Ярослав Александрович Вольпов
Через стекло

Джейн восхищённо вздохнула. За её спиной Деннис презрительно хмыкнул.

Она вздрогнула, но не обернулась, а шагнула вперёд и наконец-то переступила порог квартиры, в которой им предстояло жить в течение ближайшего времени. Конечно, окончательное решение ещё не было принято, но Джейн знала, что другую квартиру она искать уже не будет. Знала с того момента, как перед ней открылась старая поцарапанная дверь.

Как будто всё решили за неё. В очередной раз.

Деннис ленивой походкой пересёк маленькую комнату, зачем-то ковырнул пальцем стену, затем заглянул на кухню, скривился и повернулся к матери:

— Дыра. Уж лучше та, что на Калвер. Пошли?

Его слова практически не достигли сознания Джейн. Внутренний голос подсказывал ей, что Деннис, несмотря на внешнюю нагловатую расслабленность, уже всё заметил, оценил, взвесил все 'за' и 'против' и сделал выводы. В свои годы он ориентировался в жизни гораздо лучше, чем она, взрослая женщина. Это было не так заметно, пока был жив Хэл, всегда решавший все семейные вопросы самостоятельно; но после его смерти Деннис взял роль отца на себя. Само решение о переезде на другую квартиру, собственно говоря, было принято Деннисом; Джейн, всё ещё оглушённая горем, лишь молча согласилась. Она понимала, что не сможет долго находиться в доме, где каждый уголок, каждая мелочь напоминали ей о погибшем муже. Деннис руководствовался куда более прозаичными мотивами. Для него смерть отца означала прежде всего необходимость перейти к более скромной жизни — а это означало поиск новой квартиры с арендной платой пониже.

Изучив объявления, Деннис нашёл несколько приемлемых вариантов. Они уже успели обойти все дома; эта квартира осталась напоследок. Деннис вообще не хотел сюда идти: за такую цену, сказал он, предлагают только барахло. И теперь, посмотрев на облезлые стены, потрескавшийся потолок и убогую мебель, Джейн могла признать, что он был прав.

Но это отражение было не единственным, которое она видела.

В глубине комнаты стояло высокое зеркало в тяжёлой резной раме. Блестящее тёмное дерево представляло собой странный контраст с ободранными стульями и колченогим столом, испуганно столпившимися в углу. Меньше всего она могла надеяться встретить подобную красоту в доме на задворках захудалого квартала; более того, эту раму с трудом можно было представить даже в особняке какого-нибудь богача. Разве что… в музее? Но как она оказались здесь? Наследство? Кража? Различные ответы всплывали в голове Джейн, но ни один не походил на правду.

Она снова перевела взгляд на тускло блестящую поверхность зеркала.

И на мгновение ей показалось, что пыльный пол уходит из-под ног.

В овале рамы стояла маленькая девочка лет девяти. Её глаза были широко распахнуты в том детском испуге, который прячется в пустых тёмных коридорах и сырых подвалах. Бледность нежной детской кожи на фоне мешковатого чёрного платьица казалась почти болезненной. Девочка не шевелилась — чёрно-белая фотография времён войны, ребёнок, слишком маленький, чтобы понять, что его родителей уводят в концлагерь, но достаточно большой, чтобы бояться… За её спиной виднелась распахнутая дверь — ровный и мёртвый фон. Неизвестность. Враждебность. Тёмное Ничто, ненасытной пастью заглатывающее любую жизнь. Оно уже успело отнять у девочки всё, даже краски её лица… а теперь ждало лишь того, когда она потеряет равновесие.

— Пошли, ма! — резко сказал Деннис.

Джейн пошатнулась. Сделала полшага назад.

И тогда дверь в зеркале начала закрываться. Медленно сужалась тёмная щель… и медленно падала назад девочка. Она не разомкнула побелевших губ, а немой испуг в её глазах так и не успел перерасти в крик. На мгновение показалось, что дверь не успеет захлопнуться, что маленькое тельце исчезнет в чёрной пасти…

Раздался лёгкий щелчок, и Джейн упёрлась спиной в прохладное гладкое дерево.

— Нравится моё зёркало, красавица? — раздался над ухом женский голос: низкий, мелодичный, но… неприятный. И причиной тому была не только явно звучавшая в нём насмешка.

Джейн не повернула головы. Она смотрела, как из глаз девочки, вжавшейся в закрытую дверь, постепенно уходит затравленное выражение. На бледной коже проступило некое подобие румянца, а серые волосы приобрели золотистый оттенок, словно на них упал солнечный луч. Фотография из чёрно-белой стремительно становилась цветной… и вместе с тем менялись черты девочки. Той уже было не девять, а пятнадцать… двадцать… тридцать… сорок.

Джейн смотрела на собственное отражение.

Только тогда она обернулась — и встретилась глазами с хозяйкой квартиры.

Собственно, глаза она увидела не сразу: лицо женщины было похоже на кусок недоваренного мяса. Жуткие красные пятна лежали на нём, словно клейма. Когда прошло первое потрясение, Джейн увидела, что черты лица сами по себе правильные и даже красивые, но… что-то было отталкивающее в этом лице. И дело было даже не в пятнах.

