"Архоны Звёзд" - читать интересную книгу автора (Бэрд Элисон)

5 Чудовище в темноте

Йомар, Лорелин, Аурон и Талира стояли вместе на берегу одинокого острова, где камней было больше, чем земли, и тонкая полоска деревьев отделяла море от горы с пустой и голой вершиной. Они летели несколько дней, все время высоко в небе, чтобы их не увидели снизу — поскольку меранцы уже сотни лет не лицезрели дракона, и вид Аурона их бы ужаснул. Днем он заворачивался в облако и летел вслепую, находя путь магией. Ночью он двигался без прикрытия, и его пассажирам видны были острова архипелагов и лунные блики на волнах. Талира летела с ними, иногда отдыхая на широкой спине дракона с Йомаром и Лорелин. Он летел и летел вперед, быстрый и неутомимый, как геральдический орел-алерион в мире ветров Альфарана. Когда же очень не скоро он все же устал, то опустился на этот маленький, скудно обитаемый островок и лег, свернувшись, на голую вершину. Талира уселась на одном из его рогов, а Йомар и Лорелин оперлись спинами о его бок, защищавший их от ветра, и задремали. Чем дальше на север, тем становилось холоднее. На рассвете Аурон и Талира приняли человеческий облик, и все пошли вниз поговорить с обитающими на острове каанцами.

Их было человек пятьдесят, и ни один не был рожден здесь. К этим жутким берегам они приплыли как беженцы после падения Каана, и здесь кое-как существовали в пещерах у подножия горы и в убогих хижинах из срезанных сучьев и плавника. Они собирали съедобные раковины, яйца гагарок и вообще все, что годилось в пищу. Но все же они предпочитали жить в этой пустыне, а не на более теплых островах, где до сих пор правили зимбурийские завоеватели. Что происходило на этих островах, они не знали, но даже по прошествии лет боялись вернуться.

— Зимбурийцы убивали, грабили и жгли, — рассказали они гостям. Им как-то удобнее было разговаривать с Ауроном, который принял свой обычный облик каанца. — Уничтожались целые деревни, губернаторов островов убивали со всеми родственниками — тех, кто не сбежал. Одни говорят, что император архипелагов убит, другие — что он скрывается. Что тут правда — мы не знаем.

— Вы не знаете, что случилось на Йане? — спросила Лорелин по-каански, вставая рядом с Ауроном. — Остров, ближайший к священному острову Медоша?

— Я знаю, — ответил один старик. — Губернатора пощадили, потому что он сдался без боя. Но его посадили в тюрьму, а множество народу перебили. Медоша осквернена. Зимбурийцы вырубили священные рощи и на освященной земле построили себе дома.

— А монахи Единой Веры? — спросила Лорелин. — Что с ними? Известно что-нибудь?

— Ничего конкретно о них не говорили, — ответил старик, — но я знаю, что первым делом зимбурийский губернатор предал мечу жрецов всех иных богов, кроме Валдура. Не уцелел никто.

Лорелин отвернулась. Она ясно увидела перед собой аббата Шана: лысый, морщинистый, добрый и терпеливый. Ее юным очам он всегда казался невообразимо древним и мудрым, но сейчас она поняла, что совсем не так он был стар: лет шестьдесят, не больше. Он должен был дожить до почтенного возраста, нельзя было отнимать у мира его доброту и мудрость. Она была так уверена, что увидит его снова, что он неуязвим, вечен, как сама земля…

Море и берег перед глазами заволокло туманом слез.

Йомар подошел и обнял ее за плечи.

— Сочувствую, — сказал он хриплым голосом.

Причина ее горя была понятна без объяснений.

— Я знала, — ответила она лишенным выражения голосом. — Я всегда подозревала, какова их судьба, только не хотела этого признавать. И разрешала себе надеяться… но где-то глубоко в душе я знала.

Вдруг она обмякла, прижалась к нему и зарыдала. Слова утешения не шли ему на ум, и он просто обнял ее крепче, чтобы принять на себя всю тяжесть ее тела, и погладил по светлым волосам. Аурон и Талира не подошли к ним, а скромно отодвинулись, не мешая. В этот момент Йомар понял, что слова не нужны и никогда нужны не были. Всхлипывания Лорелин перешли в мелкую дрожь, потом затихли, а руки Йомара гладили ей голову и плечи, прикосновением признаваясь в любви.

