"Падальщик" - читать интересную книгу автора (Гали Ник)

Глава I Рождественский сюрприз

В тот самый момент, когда профессор Лэнгдон подбросил вверх цилиндр с зашифрованной надписью, а профессор Тибинг, застыв с остекленевшими от ужаса глазами посреди зала, глядел, как капсула с уксусом должна была вот-вот неминуемо упасть на каменный пол и разбиться, в дверь позвонили.

Дипак крякнул от досады и бросил книжку в желтой обложке рядом с собой на лоскутное одеяло — ну что за?!..

Смуглые ступни опустились на пыльный розовый ковер; Дипак поднялся с кровати и как был босоногий, взъерошенный, в мятой, расстегнутой до пупа рубахе, прошествовал к дверям своей студии, заранее досадуя на кого бы то ни было, кто оторвал его в это утро от блистательного «Кодекса Да Винчи». Кому еще он по надобился в канун Рождества, когда вся школа разъехалась? Только тому, кто, как пить дать, ему самому абсолютно не нужен.

На короткий миг, пока он поворачивал замок, голову его все же посетила мысль о Счастливом Рождественском Случае. Рождество, конечно, не праздник для индуса, но все вокруг в Лондоне так с ним носятся, что поневоле сам начинаешь ждать от него чего-то такого… Вдруг сейчас откроется дверь, и с порога на него посмотрит, склонив голову, его новая соседка по дому — безумно красивая и слегка застенчивая девушка? Это будет дочь индийского магната, только что приехавшая в Лондон на учебу; она зайдет познакомиться с ним и попросит отсыпать ей немного сахара…

Дипак открыл дверь — приятная улыбка на его губах, предназначавшаяся дочери магната, мгновенно увяла. Нет, наполовину го запрос рождественские небеса все же выполнили. Перед ним, действительно, стояла соседка, — но только не незнакомка, а старая во всех смыслах, худая, как жердь, англичанка миссис Хисслер. Имела она вид, как и всегда, удивленно-оскорбленный, — такой будто ее остановили в воскресенье на улице по пути из церкви и предложили сняться в порнофильме. Впрочем нет, от таких предложений миссис Хисслер была гарантирована. Хобби у ведьмы было другое: она была старостой дома, где жил Дипак, и это давало ей законную возможность регулярно отписывать хозяевам квартиры Дипака доносы на него — о музыке, которая казалась миссис Хисслер слишком громкой (чуть громче ее скрипучего голоса), о вечеринках, которые нарушали покой других жильцов (на самом деле, только ее), и о запахах индийской кухни в прихожей, оскорбляющих ее идеал того, как должна пахнуть английская прихожая (то есть пылью и плесенью). Сейчас, кутаясь в засаленный стеганый халат, она с нескрываемым презрением смотрела на переносицу Дипака.

— Доброе утро, господин Бангари, — голос у миссис Хисслер был мелодичный, как скрип несмазанной двери, — У вас по-прежнему не работает звонок. Пришедший к вам почтальон вот уже десять минут названивает в квартиры другим жильцам!

— Спасибо, миссис Хисслер.

Империя не восстановилась. Чувствуя, что слишком мягко обошлась с гостем из бывших колоний, староста дома не сходила с места и продолжала сверлить Дипака взглядом.

— Хочу также вам напомнить, — ее руки уперлись в бока (она не порежется?), — про ваше обещание, данное мне две недели назад — вымыть стекла в окнах на улицу в вашей комнате.

— Да, миссис Хисслер, я помню.

— Я не просила вас помнить об окнах, господин Бангари, я просила их вымыть! Районные власти наложат штраф.

— Я сделаю.

Поджав губы и посчитав правила английского общежития в Должной степени отмщенными, староста развернулась и, величественно переставляя шлепанцы, прошла к дверям собственной квартиры. Дипак подождал, пока за ней захлопнется украденная ободранным еловым венком дверь, потом недоуменно почесал взъерошенный затылок.

Почтальон?

Все еще босой, он прошел по общему коридору к полуоткрытой двери на улицу. Там его, действительно, ждал, перевязанный ремнями сумок престарелый служащий лондонского почтового отделения. Трясущимися руками, он вручил Дипаку тонкий конверт с сургучовой печатью, затем, поправляя очки, долго искал пальцем графу бланка, в которой Дипаку надлежало вписать свое имя. Дипак сам нашел графу, занес над ней руку с карандашом, и замер, увидев адрес отправителя.

