"И на вражьей земле мы врага разгромим Книга2 Часть2" - читать интересную книгу автора (Шушаков Олег Александрович)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

…Передышка была короткой. Собственно говоря, ее и не было вовсе…

В час ночи шестого декабря эскадренный миноносец 'Гордый' отдал швартовы и покинул Таллин. Вслед за 'Минском', 'Гневным' и 'Грозящим'.

За двое суток, прошедших с момента возвращения из первого боевого похода, капитан третьего ранга Ревякин спал не больше четырех часов.

Потому что дел было невпроворот! Доклад замкомфлота о набеге на Раумо, минной постановке и потоплении двух финских транспортов в ходе самостоятельного разведывательного поиска. Устранение повреждений (слава Богу, небольших!), полученных во время шторма. Прием мазута, масла и воды. Погрузка боеприпасов и провианта. Совещание комначсостава в штабе флота перед новым походом. Инструктаж в политотделе. А потом в Особом отделе. И так далее. И тому подобное. Одним словом, ни минуты покоя! До самого выхода в море.

Только теперь, глядя на серебрящийся кильватерный след идущего впереди 'Грозящего', Шурка понял, как он устал. Потому что от зрелища текущей воды его просто повело. И он понял, что сейчас рухнет на палубу. И уже не встанет.

Он вызвал на мостик старпома, спустился в свою каюту, сел на койку и отключился. Как был. Прямо в дождевике…

Приняв топливо и пополнив боезапас, второй дивизион эсминцев в полном составе ушел в Лиепаю. Для наращивания сил, осуществляющих блокаду финского побережья.

Поскольку сил этих в Лиепае не осталось. Крейсер 'Киров' и эскадренный миноносец 'Стремительный' лежали на дне, а эсминец 'Сметливый' стоял у причала в Таллине. И ремонтировался. Во время шторма, оказавшегося роковым для 'Кирова', 'Сметливый' потерял обе носовые вьюшки и кормовой кранец с боезапасом. Кроме того, в двух котлах (из трех имевшихся) полопались водогрейные трубки.

Впрочем, с этими бедами экипаж мог справиться и собственными силами. Хуже было с политико-моральным состоянием. Которое было ниже ватерлинии…

При попытке подать на 'Киров' новый буксирный конец вместо лопнувшего, ледяной балтийской волной были смыты за борт главный боцман Мошкин и краснофлот?цы Быков и Хрулев. И спасти их не было никакой возможности.

Как не было никакой возможности спасти и экипаж крейсера, который боролся за свой корабль до последнего. И ушел на дно вместе с ним. Вскоре после того, как лопнул буксир и 'Киров' остался один на один с десятибалльным штормом.

Огромные, увенчанные пеной водяные горы падали на крейсер одна за другой. Изувеченный корабль не сдавался, но долго противостоять разбушевавшейся стихии не мог. Слишком неравными оказались силы.

Очередная волна вновь захлестнула носовые башни главного калибра и боевую рубку до самого дальномера. Несколько мгновений спустя они показались из-под воды. Но только для того, чтобы опять в нее опуститься… Теперь уже насовсем.

Под бешеными ударами волн броневая траверзная переборка шестьдесят первого шпангоута, столько часов преграждавшая путь воде после того, как 'Кирову' миной оторвало носовую оконечность, наконец, не выдержала. И море рванулось внутрь крейсера. Заполняя отсек за отсеком. Убивая корабль. И его героический экипаж.

Агония длилась недолго. 'Киров' приподнял корму с медленно вращающимися винтами. И соскользнул в беснующуюся черную пучину.

Очень быстро!

И все же не настолько быстро, чтобы радист не успел отстучать в эфир открытым текстом: 'Погибаю, но не сдаюсь! Прощайте, товарищи…'.

Командир 'Сметливого' капитан второго ранга Кудрявцев стоял на мостике, сжимая побелевшими пальцами поручень, и молча смотрел, как уходит под воду со всем экипажем его флагман. Который он упрямо тащил на буксире сквозь шторм. В Таллин. До которого оставалось каких-то двадцать миль…

Когда ему доложили о последней радиограмме с 'Кирова', он спустился к себе в каюту и застрелился.

Не от страха. Хотя Кудрявцев не сомневался, что на берегу его ждет трибунал. А от невыносимой боли человека, который мог спасти своих товарищей. Но не сумел.

В Таллин эсминец привел старший помощник капитан-лейтенант Колесников…

Оставшись без командира, сраженный гибелью крейсера, происшедшей на его глазах, экипаж 'Сметливого' совсем сник… Вяло чинил корабль. Вяло грузил припасы. И, вообще, ходил как в воду опущенный…

Капитан первого ранга Алафузов, доложив наркому о результатах проведенной операции по ВЧ, немедленно отправился на 'Сметливый'.

Прошелся по кораблю… Посмотрел на это все… Поговорил с моряками… И собрал комсостав и коммунистов в кают-компании.

Выслушав доклад старпома, принявшего командование после гибели Кудрявцева, Алафузов мрачно прищурился. За показным бодрячеством врио командира пытался спрятать уныние и страх. Военком 'Сметливого' держался немногим лучше. Отчетливо осознавая степень своей ответственности за происшедшее.

Уполномоченный Особого отдела уже снял показания с обоих. Но с арестом пока не спешил. Ожидая приказа сверху. Поскольку в органах был не новичок. И отлично знал, что инициатива – штука наказуемая.

Но это было сейчас не важно! Командира и военкома можно поменять. А где взять экипаж?! Сейчас надо было любой ценой воодушевить людей! И вдохновить их на бой с врагом! Потому что у Алафузова было теперь на два корабля меньше. И каких корабля! Владимир Антонович скрипнул зубами…

– Товарищи коммунисты! – тяжело поднялся замкомфлота, когда военком, стушевавшись под его суровым взглядом, скомкал свое выступление. – Балтийский флот понес тяжелейшие потери. В бою с подлым и коварным врагом погибли эсминец 'Стремительный' и крейсер 'Киров'… Погибли геройски! Вот последняя радиограмма с 'Кирова', – Алафузов взял листок и прочитал. – 'Погибаю, но не сдаюсь! Прощайте, товарищи!', – он оглядел сумрачные лица присутствующих. – Предлагаю почтить память погибших товарищей вставанием.

Зашумели, сдвигаясь стулья. Все встали. В кают-компании повисла тишина…

И стало слышно, как бьется волна за бортом эсминца. Как стучат подошвами по сходням краснофлотцы, таская ящики с припасами. И мерно гудят насосы, закачивая топливо в цистерны корабля. А на полубаке, прямо над головой, гремят кувалды.

– Прошу садиться, – сказал Алафузов минуту спустя. – Вчера, в бою с врагом погибло девятьсот наших товарищей… Но эти жертвы были не напрасны! – возвысил он голос. – Своим набегом они отвлекли на себя внимание врага! И приняли на себя весь его огонь! Поэтому мы и смогли нанести белофиннам такой внезапный и жестокий удар в Ботническом заливе!.. Там, где они нас не ждали!.. Потому что все их внимание было приковано к крейсеру 'Киров' и эсминцам 'Стремительный' и 'Сметливый'!.. Благодаря чему нами были до основания разрушены важнейшие вражеские порты Вааса, Пори и Раумо, через которые англо-французские империалисты снабжали оружием своих белофинских прихвостней! А все их фарватеры мы забросали минами! А кроме этого, потопили десять транспортов!.. И это наша общая победа, товарищи!

Алафузов окинул взглядом моряков, заметно оживившихся после его слов. Потухшие глаза снова загорелись. Потому что понесенные потери теперь обрели смысл. А тяжкое поражение превратилось в настоящую победу. Трудную и дорого оплаченную. Но все-таки Победу!..

– Командование внимательно изучит все материалы вашего героического похода. Но уже сейчас я могу с уверенностью сказать, – замкомфлота сделал паузу и закончил, твердо и веско. – Экипаж 'Сметливого' сделал все ради спасения своих боевых товарищей! И не его вина, что они погибли, а подлого врага! Который должен быть уничтожен!..

Вернувшись в штаб, Алафузов приказал вестовому заварить чаю. Как можно крепче! Он не спал уже несколько суток. И в ближайшее время позволить себе этого не мог. Поскольку боевые действия в Финском заливе развивались по нарастающей. Не взирая на смену командования флотом. А, может быть, как раз, именно, поэтому…

Как только стих шторм, Отряд особого назначения КБФ приступил к выполнению боевой задачи, ради которой и был сформирован – высадке десанта на острова Сейскари, Лавенсаари, Суур-Тютерсаари, Нарви, Соммери и Суурсаари. Которые третьего декабря были переданы Советскому Союзу в вечное владение Народным Правительством Финляндии. В соответствии с Договором о дружбе и взаимопомощи.

Отряд особого назначения (восемь транспортов, три сторожевика, двенадцать тральщиков, шестьдесят катеров, буксиров и мотобаркасов) совместно с Отрядом корабельной поддержки (эсминцы 'Артем', 'Володарский', 'Ленин', 'Карл Маркс' и 'Энгельс') должен был обеспечить доставку и поддержать артогнем высадку на островах частей отдельной специальной стрелковой бригады Береговой обороны Краснознаменного Балтийского флота.

Командир Отряда особого назначения капитан первого ранга Рамишвили был обстрелянным боевым моряком. Участвовал в справедливой борьбе испанского народа против фашизма. Был награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

Правда, встретиться с врагом в открытом море ему ни разу так и не довелось. Дон Хуан Гарсиа (он же капитан второго ранга Семен Рамишвили) являлся военным советником при командире Картахенской военно-морской базы. И все свои силы, знания, навыки и умения отдавал делу организации бесперебойной работы по обеспечению жизнедеятельности республиканского флота и приему советских транспортов с оружием и боеприпасами для сражающейся Испании. Под прямым руководством дона Николаса Лепанто – нынешнего наркома ВМФ, а тогда военно-морского атташе при Полпредстве СССР в Испании и главного морского советника капитана первого ранга Кузнецова. Которого помнил еще по годам совместной учебы в военно-морском училище имени Фрунзе.

В училище Семен Рамишвили был старше Николая Кузнецова на целый курс. А теперь, вот, на десяток ступеней служебной лестницы младше.

Впрочем, это его нисколько не беспокоило. В смысле, не беспокоило количество широких полос на рукавах. К командованию эскадрами, флотилиями и флотами Семен никогда не рвался. Предпочитая преподавательскую работу. После окончания адъюнктуры Военно-морской академии имени товарища Ворошилова он в течение года служил старшим преподавателем. Сначала на Спецкурсах комсостава ВМФ при академии, а потом на кафедре оперативного искусства. Что его вполне устраивало.

В мае-июне этого года ему, правда, пришлось временно исполнять обязанности начальника штаба КБФ (а куда денешься, приказ есть приказ!), пока командование подбирало подходящую кандидатуру на эту многотрудную и многохлопотную должность. А потом еще полгода отслужить замначштаба. Но, в конце концов, все устаканилось и месяц назад он был назначен начальником Военно-морского училища имени товарища Фрунзе, альма-матер советских военных моряков.

Одновременное назначение командиром Отряда особого назначения капитан первого ранга Рамишвили воспринял как досадную помеху. Являющуюся, однако, необходимым и достаточным условием для назначения на училище. И взялся за дело со всей решительностью. Чтобы разделаться с ним как можно скорее.

А дело было далеко не простым.

Во-первых, под его командованием оказалось более восьмидесяти вымпелов. Совершенно разнородных. То бишь, разнообразных. По всем параметрам. И боевые корабли (сторожевики, быстроходные тральщики, морские охотники и торпедные катера), и гражданские суда (пароходы, буксиры и мотобаркасы).

Во-вторых, отдельная специальная стрелковая бригада, которую Отряд особого назначения должен был высаживать на финских островах (и, что вполне вероятно, на финском побережье, а, может, даже и в самом Хельсинки) была сформирована на базе Кронштадтского крепостного стрелкового полка несколько месяцев назад. Со всеми вытекающими последствиями. В смысле, уровнем боевой подготовки.

Старослужащие краснофлотцы умели стрелять из винтовок и ходить строем. На оценку 'удовлетворительно'. А новобранцы только-только одолели курс молодого бойца. Но самое главное, ни те, ни другие, ни разу (!) не участвовали в реальном десантировании. Даже во время учений. Потому что осенние общефлотские маневры, в ходе которых предполагалось, в том числе, отработать и высадку морского десанта, были отменены наркомом ВМФ в связи с начавшейся в Европе войной.

Судя по разведданным штаба флота гарнизоны на всех островах, включая самый большой из них – Гогланд (он же Суурсаари) – были не велики. Несколько сторожевых катеров. Шюцкор и морская погранохрана. Однако штаб отряда разработал операцию по всем правилам. То бишь, с учетом всех возможных вариантов развития событий и непредвиденных осложнений. С авиационной и артиллерийской подготовкой. И высадкой всех частей бригады. Включая артиллерию.

Столько сил и средств для захвата Суурсаари, вообще говоря, не требовалось. Но, учитывая вероятность последующего десантирования в более укрепленных местах (в том же Хельсинки, например) капитан первого ранга Рамишвили решил использовать все имеющиеся возможности для тренировки бойцов и командиров бригады и отряда. В условиях, не просто приближенных к боевым. А по-настоящему боевых…

На рассвете пятого декабря скоростные бомбардировщики пятьдесят седьмого бомбардировочного авиаполка ВВС КБФ приступили к бомбардировке островов Сейскари, Лавенсаари, Суур-Тютерсаари, Нарви, Соммери и Суурсаари.

А шестого, в семь тридцать утра, из Пейпии и Усть-Луги вышли корабли и суда Отряда особого назначения с отдельной специальной стрелковой бригадой на борту, построились в походный ордер и двинулись каждый в своем направлении.

Капитан первого ранга Рамишвили, подняв брейд-вымпел на сторожевом корабле 'Буря', возглавил Суурсаарский отряд, самый многочисленный (шесть транспортов, два сторожевых корабля, шесть быстроходных тральщиков и три десятка катеров, в том числе двенадцать торпедных с десантно-штурмовыми группами первого броска). Эскадренные миноносцы 'Артем', 'Володарский' и 'Энгельс' уже ожидали отряд в точке рандеву. Лавенсаарский отряд должен был поддерживать эсминец 'Карл Маркс', Сейскарский – 'Ленин', а остальным предстояло обойтись собственными силами – сторожевиками (Суур-Тютерсаарский отряд) и тральщиками (Нарвиский и Соммерский).

Операция прошла как по нотам. В общем и целом. Но без бардака все-таки не обошлось. Потому что без него обойтись не могло.

Во-первых, потому что, как выяснилось, понятие 'точка рандеву' штурманы эсминцев и кораблей отряда специального назначения, понимали по-разному. Хотя учились штурманскому делу в одном и том же училище и пользовались одними и теми же лоциями и наставлениями. Но это не помогло. Поэтому из-за ошибок в счислении рандеву состоялось на два часа позже, чем это было запланировано.

