"Богатым быть не вредно" - читать интересную книгу автора (Гунько Василий И.)

Глава 1

Жизнь свою преподаватель физики и биологии Глеб Арнольдович Гринко полностью отдал средней школе и личной лаборатории. И было у него много любимых и любящих учеников, которым он, как говорится, дал путевки в жизнь. И неплохие путевки, заметим, ибо многие из них стали научными сотрудниками и даже учеными… Но больше всех Гринко почему-то любил одного ученика – Васю Кукушкина. Этот красивый юноша с голубыми глазами не обладал выдающимися способностями, не преуспевал в физике и биологии, но имелось в нем нечто такое… необыкновенное. Наверное, это было то, чего так не хватало Глебу Арнольдовичу для полного счастья.

Шестидесятилетие учителя совпало еще с двумя большими событиями: ушел на пенсию и сделал открытие. Но ни одно из этих событий он не отметил по-христиански, а на свой день рождения пригласил лишь… Да, да, вы не ошиблись – Васю Кукушкина.

Вася, теперь уже двадцативосьмилетний несостоявшийся кандидат наук Василий Васильевич, охотно принял приглашение и приехал в гости с утра. В частном доме, где жил Гринко, было три комнаты, и все они пошли под лабораторию. Ученик с цветами в руках и бутылкой вина в кармане застал своего бывшего учителя за работой.

Вася вошел в дом без стука, вняв надписи на двери: «Для друзей вход свободный». Долгое время он стоял за спиной учителя и не решался отвлечь его от какого-то очень увлекательного занятия. Глеб Арнольдович прикладывал к своим вискам крошечные черные кубики и закрывал глаза. При этом старался не шевелиться и не дышать, будто ему необходимо было расслышать голос микроскопического существа. Наконец учитель вздохнул устало, выпрямился и, не оборачиваясь к гостю, сказал:

– Спасибо, Вася, что дал мне возможность прослушать твои мысли. Ты первый дал мне информацию без слов.

– Вы всегда видели нас насквозь и читали наши мысли, дорогой учитель, – весело сказал Вася, расценив слова Гринко как чудачество. – Поздравляю вас с круглой датой!

Хозяин дома быстро спрятал кубики в небольшой белый коробок и подбежал к гостю:

– Здравствуй, здравствуй, мой жизнелюбец! Ты моя вторая, жизнерадостная, так сказать, половина жизни, которую я никогда не знал… и не узнаю.

Они обнялись, поцеловались и некоторое время рассматривали друг друга.

– Куда это? – Вася кивнул головой на вино и цветы.

– Эх вы, цивилизованные дикари! – покачал головой Глеб Арнольдович, взял из рук ученика подарки и выбросил в мусорное ведро. – Извини, Вася, но если бы я ждал, пока вырастут и зацветут к моему юбилею цветы, я бы ничего не успел.

Кукушкин ошалело посмотрел на учителя: ему показалось, что кто-то из них сейчас не в себе, мягко говоря. Гринко с понимающей улыбкой отошел к шкафу, напоминающему большую мебельную стенку, и нажал на кнопку. Открылась средняя дверь, затем изнутри автоматически выдвинулся небольшой стол и два стульчика.

– Садись, милый, буду тебя угощать едой и питием двадцать первого века. Доколе нам питаться отходами природы!

Гость упал на довольно удобный стульчик, даже не пытаясь скрыть удивление. Он явно чувствовал вкусные запахи рыбных продуктов, но ничего даже отдаленно похожего на рыбу не видел: на тарелочках посреди столика были разноцветные порошки, непонятного происхождения фарш, стояли две колбы с бесцветной жидкостью, закрытые резиновыми пробками. Стараясь поддержать шутливое настроение именинника, Вася воскликнул:

– Оригинальное угощение! Вы в своем амплуа, учитель! Но если бы ко всем этим диковинкам да цветы и бутылка вина впридачу, было бы вообще великолепно!

– Эх, Вася-Василек, твои цветы и бутылка вина – всего лишь отходы природы, – вздохнул учитель. – Это продукт, который должен погибнуть, исчезнуть, вернее, превратиться в иной вид. Да, не скрою, цветок сам по себе красив, радует глаз. Но это обман. Зрительный обман. Наслаждаясь красотой сорванного цветка, мы часто забываем о процессе, происходящем в нем.