«Доктор Амар Аннимира, нотариус, Еджвар Роуд 14».

Расспрашивать не имело смысла.

Вздохнув, Дипак поставил в графе закорючку, поблагодарил служащего, затем с опаской, перебирая в голове все более или менее шумные пьянки последних недель, понес конверт, словно бомбу, на вытянутых руках в квартиру. Встав там посреди розового ковра, между кроватью с пестрым покрывалом и облупившимися желто-зеленого цвета стеллажами, он открыл конверт и запустил в него руку. Что за пакость прислал этот стряпчий с Еджвар Роуд? Оцененный в фунтах покой соседей или требование в судебном порядке расплатиться за покупки, сделанные по давно не знавшей пополнения кредитной карте?

В конверте он нашел один единственный сложенный вдвое лист бумаги. Раскрыв его, Дипак увидел короткий отпечатанный на принтере текст, рельефный герб с вензелями и размашистую подпись от руки. Пробежав взглядом по строчкам, он, не оборачиваясь, не отрывая взгляд он бумаги, пошарил рукой сзади себя, нащупал край кровати и сел.

Потом снова прочитал текст.

В следующий миг бумага, крутясь, полетела на пол, — Дипак вскочил с места, и отталкиваясь от попадающихся на пути предметов, исполнил по своей комнате серию безумных обезьяньих прыжков. Некоторое время он еще попрыгал на жалобно скрипящей кровати, — потом, задрав ноги, со всего маха плюхнулся на покрывало, взбив в воздух маленькие ядерные облачка пыли.

Как?! Как это могло быть?! Дядя Ягджит вспомнил о нем в своем завещании!

С минуту Дипак лежал на кровати и, глупо улыбаясь, глядел в потолок.

Сколько дядя оставил ему? Миллион? Десять миллионов? Сто?

Перед глазами проплывали замечательные вещи, которых у него никогда не было, но о которых он всегда мечтал. Огромная яхта. Огромный дом. Девушка неописуемой красоты (дочь магната). Прочее.

Понемногу его дыхание успокаивалось, — в тот момент, когда оно было уже близко к норме, внимание его вдруг обратилось к подозрительной стороне происходящего: а с чего это вдруг дядя Ягджит перед смертью вспомнил о нем?

Дипак нахмурился: семья уже давно разорвала все отношения с дядей, как с неблагодарной свиньей — разбогатев, он забыл о своих бедных родственниках.

Заложив ногу на ногу, и, ковыряя пальцем в носу, Дипак принялся вспоминать все, что мог о своем нежданном благодетеле.

Природа богатства дяди Ягджита была доподлинно никому не известна, но существовали версии, — причем версии семьи Дипака и официальная сильно расходились между собой. Согласно официальной версии в шестидесятые годы прошлого века дядя, будучи еще совсем молодым человеком, познакомился в Индии с одним англичанином, преуспевающим торговцем разного рода экзотическим товаром из бывших колоний. Через этого торговца он будто бы стал поставлять в Европу какие-то редкие ароматические масла, которые отыскивал в старых монастырях на востоке Индии.

Отец Дипака, брат дяди Ягджита, всегда смеялся над этой фальшивкой. Он говорил, что у брата в ту пору не хватило бы мозгов не то что на торговлю маслами, но даже на то, чтобы запомнить свое имя. Отец вспоминал, что в то время, когда по официальной версии брат должен был вовсю колесить по Индии, закладывая основы своего будущего благополучия, женщина с которой он жил, прислала дедушке письмо. В нем она писала, что дядю лягнул в голову осел и что после этого он повредился умом, ушел из Дома в леса и несколько месяцев жил там один в шалаше, питаясь кореньями из земли и фруктами с деревьев. Когда его нашли, он был дик, на всех плевался и лез в драку. Женщина отказывалась от него и просила поскорее забрать.

Отец тут же поехал за ним и нашел в плачевном состоянии — бедняга действительно постоянно нес околесицу, то и дело бросался на людей, а когда затихал, то бредил о каком-то лесном человечке, которого будто бы встретил в чаще и который обещал дать ему счастье.

