"Синева" - читать интересную книгу автора (Алмазов Борис Александрович)Глава четырнадцатая РазговорОн шёл долго. Какие-то улицы, незнакомые дома проплывали мимо него. А он всё шагал и шагал. «Всё это потому, что я Барабана боялся! Если бы не боялся, ни за что он бы меня не победил! Но я трус… А ещё дурак! — казнил себя Тимоша. — Физику с физкультурой спутал!» Но самая страшная мысль была о том, что никогда, никогда он больше не взлетит туда, где синева, простор и облака. — Неужели никогда? — повторял мальчик. Незаметно он оказался в огромном парке, и большие деревья обступили его со всех сторон… В парке было сумрачно, на аллеях ни души. «Ну вот, — подумал Тимоша. — Ещё, кажется, и заблудился! Всё один к одному!» Он никогда не уходил так далеко от дома. «Наверно, уже поздно! Дома волнуются!» — думал он. Но в какой стороне его дом, куда идти, он не знал, а спросить было некого. Сумерки сгустились из-за надвинувшихся низких серых туч. Закрапало. «Теперь совсем расхвораюсь», — подумал Тимоша обречённо, бредя по тёмной аллее. Ветер вертел и гнал осенние листья. «Как же я отсюда выберусь?» Странное оцепенение, равнодушие охватило его. Ему захотелось лечь на кучу жёлтых листьев, лежать неподвижно и ни о чём не думать. — Надо идти, — шептал он себе. — Ничего, куда-нибудь да выйду, нужно только идти всё время вперёд. Далеко между стволами деревьев мелькнул просвет, и мальчик повернул в ту сторону. Аллея закончилась. Впереди на площадке между вздыбленными глыбами горел огонь. Языки пламени высвечивали золотые буквы на полированных огромных каменных плитах. Мальчик протянул руки к огню. Огонь трепетал на ветру, будто шёлковый. — Здравствуй, — услышал Тимоша. Ему показалось, что это прошелестело из огня. — Здравствуйте! — ответил мальчик. Он нисколько не испугался, потому что голос был добрым и каким-то удивительно знакомым, точно Тимоша его уже много раз слышал. — А вы где? Кто вы? — Я твой дедушка. — Мой дедушка погиб на войне, — вздохнул Тимоша. — Обещал вернуться и не вернулся… — Раз солдат обещал, он своё обещание выполнит! Это точно… — сказал голос. — И я тоже вернулся. Только уходил живым, а вернулся… Вечным огнём. Памятником… И тут Тимоша сообразил, где находится. Ведь здесь, в центре города, у Вечного огня, Тимошу принимали в октябрята! Рядом с этими гранитными глыбами тогда он показался себе чуть больше муравья. — Да ты не сомневайся… Я действительно твой дедушка. Вон, прочитай. Огненный блик высветил среди других фамилий одну. — Наша! Наша фамилия. — А имя читай… — Ти-мо-фей. — Да… Тебя ведь в мою честь назвали. Ну что, поверил теперь? — А разве памятники разговаривают? — усомнился мальчик. — Памятники кричат. Только нам о пустяках говорить не положено. А у тебя, мне кажется, что-то стряслось. Верно, милый? — Откуда вы знаете? — прошептал мальчик. И он почувствовал, что глаза у него защипало. — Ну-ну! — сказал голос — Полно горевать-то. Давай поговорим. Сюда многие с бедой приходят. Помогает. — Я не могу, — вздохнул мальчик. — Я же вас не вижу. — А ты меня вспомни! Вспомни. Я ведь в памяти твоей живу… Пока ты меня помнишь, я и жив. Тимоша глянул в огонь и увидел, что там, по ту сторону огня, возникла знакомая фигура в ватнике, солдатских ботинках, в старой ушанке и широких штанах… Совсем как на фотографии над Тимошиной кроватью. — Не горюй только, — сказал солдат Тимоше. — Справимся с твоей бедой. Как думаешь? Главное — не унывать. — Да я ничего… — ответил мальчик. — Знаешь, я… летал… и… — Ну, так это у тебя наследственное. — В голосе солдата прозвучала даже гордость. — Я тоже летал. — Ты не думай, я без мотора… — И я без мотора. Какие моторы — сорок первый год! Враги знаешь как напирали! — вздохнул солдат, присаживаясь к огню. — Земля стонала, а вода горела. Меня тогда