"Маленькая леди в большом городе" - читать интересную книгу автора (Браун Эстер)

Глава 11

– Чем планируешь сегодня заняться? – спросил Джонатан, перекрикивая жалобные завывания пса.

Я чувствовала себя сущим деспотом, но надлежало четко следовать маминым указаниям и не обращать внимания на вопли Храбреца, заточенного в собачий домик. Во-первых, он должен был привыкнуть к мысли, что там его место, во-вторых, уяснить, что за кухонным столом завтракают только люди.

Говорить легко, а выносить слезливые завывания в духе Барбры Стрейзанд – адская пытка.

Когда мое терпение лопнуло, я резко повернула голову и окинула Храбреца строгим взглядом. Таким, каким смотрела на бестолковых парней типа Джема Уайльда, когда они с ухмылкой хватали в «Либерти» депиляторы.

К моему великому удивлению, да и к его тоже, Храбрец умолк.

– Мелисса, ты воспитатель экстра-класса!

Джонатан на радостях щелкнул пальцами и указал на меня. Идиотская привычка ведущих телешоу! Я думала, что отучила его от этого еще в Лондоне. Ему тоже достался строгий взгляд, и растерявшись, он уставился на руку.

– Прости, – сказала я. – Я машинально.

– Так чем ты сегодня займешься? – Джонатан откусил кусок зернового бублика. – Страшно жаль, что мы не встретились вчера во время ланча, – повторил он девятый раз.

– Джонатан! Честное слово! Я не обиделась, – в девятый же раз ответила я.

Он посмотрел на меня исполненным вины взглядом.

– Я думал, если вдруг позвонят, скажу, что во время ланча занят, но Шульце прилетели в Нью-Йорк специально, чтобы осмотреть дом, и я просто не мог…

– Хватит, – сказала я. – В конце концов, ты не виноват, что всем нужен. – Я взглянула на лежавшее перед ним расписание и ужаснулась. Записи не вмещались на отведенном для них пространстве. Зато в отдельных местах темнело вписанное карандашом «Мелисса?». Сердце взволнованно затрепетало. – А я неплохо провела время – выпила кофе, понаблюдала за ньюйоркцами.

– У меня был совсем другой план, – пробормотал Джонатан, берясь за голову. Еще не было и восьми, а он уже выглядел уставшим. Уставшим по-иному, не как в Лондоне. – Поверь, я искуплю свою вину. – Его лицо посветлело. – Если хочешь развлечься, обращайся к Лори. Она организует тебе и прогулку на катере, и полет на вертолете – что ни пожелаешь.

– О-о! Здорово!

Я предпочла бы гулять с ним. К Лори же обращалась по другим вопросам: она знала все о распродажах эксклюзивных коллекций и уже выслала мне по электронной почте первый список магазинов – адресов десять.

Джонатан, будто прочтя мои мысли, сказал:

– Если бы ты только знала, с какой радостью я сам бы с тобой погулял. Не будь так занят. – Он пожал плечами. – Прости меня, пожалуйста. Послушай, а может, куда-нибудь съездим сегодня поужинать? Сама видишь, кухня еще не в том состоянии, чтобы с удовольствием готовить и есть дома.

Я обрадовалась.

– Давай.

– Где бы ты хотела побывать?

– Не знаю. В одном из твоих любимых мест. – Я чуть было не уточнила: только, чур, не там, где ты любил ужинать с бывшей женой, но сдержалась. – С большими окнами на чудный вид города, – поспешила прибавить я, пока Джонатан не сказал, что поручит Лори заглянуть в свежий путеводитель по ресторанам «Загат».

– Я придумал. – Джонатан загадочно улыбнулся и посмотрел на часы. – Выгулыцица придет в половине девятого. Я попросил ее забрать Храбреца на целый день, до тех пор, пока мы не вернемся. Лучше, если ты погуляешь, не будешь париться в этой коробке с утра до вечера, правильно?