– Согласен, Глеб Арнольдович, цветы все равно к утру завяли бы, то есть превратились в отходы природы. Но как же в день рождения без вина?

– А это дело поправимое, – похлопал его по плечу именинник. – Будут тебе и цветы, и вино. Да какие! Цветы – глаз не отведешь, вино – язык проглотишь! – Не вставая с места, он открыл вторую дверь шкафа, из множества разнокалиберных бутылочек извлек одну, из-под полки достал горшочек с землей и поставил на стол. – Так как твои цветы назывались?

– По-моему, ромашки. Я купил их в подземном переходе.

– Вот это обыкновенный полевой плодородный грунт, – старик немного разрыхлил пальцем землю. – А это – семена ромашки, – открыв бутылочку, он высыпал себе на ладонь несколько семян, затем посеял их. – Как ты думаешь, сколько времени потребуется, чтобы ромашки выросли и расцвели?

– Наверное, месяца два-три…

– Вот-вот… А я этот процесс ускорю в несколько тысяч раз.

Глеб Арнольдович открыл одну колбу, полил грунт жидкостью – и не прошло и минуты, как в горшочке появилось несколько зеленых росточков.

– А ч-чем это вы полили? – у Васи отвисла челюсть в буквальном смысле этого слова.

– Так называемая живая вода, – ответил Гринко, сосредоточенно подливая понемножку снова. – Это чрезвычайно сложная смесь, благодаря которой в организме ромашки происходит цепная реакция… образно говоря, атомный взрыв роста. Так что никакого чуда нет.

Минуты через две на столе уже стояли пышные ромашки. Глеб Арнольдович открыл вторую колбу и полил цветы и грунт.

– А это, наверное, мертвая вода? – попробовал пошутить ошеломленный Вася.

– Ты угадал. Я приостановил процесс развития и старения. Законсервировал ромашки.

– Зачем?

– Если бы я этого не сделал, цветы через минуту завяли бы. В природе этот процесс закономерен и необратим.

– Значит, ваши ромашки уже неживые?

– В сущности, да. Но ты чувствовал, как нам легко дышалось, когда он росли?

Вася дотронулся до лепестков, которые до этого усиленно выделяли кислород, и окончательно поверил, что все это наяву.

– Ну хорошо, Глеб Арнольдович, ромашки у нас уже есть. А вино?

– Вино, Вася, это отрава!

Кукушкин рассмеялся. Гринко почему-то всегда нравился его смех: искренний, заразительный и немножко плутовской.

– Дорогой мой учитель, но если не пить, тоже долго не протянешь!

– Это отрава замедленного действия, – молвил назидательно учитель, наслаждаясь смехом Васи. – Это продукт распада, ничего, кроме вреда, не приносящий. Я тебе предложу нечто другое, – он взял маленькую чайную ложечку, насыпал ею в бокалы несколько только ему ведомых доз красных и розовых порошков из тарелочек и залил жидкостью из обеих колб.

В колбах что-то запенилось, заискрилось, и через мгновенье они были полны рубинового напитка. Глеб Арнольдович взял фужер:

– Ну что ж, Вася, поднимаю этот сосуд за нашу чудесную встречу!

Кукушкин недоверчиво взял свой «сосуд» и подождал, пока хозяин выпьет первым. Когда тот поставил на стол опустевший бокал и начал есть фарш, Вася тоже быстро выпил – и сразу почувствовал какое-то хмельное веселье, хотя был уверен, что в напитке не было ни единого грамма спиртного (уж в этом-то он разбирался). Фарш хоть и пахнул рыбой, но вкусом напоминал гематоген, который Вася в детстве просто обожал.

– Глеб Арнольдыч, да вы настоящий волшебник! Что это было? Случайно, не напиток исключительно из целебных трав?!

– Не случайно, а точно.

– А едим мы, значит, сплошные витамины! – улыбнулся Вася: неожиданно у него появилось желание шутить и веселиться.