контузило. Крепко контузило! Я слух потерял. Вдруг слышу: с того берега реки, где наши оставались, меня раненые зовут. Кто шёпотом, а кто и совсем молча: «Санитара! Санитара…» Ну я к ним и полетел! — Значит… у тебя крылья выросли?.. Крылья? — Выходит, что так, — пожал плечами солдат. — Наверно. — Но ведь этого не может быть! — закричал Тимоша. — Люди по законам физики летать не могут… И крыльев у них нет… — Да я вроде — по законам-то физики, контуженный, да в грохоте, да под бомбёжкой — никак не мог услыхать наших ребят. Никак не мог, а ведь услыхал? — Да как же это может быть?.. Один раз на салюте рядом со мной пушка как выстрелила! Так я сразу оглох! И ничего не слышал. — И я, внучек, ничего не слышал. Я почувствовал. Сердцем услышал. У сердца свои законы! — Они что, не открытые ещё? — Как не открыты! Сколько люди на земле живут, столько и открытий. Каждый человек их для себя сам открыть должен. — А если не откроет? — спросил Тимоша. — Плохо его дело! — сказал солдат. — Не открыл, не постарался, не послушал своего сердца, — стало быть, зря на свете жизнь прожил! Такого человека узнать легко: его все сторонятся. Говорят, сердце у него слепое. Бескрылое! Всем с ним беда, и самому ему плохо. — Да нету у человека никаких крыльев, — сказал Тимоша. — Это почему же ты так решил? — удивился дед. — Их же никто не видит! — Ну! — улыбнулся солдат. — Это ещё не всё! Ты же чувствуешь, — значит, они есть. Я, например, реку-то перелетел — на крыльях! Больше никакой возможности не было. А ты говоришь — нету. — Но никто не верит, что они у меня есть! — Увидят твой полёт — поверят. Тимоша вздохнул и опустил голову. Дождь прекратился. Редкие капли падали в лужи, и по гладкой поверхности раскатывались широкие круги. Тимоша подвинулся к огню поближе. Его знобило. Не то от сырости, не то от мысли, что он больше никогда не полетит. — Дедушка, а откуда берутся крылья? — Крылья-то? — хитро прищурился солдат. — Я так понимаю: крылья — штука особая. Потому их мало кто и видит. На обыкновенный-то взгляд их вроде и нет, они себя в деле являют… Вот и смекай: откуда они? — Откуда? — не понял Тимоша. — Не догадался? Солдат положил широкую ладонь на Тимошину макушку, и рука эта оказалась такой тёплой и ласковой, что от неё по всему телу мальчика разлился ровный жар. Тимоша перестал дрожать. — Не догадался, — сознался мальчик. — Ну, например, работают два плотника. Дом строят. Один топориком тяп-ляп да всё на часы поглядывает, скоро ли ему на обед идти. А другой брёвна кладёт, как песню ведёт. Ему и обед не во вкус: всё назад к топору бежать норовит. Он и ночью на самой мягкой перине ворочается: о работе размышляет. Как бы посноровистей да получше сделать… Так что ему спать не даёт? — Крылья? — Они! Нет от них покоя. Но есть счастье. Потому как крылья эти — талант! — Какой талант? — не понял Тимоша. — У каждого свой. Кто песни петь мастер, кто сады сажать, кто лечить, кто учить. У каждого свои крылья. Голова у Тимоши клонилась всё ниже. — Дедушка, — прошептал он совсем тихо, — а я сегодня потерял свои крылья. Утром ещё были. Никто мне только не поверил. А были! Но теперь я уже и сам не верю, что смогу летать. — Вот это беда так беда, — загоревал солдат. — Последнее дело, когда человек себе верить перестаёт. Это беда нешуточная. — Что же… — спросил Тимоша, сдерживая слёзы, потому что это и был самый главный вопрос. — Как же я теперь жить буду? — Да жить-то живут! И я на своём веку повидал, и ты ещё увидишь, как люди своих крыльев пугаются, — задумчиво сказал солдат. — Бескрылым-то жить — оно даже спокойнее. Но только смотришь, вроде у них всё есть: и удача, и покой. А они томятся, хлопочут, места себе не найдут. Потому как счастья нет! Несчастные они, те, что от полёта отказались. Бескрылые-то. — И я? Я тоже