2

Джессика пошевелилась во сне и придвинулась ближе к теплу: заря принесла прохладу.

— Ради бога, — пробормотал Вулф.

Пробуждаясь, он почувствовал на себе тяжесть и тепло. Когда маленькие руки скользнули ему под пальто в поисках тепла, сердце у него учащенно забилось. Не просыпаясь, Джессика уткнулась ему в шею и вздохнула.

Вулф закрыл глаза, однако это не помогло. Ничто не могло вытравить из его памяти ослепительно белую грудь Джессики с розовыми горошинками сосков, которые смотрели на него из разорванного пеньюара. До того момента он никогда не позволял себе думать о своей рыжеволосой малышке иначе как о ребенке.

Зато сейчас Вулф не мог думать практически ни о чем другом, кроме как об этой волнующей груди.

Он испытывал непреодолимый страх каждый раз, когда во время движения дилижанса Джессика засыпала. При толчках и резких остановках она в любой момент могла оказаться на полу. Он постоянно поддерживал и подхватывал ее, затем наконец уложил ее, сонную, себе на колени, и дыхание Джессики смешалось с его дыханием. Он ловил себя на мысли, что страстно желает ее, и это бесило его, потому что он знал: ответного желания у нее нет.

И даже если бы оно было, Вулф не пошел бы на это. Джессика не сможет быть его женой. И даже самое большое желание не в силах что-либо изменить.

Тем не менее теплое дыхание Джессики, когда он нагнулся к ней, подействовало на него, как вино. Мягкость ее груди манила и влекла, хотелось положить на нее руку и ласкать ее. Сладостная тяжесть ее бедер, касающихся его возбужденной плоти, обрекала его на мучения, которые он одновременно и благословлял, и хотел бы поскорее прекратить.

Джессика пробормотала что-то во сне и зарылась в Вулфа, зная лишь то, что он — источник тепла, а весь мир — это холод. Когда ее губы коснулись его кожи, он ощутил болезненный прилив желания во всем теле.

— Проснись, черт возьми, — сказал Вулф, сдерживая дыхание. — Я ведь не пуховая постель, которая служит для удобств вашей милости.

Когда Джессика издала протестующий возглас и прильнула к Вулфу еще теснее, его руки прижали ее к себе вопреки тому, что он только что в сердцах сказал.

Он вгляделся в ее лицо: кожа Джессики потускнела, под глазами появились темно-лиловые круги. Вулф стал уговаривать себя, что виноват в этом мутный рассвет, з не утомление. Однако он знал, что это не просто игра света. Путешествие в дилижансе — нелегкое дело даже для мужчин. Для молодой девушки, привыкшей к удобствам, оно было тяжелым испытанием на выносливость.

«Черт побери, Джесси. Почему ты не сдашься и не вернешься туда, где ты у себя дома?»

Однако, даже думая таким образом, Вулф убрал волосы с лица Джессики с нежностью, которую был не в силах в себе побороть. Джессика была словно сделана из фарфора, беззащитная в этом мире, слишком суровом для нее.

Внезапно Джессика открыла глаза и увидела Вулфа Даже полутьма не могла скрыть смущение, которое она испытала, проснувшись в его объятиях.

— В-вулф?

Скорее поспешно, чем деликатно, Вулф усадил Джессику напротив себя, надвинул шляпу на глаза и перестал обращать на девушку внимание. Вскоре он заснул.

Ошеломленная беспокойным сном и пробуждением в объятиях Вулфа, хотя засыпала она в неудобном, продуваемом углу, Джессика смотрела на мужа, пытаясь вспомнить, как все было. Наконец она открыла боковую штору, чтобы посмотреть, где они едут.

Эта заря была какой-то особенной. Куда ни кинь взгляд, всюду виднелась плоская, холодная равнина, да еще ледяная колея, обозначавшая дорогу. Нигде не поднималось хотя бы дымка, возвещающего о человеческом присутствии. Не было изгородей, разграничивающих пастбища, не было троп, ведущих к отдаленным домам или фермам.

Поначалу это отсутствие деревьев и следов обитания поразило Джессику, однако спустя некоторое время ничем не нарушаемое однообразие пейзажа вызвало в ней еще большее оцепенение, чем холодный ветер, задувающий в щели и проникающий сквозь шторы.