Еще долго они стояли так, потом сели и стали смотреть на волны, бьющиеся о каменистый берег. Им не надо было говорить друг другу, о чем они думают. Это не был бессловесный язык общения умов, как у немереев, — но общение куда более старое, предварявшее и ментальную связь, и любой язык: понимание, выражающееся нежностью взглядов и жестов. Что бы ни случилось потом, в жизни или в смерти на поле битвы, они знали, что никогда больше не разлучатся.

Небеса очистились, и Аурон со спутниками двинулся через океан, но когда снова упала ночь и близки были уже берега континента, впереди возникла груда облаков. Она как-то странно сосредоточилась над небольшим куском побережья, встала крутым барьером, толстой серой крышей накрыв землю под собой.

— Это не просто облака! — крикнул Йомар, когда Аурон летел над бушующими ветрами. — Это же магия, но что ее вызвало?

Он прав. Там кто-то колдует, — сказал Аурон Лорелин и Талире. — Но работа это врага или нет, я не знаю.

Он нырнул сквозь облачный слой, и стал виден океан внизу, блестящий тускло, как измятое олово, и черная линия берега впереди с темными пиками гор, и ниже — редкая россыпь огней Раймара. Но подлетев ближе, они разглядели большие красные пятна — как груды тлеющих углей… а эти столбы дыма — они поднимаются из города?

В этот момент Талира, летевшая выше, нырнула, хлопая крыльями:

Берегись огнедраконов, Аурон!

Клуб огня полыхнул впереди в небе. Сам огнедракон был в темноте не виден.

— Смотри, там еще! — Лорелин показала на красные вспышки. — Они атакуют город!

Еще одна огненная парабола вылетела из пасти огнедракона — направленная вниз, прямо на крыши Раймара. Аурон полетел быстрее, и скоро стали видны пожары на земле, крошечные, будто не настоящие, рвущиеся языками к небу. Рыжее пламя отражалось в позолоте купола Высокого храма.

— Можно им помочь? — Лорелин всматривалась вниз в ужасе от расходящихся по городу вспышек огня. Крыша на королевском дворце частично горела, от одного крыла остался черный остов, и из окон его вырывалось пламя. Но белыми клубами поднимался пар, потому что шел сильный ливень, хлещущий в лица и уже пропитавший одежду. Мокрая чешуя Аурона блестела, как рыбья, в свете пожаров.

Кто-то позвал дождевые облака погасить пожары, — подумала Лорелин, цепляясь за руку Йомара. — Это может быть Эйлия? Не здесь ли она?

Завидев огромного имперского дракона, один огнедракон резко вышел из пике и понесся к горам. Аурон его не преследовал, но повернулся к другому, который опустился почти к улице и стал гонять по ней людей. Тут уж ничего нельзя было поделать: Аурону надо было либо стать видимым, либо предоставить беззащитных их судьбе. Йомар и Лорелин крепче вцепились руками в гриву, когда Аурон спикировал к улице, летя между домами, как между стенами ущелья. Так широки были его крылья, что их концы цеплялись за камни и кирпичи по обеим сторонам улицы. Он скользнул почти над самой перепуганной толпой, вызвав очередные крики ужаса. Черная тень огнедракона развернулась в конце улицы — огромная тень на фоне горящих домов, и понеслась обратно на толпу. В ту же минуту его красные глаза увидели приближающегося дракона, и из пасти вылетел столб пламени. Двое всадников пригнулись к шее Аурона, когда огромный огнедракон понесся на них. Увидев, что его пламя не пробивает сделанный из квинтэссенции щит лоанана, огнедракон злобно заревел и отвернул. Аурон бросился за ним и налетел сзади, полосуя когтями и зубами, а Лорелин и Йомар отпрянули от серной вони чудовища — и от его беспорядочно хлопающих крыльев и струй ядовитой крови. Воздух полоснул усаженный шипами хвост, Лорелин пригнулась, толкнув Йомара назад, заставляя его тоже пригнуться, и этот хвост пролетел над ними ударом грома.

