"О социализме и русской революции" - читать интересную книгу автора (Люксембург Роза)

В революционный час: что дальше?^*

Нынешняя революция в царской империи ставит социал-демократию перед совершенно новыми задачами, такими, каких еще не имела перед собой социал-демократическая партия ни в одной стране. Во всех современных государствах рабочее движение развивалось в широком масштабе только после свержения феодально-абсолютистских правительств. В Англии, Франции, Германии, Австрии буржуазия сама была тем классом, который в интересах свободного развития капитализма в свое время объявил открытую борьбу абсолютизму, доводил дело до политической революции и завоевывал парламентарные, конституционные или даже, как во Франции, республиканские формы правления.

Правда, и в Западной Европе революцию, в сущности, совершала не буржуазия, а трудовой народ. Это он погибал на баррикадах Великой французской революции, как и в 1848 г. в Вене и Берлине. Это он обильно проливал свою кровь в боях с королевскими войсками, и ценой его крови были куплены те политические свободы, на которых буржуазия воздвигала свое сегодняшнее господство.

Но трудовой народ выступал в тех революциях лишь как орудие в руках буржуазии, стоявшей во главе движения. Он был тем пушечным мясом, при помощи которого класс капиталистов прокладывал себе путь к господству. Французские и германские рабочие тогда еще не отделились от мелкой буржуазии как особый класс и партия. Они еще не понимали своих особых рабочих интересов и их естественную враждебность интересам буржуазии. Они шли на революцию против абсолютистского правительства, призванные классом капиталистов, ведомые мелкой буржуазией, вообще не понимая, что даст их борьба им самим.

Борьба между пролетариатом и буржуазией началась лишь значительно позже. Тем самым социал-демократия во Франции и в Германии взросла уже на почве буржуазной конституции, с самого начала использовала парламентские выборы, свободу печати и слова, свободу собраний и коалиций. Она не стояла, как мы в царском государстве, перед задачей: как завоевать все эти элементарные политические права? Она не стояла перед вопросом: что делать в момент такой революции? Как ускорить победу? Как Руководить массой трудового народа?

Все эти вопросы стоят ныне перед нами, и, поскольку опыт братских партий других стран еще не может дать на них никакого ответа, мы должны найти его сами.

Есть такие социалисты, для которых, естественно, самым первоочередным вопросом, над которым следует сейчас ломать себе голову, является вопрос вооружения рабочего класса. Согласно утверждениям этих политиков, все пойдет как по маслу и победа над абсолютизмом будет в кармане, если мы всего-навсего поднакопим соответствующее количество динамита, бомб и револьверов. «Мы уже обладаем революционными силами, — заявляет, к примеру, орган ППС^* «Robotnik» в № 59,— теперь мы хотим овладеть революционными средствами, сформировать боевые организации, приобрести оружие и боеприпасы, и тогда мы завоюем политические свободы».

Этот образ мыслей — вполне в духе таких партий, как ППС или так называемые «социалисты-революционеры»^* в России, в духе тех партий, которые лишь искусственно примкнули к классовому движению пролетариата и во всем этом движении видят прежде всего лишь определенное число людей, которых можно использовать для физической битвы.

Буржуазия, для которой политическая сила массового движения совершенно непостижима, тоже видит во всех социально-политических боях только вопрос грубой физической силы. Если, например, спросить нашего среднего фабриканта или захудалого помещика, почему он считает восстановление Польши в настоящее время невозможным, он наверняка ответил бы, что дело объясняется просто: «Да откуда же, милостивый государь, нам взять столько сил, чтобы справиться с огромным войском оккупирующих нас государств?» Такие же пошлые и грубые взгляды на вопрос о политических боях социалисты типа наших социал-патриотов или русских террористов переносят на революционное движение. Целыми десятилетиями они вообще не верили в возможности, силу и действенность классового движения русского пролетариата. А когда этот дух и эта сила становятся действительностью, понятной и несомненной даже для царских холопов, эти «социалисты» во всю глотку вопят: дайте нам теперь как можно скорее сунуть этим массам в руки бомбы и динамит и дело в шляпе!

Для того чтобы в такой революции, как нынешняя при царизме, видеть прежде всего вопрос голого механического вооружения, вообще не надо быть идейно связанным с классовой борьбой пролетариата. Если бы победа или поражение зависели только от количества оружия и числа солдат, то неудачи восстаний нашего дворянства были бы трудноразрешимой загадкой. Ведь восстание 1831 г. имело в своем распоряжении значительные силы регулярного и вооруженного польского войска, а «вожди» восстания в конечном итоге эмигрировали с внушительными, вообще не введенными в бой войсками.

Но самое важное — это то, что сама идея «вооружения» народной массы горсткой ее социалистических лидеров (ибо число активных социалистических агитаторов в наших условиях пока является и остается горсткой в сравнении с теми многомиллионными массами, которые могут считаться силами революции) — это простое перенесение понятий кружковщины и заговора на классовую борьбу пролетариев. Примерно так же, как террористы по плану, высиженному где-то в «конспиративной» комнатушке, вооружают полдюжины членов «боевой организации», чтобы «послать» их на осуществление покушений, они теперь намереваются составить свой «план» и «вооружить» всю народную массу. По взглядам этих политиков, подготовка рабочих масс к революции — это то же самое, что подготовка кучки террористов к покушениям, только в гораздо большем масштабе. Они не понимают, что сама сущность, содержание и характер революционной массовой борьбы совершенно отличны от террористической индивидуальной борьбы.

Классовая борьба пролетариата является и должна являться во всех своих формах, а значит и в революционном столкновении, самостоятельным движением всей массы.

Социалистическая партия не может играть роль опекуна рабочего класса в том смысле, что она по собственному разумению и собственными средствами, так сказать, за спиной рабочей массы достает для нее оружие, на собранные в величайшей спешке деньги обеспечивает ее из-за границы динамитом или револьверами или же на конспиративных квартирах изготовляют бомбы, а затем дает это оружие в руки народу, как дают малолетнему мальчугану игрушечную сабельку и барабан, и посылает его в бой.

Вооружение отдельных отрядов — действительно только вопрос денег и предприимчивости соответствующей организации. Но вооружение масс в революционной ситуации есть и может быть лишь результатом и открытым проявлением собственной силы и политической зрелости этих масс. Говоря просто, это означает, что массы могут и должны вооружаться сами, в ходе своей борьбы, по собственному решению, благодаря собственному стремлению к захвату оружия, и делать это не путем тайной покупки оружия в лавках, как покупают охотничье ружье, а путем его захвата силой своего движения, посредством частичных побед над правительством. Можно уже заранее привести в качестве примера несколько таких способов, которые отвечают массовому, а не заговорщическому методу вооружаться. Это, например, осуществляемый штурмом захват частных и, что гораздо важнее, принадлежащих правительству складов оружия, разоружение отдельных войсковых частей и т. п. Однако такое перечисление имеет ценность лишь в качестве примера для лучшего разъяснения точки зрения на вооружение масс. Всерьез же поучать рабочих, что в данный момент начала уличной революции они должны взяться за револьверы, Ружья, топоры или оглобли, или же сейчас втолковывать им, как следует строить баррикады на улицах, просто смешно. Даже в войнах милитаристских государств почти ни одна битва не проходит по планам, заранее разработанным на бумаге в генеральном штабе, ибо исход сражения и характер его ведения решаются множеством обстоятельств, предвидеть которые вообще невозможно. Гениальный полководец, такой, как Наполеон, только во время войны, даже в момент битвы, составляет отвечающий обстановке план и зачастую применяет совершенно новую военную тактику, т. е. метод ведения войны.

