"Рассказы" - читать интересную книгу автора (Лоза Илзе)

Артист по кличке Герцог

Стоял чудесный летний день. Я шла к пляжу по старинной улочке городка, где проводила свой отпуск. Мне хотелось полежать в дюнах и почитать. Но вдруг меня заставила остановиться странная процессия. В тележке, которую тянул ослик лежала очень маленькая лошадка, вся покрытая букетами цветов. За тележкой, по обе ее стороны, шли мальчик и девочка и несли венок из бумажных роз. Следом за ними — женщина, мужчина в темном костюме и еще много детей. В конце процессии одиноко брел человек в бумазейных брюках. Похоже, он был чужой и для людей, и для самого городка. Наверное поэтому дети иногда на него оглядывались.

Вместо того чтобы идти на пляж, я пристроилась к странной процессии и пошла рядом с человеком в бумазейных брюках, который не обратил на меня никакого внимания. Он шел и глядел прямо перед собой, точно шофер за рулем автомобиля. Я хотела было спросить у него, что за мертвую лошадку везут в тележке, но, видя его задумчивость, не осмелилась.

Теперь дети оборачивались на меня: кто такая? Я хотела им улыбнуться — пусть не считают меня противной втирушей, но можно ли смеяться на похоронах? Про себя я подумала что, верно, мы идем на кладбище. Но где вы видали кладбище для лошадей? Разве что в Америке, где есть, говорят, престранные вещи, вроде больницы для кошек или яслей для собак. Хотя, если вдуматься, что уж такого удивительного в кладбище для лошадей? Разве лошади — верные друзья и помощники человека — не заслужили того, чтобы их хоронили по всем правилам? Конечно, заслужили, и нечему тут удивляться. Правда, пройдет немало лет, прежде чем мы заведем у себя такую роскошь: слишком много у нас, португальцев, забот куда более серьезных.

Пока я так размышляла, — ведь когда идешь молча, всегда о чем-нибудь размышляешь, — мы дошли до сосновой рощи. Верхушки темных и стройных стволов уходили высоко в голубое небо. Вокруг ярко зеленели папоротники, кое-где виднелись красноватые пятна цветущего вереска. Процессия остановилась возле глубокой ямы под сосною.

— Эта могила для Герцога, — вдруг произнес человек в бумазейных брюках.

Я удивилась, потому что не ожидала, что он заговорит со мною.

— Герцог — это мертвый пони на тележке, — пояснил человек.

— Он ваш? — спросила я.

— Нет, давно не мой.

— Вы отдали его этим детям?

— Продал.

При этом в глазах у него мелькнула такая мука, словно он вспомнил об очень дурном поступке, в котором теперь глубоко раскаивался. Я хотела было расспросить его, но он уже отошел к тележке, с которой мужчина вместе с мальчиком снимали мертвую лошадку.

— Можно, я помогу? — робко спросил он.

— Спасибо, не беспокойтесь, — суховато ответил ему мужчина.

Человек не настаивал, а когда пони уже лежал на земле, погладил его по шерстке и поцеловал в голову.

Цветы рассыпались по земле, и дети собрали их в холмик. Потом мальчик произнес прощальную речь, и пони опустили на дно ямы. Он лежал так мирно, как будто спал.

— Прощай, Герцог! Мне будет тебя очень недоставать, — прошептал человек в бумазейных брюках.

Дети помогли засыпать могилу землей, украсили ее цветами и поставили на ней венок из роз, к которому прикрепили табличку: «Здесь покоится Герцог, замечательный товарищ и великий артист».

Вечерело, и небо окрасилось в розовые и красные тона.

— Уже поздно, — сказала женщина, — пора домой.

Все ушли, а человек в бумазейных брюках остался стоять возле могилы. Я тоже решила остаться.

— Вы знали Герцога? — удивленно спросил он.

— Нет, не знала, — ответила я. — Я здесь отдыхаю и не знаю никого.

— Герцог был настоящим шетландским пони.

