"Дневник порнографа" - читать интересную книгу автора (Кинг Дэнни)

16. Попались!

Дальше все было не столь гладко. Когда девушки начали одеваться, выяснилось, что у нас только одно платье — другое я, должно быть, обронил во время погони. Таня так и осталась голой.

— Вряд ли я могу идти по Хай-стрит в таком виде, — сказала Таня, закрыв грудь ладонями.

— Что же нам делать? — спросила Синди, натягивая платье через голову.

— Вам придется оставить меня здесь, — ответила Таня. — Идите и найдите какую-нибудь одежду. А я вас подожду.

В моем сознании бурлили эндорфины, и море было мне по колено. Полицейские в любой момент могли заглянуть через изгородь и всех нас схватить — стереть с моего лица улыбку не могло ничто. Сдается мне, что именно благодаря этому я мог действовать спокойно и разумно. Как там сказал Киплинг? «О, если ты спокоен, не растерян, когда теряют головы вокруг… ля-ля-ля… ля-ля-ля».[16] Готов поспорить, что незадолго до этих слов две красотки сделали ему хороший минет — потому что я наконец-то тоже почувствовал себя мужчиной, «мой мальчик».

— Никто никого нигде не оставит! Вот бери мои футболку и трусы, — сказал я, раздеваясь и протягивая одежду Тане. — Я могу идти голый по пояс, ничего страшного. Конечно, мы выглядим странно, но закон больше не нарушаем.

Я натянул обратно джинсы.

— Спасибо тебе, Годфри! Ты — звезда! — сказала Таня, одевшись.

Я выглянул поверх ворот — в одну сторону, в другую, — полиции нигде не было.

— Готовы? Отлично, пошли!

Мы перелезли через изгородь и спрыгнули с той стороны. Я понимал, что без футболки меня в паб не пустят, так что придется идти ко мне домой. До туда было мили полторы, однако я хорошо знал боковые улочки и уже продумал маршрут.

Быстрым шагом мы прошли переулок, пролезли через дыру в ограде, миновали ничейный участок и еще один переулок. Люди смотрели на нас во все глаза. А вы бы что, не смотрели? Голый по пояс парень и две девушки: одна в крошечном теннисном платье, а другая в мужских трусах и футболке с портретом Рона Джереми, занимающегося любовью. Мы шагали вдоль боковой улочки, пробираясь к Бродвею, как вдруг перекресток перед нами проскочила полицейская машина. При виде нас копы даже не стали раздумывать, а сразу включили мигалку и рванули в нашу сторону.

— Сюда! — завопил я.

Мы со всех ног бросились в противоположную сторону. Только бы добраться до той прорехи в ограде, а там переулок и все остальное. Без толку: машина была уже почти рядом с нами. А тут еще Синди споткнулась о плохо лежащий тротуарный камень и рассадила себе колено. Вся нога была в крови, и я понял, что для нее игра окончена.

В последний момент меня осенило: я протянул Тане пятерку и сказал ей, чтобы она сматывалась.

— Давай, вперед! Станция метро там! О Синди я позабочусь!

Таня в нерешительности застыла, я закричал на нее, и она наконец побежала. Какой смысл попадаться всем, верно ведь? Я наклонился и обхватил Синди. Рядом с ревом остановилась полицейская машина.

— Спасибо, Годфри! — сказала Синди.

Ее взгляд был исполнен благодарности. Она потянулась ко мне и попыталась поцеловать, но я в последний момент уклонился и чмокнул ее в лоб.

— Давай в другой раз, ладно? — сказал я, как настоящий герой, хотя на самом деле… Она ведь только что делала мне минет.

— Так почему бы вам не повторить свой рассказ еще раз? Что вы делали сегодняшним утром на тех кортах? — опять спросил сидевший за столом констебль Батлер.

Он и женщина-констебль смотрели на меня без всякого выражения, а я улыбался во весь рот. «Давай выпутывайся, умник!» — хохотал кто-то в моем мозгу. Я и моя футболка вновь объединились, как и Таня с Синди — к сожалению. Все трое знали, что нельзя в это дело впутывать «Блинг» или фирму, об этом было заранее уговорено, поэтому мы все брали на себя.

— Ну, вы все равно не поверите… — начал я, и констебль Батлер кивнул, что, дескать, да, не поверит.

— Таня и Синди — мои друзья. Они модели. В общем, мы решили встретиться, чтобы поиграть в теннис, и немного увлеклись.