Джессика изо всех сил старалась сидеть прямо на неудобном сиденье. С того момента как они выехали из Сан-Джозефа, она не имела ни малейшего понятия о времени. Она не помнила, длилось ли их путешествие три дня, пять или, может быть, пятьдесят пять. Часы и дни слились в одну бесконечную цепь, ничем не отличаясь друг от друга. Вулф настаивал, чтобы они ехали постоянно, чтобы даже спали сидя, высаживаясь из дилижанса лишь во время смены лошадей на убогих станциях, разбросанных на трассе, ведущей на Запад, для того чтобы воспользоваться общественным туалетом.

Другие пассажиры садились и выходили на различных станциях, ели или спали в низеньких, грубо отделанных станционных домиках. Джессика и Вулф поступали иначе Он приносил ей еду, и они ели в дилижансе, где и спали. Прошлую ночь они провели в уединении, поскольку никто из пассажиров не пожелал ночевать в такой холод в дилижансе. Кажется, это суровое и утомительное путешествие должно было заставить Джессику поверить, что она родилась в этом тряском, гремящем коробке и в нем же и умрет.

Она надеялась, что это произойдет скоро.

Джессика устало распрямилась и растерла тупо ноющую шею. Замерзшими руками она распустила волосы и попыталась их расчесать и заплести. Язвительные слова Вулфа о никчемных аристократках, которые не в состоянии даже причесаться, до сих пор мучили ее, как и его смех, когда он обнаружил, что конец ее косы оказался в ловушке.

К тому времени, когда Джессике удалось заплести две неровные косы, обвить их вокруг головы и зашпилить, дилижанс начал замедлять ход. С криками и проклятьями извозчик остановил лошадей у глинобитного домика, что, по всей видимости, заранее не планировалось. Тем не менее Джессика была рада остановке, которая давала возможность отдохнуть от этой изматывающей тряски.

Вулф проснулся и потянулся. Его длинные мощные руки и широкие плечи, казалось, заполнили всю внутренность дилижанса. Стремление скорее завершить путешествие в Денвер, не тратя времени на ночевки на станциях, сказалось даже на Вулфе. Во всяком случае, Джессика отметила это про себя. Он стал гораздо нетерпимей.

Однако сейчас Вулф не проявил признаков беспокойства Он сошел с дилижанса с грацией, которая была столь же неотъемлемой его частью, как высокие скулы и темно-синие глаза. Джессику одновременно и восхищала, и возмущала упругость его тела. Что касается ее, то она чувствовала себя как ковер, после того как его выбьют весной.

Тем не менее Джессика бодро улыбнулась мужу, когда он посмотрел в ее сторону поскольку была преисполнена решимости не терять более при нем самообладания. Ни один мужчина не захочет жить с мегерой. Ведь, если быть справедливой, не Вулф выбрал себе жену. И Джессике следовало быть всегда ласковой, мягкой и приветливой. Тогда Вулф не будет таким раздражительным, таким трудным в общении и станет тем замечательным Вулфом, которого она помнила.

Когда Вулф повернулся и протянул ей руку, она оперлась на нее тяжело, совсем не так, как подобает выходящей из экипажа леди.

— Замечательное утро, на правда ли? — сказала Джессика, улыбаясь навстречу колючему ветру.

Вулф хмыкнул.

— Я не помню, чтобы мне приходилось видеть такое множество оттенков серого, — продолжала она бодро. — Столько не бывает даже у голубей.

Вулф бросил на Джессику недоверчивый взгляд.

— Насколько я знаю, от марта в этих краях можно ждать чего угодно, но вот хорошего вряд ли дождешься.

Она вздохнула. Вероятно, Вулф будет чувствовать себя лучше после того, как выпьет своего отвратительного кофе, которым американцы так восхищаются. Она-то полагает, что во всем мире не найдется такого количества сахарного тростника, чтобы сдобрить эту бурду.

Они больше не разговаривали, шагая по направлению к убогому общественному туалету. Когда она вышла, сжимая надушенный носовой платочек, холодный ветер прерии пронизал ее насквозь, словно плащ и платье были сделаны из тончайшего шелка. Она с тоской посмотрела на дымок, струящийся из покосившейся трубы станционного домика.

Мысль о том, что они находятся рядом с печью и теплом, взволновала ее. С тех пор как Вулф пересадил ее к задней стенке дилижанса, ей стало гораздо холоднее. Хуже того, звуки ветра действовали на нервы, выводя из равновесия.