Увидав в моих глазах вопрос — я не знала, что такое настоящий шетландский пони, — он сказал:

— Вы, верно, знаете, что Шетландия — это остров к северу от Шотландии. Там живут самые маленькие и самые выносливые пони на свете. Они не боятся ни дождя, ни холода и потому круглый год пасутся в лугах. Герцог тоже был очень маленький. Он едва доставал мне до пояса.

— Вы ездили за ним на Шетландские острова?

— Что вы, я бедный человек, у меня никогда не было столько денег. Пони я купил у богатого помещика, а тот привез его с этих самых островов. Он не знал, что с ним делать. У него были большие лошади — рабочие и верховые, и Герцог был среди них точно карлик среди великанов. Помещик купил его из чистой прихоти: ему приглянулась его красивая каштановая шерстка, ладная головка и густая грива. Подержал-подержал помещик Герцога в стойле, а потом решил продать и дал объявление в газете.

— А для чего вам была нужна такая маленькая лошадка?

— Я цирковой артист. Герцог стал «гвоздем» нашей программы.

Стемнело, и, поскольку до города было далеко, я попросила меня проводить, а по дороге рассказать о Герцоге. Человек согласился и назвал себя. Его звали Мариу Титу, и у него, как у всех людей его профессии, не было постоянного адреса. Когда мы отправились в обратный путь, яркие краски цветов уже погасли. На прощание он послал пони воздушный поцелуй и снова сказал: «Мне будет очень тебя недоставать, Герцог».

Мы шли по луговой тропинке, и я слушала рассказ Мариу Титу.

— Помещик послал за Герцогом, и его привели. Я сразу полюбил этого малыша. Уж очень мне приглянулись его ровный шаг, ласковые глаза и бархатная шерстка. Помещик заставил его пройтись туда-сюда, чтобы я увидал его во всей красе. Потом дал осмотреть его зубы: на, мол, гляди, какой это молодой пони. Возраст у лошадей можно определить по резцам. У них есть одна особенность: эмаль на кончиках зубов стирается и образуется ямка, ну совсем как на кончиках пальцев у перчаток, когда их стянешь. Зуб изнашивается, и ямка меняется. Не осталось эмали — значит, лошадь совсем старая. Когда мне пришлось продать Герцога, у него уже не было эмали в ямке. Но лучше я начну с самого начала.

Цирковая труппа, которая кочует с места на место, выступая на ярмарках и праздниках, зарабатывает мало. Жизнь у нас тяжелая. Какие в ней радости? Публика наш труд не ценит. Она глядит представление, а раскошелиться или хотя бы похлопать не торопится. Иной раз хоть в лепешку расшибись — а ничем ее не проймешь. Знаете, как это обидно! Вот почему я не мог заплатить ту сумму, которую помещик назначил за Герцога. Ох, и рассердился он: ногами топал, кричал, что нечего мне было приходить и попусту отнимать у него время. Все знают, что настоящий пони из Шетландии стоит недешево. Или я вообразил, что он держит лошадей для разных зевак?

До чего же я расстроился, что не смогу увести с собой такую замечательную лошадку. Вернувшись, я обо всем рассказал своим домашним. Моя жена, женщина суровая, но мудрая, сказала, что я всегда был с приветом и что пони не про нас. Но она ошиблась. Жизнь полна неожиданностей, и ты не будь олухом — считай ее задачкой из учебника.

Мы задержались на несколько дней. Была большая ярмарка, на нее съехался народ со всей округи. В последний вечер, когда мы уже укладывали пожитки к отъезду, является слуга помещика и спрашивает, нужен ли мне еще пони. Я отвечаю: «Конечно нужен, только заплатить названную сумму я по-прежнему не могу». — «Мой хозяин умер, — отвечает слуга. — Хозяйка хочет продать усадьбу и все, что в ней есть. Вы можете забрать пони за сколько хотите». Вот так: для одних беда, а для других — удача. В тот же вечер Герцог вошел в нашу труппу и в нашу семью.