Во-вторых, потому что в поисках финских кораблей повсюду летали героические летчики ВВС КБФ. Атакуя все, что обнаруживали. На всякий случай…

Первым бомбардировке подвергся 'Карл Маркс'. Командир корабля капитан-лейтенант Ефет искусно увернулся от шести стокилограммовых фугасных авиабомб, которые высыпал на него какой-то залетный СБ. Пилот упомянутого (отнюдь не литературными эпитетами!) самолета, в свою очередь, проявил не меньшее искусство, уворачиваясь от залпов зениток атакованного им 'вражеского броненосца'. Поэтому все окончилось благополучно. И для эсминца. И для бомбардировщика.

А вот, эскадрилья 'чаек', оказывавшая авиационную поддержку высадке на Суурсаари, добилась гораздо большего 'успеха', проштурмовав уже высадившийся на остров и вошедший в поселок Сууркюля десант (о чем пилоты своевременно извещены не были, поскольку радио на борту истребителей не имелось). Вследствие чего завязался жаркий бой между закрепившейся в поселке десантно-штурмовой группой и второй волной десанта, спешившей им на помощь. И лишь усилиями флагарта майора Волина, который под огнем бегал от одного подразделения к другому, уговаривая моряков прекратить стрельбу, удалось таки остановить кровопролитие.

Потери в результате всей этой кутерьмы составили шесть человек ранеными. Что с одной стороны радовало (а кому под трибунал хочется!), а с другой – огорчало (поскольку и десантники, и пилоты стреляли на 'удовлетворительно').

В отличие от эскадренных миноносцев. Которые отстрелялись на 'хорошо' и 'отлично'. И разнесли в пух и прах не только все постройки в Киискинкюля и Сууркюля, но и маяк. А это было уже совершенно напрасно! Потому что маяк был бы значительно полезнее, останься он цел. Впрочем, победителей не судят.

Красный флаг над островом подняли? Подняли! Потери имеются? Никак нет! Сверлите дырочки на кителях!

На других островах ситуация развивалась по схожему сценарию. Бомбежка. Артобстрел. Энергичная высадка. И красный флаг над дымящимися развалинами.

Совершенно безлюдными. Поскольку белофинны сразу после начала войны эвакуировали на Большую землю все свои гарнизоны…

В час ночи седьмого декабря комфлота Левченко доложил комфронта Коневу об успешном завершении операции по захвату бывших финских, а теперь советских, островов Сейскари, Лавенсаари, Суур-Тютерсаари, Нарви, Соммери и Суурсаари. Что должно было сыграть важную роль в дальнейших боевых действиях.

На Лавенсаари штаб Краснознаменного Балтийского флота планировал построить аэродром. А на Суурсаари (он же Гогланд) оборудовать передовую маневренную базу. И сосредоточить там основные силы Отряда особого назначения. Для их последующего использования. Поэтому после захвата Сейскари, Суур-Тютерсаари, Нарви и Соммери на них были оставлены лишь небольшие гарнизоны (где отделение, где взвод), а остальные десантники переброшены на Суурсаари. Уже восьмого декабря. И приступили к обустройству. На новом месте. Менее чем в ста километрах от Хельсинки, менее чем в пятидесяти от Ловиисы, менее чем в сорока от Котки…

Помощник командира первого минно-торпедного авиаполка майор Галушка бросил взгляд на планшет, пристегнутый к колену. До цели оставалось пять минут полета…

Вот уже целую неделю его полк бомбил береговые батареи в районе Хельсинки. Двенадцатидюймовые на островах Макилуото и Куйвассаари, десятидюймовые на Вилинки, Рюссянсаари, Катайялуото и Изоссаари, шестидюймовые на Миессаари, Хармая, Сантахамина, Суоменлинна и Кустанмиекка.

Бомбил без особого успеха. Теряя в каждом вылете, то один экипаж, то два. Иногда три. То от зенитного огня. То по не боевым причинам. Которые во время войны никто не отменял. Штурманы блудили. Пилоты не выдерживали линию взлета. Или били машины во время посадки. В сложных метеоусловиях. И в простых. Плюс отказы. На одном движке садиться нелегко. Даже если ты помкомполка.

А пришлось. Вчера…

Им еще повезло – мотор обрезало не на взлете, а на кругу.

Галушка пересел на другую машину и снова повел девятку на Рюссянсаари. Сквозь огонь. Хотя понимал, что бомбить эту батарею с горизонтального полета с высоты три тысячи метров по ведущему (даже с его штурманом!) бесполезно. Потому что математика – это наука! Которая с точностью до третьего знака после запятой утверждает, что точечную цель бомбить девяткой с горизонтального полета с высоты три тысячи метров по ведущему бесполезно. Потому что вероятность попадания равна нулю. И в первом, и во втором, и в третьем знаке. После запятой.

А что делать? Приказ – есть приказ. И его надо выполнять…

Он и выполнял. И его ребята выполняли. Ценой своей жизни.

Начальник ВВС Краснознаменного Балтийского флота полковник Ермаченков, хотя и не оканчивал академий (исключительно по молодости лет), но успел уже многое. Командовал звеном, отрядом, эскадрильей, истребительной авиабригадой. Сражался на Хасане. А три месяца назад за разгром самурайской 'эскадры возмездия' был удостоен звания Герой Советского Союза.

Там, на ТОФе, во время разгрома этой самой 'эскадры возмездия' он и убедился в эффективности ударов пикировщиков по малоразмерным маневрирующим целям.

Поэтому, получив приказ уничтожить береговые батареи, прикрывающие Главную базу ВМС Финляндии, полковник Ермаченков обратился к комфлота с предложением использовать для уничтожения этих малоразмерных (но, к счастью, не маневрирующих) целей пикировщики восьмидесятой смешанной авиабригады особого назначения.

Левченко предложение Ермаченкова поддержал. Но. Поскольку в данный момент восьмидесятая бригада осназ выполняла более важную боевую задачу (бомбила береговые батареи в районе Виипури), подтвердил отданный ранее приказ. Добавив при этом, что как только батареи на Бьорке и в Хумалийоки будут уничтожены, приложит все усилия, чтобы убедить комфронта перенацелить бригаду Залевского на Хельсинки. А до тех пор приказал всеми наличными силами ежедневно наносить бомбовые удары по белофинским батареям, а также усилить их авиаразведку.

Но этим комфлота не ограничился и приказал штабу флота запланировать набеговую операцию канонерских лодок. В целях обнаружения замаскированных орудийных позиций береговых батарей на подступах к Хельсинки.

В течение пятого-шестого декабря восьмидесятая смешанная авиабригада особого назначения совершила почти сотню самолетовылетов на уничтожение береговой батареи Сааренпя и еще столько же на уничтожение батареи в Хумалийоки. Сровняв обе с землей. И доказав тем самым высокую эффективность нового тактического приема (нанесение бомбового удара с пикирования) не только по морским, но и по наземным малоразмерным целям. А уже девятого приступила к выполнению новой боевой задачи – уничтожению береговых батарей в районе финской столицы.

Приказ начальника ВВС фронта комдив Залевский получил еще седьмого числа. И сразу же взялся за подготовку операции. Для чего, вместе со своими флагманскими специалистами, начштаба и командирами полков, немедленно вылетел в Котлы, где находился штаб восьмой бомбардировочной авиабригады ВВС КБФ и дислоцировался пятьдесят седьмой скоростной бомбардировочный авиаполк.

Для обмена опытом. В смысле, за свежей информацией. Об этих батареях, которые моряки долбили уже почти неделю.

Отработав в Котлах по полной программе, Залевский на обратном пути не поленился побывать и в Беззаботном. Чтобы потолковать о том же самом с командиром, начштаба и комэсками первого минно-торпедного. А наутро отправил начальника разведки в штаб пятнадцатого морского разведывательного авиаполка. Который должен был отснять белофинские орудийные позиции во время перестрелки вражеских батарей и наших канонерских лодок.

Канлодки дразнили финнов каждый божий день, начиная с пятого числа, и у разведчиков уже накопилось достаточно фотоматериалов, чтобы определить, где и сколько установлено морских орудий, где и сколько – зениток.

Так что можно было приступать.

На рассвете девятого декабря на Пулковском аэродроме заревели авиамоторы. Час спустя в небо поднялись двадцать четырехмоторных гиганта с четырьмя десятками истребителей на внешней подвеске. У каждого из которых под крыльями чернели по две двухсотпятидесятикилограммовых фугасных авиабомбы.

Построившись на кругу и дождавшись подъема истребителей, восемьдесят пятый Краснознаменный смешанный авиаполк особого назначения во главе с Героем Советского Союза полковником Коккинаки двинулся на запад.

Чтобы повернуть в районе Таллина на север и разделиться. Один отряд должен был нанести удар по батарее Макилуото. Которая планам советского командования мешала не очень. Однако финнам это знать было не обязательно. Остальные отряды должны были разделиться на подходе к Хельсинки. И отправиться каждый к своей цели самостоятельно. С собственным истребительным прикрытием.

Этим налетом Залевский планировал уничтожить (или, как минимум, вывести из строя) двенадцати- и десятидюймовые береговые батареи Макилуото, Куйвассаари, Вилинки, Рюссянсаари, Катайялуото и Изоссаари.

Пикировочные эскадрильи восемьдесят четвертого бомбардировочного авиаполка особого назначения Героя Советского Союза полковника Байдукова поднялись вслед за СПБ. Их прикрывали две оставшихся эскадрильи восемьдесят третьего истребительного авиаполка осназ Героя Советского Союза полковника Супруна. Байдуковцы, по замыслу комдива Залевского, должны были уничтожить шестидюймовые батареи Миессаари, Хармая, Сантахамина, Суоменлинна и Кустанмиекка.

После чего канонерские лодки 'Красное Знамя', 'Красная Горка' и 'Кронштадт' в очередной раз переведаются с финнами в артиллерийской дуэли. Если, конечно, у тех останется из чего стрелять.

Впрочем, комдив Залевский был реалистом. И понимал, что за один вылет разобраться с этими батареями вряд ли удастся. Но, тем не менее, предполагал, что врагу будет нанесен значительный урон. Который должны зафиксировать 'эмбэрухи' пятнадцатого морского разведывательного полка.

После дешифровки фотоснимков, которые они привезут, штабы восемьдесят пятого и восемьдесят четвертого авиаполков наметят цели для завтрашней бомбардировки. И так будет продолжаться до тех пор, пока на вражеском берегу не останется ни одного орудия в радиусе пятидесяти километров от Хельсинки…

Старший лейтенант Никашин оторвался от подкрыльевых ферм ТБ одновременно со своим напарником, Сашкой Долговым. Который должен был атаковать батарею Макилуото вслед за ним. Чуть-чуть погодя. А потом все остальные.

Три месяца назад они тем же макаром утопили самурайский крейсер в Японском море. Но крейсер был большой. Двести метров в длину. Двадцать в ширину.

А тут всего одна башня. Хотя и двенадцатидюймовая…

Алексей вошел в пике и приник к прицелу. Башня была расположена там, где ей и было положено. В смысле, именно там, куда указывала стрелка на его фотопланшете, нарисованная полковым разведчиком. Вокруг орудийного дворика на снегу чернели воронки – следы предыдущих бомбардировок. Многочисленных. Но безуспешных…

Точка превратилась в пятнышко. Алексею показалось, что он даже различает тоненькие усики орудийных стволов. А может, и не показалось. Высота была не более пятисот метров… Пора! Он нажал кнопку бомбосбрасывателя и потянул ручку управления на себя. И вырвал машину из пике. Свечой! А потом оглянулся и увидел черное облако взрыва, вздымающееся там, куда указывала стрелка на его фотопланшете. В смысле, там, где стояла эта белофиннская двенадцатидюймовая башня. А на нее уже пикировал Сашкин 'ишачок'. И еще шесть были на очереди…

'Работа у нас ювелирная' – подумал Алексей, выравнивая истребитель и вставая в вираж над островом в ожидании товарищей. – 'Но интересная! И оч-чень нужная!'

ТБ, между тем, уже развернулись и под прикрытием ребят из восемьдесят третьего полка встали на обратный курс. Никашин собрал эскадрилью и помчался вслед за ними. С чувством честно выполненного долга.

А для финнов все еще только начиналось.

Старший лейтенант Живописцев перевернул свой СБ, плавно убрал газ, выпустил тормозные решетки и вошел в пике. Стрелка альтиметра крутилась словно вентилятор. Орудийный дворик стремительно увеличивался в плане. Еще немного… Еще чуть-чуть…

– Сброс! – доложил штурман. И закричал, не выдержав. – Выводи, Леха! Выводи!..

Живописцев потянул на себя штурвал. Изо всех сил!.. Которых уже не хватало… Но он тянул и тянул… Зная, что самолет его послушается. И выйдет из этого пике!.. Как не раз уже выходил во время испытаний. Которые он, старший лейтенант Алексей Живописцев, сам и проводил в полку боевого применения Научно-испытательного института ВВС. Этим летом. Таким уже далеким…

Все!.. Вывел!

Алексей убрал решетки и толкнул вперед оба рычага газа. На полную. Надо набрать высоту и собрать звено. А потом – домой.

– Цель поражена! – доложил стрелок-радист.

Не зря слетали, подумал Алексей, и покрутил головой, осматриваясь. А потом уменьшил скорость. Ребята отбомбились и потихоньку подтягивались. А в вышине, прямо над ними, кружило звено краснозвездных истребителей.

Все в порядке…

Пока пикировщики разбирались с береговыми батареями под Хельсинки, восьмая бомбардировочная бригада ВВС КБФ навалилась на батареи в районе Хамины и Котки. Дабы финны не догадались о направлении предстоящего удара.

Но провести финнов на этот раз не удалось…

К шестнадцатому декабря восьмидесятая авиабригада, совершив более девятисот самолетовылетов, вдребезги разнесла все батареи на подступах Хельсинки. И тогда командующий ВМС Финляндии генерал-майор Валве решил перебросить в Главную базу броненосец 'Ильмаринен'. Чтобы прикрыть ее от возможной атаки с моря. И с воздуха.

К этому времени в Хельсинки уже были стянуты все зенитные батареи, откуда только можно. И даже оттуда, откуда нельзя. Но лишние восемь стомиллиметровых универсальных орудий, снабженных системой централизованного управления зенитным огнем, в данной ситуации лишними не были. А вовсе наоборот.

Валве и 'Вайнемяйнен' в Хельсинки перевел бы. Если бы тот не превратился в плавучую батарею после того, как в него в первый же день войны угодила тяжелая авиабомба. Которая взорвалась в машинном отделении. Перебив всех мотористов и разворотив дизель.

Прорыв прошел без сучка и задоринки. И поутру 'Ильмаринен' уже стоял на рейде Хельсинки. Развернув орудия в сторону моря. В полной боевой готовности.

Подводные лодки Щ-309 и Щ-320, находившиеся на своих позициях в районе Аландских шхер и полуострова Ганге, финский броненосец и два, сопровождавших его сторожевика, благополучно прошляпили. Попросту не заметив в ночной темноте.

Дежурившая у полуострова Порккалаудд М-75, обнаружив на рассвете следующий курсом норд-норд-ост финский ББО, атаковала его двумя торпедами. Но неудачно.

