"Август" - читать интересную книгу автора (Круглов Тимофей)

Глава седьмая

Кирилл засмеялся весело, когда Машенька дала ему прослушать свежую запись:

— Вот засранцы! Сами все, наверняка, еще на водопаде обговорили, а нам радиоспектакль устроили!

— Думаешь, они не знают, что мы знаем, что они знают, что мы их слушаем? — улыбнулась Маша.

— Муравьев сразу понял, когда я его к стенке припер при первом разговоре, что у Петрова в каюте прослушка была. Сделал выводы, не дурак, наверное, а в каком-то смысле коллега.

— А может, они вообще сойти со сцены еще в Тирасполе договорились?

— Это вряд ли. Каждый готовился сам по себе, каждый друг на друга надеялся, но пока в России не оказались, никто карты не раскрывал до конца. Дружба дружбой, служба службой, а жизнь у каждого одна, Машенька. Тут еще и катализатор мощный сработал: сначала террорист этот черномордый. Потом наше предложение, от которого в их ситуации невозможно отказаться.

— А ты мне можешь на один вопрос ответить, Кира?

Кирилл заерзал в своем кресле и насупился:

— Когда ты последний раз задавала мне вопрос таким тоном, мы потом месяц не разговаривали!

— И все-таки. Когда ты нашу группу на этот пароход направлял, ты возможный теракт разрабатывал, или все же Гугунава — чистая случайность? А на самом деле у тебя, Сёма, «открытый перелом»?

— Ты еще скажи, что я Жеребца подставил и дал приднестровцам его грохнуть, чтобы мужики с инфой не соскочили! А Глафира так вообще моя приемная дочь, которой я выдал ручку-стрелялку и для дела не пожалел! — Кирилл шумно вскочил с кресла и начал возмущаться, правда, шепотом. — Ты совсем с ума сошла, мама, или ты не знаешь, чем наш отдел занимается, и что не наш вопрос вообще все эти мутные приднестровские дела? Просто, хорошим людям поможем. Ну и кое-кому в головной конторе в Москве приятное сделаем. — полный праведного возмущения голос становился все тише и тише.

— Совпадение, значит, — покачала головой Маша и посмотрела на Кирилла с такой укоризной, что полковник, ни слова больше не говоря, схватил пиджак, сигареты и выбежал из каюты, дверью, правда, не хлопнув.

Россия! Нет лучше в мире страны. И хоть «наряду у нас нет» из века в век, а все равно, русскому человеку только в России дышится полной грудью.

Подполковник Муравьев, бывший подполковник Муравьев, стоял на смотровой площадке на носу теплохода, размеренно одолевавшего Волго-Балт, и громко декламировал Вознесенского:

— Браво, браво! — захлопала в ладоши Люся. — Спасибо, Анатолий Александрович! Не думала, что затрепанный мюзиклами монолог может вдруг прозвучать так свежо из ваших уст.

Толян повернулся лицом к публике, прижал к себе хрупкую, надломленную от усталости Дашу, запахнул вокруг нее полы своего широкого пиджака, спрятав и от людей, и от ветра. Впрочем, все были свои. И все были немного пьяны. В серых предутренних сумерках ровная стена лиственного леса вдоль обоих берегов неширокого ровного канала сливалась в бесконечную полосу. Казалось, теплоход попал в какую-то временную ловушку, в искривленное и закольцованное пространство и будет годами теперь плыть по бесконечной, тихо журчащей вдоль бортов зеленой воде; и не свернуть, и на берег не сойти — стена слева и справа — непроходимая.

До четырех часов друзья отрывались в диско-баре. Сначала отдыхали после вечерних приключений на водопаде и битвы при Петре Первом. Откинулись расслабленно на мягких, широких диванах, полукругом обнимавших овальные столики, уставленные разнокалиберными — каждому по душе — и разноцветными — по вкусу — фужерами и бокалами, чашечками и мороженицами. Хорошо, что дружные аспиранты по команде предусмотрительного доцента заранее заняли места, чтобы на всех хватило. И на приднестровцев с девчонками, и на Петрова с Люсей. Народу в диско-бар набилось полтеплохода. Сначала шоу-программа из гастролирующих звезд и звездочек вызвала бурные аплодисменты добродушной туристической публики, в три ряда окружившей танцплощадку, заменившую артистам сцену. Потом аниматоры — массовики-затейники по-нашему — завели народ на танцы и конкурсы. Бега в мешках, к счастью не было, но посмеялись и попрыгали изрядно. Трио русских народных инструментов с балалайками в руках — от обычной до гигантской, — выше девушки, которая на ней играла, и вовсе произвело фурор, исполнив несколько классических мелодий из американского кино. Польщенные музыканты: пожилой кавказец и гротескно-яркие молодые евреи — брат с сестрой, встряхнули балалайками и сыграли «на бис», сорвав бешеную овацию. Был и прекрасный русский народный ансамбль песни и пляски с такими красавицами в сарафанах, что просто заныла душа. Вел программу разбитной армянин из популярного телевизионного «Comedy Pub», но его сальные шуточки ниже пояса странным образом только оттеняли задушевность старых советских песен о любви в исполнении Марины, совмещавшей на теплоходе амплуа певицы с подработкой администратором.