— Вулф, давай на этот раз перекусим в доме.

— Нет.

— Но почему? Мы единственные пассажиры. Не сомневаюсь, что…

— Ты видишь лошадей? — оборвал ее Вулф.

Джессика посмотрела туда, куда показывал Вулф. Она действительно увидела лошадей, привязанных с подветренной стороны примитивного сарайчика, который представлял собой скорее навес.

— Это верховые лошади, — сказал Вулф.

Джессика изобразила на лице живой интерес.

— Ну да. Их можно узнать по ногам.

Вулф рассмеялся и покачал головой. Ему было не понять, насколько несчастным чувствовало себя это уставшее, хрупкое создание. Он взглянул на нее и аккуратно заправил прядь отливающих медью волос, выбившихся из-под уложенных вокруг головы кос Джессики.

— Это означает, что станция полна людей, которые ожидают дилижанса, — объяснил Вулф.

— Зачем? У них ведь есть лошади.

— Их могли взять напрокат. В любом случае, ими трудно воспользоваться. Умный человек не отправится за сотню верст на измотанной лошади. — Вулф пожал плечами. — Но даже если бы станция была пуста, я бы не позволил тебе войти внутрь. Это жилье Косого Джо.

— Ты знаешь его?

— Его знает всякий от Сан-Джозефа до Денвера. Эта станция — наихудшая из трущоб, а он — наихудший из владельцев. Страшный грубиян, богохульник, пьянчуга и сукин сын.

Джессика заморгала глазами.

— Как же он тогда исполняет свои обязанности?

— Он ухаживает за лошадьми, как наседка за цыплятами. Оказаться здесь без лошадей равносильно смертному приговору. Можно простить Джо все что угодно, когда он ставит на трассу сильных, быстрых лошадей.

— А почему так опасно оказаться без лошади? Лорд Роберт никогда не упоминал об опасности, когда мы были здесь.

— Местные проводники лорда Роберта воевали не хуже, чем выслеживали дичь, — сухо сказал Вулф. — Никто из индейцев или уголовников не осмелится связаться с двадцатью хорошо вооруженными людьми, какой бы привлекательной ни была ставка.

Вулф подумал о том, что совершенно непривычно видеть здесь породистых, по-видимому, уставших от гонки лошадей, стоявших под навесом. Возможно, они принадлежали честным людям, а не тем, чья жизнь зависела от способности их лошадей обойти закон.

Возможно… но Вулф сомневался в этом.

Джессика проследила за взглядом Вулфа в сторону станционного домика, но по другой причине. Неделю назад она не поместила бы даже собаку в подобный сомнительный домишко, но сейчас он казался ей раем среди ледяного унылого одиночества. Во время посещения прерии с охотничьей экспедицией лорда Роберта она любовалась живописными местами с высокими зарослями и бог весть откуда возникающими озерцами, поющими птицами и голубым небом, с ясными, бесконечными далями.

Сейчас Джессика видела прерию не в столь розовом свете. Все находилось в мертвящих объятиях зимы. На множество миль вокруг лежала полузамерзшая земля. Плоская, однообразная, лишенная деревьев, озер и рек, прерия, чьим единственным хозяином был неистовый ветер, воплощала в себе одиночество и безысходность, а душераздирающие завывания вьюги казались криками отчаяния погибающей души.

Джессика слышала этот звук и раньше, в своих ночных кошмарах. Дрожь пробежала по ее телу; она отвернулась от ледяной пустыни, мечтая о том, чтобы хоть на несколько минут оказаться вне досягаемости пронизывающего насквозь ветра.

— Вулф, пожалуйста…

— Нет. Это неподходящее место для английской леди.

— Я шотландка, — произнесла она по старой привычке.

Вулф улыбнулся, но сделал это как-то серьезно.

— Я знаю. Будь ты шотландка, англичанка или даже француженка — это место не подходит для леди.

Джессике страшно надоело слышать о том, что подходит и что не подходит для леди, ибо все эти правила работали против нее. Но в то же время, потеряв самообладание, она давала Вулфу дополнительные козыри.

— Я жена американца, — сказала Джессика, вымученно улыбаясь, — а не иностранная леди.

