каких смог найти.

— Недовольны?

— Каждый, и я уверен — у них есть законные причины. К сожалению, большинство лишены права на торговлю.

— Большинство запретов политически обусловлено, Багг. Просто убедись, что все они компетентны. Все, что нам от них нужно — умение хранить тайну. А стремление нагадить гильдиям — лучшая мотивация.

— Я не убежден. Ведь нам уже поступили угрозы из гильдий.

— Личные визиты?

— Письма. Пока. Ваше колено будет в тепле.

— Тепле? На улице жарко, Багг. Или ревматические кости говорят обратное?

— Ну, у них есть штаны на каждый сезон.

— Вот как? Уверяй гильдии, что мы не хотим сбивать цены. Скорее наоборот. И платить наймитам большое жалование не будем. Никаких прибылей, пока…

— Кроме наших акций.

— Об этом молчи, Багг. Погляди на волоски на моем правом бедре. Они стоят дыбом.

— Им не нравится контраст.

— Что, гильдиям?

— Нет, вашим волосам. Гильдии просто хотели узнать, от какого Странника я выполз. И как смею регистрировать компанию.

— Об этом не тревожься, Багг. Как только они узнают, что ты обещаешь делать, подумают, что ты непременно проиграешь. И будут игнорировать. Пока у тебя дело не выгорит.

— Я вот тут подумал.

— О чем?

— Дайте-ка рубашку назад.

— Я готов согласиться. Найди еще шерсти. Лучше того же цвета, хотя необязательно. В любом случае, сегодня вечер встречи с тремя подружками.

— Риск.

— Мы должны быть осторожными.

— Как всегда. Шерсть я украду.

Теол закатал рукава до локтя. — Я вернусь и заберу тебя. Пока почисти в доме.

— Если времени хватит.

Теол поднялся на крышу.

Солнце стало красноватым, уходя за горизонт, и мягким сиянием омыло окружающие его дом здания. На Третьем Ярусе двое художников установили мольберты, соревнуясь в отображении Теола и его кровати. Он помахал рукой, что вызвало жаркие споры, затем развалился на согретый солнцем матрац. Уставился в темнеющее небо.

Сегодня на Топляках он видел брата. На другой стороне канала, беседующего с Геруном Эбериктом. Прошли слухи, что Герун поедет с делегацией к Тисте Эдур. Король желал удалить буйного подданного из города.

Проблема золота — в том, как оно умеет красться. Туда, куда не проникнет ничто иное. Оно сочится из тайн, заливает то, что казалось безжизненными трещинами. Оно блестит именно тогда, когда должно бы остаться незамеченным. Нагло, как сорняк между камней мостовой; и если кто-то желает, он сможет проследить корни до самых глубин. Неожиданные траты сотоварищей убитых наемников, за которыми вскоре — но не очень скоро — последовали необъяснимые закрытия предприятий. Странные уходы, когда королевским следователям некого стало допрашивать, пытать, выявляя истоки заговора. Попытка покушения — сложное дело, особенно когда объектом становится сам король. Необычный, почти необъяснимый успех — дойти до самой спальни Дисканара, встать над его телом. Один миг до причинения смерти. Тот волшебник никогда прежде не показывал выдающихся умений в магических искусствах. Заговорить песок, заполнить им легкие двух человек — это вершина магии.

Природное любопытство и поиск возможной выгоды — вот что толкало Теола. Он здорово опередил королевских следователей. Обнаружив, что целое состояние было потрачено на конспирацию, сокрытие следов.

Ясно, что только сам Герун Эберикт знал полную схему. Его наемники не могли подумать, что наниматель нападет на них. Убьет их. Они отбивались, и одному почти удалось. Финед все еще носит шрамы — рваные губы, выбитые зубы — чтобы всем показывать близость смерти.

Иммунитет от преследования. Теперь Эберикт может сделать что хочет с кем хочет. Судья и палач для преступлений реальных и вымышленных, для грехов и больших и малых. Теол почти восхищался этим человеком. Его решимостью, но не методами. Изобретение и реализация такой схемы требовало такой дерзости, что дух захватывает.

Нет сомнения, у Брюса было к нему официальное дело. Королевский Поборник.

«Но даже это тревожит. Не хочу видеть младшего брата рядом с Эбериктом».

Ибо если Теол и имел настоящего врага, противника, равного по уму — так казалось — и превосходящего в подлости, это был финед Герун Эберикт, обладатель Королевской Вольности.

А он вынюхивает, простирает руки. Безопаснее считать — Герун знает, что Теол не так беспомощен, как кажется всем остальным. Не совсем… инертен.

Еще одна складка на мятом, запутанном гобелене. Надо обдумать.

Герун неуязвим для закона. Но враги у него есть. К своему счастью, он чертовски хорош с мечом, а сон его охраняют двенадцать тертых охранников, дальних его родственников. Говорили, что особняк финеда неприступен, имеет арсенал, аптеку с опытным алхимиком, составляющим яды и противоядия, а также большие конюшни и собственный источник воды. Судя по всему, Герун спланировал защиту от любых неожиданностей.

«Кроме особого склада ума Теола Беддикта».

Иногда самое лучшее решение — самое простое и очевидное. Увидел сорняк между плит… выдери его.

— Багг!

Снизу отозвался слабый голос: — Чего?

— Кто поддержал ставку Геруна?

Всклокоченная голова слуги показалась из люка. — Вы уже знаете, ведь это ваш человек. Турбл. Если только он еще не умер… от сердечного приступа или самоубийства.

— Турбл? Даже не мечтай. Догадываюсь, он собирает вещички. Срочная поездка на Внешние Острова.

— Он не выйдет за ворота города.

— Ты думаешь, Герун у него на хвосте?