Но сначала я расскажу, какой была наша труппа в те времена. Мы с женой показывали китайские игры. Был у нас испанец Пепе, который играл на аккордеоне, и его невеста Марина. Она танцевала на пуантах. Мои дети Антониу и Антония, тогда еще маленькие, работали со мной в акробатическом номере. Была у нас собака Кармен, чистокровный терьер; мы наряжали ее испанкой, и она играла на гитаре. Дела наши пошли хуже с отъездом Пепе и Марины в Испанию: я не смог их никем заменить. Кармен умерла от простуды, вместо нее мы взяли белую болонку: она садилась на стул и с ученым видом листала старинную книгу. Антониу и Антония стали со временем отличными акробатами. Честное слово, мой сын чудо какой гибкий.

А теперь я снова вернусь к тому вечеру, когда мы с Герцогом заявились домой. Ну и обрадовались же мои домашние! Даже жена нашла пони симпатичным и добавила: «Ну и везет же тебе, Мариу Титу». Дети ласкали пони и совали ему кусочки сахара. Они натаскали соломы и устроили ему подстилку в углу нашего вагончика на колесах. Томаш, старая кляча, которая возила в то время наш фургон, била хвостом и ржала: она завидовала маленькому пони, которого так балуют.

Но я купил пони не для забавы. Мне хотелось сделать из него артиста, и я стал его дрессировать. Ну и намучились мы с ним поначалу! Многие считают лошадей самыми умными среди животных. Может, потому, что у них красивая, благородная осанка и хорошая память. Ведь у лошадей такое тонкое чутье, что стоит им однажды где-нибудь пройти, и они этого места вовек не забудут. Но сколько же нужно терпения, чтобы научить чему-то лошадь! А сколько сахару! Терпения у меня тогда хватало, но годы берут свое, а если у тебя к тому же и денег нет, то что это за жизнь!

Пока я учил Герцога, у меня в руках всегда был кнут, но пользовался я им редко. Битьем от животных мало чего добьешься. Они делаются пугливые и упрямые. Тут они, как дети. Честно говоря, иной раз у меня руки так и чесались отлупить Герцога. Бьешься, бьешься с ним часами, а толку никакого. Я тогда придумывал для него разные трюки: учил решать примеры на сложение, вычитание и умножение, подниматься на задние ноги по команде: «Герцог, поприветствуй уважаемую публику», танцевать под аккордеон. Был у него и «коронный номер» — он подымал с земли зубами кружку с пивом и залпом ее выпивал.

Быстрее всего Герцог научился по моему сигналу поднимать передние ноги: я щелкал кнутом о землю и подносил его горизонтально к груди пони. Потом он освоил решение примеров. Я задавал вопрос, а Герцог отбивал ответ копытом. Ясное дело, лошади не умеют считать, это только особый трюк, но публика верит.

Я купил книжку про животных и прочел там, что зрение у лошади намного острее, чем у человека. И вот что пришло мне в голову: как только Герцог отобьет нужное число раз, я чуть-чуть наклоняю голову. Совсем чуть-чуть, чтобы публика не заметила. Но раз у лошадей хорошее зрение — все будет, как надо.

И я не ошибся. Герцог заметил мое движение, и постепенно до него дошло, что это сигнал «больше не стучать». Я дал ему кусочек сахара и сказал: «Молодец, Герцог!» Он понял, что все сделал правильно, заржал от радости и потерся головой о мою голову. Потом я долго и упорно учил его танцевать под аккордеон и трюку с кружкой пива.

С самого первого своего выступления Герцог всех нас затмил. Публика отбила себе ладоши, а такое случается не часто. И до чего же это приятно нам, артистам! Все кричали: «Браво! Бис!» — как это водится в настоящем, большом цирке.