Командир лодки старший лейтенант Тарасов в сердцах врезал кулаком по перископу, глядя, как броненосец неторопливо продолжает свой путь. Но делу это не помогло. Больше стрелять было нечем.

Поскольку запасных торпед на борту не имелось. А сорокапятимиллиметровое орудие, которое могло пригодиться при встрече с невооруженным транспортом, в бою с броненосцем было совершенно бесполезно.

Лодки типа 'М' были относительно недорогостоящими в производстве. И даже могли транспортироваться по железной дороге в собранном виде. Что открывало возможность маневрирования по внутренним путям между разобщенными морскими театрами. Однако за это пришлось дорого заплатить. Автономность 'Малюток' составляла всего десять суток. Более того, после первой же атаки с выпуском двух торпед они должны были возвращаться на базу. Для перезарядки.

Где-то в отдалении (на пределе дальности торпедного хода) громыхнуло. Тарасов чертыхнулся. Торпедированные скалы ко дну не пойдут. А вот они могут! За милую душу! Потому что оба шедших в охранении сторожевика развернулись. И прибавив ход, двинулись в сторону М-75. Видимо, увидев бурун от ее перископа…

Сторожевики отвязались от них лишь два часа спустя. Сбросив в общей сложности тридцать глубинных бомб. Но, к счастью, в стороне от затаившейся на дне лодки.

Дождавшись пока финны уйдут, Тарасов всплыл и радировал в штаб флота о происшедшем. И получил приказ оставаться на позиции и продолжать наблюдение. Пока не придет замена…

Узнав о том, что появилась новая крупная цель, комдив Залевский потер руки. Батареи – батареями. А вкус к потоплению бронированных многобашенных гигантов, после разгрома самурайской эскадры у Залевского появился отменный. 'Илю-Маню' гигантом, конечно, назвать было нельзя. Но, в любом случае, это был самый крупный вражеский корабль на театре. И, ясное дело, его надо было топить!

Комдив вызвал начальника штаба и поручил срочно разработать план удара по белофинскому броненосцу. Поэтому, когда поступил приказ нанести этот удар, бригада к нему была уже готова.

Утром семнадцатого декабря восьмидесятая смешанная авиабригада особого назначения в полном составе (все боеготовые машины!) вылетела на Хельсинки.

Первым шел восемьдесят четвертый полк. Три его эскадрильи должны были отбомбиться по позициям зениток с горизонтального полета, а две – с пикирования. Затем те же позиции должны были по очереди проштурмовать 'эрэсами' четыре эскадрильи восемьдесят третьего полка, которые сопровождали бомбардировщики. После чего в дело вступали И-16 СПБ восемьдесят пятого полка. Которые это дело (в смысле, потопление броненосца) и должны были завершить. Восьмьюдесятью двухсотпятидесятикилограммовыми фугасными авиабомбами.

Уцелеть после такого налета не смог бы даже флагман Императорского флота Японии линкор 'Нагато'. А не то, что какой-то там каботажный дизель-электрический ледокол. Хотя и тяжеловооруженный. И местами даже бронированный.

Он и не уцелел…

Судя по данным воздушной разведки то, что когда-то громко титуловалось броненосцем береговой обороны, сидело в воде по самую палубу. Раздолбанное в дребезги. И до черна обгоревшее после взрыва погребов боезапаса.

Восьмидесятая авиабригада в ходе налета понесла свои первые потери. Зенитным огнем противника были сбиты ДБ, два СБ и три И-16.

Но главное было сделано! Вражеская столица осталась совершенно беззащитной. И с моря. И с воздуха.

Вечером того же дня началась погрузка десанта. И морского. И воздушного.

Отдельная специальная стрелковая бригада грузилась на корабли и суда Отряда специального назначения, а первый и второй воздушно-десантные корпуса Тринадцатой армии – на тяжелые бомбардировщики.

Час Хельсинки пробил!

…Штурм укрепленного узла линии Маннергейма – зрелище не для слабонервных. Впрочем, даже имея крепкие нервы, выдержать эту процедуру способен далеко не каждый. Так или иначе, но ни один белофинн выдержать ее не смог…

Тяжелые фугасные авиабомбы (тонные, полутонные и четвертьтонные) способны оказывать поразительный эффект на обороняющихся! Даже если не попадают в ДОТ, а взрываются поблизости.

Когда все вокруг ходит ходуном, а бомбы падают и падают, и этому не видно конца, люди начинают сходить с ума. От этого нескончаемого ужаса.

А потом вместо тяжелых авиабомб начинают падать крупнокалиберные снаряды. Двенадцати, одиннадцати и восьмидюймовые. Причем не просто падают, а попадают! Беспрерывно! Двенадцатидюймовые – раз в три минуты, одиннадцати – раз в две, восьмидюймовые – раз в минуту! И тогда у обороняющихся начинают лопаться барабанные перепонки. И из ушей льется кровь. А мозги бултыхаются туда-сюда посреди черепной коробки, как недоваренный студень в кастрюле.

Но и это еще не все!

Когда многометровая гранитная насыпь с долговременной огневой точки будет содрана бомбами и снарядами, в дело вступят саперы отдельного инженерного батальона особого назначения. Которые уложат две-три тонны взрывчатки на обнажившуюся крышу обреченного ДОТа. И подорвут его. Вместе с гарнизоном…

Но это будет позже.

А пока крупнокалиберные батареи особой мощности РГК долбят железобетонные сооружения прямой наводкой. А гаубицы корпусной и дивизионной артиллерии бьют с закрытых позиций по вражеским траншеям и пулеметным ячейкам. А сорокапятки отдельного дивизиона противотанковой обороны расстреливают надолбы, проделывая проходы в заграждениях.

Оказалось, что тяжелые снаряды выворачивают гранитные глыбы из грунта целиком, не разрушая их. Зато сорокапятимиллиметровые при прямом попадании дробят их в щебенку. Выстилая дорогу для танков (огнеметных ОТ-130 и Т-28 с саперами и взрывчаткой в бронесанях). Сразу вслед за которыми в атаку пойдут мотострелковые роты ОтИБОНа. На БТП. По тем же проходам. Занимая разбитые и выжженные полевые укрепления противника. И добивая все, что еще шевелится.

Из человеколюбия…

С небольшими вариациями, но с неизменным успехом, упомянутая процедура была осуществлена частями Ленинградского фронта от Муурила и Инкяля до Суммаярви, Муолаанкюля и Мялкеля.

И только на крайнем правом фланге фронта, в полосе наступления пятидесятого стрелкового корпуса Седьмой армии, дело застопорилось. Потому что путь Красной Армии здесь преграждали не только многочисленные ДОТы и ДЗОТы, но и широкая гладь озер Вуоксиярви и Сувантоярви. И бурные воды рек Вуокси и Тайпален-йоки…

В соответствии с планом наступления главный удар Седьмая армия должна была нанести в направлении Кивиниеми и далее на Иматра силами двадцать четвертой и сорок девятой стрелковых дивизий пятидесятого корпуса, а также двадцать девятой и тридцать пятой легкотанковых бригад. При этом важнейшим условием успеха был захват железнодорожного и автомобильного мостов в так называемом 'Кивиниемском горле', самом узком месте водной системы Вуоксиярви-Сувантоярви. Для чего ночью тридцатого ноября, задолго до начала общего наступления в глубокий тыл противника был выброшен воздушный десант.

Десантники захватили мосты в целости и сохранности. И целых трое суток отбивали бешеные атаки егерей и шюцкоровцев! И не взирая на тяжелые потери, продержались до подхода 'двадцатьшестерок' тридцать пятой легкотанковой бригады! Однако делу это не помогло. Потеряв надежду отбить мосты, белофинны взорвали их с помощью фугасов, замурованных в опоры еще во время стройки.

Разведбат двадцать четвертой дивизии подошел к месту боя вслед за передовой ротой тридцать пятой бригады.

Командир разведбата, придя в себя после взрыва, быстро оценил обстановку. И приказал своим бойцам перебираться на тот берег по обрушившимся в воду фермам. Потому что понимал, что перебираться туда все равно придется. Не сегодня, так завтра. Поскольку боевую задачу по взятию Кивиниеми никто не отменял!

А по сему, лучше перебраться сейчас! Пока плацдарм еще удерживают парашютисты. Чем потом форсировать реку и захватывать этот самый плацдарм под вражеским огнем…

Час спустя разведчики уже сидели в уцелевших ДОТах и траншеях на северном берегу. И только после этого остатки первого парашютно-десантного батальона двести первой отдельной воздушно-десантной бригады имени Кирова отошли на южный берег.

Свой воинский долг батальон исполнил честно. Хотя поставленная задача была не выполнена. Но кто же знал, что финны окажутся такими коварными!

Так или иначе, но мечты советского командования о прорыве на этом направлении были похоронены. Вместе с этими треклятыми мостами. Из-за которых погибло столько отличных ребят…

В районе Тайпале дела тоже шли далеко не лучшим образом.

Восемьдесят четвертая стрелковая дивизия, перейдя государственную границу утром тридцатого ноября, к утру первого декабря вышла к реке Тайпален-йоки, на противоположном берегу которой располагались долговременные оборонительные сооружения и полевые укрепления одного из самых мощных укрепрайонов линии Маннергейма – 'Тайпале'.

Организуя оборону, финны учли и воспользовались всеми выгодами, которые им предоставлял рельеф местности. Вода в реке шириной сто восемьдесят и глубиной восемь метров еще не замерзла. Западный, обрывистый, берег был хорошо укреплен, особенно скалы возле устья, а восточный, пологий, отлично просматривался с наблюдательных пунктов. Также как и низкий, плоский полуостров Коуккуниеми, который Тайпален-йоки огибала, широкой дугой выдаваясь на юг.

Сто двадцать лет назад этой реки еще не существовало, а озеро Суванто было соединено протокой и вливалось в Вуоксиярви. Но во время одного из ежегодных паводков местные крестьяне решили спустить вешние воды. Для чего выкопать канаву в широкой песчаной гряде, отделяющей Суванто от Ладожского озера. И выкопали. А утром увидели на ее месте ревущий мутный поток. Уровень воды в Сувантоярви упал более чем на семь метров. Озеро рванулось к Ладоге всей своей мощью и пробило русло для новой реки. Широкой, бурной и неукротимой…

По данным разведотдела штаба фронта финны имели здесь до десяти двух-трех пулеметных ДОТов и более двадцати ДЗОТов. На берегу Ладожского озера была расположена крупнокалиберная береговая батарея, простреливающая все подходы к укрепрайону вплоть до восточного берега Суванто. Где находился четырехорудийный двухуровневый форт, державший под обстрелом западный берег озера. Ширина которого в самом узком месте превышала полтора километра…

Восемьдесят четвертая стрелковая дивизия имени Тульского пролетариата до августа этого года являлась территориальной и была развернута в ординарную всего три месяца назад. Поэтому никакого боевого опыта ни ее бойцы, ни командиры не имели. Средний и младший комсостав прошел переподготовку на краткосрочных (точнее, сверхкраткосрочных!) курсах, а красноармейцы на сборах.

Тем не менее, дивизия имела оч-чень грозный вид! На марше.

Двенадцать тысяч человек. Шесть с половиной сотен автомашин и тракторов. Девятьсот повозок. Три с лишним тысячи верховых артиллерийских и обозных лошадей. Сто пятьдесят орудий. Пятьдесят танков и пятнадцать бронеавтомобилей.

Кроме того, дивизия была усилена сто шестнадцатым артполком РГК (двенадцать шестидюймовых гаубиц) и отдельным понтонно-мостовым батальоном. Поскольку должна была штурмовать главную оборонительную полосу линии Маннергейма, преодолевая серьезную водную преграду под огнем противника, засевшего на крутом берегу порожистой ледяной реки.

Командир дивизии комбриг Коньков просил придать ему отдельный инженерный батальон особого назначения. Но получил отказ. Потому что наносил вспомогательный удар на второстепенном направлении. Более того, у него едва не отняли его собственный танковый батальон. Мотивируя это тем, что наступать танкам на его участке все равно негде. Конькову еле-еле удалось отстоять свои танки. И то лишь потому, что они были водоплавающими. И были незаменимы при форсировании…

Василий Коньков был опытным командиром и наставником. Начав службу рядовым красноармейцем команды пеших разведчиков, дослужился до командира дивизии.

Участвовал в советско-польской войне. Правда, недолго (из-за ранения). Потом окончил курсы среднего комсостава. Пять лет командовал ротой. После окончания курсов 'Выстрел' был начальником полковой школы, а затем – начштаба полка.

Летом тридцать седьмого года, после раскрытия военно-фашистского заговора в Красной Армии, майор Коньков резко пошел на повышение. Потому что после такого подлого предательства, Красной Армии как хлеб, как воздух требовались проверенные командирские кадры. А он как раз такой и был. Проверенный.

Происхождение – из крестьян. В детстве батрачил на односельчан. Потом прошел рабочую закалку на котельном заводе в Москве. Стал большевиком. В семнадцатом вступил в Красную гвардию. Участвовал в штурме Московского Кремля. Затем по приказу партии укреплял советскую власть на селе. В двадцатом, опять же по приказу партии, вступил в РККА…

В тридцать восьмом депутат Верховного Совета СССР полковник Коньков был назначен командиром восемьдесят четвертой стрелковой дивизии. И немедленно взялся за наведение в ней порядка. Благо, всю жизнь прослужил в территориальных частях, занимаясь подготовкой переменников. И знал это дело до тонкости.

Три месяца назад, после принятия решения о переводе дивизий-'тройчаток' в ординарные, Коньков на базе одного из полков сформировал из приписного состава вторую дивизию. Которая по наследству от родительницы получила восемьдесят четвертый номер и славное имя Тульского пролетариата. После чего убыл с ней на латвийскую границу. В связи с обострением международной обстановки.

Четвертого ноября за успехи в боевой, политической и технической подготовке ему досрочно присвоили воинское звание комбриг. А уже десятого его дивизия опять погрузилась в эшелоны и убыла в Ленинград. Со всеми этими передислокациями и неустройством, так и оставшись недоученной. Что комбриг, обладавший, как уже упоминалось, огромным опытом работы с приписным составом, отлично понимал. Но поделать ничего не мог. Хорошо еще, что удалось сосредоточить всю эту массу людей, техники и вооружения у Тайпален-йоки! Хотя и с некоторыми потерями. Причем не от боестолкновений с финнами! Которых до сих пор еще никто не видел. А по техническим причинам. То бишь, из-за головотяпства и элементарной халатности!

И вообще, о какой мобильности можно говорить, имея такой обоз! Да еще на таких дорогах! В смысле, при таком бездорожье!

И это при том, что радиостанциями при формировании их укомплектовали лишь на треть от положенного! А качество подготовки связистов, хотя он их и гонял с утра до вечера целых три месяца, все еще оставляло желать лучшего.

Коньков, вдоволь намаявшись со связью во время последних передислокаций, прекрасно понимал, что управлять на марше многокилометровой колонной с помощью посыльных не-воз-мож-но! Только по радио! Вот почему, нарушая все уставы, он раздал радийные танки и бронеавтомобили по полкам и отдельным батальонам. В дополнение к имеющимся радиостанциям.

