"Август" - читать интересную книгу автора (Круглов Тимофей)

Глава седьмая

— Девчонки, физкульт-привет! — Толя Муравьев искренне засиял белозубой — от моря до моря — улыбкой. Анчаров, упруго покачиваясь на кривоватых ногах-пружинах, хотел было, по обыкновению, ляпнуть что-нибудь шутливое, но заглянул в испуганные глаза Глафиры, смотрящие на мужчин с тоскливой надеждой и внезапно просто подмигнул ободряюще, дескать: не трусь, все будет хорошо!

Девушки сидели за красиво сервированным ресторанным столом как на госэкзамене. К еде не притронулись, все ждали чего-то. Они не поздоровались в ответ, только кивнули мужчинам синхронно. Даша даже приподняться сделала движение, как будто и в самом деле строгие преподаватели явились к студенткам вершить свой суд — неподкупный и нелицеприятный. И одеты были подружки как-то неподходяще для круизного лайнера: в наглаженных деловых костюмчиках, словно в офисе крупной европейской компании были младшими клерками.

Толя с Сашей переглянулись, согнали с лиц радушные улыбки, сделали лица скучно официальными, как «при исполнении». Сели, молча за столик, встряхнули дружно салфетки и аккуратно расстелили на коленях. Деловито принялись за салаты, подчеркнуто не обращая на девушек внимания. И лишь когда приметили, как набухают слезами глаза у Глаши, как сидящая с краю Дарья заерзала вдруг всем своим длинным телом и засобиралась вскочить и бежать куда-то, Саня грозно хмыкнул, пробуя голос, и объявил негромко, чтобы за соседними столиками никто не услышал:

— Заседание круизной комиссии по делам несовершеннолетних считаю открытым.

— На повестке дня один вопрос, — продолжил так же казенно Толя, — долго вы будете, девчонки, убиваться из-за какой-то ерунды?

Саня жестом фокусника вытащил из-под стола два роскошных персика и, вытянув худые загорелые руки над столом, положил фрукты перед открывшими рты подружками:

— Нечего кукситься, девчата! Инцидент давно исперчен, как сказал один плохо кончивший классик советской поэзии.

— Какой поэт?! — строго уточнил у девочек Толя?

— М-Маяковский, — запинаясь от волнения послушно ответила Даша.

— В-Владимир Владимирович, — добавила зачем-то, икнув, Глафира и смущенно прикрыла рот розовой детской ладошкой.

— Зачет! — торжественно объявил Муравьев и улыбнулся так искренне, что девушкам ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру. Улыбки, правда, вышли несмелые, но Анчаров поддержал их, растянув смуглыми пальцами свой рот под щеткой усов до предела, смешно округлив черные глаза — не хочешь, а захохочешь. Так и вышло.

Толя подождал минуту, пока официантка поставит перед ними суп, и буднично заговорил:

— Значит так, милые мои проказницы. Злой дядя оказался обыкновенным бандитом на отдыхе. Пистолет у него игрушечный — зажигалочка. Сам он жив — здоров и сейчас, после проведенной нами утром разъяснительной работы, скучает на автостоянке в Лодейном поле, ожидая автобуса на Петроград. А пароход наш, как вы, может быть, заметили, в чем я, впрочем, не уверен, пароход наш уже полчаса как отошел от пристани и держит курс на Онежское озеро. Скоро, кстати, будем проходить первый шлюз, — а я никогда еще этого не видел, так что, давайте быстренько пообедаем и пойдем на палубу. А про вчерашний инцидент с легкой душой забудем и не станем задавать друг другу дурацких вопросов и нотаций читать тоже не будем. Вы взрослые уже, а мы вам не папа с мамой.

— Ну, ты за всех-то не говори, я может быть за маму и сойду, если надо, — хохотнул Анчаров.

— Ага, приголубишь и колыбельную споешь! Отставить, прапорщик!

— Сам ты прапорщик, — обиделся Саша, надулся и принялся за остывающий борщ.

Глаша с Дашей едва успевали моргать глазами, и из всего диалога поняли только, что все неприятности позади и можно ничего больше не бояться. Обед заканчивали весело. Девушки оттаяли и повеселели, на их лица вернулись естественные свежие краски, пальцы перестали подрагивать, в движениях стройных фигурок снова появилась невольная чувственность, а голоса перестали срываться.