— А разве нет? С таким выигрышем?

Теол нахмурился. — Я все же склонен полагать, что самоубийство покажется Турблу лучшим выходом. Неожиданно, да, но тут такое потрясение. Припоминаю, родни у него нет. Так что долги умрут вместе с ним.

— А у Геруна не будет восьми сотен доков.

— От такого он только раз моргнет. Этот человек стоит пик, а может, больше.

— Вы не знаете?

— Ну, я говорил абстрактно. Конечно, знаю до последнего дока. Нет, до последнего кроша. В любом случае я говорю, или, скорее, предрекаю, что его потрясет не потеря восьми сотен, а бегство. Единственный путь, по которому Герун не поспешит в погоню — по крайней мере, добровольно. Самоубийство. Итак, Турбл убьет себя.

— Сомневаюсь, что он решится.

— Нет, возможно, нет. Мы ему поможем, Багг. Иди к Водоворотам. Найди подходящий труп. Свежий, еще не высосанный. Возьми у Турбла две бутыли крови и поменяй…

— Что это будет? Огонь? Кто же кончает с собой сжиганием?

— Огонь будет неожиданным следствием разлития масла из упавшей лампы. Упавшей при самоубийстве. Тело обгорит до неузнаваемости, но скрайверы вынюхают владельца крови. Ведь так они работают?

— Вены человека не лгут.

— Точно. Значит, они смогут.

— Нет, если вы достаточно безумны, чтобы выкачать из трупа кровь и залить другую.

— Жуткое занятие. Готовься, Багг.

Сухое лицо в люке скривилось. — А Турбл?

— Мы вывезем его обычным путем. Он всегда мечтал съездить на рыбалку. Посади в подкоп кого-нибудь на случай, если он сорвется раньше времени. Стражники Геруна станут нашими лучшими свидетелями. Ах, финед завертится, как на шампуре.

— Думаете, это разумно?

— Выбора нет. Лишь он может меня остановить. Так что я должен сделать это первым.

— Если он почует, откуда…

— Тогда я мертвец.

— А я безработный.

— Чепуха. Подружки тебя поддержат. К тому же ты мой бенефициарий. Негласный.

— Следовало ли мне об этом говорить?

— Почему нет? Да я соврал.

Голова Багга исчезла из вида. Теол снова улегся. «А теперь мне нужен вор. Хороший. И я такого знаю. Бедные девочки…»

— Багг!

Судьба Шерк Элалле показала себя с худшей стороны. В этом не была виновата ее профессия — навыки Шерк в воровском деле стали легендой среди собратьев по классу негодяев. Спор с домохозяином, к сожалению, перешел в попытку убийства (с его стороны), на что она, на вполне резонных основаниях, ответила выбрасыванием хозяина из окна. К еще большему сожалению, его полет прервало столкновение с гулявшим по улице торговцем. Шея домохозяина сломалась. Как и шея торговца.

Неумеренная самооборона, повлекшая смерть невиновного — это состав преступления. Четыреста доков, пополам. Вообще-то Шерк могла бы заплатить штраф и покончить с делом. Увы, суть спора с хозяином была в солидном запасе золота, таинственно пропавшем из комнаты Шерк. Больше ни дока за душой — и она торжественно прошествовала к каналу.

Она женщина крепкая. Двести доков — приемлемый вес… если бы веревка на зацепилась за костистую спину рыбы люп, весившей стоунов сорок. Эта рыбка выскочила на поверхность, только чтобы посмотреть на пловца — и потянула Шерк на дно.

Рыба люп, довольно редкая, питалась только мужчинами. Женщин не ела. Никто не знал причину такой разборчивости.

Шерк Элалле утонула.

Но, как оказалось на деле, бывают мертвецы и мертвецы. Шерк только потом узнала, что одна из ее давних жертв наслала проклятие. Проклятие, сполна оплаченное и освященное Пустым Храмом. Так что хотя легкие заполнила вонючая вода, хотя сердце остановилось, как прекратились и все иные функции тела и разума, вскоре она стояла там, где смогла выбраться из канала. С тела стекала грязь, глаза стали тусклыми, склеры побурели от полопавшихся сосудов. Невыразимо жалкий и озадаченный полутруп.

Теперь ее сторонились даже бездомные и беззаконные. Все живые. Проходили мимо, словно она стала призраком, мертвым воспоминанием.

Плоть не гнила, хотя кожа стала явственно бледной. Сохранились также старые привычки и умения. Она могла говорить. Видеть. Слышать. Думать. Все это не исправляло ее настроения.

Багг нашел ее именно там, где указал Теол. В аллее за борделем. Как и каждую ночь, она слушала доносившиеся из окон звуки удовольствия — истинного и наигранного.

— Шерк Элалле.

Вялый, мрачный взор обратился к нему. — Я не подарю тебе удовольствия, — сказала она.

— Увы, как и я, в мои — то годы. Я здесь, чтобы предложить контракт на неопределенное время.

— И кто твой хозяин?

— Пока не скажу. Воровская работа, Шерк.

— К чему мне ценности?

— Ну, это зависит от их сущности. Я так думаю.

Она вышла из темной ниши, в которой скрывалась. — И что твой хозяин вообразил о моих желаниях?

— Это предмет переговоров.

— Он знает, что я мертва?

— Конечно. Шлет слова сочувствия.

— Да ну?

— Нет, я сам их прибавил.

— Никто меня не нанимает.

— Вот оттого — то он и понял, что ты сейчас свободна.

— Никому не нравится мое общество.

— Ну, ванна тебе не повредила бы… но он готов потерпеть.

— Я поговорю с ним.

— Очень хорошо. Он предугадывает твои желания. Полночь.

— Где?

— На крыше. Где кровать.

— ОН?

