"Знание и Мудрость" - читать интересную книгу автора (Маритен Жак)

2.0 некоторых неясностях

К приведенным выше соображениям можно добавить еще три замечания. Прежде всего, я отметил бы, что культура, или цивилизация, предполагая одновременно наличие природы и работу разума, должны быть на стороне природы, но могут отклоняться от нее, позволяя себе паразитировать, опираясь на умение создавать искусственные вещи, что противоположно природе, и на более или менее серьезные извращения (они есть даже в сообществах животных; разве не приходилось наблюдать, как колонии муравьев разрушались из-за их пристрастия к опьяняющему соку, который муравьи получают от некоторых насекомых, проживающих совместно с муравьями-наркоманами и поедающих их яйца?)'. Если смешивать per accidens и per se\ то можно вместе с Жан-Жаком"' утверждать, глядя на такие развращенные и потому уже достойные ненависти цивилизации, что культура и цивилизация сами по себе развращают человека.

Но поскольку нам не обойти законов бытия и поскольку цивилизация сама по себе вытекает из требований разума, то, и

это наше второе замечание, невозможно ненавидеть цивилизацию, не ожесточаясь одновременно против формально-логического мышления, неизбежного формирования мира человеческих дел разумом, если при этом не утверждается примат потенциальности, незавершенности под предлогом большей плодотворности такого взгляда.

Заметим, наконец, что таким образом возникает тенденция к разрушению человека. У человека, в отличие от других животных, нет прочной инстинктивной основы жизни, образующей закрепившуюся структуру поведения, достаточно определенную, чтобы сделать возможной жизнь. Пытаться разрушать, опустошать и отвергать жизнь, управляемую разумом, пока не будет найдена другая столь же прочная основа, значит совершать смертельно опасную ошибку. Опустошать можно без конца; прочной и законченной структуры, естественного регулятора инстинктивной жизни у человека нет. Действие наших инстинктов, столь многочисленных и могущественных, приводит не к однозначным, а к относительно неопределенным результатам; нормальное достижение целей и управление инстинктами возможно только с участием разума.

Если Фрейд, говоря явную бессмыслицу, называет ребенка полиморфным извращением, то он игнорирует эту неопределенность. Некая общая и весьма примитивная, смутная философия мешает великому наблюдателю (движимому сильной метафизической неприязнью к forma rationis)'"1 различать возможность и действие;

он заменяет потенциальность набором противостоящих друг другу наличных явлений, неопределенность, ориентированную на нормальную реализацию, но способную и к многоформному анормальному осуществлению, - совокупностью противоположных актов, где то, что мы называем нормальным, есть лишь частный случай анормального.

Тем не менее, свойство бесконечности, присущее духу, придает каким-то образом бесконечность, неопределенность самой жизни чувств и инстинктов человека, которая не может найти свою естественную точку опоры - я имею в виду соответствующую именно требованиям и назначению человеческой природы - нигде, кроме как в рассудке и производимых им построениях. В противном случае она закрепится не там и не так, в зависимости от доминирующей страсти, и собьет природу с пути. Человек действительно и в полной мере естественный - это не дитя природы в чистом виде, не невозделанная почва, это человек добропорядочный, это почва,

42

возделанная по всем правилам, человек, сформированный внутренней культурой, своими интеллектуальными и нравственными качествами. Он один тверд и устойчив, он один - личность.

Если бы в нас была заложена только природа сама по себе и она имела бы лицо, то можно было бы опасаться, что любая добродетель - ложна, притворна, а лицо деформировано ею или залеплено, как пластырем. Но природа проглядывает в нас уже обработанная разумом, человек не имеет иной истины, кроме той, что сформирована внутри него разумом и добродетелью (я говорю о здравом рассудке, а он правит в нашей жизни лишь совместно с тем, что даровано нам свыше; я говорю о подлинной добродетели, которая полностью заслуживает своего имени, только если она пронизана милосердием). Подлинная искренность представляет собой лишь ясное зеркало, которое видит населяющих нас демонов и бесстрашно отражает их, чтобы, свободно воздействуя на них, придать им человеческий облик, она не отказывается иметь свое лицо. И нет более ложного соблазна, чем "искренность" в понимании Андре Жида, то есть истолкование человеческого существа с помощью одновременно бесполезных и несогласованных постулатов о бесформенном, о первичной материи.