Он приподнял бровь, ожидая слов одобрения. Я взглянула на Храбреца. Положив морду на лапы, пес до сих пор тихонько хныкал. Пожалуй я его недооценила: в эмоциональности Барбра Стрейзанд ему уступала.

– И что он будет делать у выгульщицы?

– Наверное, общаться с другими собаками, тоже в домике, только побольше. – Джонатан принялся собирать бумаги. – Ему это даже пойдет на пользу. Обзаведется друзьями. – Он чмокнул меня в макушку. – Если хочешь, пригласи их как– нибудь на чай с английскими оладьями. М-м-м. Как же вкусно от тебя пахнет…

Перекинув мои волосы через плечо, он поцеловал меня сзади в шею. По спине побежали мурашки.

Храбрец злобно затявкал, и Джонатан отстранился от меня, тяжко вздыхая.

– Я возьму его с собой, – неожиданно для самой себя сказала я. – Ему нужно больше внимания. И потом, пусть запоминает, кто здесь главный.

– А может, главный я? – спросил Джонатан, улыбаясь краешком рта. – Насчет выгулыцицы решай сама. Ты у нас волшебница, знаешь, как общаться с хвостатым негодником.

– Никакого волшебства тут не требуется.

– Эй! Не преуменьшай своих достоинств! Синди он не давался в руки, даже когда был щенком. К слову сказать, я поведал о твоих чудо– способностях Курту. Он хочет спросить у тебя

совета насчет сестриной таксы. Если желаешь подработать в Нью-Йорке, подумай об этом.

Его слова придали мне смелости, и я решила теперь же рассказать о встрече с Пейдж и Годриком. Врать я не умела, от одной мысли, что надо хитрить с Джонатаном, у меня все переворачивалось внутри. Лучше было открыть ему свой секрет в самом начале.

– Если честно, о работе в Нью-Йорке я уже подумываю. Но помогать хотела бы людям, не собакам. Давать советы, рекомендации.

Джонатан взглянул на меня с изумлением.

– По-моему, мы решили, что ты отдохнешь.

– Да, конечно, но речь о, э-э, временной работе.

Удивление во взгляде Джонатана сменилось подозрением.

– Какой такой работе?

Я набрала полную грудь воздуха.

– Помнишь того актера, что был у Бонни и Курта?

Джонатан медленно кивнул.

– Рик Спенсер.

– Да, именно. Видишь ли, Пейдж попросила меня поприсутствовать сегодня на его фотосессии. Присмотреть за ним.

– В каком смысле «присмотреть»?

– Э-э… В прямом. Надо, чтобы он хорошо выглядел на снимках Может, улыбнулся. И не вывел фотографа из себя своими грубостями. – Я весело засмеялась.

– Мелисса, ты хоть понимаешь, какую на себя взвалила ношу? – отнюдь не радостно спросил Джонатан. – Этот парень полный придурок.

То есть… Конечно, я помню, что он англичанин…

Его лицо слегка перекосилось. – И твой друг. Разумеется, ты не могла отказать им, но это же забота Пейдж! При чем здесь ты?

– Я только помогу. Пожалуйста, не волнуйся. Работать придется не больше часа. Заодно взгляну на Центральный парк и, может, услышу занятную сплетню – потом порадую Габи.

– Ты только сегодня с ним встречаешься? – спросил Джонатан, буравя меня взглядом.

– Ни о чем другом не договаривалась, – уклончиво ответила я. – Конкретно.

«Дзинь!» – звякнуло в ушах.

– Что ж, ладно, сегодня поступай как знаешь, а на будущее посоветуй Пейдж найти для чокнутого клиента толкового психиатра, – сказал Джонатан. – Я серьезно. Не желаю, чтобы ты убивала отпуск на возню с ненормальными. Пейдж хоть собирается запла…

Послышался сигнал его сотового – пришло сообщение. Джонатан прочел его и нахмурился.

– Нет, – пробормотал он. – Неужели опять?

– Проблемы?

Теперь Джонатан ушел от прямого ответа.