С того дня зрители с нетерпением ждали выхода Герцога. Им не было дела до Марины, танцевавшей на кончиках пальцев, а ведь она была хорошенькая. Даже собачка Кармен, такая забавная в своем испанском наряде, совсем их не интересовала. Публика требовала Герцога: «Пони! Пони! Пони!» А когда он появлялся, маленький, слабый, на прямых тонких ножках, такой весь складненький, его встречали криком: «Привет, Герцог!» Они готовы были без конца смотреть номер с задачками, а когда доходило до пива, то публика просто ревела от восторга. Зрители отбивали себе ладони и кивали друг другу: «Вот это да!»

Успех был огромный! Теперь, когда Герцога с нами нет, мы часто вспоминаем времена: «Ах, Герцог! И всего-то от горшка два вершка, а какой артист!» Нам уже не видать такого успеха. Нынче публике скучно на наших представлениях. Мы это видим, а все равно должны быть веселыми и бодрыми. Если моя жена выходит к зрителям с кислой миной, я толкаю ее локтем: улыбнись! Ах, бродячим артистам вовсе не так легко живется, как это кажется!

Пока Герцог был с нами, у нас всегда был кусок хлеба. Люди охотно бросали деньги в тарелку, с которой их обходили мои дети. Мы даже прославились. Нас прозвали «циркачи с волшебной лошадкой». В один прекрасный день явились два хорошо одетых господина и попросили продать нашего пони за большие деньги. У них был эстрадный театр в Лиссабоне, и они хотели включить в свою программу номер Герцога. Я их убедил, что Герцог не может выступать без меня, и предложил взять всю нашу труппу. Мы были неплохие артисты. Антониу мог сделать без передышки двадцать прыжков сальто. Пепе и Марина хорошо работали в паре, а собачка плясала, как настоящая испанка. Но тем людям все это было ни к чему. Они соглашались взять только меня, поскольку я дрессировщик Герцога и он ко мне привык. Сулили мне кругленькую сумму, да я не мог бросить товарищей. И отдать одного Герцога тоже не мог: он был не только нашей «звездой» и гордостью, он стал нам настоящим другом.

Мои дети очень любили Герцога. Часто меняли ему соломенную подстилку, мыли его и чистили, водили к кузнецу подковать. Они никогда не забывали дать ему после выступления добрую меру овса или сена и подлить свежей воды. А как же иначе, ведь он был, можно сказать, нашим главным кормильцем.

Но время шло, и Герцог стал слабеть. Он начал быстро уставать, ноги у него искривились и на них наросли шишки. Мы отвели его к ветеринару, тот прописал лекарства, а на прощание сказал: «При вашей беспокойной жизни пони долго не протянет. Ему нужно больше отдыхать, и тогда он проживет еще несколько годков. Не заставляйте его выступать: он может умереть в любой момент». Мы не придали значения этим словам, решив, что врач преувеличивает. «Надо ведь и докторам зарабатывать себе на хлеб, вот и пугают людей понапрасну», — сказал Пепе, и все с ним согласились.

Вскоре мы убедились, как мало мы в этом понимали: однажды, танцуя под аккомпанемент Пепе, Герцог рухнул на землю. Зрители поглазели-поглазели на упавшего пони и разошлись, не подав нам ни гроша. Им не было жалко ни Герцога, ни нас. Какое им дело до нашей беды, они пришли развлечься!

Нам повезло: Герцог не умер, а только упал от слабости. В тот вечер мы собрались на совет. Пепе считал, что пони лучше всего прирезать, а мясо продать бедноте, у которой нет денег на говядину. Дети подняли крик, и, не вмешайся я вовремя, Пепе плохо бы пришлось. А он-то предложил такое не со зла. Просто есть люди, которые стараются казаться грубыми, чтобы спрятать добрые чувства. Вернее всего сказала моя жена: «Раз ветеринар считает, что Герцогу надо отдыхать, мы должны продать его тому, кто будет с ним хорошо обращаться и не заставит работать». Все с нею согласились. Так было решено продать нашего Герцога.