Ожог? Болезнь? Родимые пятна?

— Я… — неуверенно начала Джейн.

— Знаю, знаю, — хихикнула хозяйка. Джейн почудилось: 'Всё знаю, что было, что будет, чем сердце успокоится… Позолоти ручку, красавица!' Она сделала над собой усилие, чтобы собраться и расслышать то, что ей говорит хозяйка. Расслышать она успела только сумму — и та оказалась ещё ниже, чем в объявлении.

— Это… в месяц? — на всякий случай уточнила она.

— В месяц! — хозяйка расхохоталась, обнажив зубы — белые, ровные, сделавшие бы честь любому рекламному образу; они странно смотрелись в сочетании с тёмным лицом, обезображенным красными отметинами. — Нет, милая, это вообще. За всю квартиру, со всеми её потрохами. Продаю я её, родимую, продаю… Берите, пока я добрая.

— Берём, — твёрдо сказала Джейн. Решительность, прозвучавшая в коротком слове, даже удивила её — и не только её.

— Секундочку! — сквозь зубы бросил Деннис. — Бабуля, а в чём подвох? За такие деньги и собачью будку не купишь; даже этот курятник побольше стоит. Этот дом что, сносить собираются? Или… или это вообще не твоя квартира?

— Деннис! — укоризненно сказала Джейн. Хозяйка же вновь рассмеялась:

— Смышлён ты, милок, слов нет. Только зря боишься, квартира это моя. А почему я её продаю, уже не твоя забота.

— Нет-нет, так дело не пойдёт, — Деннис вразвалочку подошёл к хозяйке. — Давай-ка расскажи всё начистоту, а не то мы разворачиваемся — и до свиданья. А заодно можешь рассказать, что за пятна у тебя на лице…

— Деннис! — крикнула Джейн и заметила, как тот вздрогнул; он не привык слышать в голосе матери такую злость. — Ты можешь разворачиваться сейчас. Иди домой и собирай вещи. Я пока закончу здесь.

Деннис медленно повернулся к ней — и настала её очередь вздрогнуть под его взглядом. Сыновья не смотрят так на матерей.

Но не одно это напугало Джейн. В зеркале, стоящем в глубине комнаты… отражался вовсе не Деннис.

Там стоял Хэл, её покойный муж.

— Ты не справишься без меня, — сказал Деннис (Хэл?) — Без меня ты ничего не сможешь сделать…

В тишине раздалось новое хихиканье хозяйки — но было непонятно, над кем она смеётся.

— Иди-иди, красавчик, не бойся. А мы с твоей мамой тут потолкуем.

Несколько секунд, томительно долгих для Джейн, Деннис колебался, но затем шагнул к двери.

— Красавчик, — процедил он сквозь зубы. — Да ты и сама красавица хоть куда. Зеркало у тебя замечательное; небось часто смотришься в него, любуешься.

— Зеркало чудесное, лучше, чем ты думаешь, — усмехнулась она, — да только не в нём дело. Всяк человек, когда на себя смотрит, видит только то, что может видеть. Кто-то глянет — там нос картошкой да борода небритая. А иной посмотрит — да и увидит душу свою. Смекаешь? Так что перед зеркалом хорошо разве что прыщи давить, а душу-то — её в любом стекле видно, хотя бы и в оконном… Любое стекло зеркалом может стать…

Деннис помолчал, а затем хмыкнул:

— Больная. Долго не болтайся тут, ма, а то с кем поведёшься…

Не договорив, он вышел.

Дверь защёлкнулась, а две женщины молча стояли и смотрели друг на друга. Наконец Джейн решилась:

— Ваше зеркало… Я видела в нём…

— Полно тебе, — оборвала её хозяйка: на этот раз она не улыбалась. — Что ты видела — только тебе знать следует, и только ты сама понять сможешь. Если ты после этого из дома вон не бросилась — значит, тебе в нём и жить. А мне бежать надо, бежать, и побыстрее. Видишь, что с лицом моим стало? Поделом мне… слишком далеко зашла…

— Но что с вами случилось? — в отчаянии воскликнула Джейн. — И что может случиться со мной?

Хозяйка неожиданно придвинулась к ней вплотную и втиснула в руку что-то холодное и продолговатое. Красные шрамы оказались прямо перед лицом Джейн, но та даже не замечала их из-за блеска чёрных глаз.

— В душу я себе заглянула, красавица. Глубоко заглянула, глубже, чем хотела. А что с тобой будет — то тебе виднее. Прощай, да не поминай лихом.

Джейн опустила взгляд: в её ладони было кольцо с ключами.

— Постойте! — ахнула она. — А деньги? У меня…

— Деньги на зеркале оставь, коли хочешь, — хихикнула женщина. — Уже не я тут хозяйка, а оно…

Дверь щёлкнула в последний раз, и Джейн осталась одна в пустой квартире.