Вся компания после громкого Анчаровского: «Спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам!» — продефилировала между столиков на выход и вышла на палубу под легкий ветерок и горячее солнышко.

Все дружно закурили, радуясь возвращению непринужденной атмосферы праздника, который, как Париж у папы Хэма, всегда с тобой — вместе с пароходом и только начавшимся еще путешествием.

Толя незаметно для девушек изобразил Сане росчерк воображаемым пером на своей ладони. Тот кивнул и оттеснил Глафиру немного в сторону.

— Глаша, один момент с тобой давай решим, чтобы поставить точку во вчерашних приключениях. Ручка, та, с тобой?

— Да, — Глафира вздохнула и полезла в маленькую сумочку.

— Дай сюда! — Анчаров небрежно принял из вздрогнувшей горячей руки девушки небольшую, но тяжелую даже на вид металлическую авторучку, повертел в руках оценивающе, оглянулся скучающе вокруг и выкинул опасную игрушку в реку.

— Не было ничего, Глашенька! Ни ручки этой треклятой, ни хама грузинского, ни слез твоих, ни того, кто ручку эту тебе подарил — не было! Понимаешь, славная девочка, не было! Ни для тебя, ни для меня.

Глаша с тоскливой надеждой посмотрела в черные щелки мужских глаз, поняла, что глаза эти не врут ей сейчас, прижалась порывисто к жесткой груди офицера, легкая, как тростинка из песни Тухманова, не девушка, а ветерок, и снова немножко поплакала — радостно и облегченно.

Анчаров тихонечко, как ребенка, гладил девушку по вздрагивающему плечику, а сам смотрел на берег, проплывающий мимо теплохода, и не видел его, а видел почему-то молоденькую сестричку из госпиталя в Кандагаре, которая налила ему спирту тайком после операции, узнав, что солдату в тот день стукнуло 19 лет.

Муравьев рассеянно слушал Дарью, щебетавшую что-то про журналистскую практику на телевидении, кивал ей в ответ, и видел боковым зрением, как подходят друг другу юная Глафира и почерневший от жизни, твердый, как кремешек, Анчаров. «Спаси вас Господь!» — думал он, — «Спаси и помилуй!».

Вера, соседка Петрова по столу, кивнула Андрею Петровичу как своему, и, оставив нетронутым десерт, первая покинула ресторан.

В коридорах было пустынно, первая смена еще обедала, вторая отдыхала после экскурсии в каютах или устроилась в шезлонгах на палубе. Вера быстро пробежала по трапу на одну палубу вверх и без стука вошла в каюту к Кириллу с Машей. «Супруги» сидели в своем просторном полулюксе у телевизора и смотрели новости, дружно покуривая и попивая минералку со льдом. Неожиданному визиту они не удивились. Машенька сама перед обедом вызвала Веру на связь условленным знаком.

— Что-нибудь выяснили? — спросил добродушно Кирилл, не отрываясь взглядом от новостной картинки из воюющего Цхинвала.

— Петров Андрей Николаевич — мы вместе питаемся, — нервничает немного. И в чайной на кавказца запал, и с приднестровцами подружился сразу. Осетины ведут себя естественно. Да и вообще, кроме Гугунавы, подозрительных лиц больше не отмечено. Список пассажиров я еще раз проработала, все почти, кроме него, места заказывали заранее, многие за полгода. Но Гугунава пропал, с теплохода он не сходил, в каюте ни его, ни вещей не обнаружено. Я горничным и администратору круиза подтвердила версию Муравьева, что Гугунава сразу по прибытии теплохода в Лодейное поле покинул борт с вещами.

— Это правильно. Так. Про «версию Муравьева» проясни, пожалуйста!