Лапа Аурона разорвала правое крыло огнедракона. Он завизжал и попытался взлететь, мотая разорванными перепонками, но крыло сложилось, тварь камнем полетела в гавань, и огонь ее быстро погас. На месте ее падения поднялись столбом пена и пар, и больше огнедракон не показывался.

Аурон, в котором заиграла бойцовская кровь, будто вернулся в решающую битву. И Лорелин выхватила меч: горе по убитым монахам укрепило ее силы, не столько для мести, сколько для того, чтобы никто больше не пострадал от рук врага. Ее радовала возможность лишить противника его добычи. Но Талира слетела вниз и приземлилась на голову дракона — перья ее развевались на ветру — и заверещала ему в ухо:

— Нет, Старый Червяк! Сперва опустись на землю — высади людей, а потом рвись в бой. А мы тем временем будем искать Эйлию, и поможем, если получится. Раз враги атакуют город, значит, они подозревают, что она здесь.

Дракон услышал и согласился. Паря высоко над Раймаром, он направился к темным пустым полям за его окраинами.

Эйлия стояла на улице, оглядывая сожженные остовы домов. Даже теперь, когда часы прошли после огненной атаки, в воздухе стояла тяжелая дымная вонь. Бахрома сосулек свисала с обнажившихся и почерневших стропил, и сгоревший мусор рухнувших этажей еще только предстояло расчистить. Когда наконец в окнах показался серый рассвет, Эйлия и ее родные вышли посмотреть, что случилось. Дома еще горели, золотой купол храма прятался в сером дыме, и от развалин шел пар. Но было за что благодарить судьбу. Дядя Недман и муж Джеммы со старшим сыном появились после ночной атаки в саже и синяках, но живые: они сбежали с верфей почти сразу, как появились враги. Но почти все корабли королевского военного флота сгорели начисто. Летающие корабли валеев свою работу сделали — и огнедраконы тоже.

Этих последних многие видели вполне отчетливо, а те, кто не видел (в том числе приемная семья Эйлии), были склонны считать, что очевидцы в страхе и суматохе приняли летучие корабли за крылатых чудовищ. Но Эйлия понимала, что было на самом деле. Снова она была обременена знанием. Когда она впервые оказалась на Арайнии, Мандрагор пытался обмануть ее тщательно созданной иллюзией, заставить ее думать, что она не покидала Меру и что события на острове Тринисия были всего лишь сном. На этот раз она сама могла оказаться автором своего обмана, пусть и бессознательно: пораженный лихорадкой ум отталкивал самые болезненные сцены недавнего прошлого в какой-то потайной темный чулан, откуда они вырывались лишь в момент опасности. С возвращением памяти вернулись все страхи и переживания, которые терзали ее разум. Блаженство забвения миновало. Снова Эйлия осознала свои чародейные силы и свой ужас перед ними. Снова она вспоминала тусклые черные дни в Зимбуре, горе от потери Дамиона осталась такой же свежей и жгучей, вернулся вихрь ненависти, ярости и жажды мести, что превращал ее дни и ночи в кошмар. И еще люди, все время говорящие о ней, что она — богиня! Знали бы они, какой именно богиней она могла бы стать! Эйлия содрогнулась при мысли о том, на что она была способна в этот темный период. Мандрагор назвал ее чудовищем — и не очень ошибся. С силами, которыми Эйлия владела, она могла бы так подавить мятеж на севере Зимбуры, что будущие поколения еще дрожали бы, вспоминая его. Она могла бы воспользоваться погодной магией, не пускать дожди и послать молнии, чтобы сжечь пораженную землю огнем. Или послать дожди, недели дождей — выходящие из берегов реки, равнины превращаются в озера. Или создать смерчи, обрушивающиеся по ее приказу, разбивающие города в щепки. Она могла бы принять облик дракона, разрывая врагов зубами и когтями. Она сама содрогалась от такой мысли. Не было ли это намерением Валдура? Отнять у нее Дамиона, чтобы подвигнуть ее на такие дикие проявления мести?