Джейн смотрела в окно, наблюдая, как Деннис выгружает из маленького грузовичка последний чемодан. С помощью водителя он уже перетаскал почти весь скарб, который они забрали из старой квартиры — совсем немного. Сама Джейн в разгрузке не участвовала — Деннис запретил. Он вообще с ней даже не разговаривал с тех пор, как у них вышла стычка по поводу покупки жилья. Вот и сейчас он вошёл, швырнул к стене чемодан и встал у окна, даже не посмотрев на мать.

Со вздохом, похожим на всхлип, Джейн отвернулась. Серые стены напротив служили хорошим фоном для её невесёлых мыслей; да и вечернее небо было почти такого же цвета. По нему ползли рваные тучи; они надвигались со всех сторон, медленно, но неотвратимо. Скоро они сомкнутся над нашим домом, подумала Джейн; тогда неба совсем не будет видно, и день нельзя будет отличить от ночи… Напрасно она пыталась скрыться от туч: они бегут по небу гораздо быстрее, чем она по земле, преследуют, настигают… Кто гонит их? Откуда они берутся? Почему охотятся именно за ней?

Джейн снова вздохнула. Её дыхание оставило на стекле серую тень, похожую на очередную маленькую тучку.

И тогда она поняла. Слишком много людей сейчас стоят у своих окон, сигаретным дымом выдыхая в них тоску и горечь. Над домами поднимаются тучи — серые, тёмные, а у кого-то и совсем чёрные. Чем больше человеческой боли, тем больше туч; они кружатся в небе вороньей стаей и следят, ищут. Вот одно чернокрылое горе взлетит выше всех — и стая устремляется к нему: там умирает чья-то душа, обещая свежую падаль, там их ждёт пир…

Джейн подняла руку и стёрла со стекла влажное пятно.

Тучи прекратили свой бег. Точно так же, как стены домов образовывали неровное кольцо, тёмные клочья остановились над их двором, не смея шагнуть дальше. Задние ряды напирали, не понимая причины задержки, но передние словно примёрзли к холодному серому небу. Джейн видела, как тучи наливались угрожающей чернотой, но их строй постепенно истончался; а где-то далеко-далеко сквозь ветхую облачную ткань уже просвечивали лучи заката…

— Дождь будет, — неожиданно сказал Деннис. — Смотри, какая туча прямо над домом.

— Какая туча? — улыбнулась Джейн. — Она уже рассеивается. До нашего дома точно не дойдёт.

— Глаза протри! — со злобой бросил Деннис, и она вздрогнула; ей всё чаще приходилось сталкиваться с грубостью сына, но она не могла ничего поделать… не могла даже привыкнуть. — Она от нашего дома и ползёт! Просто ещё не пролилась… Сейчас такое будет — весь этот дурацкий колодец затопит…

Джейн и в самом деле протёрла глаза. Она ясно видела, что тьма в небе отступает, и двор купается в последних жёлто-алых бликах дня. Но Деннис… Он всегда видел мир таким, какой он есть на самом деле, ничего не придумывая и не домысливая. И уж точно он не стал бы ей противоречить просто так, даже после их мелкой ссоры…

Она толкнула раму, и та со скрипом распахнулась.

Деннис присвистнул. Джейн охнула.

В небе не было ни облачка. Однообразие серо-голубого цвета не нарушалось ничем. Если закат и пытался добавить какие-то свои краски, они скрывались за домами. Небо казалось чистым холстом, терпеливо ожидающим художника — но дождаться оно могло разве что ночи, а та редко носит с собой что-то, кроме угля.

Помотав головой, Деннис захлопнул раму и отошёл, бормоча себе под нос: 'Всё, Дэн, сегодня больше не курим'. В комнате уже было темно. Он нашарил выключатель, и сумерки выбросились в окно, в котором больше не было видно ничего, кроме нечёткого отражения Джейн. Слишком нечёткого, чтобы передать изумление на её лице.

За мгновение до того, как стекло потеряло прозрачность, она вновь увидела в нём тающие тучи и льющийся из-за них алый свет.

— Рамы-то какие… не обратил внимания, — пробормотал Деннис.

Джейн с трудом сдержала себя и не отскочила от окна.

Её пальцы лежали на тёмном резном дереве. Точно таком же, из какого была сделана рама большого зеркала. Пытаясь унять колотящееся сердце, Джейн вновь и вновь задавала себе одни и те же вопросы: зачем кому-то понадобилось делать такую раму на окне квартирки в старом доме? Почему рядом с облезлыми обоями и поцарапанной мебелью она выглядит, как новая?

И самое главное — как она могла не заметить её раньше?

Джейн проснулась от яркого света луны. Белое сияние заливало всю комнату, забивалось даже под закрытые веки. Джейн неохотно сползла с кровати: нужно было задёрнуть занавески. Но протерев сонные глаза, она увидела, что свет исходит не от одной, а от двух лун: одна была в окне, а другая… в зеркале.

Джейн присмотрелась внимательнее. Похожие тяжёлые рамы, широкие стёкла… и луна за каждым из них светит одинаково, делая бледное сияние в два раза ярче… Несложно их перепутать — не только ночью, но даже днём.

Особенно когда оба стекла показывают вещи, которых не бывает в реальности.