В народных революциях такой гениальный полководец — вовсе не «партийный комитет» и никакой не мелкий кружок, который высокопарно называет себя «боевой организацией», а только лишь широкая масса, проливающая свою кровь. Эти «социалисты» воображают, будто массы трудового народа можно по приказу вымуштровать для вооруженной борьбы, словно роту солдат. Однако в действительности массы в каждой революции сами находят и создают способы физической борьбы, наилучшим образом отвечающие данным условиям. Поэтому каждая из прежних революций нового времени в Западной Европе имела свои особые методы и тактику борьбы с господствующим правительством. Поэтому и нынешняя революция в царской империи, происходящая в совершенно иных условиях, нежели буржуазные революции во Франции и Германии, создает непосредственно в уличных боях свои собственные методы борьбы и вооружения. «Выработать» эти методы заранее и «подготовить» массу к вооруженным столкновениям с правительством так же мало возможно, как научить кого-нибудь плавать, сидя в комнате за столом и разъясняя ему на бумаге правила плавания.

Так что же, значит, мы должны сложа руки просто дожидаться начала новых уличных революций и предоставить заботу о тысячах рабочих жизней на милость судьбы, утешая себя тем, что все «как-нибудь само собою образуется?» — спросит тот или иной товарищ. Ни в коем случае! Социал-демократия не смеет ожидать дальнейших событий, скрестив руки на груди. Перед нами столько работы, что никаких рук не хватит. Среди других наших задач — и задача возможного вооружения наших товарищей. Только речь идет о том, чтобы не вводить в заблуждение ни себя, ни рабочие массы насчет объема и значения этого вооружения, которого мы можем добиться силами партии.

Ни о каком вооружении массы народа социалистами вообще не может быть и речи. Достаточно иметь здравый рассудок, пораскинуть умом, дабы показать каждому: никакая социалистическая партия не имела бы в наших условиях сил и средств для того, чтобы вооружить народные массы, насчитывающие сотни тысяч и даже миллионы человек, о которых идет речь в России. Одни только тайные и затрудненные методы, при помощи которых социалисты могут сегодня приобретать оружие и обладать им, исключают создание таких огромных его запасов, которые нужны для широких масс. И далее, если даже на миг допустить возможность создания таких запасов, то одно лишь вооружение им рабочей массы было бы плодом больного воображения. Трудовой народ — это не полк солдат, который по приказу в назначенный час выстраивается на казарменном плацу, чтобы ему выдали оружие. Учитывая все это, мы в лучшем случае можем фактически вооружить собственных активных агитаторов и весьма небольшие, наиболее близко стоящие к партии рабочие круги. И это вооружение имеет значение только как средство обороны отдельных людей и групп рабочих от нападений царских охранников. Защищаться и оказывать сопротивление насильственным актам правительственных органов — это наш долг, и в этом отношении мы должны сделать все, что в наших силах. Но внушать рабочим, что какая-то социалистическая партия в состоянии вооружить всю массу трудового народа и снабдить его оружием, достаточным для нападения на вооруженные силы или для решающей битвы против военщины, значит обманывать рабочую массу.

И такое поведение в высшей степени опасно. Сейчас, когда масса пролетариата выступила наконец на политическую борьбу против деспотизма, вся наша надежда на победу зависит от того, поймут ли широчайшие слои, сотни тысяч и миллионы трудящихся, что они сами должны довести до конца начатую борьбу. Абсолютизм рухнет только тогда, когда гигантская масса народа в Польше и во всей России ясно поймет, что она сама должна подняться на открытую борьбу против правительства и что добиться победы она может только собственными силами, собственной массовой борьбой. Потому-то совершают преступление по отношению к рабочему классу те люди, которые порождают у рабочей массы иллюзорную надежду, что она должна не сама себе создать все средства для победы, а кто-то другой, некий «партийный комитет», какая-то «боевая организация» подаст ей жареного рябчика на тарелочке, т. е. даст ей в руки оружие для борьбы против абсолютизма.

Но самое важное то, что шумихой и одурачиванием рабочих насчет вооружения отвлекают внимание пролетариата от его важнейших задач. Безусловно, необходимо, чтобы трудовой народ понимал, что он не сможет разбить царское войско просто при помощи более сильного оружия в ходе ряда регулярных открытых сражений, как, скажем, на войне. Ожидать победы над царским правительством таким путем — это химера. При столь мощных боевых средствах, какими располагают нынешние милитаристские государства, при столь многочисленных армиях и подготовленной к наступлению артиллерии, при столь усовершенствованных орудиях убийства, как нынешние пушки и пулеметы, народ, вступивший в бой на улице, должен быть заранее готов к тому, что в регулярном открытом сражении против войск он потерпит страшное поражение. Поэтому победа народной революции и завоевание политической свободы зиждется не на надежде, что рабочая масса в решающих битвах одержит военную победу над царской армией.

Наша победа и свержение деспотизма возможны только тогда, когда удастся усилить размах революции и до предела увеличить численность борющегося народа, а также по возможности уменьшить количество той солдатни, которая послушно убивает нас по приказу царя. А это значит, что необходимы две вещи: присоединение к революционной борьбе сельскохозяйственных рабочих и привлечение на сторону революции как можно более значительной части войск.

Агитация в деревне и агитация в казармах — вот правильный ответ социал-демократии на вопрос о вооружении народных масс и их подготовке к крупной битве против абсолютизма. И те средства, на которые указывают социал-демократы, не навязаны искусственно классовой борьбе пролетариата, как те планы «вооружения» масс, которые в конце концов основаны на том, что несколько дюжин богатых молодых господ из среды буржуазной интеллигенции должны дать добрую дюжину или еще больше тысяч рублей, чтобы несколько других богатых молодых господ смогли отправиться за границу, ввезти динамит и револьверы или тайно изготовлять бомбы.

Агитация в деревне и агитация в войсках — отнюдь не хитроумные выходы, порожденные отчаявшимися в успехе дела революции. Напротив, они вытекают из всей нашей классовой борьбы, составляют естественную часть тех ее задач, с которыми социал-демократия должна раньше или позже столкнуться по мере роста самого рабочего движения.

Сельскохозяйственный рабочий точно такая же часть эксплуатируемого и угнетенного пролетариата, как и городской рабочий. Он — часть рабочего класса, такая же жертва частной собственности и капиталистического общественного строя, как и фабричный рабочий, ремесленник или горняк. Царское правительство истязает сельскохозяйственного пролетария так же, как и промышленного. Следовательно, сельскохозяйственные рабочие в силу необходимости имеют совершенно такие же экономические, политические и классовые интересы, что и городские рабочие. Свержение абсолютизма и сознательное стремление к осуществлению социалистического общественного строя являются при царизме для сельского пролетариата таким же жизненным вопросом, как и для городского. Отсюда естественное место сельскохозяйственных рабочих — рядом с промышленными в общей классовой партии рабочих, в рядах социал-демократии.

Если мы только впервые обращаемся с более широкой агитацией к трудящемуся в деревне пролетариату, то не потому, что лишь сейчас вспомнили о сельском пролетариате и его нуждах или хотим использовать его лишь в качестве орудия, дабы облегчить нам победу над абсолютизмом! Нет! Это простое следствие той разницы в положении, при котором городские промышленные рабочие легче и раньше начинают сознавать свои классовые интересы и бороться против эксплуатации и угнетения, чем рассеянное по деревням сельское население. Во всех странах зачинателем борьбы рабочих является городской пролетариат. Только после того, как борьба рабочих в городах уже приняла широкий размах, сознательный промышленный пролетариат своим примером начинает вовлекать в борьбу и своих сельских братьев.