Эти двое в одинаковой униформе смотрели на меня с одинаковым выражением на лицах.

— Кому пришло в голову раздеть девушек? — спросила констебль Кенсингтон.

— Ну, не знаю… Думаю, это было решение всех присутствующих, а мне эта идея понравилась… Или я предложил… Тогда все наоборот… — объяснил я, постепенно замолкая под внимательными взглядами полисменов.

— Почему бы вам не рассказать, чем вы там на самом деле занимались? — предложил констебль Батлер.

— Я уже рассказал.

— Что ж, мне очень жаль, но я вам не верю.

— А… — сказал я. — И что теперь?

— Теперь вы расскажете нам правду.

— Но я рассказал! — настаивал я.

— Нет, не рассказали, и вы лишь усугубляете свое положение, не говоря нам правды, — продолжал констебль Батлер.

— Мне нечем вам помочь, — сказал я. — Мне очень жаль, что я усугубляю свое положение, только это правда, и я не знаю, что вы от меня еще хотите. Хотите, чтобы я рассказал вам какие-нибудь небылицы? А разве так не будет еще хуже?

— Ваше положение и так хуже некуда, так что усугубить его у вас не получится, — сообщила мне констебль Кенсингтон.

— Понимаю, — ответил я.

— Вот и хорошо. Так как насчет правды? Что вы делали на тех кортах сегодня утром?

— Ну, мы играли в теннис, вот я и сказал…

— Давайте остановимся на этом, ладно?

— Что?

— Мистер Бишоп, скажите мне, чем вы зарабатываете себе на жизнь?

— Э… О-о… Я журналист.

— Журналист. И в какой же газете вы работаете?

— Ну, на самом деле это не газета, а скорее журнал.

— И как называется этот журнал?

— Э… «Блинг».

— Понятно. А как бы вы описали содержание этого журнала… журнала, в котором вы работаете?

— Ладно, он… Одним словом, он красочный.

— Красочный? А нельзя ли поконкретнее?

— Ну, как вам сказать, это очень непростой вопрос… Я не понимаю, к чему вы клоните. На самом деле дизайном я почти не занимаюсь…

— Хорошо, тогда давайте сформулируем это так: в «Блинге» — в журнале, в котором вы работаете, — много фотографий с раздетыми женщинами. Так?

— Хм… — задумался я, пытаясь выиграть время. — С этим сложно поспорить.

— Да или нет? — настаивала она.

— Э… Да.

— Позвольте спросить вас еще кое о чем. Насколько я понимаю, журналы готовятся за два-три месяца до выхода. Тот номер, над которым вы сейчас работаете, — когда он должен появиться в продаже?

— О-о, вот тут вы меня поймали! Расписание не по моей части.

— Не в июне ли?

— Ну… Возможно, хотя не уверен.

— А какое в июне главное спортивное событие?

— Олимпийские игры?

— Может, Уимблдон?

— Серьезно? Вперед, Тим! — И я поднял кулак.

— Получается, вы снимали уимблдонский номер «Блинга», так?

— Что? Ничего подобного! — выдохнул я, взбешенный подобным предположением.

— Послушайте, чем раньше вы признаете это, тем раньше пойдете домой. Вы делали именно это, да?

— Нет.

— Тогда чем там занимался тот парень с фотоаппаратом и почему он сбежал при нашем появлении?

— Я не видел никакого парня. Возможно, это был какой-нибудь извращенец с таким объективом для дали…

Констебль Батлер откинулся и разочарованно фыркнул. Наверное, он решил, что загнал меня в угол и что стоит лишь надавить — я сразу все выдам. Только зачем мне это? Я понимал, что попался и что помощи ждать неоткуда. Зачем же стучать на Стюарта с Джоном? Вы скажете, что я мог избежать неприятностей, сказав, что я всего лишь кукла, а главный кукловод — Стюарт. Но если для того, чтобы избежать неприятностей, мне придется опуститься до стукачества, то я на это вот что скажу: у меня есть самоуважение. Я мужчина, и я знал, на что шел. Не в том я возрасте, чтобы при свисте розги зарыдать и рассказать директору о больших ребятах, засунувших первогодку головой в унитаз и спустивших воду. Какая разница, что Стюарт с Джоном меня бросили? Это их дело. А это — мое.