Но Глеб Арнольдович, глядя на него, вдруг стал задумчивым и грустным:

– Ты почти угадал. После этой трапезы наши организмы будут отдыхать от истязаний над ними. Но, к сожалению, ничего вечного не бывает. Все подвластно времени. Только мыслящая природа вечна и всесильна…

– Глеб Арнольдыч, почему мы лишь вдвоем в такой день? – Кукушкину захотелось развеселить учителя. – Где музыка, танцы, женщины, в конце концов?

– А мне, кроме тебя, никого и ничего не надо. У меня есть все, кроме того, что есть у тебя в изобилии… Кстати, Василек, как ты живешь? Чем занимаешься, кого любишь?

– Если честно, то еще точно не определил, что я больше люблю: жизнь в себе или себя в жизни! – хмыкнул Вася. – Но одно знаю точно: свобода для меня превыше всего. В детстве, как и многие ваши нормальные ученики, я мечтал о далеких полетах на другие планеты. Но потом… – махнул он рукой и умолк.

– А какие у тебя отношения с наукой? – после длительной паузы осторожно поинтересовался Глеб Арнольдович.

– Из университета ушел с третьего курса. По собственному желанию одного преподавателя. Впрочем, другим я всегда объяснял свой уход тем, что мне надоело протирать на студенческой скамье последние брюки, тогда как другие их меняют почти каждый день.

– А на самом деле?

– На самом деле я бросил учиться из-за принципиальных противоречий между жизнью и наукой, – серьезно сказал Вася, незаметно наблюдая за реакцией учителя. – Да, Глеб Арнольдыч, жизнь – это сложнейшая штука. Она часто отвечает на такие вопросы, где наука попросту бессильна…

– Любопытно, любопытно, – Гринко был заинтригован.

– Вот, например, что обозначают слова: дуракам законы не писаны? Но один компьютер, уверен, не сможет ответить, кто же они такие, эти дураки, а жизнь – пожалуйста. Или еще вопросик: можно ли из мухи сделать слона? Во всех научных книгах в один голос говорится, что это невозможно. А жизнь отвечает просто и ясно: долго ли умеючи! А вот вопрос практический: можно ли сделать так, чтобы один работал за двоих? Какая-то кибернетическая машина не утерпела и ответила: это смешно! А жизнь принципиально возразила, что это совсем не смешно, а даже наоборот – кому-то это очень нужно.

Гринко искренне рассмеялся, Вася же был доволен, что смог развеселить учителя. Шутя и иронизируя над своей прошлой жизнью, он продолжил рассказ.

…Уже на первом курсе университета Вася для себя решил, что такая наука ему не нужна. С тех пор его фамилия часто появлялась на доске объявлений, и он стал известным человеком в вузе. Ему удалось прочно захватить лидерство по пропускам лекций и семинаров. И хотя учиться ему было очень легко, на второй курс перешел со скрипом.

Решающим для него стал третий курс. Вернее, его конец. Тут, как говорится, если бы знал, где споткнешься, вперед пропустил бы своего врага. Но враг, как потом понял Вася, тоже не дремлет. Начало сессии для него, можно сказать, было успешным. Зачет по физкультуре сдал, анализ крови и мочи накануне соревнований сдал, и надо же… На древнеславянском – засыпался.

Накануне зачета всю ночь зубрил учебник. Только к утру понял, что одному нормальному человеку не под силу выучить за одну ночь то, что написано двумя сумасшедшими авторами за всю жизнь. Понял – и завалился спать. С книгой под подушкой. Для закрепления того, что осталось в голове. Как оказалось, в голове не осталось ничего, но он все же пошел сдавать зачет. В числе последних, после обеда. Это была его тактика, которую он никогда не менял. Ведь среди преподавателей тоже бывают люди, которым ничто человеческое не чуждо: уставшие, они обычно ставят «зачтено» машинально, а «свеженькие» – те почему-то стараются перенести встречу на осень. Наверное, потому, что у них в это время кончается отпуск.

Увы, на сей раз Кукушкин встретился с полным недоумением преподавателя.

– Вы кто такой? – это был первый в Васиной практике вопрос на уровне подобных встреч.

– Я студент третьего курса исторического факультета, – ответил Вася с чувством собственного достоинства. – А вы кто?