Точно то же происходит и у нас. Эхо нынешней борьбы рабочих, особенно событий в Петербурге и всеобщей забастовки, от-звуки революции у нас в Польше и в России нашли отклик и в широких сельских областях, достигли и тех слоев нашего народа, которые страдают от ужасающей нищеты, от страшнейшего унижения и угнетения. Значит, теперь надо использовать время, чтобы со всей энергией нести свет социализма и политической борьбы сельским рабочим, этим белым неграм капитала в сельском хозяйстве, а также и крестьянам-беднякам, этим рабам своей мелкой собственности, этим нищим на «собственной» земле. Не для того лишь, чтобы приобрести в их лице несколько новых тысяч мускулистых рук и крепких кулаков на пользу нашей политической революции, а для того, чтобы завоевать новые тысячи пролетарских умов на сторону Евангелия социализма, чтобы разжечь в тысячах сердец огонь восстания и волю к освобождению. Используя движение в деревне, мы должны нести туда лозунг классовой борьбы, не скрывая политических задач за двусмысленными и трусливо-патриотическими фразами, как это делает ППС в своем призыве к сельскохозяйственным рабочим, формулируя в нем свои требования. Мы должны прочно привлечь наших сельских братьев на сторону рабочего движения, просвещая их насчет всех сторон их пролетарской или полупролетарской жизни, разъясняя им все их интересы, т. е. и тот общий интерес трудового народа всей России — свержение абсолютизма.

Таким образом, привлечение на сторону нашей политической революции новых мощных сил, будучи лишь естественным следствием расширения нашего рабочего движения на новые слои пролетариата, послужит одновременно также средством свержения деспотизма и шагом вперед к осуществлению социализма.

Точно так же агитация среди войск сама по себе проистекает из классовых задач нашего рабочего движения. И в этом отношении позиция социал-демократии тоже совсем иная, нежели социал-патриотической ППС. Последняя старается всеми силами отделить польское рабочее движение от русского, она тщится внушить польским рабочим, что у них совершенно другие потребности и стремления, чем у русского трудового народа. Но в нашей стране стоят как раз русские солдаты. С какими же словами может обратиться к ним ППС? Может ли она призывать их восстановить Польшу? Это было бы просто все равно что читать проповедь глухому. Или она должна, быть может, призывать их вместе с польскими рабочими бороться за улучшение судьбы рабочего класса? Но ведь ППС все еще настаивает на отделении польских рабочих от русских. Поэтому русские солдаты для ППС только солдаты, только враги, только холопы правительства и можно, самое большее, взывать лишь к их человеческим чувствам, к чувству справедливости и уважения к чужому для них делу.

Для нас, для социал-демократов, русский солдат — не только враг, не только опасный, вооруженный зверь, которого мы хотим укротить. Для нас русский солдат — прежде всего слепое орудие абсолютизма, пролетарий, рабочий, часть русского рабочего класса и как таковой — наш брат, член одного и того же рабочего класса, к которому, по нашим понятиям, принадлежат как польские, так и русские пролетарии. А это значит, что дело нашей рабочей борьбы и его дело. Просвещая русского солдата, стоящего в нашей стране, мы призываем его не к состраданию чужому для него делу, а к пониманию своих собственных классовых интересов, к совместной с нами борьбе за общее освобождение сначала от гнета абсолютизма, а затем от оков капиталистического общественного строя.

Таким образом, наша агитация в войсках, хотя и приноровленная к нынешней революции, должна носить также характер общей, социалистической, классовой рабочей агитации. В ней мы, конечно, используем прежде всего то возбуждение умов и те впечатления, которые вызваны и в армии осуществленными по приказу царя кровавыми банями последних месяцев^*. И естественным результатом того разъяснения, которое мы вносим пусть лишь в определенную часть армии, явится то, что в момент, когда народ поднимется на борьбу за свободу и будет отдан приказ убивать нас, часть солдат перейдет на нашу сторону, а другая заколеблется. Уже само это смятение, которое возникнет благодаря этому в армии, ослабит ее силу, ее дисциплину, придаст моральный перевес вдохновенно сражающемуся народу. И на такое смятение, на неустойчивость войск мы должны рассчитывать больше, чем на победу над ними, достигнутую смертоносным оружием.

Следовательно, и здесь перспективы нашей победы над царским правительством в нынешней революции связаны с общей нашей работой по классовому просвещению всех слоев трудового народа. Мы ускорим и обеспечим победу нашей нынешней революции не искусственными скачками и авантюристическими затеями, к которым собираются прибегнуть социал-патриоты или русские террористы. Социал-демократия и в данный момент остается верна своей задаче: разъяснительная работа и организация пролетариата для классовой борьбы. Современная борьба за свержение абсолютизма — лишь один из моментов этой классовой борьбы, а наша победа в данной революции будет только одним из результатов нашей работы, «вооружения» народной массы — городской и сельской, в рабочей блузе и в военной форме — самым страшным оружием, какое мы только можем ей дать, — пониманием ею своих экономических и политических классовых потребностей.

Мы живем в переходный период, в период выжидания. Грудь каждого сознательного рабочего полна нетерпения, стремления ускорить окончательную победу революции. В такой атмосфере возникает желание какого-то физического, зримого революционного действия, а отсюда — опьянение покушениями, бомбами или хотя бы бурными спорами об оружии и вооружении.

Это состояние и эти чувства понятны. И все-таки этой мнимо революционной суматохе и шумихе нужно противодействовать со всей решительностью: товарищи, которые в этом состоянии некритичного самоопьянения поддаются треску и грохоту, показывают, что они не стоят на высоте задач социал-демократии, что они не понимают всей глубокой серьезности той классовой битвы, возглавлять которую мы призваны.

Есть два различных способа ускорить революцию и дезорганизовать правительство. Его дезорганизует нынешняя война с Японией, его дезорганизуют хунхузы^* в Маньчжурии, его дезорганизовывали голод и неурожаи, его дезорганизует потеря кредита на европейских биржах. Все это — те факторы, которые не зависят от воли и действий народной массы. Такого же рода, по сути дела, и тайное применение бомб отдельными лицами, убийство или ранение высших или низших полицейских чинов, хотя отдельные люди, совершающие эти акты, называют себя «социалистами» и воображают, будто действуют «от имени» рабочей массы.

Другой способ лишить правительство власти обусловлен выступлением самих народных масс, является выражением не случайности, а их политического сознания: всеобщая или частичная забастовка, остановка промышленности и транспорта, прекращение торговли, военные бунты, парализация бастующими рабочими железнодорожного сообщения, волнения среди сельскохозяйственных рабочих, массовое сопротивление мобилизации и т. п.

Первый способ вызвать хаос и смятение — посредством бомб и покушений, — по сути дела, для правительства, как укус комара. В России места каждого устраненного полицейского ждут сотни тысяч, обер-полицмейстера — по меньшей мере двадцать пять тысяч кандидатов. Вызванное бомбами замешательство может показаться опасным для правительства только людям, не умеющим думать и неспособным воспринимать ничего, кроме мгновенного действия, судящим о значении политического события по испуганным лицам «публики» и по влиянию на заячьи сердца и умы нашей буржуазии.

Только второй способ — дезорганизация правительства массовыми выступлениями — опасен для абсолютизма, ибо этот метод не только дезорганизует правительство, а одновременно организует ту политическую силу, которая свергнет абсолютизм и установит новый строй. Именно таким методом ускорения революции, и только им, призвана действовать социал-демократия.

Это кажется скучным и недейственным рецептом. Агитация, организация — всем этим мы уже столько лет занимаемся. Не можем ли мы теперь, в революционный момент, делать и что-либо лучшее, более действенное?

Тот, кто ставит вопрос так, вообще не понимает неизмеримой силы и революционной действенности социал-демократической агитации. Именно эта агитация, а не швыряние бомб и нанесение увечий полицейским на самом деле разгромит царское правительство. Ибо эта агитация готовит вспышку или вспышки всеобщей забастовки, а значит, непосредственное потрясение всего государственного строя и начало уличной революции; распространяет революционное брожение на провинцию, на деревни и тем самым расширяет и увеличивает область борьбы настолько, что правительство не сможет справиться с этим пожаром даже физическими средствами; подрывает военную дисциплину, а значит, ослабляет действие физического превосходства правительства; и, наконец, призывая широчайшие народные массы к открытой борьбе против правительства, она создает ту силу, которая, как мы видели во всех революциях Западной Европы, воздвигает баррикады, захватывает оружие, здесь и там частично побеждает войска, разоружает их, частично привлекает их на свою сторону и увлекает за собой.

