"Кефалонский дневник" - читать интересную книгу автора (Байрон Джордж Гордон)

1823 Метаксата, Кефалония,[2] 28 сентября

Шестнадцатого июля (если память мне не изменяет) я отплыл из Генуи на английском бриге «Геркулес» под командой капитана Джона Скотта, 17-го числа разразилась буря; так как она грозила покалечить лошадей, которых мы везли в трюме, мы возвратились в Геную, где пережидали бурю в течение суток; затем вышли в море,[3] зашли в Ливорно, а оттуда через Мессинский пролив направились в Грецию. Пройдя в виду Эльбы, Корсики и Липарских островов, включая Стромболи, а затем — Сицилии, Италии и др., мы около 4 августа[4] бросили якорь у Аргостоли, главной гавани острова Кефалония.

Здесь я ожидал получить известия от капитана Б[лэкира], посланного греческим комитетом в Лондоне к Временному правительству Морей; но к немалому своему удивлению узнал, что он уже отбыл в обратный путь, хотя в последних письмах ко мне, отправленных с полуострова, настоятельно просил меня ускорить мой приезд и сообщал о своем намерении здесь задержаться. С тех пор я получил от него несколько писем, адресованных в Геную и пересланных мне на острова, где он отчасти объясняет причины своего неожиданного отъезда из Греции и просит меня (противореча прежнему своему мнению) отложить на время мой собственный приезд, по нескольким причинам, в числе которых есть и важные. Я послал лодку на Корфу, надеясь еще застать его там, но он уже отплыл в Анкону.

Высшее командование на острове Кефалония осуществлялось резидентом, полковником Нэпиром,[5] а восьмым королевским полком, составлявшим гарнизон, командовал полковник Даффи. Оба они встретили нас, как, впрочем, и все офицеры и гражданские лица, с величайшей любезностью и радушием, которых мы, разумеется, не заслуживали, но постарались оправдать; это радушие остается неизменным и теперь, когда частые встречи стерли новизну наших отношений.

Здесь мы узнали то, что впоследствии полностью подтвердилось, а именно: Греция раздираема междоусобицами; Маврокордато[6] смещен или сам сложил с себя полномочия (L'un vaut bien l'autre[7]); в Морее власть перешла к Колокотрони,[8] главарю не знаю уж какой партии. Турки были весьма сильны в Акарнании и др., а турецкий флот блокировал побережье от Миссолонги до Кьяренцы, а потом и до Наварина. Греческий флот из-за недостатка средств или по иным причинам остался на стоянке в Гидре, Исфаре и Специи, где, возможно, находится и поныне. Так как я, вопреки моим ожиданиям, не получал никаких сведений из Пелопонесса и ожидал также писем из Англии, от Комитета, я решил оставаться до поры до времени на Ионийских островах, тем более что высадка на противоположном берегу грозила нам конфискацией судна и груза; а капитан Скотт, разумеется, соглашался на такой риск только при условии, что я гарантирую ему полное возмещение возможных убытков.

Чтобы скоротать время, мы совершили поездку через горы в монастырь Св. Евфимии — по такой плохой дороге, каких я еще не встречал за годы моих странствий по многим странам даже в самых глухих местах. Из Св. Евфимии мы отплыли на Итаку и объехали этот красивейший остров, где я уже побывал несколько лет назад. Прием, оказанный нам капитаном Ноксом (резидентом) и его супругой, ничуть не уступал гостеприимству наших военных друзей на Кефалонии. Резидент, миссис Н[окс] и их друзья повели нас к источнику Аретузы, ради которого уже стоило совершить эту поездку; но и все остальное на этом острове не менее привлекательно для любителей природы. Памятники искусства и древности я предоставляю антиквариям; эти джентльмены занялись ими столь удачно, что существование Трои сделалось спорным, а существование Итаки (я разумею Итаку гомеровскую) еще не признается.

Дело было в августе, и нас предостерегали против поездок в жаркие часы дня; но так как я прежде никогда не страдал от жары, пока находился в движении, мне не захотелось терять столько дневных часов из-за лишнего солнечного луча; и хотя наше общество было довольно многочисленно, никто, насколько я мог наблюдать, не почувствовал себя плохо, и только один из слуг (негр) заметил, что жара стоит такая же, как в Вест-Индии. Я оставил термометр на борту и потому не мог точно определить температуру воздуха. Мы возвратились в Св. Евфимию, переправились в Самоссшй монастырь на противоположном берегу залива, а на следующий день вернулись оттуда в Аргостоли, по более удобной дороге, чем тропа, ведущая в Св. Евфимию. Сухопутную часть пути мы проделали на мулах.