– Ничего особенного. Разберемся. Мне пора, милая. Если что, звони Лори. Она с радостью тебе поможет. Я буду целый день по горло занят, но перед ужином обязательно позвоню. Детали обсудим потом, идет?

Я улыбнулась и поцеловала его на прощание. Потом еще раз, в прихожей, у старинной вешалки для шляп. Потом еще, на затененном деревом пороге. Слаще поцелуев, чем с Джонатаном, я не знавала. Ни с кем. Дело, наверное, в том, что он по-особому меня обнимал – бережно и при этом крепко, точно хрупкую драгоценность. Потом с такой страстью приникал к моим губам, словно в мире больше не существовало женщин.

Может, хорошо, что он весь в делах, а то мы дни напролет проводили бы дома.

Мы с Храбрецом отправились в Центральный парк Я, как велела мама, пройдя очередной квартал, давала ему кусочек курятины и многословно его хвалила. Должна заметить: когда Храбрец вел себя прилично, на него было любо-дорого взглянуть. В ошейнике, что стоил целое состояние, с жетоном от Тиффани, с блестящей после вчерашнего купания и расчесывания шерстью, он вышагивал так, будто был создан для Парк– авеню и знал об этом. Сказать по правде, пес вписывался в общую картину проспекта гораздо лучше, нежели я в своем платье простого покроя и широкополой шляпе, что прятала лицо от солнца.

Годрик, выполняя указание Пейдж, ожидал меня у входа. На нем были неизменные солнцезащитные очки, темная трикотажная водолазка и темные брюки, хоть и стояла жара. Он курил сигарету и походил на мультяшного француза.

Как только я махнула ему рукой и он сделал неуверенный шаг в мою сторону, давая понять, что видит меня, зазвонил мой телефон. Я подумала, это Джонатан, и виновато поежилась. Оказалось, не он. Пейдж.

– Вы уже там? С ним? – потребовала она без предисловий.

– Да, – ответила я.

– Замечательно. Без присмотра его оставлять нельзя!

– Почему? – спросила я, с любопытством рассматривая Годрика. – Он что, может сбежать?

Пейдж рассмеялась, словно я сморозила глупость.

– Чудная вы, право, Мелисса! Его могут атаковать поклонники. Надо, чтобы рядом кто-то был, дабы избежать неприятностей.

Никто и не порывался напасть на Годрика. Лишь беременная на роликах бросала на него укоризненные взгляды, открыто осуждая за курение.

– Я на месте. А фотографа пока не видно.

В офисе Пейдж заиграла мелодия сотового, и она ответила на звонок певучим: «Одну минуточку!» Вслед за тем послышался крик: «Тиффани! Снова Брэд! Когда ты будешь выполнять, что я говорю, черт возьми?»

Годрик сделал движение в сторону, и, сообразив, что он хочет удрать в парк, я пригрозила ему пальцем. К моему удивлению, он застыл на месте. Пока магия действовала, я пригрозила и Храбрецу. Тот сел и уставился на мою сумку.

– Мелисса? Да, да, все замечательно. Слышите меня? – требовательно спросила Пейдж– На встрече мы об этом упоминали: Рика фотографировали сотню раз, но снимки получаются ужасные. Я велела ему привезти их с собой, чтобы вы взглянули. – Она чем-то щелкнула. Ручкой? Пальцами? Было не определить. – Я твержу ему: пусть выражение лица будет мрачное, ничего, что во взгляде печаль, но хоть раз улыбнись! Включи обаяние! Нет! Он смотрит на фотографа непременно с этой убийственной… миной. Даже не описать словами. Сами увидите. На съемочной площадке, как ни странно, с ним такого не бывает. Но на дорогостоящих сессиях… Просто кошмар! Нынешний фотограф уже семнадцатый и берет за услуги астрономические суммы. В общем, если сумеете что-нибудь придумать, буду вам бесконечно признательна.

– Э-э… Что, по-вашему, я могу придумать?

– Просто побеседуйте с ним. Объясните, какие чувства он должен изобразить на лице. Эти фотографии – их надо будет разослать всякого рода агентам, с разными целями. В общем, я хочу увидеть Хью Гранта и Хью Джекмана. Понимаете? Колина Ферта и Колина Фаррелла. Пусть один снимок будет не похож на другой.