— Я на завтрак шла и слышала, как приднестровец интересовался у доцента: не знает ли он, куда это их сосед-кавказец с нижней палубы с вещами с теплохода побежал, едва пришвартовались? Тот сказал, что не знает, но потом воронежец горничной уже от себя эту версию высказал, когда она спросила — почему в соседней каюте пусто? А я минуту спустя подтвердила, что тоже это видела. Но вахтенный наш стоял утром на сходнях — Гугунава мимо него не прошел бы. Я сочла, что лучше будет подтвердить экипажу версию Муравьева, чтобы не было ненужного шума.

— Правильно.

— Возможно, я пропустила что-нибудь ночью. Теплоход большой, народу много, за всеми не уследишь.

— За всеми и не надо, — откликнулась Маша. Она открыла сумочку и протянула Вере маленькую черную штучку, похожую на обыкновенную флэшку…

— Мария Ивановна, я без лишних подходцев попрошусь к Петрову в Интернет заглянуть, тогда радиозакладку и поставлю. Если они всей компанией соберутся поговорить, то наверняка у него в каюте, он же один, без соседа путешествует.

— Хорошо, Вера. Эта группа пока наиболее интересна в связи с нашей проблемой. Скоро будут данные по БМВ и ее команде, — Кирилл усмехнулся немудреному каламбуру, — если наша версия подтвердится, будем разбираться с Гугунавой и дальше. Идите.

Андрей Николаевич гостеприимно налил Верочке пива в высокий бокал, подвинул пепельницу, подключил ноутбук к Сети, а сам пошел покурить на палубу, чтобы не смущать неожиданную гостью. Вспомнил, как упруго качнулись ее груди в открытой блузочке, когда она устраивалась за ноутбуком, как естественно выпрямилась спина над выпуклыми ягодицами, снова ощутил прилив исключительно физического, без особой душевной симпатии к женщине, желания и стер мимолетную мысль о Вере с покрасневшего лица ладонью — как умылся. Захотелось зато помечтать о Люсе. Но Люся куда-то пропала после экскурсии, а ходить разыскивать ее по всему теплоходу было неудобно.

— Андрей, ты что, забыл о плане мероприятий, утвержденном в автобусе?! — зычный командирский окрик Муравьева отвлек от «несвоевременных», по Ленину, мыслей.

— Братишка разомлел на солнышке, как я вижу, сейчас лечить будем подобное подобным! — не задержался за словом и Анчаров.

Мужики весело потрясли двумя пластиковыми мешками. В одном весело звякнуло, в другом просвечивалась на солнце огромная дыня.

— Ну, орлы, вы и мертвого уговорите, — засмеялся Петров и заглянул в свое полуоткрытое окно — Веры в каюте уже не было.

— Вэлкам!

Затопали по металлу палубы легкими летними туфлями на крепких, звонких каблуках, остановились у главного входа на минуту — подтянутый молодой матрос из палубной команды со шваброй в руках вежливо уговаривал туристов, крошивших куски белого хлеба, прихваченного с обеда, не кормить чаек.

— Жалко, что ли ему? — удивился Анчаров.

Петров, не раз в прошлой жизни ходивший из Таллина в морские круизы по Балтике, коротко пояснил:

— Засрут ведь чайки пароход, потом гуано не отмоешь — едкое!

— Ну да, — грустно покачал головой Толян. — Мы уж с Саней и забыли, какие они — чайки-то.

Мужчины в колонну по-одному прошествовали через сияющий зеркалами холл, неслышно потянулись по длинному, покрытому красной ковровой дорожкой, коридору Шлюпочной палубы. Петров, идущий впереди, услышал вдруг из расположенного чуть дальше его каюты бара «Панорама» скороговорку диктора «Вестей».

— Может, зайдем на минутку, посмотрим, что в мире делается? Я, правда, слово себе дал забыть про войну, но кофе хочется, а заваривать самому лень.

На самом деле Андрей Николаевич хотел проверить — нет ли там, в баре, часом, Люси? Но даже себе в этом сейчас не признался бы.

— А чего? Пойдем! — легко согласился Муравьев, идущий следом.

Зато Саня протестующе потряс тяжелыми мешками с коньяком и фруктами.

— Точно! У меня же каюта не закрыта. — вспомнил Петров, перехватил мешки, бросил на диванчик в своей каюте, поднял приоткрытое окно, чтобы ноутбук, лежащий на столе, не привлекал лишнего внимания, закрыл дверь на ключ и проследовал в бар.