Несколько дней мы, как могли, его выхаживали, чтобы он немного оправился. Дети не отходили от него ни на шаг, словно родители от ребенка, с которым вот-вот расстанутся. Они то и дело гладили своего пони, приговаривая: «Не забывай нас, Герцог, ладно?»

Потом я отвел беднягу на базар. Много часов простояли мы с ним на солнцепеке. Никто не хотел его покупать. Иной раз подходил какой-нибудь крестьянин, смотрел, качал головой и нес всякую чепуху, вроде: «А на что нужен такой карлик?» или: «Гляди-ка, да ему в самый раз собачья будка! Ну-ка, полай!» Тогда я похлопывал Герцога по загривку и говорил: «Не обращай внимания, дружок. Откуда им знать, на что ты годен».

К вечеру, когда я потерял всякую надежду, к нам подошел мужчина с мальчиком и девочкой. Дети с восторгом глядели на Герцога. Они спросили, можно ли его погладить. Я ответил: «Гладьте на здоровье». Отец тянул детей прочь, но куда там! Я спросил: «Хотите взять пони?» — «Еще бы!» — воскликнули они разом. «Так за чем дело стало? — отвечал я. — Покупайте!» Они так и повисли на отце: «Папа, купи пони, купи!» Мужчина спросил, сколько я хочу. Я знал, что пони уже старый, да и не хотел упустить случая: где мне было дожидаться другого покупателя. Поэтому я запросил совсем мало. Гляжу, он колеблется и говорю: «Его зовут Герцог. Он большой артист и многое умеет». Дети как закричат: «Покажите, покажите!» Я показал им трюк с задачками. Дети так и ахнули. Они были еще маленькие и не умели считать. Поэтому они не знали, угадал Герцог или нет. «Он правильно ответил, папа?» — «Правильно», — подтвердил отец. Он тоже был удивлен.

Я попросил их немного подождать и помчался в пивную за пивом. Герцог был усталый, весь день простоял на солнцепеке, а старался изо всех сил. Когда он мордой поднял кружку с земли и залпом выпил все пиво, что тут сделалось с детьми! Они в восторге прыгали вокруг пони, хлопали в ладоши и кричали: «Еще раз! Еще раз!» Я не мог показать им другие трюки, потому что с нами не было Пепе и его аккордеона. И потом, Герцог уже не мог ни танцевать, ни становиться на задние ноги. Ему это стало не по силам. Да ничего и не нужно было показывать. Отец сдался и купил пони за ту цену, которую я назначил.

Так Герцог попал к тем людям, что сегодня его похоронили. А мы, не зная отдыха, продолжали переезжать с места на место. Так прошло четыре года. Вчера мы приехали в этот городок, потому что завтра здесь начинается ярмарка. Я пошел купить что-нибудь из еды и повстречал эти вот похороны. Из любопытства я заглянул в тележку и сразу узнал нашего Герцога, хотя он был весь усыпан цветами. Я не мог не проводить его в последний путь.

Вот и все, что я знаю о Герцоге. Что было, после того как я его продал, мне не известно. Новые хозяева ни разу не прислали мне весточки. И сегодня были со мной не очень приветливы. Не разрешили мне снять моего старого друга с тележки. Для них я жалкий циркач, который продал своего замечательного пони из-за денег.

Мы дошли до города. На площади сооружали карусели и киоски для ярмарки. Прощаясь со мною, Мариу Титу виновато спросил:

— Я вам не надоел?

Я ответила, что напротив, история Герцога-артиста меня очень тронула. И мне жаль, что я не узнаю ее конца.

Он ушел. Я смотрела ему вслед, пока он не исчез в темноте.

На следующий день что-то заставило меня снова прийти в сосновую рощу, на могилу Герцога-артиста. Его история не шла у меня из головы. Крохотная лошадка была не только «звездой» цирковой труппы, она вошла в жизнь разных людей. Сначала была забавой для взбалмошного помещика, потом стала главным кормильцем бродячих циркачей. А как прошли ее последние годы?