Сейчас она молча глядела на пожарища. Воздушные корабли стали появляться месяц назад, если верить ее родным: первый увидели в канун Триналий, праздника зимнего солнцестояния. Может быть, враги выбрали эту дату нарочно, для провокации — поскольку Триналии были также главным праздником предсказанной правительницы элеев. Темные занавески висели на каждом окне до полуночи, а когда наступало время, распахивались двери всех домов, приглашая Трину Лиа, и свет из них должен был помочь принцессе и ее силам Света, воюющим с Тьмой. Деревенские девушки одевались в костюм принцессы, с короной и скипетром, и ходили от дома к дому, изгоняя демонов тьмы.

Мысль об этих старых обрядах напомнила ей, кто она, и это было не слишком приятно, но навело на мысль. Медленно и задумчиво она пошла к своему дому. Ее родные сидели и говорили вполголоса, чтобы не услышали двое мальчишек, играющих наверху. Усталые испуганные лица наполнили ее жалостью и нежностью. Она была благодарна, что ее близкие не пострадали, но думала, какие же еще опасности их ожидают — опасности, от которых она, быть может, не сумеет их защитить. Мандрагор и его повстанцы наверняка уже знают о ее бегстве из Зимбуры и пытаются найти Эйлию раньше ее союзников. Они знают, что есть только два места в этом мире, куда она могла улететь: остров, где она росла, и побережье Маурайнии, где живет Ана со своими немереями.

— Это большой удар для нас, — говорил Джеймон дяде Недману. — Почти все наши военные корабли были в гавани во время нападения. Нет теперь смысла в том, что я записался на флот.

— От этих кораблей все равно не было бы толку, — ответил его отец. — Чтобы сражаться с этими дьяволами, нужны летающие корабли, как у них. Они будто из чистой злобы их сожгли.

— Дело плохо, — сказала Джемма. — Это больше, чем война. Это что-то непонятнее и страшнее. Вы думаете, эти кометы — случайность? Это предупреждение!

Она стала тихо всхлипывать, и муж обнял ее за плечи.

— Ну, успокойся, девочка, — сказал Арран. Но сам он был так же бледен, как она.

Эйлия больше не могла это терпеть.

— Не бойтесь, — сказала она, шагнув вперед. — Правда, что у нас есть враги, но есть у нас и друзья, и союзники.

Все обернулись к ней.

— Кто? — спросил Джеймон. — Континент остался один. Нет у нас союзников во всем мире.

— Разве что ты про божественное вмешательство говоришь? К нам херувимы и серафимы придут на помощь? — спросил дядя, поднимая седые брови.

— Херувимы в любом случае, — ответила Эйлия, и едва заметная улыбка мелькнула у нее на губах. И тут же она снова стала серьезной: — Кометы — не знамения. Их сорвало с орбит давным-давно прохождением Азара и Азараха, и только сейчас они до нас дошли…

— Аэара — и кого? — спросила Нелла, недоумевая.

«Ох, я и забыла — маурийские астрономы еще не открыли седьмую планету и ее солнце».

— Неважно. Важно то, что сказал Джеймон — это природное явление. Я уверена.

Они смотрели на нее озадаченно, а она ничего больше не сказала.

«Я для них — опасность, и для всех, кто здесь живет, — поняла она. — Враг и без того мог напасть — он может и не знать, что я здесь скрываюсь, но это не существенно. Я причина всего этого — просто потому, что я — та, кто я есть. В любом случае мне пора — я и так достаточно времени здесь потеряла. Я должна найти Ану и немереев».

Быть может, подумалось ей, валеи напали, чтобы заставить ее выйти из тени — она не могла бы прятаться и видеть, как страдают невинные. Как бы там ни было, ее собственные дни инкогнито, короткая передышка обыденной жизни, закончились. И эта мысль рвала ей сердце. Больше чем когда бы то ни было ее тянуло сейчас быть со своей приемной семьей, и не только ради иллюзии безопасности. Она ощущала к ней огромную любовь, и страх перед тем, что может на них обрушиться.