— В таком случае подчиняйся мужу. Я принесу завтрак, если он, конечно, съедобен. Впрочем, очень сомневаюсь в этом. От здешней еды отказываются даже скунсы.

— Ну не может же все быть так плохо!

— Тем не менее это так. Если ты голодна, мы позавтракаем на следующей станции. Одна из армейских жен делает деньги, поставляя на станцию выпечку.

Леденящее душу завывание ветра ударило Джессику по нервам. Она задрожала и посмотрела на Вулфа с неосознанной мольбой в глазах.

— Вулф, только один раз, только на несколько минут.

— Нет.

Страх и опустошенность овладели Джессикой. Она с трудом преодолела желание расплакаться.

Но на примере своей матери она знала, что слезы свидетельствуют лишь о слабости, а слабость провоцирует агрессию.

— Возвращайтесь к экипажу, ваша милость, — резко проговорил Вулф. — Я принесу пищу, пригодную к употреблению.

Джессика выпрямилась, и гнев вытеснил на несколько блаженных минут усталость и страх.

— Ах, как это любезно с твоей стороны. Интересно, чем ты тешился раньше, прежде чем нашел меня как объект истязаний, — отрывал крылья у бабочек?

— Если быть женой американца, вместо того чтобы быть английской леди…

— Шотландской…

— …для тебя такая мука, — продолжил Вулф, игнорируя ее уточнение, — тогда тебе достаточно сказать одно слово, чтобы избавиться от этой грубой фронтовой жизни.

— Негодяй!

— Я имел в виду другое слово — «развод».

Ветер застонал, грозя проклятьем кошмаров, пробудившихся в Джессике. Когда дилижанс двигался, этот голос вьюги в какой-то мере заглушали стук и лязг колес. Сейчас же экипаж стоял без движения в ожидании замены лошадей. Он качался и вздрагивал под свирепыми ударами ветра.

Джессика знала, что, когда она сядет в эту хрупкую скорлупку и услышит плач ветра, она начнет плакать сама. В то же время она не решалась показать свою слабость Вулфу. Если он поймет, до какой степени она боится ветра, он использует это против нее и отправит в Англию, где ее ждет брак с мужчиной вроде лорда Гора.

И тогда ее кошмары станут вполне реальными, не в пример тем снам, которые она только смутно припоминала после пробуждения.

Не говоря ни слова, Джессика подобрала юбки и пошла за Вулфом, который рассматривал усталых верховых лошадей. Как он и опасался, на некоторых из них было клеймо, которым пользовались на Юге во время недавней войны. Много банд породила озлобленность проигрышем! Некоторые из них приходили с Севера — обычно это были люди, обретшие вкус к грабежам и убийствам, к которым их влекло и после окончания войны.

«Чертовски хотел бы, чтобы Калеб или Рено были здесь, — подумал Вулф мрачно. — Тогда у меня за спиной был бы надежный тыл».

Боковым зрением Вулф увидел, что впереди кто-то движется. Он узнал длинные юбки Джессики, развевающиеся на ветру. Она явно направлялась к станционному домику, а не к пустому дилижансу.

— Джесси!

Она даже не оглянулась.

Вулф побежал, но не к Джессике, а к дилижансу. У него не было шансов догнать ее до того, как она подойдет к домику. Он рванул дверь экипажа, вскочил внутрь с ловкостью кошки. Кожаный чемодан, в котором находились ружье и карабин, лежал на сидении…

Когда Джессика закрывала за собой дверь станционного домика, она оглянулась, ожидая увидеть за собой Вулфа. Не обнаружив его, она издала вздох облегчения. Этот вздох перешел, однако, в испуганный всхлип, когда она повернулась к людям, находящимся в комнате.

Вулф оказался прав. Это место было не для леди. И не потому, что полутемную, грязную комнату наполнял дым и чем-то отвратительно воняло. А из-за липких мужских взглядов, устремленных на нее так же, как обычно смотрит торговец, когда оценивает золотую пыль, — постепенно, крупица за крупицей.

Мужчина, сидевший в стороне от других, поднялся из-за грубого стола и сдернул с головы изрядно потрепанную шляпу.

— Вам что-то нужно, мадам? — спросил он как-то жалобно.