— Да.

— В кровати?

— Гм, я не уверен, что он именно это задумал…

— Рада слышать. Я мертвая, но брезгливая. Буду там. В полночь. Ненадолго. Если он сможет убедить за четверть часа — хорошо. Если нет, плохо.

— Четверти будет более чем достаточно.

— Глупо так вот полагаться.

Багг усмехнулся: — А что, я не глуп на вид?

— Где Багг?

— Он встретит нас здесь. — Теол прошел к кровати и сел, вытянув ноги во всю длину. Поглядел на трех женщин. — Ну, что там такого срочного, чтобы я рисковал все раскрыть? К чему безрассудная встреча?

Шенд провела мозолистой рукой по бритому затылку. — Мы желаем знать, что ты задумал, Теол.

— Верно, — добавила Риссарх.

Руки Хеджан были скрещены, на лице ухмылка. — Нам не нужен телохранитель.

— Ой, я и забыл. Он здесь?

— Сказал, что должен собрать вещички, — ответила Шенд — Прибудет очень скоро. Нет, мои подруги его еще не видели.

— А, вот откуда скепсис к твоему энтузиазму.

— Она склонна перевозбуждаться, — объяснила Риссарх.

— И потом, — встряла Хеджан, — что нам делать с телохранителем. Какой бы у него ни был…

Скрипнула дверь мастерской. Они вскинули головы. Круглое лицо Аблалы боязливо выглянуло из-под притолоки.

— Дорогой господин! — позвал Теол. — Прошу, входите!

Полукровка колебался. Бледные глаза оглядели Шенд, Риссарх, Хеджан. — Тут… трое баб, — сказал он.

— Трое кого?

— Женщин.

— Да, точно. И..?

Аблала нахмурился, губы сложились в нечто, напоминающее гримасу недовольства. — Не волнуйтесь, — махнул рукой Теол, — обещаю защищать от них.

— Точно?

— Абсолютно. Входите, Аблала Сани. Привет вам.

Вещички Аблалы, как оказалось, не включали брюк или полотенца. Он был так же гол, как на канале. Хотя любые брюки не скрыли бы особенностей его телосложения, решил Теол миг спустя. «Ладно, не обращай внимания». — Голодны? Жажда? Успокойтесь, друг. Положите мешок… да, как раз туда. Садитесь — нет, не на стул, на скамейку — и вам в конце концов придется одеться… нет, не то чтобы меня это очень стесняло… Аблала, этим женщинам нужен телохранитель. Я полагаю, вы приняли предложение Шенд.

— Я думал, ей одной.

— А в чем разница?

— Сложнее работать.

— Понятно. Но большую часть времени вы будете здесь… — Голос Теола увял, когда он заметил, что с самого появления Аблалы Шенд, Риссарх и Хеджан не шевелились. «Ох, ну нет…»

Низаль уже три года была Первой Наложницей короля. К этому титулу не прилагалось официальной власти, кроме той, которой потребовала бы личность получившей его женщины. История знала значительные вариации, зависящие от силы короля, королевы и канцлера.

Сейчас было всего шесть наложниц. Пять остальных — младшие дочери из влиятельных фамилий. Потенциальные инвестиции в будущее — привлечь внимание короля или принца. Подобно жилищам четырех консортов королевы, их дома расположились в уединенном, изолированном квартале дворца. Лишь Первому Консорту Турадалу Бризеду и Первой Наложнице был позволен контакт с кем-либо, кроме самих монархов.

Брюс Беддикт поклонился Низали и отдал честь Преде Уннатали Хебаз. Он не удивился, застав Наложницу в конторе Преды. Низаль давно решила, кому отдать верность.

— Поборник, — улыбнулась молодая женщина. — Уннаталь и я говорили о вас.

— Точнее, — продолжила Преда, — мы гадали о предметах вашего разговора с финедом Геруном Эбериктом.

— Преда, сожалею, что не успел доложить.

— Это будет отлично подготовленный доклад, — сказала Низаль, — учитывая, что вы должны были уже отчитаться перед Первым Евнухом и Цедой. Так что мы простим вам некоторый недостаток горячности при пересказе.

Брюс нахмурился и взглянул на командира. — Преда, мне пришло на ум, что финед остается вашим подчиненным, несмотря на Королевскую Вольность. Удивлен, что он до сих пор не доложил вам все детали.

— А кто сказал, что не доложил? — ответила Уннаталь. И повела рукой: — Слишком жестоко с моей стороны. Извиняюсь, Брюс. Действительно очень долгий день.

— Не надо извинений, Преда. Кратко говоря…

— Брюс, — прервала его Низаль. — Вы сейчас Поборник Короля. Вам не следует говорить кратко. Ни перед самим Эзгарой, ни перед Предой. Простите ей резкость. Общение с Геруном взволнует любого.

— В нем есть такая надменность.

— Наглость, — бросила Уннаталь. — Он не дал повода для дуэли?

— Нет.

— Как неудачно, — вздохнула Низаль.

— Хотя думаю, что он меня предупреждал.

Взоры женщин скрестились на нем. Брюс пожал плечами: — Напомнил, что его список постоянно расширяется.

— Он имеет в виду убить Бурака Преграду.

— Думаю, так. Первый Евнух извещен о такой возможности…

— Теперь, — заговорила Низаль, начав шагать взад — вперед по комнате, — если король узнает о таком развитии событий, он может отозвать Геруна из делегации. Что канцлер и королева воспримут как победу.

— Восприятия можно сделать основой стратегии, — сказал Брюс.

— Слова дуэлянта, — ответила Низаль. — Но выгоды, получаемые королевой от выезда Геруна, возможно, превосходят все наши догадки. Кстати говоря, Бурак получал инструкции из ее лагеря, так что его смерть нам не повредит.