Возле могилы я увидела вчерашнего мальчика. Он взглянул на меня с удивлением. В его глазах читался вопрос: «Зачем вы сюда пришли?» Я заговорила первой:

— Ты, наверное, удивлен? Я была вчера на похоронах.

— Я вас видел, — отвечал он. — Но простите, я вас не знаю.

— Разумеется. Я впервые провожу здесь отпуск.

— Вы знали нашего Герцога?

— К сожалению, нет.

— Тогда почему вы пришли на его похороны?

— Из любопытства. Я никогда не видела, как хоронят лошадей.

— А сегодня?

— Я столько узнала о Герцоге, что теперь мне кажется, будто он мой старый знакомый.

— От кого узнали?

— От Мариу Титу.

— А кто это?

— Прежний хозяин Герцога.

— А-а, циркач!

— Да, он, — кивнула я.

— Он хотел зарабатывать на Герцоге деньги. А когда бедняжка состарился, он его тут же продал.

— Это не совсем так. Не суди о людях сгоряча. Циркач был Герцогу хорошим другом. Все должны как-то зарабатывать на жизнь. А цирковым артистам хлеб нелегко достается.

Мальчик не ответил. Похоже, он не очень-то мне поверил.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Камилу.

— Ты очень любил Герцога, Камилу?

— Он был мой лучший друг.

— Он сразу тебе понравился, как только ты увидал его с Мариу Титу на базаре?

— Да, с первого взгляда. Я никогда не видел такой маленькой и такой красивой лошади. А когда циркач заставил Герцога показать, на что он способен, мы с сестрой уговорили папу его купить.

— Расскажи, что было потом? Как Герцог к вам привыкал?

— Когда мы с Мануэлой увидали Герцога на базаре, — начал свой рассказ Камилу, — мы так и ахнули. Папа нас торопил и все повторял: «Идемте, дети, идемте!» А мы никак не могли оторваться от Герцога. Циркач это заметил и спросил: «Хотите взять пони себе?» Мы ответили, что хотим. Тогда он сказал, что нет ничего проще, нужно только его купить. Папа думал, что пони стоит очень дорого. Он удивился и даже чуточку не поверил, когда циркач назвал ему цену.

— Почему не поверил? — прервала я Камилу.

— Папа сказал, что раз мало просят, значит, товар не стоящий. И правда, циркач запросил так мало, потому что Герцог был очень старый. Он прожил у нас всего четыре года.

— Но будь Герцог моложе, он стоил бы в несколько раз дороже, ведь так?

— Конечно, — согласился Камилу. — Тут не было обмана.

— Я тоже так думаю, — сказала я. — А что было дальше?

— Когда циркач заметил, что папа сомневается, он заставил Герцога показать все свои трюки, чтобы мы знали, какой он замечательный артист и на что способен. Он дал Герцогу задачку по арифметике, и тот с ходу ее решил. И знаете как? Процокал ответ копытом. Еще циркач сбегал за кружкой пива и поставил ее на землю. Герцог наклонился и взял кружку зубами. Потом запрокинул голову и залпом выпил все пиво. Нам с сестрой так понравилось, что мы даже захлопали в ладоши. Папе тоже понравилось, и он сказал: «Убедили, покупаю». А как обрадовался циркач. Он был счастлив отделаться от Герцога.

Я снова прервала его:

— А может, он был счастлив оттого, что нашел людей, которые позаботятся о его Герцоге? Цирковая труппа постоянно скитается, и артисты не могут таскать за собой ослабевшую лошадь. Мне кажется, Мариу Титу правильно поступил, продав Герцога. Он оказал ему добрую услугу.

Камилу посмотрел на меня в замешательстве, словно хотел спросить: «Почему вы все время защищаете этого человека?»

— Вы, наверное, дружите с этим циркачом? — спросил он наконец.

— Я только вчера познакомилась с Мариу Титу. Он мне понравился. Что ж, он и в самом деле продал Герцога, но все не так просто, как ты думаешь. Знаешь, как переживали его дети!