Вчера вечером, когда Джейн готовила ужин, она вдруг услышала скрежет и громыхание, донёсшиеся со двора. Окна кухни выходили на другую сторону: она вбежала в комнату и успела увидеть, как дверь квартиры захлопнулась за Деннисом. Выглянув в окно, она не поверила своим глазам: во дворе лежал перевернутый грузовик. Его кузов, на котором виднелось название какой-то компании — пивоваренной, как потом вспомнила Джейн — был разорван практически надвое. Из тёмного чрева, словно кровь из брюха огромного издыхающего зверя, струились какие-то блестящие капли. Алюминиевые банки.

Джейн тогда даже не задумалась над абсурдностью ситуации. Фраза 'И на нашей улице грузовик с пивом перевернётся', порой звучащая из уст Денниса, всегда казалась ей просто глупым присловьем, но сейчас она её и не вспомнила. В её голове билась одна мысль: надо что-то сделать. Исправить. Помочь. Но не успела она понять, что именно нужно сделать, во двор ворвались две полицейские машины и фургон с красным крестом на борту. Джейн пристально наблюдала за тем, как санитары извлекают из искорёженной кабины оглушённого водителя, а полицейские успокаивают быстро собравшуюся толпу — а также отстраняют тех, кто решил поживиться нежданной добычей. Она не отводила от окна глаз, как будто её взгляд имел для людей внизу какое-то значение. Она слышала сзади грохот захлопнувшейся двери и стук шагов сына. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть ярость и разочарование на его лице…

Джейн украдкой обернулась на Денниса. Его дыхание было ровным: отражённый свет, похоже, не мешал ему спать, хотя и лился прямо на лицо, нахмуренное даже сейчас… Он становится слишком грубым. И жестоким. И эта странная авария… Ему явно не было дела до того, пострадают ли люди; главное — собственная выгода. А как он бросился во двор, едва грузовик успел перевернуться… словно бы ждал этого…

Глупости, одёрнула она себя. Да, он грубоват — но только потому, что именно он стоит щитом между ней и всеми превратностями жизни. Он теперь возвращается поздно — вроде бы нашёл какую-то работу. Свой заработок полностью отдаёт матери — по крайней мере, говорит, что полностью. Он явно пытается взять на себя все обязанности Хэла; но, похоже, делает это лишь затем, чтобы выкупить у судьбы права Хэла. Теперь он — хозяин, и она ничего с этим не может поделать.

Ты не справишься без меня. Без меня ты ничего не сможешь сделать.

А хочет ли она что-то делать? Она привыкла находиться за чьей-то спиной, какую бы цену за это ни приходилось платить. Хэл не любил её: суровый характер, который от него унаследовал Деннис, не позволял испытывать сильные чувства. Но она смирилась с этим: защита от окружающего мира, которую он давал Джейн, позволяла той вести привычный образ жизни… позволяла оставаться ребёнком в душе.

Девочка в зеркале. Это воспоминание пришло к Джейн так же неожиданно, как и конец её мысли.

В душу я себе заглянула, красавица. Глубоко заглянула, глубже, чем хотела.

Джейн словно бы снова услышала хихиканье прежней хозяйки квартиры. Старуха смеялась над ней, не знавшей тайны зеркала… и над собой, узнавшей эту тайну слишком поздно. Что же хозяйка увидела в широком стекле? Ответ напрашивался сам собой. То же, что Джейн увидела на её лице.

Вот почему старуха вызывала у неё неприязнь. Не изуродованное лицо было тому виной; оно — лишь отражение… Нет. Отражение отражения. А источник крылся в душе, которую не так просто рассмотреть, но которая гораздо яснее видна… ребёнку.

Деннис ничего не заметил: он слишком взрослый в свои шестнадцать лет. А вот она увидела душу старухи… но так и не сумела узнать свою…

Джейн, почти не ощущая собственных ног, шагнула к зеркалу, словно самоубийца — с крыши, и встретилась с испуганным взглядом отражения. Сзади в окно по-прежнему светила луна, и Джейн прекрасно видела до боли знакомые черты своего лица.

И эти черты начали меняться.

Волосок за волоском исчезала седина, которой сильно прибавилось после смерти Хэла. Кожа меняла свой оттенок. Рассосались мешки под глазами, уже много лет возникавшие там после каждого пробуждения. Морщины распрямлялись и исчезали. Медленно, гораздо медленнее остальных, таяла складка у левого уголка губ. Джейн помнила, когда возникла эта складка — в двадцать четыре года, после рождения Денниса и через три года после их свадьбы с Хэлом. Именно тогда она начала заставлять свои губы улыбаться мужу и друзьям, хотя ей вовсе этого не хотелось…

Джейн поняла, что через минуту она увидит в зеркале девятилетнюю девочку. Ту самую, которая и встретила её в этой квартире.

Тогда она изо всех сил оттолкнулась от стекла — и ей показалось, что на мгновение её ладони погрузились в холодную и вязкую жижу. Она свалилась на пол, тут же подхватилась и бросилась вон из комнаты. Ударом по выключателю она зажгла свет в ванной, захлопнула дверь и вгляделась в зеркало над умывальником — но не в стекло, а в раму.

Белый пластик.