Надеясь вылечить брата, отец взял его к себе в дом, но оттуда Ягджит, когда присмотр за ним ослаб, сбежал. Ко всеобщему удивлению через пару лет он объявился в Бомбее уже преуспевающим коммерсантом.

Позже биографы дяди писали, что самые большие свои деньги дядя заработал на бирже, вложив нажитое на торговле благовониями в акции разных компаний, и что затея эта, разорившая многих, озолотила его. Когда же в начале девяностых на землю Индии пришел интернет, и новая экономика Европы и Америки востребовала индийский труд и земли — в особенности же труд и земли, располагавшиеся в предместьях города Бангалор, — выяснилось, что именно в Бангалоре за много лет до этого дядя методично скупал земли. Разрабатывая их, создавая на них бизнес-парки и сдавая их затем в аренду иностранцам, дядя и стал «старцем новой экономики» — такое прозвище дали ему газетчики.

Разбогатев, «старец», однако, по неизвестной причине категорически не захотел продолжить общение с семьей. Отец как-то раз пришел к нему в Бомбей пешком, но тот прогнал его со двора. На следующий день после этого дядя сделал заявление для прессы о том, что он круглый сирота, не имеющий никого из живых родственников на свете. Можно было подать за это на дядю в суд, но что бы это дало, кроме лишней грязи?

Так или иначе, дядя ни разу за всю последующую жизнь не дал о себе знать, не ответил ни на одно письмо или просьбу даже очень в какой-то момент нуждавшейся своей семьи. Семья, естественно, стала его ненавидеть.

Лежа на кровати, Дипак закрыл глаза и вспомнил тот единственный раз, когда он, еще маленьким мальчиком, случайно увидел дядю. Тот в белом платье с золотым шитьем вылезал из длинного черного лимузина на толстый ковер перед собственной гостиницей. Вокруг шлепали вспышки фотографов. У дяди была большая голова с выпирающим лбом (ослу, точно, было не промахнуться), крючковатый нос и смотрящие в разные стороны глаза.

Дипак повернулся к отцу: «Почему у нас нет такой машины?» Отец не ответил и только пробурчал в досаде: «Золоченый стервятник!» и дернул маленького Дипака за руку, чтобы скорее уйтиИтак, семья была уверена, что все рассказы о благовониях, вторыми занимался Ягджит в молодости, были сплошным враньем. Отец говорил, что скорее всего Ягджит нашел в старинном храме не масла, а случайно — «дуракам везет!» — древний клад, которым не захотел делится с семьей.

«А, может быть, — говорил отец в запале, — те первые деньги он вообще украл, или хуже того — ограбил кого-нибудь. Он же абсолютно безумен!»

О безумствах и странностях дяди было, действительно, известно, — причем известно, благодаря его богатству, всей Индии. Газеты смаковали его причуды, а он, по странной прихоти, казалось, сам поощрял их это делать.

Как-то раз Дипак прочитал в газете, что дядя в порту Калькутты подарил первому встречному нищему дорогущую яхту, а нищий, обманутый подоспевшими тут же жуликами, через минуту расстался с яхтой за копейки ради еды. Когда дядю догнали и рассказали ему о только что случившемся мошенничестве, он только пожал плечами и не пожелал вмешаться. «На самом деле, — возмущенно писали газеты на следующий день, — все выглядело так, будто его ничуть не заботила судьба нищего. Зачем тогда, спрашивается, делать благодеяния?»

Дипак задумчиво пошевелил большим пальцем правой ноги.

Да, дядя без сомнения был странен. Яхта, впрочем, была не самым впечатляющим его вздором — «Старец Новой Экономики» порой тратил миллионы на проекты, очевидной единственной целью которых было повергнуть общество в шок.

Однажды он заплатил больше полутора миллионов долларов за то, чтобы на одном из своих земельных участков вырыть огромный котлован. А лишь только котлован был готов, он приказал его снова засыпать, так что видимый практический эффект от всех усилий составил ровно предсказуемый ноль.

Если котлован еще можно было попытаться оправдать — например, ошибками в планах строительства (впрочем, близкие к проекту люди, пожимая плечами, твердили об отсутствии каких бы то ни было планов строительства), — то другой выходке дяди Не смогли найти подходящего объяснения даже его многочисленные пиар-агенты. Действие напоминало масштабный постмодернистский хэппенинг: дядя нанял целую эскадрилью полевой авиации и в течение недели бомбил необитаемые джунгли севера Индии зелеными огурцами. Вся страна разводила руками, а жители окрестных деревень толпами ходили в джунгли по огурцы.