Так вот, последнее слово в столкновении с абсолютизмом будет принадлежать физической силе. Но эта физическая сила исходит не от отдельных драчунов, швыряющих бомбы. Ее развертывает сама народная масса, приступающая к революции. И готовим эту силу именно мы, социал-демократы, когда несем политико-классовое просвещение на городские фабрики, под соломенные крыши деревень и в военные казармы, когда пробуждаем политическую жизнь, возмущение и сопротивление во всех сферах трудового народа, когда распространяем сотни тысяч прокламаций, организуем повсюду центры сознательных рабочих, на каждом шагу призываем массу сопротивляться правительству, используем каждый благоприятный момент для того, чтобы вызывать столкновения между народом и правительством.

Да, именно: агитация и организация! Это старые лозунги, такие же старые, как классовая борьба пролетариата, и они останутся живыми до тех пор, пока будет существовать капиталистический общественный строй. Но каждая фаза борьбы, каждый исторический момент вносит в нашу агитацию новую, свежую жизнь, придает ей новое содержание, новую силу, новую форму. Ныне содержание и жизнь нашей агитации состоят в том, чтобы пробудить рабочие массы, поднять их на революцию за их собственные политические и классовые интересы. И только таким образом, в прямых массовых столкновениях народа с правительством, возникнет вместе с политическим сознанием та физическая сила, которая сможет одержать победу над абсолютизмом, прикрывающимся штыками и пулеметами.

Революция в нашей стране [Польше] как часть общей рабочей революции в царской империи прошла трехмесячный период, началом которого была вспышка всеобщей забастовки 28 января [1905 г. ], а кульминационной точкой — демонстрация-стачка 1–4 мая. Уже этот короткий отрезок времени показал чрезвычайно быстрый рост и развитие революционного дела, подъем сознательности и силы рабочего класса, невероятное увеличение влияния социал-демократии. Но вместе с тем этот первый период революции выдвинул целый ряд важных вопросов, на которые социал-демократия как партия сознательного, борющегося пролетариата непременно должна найти ясный и четкий ответ.

Дело это вполне естественное. Во всех странах рабочий класс учится бороться лишь в ходе своей борьбы. Только такие партии, как ППС, воображающие, будто они социалистические и рабочие, а в сущности совершенно чуждые духу классовой борьбы, могут каждый раз с надутой миной утверждать: мол, они всегда имеют в кармане готовый план, позволяющий им «приказывать» рабочему классу, что и как он должен делать. Социал-демократия же, которая есть лишь передовой отряд пролетариата, часть всей трудящейся массы, ее плоть и кровь, ищет и находит пути и особые лозунги борьбы рабочих только по мере развития этой борьбы, черпая из нее самой все указания насчет дальнейшего пути.

В связи с двумя моментами пережитой нами фазы революции — начальной и конечной забастовкой этого периода — возникают главным образом два вопроса.

Всеобщая забастовка в январе, вызванная восстанием рабочих и кровавой баней в Петербурге и, как выражение политической борьбы, явно направленная против деспотизма, вскоре раздробилась на значительное число отдельных экономических стачек. Первоначальный единый лозунг — свержение абсолютизма и созыв конституционного собрания для провозглашения в царской империи республики — уступил место самым различным мелким профессиональным требованиям. Революционная волна рассредоточилась по всей линии, а через несколько недель, так сказать, впиталась в землю, временно ушла в песок.

Отсюда для каждого мыслящего товарища вытекает вопрос: не был ли этот переход к экономическим забастовкам внезапным упадком революционной энергии, отступлением, не являются ли экономические забастовки бесцельной возней с капиталом, напрасной растратой сил и не следует ли, учитывая все это, противодействовать такому раздроблению всеобщей забастовки, предпочтя быстро и твердо прервать ее, поскольку она в полную силу продолжается как политическая демонстрация?

В первые майские дни, напротив, прорвалась революционная энергия рабочих масс, и забастовка сохранила форму чисто политической демонстрации. Но зато эта забастовка и демонстрация с неудержимой силой покатились навстречу столкновению с царскими войсками и закончились побоищем безоружной толпы, после которого рабочая масса сжимает кулаки в бессильном гневе. В результате революционная волна достигает здесь мертвой точки, словно натолкнувшись на каменную стену, от которой она откатывается. Что ввиду этого делать? Как сдвинуть дело вперед с мертвой точки? Вот тот вопрос, который напрашивается и требует ответа.

Между обоими этими полюсами — раздроблением движения на экономические стачки и бессильным ударом против твердой стены штыков — делу революции, вероятно, суждено пребывать и в ближайшее время. Как должна, учитывая это, вести себя социал-демократия?

На оба эти вопроса, а также и на все другие проблемы рабочего движения нельзя дать ответа, не обращаясь снова и снова к сущности и содержанию этой борьбы, к ее общим целям и сегодняшним задачам.

Нынешняя революция в нашей стране, а также во всей сфере господства царизма имеет двойственный характер. По своим непосредственным целям она — буржуазная революция. Дело идет о введении в царской империи политической свободы, республики и парламентского строя, который при господстве капитала и наемного труда не что иное, как прогрессивная форма буржуазного государства, как форма классового господства буржуазии над пролетариатом.

Но в России и Польше эту буржуазную революцию осуществляет не буржуазия, как когда-то в Германии и Франции, а рабочий класс, который уже в высокой мере сознает свои рабочие интересы, сознает себя тем рабочим классом, который завоевывает политические свободы не для буржуазии, а, напротив, с целью облегчить себе самому борьбу против нее, с целью ускорить победу социализма. Поэтому нынешняя революция одновременно — рабочая революция. Поэтому в данной революции борьба против абсолютизма должна идти рука об руку с борьбой против капитализма, против эксплуатации. И вследствие этого экономические забастовки в ходе этой революции нельзя заранее отделить от забастовок политических.

Разумеется, буржуазным классам это не по вкусу. Конечно, наши капиталисты охотно отхватили бы себе свободы и гражданские права, если бы это им ничего не стоило, а все жертвы принес бы пролетариат. Но от их денежного мешка руки прочь! В духе интересов эксплуатирующего капитала так называемая «Национальная демократия»^* (например, в обращении, недавно выпущенном в Домбровском угольном бассейне Национальным рабочим комитетом) предостерегает рабочих, призывая их к «осмотрительности при выдвижении требований», и советует им «требовать лишь столько, сколько может дать фабрикант, не подвергая свое предприятие опасности разорения». С другой стороны, царское правительство, несомненно, в нынешнее революционное время охотно взирает на экономические забастовки, предаваясь заблуждению, что обращение энергии пролетариата на борьбу против эксплуатации отведет острие меча от его собственной груди и вместе с тем отпугнет буржуазию и исцелит ее от симпатий к движению за свободу.

Социал-демократия должна без всякой оглядки на опасения и ярость буржуазии, а также на спекулятивные расчеты и надежды абсолютизма рассматривать экономические забастовки со своей независимой точки зрения, т. е. с точки зрения интересов рабочего дела.

Прежде всего было бы ошибкой и противоречило бы духу социал-демократии, если бы она всегда и при всех условиях оценивала экономическую борьбу одинаково. Обычная стачка отдельной фабрики или профессии, вызванная лишь желанием улучшить условия труда, имеет совсем иное значение, чем та всеобщая забастовочная лихорадка, которая возникает внезапно и охватывает целые массы рабочих, стихийно вступающих в борьбу, перекидывается с одной отрасли на другую и вихреобразно, подобно летней грозе, прокатывается по всей стране. Такая забастовочная буря однажды, хотя и в несравнимо меньшей мере и послабее, уже охватывала наш пролетариат, а именно во второй половине 80-х годов. Одновременно она вызвала рождение в нашей стране того массового движения рабочих, из которого вышла первая социал-демократическая организация в Королевстве Польском — Союз польских рабочих.