— Слушайте меня, все! У меня есть мысль. Во всем доме надо будет погасить огни, или завесить окна толстой тканью, как в Темные Дни праздника. И сказать то же всем соседям, и по городу передать.

— Но зачем? — спросила Джемма, не понимая.

— Так нашим врагам не будут видны дома, когда они сегодня прилетят. Огни не будут нас выдавать. Но я должна уходить, — добавила Эйлия. — Это враги моего народа начали эту войну.

— Твоего народа! — ахнула Нелла.

— Я все вспомнила, — ответила она. — Все. Откуда я, кто я. Все вернулось.

Нелла бросила на Даннора полный муки взгляд, потом повернулась к Эйлии.

— Эйлия, прости, прости нас, что мы тебе не сказали раньше…

— Что я не ваша дочь? Не переживайте. Вы меня спасли от страшной опасности. — Она положила руку на плечо Неллы и добавила: — Мама.

Нелла с облегчением вздохнула, но тут же снова помрачнела.

— Ты не должна меня так называть теперь. У меня нет на это права. Мы никогда не видели твою настоящую мать, и никого из твоего народа. Наверное, они все утонули, когда рухнул летающий корабль. В таком море никто долго не продержится.

— Я же выжила, — возразила Эйлия. — И моя мать спаслась с разбитого корабля. Я… я это знаю.

— Но откуда ты можешь знать? — спросил Джеймон, выходя вперед. — Ты видела тех своих родственников? Это там ты была, когда пропала? И где же твоя страна?

— Куда дальше, чем ты можешь себе представить, Джейм. Мой народ свою страну держит в тайне много веков. — Она сделала глубокий вдох. — Они будут меня искать — но и враги тоже.

— Зимбурийцы?

— Валеи, дети Тьмы. Не только зимбурийцы поклоняются Валдуру. Есть расы еще более могучие, которые стали союзниками мятежных зимбурийцев. Это они напали на город. Они могут знать или подозревать, что я здесь, и вот почему я не могу больше оставаться. Я должна вернуться к своему народу. Но сразу я домой попасть не могу, потому что у меня нет сейчас способа это сделать. Я должна найти место, чтобы спрятаться, пока друзья меня не найдут. Но не здесь.

Они смотрели на нее, разинув рты, а она подошла к двери и сняла с гвоздя истрепанный в путешествии плащ.

Джемма, Нелла и Джеймон бросились за ней.

— Эйлия, ты не можешь нас так бросить, только мы тебя нашли! — сказала Джемма. — И вообще, куда ты пойдешь?

Эйлия в раздумье остановилась с плащом в руке. Под Академией есть туннели, где раньше укрывались немереи, но теперь и они известны, а значит, не безопасны. Если пойти на гору Селенна, то можно укрыться в пещере Аны, а заодно и поискать ее.

— Я думаю пойти в горы. Куда именно — я вам сказать не могу, но рассчитываю найти людей, которые к вам приходили — Ану и других. Это мои друзья, и они могут мне помочь в том, в чем не можете вы. Я вам невероятно благодарна за все, что вы для меня сделали — и за последние дни, и раньше, когда я была ребенком. Вы… вы всегда будете мне родными. — Она накинула плащ на плечи. — Но остаться я не могу. Есть вещи, которые я должна сделать, вещи невероятно важные.

— Мы не можем этого допустить, — сказала Нелла. — Если с тобой что-нибудь случится, мы никогда себе не простим!

— А я никогда не прощу себе, если из-за меня пострадаете вы, — ответила Эйлия.

— Тогда мы с тобой пойдем прочь из города, чтобы тебя охранять, — предложила Джемма.

— Нет, милая Джемма, вы только себя подвергнете опасности. Подумай о Дани и Леме. Нет смысла это обсуждать. Пока вы со мной, вы все время в опасности.

— Но ты же не можешь вот так просто исчезнуть опять и оставить нас гадать, что с тобой сталось! — взвыла Джемма.

Раздался топот ног, и двое мальчишек влетели в холл.

— Что случилось, ма? — крикнул Лем, а Дани заметил, что Эйлия стоит у двери, и зарыдал, вторя матери.

— Она опять уходит!