И только благодаря этому сумел сосредоточить всю эту массу людей, техники и вооружения на исходных позициях в срок!

И, слава Богу, что в небе летали только краснозвездные бомбардировщики! Иначе остались бы от его восемьдесят четвертой имени Тульского рожки да ножки! Потому что истребительное прикрытие, обещанное штакором, так и не появилось. То ли заплутало. То ли загуляло. А может, заявка затерялась. Во штабах. Что, скорее всего…

Форсирование было назначено на второе. И должно было начаться сразу после бомбардировки и артподготовки. При огневой поддержке кораблей Ладожской военной флотилии. С высадкой тактического десанта в тыл противника с кораблей упомянутой флотилии. Но, как говорится, было гладко на бумаге, да забыли про овраги.

Делегат связи, направленный для организации взаимодействия с ЛВФ, сообщил, что из-за отсутствия транспортов осуществить высадку десанта не представляется возможным, а огневая поддержка будет чисто символической. Из-за потерь, понесенных флотилией в ходе сегодняшней перестрелки с береговой батареей…

Авиационная бомбардировка издали выглядела оч-чень впечатляюще!

Сначала отбомбились ТБ-3. Величаво проплыв над вражескими позициями, и завалив их тяжелыми авиабомбами. В том числе, тонными… В небо вздымались гигантские султаны земли и гранита. Тут и там в воздухе мелькали вырванные с корнем стволы вековых сосен… Затем примчались скоростные бомбардировщики и высыпали на финнов несколько сот стокилограммовок.

Красноармейцы кричали 'Ура!' и подбрасывали вверх буденовки.

Артподготовка тоже удалась на славу! Целый час более ста орудий (в том числе, двадцать четыре шестидюймовых и тридцать две стодвадцатидвухмиллиметровых гаубицы) крушили финские позиции, выпустив несколько тысяч снарядов!

После чего через реку под прикрытием дымовой завесы ринулись десятки плавающих танков Т-37 и Т-38. А за ними пехота на резиновых лодках…

В этот момент в заливе Тайпаленлуото появилась Ладожская военная флотилия, которая в полном составе (два сторожевика, три тральщика и четыре катера) вышла из гавани Саунасаари и открыла ураганный огонь по врагу из всех своих орудий (две трехдюймовки и пять сорокапяток).

Как и говорил делегат связи, поддержка была чисто символической. Тем не менее, свою задачу моряки выполнили. Поскольку отвлекли на себя огонь береговой батареи. А вот авианалет и артподготовка, казавшиеся издали такими эффектными, оказались совершенно неэффективными. Потому что большая часть огневых точек (собственно говоря, почти все) остались не подавленными. Что было неудивительно.

Потому что авиация бомбила по площадям. На основании данных воздушной разведки. Которые уточнить перед бомбометанием не имела возможности. Артиллерия тоже лупила по площадям. По той же причине. Поскольку выявить цели и привязать их к ориентирам не успела. Весь вчерашний день финны молчали как рыба об лед. Так что пришлось стрелять наугад. То бишь, на основании данных разведотдела штаба фронта.

Впрочем, со стороны все выглядело просто замечательно! Как на прошлогодних маневрах в присутствии наркома! Но в сто раз красивше. И страшнее. Уши закладывало от непрерывного грохота. Земля тряслась под ногами. А небо над головой.

Правда, без толку. Потому что пулеметные очереди били по лодкам отовсюду. Казалось, что стреляют сами скалы!..

Форсирование осуществлялось сразу в трех точках. Но лишь одному из полков удалось зацепиться за берег и захватить небольшой плацдарм на полуострове Коуккуниеми. Остальные были отброшены назад с тяжелыми потерями.

И тем не менее, комбриг был доволен достигнутыми результатами.

Не так страшен черт, как его малюют, думал Коньков. Дивизия форсировала такую трудную водную преграду! Причем с первого раза! За ночь саперы наведут наплавной мост, и он перебросит на тот берег весь полк. Вместе с артиллерией. К этому времени разведка уточнит координаты вражеских ДОТов. А потом артиллеристы их уничтожат! И тогда он ударит всей мощью и порвет финскую оборону на куски! И двинется на Кякисалми! Вдоль берега озера. А затем на Хийтолу! И перережет железную дорогу Сортавала – Виипури! И тогда посмотрим, второстепенное у него направление или нет!

Коньков еще не знал, что этот с таким трудом захваченный его бойцами плацдарм был тщательно подготовленной ловушкой…

Финны еще летом вырубили на полуострове все деревья и кусты. И пристреляли каждый метр. В том числе, для стрельбы из шестидюймовых орудий береговой батареи Каарнайоки. Которая до этих пор молчала. А под вечер нанесла артиллерийский удар по кораблям Ладожской флотилии, укрывшимся от шторма в гавани Саунасаари. Пристрелянной не хуже, чем Коуккуниеми…

Утром флотилия ушла в Шлиссельбург. Зализывать раны. За четыре дня боев она потеряла шесть боевых кораблей – канонерскую лодку, сторожевик, два тральщика и два катера. Еще два тральщика и два морских охотника получили повреждения…

Командарм-семь Батов в задумчивости смотрел на карту с нанесенной на нее обстановкой на ноль часов пятого декабря.

Ближайшую задачу Стариков выполнил. Вышел к станции Пуннус. И наткнулся на ДОТы вдоль железной дороги и на северном берегу Салменкайты. Как оно, в общем-то, и предполагалось… ДОТов, правда, оказалось гораздо больше. Чем предполагалось. Обмишулилась разведка. Как всегда… А теперь эти ДОТы надо чем-то вскрывать! А все ОтИБОНы комфронта Попову отдал. На главное направление. А которые не отдал, в резерве держит. На всякий случай… Впрочем, один ОтИБОН Старикову он все-таки выделил. Один на весь корпус! От щедрот.

Ладно! И на том, как говорится, спасибо! Завтра пощупаем суоми за причинное место! Как следует! ОтИБОН – это вам не просто так! Это… ОтИБОН!

Батов усмехнулся. А потом снова нахмурился… Гореленко здорово подкачал. Не смог захватить мосты в Кивиниеми. Эх, прощай рывок на Хельсинки…

Что же делать?.. Так. Поглядим еще раз… Мосты взорваны. Но, ведь, плацдарм-то на том берегу есть! А оборона у финнов хлипкая! ДОТы подорваны, проволоки и надолбов нет. Только наспех отрытые траншеи и пулеметные ячейки.

Против парашютистов, может, и годится. Потому как у тех задача стоять насмерть! То бишь, держать и не пущать! А против нормальной пехоты? И нормальных танков? Да, после нормальной артподготовки?

Нет, господа белофинны! Этому вам противопоставить нечего!

Молодцы, десантники! Удержали плацдарм! Надо представить всех отличившихся к орденам. А комбата к званию Героя! Заслужил!

Но это потом. А завтра. Ночью. Навести понтонную переправу. Перебросить на плацдарм стрелковый полк. С артиллерией. И пару танковых рот. А потом врезать финнам, как следует! А затем навести рядом еще одну переправу. И переправить обе дивизии. И обе танковые бригады. И вперед!

Да, сроки удлиняются… Если бы все шло, как планировалось, его танки уже были бы под Антреа! А так еще неделя потребуется. На все про все. Но это, в любом случае, в сто раз лучше, чем топтание перед разрушенными мостами с целехонькими ДОТами и ДЗОТами на чужом берегу!

Комкор вызвал к себе начальника штаба армии полковника Голушкевича и приказал срочно подготовить предложения по расширению плацдарма и прорыву белофинской обороны на северном берегу Вуоксен-вирты. А также в районе Тайпале. Потому что Антреа (и Хельсинки!) – это, конечно, прекрасно! Но ближайшей задачей армии по-прежнему остается взятие Кякисалми! И его надо взять!..

Сорок первому стрелковому полку майора Петухова было очень солоно. И оч-чень неуютно. На северном берегу Тайпален-йоки.

К исходу третьего декабря Петухов занял практически весь Коуккуниеми. И даже несколько раз сходил в атаку на вражеские позиции. И отошел, умывшись кровью. Комдив выслушал доклад и приказал атаки отставить. А вместо этого приступить к окапыванию. И тщательной разведке расположения вражеских огневых точек. Для их последующего уничтожения.

Петухов к окапыванию приступил. Но это мало помогло. Финны со своих высот просматривали и простреливали весь полуостров. Насквозь. Поэтому в светлое время суток любое шевеление на плацдарме приводило к летальному исходу для пошевелившегося. И лишь благодаря краткости зимнего дня и постановке дымовой завесы полк еще не был перебит до последнего человека…

Но больше всего доставалось переправе. И от полевой артиллерии белофиннов. И от береговой. Впрочем, с этой бедой пока справлялись. С помощью контрбатарейной борьбы. Стволов, слава Богу, имелось в достатке. И боезапаса тоже.

А седьмого, рано утром, на КП командира восемьдесят четвертой дивизии прибыл начальник артиллерии армии комдив Парсегов. Прибыл не один. А вместе с командиром четвертого дивизиона сто шестьдесят восьмого крупнокалиберного гаубичного артполка капитаном Мальцевым. Дивизион Мальцева (шесть восьмидюймовых гаубиц) был придан дивизии для уничтожения ДОТов прямой наводкой.

– Разрешите доложить, товарищ комдив! – вытянулся перед Парсеговым начарт дивизии полковник Иванов.

– Докладывайте!

– Плацдарм хорошо пристрелян финнами! Видимо, еще летом. Поэтому перед тем, как выводить дивизион на плацдарм, считаю необходимым подавить вражескую береговую батарею.

– Что за батарея? – нахмурился Парсегов.

– Несколько крупнокалиберных орудий, расположенных в устье Тайпален-йоки. Примерно вот в этом районе, – ткнул пальцем в карту полковник.

– У вас здесь целых три полка! Пятьдесят восемь крупнокалиберных орудий! – сверкнул глазами Парсегов. – Почему эта батарея до сих пор не уничтожена!

– Данные звуковой разведки не позволяют точно установить направление и дальность до батареи, товарищ комдив, – вытянулся руки по швам Иванов. – А визуально корректировать стрельбу затруднительно из-за рельефа местности.

– А с воздуха? В ваше распоряжение был передан аэростатный взвод! Почему не корректируете огонь с аэростата?

– Скорость ветра не позволяла поднять аэростат, товарищ комдив, – развел руками Иванов. – По инструкции не положено поднимать при порывах свыше семи метров в секунду. А у нас тут…

– А у нас тут – война! – отрезал начальник артиллерии армии. – Приказываю! Немедленно! Организовать корректировку с аэростата!.. А вы, капитан, – повернулся он к Мальцеву. – Подготовьте орудия к стрельбе и направьте корректировщика к воздухоплавателям! Выполняйте!

– Есть! – капитан козырнул, четко по уставу повернулся налево-кругом и строевым шагом убыл из блиндажа.

– Даю вам сутки, полковник! И ни часом больше! – прищурился Парсегов. – Завтра дивизион должен приступить к уничтожению ДОТов на плацдарме!..

Аэростат артиллерийского наблюдения АН-540 состоял из наполненной водородом оболочки, изготовленной из двухслойной прорезиненной материи с алюминированным покрытием, такелажа и сплетенной из ивовых прутьев гондолы для двух наблюдателей. Поднимался и опускался аэростат с помощью ручной лебедки, установленной на бронеавтомобиле. А связь с землей поддерживалась по телефону.

В полдень огромный трехперый баллон с подвешенной к нему на длинных тросах крошечной кабинкой медленно, почти торжественно, всплыл и, слегка покачиваясь, замер под низкими лохматыми облаками. Впрочем, это только с земли казалось, что он покачивается слегка. На самом деле, гондолу мотало из стороны в сторону, словно утлую лодочку в открытом море.

Болтанка на привязных аэростатах (в отличие от пилотируемых) была довольно сильной даже в тихую погоду, являясь неустранимым недостатком конструкции. Но дело было не в том, что качка мешала вести наблюдение. А в том, что она вызывала жестокие приступы морской болезни у экипажа.

Командир третьего аэростатного взвода тридцать первого отдельного воздухоплавательного отряда аэростатов артиллерийского наблюдения воентехник второго ранга Саид Джилкишиев решил сам подняться в пасмурное карельское небо с артиллеристом-корректировщиком. Потому что ветер, хотя и стих немного со вчерашнего дня, все еще был довольно силен.

Джилкишиев был опытным воздухоплавателем, до призыва пять лет служил испытателем в учебно-опытной эскадре кораблей научно-исследовательского комбината 'Дирижаблестрой' и имел несколько сот подъемов на аэростатах. И пилотируемых свободных, и привязных. Поэтому давно уже притерпелся ко всем прелестям воздухоплавания. И к жестокой качке. И к жестокому морозу. И к кислородному голоданию на большой высоте.

Впрочем, от морозов спасали меховой комбинезон, собачьи унты и кротовая маска, а от голодания – кислородная. Что же касается морской болезни, то Джилкишиев неустанными тренировками вестибулярного аппарата сумел таки ее преодолеть. Точнее свести к минимуму ее симптомы.

А вот лейтенанту Пономаренко, начальнику разведки четвертого дивизиона, ни разу в жизни не бывавшему в море, пришлось испытать эти симптомы в полной мере!

Коля Пономаренко окончил Одесское артиллерийское училище всего два месяца назад. И был зеленый, как огурец. Фигурально выражаясь. И не фигурально выражаясь тоже. Потому что позеленел уже через пять минут после подъема.

Однако крепился из последних сил. И, слава Богу, что, замотавшись, он не успел ни позавтракать, ни пообедать после ночного марша. Не то было бы ему совсем худо…

Так или иначе, когда аэростат достиг высоты восьмисот метров и зафиксировался (если можно так выразиться, конечно!), лейтенант Пономаренко превозмог себя и приступил к наблюдению и расчетам.

В Одесском артиллерийском училище готовили средний комсостав для крупнокалиберной (двенадцать, одиннадцать и восемь дюймов) артиллерии. Причем готовили всерьез! Поэтому курсанты в свободное от внутренней и караульной службы время занимались не только строевой и политической подготовкой.

Каждый выпускник умел точно и быстро готовить данные для стрельбы по целям в полевых условиях шестью различными способами! Включая аналитический. С учетом всех поправок (скорость ветра, температура воздуха, температура заряда, отклонение веса снаряда и заряда от нормы, поправка на вращение Земли)! А также отлично ориентировался на местности, был обучен топографической съемке, ведению артиллерийской разведки и составлению боевых донесений и схем…

Когда белофинская батарея начала свой ежедневный обстрел плацдарма, Пономаренко усилил наблюдение, шаря биноклем в районе ее предполагаемого расположения. И вдруг заметил четыре вспышки и дымок очередного залпа. Огневые позиции противника находились около Каарнайоки – небольшой речки, впадающей в Тайпален-йоки возле самого устья.

Таблица поправок и новенькая (только что из типографии!) крупномасштабная карта местности лежали у него в планшете. Джилкишиев ждал указаний на телефоне.