– Наверное, ваш… сосед или знакомый, – неуверенно произнес ученый муж, честно пытаясь вспомнить, видел ли он хоть один раз этого студента. Но не мог. Перелистывая свои записи, спросил: – Как ваша фамилия?

– Кукушкин.

– Простите, но у меня нет такой фамилии.

– Интересно получается: студент есть, а фамилии нет! Что я, по-вашему, бесфамильный?!

– Не знаю, вам видней…

– А вы куда смотрите? – так Кукушкина еще никто не обижал. – Не университет, а какая-то частная лавочка! Каждый что хочет, то и делает… Ну что мне теперь, бежать в деканат за справкой?!

– Не надо… бежать. До осени – пешком успеете…

– Я до осени не доживу! – испугался студент, быстро вытащил из заднего кармана джинсов зачетку и дрожащими руками осторожно открыл на нужной странице. – Я всю ночь не спал с вашей книгой… ой, спал… нет, не спал. Да… не спал! Мне она даже понравилась. Я получил больше удовольствия, чем от «Королевы Марго»…

– Очень приятно было с вами познакомиться, – признательно поклонился преподаватель и начал укладывать свой потертый портфель из натуральной кожи, подаренный студентами на день рождения еще лет двадцать тому назад.

– Запомните, вы зажимаете таланты! – Вася боялся, что не успеет высказаться перед этим «сухарем» до конца. – Я сегодня утром во сне даже разговаривал с вашей дурацкой «палатализацией»! Неужели вы думаете, я вам поверил, что в древние времена кто-то ворону обзывал «враной» или «варной»?! Это вам не бутылка вина, не надо… А корову – это же оскорбление благородного животного! Хэ – «корва», хэ – «крава»… Я бы на ее месте доиться перестал…

– А от вас и так толку, как с козла молока! – оскорбленно ударил ладонью по столу преподаватель. – Мне стыдно за вас… Вы ни разу не соизволили появиться на моих лекциях и даже на семинарах…

– А кому нужны ваши лекции и семинары – разве что древним славянам! Вот им бы было интересно. Я же за ваши лекции себе новые брюки не куплю. Вот у вас, к примеру, сколько брюк?

– Хватит! – преподаватель решил не тратить нервы и время впустую. – Я рад, что у меня наконец появился первый достойный оппонент, поэтому мне нужно время, чтобы подготовиться к нашему дальнейшему спору. Да и вам, я думаю, тоже! Поэтому встретимся осенью в более спокойной обстановке, – это было сказано в ироничном тоне, а на прощание с издевательской улыбкой добавлено: – Не ложися, чадо, в место заточное, не бойся мудра, бойся глупа! До встречи, чадо, осенью!

Вася никогда не прощал оскорблений, тем более на древнеславянском…

– Пока колдобник колдобню доколдубает, у колдубаша колдобы отколдубаются! – что в переводе с древнеславянского (правда, не дословно) обозначало ничего, мы встретимся еще до осени.

Этот текст преподавателю был неизвестен. Усталый, он вышел из аудитории и быстро направился по своим надобностям. Вася же не любил бросать своих слов на ветер и последовал за ним. За два с половиной года он досконально изучил психологию преподавателей и наверняка знал, куда они уходят после утомительных зачетов и экзаменов. Интуиция не подвела его и на этот раз. К тому же он был уверен, что ни в одном мужском туалете двери не закрывались на защелку.

Преподаватель даже не подозревал, где им суждено встретиться еще до осени. Кукушкин зашел не сразу. Сначала, на всякий случай, осмотрелся: не было ли за ним слежки. Потом подпер входную дверь шваброй и приступил к операции «сдача зачета в экстремальных условиях». Посчитав до десяти, он начал поочередно открывать все туалетные кабинки. В четвертой неожиданно что-то застопорилось, и ему пришлось приложить усилия, чтобы открыть…

В такой позе увидеть своего преподавателя удавалось не каждому. Вот уж действительно: век живи, век учись. Но Вася не стал наслаждаться уникальным зрелищем, а вежливо обернулся к посетителю кабинки спиной и протянул наугад зачетку:

– Задавайте мне ваши вопросы. Я сейчас вам отвечу хоть на сто ваших вопросов!