Эйлия посмотрела на них, и сердце ее рвалось на части. Ну как объяснить им всю правду? Небесные драконы, чародеи, грифоны, иные миры… они решат, что она в уме повредилась.

— Я обещаю, что вернусь к вам или пришлю весть, как только смогу, — поклялась она, презирая себя за ложь, потому что давала обещание, которое, быть может, не удастся выполнить. Но главное — их безопасность.

Джеймон вздохнул, сдаваясь, и подошел к Эйлии, натянув сапоги.

— Ладно, не вижу смысла с тобой спорить. Ты знаешь больше, чем говоришь, — твои чувства всегда были написаны у тебя на лице. Но ты хотя бы дашь мне немного тебя проводить. Пошли — я тебя на телеге подвезу до гор.

Она минуту поколебалась, не желая ни соглашаться, ни отказываться. А он, не говоря больше ни слова, раздвинул стоящих родственников и вышел через заднюю дверь.

Нелла пошла за племянником во двор — он выводил из стойла тощую понурую кобылу.

— Джеймон, — сказала она. — У тебя всегда все на лице написано. Я же вижу, как у тебя с Эйлией. Ты ее любишь, и всегда любил.

— Она моя двоюродная сестра.

Он стал надевать на лошадь упряжь.

— Но сейчас ты знаешь, что она нам не кровная родня, и твоя любовь стала иной. Правда ведь? Твоя мать тоже заметила. — Нелла шагнула ближе. — Но Эйлия не для тебя, мальчик мой. Откуда бы она ни была, это другая порода. У нее на платьице действительно было золотое шитье, и посмотри на ее плащ, который на ней был, когда мы ее нашли в часовне. Такой ткани в целом городе не найдешь. И присмотрись, как она держится, как говорит — очень изысканная у нее речь. Она из благородных, Джеймон, а не такая, как мы. Тебе нужно это понять.

Он не ответил, хотя его рука застыла, затягивая ремень. Заставив лошадь сдать назад, он привязал упряжь к маленькой двухместной повозке и вывел запряженную лошадь на улицу. Эйлия вышла из дверей. При ней было свернутое одеяло, за ней шла Джемма с корзинкой. Остальные шли следом. Джеймон подсадил Эйлию в повозку, и Джемма отдала ей корзинку. Там лежал каравай хлеба, вяленое мясо и фрукты, пара яиц — поскольку куры начали нестись регулярно, и казнь их была отложена.

Джемма и Нелла шли рядом с повозкой.

— Смотри одевайся теплее, — напоминала Нелла. — Ты же только после болезни.

— Да, я привыкла к теплому климату, поэтому, наверное, легче стала простужаться. Я буду осторожна.

Нелла отошла, ее место заняла Джемма.

— Я буду скучать по тебе, Эйлия. За этот год единственное, что было у нас хорошего — это что мы тебя нашли. Все было так темно, так страшно, но у меня было чувство, когда ты появилась, что что-то переменится. Как бы я хотела, чтобы ты осталась! — сказала она, блестя мокрыми глазами.

— И я бы хотела. — Эйлия нагнулась ее поцеловать. — До свиданья, дорогая Джемма. Надеюсь, мы еще увидимся.

Джеймон тряхнул вожжами, и повозка поехала прочь. Люди на улицах все еще бродили среди сгоревших домов — как осы, роящиеся над разоренным ульем. Эйлия отвернулась от этого зрелища. Ее двоюродный брат свернул на боковые дороги и вскоре выехал на грязный изрытый проселок.

— Куда? — спросил он, помолчав.

— К горе Селенна, если не трудно.

— Ты там найдешь старую Ану и ее друзей?

— Не знаю. Надеюсь.

Вершины гор все еще покрывал снег, и будто времена года пошли вспять, когда Эйлия и Джеймон поднялись выше. Вскоре извивающаяся дорога стала слишком скользкой для копыт и колес. Джеймон остановил лошадей, и Эйлия слезла, держа корзинку и одеяло. Повернулась к Джеймону:

— Спасибо тебе.

— Ты уверена, что у тебя будет все в порядке?