Лейтенант нанес положение батареи на карту, быстро рассчитал данные для стрельбы фугасными снарядами с введением всех поправок, имеющихся в таблице, и Джилкишиев тут же передал их вниз.

– По батарее противника огонь! – скомандовал Пономаренко и, позабыв о морской болезни, впился биноклем в местность в поисках разрыва.

Но так ничего и не увидел. Наверное, от волнения. Потому что впервые в жизни стрелял не по фанерной мишени на полигоне, а по реальному противнику. А может, потому что наблюдению мешал высокий лес в районе цели.

Одним словом, разрыва он не заметил. Однако каким-то шестым чувством ощутил, что снаряд упал почти, где надо. И дал поправку на десять делений угломера вправо, уменьшив дальность на двести метров. На всякий случай.

И едва удержался от радостного, мальчишеского вопля, когда увидел разрыв точно в плоскости стрельбы. С перелетом.

Пономаренко ввел корректуру и, увидев разрыв следующего снаряда с недолетом, доложил командиру дивизиона, что цель взята в вилку. А затем перешел к корректировке по классическому способу – наблюдению знаков разрывов.

Четвертый снаряд упал прямо у цели.

– Накрытие! Беглый огонь! – скомандовал Пономаренко.

Дивизион сделал пять залпов всеми орудиями. Снаряды легли точно. Вражеская батарея была подавлена. А может, даже и уничтожена, подумал лейтенант…

Воспользовавшись незапланированной паузой, комдив Парсегов вплотную занялся подготовкой предстоящего штурма. Для чего, кстати, и был направлен командармом в восемьдесят четвертую дивизию. После того, как организовал штурм укрепрайона 'Мялкеля' в полосе наступления девятнадцатого корпуса у реки Салменкайта.

Когда там наметился успех, Парсегов получил приказ разобраться и принять меры к ускорению прорыва белофинской обороны в районе Тайпале.

Микаел Парсегов был старым солдатом и имел большой боевой опыт. В Германскую командовал орудием на Кавказском фронте. Бил турок и прочих нехристей. В Гражданскую командовал батареей на Туркестанском. Бил басмачей, белоказаков и прочую белогвардейскую сволочь. Гонял их и по долинам, и по взгорьям. И в Кара-Кумах, и в Кызыл-Кумах. Брал Бухару и Коканд.

В двадцать втором он окончил артиллерийские курсы, в двадцать шестом – КУКС. Командовал дивизионом, затем был начальником артиллерии стрелковой дивизии.

В тридцать шестом году майор Парсегов с золотой медалью окончил Военную академию имени товарища Фрунзе и был назначен командиром тяжёлого артполка. Летом тридцать седьмого досрочно получил звание полковника и стал начальником артиллерии Ленинградского военного округа. В феврале тридцать восьмого ему досрочно присвоили очередное воинское звание комбриг. И наградили юбилейной медалью 'ХХ лет РККА'. За успехи в бэпэ и тэпэ. А месяц назад, на ноябрьские праздники дали комдива. Опять же досрочно.

Потому что он отлично знал свое дело! И был безгранично предан делу партии и лично товарищу Сталину!..

Пока восьмидюймовки громили береговую батарею, оба артполка восемьдесят четвертой стрелковой дивизии вместе с приданым ей артполком РГК вели контрбатарейную борьбу с финским седьмым полевым артиллерийским полком, огневые позиции которого располагались в глубине вражеской обороны. А отдельный артдивизион ПТО, переброшенный по приказу Парсегова на плацдарм, приступил к расчистке проходов в надолбах. Для танков.

Триста пятьдесят пятый отдельный танковый батальон, входивший в состав восемьдесят четвертой дивизии, насчитывал четырнадцать Т-26 и двадцать Т-37. Еще одна танковая рота (шестнадцать Т-38) имелась в разведбате.

Правда, после двухдневного марш-броска, форсирования водной преграды и яростных атак укрепленного района это число значительно уменьшилось. Пять танков лежали на дне Тайпален-йоки. Вместе с экипажами. Четыре стояли подбитые посреди снежного поля (застряли на надолбах и были оставлены танкистами, а потом сожжены финской артиллерией). Три (в том числе, два Т-26) вышли из строя по техническим причинам. И до сих пор, несмотря на усилия зампотеха, обратно в строй еще не встали. Впрочем, рано или поздно должны были. Встать в строй. Поэтому комбат числил их в стратегическом резерве.

В итоге по состоянию на десять утра восьмого декабря советское командование располагало в районе Тайпале двенадцатью Т-26, шестнадцатью Т-37 и десятью Т-38. Не считая пятнадцати бронемашин. То есть, обладало абсолютным количественным и качественным превосходством в бронетанковых и мотомехчастях. Поскольку у финнов таковых не имелось вовсе.

Это, конечно, были не Т-28, боевую работу которых Парсегов высоко оценил во время штурма УР 'Мялкеля'. Но, как говорится, на безрыбье и Т-26 сойдет! И даже пулеметные Т-37 и Т-38. Для прикрытия наступающей пехоты. Тем более что, судя по данным разведки, противотанковая артиллерия противника на данном участке отсутствовала. Полностью. За ненадобностью. Поскольку самонадеянное белофинское командование танковых атак на данном участке не ожидало…

Пока работала артиллерия, Парсегов формировал и инструктировал штурмовые отряды. В которые были отобраны самые опытные бойцы и младшие командиры со всей дивизии. Хотя для этого пришлось кое-кому из среднего и старшего комсостава крепко прочистить мозги. И разъяснить политику партии. В этом вопросе. Вплоть до снятия виновных с должностей и отдания их под суд.

Миндальничать Парсегов ни с кем не собирался. И не миндальничал!

Потому что ОтИБОНа у него не было. А брать укрепрайон было надо!

В состав каждого штурмового отряда входила группа разведки (разведчики и саперы). Которая разведывала и готовила проходы для группы разграждения (саперы и стрелки). Которая устраняла выявленные препятствия (мины, колючку и надолбы) и блокировала уцелевшие ДОТы и ДЗОТы, мешающие продвижению штурмовой группы (саперный взвод, два стрелковых взвода, взвод сорокапяток и танковый взвод). Которая уничтожала блокированные огневые точки, обеспечивая наступление стрелкового батальона. Который должен был прорвать первую оборонительную полосу и обеспечить ввод последующих эшелонов…

А дальше было, как везде. В смысле, также как и на остальных участках главной оборонительной полосы линии Маннергейма.

Бомбежка. Силами двух бомбардировочных авиабригад. Артподготовка. Силами трех артполков. Долбежка огневых точек прямой наводкой. Из восьмидюймовок. Расстрел надолбов. Из сорокапяток. Атака штурмовых отрядов. При поддержке сорока танков. Подрыв ДОТов и ДЗОТов. Атака стрелковых батальонов. Вплотную за огневым валом. Рукопашная в траншеях и блиндажах. И финита ля-ля, как говорится…

К исходу десятого декабря оборона белофиннов в районе Тайпале рухнула. Также как в районе Инкяля и Хумалиоки, Сумма и Лейпясуо, Муолаярви и Мялкеля.

С одним небольшим, но важным отличием.

После прорыва у Кивиниеми и броска пятидесятого корпуса на Ряйсяля, седьмая пехотная дивизия третьего армейского корпуса финской армии 'Перешеек' оказалась отрезанной от основных сил. Фактически попав в окружение. Поэтому командующий корпусом генерал-майор Хейнрикс предпочел отвести ее из-под Тайпале в Кякисалми. Сам. Без подсказки. Если не считать рывок советских танков за таковую…

…Добивание лежачих – очень грязная работа. Однако и грязную работу надо кому-то делать. И добивать! Тех, кто по-доброму не понимает. И не сдается. А продолжает отстреливаться…

В ходе штурма укрепленного узла 'Инкяля' двадцать первый ОтИБОН потерял семнадцать бойцов и командиров. Два танка и три БТП.

Потому что финны, даже подыхая, все равно продолжали стрелять! Затаившись, коварно пропускали атакующих вперед, а потом подло стреляли в спину!

Поэтому в плен их не брали. А выжигали огнеметами. Подрывали динамитом. Забрасывали гранатами. А потом достреливали. Недобитых. И поделом…

К вечеру шестого декабря ни одного живого белофинна в Инкяля не осталось, ДОТы были подорваны, а их гарнизоны уничтожены. Все! До последнего человека. Вместе с ДОТами. А егеря и шюцкоровцы, оборонявшие полевые укрепления, добиты. В этих самых укреплениях. Все! До последнего человека…

И тогда командир двадцать первой Пермской Краснознаменной стрелковой дивизии комбриг Ксенофонтов бросил в прорыв свои батальоны, а ОтИБОН отвел в тыл. На заслуженный отдых. И предоставил остервеневшим от бойни и потерь бойцам двое суток на приведение себя в порядок и восстановление сил.

Между тем разведбат капитана Угрюмова, двигаясь вдоль берега Финского залива в авангарде дивизии, вышел к узлу обороны 'Хумалийоки'.

Хотя 'узел обороны' – слишком сильно сказано. Два старых одноамбразурных ДОТа фронтального огня у Приморского шоссе и два у железной дороги Терийоки – Койвисто – Виипури. Плюс несколько ДЗОТов, четыре ряда надолбов на шоссе и завалы в лесу, опутанные колючкой. Да два взвода егерей и отряд шюцкора. На все про все.

Шестидюймовая береговая батарея, расположенная в Руонанниеми и способная доставить много неприятностей наступающим, была разнесена в пух и прах еще пятого числа. Пикирующими бомбардировщиками ДБ-3 и СБ-бис восемьдесят четвертого бомбардировочного авиаполка осназ Героя Советского Союза полковника Байдукова.

Судя по всему, белофинны считали оборонительную полосу под Инкяля неодолимой. И на то, что Красная Армия доберется до Хумалийоки, не рассчитывали. Да, просчитались. А может, просто не хватило денег. На строительство еще одного многоамбразурного трехэтажного 'миллионера'.

Однако ДОТы – есть ДОТы. Даже если они старые. И одноамбразурные.

Нарвавшись на плотный огонь, капитан Угрюмов на рожон не полез. А смысл? Плетью обуха не перешибешь! Раз не удалось проскочить на плечах улепетывающего противника, значит, надо по-умному. Как положено! Сначала разведка. Потом прямая наводка. Из восьмидюймовых. А уже потом, 'За Родину! За Сталина! За ВКП(б)!'. Вслед за танками. И огневым валом.

Эта процедура, с таким успехом опробованная пару дней назад, произвела на капитана неизгладимое впечатление! Однако у вышестоящего командования, в лице комдива, на этот счет имелось иное мнение. И бросать отдельный инженерный батальон особого назначения на каждый ДОТ или ДЗОТ оно не собиралось.

Тем не менее, учитывая ограниченные огневые возможности разведбата (три миномета и девять пулеметов) и приданного ему отдельного танкового батальона (точнее, того, что от него осталось) командование приняло решение усилить их мощь дивизионом бронепоездов, прибывшим на только что освобожденную станцию Куолемаярви и поступившим в распоряжение командира двадцать первой дивизии. Который, воспользовавшись неожиданным подкреплением, решил приберечь ОтИБОН на черный день. В смысле, до штурма следующей оборонительной полосы.

Точнее, следующих. Потому что помимо Выборгской тыловой позиции (до двадцати ДОТов и сотня ДЗОТов!) и расположенных перед ней шести промежуточных линий обороны с развитой системой противотанковых и противопехотных заграждений, по данным разведки, на окраинах города имелась еще одна оборонительная полоса. Так называемая позиция прикрытия (еще пятнадцать ДОТов и до шестидесяти ДЗОТов!). Не говоря уже о том, что сам Выборг был когда-то пограничной крепостью. В связи с чем, постоянно укреплялся. Сначала шведскими королями, а потом русскими императорами. А теперь еще и белофиннами. Которые не пожалели усилий, чтобы превратить каждый дом в долговременную огневую точку. И таки превратили! Каждый дом! Предварительно выселив все гражданское население в глубь страны…

Докладывая Главному военному совету о результатах Муданьцзяньской наступательной операции, командарм первого ранга Конев особо отметил успешные действия бронепоездов. Благодаря которым удалось практически без потерь захватить тоннели в районе Гродеково – Пограничная. И тем самым обеспечить бесперебойное снабжение боеприпасами и ГСМ соединений Приморского фронта в ходе наступления.

Вступив в командование войсками Ленинградского фронта, и ознакомившись с планом наступательной операции, Конев настоял на усилении фронта двумя дивизионами бронепоездов. Так как дислоцирующиеся в районе Ленинграда несколько рот мотоброневагонов пятьдесят первого полка второй дивизии войск НКВД по охране железнодорожных сооружений и четвертой бригады войск НКВД по охране особо важных предприятий промышленности решали собственные боевые задачи, и отвлекать их для поддержки наступления не представлялось возможным.

Поэтому в конце ноября Ленинград из Украинского округа был переброшен первый дивизион бронепоездов, а из Белорусского – восьмой.

Правда, до последнего времени их использование было сильно затруднено. Поскольку все станционное хозяйство, мосты и значительная часть железнодорожного полотна были подорваны финнами во время панического бегства. А что не подорвано, то заминировано. И только теперь, после того как героическими усилиями саперных, строительных, рабочих, железнодорожных восстановительных и мостовых батальонов пути были введены в строй, армейские бронепоезда вступили в бой. А чекистские приступили к патрулированию железных дорог в прифронтовой полосе…

Первый отдельный Краснознаменный дивизион бронепоездов насчитывал один тяжелый и два легких БЕПО, три бронедрезины-транспортера ДТР, восемь пушечных железнодорожных бронеавтомобилей БА-10ЖД и двенадцать пулеметных БА-20ЖД, а также новейшую бронированную автомотрису МБВ, которая в составе дивизиона проходила войсковые испытания.

Советские бронепоезда имели типовую конфигурацию, принятую во всех армиях мира. Бронепаровоз посредине состава, две артиллерийских и одна зенитная бронеплощадка, а также четыре контрольные платформы с аварийным комплектом материалов и инвентаря (рельсы и шпалы, накладки и подкладки, болты и костыли, шпалоподбойки и подъемные башмаки, ящики с песком, лопаты, кувалды и ломы).

Легкий БЕПО (то есть, 'бронеединица полевая'), в соответствии с Боевым уставом бронесил РККА, предназначался для разрушения полевых укреплений и поражения живой силы, огневых средств и боевой техники противника в условиях ближнего боя. Для чего был оснащен двумя четырехосными двухбашенными бронеплощадками ПЛ-37 (две трехдюймовки и два пулемета 'Максим' в башнях плюс четыре 'Максима' по бортам) и двухосной зенитной бронеплощадкой СПУ-БП со счетверенным 'Максимом'. Еще одна зенитная установка (два 'Максима') стояла на тендере бронепаровоза. Толщина брони составляла от пятнадцати (дно и крыша) до двадцати миллиметров (борта и башни). Тяжелый бронепоезд был предназначен для прикрытия боевой работы легкого и имел на вооружении две четырехосные однобашенные бронеплощадки ВС-60 ('Максим' и стосемимиллиметровое орудие в башне плюс четыре 'Максима' по бортам) и зенитную СПУ-БП. База каждого бронепоезда состояла из черного паровоза, двух классных вагонов (штаб и санчасть), двух теплушек для личного состава, вагона кухни-бани, вагона-мастерской и броневагона-склада боеприпасов…

Итого: двадцать одно орудие и сто пятнадцать пулеметов! Закованных в броню. С такой огневой поддержкой можно было вскрыть любую оборону!