Даже при плохом освещении Джессика увидела длинные, пышные усы извозчика. Она улыбнулась ему с облегчением, не сознавая того, насколько манящей может быть ее улыбка для мужчин, которые в течение многих месяцев не видели белой женщины, тем более в наряде, подчеркивающем грудь и талию. Даже уставшая и замученная длительным путешествием, она казалась экзотическим цветком, расцветшим среди зимы.

— Я замерзла, — сказала Джессика тихо. — Я увидела дымок…

— Проходите, — поднялся один из сидевших мужчин. Он жестом показал на скамью, с которой только что встал. — Все разогрелись и готовы к езде, как и я.

Некоторые из мужчин захмыкали.

Человек, обратившийся к Джессике, был высок и хорошо сложен, с ровными зубами и правильными чертами лица. Одежда его, хотя и старая, отличалась хорошим покроем — на нем был китель кавалериста. Глядя на его гладко выбритое лицо и горделивую осанку, Джессика решила, что он джентльмен. Однако было в этом молодом человеке нечто такое, от чего Джессике стало не по себе. Его глаза — бесцветные, пустые и холодные. Он смотрел на нее, не мигая, и она почувствовала, как по ее коже пробежал холодок, словно в предчувствии опасности. Ей захотелось тотчас же вернуться к дилижансу под защиту Вулфа.

Джессика повернулась бы и убежала, но она понимала, что, показав свой страх, она поставит себя в положение раненой жертвы, за которой гонится стая голодных собак. Джессике не хотелось быть приманкой.

— Меня зовут Рейли, — представился молодой человек, прикоснувшись к шляпе жестом скорее фамильярным, чем вежливым, — но девочки обычно зовут меня Ли.

— Благодарю вас, мистер Рейли, — ответила Джессика, несколько сократив формальности, — но вам нет никакой надобности уступать мне место. Мне вполне достаточно спрятаться от ветра.

— Ерунда, — заявил он, шагнув к Джессике. — Проходите сюда, где теплее. — Он оттолкнул ногой чью-то ногу, оказавшуюся на его пути. — Стимер, слезай со своей шкуры и приволоки хорошенькой английской мисс что-нибудь пошамать.

— Шотландской, — произнесла она негромко, принуждая себя быть спокойной, хотя каждый ее нерв был напряжен.

— Что?

— Я шотландка.

Рейли слегка улыбнулся и взял Джессику за руку

— Как скажешь, девочка. А сейчас усаживайся здесь, красотка, и расскажи, что такая хорошенькая девочка делает в норе Косого Джо.

Дверь позади Джессики распахнулась. В комнату ворвался поток студеного воздуха.

На пороге появился Вулф. В своей городской одежде он выглядел здесь чужаком. В тусклом свете серебряная и золотая инкрустация на карабине поблескивала, как змеиная чешуя.

— Привет, ребятки, — сказал Вулф.

Несколько удивленных возгласов и косых взглядов послужили ему ответом. Акцент и ритм его речи, не в пример одежде, были западными.

Праздным взглядом, в котором не было ничего оскорбительного, Вулф оглядел комнату. Хотя его глаза нигде не задерживались, у каждого из семи мужчин сложилось впечатление, что Вулф отметил его каким-то особенным взглядом. Кажется, один лишь Рейли не заметил опасности в холодных глазах Вулфа.

— Отвратительно ледяной ветер, — проговорил Вулф небрежно.

В комнате все закивали в знак согласия.

Рейли стоял расслабленно и свободно, наблюдая за Вулфом. Джессика увидела, что китель Рейли распахнулся. Правый борт оттопыривался шестизарядным револьвером, висевшим на боку.

— О, да вы только посмотрите, — протянул Рейли, присвистнув. — Это какой-то хитрый карабин. Никогда такого не видел. — Он протянул руку, уверенный в том, что хорошо одетый городской человек ему не откажет. — Можно прикинуть вес?

— Нет.

В первый момент Рейли не осознал, что ему отказывают. А когда он это понял, на его скулах вспыхнул румяней.

— А ты, приятель, ведешь себя не очень любезно… Кое-кто даже сказал бы — оскорбительно…

Вулф улыбнулся.

Тело Рейли слегка напряглось.

— Просто стараюсь спасти тебя от несчастья, — пояснил Вулф. — Спусковой крючок очень легко срабатывает. Однажды карабин выстрелил без всякой причины, когда один мужчина передавал его другому. Это было бы форменным позором. Такой красивый парень, как ты, оставит столько разбитых сердец по всей трассе! Будет больше слез и рыданий над твоей могилой, чем тогда, когда Ли отдал свою шпагу в Аппоматтоксе.