Я снова взглянула на Годрика и только теперь заметила кожаную папку у него под мышкой. Он по сей день был для меня лишь школьником может, будущим поэтом, который, дабы произвести впечатление на мою сестру, безрассудно рано начал курить и блевал, когда выпьет. Пейдж жаждала видеть его совсем иным.

– Хорошо, – сказала я. – Сделаю, что смогу.

– Замечательно, – ответила Пейдж. В эту минуту снова зазвонил ее сотовый. – Сессия займет всего час, максимум два. Тиффани! Тиффани! Говори четче, ничего не понимаю!

Запиликал еще один мобильный.

Я нажала на кнопку, прерывая связь, пока агентша не бросила трубку первой.

– Доброе утро, Годрик! Как дела?

– Твоя собака? – спросил Годрик, наклоняясь к Храбрецу. – Терпеть не могу тявкающих шавок. Насаживал бы всех до одной на вертел, жарил и съедал.

Храбрец мгновение-другое сидел спокойно, потом внезапно рванулся вперед и щелкнул зубами аккурат перед Годриковым носом. Тот с воплем отскочил назад.

– Знакомься: это Храбрец. Храбрец: Рик Спенсер. Ну вот, теперь вы друг друга знаете. – Я потянула поводок на себя. – Твои фотографии?

– Ага. – Годрик вручил мне папку. – Дерьмовые.

– Подержишь?

Я отдала ему свободный конец поводка и принялась смотреть снимки.

Верно сказала Пейдж. Фотографии были первоклассного качества, и в каждой чувствовалась рука мастера, но физиономия Годрика, на какой снимок ни посмотри, выглядела одинаково. Выражала смущение.

Очевидно, так он себя и чувствовал – подобно подростку на пороге венерологической клиники – даже в черном костюме от Армани и когда стоял, прислонившись спиной к стеклянной стене.

Одна фотография, вторая, третья… Вот Годрик в черном галстуке (будто задыхается), вот в костюме для верховой езды (как истукан), вот на крыше небоскреба (на лице испуг). Наконец очередь дошла до последних снимков, сделанных в ходе спектакля. Годрик был на них в белой с рюшами рубашке – от такой отказалась бы даже Аллегра, сочтя слишком вычурной. Совершенно другой человек!

– Ну и ну! – воскликнула я. – Что это?

Годрик наклонился.

– А, это. Так, ничего особенного. Постановка «Дракулы» в Эдинбурге. Я играл Джонатана Харкера. Критики отозвались неплохо.

– Не сомневаюсь.

На этих фотографиях Годрик выглядел весьма живописно – густая челка спадает на глаза, лицо сковано ужасом. Думаю, он и был в ужасе – за его спиной темнела громадная летучая мышь.

– Послушай, но почему ты не можешь войти в образ, когда фотографируешься? – я кивнула на неудачные снимки. – А?

Годрик пожал плечами. Его физиономия снова помрачнела.

– Я вам что, долбаная фотомодель? Терпеть не могу всю эту дребедень. Пустая трата времени.

Я только было собралась внушить ему: часок побудешь фотомоделью и пожинай себе всемирную славу, когда увидела приблизившегося к нам крупного человека с сумками на плечах.

– Рик Спенсер? – спросил он.

– Ага, – ответил Годрик, не снимая очки.

– Дуайт Креймер. Перво-наперво позвольте выразить восторг: в «Скорой помощи» вы сыграли бесподобно! – Фотограф принялся с военной четкостью распаковывать первую сумку. – Когда вы согласились отдать почку, моя жена рыдала так, что я подумал, ей нездоровится. Впрочем, скажу всю правду… – Он хлопнул себя ладонью по груди, показывая, сколь глубоки его чувства. – Мы рыдали на пару.

– Хм… спасибо, – пробормотал Годрик, глядя на собственные туфли. – Идиотская роль.