– Хорошо, хорошо, я вам верю, – у преподавателя почему-то (вероятно, от волнения) стал совсем неузнаваемый голос, чем-то даже немного похож на голос университетского полотера. – Давайте вашу зачетку, я распишусь…

Вася подождал, пока в его руке снова окажется жизненно необходимый документ, с победной радостью вложил его в привычное место в джинсах и вышел без оглядки. Когда в коридоре он столкнулся с преподавателем древнеславянского, то сначала решил, что это его двойник. Потом почувствовал, что у него от страха появился редкостный дар – шевелить ушами. И только несколько минут спустя он понял, что ошибся дверью…

На улице Кукушкин уже не сомневался, что ошибся не только дверью, а и вузом. Оставалось только выяснить, что же написал полотер Митрофан Митрофанович в его зачетке. Подпись ученого полотера была поразительно похожа на несложную фигуру из трех пальцев. Но, это еще не все. На следующей странице он сообщал, что уходит на пенсию и освобождает вакансию. Зачет уже принят, так что…

Подумав два дня, Вася сделал для себя весьма важное открытие, которое он назвал первым законом Кукушкина: иногда поражение – это победа. Ведь в итоге он научился шевелить ушами, что, согласитесь, не каждому дано!

Не дожидаясь осени, он подал сразу два заявления: одно – об уходе из университета, другое – о приходе в семенную жизнь. И здесь снова сработал первый закон Кукушкина: брак оказался бракованным – это факт, но в результате размена и раздела имущества, нажитого совместно родителями его бывшей супруги, ему достались однокомнатная квартира и «Жигули». Правда, от совместной супружеской жизни осталось еще «кое-что»… Но жена твердо решила: это разделу не подлежит. Она даже беспринципно отказалась от алиментов, взяв с Васи клятвенное обещание никогда больше не напоминать о себе. И, нужно отдать должное Кукушкину, он с честью сдерживал свое обещание…

Гринко смеялся долго и заразительно, как ребенок.

– Глеб Арнольдыч, вы так и не сказали, чего у меня в изобилии? – напомнил ему гость.

– Это не так легко объяснить, – внимательно посмотрел на него учитель. – Ты, Василек, словно красивое растение, радуешь глаз, но этого так мало. Красота – еще не все…

– Ничего не поделаешь, не всем же быть одаренными, – обиделся Кукушкин. – Если у меня нет таланта, вы у меня его не отнимете, а если у вас талант есть, вы мне его не подарите.

– Наверное, с точки зрения самой жизни ты прав. Не знаю, не знаю… в жизни я мало что смыслю. Но с научной точки зрения я с тобой поспорю. Да, я никогда не был таким красивым, как ты, но… Талант я тебе сегодня все же подарю. Я тебе подарю грозный и уникальный талант, которым еще никто не владел!..

У Васи по спине поползли вдруг капли пота, и ему показалось, что он временно находится в состоянии невесомости. Каждое слово учителя действовало на него с какой-то необъяснимой магической силой.

– Я не зря, Вася, упоминал о мыслящей природе – в этом заключается вся идея мироздания. А что же тогда есть мысль человека?… Мне кажется, человеческая мысль – это всего-навсего биоволны. Ни больше, ни меньше. До сих пор их еще никому не удавалось принимать…

– Вы хотите сказать, что научите меня читать чужие мысли? – недоверчиво спросил Вася.

– Не читать, а слышать, – поправил его учитель. – Читать можно только видимое. И не научу. Нельзя научить невозможному. Человек познал многое из того, что творится вокруг него, но он еще мало знает, что – внутри его. Я изобрел, Вася, биопрепарат, благодаря которому ты сможешь легко улавливать мысли человека, будто приемник радиоволны.

– Это не больно? – ученик насторожился.

– Для тебя – нет. Ты молодой, сильный, полный энергии…

– А это удобно? Ведь люди иногда такое думают…

– Решай сам. Скажешь «нет», настаивать не стану…

– Я согласен!

– Тогда у меня будет одно условие…

– Согласен, согласен на все условия, Глеб Арнольдыч!

– Ты даже не хочешь услышать, что за условие?

– Я вам просто верю.