Но несмотря на это, зеркало показывало красивую, хотя и растрёпанную женщину лет двадцати восьми. Её миловидное лицо портил только ужас, застывший в глазах… да ещё едва обозначившаяся складка у губ.

На подгибающихся ногах Джейн вернулась в комнату. Она готова была зажечь лампу, разбудить Денниса, смотреться во все блестящие предметы — но всё же сдержала себя. Она легла в кровать и зажмурила глаза, повторяя про себя: это сон. Это только сон. Нужно всего лишь досмотреть его до конца, а утром всё станет, как было. Как было… Как было…

Джейн распахнула глаза. Мертвенное сияние луны в окне сменилось бледно-жёлтым утренним светом. У окна сидел Деннис и куда-то внимательно смотрел. Странно, это непохоже на него… Что такого интересного он мог увидеть?

И за секунду до того, как отшвырнуть одеяло и вылететь из постели, Джейн прокляла себя за то, что перепутала окно с зеркалом.

Тяжёлая настольная лампа свистнула в воздухе совсем рядом с виском Денниса, и зеркальное стекло разлетелось вдребезги. В звоне осколков послышался гневный крик… и наступила тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Джейн. Она не успела задуматься, что мог увидеть в зеркале Деннис, но заранее надеялась, что не опоздала.

Медленно и спокойно, словно бы и не разбилось стекло прямо у него перед носом, Деннис поднялся на ноги и повернул голову. Да, он остался шестнадцатилетним юношей, но с лицом двадцатилетнего… и глазами сорокалетнего.

— Плохая примета, Джейн, — криво улыбнулся он, — разбить зеркало.

Джейн даже не обратила внимания на то, что он обратился к ней по имени, не назвал её матерью. Она поняла: это был уже не её сын.

Весь день она никуда не выходила. Позвонила на работу, сказалась больной. Конечно, это всего лишь отсрочка, рано или поздно придётся вернуться — когда она сможет придумать, что сказать коллегам; они наверняка тоже захотят подхватить болезнь, которая возвращает молодость. Однако сейчас Джейн было не до того. Она смотрела в окно, словно на картину в тяжёлой деревянной раме.

Перед зеркалом хорошо разве что прыщи давить, а душу-то — её в любом стекле видно, хотя бы и в оконном…

Высокого зеркала больше нет. Она вышвырнула осколки в мусорное ведро — на глазах у Денниса. Тот лишь криво улыбнулся, глядя куда-то вбок. Джейн перехватила его взгляд — и похолодела. С этого момента она не сводила с него глаз до тех самых пор, пока Деннис не ушёл. Но даже закрывая дверь, он улыбался, как человек, который знает, что своего не упустит.

Окно в комнате. Слишком похожее на зеркало.

Она должна была всё понять сразу, как только увидела тёмные рамы, которые ни один нормальный человек не станет вставлять в окна маленькой убогой квартирки. Хозяйка сказала ей прямо: любое стекло зеркалом может стать. Когда они с Деннисом стояли и смотрели на несуществующие тучи… он наверняка всё понял. И случай с грузовиком был всего лишь экспериментом, пробой пера. Ребячество, конечно… но тогда ему ещё было шестнадцать.

Теперь он старше. Он не станет спрашивать себя, как и почему. Это детские вопросы: он оставит их ей. Взрослого человека интересует, что из этого можно извлечь. Джейн знала, что когда Деннис вернётся, он направится к окну. Более того, она знала, что не позволит ему приблизиться к тяжёлой раме.

Джейн прислонила лоб к холодному стеклу — не зеркальному. Ей до сих пор было страшно видеть отражение своего непривычно молодого лица; так почему же она не боится взглянуть на отражение души? Ведь оно, если верить старой хозяйке, ждёт тебя в каждом стекле…

Погода стояла пасмурная, и колодец двора казался пересохшим. Ветер сердито обрывал листья с чахлых деревьев, не находя себе более подходящей жертвы. Но вот во поле зрения Джейн появилась старушка в сером пальто, ведущая на поводке грязно-белую болонку. Соседка снизу: Джейн вчера перемолвилась с ней парой слов на лестничной клетке. Пожилая женщина показалась ей крайне общительной и успела сообщить, что у неё, кроме собачки, никого нет, поэтому поговорить-то особо и не с кем, а тут вот новые люди, интересно… Очередная одинокая душа, от которой отказались родные, откупились квартирой на окраине — и то с условием, чтобы не досаждала визитами слишком часто… Вот она поднимает голову к небу, подслеповато щурит глаза и глядит на тучи… Сейчас пойдёт дождь; зарядит, скорее всего, на целый день, и ей придётся отказаться даже от прогулки по двору, одной из немногих радостей в её тоскливой жизни…

Небо прояснилось. Тучи, словно не выдержав собственной тяжести, размокли и растворились в перламутровой синеве догорающего дня.

Джейн отвернулась, невидимая за блестящим стеклом. Она чувствовала, что не сможет разделить со старушкой её радость: если она снова посмотрит в окно, там начнётся ливень гораздо сильнее того, что ей удалось предотвратить.