Дуайт застыл на месте.

Я толкнула Годрика локтем в бок и быстро заговорила, дабы скрасить неловкость.

– Здравствуйте, Дуайт. Я Мелисса, приятельница Рика. Землячка – тоже из Лондона.

– Рад познакомиться, Мелисса!

Мы обменялись теплыми рукопожатиями.

– Какие будут пожелания? – спросил Дуайт. Камера сверхсовременная, снимать можно практически под любым углом.

– Сделайте так, чтобы я не смотрелся отморозком, – промямлил Годрик. – Если сможете. Вообще-то это зависит от меня, так? Не от того, великий вы фотограф или так себе.

Я глотнула. Проведя в Нью-Йорке считанные дни, я успела заметить, что люди здесь – намеренно или нет – на удивление услужливые. Они слывут грубиянами, но в сравнении с лондонцами – у нас, если женщина вдруг станет рожать в метро, народ первым делом возмутится: какого черта остановилась прямо в дверях вагона? – ньюйоркцы гораздо более доброжелательные. Может, секрет в том, что тут всюду щедро дают на чай? Даже если и так.

Я-то поняла: Годрик всего лишь умалял собственные достоинства, может, слишком грубо. Но по нью-йоркским стандартам был непростительным хамом.

– А не выбрать ли нам местечко в парке? – предложила я, надеясь, что, если уйти с солнцепека, настроение Годрика немного улучшится.

– Неплохая мысль, – согласился Дуайт.

Мы отправились в парк

Я приотстала, чтобы наблюдать за Годриком. Он вернул мне поводок Храбреца и шел теперь, почти не отрывая ног от земли и засунув руки в карманы.

Храбрец семенил рядом со мной, то и дело нюхал сумку и выглядел очаровашкой. Я уже питала к нему самые теплые чувства. Когда поблизости не было Джонатана, тоску по нему скрашивал Храбрец. Теперь он видел хозяев в нас обоих.

– Рик всегда такой? – спросил Дуайт.

– О! Разумеется, нет. Сегодня наш Рик слишком уставший, – вполголоса сообщила я. – Знаете ведь, какая она, актерская жизнь: ночь напролет репетируют, заучивают роли…

– Выпивают, – подмигивая, прибавил Дуайт.

– Ну что вы, Рик не из таких, – возразила я, вспомнив о задумке Пейдж сделать из Рика английского джентльмена, выходца из знатной семьи. – Работа для него превыше всего. Он постоянно совершенствуется, читает… – Я изобразила на лице восторг. – А теперь только и думает, что о нынешней роли. А вообще очень любезен и прекрасно воспитан.

В минуту, когда я произносила последние слова, Рика огибали две бегуньи. Сам он, точно де– ментор, продолжая шаркающей походкой идти вперед, и не подумал посторониться.

– Десинхроноз, – торопливо пояснила я. – Постоянные перелеты…

Но Дуайт не смотрел на Рика – провожал взглядом бегуний.

– Видели? Поняли, кто это был?

Я изогнула шею, но женщины уже исчезали из вида.

– Нет.

– Риз Уизерспун! Наверное, с личным тренером. Тут кого только не встретишь, когда идешь, к примеру, выгулять собаку.

– Серьезно?

– Конечно. Вон в тех домах живут одни звезды.

Дуайт принялся перечислять имена знаменитостей, что обитали в этих местах, потом стал рассказывать, в какие минуты их подлавливали с камерой его друзья-фотографы.

Наконец мы выбрали уютный тихий уголок, с волшебно льющимся сквозь листву солнечным светом. Я села на скамью и стала наблюдать, как Дуайт велит Годрику отойти дальше или приблизиться, чтобы поймать момент и заснять знаменитую артистическую чувственность.

Всякий раз, когда Дуайт подносил камеру к глазам, выражение Годрикова лица машинально делалось застенчиво-кислым. С таким видом фотографируются мужчины по всей Британии: брови приподняты, странно-извинительная полуулыбочка – будто нечаянно испортил воздух – и слегка ссутуленные плечи. Дуайт давал подробные рекомендации, Годрик выслушивал, устремлял взгляд вдаль, но в самое ответственное мгновение корчил ту же гримасу. Зрелище походило на попытку усадить плюшевого мишку: так и кажется, что цель достигнута, но едва убираешь руки, и игрушка снова валится на спину.