Брюс обдумал это, приходя в замешательство от столь небрежного обращения с жизнью человека. — Как-то Бурак несет этот вес?

— Конечно, у нас есть рядом шпион, — сказала Преда. — Этого человека мучает совесть. Он прячется в белом нектаре, алкоголе и распутстве.

— Королева…

— Хочет войны, — закончила за него Низаль, резко кивнув. — Безответственная, алчная, близорукая морская корова. Отличная партнерша самому тупому канцлеру за всю историю Летера. И глупый, легко управляемый принц, жаждущий трона.

Брюс беспокойно пошевелился: — Если Бурака так мучает совесть, он может свернуть на другой путь.

— Под ястребиным взором Мороча Невата? Вряд ли.

Глаза смотревшего на Низаль Поборника сузились. Все это к чему-то ведет. Он не понимал, к чему именно.

Преда вздохнула: — Герун хочет добавить в список еще имя.

— Мороч Неват?

— Это будет трудно.

— Да. Это особенный человек. При любом подходе. Неподкупный, что доказано всей его жизнью.

— И кому он присягнул?

— Ну, принцу, конечно. Ведь Вольность не разрешает убийство королевских особ.

— А история его жизни вовсе не так ясна.

Низаль добавила: — Герун не сможет действовать прямо против принца. Ему придется провести косвенную атаку.

— Первая Наложница, я мало понимаю мотивы Геруна Эберикта. Не представляю причин этих событий.

— А я представляю, — отозвалась Преда. — Точно знаю, на что он замахнулся. Думаю, мы увидим, как удлиняется его список.

— Проблема в том, — сказала Низаль, — какую роль он позволит играть старому финеду Халлу Беддикту.

Брюс отвернулся. Он начинал чувствовать, что оказался под обстрелом. Не один брат, так другой. — Я уделю этому место в своих размышлениях.

— Не очень затягивайте, финед, — ответила Уннаталь Хебаз.

— День, два.

— Да. До встречи, Брюс.

— Доброй ночи, Преда. Прощайте, Первая Наложница.

В пяти шагах от охраняемой двумя стражами двери он резко остановился. Не обращая внимания на любопытствующие глаза за спиной, Поборник Короля задумался.

В умах стражников мелькнули три титула. Мастер Меча, Финед и Королевский Поборник — всё повод для восторга или зависти. В данный момент они восхищались. Тем, как он стоял, словно был совсем один в громадном, ошеломляющем мире. Взор, ясное дело, обращен к пейзажам важных размышлений. Усталость в плечах. Они сочувствовали ему — мгновенное чувство, быстро уступившее чувствам более жестоким — восхищению и зависти. И пошлому допущению, что особые способности даруют многое, в том числе уединение. И что этому мужчине живется чертовски хорошо.

— Тут не место чувствам, — сказал Теол. — Как ни грустно. Летерас ничего не прощает. Мы не можем позволить себе ошибки. Ради Странника, расслабься, Аблала. Ты позеленел. Шенд, я уже говорил, что безрассудство есть безрассудство. То есть мы не можем встречаться вот так.

— Ты упражняешься? — спросила Риссарх.

— Над чем?

Багг прокашлялся: — Завтра встреча с королевскими строителями.

— Наконец! — Шенд шумно вздохнула и протерла глаза тылом ладони. — Пока что мы могли бы сказать, что всецело заняты ничем.

— Да, — ответил Теол, — именно такое впечатление мы хотим производить.

— Прекрасно. Но это впечатление внешнее. Сами мы должны чувствовать себя иначе, идиот. Если мы не в схеме, то кто в ней?

— Приготовление. Закладка фундамента. Спешить не нужно. А теперь мне пора.

— Что?

— Поздно. Кроватка зовет. Найдите комнату для Аблалы. Дайте ему одежку. Может быть, и оружие, каким он умеет пользоваться.

— Не оставляйте меня здесь! — заныл Аблала.

— Работа, — утешил его Теол. — Тебе здесь безопаснее. Разве нет, Шенд?

— Конечно, — процедила та.

— Кончай ныть, Сани. Или придется нанять телохранителя для телохранителя?

— Может, у него есть брат.

Теол вышел, сделав Баггу приглашающий жест. — Подозреваю, подобные встречи полезны. Именно сейчас.

— Не сомневаюсь.

Они вышли на улицу. Даже ночью там суетилась толпа. Летом давки закрывались поздно, чтобы собрать урожай с сезонной лихорадки. Жара побуждала к беспокойству, становившемуся ненасытной жаждой. Позже, когда спадет зной, последует утомление. И подсчет долгов.

Теол и его слуга покинули широкую улицу у канала и углубились в паутину аллей, постепенно оставляя шум и суету за спиной. Они шли теперь по городскому «дну». Из теней взывали голоса. За путниками увязались растрепанные дети, некоторые хватали Теола за рубаху и со смехом убегали. Вскоре и они остались позади. Переулок опустел.

— Ах, приветственное молчание наших окрестностей, — сказал Теол, когда они повернули к дому. — Эти прогулки меня утомляют. Как будто настоящее время растянулось до бесконечности.

— Это ваш способ созерцания?

— Был. Теперь все кончено. И хорошо.

Они вошли в дом. Теол прямиком направился к лесенке. — Очисти место для завтрашней встречи.

— Помните, что у вас посетительница сегодня ночью.

— Не только во сне?

Теол забрался на крышу. Закрыл люк, остановился и смотрел на звезды, пока она не появилась из темноты. — Ты опоздала.

— Нет. Полночь. Еще четверть часа.

— Ну? Ох…

— Как жизнь, Шерк? Извини, с языка соскочило.