Разогнать тучи — легко: она уже это делала. Любой человек может очистить небо собственной души — особенно если на это небо смотрит кто-то ещё. Но, чёрт возьми, неужели это всё, на что она способна? И после этого она считает ребячеством перевернувшийся грузовик с пивом? Сейчас её душа — это мир, а мир — это её душа. Она может сделать что угодно: зажечь фонарик добра в сердце, направить его луч вниз — и старая несчастная женщина во дворе будет счастлива. Подъедет новенький автомобиль, из него выскочит её сын с женой, а за ними — и маленькая внучка… Они скажут, что богатый дядюшка оставил им наследство, что они переезжают в большой дом с садом и бассейном, что они забирают туда и её, и болонку… Радость, которая заполнит сухой колодец двора, доплеснёт и до восьмого этажа, до окна с тяжёлыми резными рамами — и одно только эхо этой радости позволит Джейн ещё неделю не подпускать тучи к их дому…

Ничего не выйдет. Если дети выгнали свою мать однажды — они сделают это снова. Не пройдёт и месяца, как они задумаются, что заставило их сорваться с места и ехать на окраину города за старой маразматичкой — и Джейн не сможет заглянуть к ним в окно, чтобы прогнать эти мысли. Мир велик, в нём слишком много стен — и далеко не в каждой есть окна. Только небо открыто её глазам целиком и полностью, оно отзовётся любому движению её души. Но люди живут не на небе, а на земле, которую не охватишь взглядом, стоя у окна.

Джейн уткнулась лицом в резную раму и зажмурила глаза. Её тело сотрясала крупная дрожь. Увидеть свою душу — полбеды. Помолодеть на пятнадцать лет за минуту — не страшно. Но теперь, когда она понимала, что может всё и вместе с тем не может ничего…

Джейн открыла глаза — и обрывок тучи пронёсся по небу, на миг закрыв солнце. На стекле проступило отражение: девятилетняя девочка, которая не знает мир и поэтому не способна его изменить…

Внизу, во дворе, появилась новая фигура. Джейн не сразу узнала Денниса: что-то было не так с его лицом. Ах, это просто солнечные очки — но какие-то странные… Однако Джейн не придала этому особого значения: её материнский взгляд даже с высоты восьмого этажа выхватил огонёк сигареты, дымящейся в зубах у Денниса. Она никак не могла привыкнуть к тому, что он стал курить; часто по этому поводу возникали ссоры, в ходе которых он кричал, что может и сам решить, что для него хорошо, а что — нет, поскольку уже достаточно взрослый… Да, сейчас это было правдой, как никогда раньше. И всё равно Джейн ощутила на губах горечь, незнакомую даже заядлым курильщикам.

Деннис словно ощутил её взгляд. Не поднимая головы, он затянулся в последний раз и швырнул сигарету на землю в полуметре от мусорного бачка у подъезда. Соседка, по-прежнему выгуливающая болонку, укоризненно покачала головой и что-то сказала ему вслед: Деннис развернулся и ответил, выплюнув слова, словно окурок. Старушка ахнула, а затем заковыляла к нему так быстро, как только могла. Болонка залаяла: её тявканье смешалось с пронзительным женским голосом, явно высказывающим Деннису всю горькую жизненную правду о нём самом. Джейн сжалась в комок: её сын мог отреагировать самым непредсказуемым образом. Однако он просто повернулся и вошёл в подъезд, оставив старушку жаловаться на наглых мальчишек пустому двору.

Щёлкнул замок двери, и Деннис появился в комнате. Только теперь Джейн разглядела его очки — зеркальные стёкла, похожие на тонированные окна автомобиля. Уголком сознания Джейн почувствовала радость от того, что не видит его глаза — жестокие, расчётливые. Взрослые. И всё же… очки ей не нравились.

— Где ты взял эту гадость? — сухим, каким-то чужим голосом спросила Джейн.

— Купил, — ухмыльнулся Деннис. Обезличенная зеркальными очками, его улыбка была похожа на оскал. — Мимо ларька проходил… а тут солнце вышло. Неожиданно.

Он догадывается. Умный, взрослый, он читает её мысли гораздо быстрее, чем она — его, и при этом ведёт себя совершенно непринуждённо; вот и сейчас он подходит к окну лёгкой походкой, едва ли не вразвалочку, просто посмотреть, что с погодой…

— Не приближайся, — сказала Джейн, вновь не узнав собственный голос.

— Чего это? — хмыкнул он.

— Не приближайся, — отчаянная попытка добавить в голос уверенности не дала никаких результатов. — Иди на кухню, я приготовила обед.

И снова улыбка, словно он предвидел и такой поворот. Джейн смотрела, как он уходит, и пыталась почувствовать хоть какие-то признаки облегчения. На кухне окно выходит не во двор, а на улицу; но главное, оно совершенно обычное. Облупившиеся белые рамы. В них он может смотреть, сколько угодно, но увидит только…

Пронзительный крик во дворе оборвал её мысли. Джейн, стоящая у окна, даже не повернула головы: она бросилась на кухню — туда, где Деннис прислонился к стеклу… обрамлённому тёмным резным деревом.

Невозможно. Не может быть. Она час назад была на кухне. Не может быть.