Кроме линии Маннергейма. Поскольку финским ДОТам ни семидесятишести, ни стосемимиллиметровые снаряды были не страшны. И капитан Угрюмов, и прибывший под вечер на его НП командир первого дивизиона бронепоездов майор Голенкин, прекрасно это знали. Но отступать не собирались. А искали решение. Вместе со своими начальниками штабов. И таки его нашли! Суворовское решение!

А пока отцы-командиры разрабатывали план атаки, группы разграждения, пользуясь ночной темнотой, прощупывали каждый метр железнодорожного полотна перед вражескими позициями. В поисках мин. И прочих противобронепоездных препятствий (выдернутых костылей, свинченных накладок, разъединенных и сдвинутых рельс и тэпэ). И сразу же их устраняли.

Благо, ночи в Карелии в декабре оч-чень длинные! Почти три четверти суток! И оч-чень темные. Ни звезд, ни Луны! Только тучи над головой. Низкие. Летящие. И снегопад. То бишь, метель. Которая воет. И метет. Хочешь, кувалдой стучи. Хочешь, кричи. Все равно, в десяти шагах ничего не слышно. И не видно…

К рассвету все было готово. Пути проверены. Подразделения сосредоточены.

Главный удар было решено нанести вдоль железной дороги. Силами первого отдельного Краснознаменного дивизиона бронепоездов. Который должен был доставить десантно-штурмовые группы вплотную к ДОТам. Вместе с взрывчаткой. И прикрыть их действия своим огнем. После чего двигаться дальше. На Хумалийоки. И Койвисто.

Впереди – разведка на двух бронедрезинах. Затем легкие БЕПО номер пятнадцать и семнадцать. С десантом. И две роты жэдэбронеавтомобилей. А за ними тяжелый бронепоезд номер тридцать один. Тоже с десантом. И третья ДТР. Замыкающая.

Бронеавтомотриса выполняла особое задание и действовала самостоятельно.

Одновременно с главным ударом, по ДОТам у Приморского шоссе наносился удар вспомогательный. То бишь, демонстративный. Силами одной роты разведбата двадцать первой стрелковой дивизии. При поддержке отдельного танкового батальона этой же дивизии. Кроме того, один взвод разведчиков был направлен в обход, через лес. Еще ночью. Хотя большой надежды на то, что к началу атаки он выйдет в тыл финнам, не было. Учитывая глубину снежного покрова, огромное количество гранитных валунов и лесные завалы, а также бурливую речку и многочисленные ручьи…

Под утро ветер стал понемногу стихать. Хотя все еще довольно сильно мело.

Начальник шюцкоровского караула, выставленного у железнодорожного моста через реку Кириойя, уже проснулся и завтракал, чем Бог послал, когда со стороны охраняемого объекта послышались выстрелы.

– Хялютюс! – поднял тревогу начкар, схватил свою берданку и с воплем 'Маннерхеймилле!' (За Маннергейма!) выскочил из блиндажа. На помощь часовому.

Однако воевать пока было не с кем.

– Ааве… Валкайнен ааве… – стуча зубами, повторял часовой снова и снова, как заведенный. – Луменвалкайнен…

Призрак… Белый, как снег…

Он и сам был весь белый от пережитого ужаса, этот бедолага. Начкар пожал плечами. И снял его с поста. Потому что у парня явно поехала крыша. Ни с того, ни с сего… Хотя, на самом деле, это было не так. В смысле, было отчего…

Вздымая снежный вихрь. Из-под колес. Со скоростью тридцать три метра в секунду. Огромной белой рыбиной. Внезапно выскочив из пурги. И предрассветного сумрака. Мимо часового пронесся МБВ. То бишь, бронеавтомотриса. Производства Ленинградского Кировского завода. Белая, как снег. Поскольку в связи с зимним периодом была выбелена известкой. Сверху донизу. От колес до орудийных башен…

Новейший мотоброневагон РККА имел обтекаемые обводы и своим силуэтом напоминал подводную лодку, по странной прихоти конструктора поставленную на рельсы и вооруженную тремя танковыми башнями с трехдюймовыми пушками. А также восемью пулеметами ДТ и пятью 'Максимами'. Двенадцатициллиндровый танковый двигатель М-17Т мощностью в пятьсот лошадей, позволял МБВ разгоняться до ста двадцати километров в час. А приемопередающая танковая телефонно-телеграфная радиостанция с поручневой антенной обеспечивала устойчивую телефонную связь на расстоянии до пятнадцати километров на ходу, и до тридцати – во время стоянки.

При той же толщине брони, что и у легкого бронепоезда, бронированная автомотриса несколько уступала ему в вооружении (три орудия и тринадцать пулеметов против четырех и восемнадцати, соответственно), но зато значительно (в два с половиной раза!) превосходила по скорости хода. А самое главное, была незаметнее. Потому что, во-первых, была в три раза короче (девятнадцать метров против пятидесяти восьми). А во-вторых, вместо парового котла и трубы, извергающей в небо пучки искр и клубы густого черного дыма, имела бензиновый двигатель с выхлопной трубой, выведенной под днище.

Экипаж МБВ состоял из сорока человек. Кроме того, в его чрево набилось еще три десятка разведчиков и саперов. В качестве десанта. Так что внутри было не повернуться. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде! В бою каждый штык дорог!

Особенно во время рейда во вражеский тыл. А перед МБВ была поставлена именно эта задача – прорваться, и навести в тылу врага полную панику! А также захватить мосты через реки Хумалийоки и Кириойя. И не допустить их подрыва. Потому что от станции Хумалийоки до Койвисто всего десять километров. А от Койвисто до Макслахти – двенадцать. Поэтому оба этих порта (и Макслахти, и Койвисто) можно было взять уже к ночи. Силами дивизиона бронепоездов. Если не придется тратить время на починку железнодорожных мостов (от нескольких часов до нескольких суток на каждый, в зависимости от размера и характера повреждений).

А, вот, после взятия Макслахти можно будет и передохнуть. И подождать. Пока подтянется вся дивизия. А самое главное, ОтИБОН! Потому что севернее, близ деревни Рёмпетти, уже начинались долговременные укрепления тыловой оборонительной полосы линии Маннергейма. Которые с наскока не возьмешь!

По данным разведотдела штаба фронта, узел обороны 'Рёмпетти' включал в себя пять пулеметных одноамбразурных ДОТов фронтального огня, два бетонных укрытия и один КП, а соседний (на северном берегу озера Нярьян-ярви) – семь пулеметных одноамбразурных ДОТов и командный пункт. А также полевые укрепления. Как оно и положено. ДЗОТы, окопы, рвы, колючая проволока и надолбы.

Одним словом, работа для ОтИБОНа…

Поселок Хумалийоки был одним из самых больших в волости (более трех сотен домов!) и тянулся вдоль берега Финского залива на протяжении восьми километров.

Раньше здесь проживало почти полторы тысячи человек. Которые этой осенью все поголовно были эвакуированы в центральные районы Финляндии. После чего часть зданий (на окраинах и перекрестках) была превращена в огневые точки. А остальные заколочены. Сжигать и взрывать их не стали, понадеявшись, что Красная Армия умоется кровью на подступах к линии Маннергейма. И застрянет. А там, глядишь, Лига Наций вмешается. В лице Англии и Франции. И загонит русского медведя обратно в берлогу. Побои зализывать. И лапу сосать.

Но эти расчеты не оправдались. Лига Наций (в лице Франции и Англии) сыпала трескучими политическими заявлениями, а Красная Армия, не обращая на них никакого внимания, наступала. Так и не застряв на подступах. А даже наоборот. Крушила один узел обороны линии Маннергейма за другим. Точнее, крушила их все одновременно!..

Проскочив мост, бронеавтомотриса резко сбросила скорость и, остановившись, высадила разведгруппу. Которая (бегом-марш!) отправилась обратно. Чтобы сменить шюцкоровский караул у моста через Кириойю. И обеспечить охрану и оборону означенного моста до подхода главных сил.

Начкар, воинственность которого сразу испарилась, как только он почувствовал лезвие ножа у собственного горла, оказался на удивление разговорчив и много чего знал (в отличие от своих подчиненных). В том числе, где заложен фугас. И где проложен кабель для его подрыва. Поэтому был оставлен в живых (в отличие от своих подчиненных). Пока не выложил, что знал.

Разминировав мост, разведчики заняли стрелковые ячейки на подступах к нему, установили 'Дегтярев' и приготовились встретить бегущих белофиннов. Которые скоро попрут со своих позиций. Под напором стали и огня. В смысле, первого отдельного Краснознаменного дивизиона бронепоездов…

Тем временем, бронеавтомотриса на малой скорости подошла к входной стрелке станции Хумалийоки. И взяла ее под охрану. Путем снятия часового. Совершенно опешившего при виде выплывшего из снегопада огромного трехбашенного монстра и выскочивших из него, не дожидаясь полной остановки, дьяволов в белых маскхалатах.

Точно также, без единого выстрела, был взят под охрану и вокзал – одноэтажный деревянный барак, выкрашенный, как и все остальные вокзалы четвертого класса на финской стороне перешейка, в красный цвет с белыми наличниками. Прочие станционные постройки (три сарая и водонапорная башня) тоже достались победителям в полной сохранности. Как и мост, находящийся менее чем в километре от станции.

Разобравшись с ближайшими задачами, МБВ двинулся назад, чтобы ударить по ДОТам с тыла. И эта помощь была не лишней…

К этому времени уже совсем рассвело, а снегопад прекратился. Поэтому видимость была отличной. Кроме того, пути на этом участке были проложены по прямой и хорошо просматривались. Заметив приближение атакующих, хитрые белофинны пропустили бронедрезины вперед, а под бронепоездом взорвали фугас. Заложенный глубоко под насыпью еще летом. Отчего саперы его и не обнаружили во время ночного поиска.

Удар был неожиданным и очень опасным! Потому что мог надолго задержать наступление. И задержал бы! Да, только поторопились финны с подрывом фугаса! Выдержки не хватило. А может, глазомер подвел. Из-за отсутствия боевого опыта.

Так или иначе, но взрыв произошел под контрольными платформами. Которые, собственно, для этого и были предназначены. И благополучно свалились под откос. А сам бронепоезд практически не пострадал, сдал назад и открыл огонь по вражеским позициям, прикрывая действия бригады ремонтников. Которые не раз отрабатывались на полигоне. С той разницей, что сейчас ружейно-пулеметный огонь не обозначался холостыми патронами, а велся противником!

И тогда военком БЕПО номер пятнадцать политрук Скворцов, лично возглавивший рембригаду, приказал поставить дымовую завесу.

Свиста пуль политрук не боялся. И под обстрелом ходил в полный рост. Не кланяясь! Демонстрируя бойцам свое абсолютное бесстрашие. И вдохновляя их на боевые подвиги! За нашу Советскую Родину! За товарища Сталина! За ВКП(б)!

Однако должен был наступить на горло песне. Потому что был обязан принять все меры для выполнения поставленной задачи. Для чего обеспечить прикрытие фронта ремонтных работ от вражеского огня. Любыми средствами! Вплоть до контратаки. Если потребуется. И даже с помощью дымзавесы. Хотя это и смахивало на трусость.

Но, приказ – есть приказ! Командир бронедивизиона майор Голенкин выразился однозначно: 'Выполнить и доложить!' А военком дивизиона батальонный комиссар Петров добавил от себя: 'Любой ценой!' А командир БЕПО старший лейтенант Левченко рекомендовал. В форме приказа. 'Поставить дымзавесу! Сразу же! Как только ремонтная бригада выйдет на полотно!' Поэтому. Делать нечего. Пришлось на горло песне наступить. На этот раз…

Повреждение рельс механическим путем или подрывом на небольшом расстоянии (не более четырех-пяти звеньев), в соответствии с Боевым уставом бронесил РККА, при исправности верхнего строения пути и отсутствии противодействия противника требовало от тридцати до сорока пяти минут. Учитывая размеры образовавшейся после взрыва воронки и плотный пулеметный огонь, три часа, потраченных бойцами на засыпку ямы и восстановление путей, тянули на отлично! А несколько раненых только подтверждали героизм участников подвига… Но это потом! В смысле, представление участников подвига к заслуженным правительственным наградам. А сейчас…

– За нашу Советскую Родину! За товарища Сталина! За ВКП(б)! Ур-ра!..

И пошел, командою взметен. По родной земле карельской. То бишь, по рельсам. Броневой дивизион. Он же первый отдельный Краснознаменный. И остановить его было невозможно. Поскольку пули винтовочного калибра бронированным единицам были, что слону дробина. В смысле, как об стенку горох. А полевой артиллерии на этом участке у финнов не имелось. Финское командование считало, что для обороны Хумалийоки, если, паче чаяния, красные все-таки сумеют каким-то образом сюда просочиться (что маловероятно) хватит и одной береговой батареи.

Вероятно, так и было бы. Потому что советские тяжелые, дальние и скоростные бомбардировщики могли бомбить эту батарею до посинения. Но так и не выбомбить. До самого Нового Года. Так что пришлось бы бронеединицам Голенкина оч-чень солоно! Если бы не пикировщики Байдукова.

К ночи зачистка Хумалийоки была завершена, а бронепоезда ворвались в Койвисто. Которое весело горело. И было совершенно пустым. В чем майор Голенкин быстро убедился. А, убедившись, двинулся дальше. На Макслахти…

К этому времени узлы обороны 'Кархула' и 'Суммаярви' были уже вскрыты. Поэтому финны решили выпрямить линию фронта. В срочном порядке. В смысле, смазать пятки салом. И отойти с полуострова Киперорт на заранее подготовленные позиции. Поближе к Виипури. А заодно эвакуировать гарнизоны береговых батарей с островов Бьорке, Тиуринсаари и Пийсаари. Туда же.

И смазали. И эвакуировали. А матчасть взорвали…

Пятьдесят девятый стрелковый корпус комдива Селиверстова (тридцать девятая Тихоокеанская, пятьдесят девятая Краснознаменная и пятидесятая стрелковые дивизии) действовал на правом фланге Первой Отдельной Краснознаменной армии. И к шестому декабря вышел на линию Перкярви – Лавола – Кюреля – Пяллиля.

Главный удар армия наносила на Сумма-Хоттиненском направлении. Силами двадцать второй й и двадцать шестой стрелковых дивизий двадцать шестого корпуса. При поддержке девятой, одиннадцатой и семнадцатой железнодорожных батарей Береговой обороны КБФ, триста пятнадцатой, триста шестнадцатой и триста семнадцатой крупнокалиберных батарей РГК, четыреста сорок седьмого корпусного гаубичного, сорок третьего и сорок девятого корпусных тяжелых артполков. А также отдельной роты тяжелых танков и девяностого отдельного танкового батальона двадцатой тяжелой танковой бригады имени С.М.Кирова.