– Может, прибегнешь к такой хитрости, Рик: секунды три смотришь в сторону, повора– читаешься и думаешь о том, что любишь больше всего на свете? – предложила я, вспомнив совет премудрой учительницы по домоводству. Я благодаря этому трюку на многих снимках казалась олицетворением радости: обнимаешься с прыщавыми юнцами, а сама вспоминаешь, как ела морковный пирог Нельсона. – Попробуй!

Годрик взглянул на меня как на дуру.

– Хочешь, чтобы я задумался о Гамлете? Или о затонувшем «Титанике»? По-твоему, это поможет? Больше всего на свете я люблю отнюдь не то, чем бредят выпускницы частных школ.

– Хорошо, представь, что тебе предлагают сыграть Гамлета в Национальном театре. Скажем, с Кейт Уинслет.

Годрик поднял глаза к небу и снова окинул меня пренебрежительным взглядом.

– С какой стати я должен прислушиваться к твоим советам? Ты ни черта не смыслишь в драматическом театре!

– Не прислушивайся, ты же у нас великий знаток, – сладким голосом произнесла я. – И позировал перед фотографами сотню раз.

Я переключила внимание на Храбреца: стала учить его командам «сидеть» и «стоять», пуская в ход последние кусочки курятины.

Цирк продолжался еще минут двадцать, с тем же результатом. Точнее, без результатов. Я же весьма неплохо проводила время: сидела себе в тени, наблюдала за ньюйоркцами, что выгуливали собак, катались на роликовых коньках, пробегали мимо, спорили, поглощали ланч, нежились на солнышке. И любовалась очертаниями Манхэттена, вырисовывавшимися над верхушками деревьев, будто декорация к фильму. Некоторые из прохожих задерживали на Рике взгляд, наверное, узнавали. Или просто гадали: что за пасмурного типа фотографируют?

Заметив, что лицо Рика порозовело от солнца, а Дуайт уже сам не свой, я предложила:

– Может, сделаете перерыв и сходим перекусим? А потом подыщем место получше?

Слава богу, оба тотчас последовали за мной по широкой аллее в глубь парка. Я остановилась у палатки с мороженым и настойчиво порекомендовала освежиться холодненьким. Годрик посопротивлялся, но в итоге последовал моему совету и купил рожок с шоколадно-фисташко– вым мороженым, которое принялся есть с детской жадностью, что никак не соответствовало его печальному облику.

– Привели дружка, чтобы побегал с другими собаками? – поинтересовался Дуайт, кивая на Храбреца.

Тому наскучило быть умницей, и он потявкивал на прохожих.

– Нет, – ответила я.

В памятке Синди было указано, что бегать с другими собаками Храбрецу можно лишь на трех платных площадках. На одной в определенные периоды даже спариваться с подругой.

Дуайт засмеялся.

– Думаете, здесь ему не место для игр? Знаю я, как вы, дамы, трясетесь над своими любимцами!

Я хотела было сказать: собака вовсе не моя но тут обнаружила, что поводок натянут по всей длине и Храбрец исчез из вида. Мы стояли как раз у кустов – он скрылся за зелеными ветками.

У меня замерло сердце.

– Храбрец! – позвала я. Сначала негромко, дергая поводок. – Ко мне! Слышишь? Ко мне! –Я повернулась к Дуайту. – Простите. Я его дрессирую. На редкость упрямый пес.

– Что, не можешь с ним справиться? – надменно спросил Годрик. – Не понимаю, какой толк с такими возиться! Насадила на вертел, и дело с концом. Весит эта малявка не больше, чем твоя дурацкая сумка!

Годрик начинал действовать мне на нервы. Почему он считает своим долгом грубить? Особенно тем, кто пытается ему помочь?