За полночь пожилые люди разошлись по каютам, а молодежь и все, кто себя посчитал еще не старым, плясали в разноцветных лучах лазеров и пулеметных очередях стробоскопов почти до рассвета. И, конечно же, внезапно проснулся среди ночи клевавший носом над чашкой кофе с ирландским виски ди-джей и, наведя резкость на танцующих, замесил попсу и всякую там кислотную музыку в комок, сплющил, раздавил, смикшировал и вывел плавно и чисто «Отель Калифорния». Да еще объявил гнусавым голосом классического пионервожатого: «Белый танец! Девочки приглашают мальчиков!».

И поплыла через весь зал к напрягшемуся Анчарову выходившая было попудрить носик Глафира, лебедушкой поплыла, не боясь, что ускользнет от нее ее почерневший от жизни и кремнем ставший друг. Потому что кремень этот высек из нее искру и зажег в ней свет.

Несмело поднялась и встала перед Муравьевым во весь свой модельный рост Даша. Потупилась несмело, посмотрела с надеждой, как тогда, когда еще не стала королевой школы, и универа, когда еще гадким утенком была, — на первых вечерах в шестом-седьмом классе английской школы. Но прежде гривкой невесомых, блестящих как в рекламе шампуня, — шелковой лентой локонов белых взметнула, оглянувшись вокруг: не дай бог, посмеет кто-нибудь пригласить выбранного ей кавалера!

Кирпичик за кирпичиком, — и рухнула внутри Толяна ледяная стена.

— Эта не предаст, — подумал он и решительно поднялся с дивана.

А Петрова Люся просто за руку вытянула на середину танцпола. Прильнула, позволила вести себя медленно, обнимать, целовать в открытую шею — для всех незаметно, как им казалось.

Первый танец сближает порою на целую жизнь. Так было, так будет, надеюсь.

А потом все скакали под неистовую «Венеру» Shocking Blue: кружком, с воронежцами вместе, с подростками, которых не сразу разберешь, где парень, а где девица, с Маратом, косившим под поселкового Майкла Джексона и с его заводными блондинками — торговками с питерского рынка «Юнона», как оказалось.

Теперь, на средней палубе, поближе к воде, остались только свои. Птицы, редко поющие в августе, с первым солнцем запели.

Неожиданно, палубой выше, тихо-тихо заиграл синтезатор, и вместе с птицами запела для себя, не так, как в концерте, певичка из бара «Панорама». Это заведение закрылось уже в полночь — у бармена Димы был день рождения. Досиделись и они до утра, как видно.

Чуткий Петров первым услышал мелодию, оборвал слово и вскинул руку: слышите?! Все замерли, только бесконечное скольжение теплохода по зеленой воде среди зеленых лиственных стен продолжалось завораживающе, попав в такт негромкой музыке, как будто это она, музыка, а не могучая машина, двигала судно.

Анчаров и Толян переглянулись быстро после этих слов и неслышно вздохнули. Только Глаша услышала этот тихий вздох, потому что ручку маленькую отогревала на сердце у Сани, — услышала и испугалась на миг почему-то.

Голос певицы становился все тише и тише, не разобрать было последних слов песни. Не оборвалась она, нет, просто пропала в небесах, там, откуда пришла когда-то впервые на землю.

— Это снова она? — повернулся Анчаров к Люсе так осторожно, как будто спугнуть боялся последнюю ноту песни. Люся, млевшая как птенчик под крылом у обнявшего ее Петрова, кивнула в ответ:

— Она. Ирина Богушевская. «У нас в раю».

Завтра, то есть, уже сегодня, стоянка в Вытегре. На экскурсию можно не ходить: выспаться, как следует, на пристани купить ягод и рыбы, запастись молоком и хлебом. А потом остаток дня и еще следующий день — в пути. Игры, конкурсы, мастер-классы по вязанию и спортивным танцам, мление в купальниках на солнечной палубе, ленивое сидение в кресле с созерцанием проплывающих берегов, городов, сел, церквей и, конечно, лесов. Восходы, закаты, ледяной коктейль в баре, ночью — дискотека. И в любое время дня в отдельной каюте, за плотными ночными шторами, под музыку из радиорубки в динамике громкой связи, без стеснения и угрызений совести — любовь, любовь, любовь.

Об этом наперед уже знали все, у нас в раю, на теплоходе «Петербург», ранним утром 11 августа 2008 года. Шел четвертый день войны, не прекращающейся уже двадцать лет.

По каютам расходились парами — имели право.