Рейли выпрямился.

— Ты оскорбляешь Юг?

— Нет, это делаешь ты. Человек с нашивками лейтенанта на кителе должен иметь представление о хороших манерах и не хватать леди за руку. — Не отводя глаз от злого лица Рейли, Вулф сказал: — Том, помоги Косому Джо запрячь сьежую смену лошадей.

— Да, сэр, — быстро откликнулся извозчик.

Он натянул на голову шляпу и поспешил к дверям, стараясь не оказаться между Вулфом и молодым человеком, который воевал на стороне проигравших в войне между штатами. Медленно, почти незаметно рука Рейли поползла к рукоятке револьвера.

Джессика ахнула.

— Я вижу, — произнес Вулф раньше, чем она успела что-то сказать. Он снова улыбнулся Рейли. — Пусть тебя не вводят в заблуждение золото и серебро, парень. Оружие вроде этого разметало напрочь южные полки. Если не веришь мне, продолжай лезть за своей пушкой. Я вгоню три пули в тебя, прежде чем ты поймешь, что произошло, и у меня останется еще десять пуль для твоих приятелей.

Мужчины позади Рейли начали сдвигаться к противоположному концу стола.

— Стреляю в первого, кто двинется, — предупредил Вулф.

Никто не позволил себе в этом усомниться. Все остались на месте.

В установившейся тишине Джессика замерла, напрягшись, стараясь изо всех сил совладать с нервами. Рейли рассмеялся, его тело снова расслабилось.

— Нет причин для ссор, — заявил Рейли непринужденно. — Я просто хотел немножко развлечься в ожидании дилижанса.

— Едешь на Восток?

— На Запад.

— Следующий дилижанс будет здесь завтра примерно в это время.

— Завтра? — удивился Рейли. — А как насчет сегодняшнего?

— Он полон.

— Только ты и девчонка…

— Моя жена, — оборвал его Вулф.

— Никого, кроме вас, на этом чертовом дилижансе!

— Я уже сказал. Он полон.

Тело Рейли вновь напряглось.

— Пусть будет так, Рейли, — произнес один из мужчин холодно. — Если этот джентльмен с хитрым карабином спешит сразиться с индейцами раньше всех, пусть катится. Одним янки меньше — меня это не волнует. У меня есть игра поинтересней.

Рейли глянул с сомнением на мужчину, но от спора воздержался.

Джессика не стала ждать, когда Вулф откроет ей дверь. Она не хотела, чтобы он поворачивался спиной к людям в комнате. Она распахнула дверь и через холодный двор побежала к дилижансу. Джессика расслабилась только в экипаже.

Этого не позволил себе Вулф. В дилижансе он держал наготове карабин и наблюдал за станцией с неослабным вниманием. Никто не вышел из нее.

Раздался звонкий, похожий на пистолетный выстрел, хлопок кнута, лошади дернули, и дилижанс стал быстро удаляться от станции.

— Они будут нас преследовать? — спросила Джессика прямо.

— Сомневаюсь. Их лошади измотаны. — Вулф перевел взгляд на свою незваную жену, изнеженную аристократку, которая совершенно не подходила для жизни на западных землях, — а он любил их больше всего на свете. — Вы напрашиваетесь на то, чтобы вас кто-нибудь убил, ваша милость. Вы не похожи на местную.

— Ты тоже.

— Черта с два.

— Эти люди приняли тебя за чужака.

Вулф улыбнулся.

— Еще никто западнее Миссисипи не видел меня одетым так, как сейчас, но будь я проклят, если похож на окружение вашей милости… Кстати, в этой компании на станции находился Джерико Слейтер. Если он узнал меня, мне будет чертовски трудно с ним расплатиться.

— Кто такой Джерико Слейтер?

— Один из немногих уцелевших членов банды Джеда Слейтера.

— За что он ненавидит тебя?

— Калеб, Рено и я сделали все, чтобы уничтожить эту банду, — Вулф слегка улыбнулся. — Очень жаль, что Джерико не был среди них в то время. Он такой же отпетый, как был в свое время Джед.

Джессика нахмурилась

— А почему вы воевали с этой бандой?