— Никогда не слышала столь остроумной шутки. Что за жалкое существование. День за днем, ночь за ночью. Шаг за шагом, а идти некуда.

— А до смерти все было иначе?

— Не смеши, Теол Беддикт. Я давлюсь водой, когда хохочу. Ты хотел предложить контракт. Какой?

— Ну, с предварительной оплатой.

— Временная работа. Я отказывалась от такой, когда была жива; почему сейчас делать иначе?

— Страховка, вот почему. Ты же уже не молода. — Он уселся на кровать, лицом к ней. — Ладно. Обдумай, что я предлагаю. У меня на уме цель, какую не достал до сих пор ни один вор на свете. Ведь лишь верховный маг или мертвец сможет проникнуть за охранные чары и не оставить следов. Магам не доверяю, остаешься ты.

— Есть и другие.

— Две других, если точнее. Ни одна не вор — профессионал.

— Откуда знаешь, что их двое?

— Я много чего знаю, Шерк. Одна — женщина, обманывавшая мужа, который в свой через истратил все состояние на проклятие. Другая — дитя, живет в подземелье старой башни за дворцом. Причина проклятия неизвестна.

— Да. Я иногда ее навещаю. Она не знает, кто ее проклял. Вообще дитя не сохранило воспоминаний о прошлом.

— Может быть, довесок к проклятию, — подумал вслух Теол. — Это действительно интересно.

— Да уж. За такое берут половину пика. А сколько за похищение памяти?

— Думаю, вторую половину. Слишком для десятилетней девочки. Почему просто не убить и закопать, или швырнуть в канал? — Он сел поудобнее. — Тогда скажу тебе, Шерк, что мы включим разгадку тайны в контракт. Думаю, личный интерес тебе важнее, чем что-либо иное.

— Я не преминула бы воткнуть нож в глаз тому, кто проклинает детей. Но нет зацепки.

— А, так ты не совсем лишилась страстей.

— Никогда не говорила иного, Теол. Но, совсем не найдя следов, я утратила пыл.

— Увидим, что смогу я.

Мертвая женщина склонила голову набок и молча изучала его. — Ты прежде был гением.

— Совершенно верно.

— И все потерял.

— Правильно.

— И, думаю, вместе с деньгами потерял и уверенность.

— О, вряд ли, Шерк Элалле.

— Все — часть дьявольского плана?

— Любой стоящий план пахнет дьяволом.

— Не смеши меня.

— Стараюсь, Шерк. Сделка заключена?

— Тайна проклятия не была заранее заготовленной оплатой. Что еще?

— Предлагай. Хочешь снять проклятие? Стремишься к вечной ночи? К финальному уходу скользкой душонки? Или к полному возрождению? Хочешь повторной жизни, отмщения тем, кто наложил заклятие?

— Я уже отомстила.

— Отлично. Я даже не удивлен. Кого в этом обвинили?

— Геруна Эберикта.

— Как умно. Кстати о нем…

— Он одна из твоих целей?

— Очень может быть.

— Не люблю убийств. Кроме того, он зарубил не одного ловкача…

— Не нужно его убивать, Шерк. Стащи его состояние.

— Герун Эберикт становится все наглее, это правда.

— Какая связь?

— Поддержание статуса вседозволенности требует расходов.

— Не делай допущений, Шерк. Важнее вопрос, кто же может обеспечить разрушение этого статус кво. Финед потерял контроль над своими аппетитами.

— Ты одна из его целей, Теол?

— Не то чтобы я был уверен… Надеюсь, что нет.

— Это вызов — побороть защиту его поместья.

— Уверен, что так и будет.

— Что до гонорара — я не хочу оживать. И не хочу умирать совсем. Нет, я хочу быть вознагражденной подобием жизни.

Брови Теола поднялись.

— Хочу, чтобы моя кожа светилась ощутимым здоровьем. Хочу, чтобы глаза сверкали темным огнем. Уложить волосы. Новую одежду, цветочный аромат, распространяющийся по моем проходе. Хочу снова ощущать удовольствия.

— Удовольствия?

— Сексуальные.

— Может так быть, что ты попала куда надо.

— Не смеши меня.

— Да, ты начнешь давиться мокротой.

— Тебе лучше этого не видеть, Теол Беддикт. Может быть, и с этим можно что-то сделать. Речной воде уже три года.

— Интересно. Как ты ухитряешься говорить не дыша?

— Не знаю. Я могу вдыхать воздух в горло. Через некоторое время оно пересыхает.

— Я заметил. Ладно, ладно, некоторые из этих вещей обеспечить довольно легко, хотя нам надо соблюдать осторожность. Другие, очевидно, станут проблемой, особенно возвращение сексуальных удовольствий. Но думаю, что-то сделать можно и тут…

— Я не торгуюсь.

— Уверен, Герун Эберикт будет счастлив расплатиться по твоим счетам.

— Что, если потребуется все его богатство?

— Теол пожал плечами: — Дорогая, деньги не главная трудность. Вообще-то я намерен топить их в реке.

Она долго смотрела ему в глаза. — Могу захватить с собой.

— Не смеши МЕНЯ, Шерк. Я серьезно.

— Почему?

— Потому что мой смех заразен.

— А. Просекла.

— А предоплата?

— Принимаю. Думаю, тебе не нужно, чтобы я ошивалась рядом.

— Подойдут встречи в полночь. Приходи завтра, и мы сделаем из тебя другую женщину.

— Хочу пахнуть по-новому.

— Не тревожься. У меня под рукой есть кандидатура и для такой работы.

Воровка спустилась по внешней стене здания. Теол наблюдал с крыши ее продвижение. Когда она достигла улочки, он позволил себе отвести глаза. Повернулся и пошел к постели. Но услышал голоса снизу. Багг говорил удивленно, но не испуганно. И достаточно долго, чтобы позволить Теолу выпроводить Шерк.