То же самое происходило иногда и в капиталистических странах Запада, в Германии, Франции и Швейцарии, где, например, в середине 60-х годов возникла забастовочная лихорадка сразу после образования Международного Товарищества Рабочих и при его активном участии.

Подобный массовый подъем пролетариата на борьбу с капиталом всегда — явление кризиса в жизни рабочего класса, поворотный пункт в его отношении к буржуазному обществу. Это всегда — период внезапного пробуждения рабочих слоев к классовому сознанию.

Такой же характер имели нынешние забастовки у нас в феврале и марте.

Вся огромная масса промышленных рабочих, которая еще прежде порой старалась улучшить свое положение в отдельных отраслях производства, в мастерских и на фабриках, вдруг, словно охваченная сильным порывом, поднялась на энергичную борьбу против эксплуатации. Практикуемая в отношении всех рабочих материальная и духовная несправедливость, бесчеловечная эксплуатация, жалкая заработная плата, чрезмерный труд, наносимый здоровью работающих беспредельный вред, изощренная система штрафов, неуважение и оскорбление человеческого достоинства трудящихся капиталистами и мастерами — вся эта охватывавшая рабочего сеть разрушительных и позорных условий труда, весь этот ад, который представляет собою повседневная судьба пролетариата под игом капитала, вдруг вышли на дневной свет из полутьмы того общественного дна, где миллионы рабочих живут, трудятся и страдают, словно слепые кроты.

Вся эта масса индустриальных пролетариев вдруг болезненно и остро ощутила всю причиняемую ей несправедливость, которую она обычно сносила более чем терпеливо в состоянии пассивной нечувствительности, ту общую классовую несправедливость, которая с ужасающим, пугающим однообразием повторяется в одной профессиональной отрасли за другой, в одной мастерской за другой. И именно благодаря тому, что все эти в повседневной жизни едва ощутимые горькие капли отдельных несправедливостей слились в одно сплошное море, вылились в огромную всеобщую вспышку экономической борьбы, эта борьба и стала действительно классовым движением, которое, словно острым резцом, сразу же глубоко и животворно прорезало у массы пролетариата классовое чувство и сознание.

Для такой подлинной классовой партии, как социал-демократия, для которой рабочие не средство достижения политических целей, а тот класс, возвышение и освобождение которого служит ее конечной целью, — для такой партии не может быть безразличным даже малейшее улучшение повседневной судьбы пролетариата. Если бы всеобщее экономическое забастовочное движение в нашей стране, которое началось с политической стачки, имело бы следствием лишь то, что рабочие в ряде сфер труда и на ряде предприятий добились сокращения рабочего дня, некоторого повышения заработной платы, ликвидации некоторых наиболее вопиющих и позорнейших злоупотреблений, то и тогда эти забастовки явились бы для социал-демократии неоценимым инструментом улучшения материального положения пролетариата и его вызволения из той пропасти человеческой нужды, в которую его ввергла безудержная капиталистическая эксплуатация.

Но это движение и его последствия, кроме того, еще и мощный стимул пробуждения в широкой рабочей массе чувства ее обездоленности и вместе с тем чувства своей общественной силы, той силы, которая заключена в объединенной солидарной борьбе. Это всеобщее движение вызвало на другой стороне — в лагере капитала, среди предпринимателей, их подручных, мастеров, среди буржуазной интеллигенции, в капиталистической прессе — прежде совершенно неизвестное, смешанное со страхом и ненавистью почтение к рабочим как классу, как к новой, дотоле непризнанной общественной и моральной силе. Ранее никогда не существовавшая склонность предпринимателей к переговорам с бастующими рабочими — это не результат страха перед «бомбой», перед угрозами «боевых комитетов» заговорщиков, как то представляют себе ребячливые «социалисты», желающие довести до конца классовую борьбу при помощи рассылаемых по почте анонимных открыток с «приговорами» или «угрозами». Это — результат силы и классового сознания, которые наш промышленный пролетариат зримо показал всему миру именно этой длительной массовой борьбой за улучшение своего положения, за свое попираемое человеческое существование, за самую малость света и воздуха в зловонной тьме капиталистической эксплуатации.

Но это не все. Экономическое движение не только усилило классовое сознание промышленного пролетариата, который уже давно составляет революционное ядро нашего рабочего класса, но и дошло до совершенно новых слоев этого класса.

Начатая 27 января широкой рабочей массой всеобщая забастовка вскоре со стихийной силой продвинулась в двух направлениях. Она переместилась наверх, в те сферы, которые по всему своему образу жизни и мыслей мелкобуржуазны, — такие, как чиновники, железнодорожники, фотографы, страховые агенты, аптекари, банковские служащие, приказчики. Затем это стачечное движение потекло вниз, в деревенские сферы, и охватило сельскохозяйственных рабочих. Таким образом, забастовка, исходя от широкого ядра промышленного пролетариата больших городов и индустриальных центров, распространилась на те слои, которые по своему экономическому положению ближе всего стоят к рабочему классу, окружая его словно кольцом, но до сих пор никогда еще не братались с индустриальным пролетариатом. Забастовка пробилась и в те слои, которые доныне никогда не воспринимали лозунга борьбы против эксплуатации, даже не сознавали ее, ничего не знали о противоположности их собственных интересов интересам «кормильцев» и не имели понятия о том, что, собственно, принадлежат к классу пролетариата. Индустриальный пролетариат, впервые увлекший эти слои за собой, одновременно оторвал их от того общественного окружения, с которым они были дотоле связаны.

Это подобное эпидемии забастовочное движение означает, следовательно, внезапное отмежевание пролетариата как социального класса от буржуазного общества, выход его из этого общества: наверху — из городской мелкой буржуазии, внизу — из крестьянской массы, в которой сельскохозяйственные стачки отмежевывают сельский пролетариат, стихийно добивающихся увеличения своего заработка батраков-поденщиков от сельских «хозяев», совершенно неподвижных или же ведомых «Национальной демократией» на поводке «польской школы» и «польской общины». Одновременно забастовочная волна излилась из крупных городских центров в провинцию, где она увлекла за собой на борьбу против капитала значительные отряды промышленного пролетариата, которые тоже впервые ощутили особенность своих интересов, или где, как в Домбровском бассейне, частично ранее проложенный классовый путь с давних пор снова зарос сорняками и травой.

Этот длинный ряд забастовок, которые уже произошли и все еще происходят в огне революции, есть не что иное, как рождение совершенно иных слоев польского рабочего класса. В ходе политической революции благодаря связанным с нею экономическим забастовкам совершается раскол, распад буржуазного общества на два враждебных класса: буржуазию и пролетариат. Поначалу мы, социал-демократы, были только по идее выразителями у нас классовой борьбы. В действительности же поначалу в этой борьбе участвовала незначительная часть всей огромной трудящейся массы, а еще меньшая часть сознательно шла под лозунгами социал-демократии. Однако социал-демократия имела право говорить от имени всего рабочего класса, ибо она была и есть по своей сути не что иное, как выражение интересов и потребностей всего трудового народа, а также потому, что, выступая таким образом, она рассчитывала и может непоколебимо рассчитывать на постепенное пробуждение всей рабочей массы.

Именно сейчас, в ходе революции, это пробуждение происходит внезапными скачками. Рабочий класс, классовые противоречия, классовая борьба становятся в нашей стране действительностью, идея социал-демократии делается материальной, маленькая горстка передового отряда вырастает в могучую армию.

И это выделение рабочей массы как борющегося, сознательного класса эксплуатируемых из буржуазного общества есть самый ценный результат, и на нем основывается собственное значение датируемой концом января лихорадки экономических забастовок. Отсюда вытекают также и указания, что же делать социал-демократии.

Повсюду, где под давлением революционной волны забастовок треснула кора буржуазного общества, социал-демократия немедленно должна изо всей силы бить киркой агитации, чтобы расширить эту щель, углубить ее и закрепить, т. е. сделать эту классовую противоположность насколько возможно сознательной и посредством организации по мере возможности укрепить ее.