— У него есть дети? — удивился Камилу.

— Да, сын и дочь. Они тоже артисты. Не один год ходили они с Герцогом по ярмаркам, давая представления. Заботились о нем, радовались каждому его успеху. А когда он заболел, пошли с ним к ветеринару.

— Мы тоже несколько раз водили его к ветеринару.

— А как же иначе? Вы тоже были Герцогу верными друзьями. Но что было дальше? Ты остановился на том, как твой папа сказал: «Убедили, покупаю».

— Так вот. Циркач еще сказал, что Герцог — настоящий пони из Шетландии и «гвоздь» его цирковой программы. «Тогда почему же вы его продаете?» — спросил папа. «Он уже немолод…» Вот видите, он не назвал его «старым». Разве это не уловка?

— Пожалуй, — согласилась я. — Но иначе как бы он продал своего пони?

— А потом мы дали Герцогу арифметическую задачку, но он на нас ноль внимания. «Не беспокойтесь, он должен привыкнуть к новым хозяевам», — объяснил циркач. И показал нам, по какому знаку Герцог перестает цокать копытом. Представляете, Герцог вовсе и не умел считать! Это такой трюк, совсем-совсем простой: надо чуть-чуть качнуть головой, когда пони отстучит нужное число. Папа расплатился, и мы повели Герцога домой. А это было не так-то просто: он натягивал вожжи, упирался копытами в землю и все оглядывался на циркача. Тот кричал: «Иди же, Герцог! Будь умницей!»

Камилу замолчал и посмотрел на меня, словно говоря: «Вот видите! Он хотел побыстрее отделаться от Герцога!»

Я возразила:

— Иногда люди вынуждены поступать совсем не так, как им хочется. Если бы Мариу Титу закричал: «Герцог, сюда! Вернись! Не ходи с этими людьми!» — Герцог еще больше бы заупрямился, ведь правда?

Камилу на секунду задумался, а потом сказал:

— Пожалуй. — И продолжал: — Когда мама увидала нас с пони, она закричала: «Только лошади нам недоставало!» Мама ни за что не соглашалась оставить Герцога. Говорила, что с ним одна морока. «Ведь у нас нет для него места», — повторяла она. Папа ее успокаивал. Он предложил поселить Герцога в сарае из-под угля. У нас уже давно готовили на электрической плите, и уголь был больше не нужен. Мы чисто вымыли сарай, постелили на полу одеяло и пообещали Герцогу, что назавтра у него будет настоящая подстилка. Он вроде бы нас понял, потому что сразу растянулся на одеяле. А может, он так устал, что ему было все равно. Глаза у него были печальные-печальные. Мы гладили его, приговаривая: «Мы будем с тобой дружить, Герцог». Поверьте, свое слово мы сдержали.

Камилу взглянул на могилу и поправил венок:

— Эти противные бумажные розы совсем не пахнут: они неживые. А все моя сестра. Она где-то увидела, как девушки танцевали под музыку с такими венками. А может, они ничего, как вы считаете? Это она придумала поставить венок на могиле у Герцога. Девчонки такие выдумщицы!

— Она и в самом деле хорошо придумала, — подтвердила я. — Венок будет украшать могилу по крайней мере до следующего ливня.

— Завтра я принесу живые цветы, — сказал Камилу. — У нас в саду есть георгины и бамбук.

— Можно еще набрать вереска, здесь в роще его много.

— Ну, так вот. Мы натаскали Герцогу соломы, устроили хорошую подстилку и время от времени ее меняли. Еще мы купили ему овса и сена. Папа прорубил окошко в двери сарая и сверху написал большими белыми буквами «Дом Герцога». Но все равно, первые недели глаза у Герцога были такие же печальные, как в тот день, когда мы его привели, и ржал он так, словно жаловался. Но мало-помалу он начал нас слушаться и отвечать на кивок головою. После нескольких репетиций мы позвали ребят и показали им нашего артиста. Все долго хлопали, а номер с кружкой пришлось повторить три раза. Теперь-то ясно, что Герцогу это было вредно: нельзя давать столько пива маленькому и уже старому пони. Он заболел. Мы пошли с ним к ветеринару, который сразу осмотрел у него зубы. По зубам он определил возраст Герцога и сказал: «Он уже старенький, бедняга».