Он вздохнул. Всего неделю назад жизнь была лучше, проще. Без всяких планов, схем и целей. Короче, без смысла. Чуть пошевелился, и вот, все горят желанием его видеть.

Лестница затрещала. В поле его зрения появилась темная фигура.

Через миг Теол узнал пришельца. Его брови взлетели вверх. — Ну, тебя не ожидал.

— Твой лакей сказал, что ты проснулся. Как это он узнал?

— Дорогой брат, таланты Багга просто сверхъестественны.

Брюс подошел к кровати и стал оглядываться. — А что, если пойдет дождь?

— Увы, мне придется скрываться в нижней комнате. И терпеть бесконечное нытье Багга.

— Это и заставляет тебя спать на крыше?

Теол улыбнулся, но понял, что Брюс не разглядит улыбку в потемках. И решил, что это к лучшему. — Поборник Короля. Забыл тебя поздравить. Так что поздравляю.

Брюс не пошевелился. — Как часто ты посещаешь крипту? Вообще посещаешь?

Теол скрестил руки на груди и отвернулся, устремив взор на канал. Жирный блеск отраженных звезд, крадущиеся по городу тени. — Прошли годы, Брюс.

— С последнего твоего визита?

— Со дня смерти. У нас разные способы чтить их память. Семейный склеп? — Он пожал плечами. — Утонувшая в земле комната, каменные стены, не содержащие ничего важного.

— Понятно. Интересно, Теол, как именно ты почтил их память в эти дни?

— Ты не представляешь.

— Нет.

Теол потер глаза и только сейчас понял, как устал. Мышление жадно пожирало его энергию, заставляя признать, что он давно его не практиковал. Конечно, не простое мышление. Его мозг делал и другие вещи, еще более утомительные. Посещение брата, связи с которым давно угасли, заставляло надевать старые, потускневшие латы, снова готовить оружие, вспоминать боевые стойки. Все это мнилось утраченным — но оно просто спало в уголке. — Сегодня радостный праздник, Брюс? Я что-то запамятовал? Будь у нас кузины, дяди и тети, племянники и племянницы, мы могли бы объединиться и пройти по семейным колеям. Снова и снова вокруг пустых кресел, в которых некогда восседали отец и мать. Мы могли бы освоить язык жестов, подражая другой истине — что мертвые говорят тишиной и поэтому никогда не оставляют нас в покое…

— Мне нужна помощь, Теол.

Он метнул взор на брата, но не смог разглядеть в темноте выражение его лица.

— Это Халл, — продолжал Брюс. — Он идет к собственной смерти. Его убьют.

— Скажи, — ответил Теол, — ты не удивлялся, почему ни у одного из нас нет жены?

— Я говорю о…

— Это же просто. Виновата мама. Она была слишком умной. Возьми нас Странник, это еще преуменьшение. Не отец же делал инвестиции.

— И ты ее сын, Теол. Больше, чем я или Халл. Каждый раз я смотрю на тебя, слушаю и пытаюсь уследить за ходом твоей мысли. Но не понимаю, как…

— Наши надежды на облаках писаны, Брюс. О, мы пытаемся. Каждый ведь пытался, а?

— Проклятие, о чем ты?

— О Халле, конечно. Ведь об этом ты и пришел говорить? Он встретил женщину. Такую же умную, как наша мать — в некотором смысле. Или скорее она его нашла. Величайший подарок Халлу… но он даже не понял, что это дар, хотя тот был уже в руках.

Брюс ступил к нему, взмахнул руками, словно собирался ухватить брата за горло. — Ты не понимаешь, — захрипел он, клокоча от эмоций. Но руки отвел. — Принц хочет его смерти. Если не Принц, то Первый Евнух — как только Халл посмеет заговорить против короля. Ой, погоди! — Он безрадостно рассмеялся. — Еще и Герун Эберикт! Целая очередь! Я всех упомянул? Не уверен. Это важно? Халл будет на переговорах. Единственный, чьи мотивы неясны для всех. Ты не можешь играть свою игру, если вмешивается посторонний. Так ведь?

— Успокойся, брат. Я собираюсь объяснить.

— Ну, давай же!

— Тихо, пожалуйста. Халл ее нашел. Потом потерял. Но она все еще там — это же ясно. Серен Педак, Брюс. Она защитит его…

Брюс фыркнул и отвернулся. — Как мама защитила папу?

Теол моргнул и вздохнул. — Непреодолимые обстоятельства…

— Халл — сын нашего отца!

— Ты спросил миг назад, как я почитаю память родителей. Я тебе скажу. Когда я вижу тебя — как ты стоишь, эту смертельную грацию, умение, созданное тобою самим — мне не надо почитать память. Он сейчас стоит передо мной. Скорее в тебе, не в Халле. Намного больше. А я, согласен, более похож на нее. Итак, — он беспомощно взмахнул руками, — Ты просишь помощи, но не слышишь, что я тебе отвечаю. Стоит ли напоминать судьбу родителей? Ты сам все помнишь, Брюс. Мы стоим здесь и снова разыгрываем старую семейную пытку.

Ты описал наш рок, — продолжал он, вдруг охрипнув. — Она могла спасти его. Если бы не мы. Ее страх за нас. Вся эта игра с долгами, так искусно проведенная ради уловления отца — она могла бы порвать эти сети, но она не видела, что же сможет подняться из пепла. И, ничего не видя, она боялась… Не будь нас, она спасла бы его — уберегла от мига наивысшей трусости?

Брюс взирал на него с горящими глазами.