Своими активными действиями Селиверстов должен был не допустить удара во фланг и тыл двадцать шестого корпуса. А также обеспечить ввод в прорыв частей двадцать восьмого стрелкового (сто тридцать восьмая, сто сороковая и сто пятидесятая стрелковые дивизии) и одиннадцатого танкового (тридцать девятая и сороковая легкотанковые и десятая стрелково-пулеметная бригады) корпусов.

Узлы обороны 'Лейпясуо', 'Суурниеми' и 'Муолаанкюля', которые должны были атаковать бойцы пятьдесят девятого корпуса, ничем не уступали тем, которые громили бойцы двадцать шестого. Такие же ДОТы и ДЗОТы. Только числом поболе. А зона затопления – пошире. Ну, и все остальные прелести. Заросшие непролазным лесом сопки и лощины, незамерзающие болота и озера, речки и речушки, ручьи и ручейки…

Пятидесятый отдельный инженерный батальон особого назначения штурмовал укрепузел 'Муолаанкюля', расположенный в межозерном дефиле Муолаанярви – Яюряпяянярви и представлявший собой хорошо продуманную систему из двадцати двух многоамбразурных долговременных огневых точек. Не только пулеметных, но и пушечных. Стены и крыша ДОТов достигали двух метров толщины, напольные стенки были завалены многометровой подушкой из гранитных валунов, местность в секторах обстрела расчищена от деревьев, а подходы прикрыты проволочным заграждением.

Пятьдесят девятый ОтИБОН долбил узел обороны 'Суурниеми', находившийся между озером Муолаанярви и болотом Суурсуо. Пять многоамбразурных ДОТов фланкирующего огня с пулеметными казематами, казармами для личного состава и наблюдательными бронекуполами, а также бетонное ротное укрытие с амбразурами для автоматов и двухэтажный батальонный командный пункт с двумя бронекуполами и подземной отапливаемой казармой на сорок человек. И (само собой, а куда без них!) ДЗОТы, пулеметные ячейки, окопы и колючая проволока.

Все ДОТы укрепленного узла 'Суурниеми' и большая часть 'Муолаанкюля' были построены этим летом по чертежам, которые привез с собой один из самых известных фортификаторов Европы генерал-майор бельгийской армии Баду. Нанятый за оч-чень большие деньги! И, надо сказать, честно их отработавший.

Тридцать девятому ОтИБОНу достался 'Лейпясуо' – пять одноамбразурных ДОТов фронтального огня, простреливавших местность вдоль полотна железной дороги в двух километрах юго-восточнее одноименной станции, и два ДОТа-'миллионера' еще двумя километрами юго-восточнее, у моста (ясное дело, взорванного!) через реку Перонйоки.

Сама по себе река была небольшой – шириной до семи метров и глубиной до одного. Но после строительства плотины разлилась во все стороны. Почти на километр. А глубина кое-где превысила три с половиной метра…

Впрочем, как раз, с плотиной особых проблем не возникло. Полтонны динамита. И дело сделано! После точечного удара, нанесенного силами одной мотострелковой роты (на БТП) и саперного взвода (в бронесанях) при поддержке отдельной танковой роты ОтИБОНа, уровень воды в Перонйоки упал до обычного.

Поверхность водохранилища замерзнуть, как следует, не успела. Поэтому тонкий, слегка присыпанный снегом, лед осел на грунт. И только. Приятного в передвижении по этим торосам было мало. Но хотя бы можно было передвигаться.

А, вот, если бы вода простояла еще пару месяцев и была спущена, скажем, в конце января, то вся местность перед финскими позициями стала бы непроходимой для бронетехники и тяжелой артиллерии на механической тяге. Из-за крещенских морозов толщина ледяного купола могла достигнуть тридцати сантиметров и более. И после спуска воды он мог повиснуть на разных неровностях. И прекрасно держал бы пехоту. А танки, трактора и пушки проваливались бы под лед.

Советское командование о таком белофиннском коварстве, само собой, не догадывалось. Но решило, что слить воду не помешает. А даже наоборот. И приняло необходимые меры. Так что, на этот раз у финнов ничего не вышло…

Огневыми средствами тридцать девятый ОтИБОН был обеспечен не хуже других. Пока орудия пятнадцатого артиллерийского, семьдесят восьмого гаубичного и пятьдесят девятого корпусного артиллерийских полков били с закрытых позиций по финским траншеям и пулеметным ячейкам, две двенадцатидюймовых гаубицы тридцать четвертой крупнокалиберной артиллерийской батареи особой мощности и четыре восьмидюймовых гаубицы сто шестнадцатого отдельного гаубичного артиллерийского дивизиона РГК трое суток молотили 'миллионеры' прямой наводкой.

ДОТы продержались так долго (целых трое суток!) только потому, что их стенки были прикрыты пачкой из семи пятисантиметровых стальных листов.

Однако тяжелые осколочно-фугасные и бетонобойные снаряды таки свое дело сделали. И тяжелые фугасные авиабомбы тоже. Поэтому к вечеру девятого декабря оба 'миллионера' были, наконец, приведены к молчанию.

И тогда к делу приступили саперы. Которые всю ночь работали, не покладая рук. И следующие день и ночь. И таки свое дело сделали. И восстановили железнодорожный мост через Перонйоки.

И пошел, командою взметен! По родной земле карельской. То бишь, по рельсам. Восьмой отдельный Ясловский дивизион бронепоездов. Впереди – разведка на двух ДТР. Потом легкие бронепоезда номер шестнадцать и девятнадцать. С десантом. И две роты жэдэбронеавтомобилей. А затем тяжелый БЕПО номер двадцать один. Тоже с десантом. И третья бронедрезина. Замыкающая. Как положено! По уставу.

А вслед за ними по колонным путям, гатям и переправам, наведенным к этому времени героическими усилиями бойцов и командиров десятого дорожно-строительного полка, на Лейпясуо двинулись танки, бронетранспортеры и тяжелая артиллерия тридцать девятого отдельного инженерного батальона особого назначения.

И все остальные части и подразделения тридцать девятой Тихоокеанской стрелковой дивизии. А двое суток спустя и пятидесятой, и пятьдесят девятой Краснознаменной, потому что именно здесь, под Лейпясуо, наметился успех.

А, вот, под Муола наступление забуксовало…

Что было не удивительно. Поскольку именно этот, центральный участок главной оборонительной полосы линии Маннергейма (вдоль шоссе Майнила – Кивеннапа – Муола – Виипури), начальник финского генштаба генерал-лейтенант Эш считал наиболее опасным. Наряду с Сумма-Хоттиненским направлением (вдоль шоссе Терийоки – Уусикиркко – Сумма – Виипури) и 'Кивиниемским горлом'. Поэтому и укреплял их в первую очередь. И не ошибся. Ни в отношении первого, ни в отношении второго, ни в отношении третьего. Но. Ошибся. В отношении Красной Армии. Считая, что она нанесет главный удар или там, или там, или там. В соответствии с канонами стратегического искусства. А она нанесла его и там, и там, и там! А, кроме этого, в Приладожье. И в Северной Карелии. И в Лапландии. И в Заполярье.

Кое-где героическими усилиями регулярных войск и народного ополчения красных удалось задержать. Как, например, в районе Муола или Тайпале. Но, в общем и целом, картина была совершенно безрадостной. Кое-где неумолимо переходя в катастрофическую. Как, например, в районе той же Суммы. Или Рованиеми.

К исходу второй недели боев Красная Армия взломала линию Маннергейма на всем ее протяжении и вышла к Выборгу. Который весело горел. Точнее, догорал.

Потому что девятого и десятого декабря был подвергнут бомбовому удару. Силами Первой и Третьей авиационных армий РГК, ВВС КБФ и Ленинградского фронта, Первой Отдельной Краснознаменной и Тринадцатой армий. Которые совершили более пяти тысяч самолето-вылетов (в том числе, четыре тысячи – бомбардировщики).

После выселения жителей и переоборудования жилого фонда в оборонительные сооружения город превратился в укрепрайон, то есть, военный объект, так что никаких проблем морально-этического характера, связанных его уничтожением, не было…

Всесторонне проанализировав результаты варварских бомбардировок мирных испанских городов фашистскими убийцами из Легиона 'Кондор', советская военно-воздушная мысль (в лице начштаба ВВС комкора Арженухина, сражавшегося в Испании и собственными глазами видевшего эти результаты) пришла к выводу, что современный город с высокой плотностью застройки сам по себе является мощным оружием. Которое можно привести в действие с помощью фугасных и зажигательных бомб.

Творчески развив научные принципы организации массированных бомбардировок крупных населенных пунктов, и применив их этим летом на практике в Японии, советская военно-воздушная мысль не стала останавливаться на достигнутом, развила их еще дальше и применила в Финляндии…

При этом были максимально учтены отличия японской и западноевропейской градостроительных школ (принципы застройки, архитектурные традиции, технология строительства, виды стройматериалов, строительные нормы и правила).

На японские города, представляющие собой скопище одноэтажных деревянных хибар с бумажными межкомнатными перегородками, сбрасывались мелкие бомбы. Зажигательные (в целях создания максимального числа очагов пожара) и осколочно-фугасные (в целях поражения максимального числа разбегающихся самураев). Выборг же (как и другие западноевропейские средневековые города-крепости) теснился на небольшой площади и был застроен многоэтажными каменными домами с толстыми стенами, деревянными перекрытиями и черепичными крышами. Поэтому для его разрушения был разработан другой способ. Соответствующий европейской специфике.

Сначала тяжелыми фугасными бомбами (тонными и полутонными) по Выборгу отбомбились три сотни ТБ-3. При этом во всех домах без исключения были выбиты окна и двери, у большинства сорвана черепица с крыш и повреждены стены.

А потом начался огненный шторм!

Три с половиной сотни ДБ-3 и шесть с половиной сотен СБ высыпали на город семьсот тонн зажигательных авиабомб. А затем, уже под вечер, повторили налет еще раз. И высыпали столько же…

При попадании зажигательной бомбы пламя, вспыхнув на чердаке, тянуло воздух с улицы через выбитые окна, словно камин. И потушить его было уже невозможно.

Выборг пылал как огромная свеча! Зарево было видно из Ленинграда и Котки! А, может, даже из Хельсинки!

Одновременное возгорание сотен домов создало на площади в несколько квадратных километров тягу невиданной силы! Ветер, направленный в сторону пожара, дул со скоростью шестьдесят метров в секунду! Город превратился в гигантскую огнедышащую печь, засасывающую в себя воздух со всей округи…

Это был ужасный огненный ураган!

Впрочем, ураган (то есть двенадцатибалльный шторм по шкале Бофорта) – это ветер, дующий со скоростью всего лишь тридцать два с половиной метра в секунду.

На следующий день бомбардировка была повторена. Хотя нужды в этом уже не было. Как, впрочем, не было нужды и штурмовать это пепелище. Где не могло остаться ничего живого. И не осталось…

…Численное превосходство, несомненно, является одним из главных условий успешного наступления. Но таки не самым главным…

Потому что врага бьют не числом, а умением. Как учил генералиссимус Суворов. И, кстати, сам неоднократно это проделывал. Одержав все свои победы над численно превосходящим противником. Громя и регулярные части, и народное ополчение. За что и получил от благодарного отечества титул графа Рымникского и князя Италийского.

Не случайно суворовская "Наука побеждать" была переиздана в восемнадцатом году. По прямому указанию товарища Ленина! Огромным, по тем временам, тиражом. И стала настольной книгой каждого красного командира.

Но впрок пошла не всем…

Командованию Карелфронта удалось создать на Сортавальском направлении пятикратное превосходство в живой силе, двадцатикратное – в артиллерии, абсолютное – в бронетанковой технике и авиации. Что, казалось бы, должно было гарантировать полный и безоговорочный успех.

Однако это только казалось.

К концу первой недели наступления неудержимый порыв бойцов пятьдесят шестой и сто пятьдесят пятой стрелковых дивизий первого стрелкового корпуса Восьмой армии наткнулся на ожесточенное сопротивление противника, закрепившегося на заранее подготовленных позициях на рубеже Китиля – Руокоярви – Сюскуярви. И разбился как штормовая волна о гранитный берег. Хотя двум советским дивизиям (шесть стрелковых и шесть артиллерийских полков, более шестисот орудий и минометов, полторы сотни танков и бронеавтомобилей!) противостояло всего два пехотных и один полевой артиллерийский полк белофиннов.

Правда, противостояли они не просто так, а засев в окопах полного профиля, вырубленных в граните. В узких межозерных дефиле и на господствующих высотах. Прикрывшись с фронта противотанковыми рвами, минными полями и многорядными заграждениями из колючей проволоки. А также всяческими водными преградами.

А ведь это была всего лишь первая линия обороны! По данным разведотдела штаба фронта вдоль реки Янисйоки, от берегов Ладоги до озера Янисъярви, протянулся мощный укрепрайон, построенный еще в середине двадцатых годов. Полтора десятка бетонных долговременных огневых точек и несколько десятков деревоземляных…

Севернее, на правом фланге первого корпуса, дела шли еще хуже. Семьдесят пятая стрелковая дивизия и тридцать четвертая легкотанковая бригада застряли, ни туда, ни сюда, между реками Уксунйоки и Лоймоланйоки. Три стрелковых и два артиллерийских полка при поддержке почти трехсот танков и сорока бронеавтомобилей никак не могли преодолеть оборону одного пехотного полка, усиленного артбатареей, двумя егерскими подвижными батальонами и несколькими отрядами шюцкора.

Впрочем, егеря и шюцкоровцы в ДОТах и ДЗОТах не отсиживались. А бегали на лыжах. Прекрасно зная местность, и отлично ориентируясь в родных лесах, сопках и озерах. И наносили внезапные и очень болезненные удары по советским колоннам, растянувшимся вдоль шоссе, зажатого этими самыми лесами, сопками и озерами.

Тяжелее всего пришлось тыловикам – шоферам, ездовым и прочим обозникам, вооруженным одними винтовками и воевать ни разу необученным. Мобилизованные из народного хозяйства вместе с материальной частью (полуторками, лошадьми и повозками), все они надели буденовки лишь месяц-другой назад. Чтобы сразу после бани, строевого смотра и сверхкраткосрочного курса молодого бойца (три патрона в белый свет, как в копеечку) снова взять в руки свои вожжи или сесть за баранку.

Устроив засаду, финны открывали ураганный огонь из пулеметов и минометов. А снайперы тем временем отстреливали комсостав. Прервав движение и посеяв панику, егеря и шюцкоровцы уходили в лес. Как призраки. Оставляя после себя лишь стреляные гильзы, пустые патронные цинки и ящики от мин. Однако вскоре, убедившись в собственной безнаказанности, они перешли от засад и коротких огневых налетов к планомерному рассечению и уничтожению советских колонн по частям.