С этой целью напрашиваются два пути. С одной стороны, это в каждом отдельном случае концентрация и группирование экономических требований вокруг требования восьмичасового рабочего дня, которое должно стать центральной осью всей экономической борьбы. Уже с первого момента, с январских дней, социал-демократия у нас, как и петербургский пролетариат, провозгласила наряду с политическими требованиями восьмичасовой рабочий день параллельным экономическим основным требованием. Этот лозунг следовало бы отныне сознательно и систематически связывать с каждой экономической забастовкой в стране и поставить его во главу угла. Сгруппированные вокруг этой общей центральной оси разрозненные стачки сольются в одно классовое движение и окажутся органически связанными с политической борьбой, придавая ей характер сознательно рабочей и социалистической борьбы. Правда, восьмичасовой рабочий день еще не является социалистической реформой, это лишь экономическая реформа на почве буржуазной экономики. Но эта реформа, понятая как всеобщий и принудительный закон, настолько радикальна, что уже представляет собой тот вызов, который брошен самой капиталистической собственности, самой эксплуатации; одновременно она как интернациональный лозунг связывает особые стремления нашей нынешней политической революции с классовой борьбой всего международного пролетариата.

С другой стороны, экономические забастовки в нынешней фазе непосредственно создают благоприятную почву для политической и социалистической агитации, для всеобщего классового просвещения и организации рабочих.

Экономическая борьба должна, следовательно, не подавляться и не сдерживаться, как это делает, к примеру, социал-патриотическая ППС со свойственным ей недомыслием (взять, скажем, ее попытку прекратить забастовку в Домбровском бассейне), чем она доказывает (так же как заявлением, будто январская политическая стачка вспыхнула по «ее приказу») отсутствие у нее малейшего представления о том, что действительно происходит внутри рабочей массы и каково классовое значение всего этого забастовочного движения. Не подавлять и не сдерживать экономическую борьбу, а углублять и соединять ее с политическими стремлениями нынешней революции в единое гармоническое целое — вот задача социал-демократии. Для поверхностных «тоже социалистических» функционеров, которые, по сути, являются лишь мелкобуржуазной карикатурой на рабочую партию, революционная сторона нынешней борьбы основывается только на политическом столкновении с правительством. Одновременное массовое столкновение пролетариата с капиталом для них — это скорее помеха, факт, который они не знают, как реализовать и от которого хотят поскорее избавиться. А участие в экономических забастовках они воспринимают с кислой миной, только чтобы не потерять полностью связи с массой и влияния на нее.

Для социал-демократии, как партии классовой борьбы, революционный аспект в нынешнее время заключается не только в борьбе с абсолютизмом, а в не меньшей степени в массовых столкновениях со связанным с ним капиталом. С одной стороны, экономическое движение должно быть использовано для того, чтобы разъяснить рабочим (особенно впервые завоеванным для движения слоям и областям), что абсолютизм — главное препятствие в борьбе с капиталом, а его свержение — насущнейшая классовая потребность пролетариата. С другой стороны, наоборот, необходимо в борьбе против абсолютизма постоянно и насколько возможно энергично доводить до сознания трудовой массы ее противоположность буржуазии и капиталистической эксплуатации. Только таким образом, непрестанным сочетанием и сохранением равновесия между этими обеими сторонами нынешней революции, может социал-демократия оказаться на высоте вытекающей из этого двуединой задачи.

Нынешняя революция имеет, именно с точки зрения рабочего класса — и это следует повторить еще раз, — двойную задачу. Одна — свержение абсолютизма, цель чисто политическая, непосредственно близкая, рассчитанная на данный момент борьбы. Вторая — организация рабочего класса в сознательную рабочую партию для открытой борьбы с буржуазией на следующий же день после свержения абсолютизма; это принципиальная и постоянная цель, которая вытекает из наших задач как социалистической партии. Отделять обе эти задачи друг от друга и говорить рабочим: сейчас сосредоточьте все силы только на завоевании политической свободы, а борьбу с буржуазией отложите на завтра, ибо она означает потерю сил и отпугнет от нашей борьбы против правительства симпатизирующее нам общество, могут только националисты различных оттенков, считающие рабочих лишь инструментом для достижения своих политических целей. Для социал-демократии, наоборот, политические свободы, за которые мы боремся, — только инструмент классовой борьбы пролетариата. И потому в нынешней революции у нас, как и в России, как и в любой момент и во всех странах, конечные цели социал-демократии, ее социалистические цели, должны быть неразрывно связаны с текущими, политические цели — с экономической борьбой, борьба против абсолютизма — с борьбой против буржуазии.

Под этим же углом зрения решается и вторая проблема, поставленная революцией: что следует делать, когда происходят такие столкновения масс с войсками, как 1 мая, и с учетом настроения, вызываемого в массах такими столкновениями?

Первомайская демонстрация социал-демократии была совершенно мирной. Рабочие массы вышли на улицу не для того, чтобы вступить в бой с войсками, а только дабы продемонстрировать свои стремления. Социал-демократия не распаляла и не приводила массу в буйное состояние каким-либо шумом насчет «вооружения» и не провоцировала ни полицию, ни военщину никакими террористическими эксцессами. Но чем очевиднее вина за зверское массовое убийство целиком и полностью ложится на наемников абсолютизма, чем яснее становится вся чудовищность их преступления, тем сильнее вызывает она в рабочих массах двойственное настроение: чувство преисполненного отчаянием собственного бессилия и потребность в немедленном активном возмездии.

Социал-демократия обязана дать свободный выход этому настроению, но она может выполнить эту задачу только таким образом, который согласуется с сутью социал-демократической агитации: внося в это стихийное настроение политическое сознание.

Под непосредственным впечатлением стычки рабочие склонны считать, что их бессилие по отношению к правительству, доказанное во время первомайской демонстрации, вызвано только отсутствием оружия, нехваткой физических средств борьбы. Лишь несмышленый политик готов после майских демонстраций призывать вместе с дающей пищу всем вредным иллюзиям ППС: «Силы у нас уже есть, теперь нам остается захватить еще и средства, т. е. оружие для борьбы, и победа будет за нами». Задача социал-демократии состоит вовсе не в том, чтобы поддерживать в массах иллюзии, а в том, чтобы рассеивать их, не в том, чтобы питать их иллюзиями, а в том, чтобы помочь им осознать свое положение.

На первый взгляд обе социал-демократические демонстрации — празднование 1 Мая и всеобщая забастовка памяти павших жертв правительства 4 мая — были выражением огромной мощи рабочего класса. Если бы дело шло для нас о том, чтобы внешней демонстрацией нашей силы произвести впечатление на буржуазную интеллигенцию, как поступают социал-патриоты, то мы могли бы довольствоваться констатацией того факта, что за все время существования в Польше социалистического движения не бывало еще такой мощной по своему масштабу рабочей демонстрации, такой зрелой по сознательности своих лозунгов, такой дисциплинированной по поведению огромного множества людей. И все же это факт, что история рабочего движения не знает ни в одной стране примера столь беспрекословного и безграничного послушания, с каким Варшава, город с миллионом жителей, последовала, по словам «Правительственного вестника», социал-демократическому «приказу» насчет всеобщего прекращения работы 4 мая.

Но поскольку социал-демократия, как рабочая партия, придает значение не видимости, а сущности силы пролетариата, ее задача — показать рабочим массам, что силы их для того, чтобы действительно помериться с силами абсолютизма, еще недостаточны. Как демонстрация массовое шествие двадцати тысяч в Варшаве — отличный результат социал-демократической агитации. Но как выражение революционной сознательности и как боевая армия пролетариата — это лишь незначительная часть рабочих масс в самой Варшаве, насчитывающих несколько сот тысяч, и ничтожная горсточка в сравнении со всем трудовым рабочим людом города и деревни нашей страны. С самого начала лейтмотивом социалистической агитации было разъяснение рабочим того, что победа будет за нами только тогда, когда весь трудовой народ, а это значит огромные, широчайшие массы промышленных и сельскохозяйственных пролетариев, а также значительная часть того пролетариата, который находится под ружьем царя, т. е. солдаты, поднимутся на борьбу как у нас, так и в России. То же самое мы должны вновь и вновь неустанно напоминать рабочим, тем более там, где временный и местный успех движения вызывает у них переоценку своих сил и преждевременную иллюзию, будто для исхода борьбы в пользу народа необходимо только еще физическое оружие. Чувство бессилия масс в отношении солдатни должно, следовательно, быть заменено сознанием того, что рабочей революции не хватает не «средств», а «сил», не карабинов, а просвещенных пролетариев.