— Не уверена, — ответила Эйлия. — Но здесь по крайней мере мне будет безопаснее. В горе есть пещера, где можно будет жить. И вам тоже будет безопаснее. Не забудь только всем сказать насчет черных занавесок по вечерам.

Он замялся, и ей показалось, что он еще что-то хочет сказать. Они смотрели друг на друга, и Джеймон видел перед собой женщину одновременно знакомую и таинственную, к которой он питал привязанность с ранней юности, а теперь еще что-то более глубокое. Ему хотелось защитить ее, поддержать, не дать ей снова исчезнуть из его жизни. Эйлия видела мужчину, который когда-то был ей близок, как брат, но долгая разлука и знание, что он ей не родственник, заставляло взглянуть на него по-новому. Он ничего не говорил, но она знала, что он предлагает ей: любовь и защиту, возможность исчезнуть раз и навсегда, скрыться в обыденной жизни, от которой когда-то она стремилась прочь и которая теперь манила ее, как манит голодного запах хлеба. Но этого не могло случиться, даже если бы обстоятельства позволили. Она не любила его по-настоящему — в этом смысле, и прилипнуть к нему просто ради того, что он для нее олицетворял, значило бы предать их обоих.

— Нет, — сказала она тихо, когда он попытался заговорить, — Не надо, Джейм, пожалуйста.

Он сжал губы и посмотрел ей в глаза долгим взглядом. Потом улыбнулся и слегка кивнул головой, отвел взгляд и поехал обратно. Эйлия осталась одна.

Спотыкаясь и ковыляя, она поднялась на кручу — девушка все еще была слаба после ночного колдовства, вызывающего ливень, а крутой откос был, казалось, бесконечным. Каждый извив тропы был для нее мучителен, потому что именно этой дорогой шел Дамион, когда впервые встретил Ану. Она, быть может, шла прямо по его следам. Если она правильно запомнила его рассказ, то вход в пещеру расположен около самой вершины.

Наконец она его увидела — черную щель в горе, обрамленную бахромой сосулек. Нагнувшись, Эйлия вошла внутрь — дыхание клубилось паром на морозе. От домашней утвари Аны остались только щепки и черепки. Эйлия нашла несколько предметов, которые не заинтересовали мародеров: чугунный котел, жаровню да старый побитый молью плащ Аны. Еще нашлась засаленная тетрадь для набросков с рисунками животных, птиц и растений, и Эйлия тщательно рассмотрела ее, сидя возле жаровни. Птицы и бабочки были будто готовы слететь со страниц, кролики и мыши казались мягкими и мохнатыми, ягоды и орехи — хоть сейчас в рот.

— Ох, Ана! — тоскливо шепнула Эйлия. — Где же ты сейчас? Не может быть, чтобы ты умерла — просто не может быть.

Услышав тихий звук, Эйлия подняла глаза от тетради и вздрогнула. В пещеру проскользнул серый зверек — сперва девушка приняла его за дикую кошку, потом увидела, что зверек слишком мал. И совершенно не дикий, а домашний. Вошедший зверек устремился прямо к жаровне, свернулся там с хозяйским видом и стал вылизываться.

— Серая Метелка! — вскрикнула Эйлия.

Кошка мяукнула.

Это была любимица Аны, ее фамилиар, как она называла кошку. Старуха взяла эту кошку с собой, покидая Арайнию через эфирный портал. Эйлия будто встретила давным-давно потерянного друга.

— Серая Метелка, — повторила она, протягивая руку.

Кошка обернулась к ней, понюхала ей пальцы и снова стала вылизывать мокрую шерсть. Эйлия посмотрела припасы, которые дали ей с собой, нашла вяленую рыбу и предложила кусочек Метелке. Кошка приняла подношение охотно, но не жадно, как сделал бы голодный зверь. Вид у нее был вполне упитанный. Значит ли это, что Ана о ней заботится и находится где-то поблизости? Эйлия потянулась погладить кошку, и Серая Метелка замурлыкала низким довольным голосом. Но даже ее успокаивающее присутствие не могло полностью развеять мучительные тревоги девушки. Отсутствие Аны ощущалось как саднящая рана в душе, и Дамиона тоже. Здесь, в этой пещере, был он рожден от горянки Элтины и ее любовника — человека из города, который желал восстановить древний рыцарский орден паладинов. Когда он умер молодым, не достигнув своей мечты, Элтина была неутешна. Она навеки исчезла с Селенны — места их первых свиданий, оставив сына на попечение Аны. Старая мудрая немерейка поместила его в монашеский сиротский приют в Королевской Академии. Был ли он действительно сиротой, каким считал себя, или мать его жива еще? Почему она так и не вернулась, чтобы разыскать сына?