— Я в это верю, — ответил сам себе Теол. — И из этого следует жизненный урок. Ты выбрал защиту Королевской Гвардии, и теперь ты Поборник. Там тебя долги никогда не отыщут. А Халл ушел — от золота, от смертельных ловушек — и искал чести в спасении людей. Даже когда он провалился… ты действительно уверен, что Халл сможет помыслить о самоубийстве? Трусость отца была предательством. Худшего сорта.

— А как насчет тебя, Теол? Какие уроки ты повторяешь сейчас?

— Разница между мною и матерью в том, что я не отягощен. У меня нет детей. Так что, братец, я думаю, что смогу достигнуть того, чего не смогла она. Хотя и любила отца…

— Для этого ты носишь рванье и спишь на крыше?

— Видимость подтверждает ожидания, Брюс. — Ему показалось, что брат сухо усмехнулся.

— Даже сейчас Герун Эберикт не так обманывается, как обманывался я.

— До сегодняшней ночи?

— Думаю, да.

— Иди домой, Брюс. Серен Педак защищает спину Халла и будет это делать, даже не соглашаясь с его планами. Она не сможет переломить себя. Даже у гениев есть слабости.

Еще одна гримаса. — Даже у тебя, Теол?

— Ну, я обобщал, чтобы тебя успокоить. Себя я никогда не включаю в обобщения. Я вечное исключение из правил.

— И как ты этого достиг?

— Как? Определяя правила, конечно. Это моя любимая игра.

— Клянусь Странником, иногда я тебя ненавижу. Слушай. Не надо недооценивать Геруна Эберикта…

— Я позабочусь о Геруне. Кстати, наверное, за тобой следили?

— Я об этом не подумал. Да, возможно. Ты думаешь, наши голоса были слышны?

— Не через чары, которые каждую ночь выставляет Багг.

— Багг?

Теол шлепнул брата по плечу и повел к люку. — Он не всегда бесполезен. Мы оба отыскиваем скрытые таланты, и это упражнение приносит множество сюрпризов. Мне — точно.

— Не он ли бальзамировал родителей? Это имя…

— Это был Багг. Тогда я первый раз его встретил, и сразу заметил упущенные возможности. За входом можно следить лишь из одного тайного места. Обычно сюда нельзя приблизиться, не будучи замеченным. Тебе предстоит погоня, и в конце ты, похоже, провалишь дело. Тебе надо убить этого человека — он, очевидно, от Геруна. И не в поединке. Простая ликвидация, Брюс. Ты готов?

— Конечно. Но ты сказал, что все входы и выходы…

— Ах да, я забыл по тоннель.

Брюс задержался у лестницы. — У тебя есть тоннель.

— Надо же было чем-то занять Багга.

В пяти шагах от темной стены склада — единственного пункта возможной тайной слежки за домом брата — Брюс Беддикт остановился. Глаза уже привыкли к тьме, и он не видел в тени никого.

Но ощущал кровь. Металлический, густой запах.

Вытянув меч, он приблизился.

Человек не мог выжить от такой кровопотери. Камни мостовой залила темная жидкость, сочившаяся во все щели. Горло было перерезано размашистым ударом; прежде чем тащить тело, убийца подождал, пока не вытечет кровь. След пяток тянулся вдоль стены склада, исчезая за углом.

Финед поразмыслил. Увидел еще один отпечаток в сухой пыли. И переменил решение.

Отпечаток детской ноги. Мертвеца тащил ребенок.

В каждом городе есть своя тьма, люди, выползающие лишь ночами ради охоты и хищничества. Брюс знал, что это не его мир, и не желал вникать в его тайны. Эти часы принадлежат белому ворону, и да будет так.

Он пошел другим путем, направляясь к дворцу.

Казалось, что удивительный ум брата не заржавел. Его равнодушие — лишь уловка. Это делает Теола очень опасным. «Слава Страннику, что он на моей стороне…

Он на моей стороне, разве нет?»

Старый дворец, который вскоре ожидало полное опустошение в пользу Вечной Резиденции, громоздился на приземистом холме, расположенном всего в ста шагах от нестабильного русла реки. Участки высоких стен показывали, что между берегом и дворцом было огороженное пространство, позволявшее надежно скрывать своих обитателей от остального города.

Никто не мог предъявить права на эту территорию, ибо строения превосходили возрастом даже Первую Империю. Возможно первые строители почитали за этими стенами нечто священное; но само место, конечно же, не было свято для колонизаторов. А может быть, первые летерийцы обладали большими познаниями в мистериях, в давно потерянных тайнах. Но что-то заставило их отдать должное постройкам Джагутов и странному сооружению посреди их селения.

Истина раскрошилась у стен, и нельзя получить ответов, сидя в пыли разломанных камней и перебирая чешуйки древнего сланца. Это место давно не было закрыто, но посещать его не любили. Земля ничего не стоила — шесть столетий назад король запретил снос древних зданий и новое строительство. Любая просьба или судебный иск отклонялись немедленно — сутяг даже не вызывали на аудиенцию придворных чинов.

И к счастью. Опытные практики гадания по Оплотам знали значение этой приземистой квадратной башни и ее смятых земляных фундаментов. Как и ценность строений Джагутов, представляющих Оплот Льда. Многие полагали, что эта башня Азата является первой истинной структурой Азата в целом мире.

Новое положение сделало Шерк Элалле менее скептической особой. Окружающие полуразрушенные каменные стены башни земляные насыпи неодолимо тянули к себе мертвую воровку. Здесь обитала родня, хотя и не по духу. Нет, это была семья неупокоенных, неспособных или нежелающих сдаться забвению. Для этих закопанных под неровной глинистой почвой могилы стали тюрьмами. Азат не отпускает своих детей.