Я встала, обошла урну и, посоветовав Годрику оставлять идиотские рекомендации при себе, пошла в кусты.

– Храбрец!

Пес был под деревом – стоял на задних лапах, вспрыгнув на даму-спаниеля, а та будто не понимала, что происходит. Ее хозяин, естественно, все понимал лучше некуда и весь трясся от негодования.

– А ну прекрати! – орал он, истерично махая руками. – Пошел отсюда! Вон! Вон! О боже! Позовите полицию! Кто-нибудь!

Храбрец лишь раз окинул его гневным взглядом: оставь, мол, нас в покое – и продолжал бесчинствовать.

Вот так история! Одно дело, когда тебя доводит до белого каления упрямый клиент, и совсем другое – когда выставляет на позор собственная собака! Понимаю: Храбрец всего лишь подчинялся законам природы, но кого это волновало?

– Храбрец! – не своим голосом прогремела я. Мои щеки от разного рода стыда были готовы воспламениться. – Храбрец! Это еще что! Сейчас же ко мне! Сию секунду!

Доделав свое дело, Храбрец спрыгнул с подруги – та покачнулась из стороны в сторону – и помчался ко мне. Я наклонилась и, грозя пальцем, посмотрела на него как только могла сурово.

– Как ты мог! – процедила я сквозь стиснутые зубы. – Еще раз, и получишь по шотландскому загривку, плевать я хотела на твою родословную!

На мое утешение Храбрец присмирел и прижался к земле – сама покорность.

Я выпрямилась и приготовилась так же «пасть ниц» перед хозяином спаниеля. У меня никогда не было собаки, и я понятия не имела, как поступают в подобных случаях. Предлагают купить таблетку «наутро после»? Или сочетают парочку браком?

– Здравствуйте. Я Мелисса Ромни-Джоунс Добрый день. Боже! Мне ужасно неловко! Если хоть отчасти это послужит утешением, у него отличная родословная. И прекрасный вкус! Красавица! Как ее зовут?

Человек до сих пор был вне себя от гнева.

– Его зовут Король Карл!

Краска отлила от моих щек.

– Ой, простите… Э-э».

– Ваш чертов пес налетел на победителя выставки средь бела дня, а вы подходите и заявляете: вам неловко? – Владелец спаниеля кричал громче и громче, и я уже подумывала, не слишком ли близко к сердцу он все принимает? – Еще неизвестно, какую британскую заразу он разносит!

А я-то считала, ньюйоркцы доброжелательные…

– Послушайте, – пробормотала я. – Храбрец по большому счету американская собака, все его документы выданы «Кеннел-клубом»…

Человек тыкал в меня пальцем и приближался все ближе – как выразилась бы Габи, вторгался в мое личное пространство.

Хорошо бы, если бы она оказалась тут, подумала я. Уж Габи-то умеет улаживать публичные скандалы.

– Из-за таких, как вы, истинным любителям собак в парках лучше не показываться! – проорал владелец спаниеля. – Являетесь сюда со своими шавками и этим халатным отношением: «Дрессировка? Какое там! На всякие глупости у меня нет времени!» – Он прекратил трясти руками, изобразил собачницу с Парк-авеню и приблизился еще на шаг. – Может, если б вы поменьше сидели на своей жирной заднице, которая, позвольте заметить, едва вмещается в это платье, – в Британии что, нет тренажерных залов? – может, если бы побольше бегали по парку со своей собакой, а не объедались мороженым…

Меня передернуло. Собаку, конечно, поругать было можно, но…

– Что ты сказал?

Перед моим обидчиком, будто из-под земли, вдруг возник Годрик. Я только теперь заметила, какой он высокий: владелец спаниеля был на голову ниже. Дабы показать, сколь сильно он возмущен, Годрик даже снял очки.

Взбешенный собачник и бровью не повел.

– А ты кто такой?

– Что ты ей сказал? – потребовал Годрик.

– Так это и твой бобик? Ну, тогда все понятно!

Владелец спаниеля усмехнулся.