Посетителей было мало. Компания заказала развязно услужливому бармену Диме кофе. Анчаров даже мороженого попросил под иронические улыбки товарищей. Солнечные зайчики склоняющегося потихоньку к горизонту солнца играли на протертых до блеска разнокалиберных фужерах и бокалах, висящих вверх ногами над стойкой, в огромных окнах отражались, пробегая навстречу друг другу, синие волны и зеленые с желтой песчаной каемкой берега, редкие чайки и высокие облака над лесом. Шевелились, раздуваясь и опадая, легкие тюлевые занавески над приоткрытыми боковыми створками окон. На носу теплохода, на площадке перед баром, устроились в пластмассовых креслах туристы — кто с биноклем, кто с фотоаппаратом или видеокамерой.

Задумчиво глядели они на разбегающиеся влево и вправо берега, на бесконечную широкую ленту реки, на рыбацкую лодочку в тихой заводи на излучине, да на цепь бакенов, мимо которых прокладывал незримую линию своего пути теплоход «Петербург».

Вот молодая женщина, облокотившись на поручни, изогнула волнующе стан, подобно извиву реки, и ветерок играет с ее волосами, а муж ее или друг отошел на несколько шагов назад и, склонившись над своей «зеркалкой», тщательно выстраивает композицию будущего снимка, чтобы и фигура подруги у борта вписалась, и небо, и берега, и блик от солнца заиграл в верхнем правом углу лучами, не пересвечивая, а осеняя картинку.

Из динамиков большой плазменной панели, подвешенной в углу бара, закадровый бархатный баритон комментировал со сдержанной яростью картинку разыгравшегося под Цхинвали сражения. Войсковая группировка федералов, спешно переброшенная на помощь осетинам по Рокскому туннелю, все еще в десять раз уступала по численности стянутой заранее к границе грузинской армии. Но, несмотря на это, грузины бежали, оставляя за собой трупы осетинских стариков, детей и женщин. И сотни своих трупов. И это была война. И русские солдаты упрямо шли вперед, сталкивая грузин с хорошо подготовленных позиций на господствующих высотах, грудью своей закрывая от смерти жилые кварталы израненного Цхинвала. И тоже погибали. А война давно распространилась с окровавленного кусочка кавказской земли на весь мир и превратилась, как водится, в информационную. И снова превратилась в войну всего мира с Россией.

Непривычно жесткие и образные формулировки журналиста, читающего закадровый текст, брали за живое не хуже страшной телевизионной картинки. Но Толя Муравьев вслушивался именно в голос, даже прикрыл глаза в один момент, чтобы что-то про себя понять в этом голосе. Он открыл глаза и испытующе посмотрел на тоже обратившегося вдруг в слух Анчарова, тот неуверенно кивнул другу и против обыкновения не полез за сигарой, а прихватил со столика открытый «Кэмел» Андрея и закурил, уйдя куда-то в себя. Петров, у которого дома были все фильмы об их авиакомпании, снятые и озвученные когда-то Валерием Ивановым, давно уже узнал его голос и только подумал про себя: «Добрался старик до фронта все-таки! Надо будет, вернусь в Питер, ему позвонить.».

Обратив внимание на реакцию офицеров на голос комментатора — в кадре он так и не показался, а на экране уже шел сюжет с пресс-конференции генерала Ноговицына, — Андрей Николаевич не удержался и сказал с некоторой гордостью личной причастности:

— Друга моего репортаж был, мы с ним летали вместе часто. Он, вообще-то, из Риги, но недавно тоже в Питер перебрался, в Россию.

— А как зовут его? — рассеянно поинтересовался Толян, отпив глоток остывающего кофе.

— Иванов Валерий Алексеевич, тележурналист.

— Тележурналист, значит.

— В России, значит, — в тон Муравьеву протянул Анчаров.

— Жив, Поручик-то!

— Это радует!

Офицеры решительно поднялись из-за стола и подмигнули, не сговариваясь, Петрову.

— Пойдем, Андрей, выпьем за Иванова, да и поговорим заодно! — приподнятым тоном приказал подполковник, и они заторопились к выходу.