– Спасибо, но я все же скажу об этом условии. Ты должен бороться со злом. Благодаря этому ты научишься сам слышать мысли.

– Я вас не понял…

– А тут и понимать нечего. Слышать, о чем думают другие, – еще не значит слышать мысли. Я тебе доверяю, Вася, грозное оружие. Ты жизнелюбец и не позволишь себе обратить его во зло. Помни также, что зло для одних становится добром для других.

– О, с этим мне приходилось сталкиваться.

– Быть справедливым под силу не каждому, – Гринко некоторое время понаблюдал за глазами Кукушкина и подошел к своему рабочему столу.

Вася подбежал к учителю и обнял его за плечи:

– Эх, дуракам и пьяницам везет! Делайте из меня что хотите, но я хочу быть сверхчеловеком!

– Вот смотри, – Гринко показал пальцем на маленькую шевелящуюся ампулку в прозрачной целлофановой коробочке. – На этот препарат я ухлопал сорок лет жизни. Достаточно его ввести в твой организм, и ты станешь уникумом. Никто, слышишь, никто не сможет скрыть от тебя свои мысли!

Рядом с ампулкой в коробке лежал миниатюрный шприц, и Вася, с детства панически боявшийся уколов, понял, что вводить чудодейственную жидкость необходимо в кровь.

– А можно, я проглочу? – пролепетал он.

– Глотать нужно две или три дозы, а у меня только одна, – вздохнул учитель и взял в руки шприц. – Здесь, Вася, все абсолютно стерильно…

Кукушкин быстро снял пиджак, закатал рукава и протянул обе руки. Затем закрыл глаза и отвернулся. Больше он ничего не слышал и не видел. Боли не почувствовал, лишь в ушах что-то стрельнуло, и он отчетливо услышал рядом с собой чужие движения и чье-то взволнованное дыхание. Наконец ему показалось, будто Гринко заговорил с ним шепотом:

«Здравствуй, Вася, здравствуй, мой сынок! Я отдал почти всю свою жизнь, чтобы родить тебя!» – подумал Глеб Арнольдович и, увидев понимающие глаза ученика, облегченно вздохнул.

– Здравствуйте, Глеб Арнольдыч, – ответил удивленно Вася. – А мы разве сегодня не здоровались? И почему вы решили, что вы мой отец?

«Вася-Василек, неужели ты не понял, что родился сегодня еще раз?! Вот сейчас, буквально минуту тому назад, благодаря моему открытию?! – мысленно прокричал ему Гринко, крепко сжав свои губы. – Смотри, смотри, я ведь только думаю, а ты все слышишь! Теперь тебе дано то, что не дано ни одному человеку на всем белом свете!»

– А вам, ведь вы же меня родили? – все, о чем думал учитель, четко воспроизводилось в сознании Кукушкина, причем процесс этот он мог приостановить одним только своим желанием.

«Эх, Вася, как я тебе завидую, – продолжал говорить мысленно учитель. – Я стар, а для того, чтобы, слушать мысли других, нужны большие силы. Мой же аккумулятор жизни, к сожалению, забарахлил основательно…»

– А теперь слушай мои три заповеди, – сказал он уже вслух, чтобы снять у Васи психологический шок. – Ты должен найти себя – это первое. Продолжить свой род – это второе. И третье, главное, – совершенствовать жизнь! Ты понял, что от тебя требуется?

– Так точно! Это ясно, как то, что я сейчас абсолютно трезвый и не имею даже рубля в кармане на такси! – весело отрапортовал Вася.

– Я дам тебе немного денег…

– Нет, нет, нет, что вы!.. – Кукушкин даже руками замахал. – Я не возьму от вас ни копейки. Вы мне дали то, чего не купишь ни за какие деньги. К тому же деньги портят человека и мешают ему независимо думать.

– Полностью с тобой согласен. И помни, Вася, если используешь свой талант с пользой для себя и других, то и я стану счастливым. Если нет – всю мою жизнь сделаешь бессмысленной…

Кукушкин смотрел в добрые глаза своего учителя и боялся даже подумать о чем-либо таком, что могло его огорчить.

А учитель с тревогой думал о том, как теперь к Васе повернется мир.