— Знаете, они собираются влепить вам по полной. Вы понимаете? — злорадствовал констебль Батлер. — У нас есть свидетели, которые подтвердят, что девушек не просто раздели, а то, что вы давали им указания выполнять те или иные развратные действия — и все это на глазах у двух четырнадцатилетних мальчиков. Судья будет не в восторге. Я не удивлюсь, если вы получите тюремный срок, а ваше имя в течение пяти лет будет в специальном списке людей, оскорбивших общественную мораль. Вам придется сообщать об этом при каждой смене работы или переезде. Ну как?

Я молча на него уставился. От моей самоуверенности не осталось и следа.

— Может, теперь вы нам захотите что-нибудь сообщить? — спросила Кенсингтон, когда я не нашелся, что ответить.

А теперь что? Это не может быть правдой, верно? Я не нарушал общественную мораль. Конечно, это блеф. Впрочем, даже если они и блефуют, то делают это умело. Нет, не верится. Во время теннисных матчей люди то и дело бегают голышом, а им только пальчиком грозят. Правда, бегать голышом — это одно, а заниматься онанизмом во время агитационных мероприятий — совсем другое. Нет, не верю. Как пить дать блеф. Наконец я ответил:

— Я могу лишь повторить то, что говорил раньше. Мы играли в теннис и слегка увлеклись.

На этот раз я не улыбнулся.

Констебль Кенсингтон отвела меня обратно в камеру и сказала, что сначала им надо поговорить с девушками и решить насчет обвинений, а после этого меня отпустят. Она уже закрывала за собой дверь, как вдруг глянула, нет ли кого в коридоре, и тихонько сказала:

— Послушай, ведь понятно, чем вы там занимались! Только между нами… Почему ты нам ничего не сказал?

— Не могу говорить и не буду. Уж вы извините, но я не трепач и никогда им не был.

— Ты ставишь себя в идиотское положение, — сказала она.

— Понимаю. Увы, при моей работе нередко приходится многое держать при себе.

Констебль Кенсингтон рассмеялась.

— Разоблачаться на глазах у всех! Теперь это называется «держать при себе»?

— Да уж… Что тут скажешь…

— Знаешь, откуда нам было известно насчет вашего Уимблдона? — спросила она.

Я не ответил.

— Три дня назад в Уолтемстоу были арестованы сотрудники другого порножурнала. Они делали ровно то же самое. Каждый полицейский в столичной полиции слыхал об этом. Во всяком случае, мы слышали. Такие слухи быстро распространяются, ты же понимаешь. И как только мы узнали, что на нашем участке кто-то устроил такие же съемки, то не поверили собственному счастью. Сегодня утром за тобой охотилось аж шесть патрульных машин. Ты польщен?

— Ага, не то слово…

Констебль Кенсингтон торжествующе улыбнулась.

— Скажи мне, пожалуйста… Где вы находите девушек, которые идут на такое? У меня бы духу не хватило! Где вы находите людей, соглашающихся раздеться перед вами?

Я чувствовал, что она расставила мне ловушку, но пока не видел какую. Я отвечал очень осторожно, взвешивая каждое слово и стараясь ни во что не вляпаться.

— Девушки делают это добровольно. Они читают журнал, посылают свои фотографии, и тогда мы можем предложить им встретиться с нами.

— И вы их фотографируете?

— Да.

Куда она клонит? Я не хотел упоминать никого из фотографов. Вдруг она пытается добраться до Джона? Я сказал ей, что делаю фотографии сам. Этим я надеялся убедить ее в том, что сегодня утром съемок не было: ведь я не взял с собой камеру.

— Многих девушек тебе приходилось фотографировать? — спросила она.

— О да, сотни! — сказал я. — Только без подробностей, потому что, как я уже сказал, многие девушки не хотят себя афишировать, и я должен уважать их желания.

Сбросил я ее с хвоста или нет?

— Отлично! Ладно, теперь я должна закрыть дверь, вот только… Слушай, никому не говори, совсем никому. А насчет того списка я бы не беспокоилась — вряд ли он тебе грозит. Вина не та. И еще раз: не рассказывай ни одной живой душе. Договорились?

— Договорились, — ответил я и, когда она закрыла за собой дверь, с облегчением вздохнул.

И зачем она все этого говорила? В чем ее игра? Господи, женщины такие коварные твари! Я решил, что с констеблем Кенсингтон надо вести себя еще осторожнее, чем с ее приятелем, констеблем Батлером. Возможно, он та еще сволочь, однако при разговоре с ним земля у меня из-под ног не уходила.