Спустя несколько дней после нашего возвращения я узнал, что в Занте есть для меня письма; но прошло немало времени, прежде чем грек, которому они были поручены, сумел их доставить, так что получением их я оказался обязан полковнику Нэпиру; причина задержки так и не выяснилась.

В письмах из Англии меня уведомляли, что Комитет поручает мне представлять его при греческом правительстве и взять на себя распределение некоторых грузов и т. п., ожидавшихся с кораблем, который и по сей день (28 сент.) еще не прибыл.[9]

Вскоре по прибытии я на собственные средства нанял отряд из сорока сулиотов во главе с их командирами Фотомарой, Джавеллой и Драко и, вероятно, увеличил бы этот отряд, если бы не обнаружил, что между ними ни в чем нет согласия, кроме как в том, чтобы запрашивать с меня все больше и больше, хотя я и так платил каждому на доллар в месяц больше, чем он получал бы от греческого правительства, а когда нанимал их, они были разуты и раздеты, Я согласился на их просьбы и уплатил им за месяц вперед. Однако — вероятно, по наущению мошенников-лавочников, у которых они обыкновенно забирают товары в долг — они пытались вымогать прибавку; тогда я созвал их, высказал им свое мнение и объявил, что не возьму их с собой дальше. Но я предложил выдать им жалованье еще за месяц и оплатить им проезд до Акарнании, куда теперь, после ухода турецкого флота и снятия блокады, им легко было попасть.

Часть отряда приняла это предложение и уехала. Власти Семи Островов попытались было препятствовать возвращению им оружия, но это в конце концов удалось уладить, и сейчас они соединились со своими соотечественниками в Этолии или Акарнании.

Кроме того, я переслал резиденту Итаки двести пятьдесят долларов для тамошних беженцев, а также помог переправить на Кефалонию одно семейство родом из Морей, очутившееся в безвыходном положении, и обеспечил ему жилье и содержание, поручив его попечениям гг. Корджаленьо, богатых торговцев в Аргостоли, к которым у меня были рекомендации от моих корреспондентов.

Я распорядился написать Марко Боццарису, командиру греческих отрядов в Акарнании, к которому имел рекомендательные письма. Его ответ был, вероятно, последним из того, что он подписал или продиктовал, так как он был убит в бою на следующий же день, оставив по себе славу храброго воина и честного человека, что не всегда встречается вместе, как, впрочем, и порознь. Я получил также приглашение от графа Метакса, губернатора Миссолонги; но при нынешних отношениях между партиями мне необходимо было прежде узнать у существующего правительства, где я смогу, по его мнению, если не принести больше всего пользы, то хотя бы менее всего помешать.

Так как я прибыл сюда помочь не одной какой-либо клике, а целому народу и думал иметь дело с честными людьми, а не с хищниками и казнокрадами (такие обвинения греки бросают друг другу ежедневно), мне понадобится большая осмотрительность, чтобы не связать себя ни с одной из партий; это будет тем более трудно, что я уже получил приглашения от нескольких враждующих между собой клик, из которых каждая заверяет, что именно она-то и является подлинно правоверной. Все же я не хочу отчаиваться, хотя все иностранцы, которых я до сих пор встречал в Греции, покидают или уже покинули ее в полном разочаровании.

Каждый, кто едет сейчас в Грецию, должен поступать как миссис Фрай[10] при посещении Ньюгетской тюрьмы — т. е. не ожидать немедленных проявлений честности, но надеяться, что время и гуманное обращение искоренят нынешние воровские и грабительские наклонности.

Когда греки немного расправят члены, четыреста лет скованные цепями рабства, они уже не будут ходить, «точно у них на ногах кандалы».[11] Сейчас цепи разбиты; но обрывки их еще влачатся, и Сатурналии еще слишком недавни, чтобы Раб успел превратиться в зрелого гражданина. Хуже всего в них то, что они (тут мне придется употребить грубое выражение, потому что только оно соответствует истине) — хуже всего то, что они так чертовски лживы; подобная неспособность говорить правду не видана со времен Евы в райских кущах. Недавно один из них сетовал, зачем в английском языке существует так мало оттенков для отрицательного ответа; тогда как грек, благодаря особенностям своего скользкого языка, может так плавно переходить от «нет» к «да» и vice versa,[12] что увильнет от чего угодно и все же оставит лазейку, в которую клятвопреступление может проскользнуть никем не замеченное. Это — собственные слова этого джентльмена, и сомневаться в них можно только потому, что «Эпименид сам был критянином»,[13] как гласит известный силлогизм. Конечно, со временем они могут исправиться.