«Наверное, она умерла, — подумала Эйлия. — И моя мать тоже. Они не бросили бы своих детей так надолго. В ту ночь в Халмирионе это был только сон, ничего больше. На самом деле я не видела своей матери».

Но как же тогда кольцо, загадочным образом появившееся на пальце, — королевское сапфировое кольцо, оставшееся во дворце Мандрагора на Неморе — где она его сбросила?

Она не могла разгадать этих загадок, и мысли ее повернулись к другим, более тревожным вещам. Мандрагор и угроза, от него исходящая, затемняли ее сознание, как огромная гора, господствующая над местностью. Сама мысль о битве с ним все еще наполняла ее ужасом. Если бы только можно было остаться здесь, взять на себя работу Аны, научиться делать примочки, бальзамы и зелья, чтобы лечить раненых и больных людей и животных! Поставить свою силу и жизнь на службу исцелению, а не вреду.

Она распустила волосы, собранные в аккуратный узел, и сняла верхнюю одежду. Потом Эйлия завернулась в одеяло и легла, закрыв глаза. В темноте под веками замелькали образы. Она будто видела перед глазами смену многих эпох — пустынный ландшафт, кипящая магма, бурные моря. Горы воздвигались и разрушались, как песчаные дюны, зеленой плесенью вырастали из болот леса, расцветали на миг и пропадали снова. Вспыхивали рождающиеся звезды, тускнели и гасли, как свечи. В этом космическом круговороте живые существа не были даже заметны: они кишели, рождались и исчезали, как мельчайшие из невидимых микробов. И она чувствовала себя такой же, как они: крошечной пылинкой материи, и все ее существование было короче одного мгновения бессмертного ока.

Потом сцена переменилась. Она теперь видела, как видят смертные, и точка наблюдения была ближе к земле. Перед нею были папоротниковые джунгли, как на Неморе, чешуйчатые твари ползали во мраке невообразимой древности. Были звери, похожие на танатона — длинношеие и огромные поедатели растений, и другие, более страшные, шагающие, на сильных когтистых задних лапах и питающиеся плотью. А потом, не понимая, откуда ей это известно — мысль пришла прямо в сознание от какого-то неизвестного Другого — она поняла, что это не Немора, но Первичный Мир, откуда пришли предки танатона. Это значило, что среди этих холодноглазых чудовищ есть далекие предки человечества. Как только пришла эта мысль, в голове появился образ создания с длинным телом, которое ползло по болоту на четырех ногах, подобно огромной ящерице: серовато-коричневое, кожистое, вооруженное изогнутыми кинжалами клыков. И кровь этого ползучего создания текла в ней. Она видела это когда-то: рептилия, чудовище, которое гнездилось в самых глубинах ее сущности, и она узнала его остаточное присутствие в себе. Исходный источник гнева, ярости, жадности, желания — все это шло от нее, от твари далеких веков, которая за свою краткую бурную жизнь сражалась, убивала и переваривала. Хотя давно уже вымерла эта порода, ее образ поведения все еще сохранялся в живых телах той расы, к которой принадлежала Эйлия, — наследие самых древних дней, атавистическое влияние, постоянно воюющее с высшими побуждениями.

И это нельзя было отрицать. Ни один человек не свободен от этой исходной метки, но у таких чародеев, как она и Мандрагор, это влияние страшно возрастало из-за соблазна сверхъестественной власти. «Прав был Мандрагор: оба мы чудовища».

Эйлия открыла глаза и села, вздохнув. Потеряв надежду заснуть, она просидела всю ночь, завернувшись в одеяло, держа на руках мурлыкающую кошку Аны и глядя в темноту за входом в пещеру.