Она ясно ощущала, что под землей есть живые существа, и большинство из них сошло с ума за столетия, проведенные между цепких корней. Другие зловеще молчали и сохраняли неподвижность, словно дожидаясь конца вечности.

Воровка приблизилась к запретной территории за дворцом. Она уже видела башню Азата — ее верхний, третий этаж немного возвышался над закругленными стенами джагутских построек. Все строения давно, на разный фасон покосились: то ли подземные ручьи вымыли большие линзы песка под фундаментами, то ли глина просела под тяжким весом. Лианы хаотической паутиной оплели стены. Впрочем, те, что достигали Азата, гибли и свисали жухлыми плетями на желтую траву у подножия.

Ей не нужно было видеть кровавый след, чтобы идти по нему. Запах долго висел в тяжелом, душном воздухе ночи, невидимые струйки текли по легкому ветерку. Она шла по следу, пока не достигла низкого кривого вала, окружающего башню Азата.

Прямо под ним, у основания скрюченного дерева, сидела девочка по прозвищу Чашка. Девяти или десяти лет от роду… и навеки. Нагая, бледная, кожа испачкана, волосы слиплись от крови. Лежащее перед ней тело уже наполовину скрылось под землей, затянутое во тьму.

Кормит Азат? Или некоторых его прожорливых жильцов? Шерк не знала. И не хотела узнать. Земля глотала трупы, и это было полезно.

Чашка подняла голову, блеснув черными глазами. Их покрывала толстая пленка, в углах завелась плесень, которую необходимо стереть, иначе она может вызвать слепоту. Девочка медленно встала и пошла навстречу.

— Почему ты не можешь быть моей матерью?

— Я уже говорила, Чашка. Я никому не мать.

— Я шла за тобой сегодня.

— Ты всегда за мной ходишь.

— Как только ты покинула крышу, пришел другой человек, солдат. И за ним следили.

— И кого из этих двоих ты убила?

— Ну, того, кто следил, конечно же. Я хорошая девочка. Забочусь о тебе. Как ты обо мне…

— Я ни о ком не забочусь, Чашка. Ты была мертва задолго до того, как я стала топтать эту землю. Я привыкла приносить тебе трупы.

— Их всегда не хватает.

— Не люблю убивать. Только когда нет выбора. И я же не единственная твоя помощница.

— Единственная.

Шерк удивленно воззрилась на девочку: — Да ну?

— Да. И ты хотела услышать мою историю. Все другие бегут от меня, как теперь от тебя. Кроме того, на крыше. Он тоже не такой, как все?

— Чашка, я не знаю. Но сейчас на него работаю.

— Я рада. Взрослые должны работать. Это помогает занять ум. Пустой ум — плохо. Опасно. Он заполняется дурными вещами. Никому не хорошо.

Шерк склонила набок голову: — Кому не хорошо?

Чашка махнула грязной рукой в сторону изрытого двора. — Беспокойным. Всем им. Не знаю, почему так. Башня теперь все время потеет.

— Я принесу тебе соленой воды, — сказала Шерк. — Для глаз. Пора их промыть.

— Я очень хорошо вижу. Уже не только глазами. Кожей. Чувствами. И снами света.

— Что, что?

Чашка отвела окровавленные волосы ото лба. Открылось лицо сердечком. — Пятеро пытаются выйти наружу. Я их не люблю — почти никого из них не люблю, но особенно этих. Корни умирают. Не знаю, что делать. Они шепчут, что разорвут меня на кусочки. Скоро. Не хочу, чтобы меня рвали на кусочки. Что же делать?

Шерк промолчала. Потом: — Как именно ты чувствуешь Похороненных, дитя?

— Большинство со мной не говорят. Они сошли с ума. Остальные ненавидят, потому что я им не помогаю. Другие просят и жалуются. Говорят через корни.

— А есть такие, что ничего не просят?

— Некоторые вечно молчат.

— Поговори с ними. Найди кого — то нового для бесед, Чашка. Кого-то, кто сможет тебе помочь. Кого-то другого, способного стать тебе матерью… или отцом. Спроси их мнения или еще что. Если найдется такой, что не старается уговорить тебя, не пытается исказить твои желания и заставить себя освободить, такой, что не хранит верность остальным — расскажи мне о нем. Все, что узнаешь. И я помогу чем смогу — не как мать, а как советница.

— Хорошо.

— Отлично. Но я пришла сюда по другой причине. Хочу узнать, как ты убила шпиона.

— Перерезала горло. Это самое быстрое. И еще я люблю кровь.

— А почему любишь?

— Чтобы мазать волосы и лицо. Она пахнет жизнью. Разве нет? Люблю этот запах.

— Скольких ты убила?

— Много. Земля жаждет.

— Почему?

— Она умирает.

— Умирает? И что будет, если она умрет, Чашка?

— Все выйдут наружу.

— Ох.

— Лучше, когда они здесь.

— Чашка, отныне я буду говорить тебе, кого убивать. Не тревожься, таких будет много.

— Согласна. Очень мило с твоей стороны.

Среди сотен населяющих Азат тварей только одна была способна слышать разговор двух неупокоенных. Азат ослаблял хватку на этом пленнике, не от слабости, но по необходимости. Страж явно не готов. Правду говоря, она может никогда не вступить в должность. Первичный выбор был ошибочен — еще один признак тающей силы, наступления времени, желающего заявить права на самое старое строение королевства.

Азат действительно умирал. Отчаяние заставило его искать непроторенные пути. Был выбран один из узников. Уже шли приготовления, медленные, как рост корней сквозь камень, но столь же неумолимые. А времени осталось мало.

Спешка — вот тот беззвучный крик, что точил кровь из башни Азата. Пять родичей, плененных еще во времена К'чайн Че'малле, почти достигли поверхности.

Не к добру это было, ведь они — Тоблакаи.