– Годрик, не надо, – взмолилась я, заметив, что вокруг уже собирается народ. – Давайте все успокоимся и…

– Я спокоен, черт возьми! – провизжал собачник. – А вот у вас явно проблемы!


Тут я, как ни старалась держать себя в руках, не на шутку испугалась. Ненавижу, когда на меня кричат.

– Послушайте… Прошу вас… – заикаясь, проговорила я.

– Не смей разговаривать с ней в таком тоне, – угрожающе произнес Годрик.

– Чего?

– Я сказал: не смей разговаривать с ней в таком тоне. Не понимаешь? Или просто дурно воспитан? И понятия не имеешь, как обращаться с дамой?

– Годрик, пожалуйста, не…

– Ты об этой толстой суке? – выпалил собачник.

Тут Годрик врезал ему кулаком по челюсти, и собачник зашатался.

Толпа ахнула. Услышав щелчки фотокамеры, я рванула к Дуайту сказать, что минута отнюдь не самая подходящая, и увидела, что снимает не только он. Откуда ни возьмись появился второй фотограф. Они с Дуайтом пихали друг друга локтями, борясь за лучшее место, с которого сцепившиеся Годрик и собачник смотрелись особенно эффектно.

О господи! Какой кошмар! У меня в голове промелькнула вереница страшных мыслей: Годри– ку покалечат знаменитое лицо. На Годрика подадут в суд. Пейдж возбудит иск против меня…

Я попыталась вспомнить, как вели себя в подобных случаях знаменитости. На ум пришел лишь скандал Шона Пенна с журналистами – Мадонна надела тогда на голову сумку. Нам этот трюк вряд ли бы помог. Схватив первое, на что упал взгляд, – собачью миску с водой, – я бросила ее в парочку фотографов, чтобы те с испугу прекратили снимать. Потом подскочила к ним, прижала руки к объективам камер и закричала что есть мочи, переключая на себя всеобщее внимание:

– Эй! Смотрите! Собаки сбегают!

Вообще-то так оно и было. Первым метнулся

в сторону спаниель, Храбрец последовал за ним. Собачник не без труда поднялся на ноги и неистово закрутил головой, глядя то на Годрика – хорошо же тот усвоил в школе правила драки, – то на убегающего победителя выставки.

Сжав кулак и ударив им по воздуху, скандалист помчался за собакой.

– Я еще вернусь! – проревел он. – Не надейтесь, что отделались так просто! Знаю я таких! Еще разберемся!

Я помогла Годрику подняться и принялась отряхивать траву с его водолазки. Сердце до сих пор испуганно колотилось, но я радовалась, что в состоянии скрывать страх. Умение владеть собой – корсет для души.

– Ты настоящий рыцарь, Годрик, но в следующий раз, когда надумаешь вступиться за даму, пожалуйста, сначала проверь, не притаились ли где папарацци. Хорошо?

– Мне нет дела, толстая ли у тебя задница, – пробормотал Годрик. – Этот скот не имел права так с тобой разговаривать. Верх нахальства! Терпеть не могу грубиянов! Недоделанный американский придурок!

Я чувствовала, что, несмотря ни на что, Годрик доволен собой. И во мне говорила гордость – особая, с привкусом средневековья. В то же время я негодовала, что он затеял драку.

Впрочем, никто прежде не защищал мою честь. Если, конечно, не считать Нельсона. А уж с помощью кулаков – ровным счетом никто.

– Вот это да! – произнес Дуайт. – Не желаете взглянуть?

Мы повернули головы. Фотограф держал в руке камеру и предлагал нам посмотреть изображения на экранчике. Лицо Годрика крупным планом: удивленное, гневное, искаженное от боли и, наконец, счастливое.

– Блеск! Ведь так? – воскликнул довольный Дуайт. – Нет, конечно, не лучшим образом они нам достались, тем не менее… Все получилось. Пять-шесть снимков будут просто отменные.

Меня же заботили не эти фотографии, а те, что были в другой камере, – ее, я не сомневалась, спешили унести прочь.