— Слейтер сделал большую ошибку: он захватил Виллоу.

Джессика почувствовала, как изменились голос и выражение лица Вулфа, когда он произнес имя Виллоу, и у нее перехватило дыхание.

— Кто она?

Прямо поставленный вопрос Джессики вынудил Вулфа посмотреть на нее

— Женщина.

— Это я поняла сама.

— Женщина с Запада.

— Что за этим кроется? — настойчиво продолжала допытываться Джессика.

— Женщина, достаточно сильная, чтобы драться бок о бок с мужчиной, если дело дойдет до этого, и достаточно нежная, чтобы зажечь в нем огонь.

Джессика заставила себя продолжить разговор, чтобы подробнее узнать о той, при упоминании о которой глаза и голос Вулфа так теплеют.

— Ты из-за нее был так зол на меня за наш брак? — спросила Джессика напряженным голосом. — Ты собирался жениться на Виллоу?

— Нет. Я хотел, чтобы Калеб Блэк сделал это. Но только дурак может связаться с Калебом, — сухо сказал Вулф. — Он какой-то старозаветный человек. Неспособен на прощение.

— Кто такой Калеб Блэк?

— Муж Виллоу и один из лучших друзей, которые могут быть у человека.

Вулф с интересом отметил, что Джессика не могла скрыть облегчения.

— Понятно, — сказала она и глубоко вздохнула, прежде чем задать вопрос, который действительно очень много значил для нее: — Ты любишь Виллоу?

— Ее трудно не любить. В ней есть все, что я хотел бы видеть в женщине.

Джессика почувствовала, что бледнеет. До этого момента она не понимала, насколько была уверена в том, что Вулф принадлежит ей, что он был ее с того момента, когда нашел ее в стогу сена, что он был ее всегда.

Ей никогда даже в голову не приходило, что Вулф может любить другую женщину. Боль была убийственной. Она сносила напрочь весь мир, оставляя вокруг одну пустоту, в которой каждый удар сердца сотрясал Джессику, вызывая головокружение.

Дилижанс трясся и подпрыгивал на ухабах. Возгласы извозчика и щелканье кнута вместе с тарахтеньем колес способны были оглушить пассажиров. Сейчас Джессика была рада этой бешеной езде, которая избавляла ее от дальнейшей беседы. Она всячески пыталась подбодрить себя и, закрыв лицо, думала о том, что, хотя ей причинили такую боль, она способна скрыть ее в себе

Вулф незаметно взглянул на Джессику. Он знал, что она лишь притворяется спящей, поскольку тело ее оставалось напряженным и время от времени по нему пробегала дрожь, словно под порывами ветра. У нее не было больше вопросов о Виллоу Блэк. И было совершенно ясно, что она не имела ни малейшего желания что-либо слышать о женщинах Запада.

Грустно улыбнувшись, Вулф надвинул шляпу на глаза, поставил ноги на противоположное сиденье и поздравил себя с тем, что нашел трещину в аристократической броне, окружающей леди Джессику Чартерис Лоунтри. Он уже начал было сомневаться в том, что таковая имеется. Упрямство Джессики поражало его. Он рассчитывал, что она сдастся и возвратится в Англию гораздо раньше. Она привыкла, чтобы ей прислуживали, привыкла к чаепитиям и балам, к тому, что ее опекают и ей потакают все, кто находится в радиусе действия ее обворожительной улыбки.

Ничего этого не было в Америке. Вулф сознательно оставил ее одну Когда это не помогло, он вынудил ее обходиться без прислуги, что принесло больше трудностей ему, чем ей. Он никогда не забудет треск электрических разрядов и льнущие к нему шелковистые волосы, грациозную женственность ее спины под тонким бельем. Никогда он также не забудет тот ужас, который испытал, услышав ее крик, и смех облегчения, после того как нашел ее целой и невредимой, хотя коса оказалась в ловушке.

«Такая беспомощная девушка не продержится здесь долго, — убеждал себя Вулф. — Запад требует, чтобы женщина была сильной и выносливой, как Виллоу».

Однако не белокурые волосы Виллоу и не карие ее глаза занимали мысли Вулфа и виделись ему в коротких сновидениях во время путешествия. А снился ему рыжеволосый эльф — его малышка, протягивающая к нему руки и плачущая чистыми, хрустальными слезами…