Как рабочая революция наша революция по своей природе — массовое движение, и победит она абсолютизм только как массовая борьба. Сегодня это уже бездумно повторяет даже националистическая ППС, которая в своем Майском воззвании возможно громогласнее провозглашает: «Вооруженной горстки царское правительство не испугается. Одним террором мы царское правительство не победим. Наша сила — в массовом выступлении, наше будущее — в массовой борьбе». Но понять и признать важное значение массы как фактора в политической борьбе — отнюдь не бог весть какое искусство и вовсе не открытие социалистов. То, что без миллионов натруженных рук народа в политической борьбе достигнешь не многого, эту тайну хорошо знают все буржуазные партии, знают капиталисты и реакционеры, знает мелкая буржуазия. Именно потому все демагоги стараются примазаться к массе рабочих.

Так вот, политика действительной социалистической партии основывается не на том, чтобы орать: «Наше будущее — в массовой борьбе», а на том, что и программа партии соответствует интересам рабочего класса, и вся ее тактика, весь образ ее деятельности рассчитаны на действие, притом на сознательное действие, рабочих масс.

Социалистическая борьба — это массовая борьба. Но борьба эта развивается постоянно, а вместе с ней развивается и должно развиваться само понятие массы. Двадцатитысячная толпа, следующая за знаменем социал-демократии, — это уже признак серьезного массового движения в сравнении с еще недавними временами, когда в борьбе активно и сознательно участвовали едва несколько сот, а затем несколько тысяч. Но на нынешней стадии революционной борьбы понятие массы, призванной действовать и помериться силами с абсолютизмом, должно весьма быстро возрасти и исчисляться сотнями тысяч, миллионами. Точно так же эта борьба должна выйти за пределы отдельных центров крупных городов и охватить всю страну. Принимая во внимание чувство бессилия рабочих в отдельных местностях перед превосходящими правительственными силами, наша равнозначная задача, следовательно, в том, чтобы непрерывно указывать: только расширением сферы борьбы на всю провинцию, на всю страну революции может быть постепенно обеспечен перевес сил над абсолютизмом и в конечном счете — победа.

Поэтому вопрос, перед которым нас поставила майская демонстрация, — не что иное, как именно жизненный вопрос революции. На первый взгляд мы стоим перед противоречием, дело революции в определенной мере зашло в тупик, положение кажется безвыходным. Нынешняя борьба, как борьба массовая, требует массовых выступлений, т. е. наряду со всеобщей забастовкой нуждается в том, чтобы масса концентрировалась физически, чтобы эта масса была многочисленной и открыто провозглашала свои стремления. Революции нужны массовые демонстрации и манифестации, массовые собрания и уличные шествия. Но демонстрации и марши, как мы видели в мае, ведут к побоищу безоружной толпы. Так что же делать? Должны ли мы, учитывая, что при массовых демонстрациях можно ожидать побоища, отказаться от этого средства борьбы? Но это означало бы отказаться от дальнейшего развития движения, от самой революции! Следует ли искать выход в производстве бомб и «вынесении приговоров о мести» прислужникам царизма, отличившимся особым зверством? Но и дюжины брошенных бомб и «приговоров» истеричных «комитетов» индивидуальным представителям правительства могут служить лишь средством внешнего успокоения и одурманивания тех революционеров, которые испытывают потребность в сумятице и шумихе и считают ряд авантюристических инцидентов народной революцией, лишь бы при этом лилась кровь и было побольше грохота. Только сознательные союзники абсолютизма типа «национальных демократов» из «Slowo Polskie» или провокаторы могут поливать социал-демократию бранью за то, что она не «вооружила» рабочую массу бомбами, когда звала их на первомайскую демонстрацию. Надо быть глупцом без всякого чувства ответственности перед массой, чтобы обманывать рабочих, будто бомба может быть правильным средством массовой борьбы — против карабинов, стреляющих на 500 или 1000 метров, или против артиллерии, против пушек и пулеметов, которые всегда имеет в своем резерве абсолютизм.

Так где же выход из этого положения? Каким может быть ответ революционной массы на ту бойню, с помощью которой правительство пытается подавить массовые демонстрации?

Выход из положения, единственный ответ таков: еще более частое проведение мирных демонстраций по всей стране и все большее увеличение масштабов этих демонстраций.

Вся тайна силы и уверенности пролетариата в своей победе зиждется на том, что ни одно правительство в мире не в состоянии долго устоять в борьбе против сознательной и революционной массы народа, если борьба эта непрерывно расширяется и растет.

Бойня и кровавое превосходство в силах дают правительству лишь временный и притом кажущийся перевес над массой. В действительности же каждое из этих столкновений народных масс с правительством — это шаг революционного дела вперед, ибо массовая бойня может быть лишь необычным, редко применяемым средством. Но чем чаще выступают демонстрирующие рабочие массы, чем в большем числе местностей происходят рабочие демонстрации и чем больше растет и ширится масса, выходящая на улицу, тем бессильнее будет становиться правительство против этих выступлений. В той мере, в какой мирные демонстрации народных масс превращаются в стране в повседневное и всеобщее явление, побоища будут становиться все менее возможными, ибо они окажутся нецелесообразными как средство устрашения, а их единственным результатом явятся растущее возбуждение и революционное настроение населения, а также все большие колебания и недовольство среди солдат. Отсюда следует: единственное эффективное средство против бойни и бандитских нападений со стороны правительства на демонстрирующие толпы людей — показать правительству, что результат такой политики противоположен тому, чего оно старается достигнуть, что эта бойня не запугает массу, а, наоборот, воспламенит ее и еще больше подстегнет к демонстрациям.

Само собою разумеется, рабочие, выходящие на демонстрацию, должны были бы вооружиться, чем могут. На нападения холопов правительства масса должна со всей силой отвечать самообороной. Но при этом первый долг совести состоит в том, чтобы разъяснить массам:

1) что наша цель в нынешней фазе революции — не вооруженная битва с войсками, а мирная демонстрация, ибо она — лучшее средство привлечь на сторону революции все большие круги населения и войск, что оружие сейчас может быть применено только для самообороны от нападения военщины;

2) что вооружение народной массы — даже для оборонительных целей — должно предприниматься не каким-либо «комитетом», а только все большим ростом демонстраций. Ведь все более мощные выступления масс уменьшают шансы нападения со стороны военщины и увеличивают шансы обороны и самовооружения масс в ходе столкновений с войсками.

Мирная демонстрация должна, следовательно, любой ценой завоевать себе право гражданства во всех городах и местностях страны, где сконцентрированы массы рабочих; это ближайшая цель и ближайшая задача революционного движения. И эта задача, которая сама собою вытекает как единственный возможный ответ на проводящуюся до сих пор правительством бандитскую политику, вместе с тем является естественным, самым ближайшим этапом на пути дальнейшего развития революции.

Смертный час абсолютизма пробьет тогда, когда многомиллионная масса пролетариата в городах и на селе, во всем государстве поднимется против него и увлечет за собой часть войск. Но средство для того, чтобы сконцентрировать всю эту огромную массу и призвать ее к борьбе, — не что иное, как непрерывные зримые выступления против правительства той части пролетариата, которая уже осознала необходимость борьбы против абсолютизма. Могущественнейшее средство привлечь трудовой народ к борьбе и просветить еще равнодушные слои рабочих — это именно мирные демонстрации революционной части пролетариата. Таким путем, естественным расширением, усилением и распространением демонстраций, возрастает армия просвещенных пролетариев и приближается тот момент, когда революция сама собою перейдет в конечную фазу: к непосредственным уличным боям народа против все более возбужденных и все сильнее колеблющихся войск.