Папа купил тележку, и мы стали запрягать в нее Герцога. Наш дом стоит на улице, которая выходит в тупик, поэтому у нас очень тихо: нечего бояться, что мы угодим под трамвай, автобус или пожарную машину. Конечно, в тележку мы никогда не садились: у Герцога не хватило бы сил ее свезти. Мы как будто в ней сидели, а на самом деле бежали рядом.

Герцог совсем к нам привык. Даже мама его полюбила. Вот только когда наступали каникулы, нужно было решать, куда девать Герцога. Мама ворчала: «Выдумали тоже! Нет бы купить собаку или кошку». Тут нас всегда выручал наш сосед — хозяин транспортной конторы, который живет напротив. Он часто выходил посмотреть, как Герцог везет тележку. Этот сосед давал нам грузовик, чтобы перевезти пони в горную деревушку, где мы обычно проводим лето. В углу грузовика оставляли просторное место для Герцога. Но ему эта поездка все равно не нравилась. В деревне он жил в дровяном сарае, где в дождь текла крыша и дверь билась на ветру. Считается, что шетландские пони легко переносят холод и дождь. На самом деле в старости им больше по душе хорошая погода, как и всем лошадям.

А вообще-то мама редко ворчала на Герцога. Каждый год мы праздновали день его появления у нас, и она даже пекла торт и вешала на шею Герцогу венок. Торт был для нас, а для Герцога — тарелка с кусочками сахара.

Так мы и жили. Но у Герцога стали появляться на ногах шишки. Сначала они вылечивались, а потом уже не исчезали. С той поры он не покидал свой домик и не высовывал, как прежде, голову в окошко. Он глядел на нас с таким отчаянием, что однажды моя сестра не выдержала и расплакалась.

Настал день, когда ветеринар предупредил нас, что наш пони скоро умрет. Я пошел к Герцогу, погладил его и сказал: «Знаешь, Герцог, ты мой самый лучший друг. Я тебя никогда не забуду. Мы отвезем тебя на кладбище на той самой тележке, которую ты так хорошо тянул». В ответ он тихонько, совсем-совсем слабо, заржал. Я думаю, он хотел сказать: «Ты тоже мой самый лучший друг, Камилу. Спасибо тебе за все». Вскоре он умер.

Камилу замолчал. Я тоже помолчала, а потом сказала:

— Как хорошо, что Герцог провел последние годы у вас. Если бы Мариу Титу оставил его у себя и возил с ярмарки на ярмарку, бедный пони не протянул бы и полугода.

Камилу взглянул на меня очень серьезно:

— Я об этом не думал. Как вы считаете, Мариу Титу мог на нас вчера обидеться?

— Вы были не очень-то приветливы, — ответила я ему.

— Он вам пожаловался?

— Да нет, он больше думал о Герцоге, чем о вас. По дороге в город он рассказал мне его историю.

— Мне бы тоже хотелось ее услышать.

— Тогда проводи меня, а я тебе расскажу, что знаю.

Мы пошли с Камилу, как накануне шли вместе с Мариу Титу — циркачом. Но на этот раз историю Герцога рассказывала я, начав с того дня, когда богатый помещик дал в газете объявление о продаже шетландского пони.

Когда мы добрались до города, я как раз рассказывала о том, как Мариу Титу решил продать своего пони на базаре. Камилу помолчал, а на прощание сказал:

— Я найду Мариу Титу на ярмарке и расскажу ему, как Герцог жил у нас и как он умер.

— Передай ему от меня привет, — сказала я с улыбкой Камилу. Мне хотелось верить, что мы с ним навсегда останемся друзьями.