буду несчастным? — прошептал Тимоша. — Да что ты! Да лучше мне сто раз в том бою погибать, чем о таком думать, — вздохнул солдат, обнимая Тимошу за плечи. — Не можешь ты быть несчастным! Не должен! — Да как же, если крыльев-то больше не будет! — заплакал Тимоша. — Не реви! — сказал солдат. — Я-то у тебя на что? Давай вместе думать, как беде помочь. — Может, упражнения есть какие? — подсказал мальчик. — Чтобы снова они выросли. Гимнастика лечебная? Солдат засмеялся. — Гимнастика, говоришь? Лечебная? Тёплой ладонью он вытер слёзы с Тимошиных щёк. — Вот что я тебе скажу: те, что бескрылыми становились, сами этого хотели! Им крылья были в тягость. А ты без крыльев томишься. Тебе без них жизнь не мила. Да и пропали-то они, можно сказать, не по твоей воле. Стало быть, надежда есть… Наш старшина, бывало, уж в какие переделки мы ни попадали, а всё приговаривал: «Не горюй, ребята. Живы, — значит, всё впереди!» Вот так, милый… — Что же мне делать? — Думать, — сказал солдат твёрдо. — Думать. С этого всякое дело начинается. — А как? — Что «как»? — Думать-то? — Это верно. Думать, брат, тоже надо уметь. А чтобы уметь, надо сперва научиться. Давай мы с тобой сначала вдвоём думать будем. Солдат опустился на плиту и прикрыл Тимошу полою своего старого ватника. — Упражнений, конечно, чтобы крылья выросли, нет, это тебе не мускулатура, а вот средство, чтобы они опять явились, должно быть! — Какое средство? Лекарство, что ли? — не понял Тимоша. — Да вроде того… Чудо. — А… — разочарованно протянул мальчик. — Чудес не бывает… — Как «не бывает»! — укоризненно сказал солдат. — Ты же сам летал, а такое говоришь. — Это другое дело… — Да вовсе не другое! И подвиг — чудо, и талант — чудо… Открытие любое — чудо! А ты говоришь — не бывает. Мы о другом давай будем думать: как оно, чудо это, получается? Вот у тебя, к примеру, когда крылья появились? — спросил солдат. — Я Рекса, то есть чижика, летать учил. Чижику помогал. Он, дедушка, представляешь, инкубаторский. Без родителей… Его ни петь, ни летать не учили… Какая ж без этого птица? Вот я и… — Вот и выходит… — задумчиво протянул солдат. — А я раненых вытаскивал. Вот ведь какая штука получается… Смекаешь? — Нет, — честно признался Тимоша. — Неужто не ясно, — удивился солдат. — Ведь как просто. Любой талант является, когда он другим на пользу служит! — Понял! — обрадовался Тимоша. — Понял! Крылья тогда вырастают, когда другому нужен, когда на помощь спешишь. — Точно! — засмеялся солдат. — А ты говорил, что думать не умеешь. Вот и соображай: чтобы крылья вернулись, нужно, чтобы тебя позвали… — Кто? — Тот, кто в беде оказался. — Да… — грустно сказал Тимоша. — Разве узнаешь, кому помощь нужна? — Это ты верно говоришь… Солдат помолчал, сдвинул на затылок старую ушанку со звёздочкой. — Настоящее горе чужого глаза сторонится, настоящая беда от людей глубоко хоронится. А ты сердцем старайся услышать. Человек в беде-то, может, и молчит, но душа-то у него кричит! А доброе сердце на тот крик отзывается. Понял? — Да, — сказал Тимоша. — Ну вот и ладно. Солдат поднялся, поправил шапку. — Что бы ни стряслось, какое бы горе тебе ни встретилось, помни, милый: мир добром стоит, а добро людьми делается. Он потуже застегнул потрёпанный брезентовый солдатский ремень. — Ступай, родной, не теряй времени. Помощь, она всегда требуется. — Спасибо. Спасибо тебе, дедушка, — сказал мальчик. — За что, милый ты мой? — За то, что ты мне помог. — Так ведь я на то и есть, чтобы в трудную минуту ко мне, к нам, то есть к тем, кто раньше тебя жил, обращаться. Ты только помни… Помни, что я… Что все мы всегда с тобой… Согрелся? Ну, ступай. Ступай, родной… Солдат отступил назад, махнул рукой и словно слился с огнём, гранитом, с золотыми буквами имён… Огонь трепетал на ветру, как шёлковый… |
||
|