Старая женщина во дворе медленно оседала на землю, держась за сердце. В её глазах не было боли — только непонимание. Она ещё не успела узнать смерть, глядящую ей прямо в лицо…

Джейн отшвырнула Денниса и припала к окну. В её душе не осталось ни целительного добра, ни успокаивающего света — ни привычной нерешительности. Она видела зло и должна была его искоренить — любыми средствами.

…Старушка внизу чуть ли не подпрыгнула. Дико озираясь по сторонам, она недоверчиво пощупала грудь. Постояв на месте несколько минут, она торопливо направилась к подъезду. Было заметно, что она больше не хромает.

— Интересно, — пробормотал Деннис. — Так от инфаркта ещё никого не лечили.

— Я дала ей новое сердце, — гневно сказала Джейн. — Это проще, чем лечить старое. Спасибо тебе: если бы ты не попытался убить ни в чём не повинную женщину, у меня не хватило бы сил…

— И фантазии бы тоже не хватило, верно? — насмешливо бросил он. — Ты целый день простояла у окна, и не сумела сделать ровным счётом ничего. Я всегда говорил: ты ничего не сможешь без меня! А вот я…

— Что? — крикнула она. — Ты только вошёл и едва не оставил за собой труп?

Деннис стиснул зубы: его ухмылка изломалась.

— Это лишь начало! Я разгребу эту свалку, которую какой-то придурок назвал кварталом! Погляди вокруг, Джейн: ты ещё не поняла, в каком дерьме мы сидим? Старые развалюхи, раздолбанные дороги, кругом отбросы… Живые отбросы! И ты хочешь провести здесь всю жизнь? Я — нет! Ты ничего не знаешь о жизни, ты умеешь только очищать небо — а я собираюсь очистить землю!

Джейн посмотрела в окно… и побелела.

Узенькая, обсаженная редкими чахлыми деревцами улица ширилась на глазах; земля расползалась, как гнилая ткань, а трещины тут же заполнялись серым асфальтом. Бурлящая масса с чавканьем заглатывала деревья, взамен выталкивая гладкие фонарные столбы. Однотипные дома напротив рывками ползли вверх, обнажая всё новые этажи; их стены тряслись, словно собаки после купания, сбрасывая слои кирпичей и штукатурки, превращаясь в клетки из зеркального стекла и бетона. Всё происходило словно в немом кино — с невероятной скоростью и абсолютно беззвучно. Через несколько секунд за стеклом уже открывалась картина, похожая на открытку с изображением американской мечты идиота.

— Перестарался, сынок, — прошептала Джейн. — Здесь тебе не центр города.

— Здесь будет центр города, — не оборачиваясь, ответил он. — Я перекрою его по-новому. В домах будут широкие стёкла, и мало-помалу на них нарастут такие же замечательные рамы, как и у нас. Да, Джейн: с тех пор, как ты разбила зеркало, эта зараза расползается всё дальше и дальше. Я буду смотреть на людей, а они будут смотреть в свои окна — а все стёкла в этом мире не расколотить даже тебе.

— Зачем ты делаешь это? — Джейн не смогла удержаться от извечного глупого вопроса.

Деннис обернулся, и она отшатнулась от безумного огня в его постаревших глазах.

— Потому что могу, глупышка. Не знаю, откуда взялись эти рамы, но они дают невиданную силу. Они ждали того, кто сможет овладеть ей — и дождались. Ни ты, ни та глупая цыганка, которая жила здесь до нас, не знали, что с ней делать. Я знаю. Я просто хочу быть счастлив! Я протяну руку и возьму счастье для себя… и для тебя, Джейн. Посмотри! Посмотри вниз!

Новое шоссе в десяток полос пустовало недолго. По нему хлынул поток машин, словно где-то прорвало плотину. Откуда-то из среднего ряда вынырнул красный спортивный автомобиль: под визг чужих тормозов и рёв гудков он вылетел на тротуар, развернулся и остановился. Водитель выскочил из машины, швырнул на капот брелок с ключами и, не мешкая ни секунды, бросился на дорогу, словно в реку. От удара первой же машины его тело взлетело в воздух и кануло в многоцветном потоке железа и резины. В шуме моторов Джейн не услышала крика — если он и был.

— Это для меня, — хищно улыбнулся Деннис. — Джейн, теперь ты выбирай! Любую, которую видишь! А потом я подгоню инкассаторскую машину. Она заедет во двор, на неё нападут бандиты и погибнут в перестрелке, и охрана вместе с ними. Всё достанется нам! И никаких свидетелей!

— Нет, — произнесла Джейн в пустоту: ярость застилала ей глаза, и она не видела Денниса. — Потом здесь вырастут светофоры, подъедет полиция, и никаких жертв больше не будет. Того водителя найдут на другой стороне дороги: у него будет много переломов, но чудеса реанимации его воскресят. До конца жизни он не подхватит даже простуду и умрёт в сто два года в собственной постели.

— Хватит ли духу? — иронически спросил Деннис.

— Хватит, — твёрдо сказала Джейн. — Когда ты рядом, сынок, я могу всё. Я исправлю любое зло, которое ты совершишь. Я — твоя мать, и я в ответе за тебя.