За некоторыми шутками дяди люди пытались найти скрытый коммерческий расчет. Как-то раз дядя позвал в свое поместье под Бомбеем представителей массовых изданий и, залезши при них в саду на дерево, объявил, что собирается сидеть там очень долго. Это был бы, без сомнения, повод даже для его собственных помощников вызвать психиатров, если бы не то, что дядя заявил с дерева далее. За каждую минуту своего добровольного уединения в листве он пообещал по одной рупии каждому читателю тех изданий, которые согласятся ежедневно на своих страницах освещать мероприятие. Газетчики тут же понеслись в свои редакции запускать в продажу экстренные номера — в семидесятые годы про реалити-шоу еще никто не слышал. За ту неделю, что дядя играл на дереве в большую птицу, газеты продали тиражей больше чем за весь год. Миллионы подписчиков с неослабным интересом следили, как дядя сидит на дереве, страницы изданий были полны писем в его поддержку, пожеланиями ему здоровья и упорства, — траст же дяди все это время добросовестно переводил читателям деньги. Как уже говорилось, многие стали предполагать, что за очередной проделкой дяди стоит его тайное желание повыгоднее продать те газеты, что ему принадлежали. Впоследствии, однако, это предположение не подтвердились. Все опять развели руками — дядя демонстрировал эпатаж на грани безумия.

Многомиллионная благотворительность основанного дядей Траста, в конечном итоге затыкала рты всем тем, кто был готов объявить дядю взбесившимся от безделья нуворишем. Общественное мнение о нем под конец жизни было скорее положительным, чем отрицательным. Все говорили о чрезвычайно умном и прозорливом бизнесмене, обладающим колоссальным чутьем и везением, но страдающим нереализованными артистическими амбициями — и это, грустно вздыхали все, при полном отсутствии нужных дарований.

После его смерти, случившейся два года назад, газеты объявили, что империей Старца вплоть до оглашения завещания л управлять созданный им при жизни Траст. Ни отец с матерью. ни братья и сестры Дипака, ни сам он, конечно, не питали надежд получить что-либо от «свиньи»; газеты и сами в конце концов ничего не объявили о завещании; все пересуды о том, кому достанется в наследство могучая империя, мало-помалу стихли. Общепринятым мнением среди тех, кому еще было интересно, стало то, что Траст потихоньку, да с помощью адвокатов перевел все наследство на своих членов — бывших дядиных помощников и партнеров.

Дипак повернулся на живот, свесил голову с кровати и поднял с ковра письмо. Он вновь перечитал его, хмурясь от растущего внутри сомнения — не мог Траст дяди так просто сдаться; вдруг Дипак что-то не так понял, вдруг все-таки не он наследник?

Нет, текст письма за то время, что он лежал на кровати, не изменился. Письмо по-прежнему приглашало Дипака Бангари явиться в адвокатскую контору господина Аннимиры для оглашения завещания, оставленного на его имя господином Ягджитом Сунаниллои…

Вдруг дыхание Дипака участилось, сердце забилось. Что это? Как раньше он не обратил внимания на эту строчку, написанную в самом низу письма мелким шрифтом…

«Воля покойного должна быть оглашена вышеуказанному наследнику не позднее 13.00, 24 декабря 2004 года. Невозможность объявить завещание наследнику в указанный срок повлечет за собой полную отмену условий завещания и переход завещанных наследнику активов в управление указанного в основном тексте завещания Траста».

Дипак рывком сел на кровати. Часы в поцарапанном корпусе красного дерева, стоящие на желтом стеллаже с книгами, показывали без десяти двенадцать.

Он только-только успеет.' Вскочив с места, он сдернул с крючка в прихожей синий пуховик; на ходу продевая в него руки, забежал снова в комнату, нацепил прямо на босые ноги мятые кроссовки. Схватив с полки зеленую сумку с вышитой надписью «Lehman Brothers» — подарок спонсора вечеринки на кампусе в школе, — он запихнул в него письмо адвоката и свой паспорт. Потом еще раз осмотрелся.

Все?

Через минуту он сбежал с темного кирпичного крыльца в повисшую в воздухе влажную дымку позднего лондонского утра.