Значит, такие демонстрации, как первомайская, несмотря на кажущуюся победу убивающего людей правительства и кажущееся бессилие убитых рабочих, в действительности являются мощным и неизбежным шагом вперед к окончательной победе пролетариата над абсолютизмом.

Это путь чудовищных жертв, усеянный трупами борющихся пролетариев, но это — единственный нормальный путь с точки зрения массовой революции. По тому же пути развивалась массовая революция 1848 г. в Париже, Вене и Берлине. И никаким иным путем не развивалось современное рабочее движение в Польше и России. Политики, считающие себя социалистами, разглагольствующие о «массовом движении» и мнящие, что они с помощью мелких кружков, именующих себя «заговорщическими» или «боевыми комитетами», избавят массу от жертв и всякими трюками помогут избежать жертв массовой революции, действуя вместо масс и орудуя «от имени» масс, лишь вновь показывают, что не понимают и вообще не знают, каким путем развивалась народная революция до сих пор и какого масштаба она ныне достигла.

Было время, когда обычная скромная экономическая забастовка являлась при царизме делом невозможным. Огромными жертвами, тюрьмой, Сибирью, массовыми высылками на место рождения, равносильными осуждению на голодную смерть, платили рабочие за участие в обычнейшей борьбе за незначительное повышение заработной платы. Но отказаться от стачек было невозможно. И все более частыми, все более мощными забастовками не страшившиеся никаких жертв рабочие завоевали фактическую возможность экономической борьбы; абсолютизм почувствовал бессилие своих жестоких преследований, а экономическая забастовка завоевала себе право гражданства. Было время, когда сама мысль об открытом социалистическом рабочем собрании казалась безумием. Но, несмотря на кровавые жертвы, рабочее движение лишь благодаря усиливающемуся и все более частому импровизированию собраний завоевало себе возможность обсуждать вопросы на массовых собраниях как в Ростове-на-Дону, так и в каменноугольном бассейне Домброва Гурница и в других местах. Всеобщая забастовка как средство политической борьбы впервые выступила на арену только в конце января, а уже 1 и 4 мая рабочие показали, что всеобщая забастовка приобрела в нашей стране право гражданства, стала нормальным явлением. На тот же путь развития вступает и массовая демонстрация. По тому же пути, и благодаря демонстрации, пойдет также, становясь все мощнее и разливаясь все более широким потоком, победоносная революция в целом.

Таким образом, и в таких ситуациях, как нынешняя, после-майская, когда революционное напряжение кажется достигшим апогея и зовущим к необычайному действию, сознательная классовая борьба пролетариата не должна — и в том нет никакой необходимости — отходить от своей всеобщей и принципиальной тактики, которая удовлетворяет потребностям всех ситуаций и фаз борьбы. Выражаемому пролетариатом нетерпению и требованию действия социал-демократия (в отличие от болтающей о «массе» и кидающей повсюду «бомбы мести» ППС) не может указать никакого выхода в форме каких-либо искусственных, временных средств успокоения, кроме адресованного пролетариату призыва к дальнейшему массовому, все более массовому выступлению.

Революционный пролетариат как класс, по природе своей преисполненный величайшего идеализма, не страшится жертв борьбы, ему жаль только напрасных жертв, он ненавидит лишь чувство собственного бессилия. И вот здесь-то социал-демократия, как рабочая партия, может дать массе мужество и силу, но не тем, что сунет ей в руки дюжину карабинов или полдюжины бомб, а тем, что придаст ей ясное сознание той основополагающей закономерности рабочего движения, что единственный выход из всех трудностей массовой борьбы и на любой ступени ее развития — это расширение массового действия и участвующей в нем массы.

Если ответом на кровавую бойню во время майской демонстрации двадцати тысяч рабочих в Варшаве в следующий раз явится сорокатысячная демонстрация в Варшаве, если в ответ на весть о побоище в Варшаве поднимется на демонстрации все большее число рабочих в окрестностях Варшавы, в Лодзи, в Домбровском бассейне, в Ченстохове и в Белостоке, то, по мере того как растет выступающая масса, будут непременно расти неуверенность среди войск и колебания правительства насчет применения их против масс. Одновременно и кровавое побоище, учиняемое охранниками против безоружной толпы, будет превращаться в борьбу вооружающейся в ходе самой этой борьбы толпы, в борьбу, которая не сможет закончиться ничем иным, кроме как победой революции.

Открыть массе пролетариата глаза на силу ее собственного движения и тем самым усилить его массовый характер и приумножить его мощь — это и в данном случае, как всегда и повсюду, составляет все содержание и весь секрет социал-демократической агитации и руководства. Они состоят не в том, чтобы «заменить» массы в истории, а в том, чтобы вызвать их на поле классовой битвы; не в том, чтобы «возбудить» их, а в том, чтобы довести до их сознания ту задачу, которая столь же проста, сколь и велика, проста и велика, как само историческое движение пролетариата за свое классовое освобождение.

Одной из иллюзий у борющейся части пролетариата насчет собственной силы, несомненно, является в такие моменты, как майские дни, иллюзия насчет симпатии «общества» к рабочей революции. Впечатление, вызванное демонстрацией и затем майской бойней по всему городу, а также ничем не нарушенный ход всеобщей забастовки в Варшаве 4 мая может, несомненно, породить в рабочих кругах иллюзии насчет политического сочувствия буржуазных кругов. Социал-патриоты, верные своей националистической позиции, дают пищу и этим пагубным иллюзиям рабочих, когда, например, пишут в «Naprzod»^*: «Надо подчеркнуть поведение всего общества (я говорю всего, хотя наверняка «более трезвые» элементы, особенно принадлежащие к руководящим кругам различных «политических партий», из высших политических соображений будут жаловаться на беспорядки): все слои, владельцы магазинов, купцы, интеллигенция, промышленники, буржуазные круги, все они сочувственно и благожелательно взирают на это движение. Вчера и сегодня (1 и 2 мая) словно два враждебных мира противостоят друг другу: с одной стороны — общество, а с другой — военщина и власти».

Долг социал-демократии как классовой партии — совсем наоборот, немедленно предостеречь рабочих, чтобы они не приняли видимость за суть дела, обратить их внимание на позорный факт полной пассивности «общества» и его собачьей преданности правительству карателей, на шипящую ненависть буржуазной прессы к революционной позиции пролетариата, разъяснить рабочим, что «трезвые элементы», т. е. реакционная буржуазия, это вовсе не исключения, а самые влиятельные представители нашего буржуазного общества. Одним словом, и в нынешней ситуации задача социал-демократии — отмежевать рабочую массу как класс, сознающий свою политическую обособленность, ни на йоту не отступая притом ради кажущихся успехов и мнимых потребностей ситуации данного момента от своей постоянной задачи — организовывать пролетариат на классовую борьбу с буржуазией, разъяснять ему, что «два мира», на которые революция разорвала нашу страну, это не русское правительство, с одной стороны, и польское «общество», с другой, а борющийся рядом с русским польский пролетариат и выступающие против него польские буржуазные круги вместе с царским правительством. И только таким образом, связывая ближайшую цель политической борьбы с постоянной классовой агитацией как при экономических стачках, так и во время всеобщей забастовки и массовых демонстраций — одним словом, при всех явлениях и во все моменты борьбы социал-демократия, в духе «Манифеста Коммунистической партии» и вопреки всем сепаратным группам пролетариата, выдвигает на первый план его интересы и классовое движение как целое, а вопреки отдельным минутным целям борьбы — свою конечную цель: социалистическое освобождение от господства капиталистического строя.