— Почему? — лицо Денниса исказилось, от ухмылки не осталось и следа: казалось, вот-вот — и он вцепится ей в горло. — Почему ты не можешь понять меня? Я делаю всё, чтобы нам было хорошо! Нам, понимаешь — нам, тебе и мне! Какое тебе дело до того, какой ценой будет куплено наше счастье? Зеркала, стёкла — всё это ерунда! Главное — это дом, в котором мы живём! Твой дом — это ты, а окна — твои глаза! Всё, что происходит за этими окнами — уже другой мир, который не касается тебя. А изменить кусочек мира вокруг своего дома — это не зло, Джейн. Это жизнь.

Деннис смотрел прямо в лицо Джейн, но та лишь рассмеялась:

— Я думала, ты знаешь жизнь, сынок. Но ты знаешь лишь свою жизнь, а этого слишком мало, чтобы быть счастливым…

Несколько мгновений Деннис молчал, а затем медленно произнёс:

— Ну что ж… Ты не оставила мне выбора.

Он взял с подоконника свои зеркальные очки. Джейн заметила, что их оправа изменилась — стала толще и… темнее. Странно, подумала она, кто это сейчас делает оправы модных очков из дерева…

А затем она ударила — быстро, резко. Очки раскололись прямо на носу у Денниса за мгновение до того, как постаревшие глаза скрылись за зеркальными стёклами, на обратной стороне которых не успела отразиться его душа.

— Нет, Деннис, — покачала она головой. — Ты можешь казаться богом себе самому, но для меня ты по-прежнему маленький мальчик, который должен слушаться маму…

И именно тогда ей стало по-настоящему страшно. В глазах Денниса она увидела жажду убийства — не ради выгоды, не ради удовольствия; жажду слишком сильную, чтобы она могла уместиться в маленькой душе одного человека.

Он рванул раму. Она легко открылась, и стекло встало между ними.

За спиной Джейн небо почернело в один момент, словно на него опрокинули огромную банку туши. В нём исчезли только что появившиеся небоскрёбы, в него вылился поток машин и бесследно пропал, словно в тёмной пасти канализации. Вокруг неё не осталось ничего, кроме черноты, в которой нет места жизни…

Но она не оглянулась. Джейн смотрела вперёд, через стекло, смело встречая слепую, смертельную ярость Денниса. В её взгляде была любовь — безответная, беспричинная, бездумная; любовь матери к сыну. И небо за спиной Денниса пролилось ослепительным светом, не сдерживаемым ни единой тучкой… светом, который отразился от тьмы за стеклом и сделал его… зеркалом.

Отражение собственной души взглянуло на Денниса — и тот не успел понять, что произошло.

Джейн сидела у открытого окна. У её ног лежало тело Денниса, но она не смотрела вниз. Возможно, всего один взгляд через стекло в резной раме вернул бы его к жизни, но… в этом не было смысла.

Он встанет — и останется таким же, как за миг до смерти. Она может заменить его душу отражением своей — но он снова выйдет в мир, и меньше чем за год всё вернётся на круги своя. И ей не изменить законы жизни, в которой любое добро порождает зло.

Но что остаётся? Закрыть квартиру на ключ и уехать? Или продать её очередному простаку и забыть обо всём? Или просто пойти в ванную, где зеркало уже оплела тёмная рама, и рассмотреть своё отражение до конца? Девятилетняя девочка не будет знать ни вины, ни ответственности…

— Теперь я понимаю тебя, — прошептала Джейн белеющему небу. — Люди всегда мучались вопросом: если ты можешь всё, почему допускаешь существование зла на земле… Они не знают, что чем больше можешь — тем меньше тебе дозволено…

Солнце уже закатилось, и над горизонтом, скрытым стенами домов, уже сгущался мрак. Небо же побледнело ещё сильнее и стало совсем прозрачным, каким-то… стеклянным.

Словно зеркало в тёмной раме нависло над миром… И чьи-то глаза смотрели из-за этого зеркала. Недобрые глаза.

Джейн улыбнулась — с трудом, словно её губы забыли, как это делается. Возможно, впервые за много лет её улыбка была не вымученной, а искренней.

— Ты был прав, сынок, — прошептала она. — Я ничего не могу без тебя. Любое добро ничего не может без зла. Ты уже смотришь в самое широкое стекло на свете и пытаешься изменить мир по своему образу… но я всегда буду стоять за твоей спиной. И если любое добро порождает зло, я сделаю так, что любое зло неизбежно породит добро.

Джейн решительно шагнула на подоконник. Стеклянное небо на мгновение стало ближе, а взгляд за ним — пристальнее. Взвился ветер, стремясь захлопнуть раму, удержать, не пустить…

Но Джейн уже подалась вперёд и упала в небо.

— …Снова ты? Когда же ты, наконец, оставишь меня в покое?

— Никогда. Пока есть ты, я буду вместе с тобой.

— Нет! Здесь я не нуждаюсь в тебе! Я со всем справлюсь сам!

— Ошибаешься… Ты не справишься без меня. Без меня ты ничего не сможешь сделать…