В результате к десятому декабря часть подразделений тридцать четвертой бригады оказалась в тактическом окружении. И заняла круговую оборону. Посреди заснеженной, простреливаемой насквозь дороги. Комбаты один за другим выходили в эфир с просьбой о поддержке. Но штаб бригады, отрезанный от основных сил в узкой лощине между двумя заросшими лесом гребнями, сам нуждался в срочной помощи…

Командир тридцать четвертой легкотанковой бригады им. С.С.Каменева комбриг Кондратьев, несмотря на свой молодой возраст, был опытным боевым командиром. В Испании командовал первым отдельным интернациональным танковым полком. Сражался под Фуэнтес-де-Эбро, Теруэлем и Монт-Альбаном. За мужество и героизм был награжден орденом Красного Знамени и медалью "За отвагу".

После возвращения на Родину "Антонио Льянос" (он же Степан Кондратьев) как и остальные советские добровольцы, отличившиеся в боях с мятежниками – танкисты, летчики и моряки – быстро пошел в гору. Был назначен командиром бригады и получил внеочередное воинское звание. Шагнув из майоров сразу в комбриги.

Впрочем, сам он считал выдвижение "испанцев" на высокие командные должности вполне заслуженным. И своевременным. Красной Армии срочно требовались обстрелянные боевые командиры, имеющие опыт современной войны. Потому что она, эта война, уже стояла на пороге. Столкнувшись в Испании с фашизмом лицом к лицу, Степан ни на минуту в этом не сомневался. И оказался прав.

Испания была всего лишь пробой сил. Перед большой европейской войной. Точнее, была ее началом. Потому что в ней прямо или косвенно участвовали все европейские страны. Одни (Италия и Германия) осуществляли открытую интервенцию против суверенного государства, другие (СССР) оказывали военно-техническую помощь законному правительству, третьи (Великобритания, Франция и прочий еврокомитет по "невмешательству") оказанию этой помощи мешали, как только могли.

Покончив с Испанской республикой, Германия, уже имеющая опыт "мирного" воссоединения с Австрией, также мирно "воссоединилась" с Судетской областью, а затем и со всей остальной Чехословакией. Под аплодисменты англо-французских соглашателей. Полагавших, что тем самым аппетиты фюрера будут утолены. Но сильно просчитавшихся. И оказавшихся в той самой яме, которую они так упорно рыли для Советского Союза. В смысле, в состоянии войны с Германией.

Год назад европейская война полыхала лишь на территории Испании. Потом, прыгая с крыши на крышу как разбушевавшийся пожар, ее пламя перекинулось в Польшу. И вскоре охватило всю Западную Европу и Северную Атлантику. Чтобы в любой момент перекинуться на весь мир.

Так что времени на раскачку у свежеиспеченного комбрига не было. В том числе, еще и потому, что оба его предшественника – комбриг Поляков и полковник Стольник – оказались врагами народа, троцкистскими выкормышами, фашистами и шпионами (такой же "пятой колонной", как и та, из-за подлого предательства которой он потерял столько отличный парней под Фуэнтес-де-Эбро!). И предстояло приложить много усилий, чтобы исправить нанесенный ими вред и выкорчевать насаженные этой мразью плевелы – низкую боеготовность, безынициативность, расхлябанность и пьянство. А еще, и это являлось самым главным, он должен был передать подчиненным свой богатый боевой опыт. И научить их тому, что нужно на войне.

Собственно говоря, ему и самому не помешало бы подучиться. В Военной академии имени товарища Фрунзе, например. Чтобы лучше ориентироваться в вопросах применения крупных бронетанковых соединений и их взаимодействия с остальными родами войск в условиях современного боя. Хотя, с другой стороны, ученого учить – только портить! В Испании он этого современного боя хлебнул с избытком. И взаимодействия тоже. В смысле, отсутствия такового. И отлично понял, что танки без поддержки пехоты, артиллерии и авиации, очень быстро превращаются в братские могилы для своих экипажей.

За минувший год удалось сделать очень много. Мехводы (за исключением приписных, прибывших в конце сентября) были обучены движению в колонне, движению совместно с пехотой, движению зигзагами с использованием складок местности, коротким остановкам для стрельбы, текущему ремонту и техобслуживанию танков. При этом средний наезд составил более двадцати часов (даже с учетом приписных, которые за два месяца успели наездить лишь по четыре часа). Командиры танков стреляли на "хорошо" и "отлично" (в том числе пополнение, прошедшее краткосрочные курсы младшего комсостава). Подразделения и штабы были сколочены. И, в общем и целом, готовы к выполнению поставленной задачи.

Тридцать четвертая бригада должна была поддержать огнем, броней и гусеницами наступление семьдесят пятой стрелковой дивизии в направлении Суоярви – Лоймола – Маткаселькя и далее на Сортавала, а затем, двигаясь вдоль железной дороги Сортавала – Виипури, окружить финнов, засевших на Карельском перешейке.

Однако окружить финнов пока не удалось. А даже наоборот…

"В районе гибели колонны автобатальона и следовавшей за ним медсанроты установлено следующее: деревья в большинстве своем носят следы двусторонней перестрелки, что свидетельствует о вооруженном сопротивлении колонны. При осмотре установлено, что, несмотря на наличие смертельных ранений, значительная часть погибших носит следы пристреливания в голову и добивания прикладами. На теле младшего политрука Цейтлина во многих местах вырезаны пятиконечные звезды. Военфельдшер Смирнова была обнажена, и между ног у полового органа вставлена наша ручная граната. У большинства командного состава срезаны петлицы и нарукавные знаки. Орден "Знак Почета", имевшийся у командира батальона капитана Петренко, вырван с материей".

Начальник особого отдела тридцать четвертой легкотанковой бригады лейтенант госбезопасности Доронин подписал донесение, аккуратно свернул листок и положил в командирскую сумку. Хотя бойцы все еще продолжали подтаскивать и укладывать трупы. Которых набралось уже более двух сотен. Командир разведроты Шевченко стоял рядом и нервно курил. Час назад, после долгого марша и короткого боя его разведчики отогнали отряд шюцкоровцев, подоспев на выручку атакованной колонне. Но так и не успев. Ее выручить.

Шевченко смотрел на скрюченные, окровавленные тела с разбитыми головами, пулевыми и колото-резаными ранами. С трудом сдерживая бешеную ярость, кипевшую в груди. Слишком многих из них он знал лично. Помнил по именам. Или в лицо. Когда у них еще были лица. Помнил веселых и озорных медсестричек. И их такую же молодую и красивую, но строгую начальницу. В которую был даже чуть-чуть влюблен. И которая лежит сейчас перед ним. В снегу. На обочине. Прикрытая куском брезента. Поруганная и убитая. Финскими изуверами.

Они дорого заплатят за это, пообещал себе комроты. И сжал кулаки до хруста. Они! За это! Дорого! Заплатят! Оч-чень дорого! И оч-чень скоро!..

Такого поворота событий (широкого использования белофиннами бандитской тактики) ни комбриг Кондратьев, ни его штаб, не ожидали. И на какое-то время потеряли управление. Но довольно быстро пришли в себя. И приняли решительные меры по уничтожению бандгрупп противника, просочившихся в наш тыл. Бросив на выполнение этой задачи мотострелковый батальон (вдоль шоссе и железной дороги) и разведбат (на лыжах через лес).

Командир первого корпуса комдив Голубев сначала недооценил возникшую опасность. А потом принялся всячески ее преувеличивать, пытаясь тем самым смягчить собственную вину за большие потери и задержку (фактически, срыв!) наступления.

К чести командующего Восьмой армией Еременко, он довольно быстро разобрался в ситуации, сложившейся на Сортавальском направлении. В смысле, разобрался, что комкор этой ситуацией не управляет. Да и как он мог ей управлять, находясь в Видлице? Более чем в ста двадцати километрах от места событий!

Еременко приказал приготовить связной Р-5 и вылетел в штаб корпуса. Жалея, что не сделал этого раньше. И взял с собой начальника особого отдела армии. Чувствуя, что он понадобится. И не ошибся.

Комдив Голубев к собственной персоне относился с большим пиететом. В царской армии он был всего лишь поручиком. То бишь, "Вашим благородием". Зато, перейдя в стан победившего пролетариата, сумел дослужиться до персонального воинского звания "комдив" (по старому – генерал-лейтенант!). И хотя все титулы были давно отменены, сам себя (про себя, само собой!) он титуловал (в шутку, конечно!) не иначе как "Ваше превосходительство". Как оно и положено согласно табели о рангах. Для третьего классного чина (а выше было только "Ваше высокопревосходительство"!).

Впрочем, с таким образованием (Военная академия имени Фрунзе и Академия Генштаба) и послужным списком (член РКП(б) с девятнадцатого, в Гражданскую – комполка, затем – начальник Московской объединенной военной школы имени ВЦИК СССР, командир дивизии, завотделом Управления боевой подготовки РККА) он вполне мог добраться не только до второго класса, то бишь, стать командармом, но и (чем черт не шутит!) до первого. И стать Маршалом! Всего Советского Союза! Так что нынешнее свое назначение воспринимал лишь как очередную ступеньку на пути к этим сияющим высотам. Которые никоим образом не связывал с риском оказаться на передовой! Более того, полагал (и не раз в этом убеждался на примере старших товарищей), что "генеральская" должность означает не только лампасы и дорогое сукно на шинель. Но и все остальное (продукты из спецраспределителя, персональный автомобиль и особняк!). Поэтому и здесь, в действующей армии, устроился, как положено. По чину.

"Командный пункт" Голубева произвел на Еременко неизгладимое впечатление! За два месяца новый командир корпуса (точнее, инженерный батальон по его приказу) сумел соорудить настоящий укрепленный узел площадью в два гектара, обнесенный тремя рядами колючей проволоки и прикрытый несколькими ДЗОТами и зенитной батареей. Посредине этой полевой крепости стоял рубленый пятистенок, украшенный русской резьбой. И отдельный барак для ординарцев, кухни, охраны и прочей обслуги. Кроме того, на территории "КП" находились скотный двор и птичник, в которых содержались коровы (для свежего молока и масла), овцы (для шашлыков), свиньи (для колбас и окороков) и куры. А также небольшой коптильный заводик.

И это в то время, когда (согласно донесению начальника особого отдела) соединения и части корпуса (за исключением штакора и службы тыла, ясное дело!) испытывали серьезную нехватку во всех видах довольствия. А особенно – вещевого (зимнее обмундирование) и продовольственного! Накопленные запасы на складах не соответствовали потребности, а подвоз был крайне недостаточен из-за безобразного состояния дорог и отсутствия необходимого количества транспорта.

Еременко до революции тоже служил в царской армии. Как и Голубев. Но, в отличие от "ихнего благородия", был рядовым. И эту "белую кость" (в смысле, сволочь золотопогонную) ненавидел искренне и люто. И рубил безпощадно. В Первой Конной. Вместе с товарищем Сталиным, Ворошиловым, Буденным и Тимошенко! И военспецам тоже никогда не верил. Потому что, сколько волка ни корми, он все равно по-волчьи выть будет. Пока не издохнет! Не случайно все эти "спецы" (командарм Шапошников – исключение, которое лишь подтверждает правило) оказались врагами народа!

О прибытии командующего Голубеву доложили, как только приземлился самолет. Но было уже поздно.

Во время доклада командир корпуса все время путался и перескакивал с одного на другое, то и дело сбиваясь на скороговорку. У него заметно тряслись руки. И градом катился пот. То ли оттого, что в избе было жарко натоплено. То ли оттого, что весу в нем было девять с лишним пудов (при среднем-то росте!). А может, от страха.

Широкое, квадратное лицо Еременко потемнело. На скулах играли желваки. И без того маленькие, колючие глаза сузились, превратившись в щелки. Было видно, что он едва сдерживается…

Но хватило его ненадолго. Не дождавшись окончания доклада, он подскочил к Голубеву и ударил его кулаком по лицу. С размаху. И еще! И еще раз! И снова!

– Р-р-растреляю! – рычал Еременко. – Твар-рь! Зажр-р-рался тут! Сволочь!

Комдив втянул голову в плечи, даже не пытаясь оказать сопротивление. И только всхлипывал при каждом ударе. Размазывая кровь по разбитой физиономии. А Еременко месил его как грушу. И матерился на чем свет стоит.

Все, кто находился рядом, онемели от неожиданности. Но вмешаться и остановить воспитательный процесс никто не посмел. Даже военком корпуса бригадный комиссар Шабалов. Который справедливо опасался оказаться следующим. Воспитуемым.

Потому что военный комиссар вместе с командиром несет полную ответственность за состояние и боеспособность соединения и за успешность его действий в бою. И обязан участвовать в разработке каждого решения и подписывать все боевые приказы совместно с командиром. И если командир несет единоличную ответственность за оперативное руководство войсками, то военный комиссар отвечает за четкую и безперебойную работу тыла на всех этапах боя.

Так что Шабалов опасался не зря. Но на этот раз обошлось. Все шишки (то бишь, синяки) достались Голубеву. Который был отстранен от должности. И откомандирован. В смысле, этапирован. В Петрозаводск. В распоряжение командующего фронтом. До выяснения. Причастности и степени виновности.

Наведя в корпусе порядок и убедившись, что начштаба комбриг Понеделин, назначенный ВРИД комкора, должным образом осознал и полностью уяснил необходимость немедленного исправления ситуации (в том числе, передислокации штакора в Питкяранта), командарм вылетел в штаб фронта. Для решения вопроса о скорейшей высадке морского (точнее, озерного) десанта в тыл загнанного в угол и озверевшего противника…

Командующий Ладожской военной флотилией капитан первого ранга Трайнин времени даром не терял. Понимая, что еще одного провала ему уже не простят.

За неделю, прошедшую с момента побоища в Саунасаари, Трайнину ни разу не удалось поспать более четырех часов подряд. Зато теперь его флотилия была во много раз сильнее, чем в первый день наступления.

Во-первых, в Шлиссельбург пришли обещанные комфлота корабли. Канонерка "Сестрорецк" (однотипная с "Ораниенбаумом", который был уже снят эпроновцами с камней, отбуксирован и спешно ремонтировался), сторожевой корабль "Пурга" (водоизмещение – шестьсот тридцать тонн, скорость – двадцать один узел, вооружение – трехтрубный торпедный аппарат, два сто и два сорока пяти миллиметровых орудия), два новейших быстроходных тральщика "Шкив" и "Гафель" (водоизмещение – четыреста сорок пять тонн, скорость – восемнадцать с половиной узлов, вооружение – одно сто и одно сорока пяти миллиметровое орудие). И четыре морских охотника.

Особенно командующего радовал тот факт, что все эти корабли (за исключением "Сестрорецка") были специальной постройки, а их экипажи (включая и "Сестрорецк") были укомплектованы настоящими военными моряками.

Во-вторых, морские охотники, получившие повреждения первого декабря, а также тральщики "Москва" и "Видлица", поврежденные второго, были уже отремонтированы и встали в строй. Кроме того, было закончено переоборудование всех остальных мобилизованных судов Северо-Западного речного пароходства. В результате флотилия пополнилась еще шестью тральщиками и тринадцатью сторожевиками. Боевая ценность которых, к сожалению, была невелика. Однако нести сторожевую службу и перевозить десант они могли. А большего от них и не требовалось.

В-третьих, шестого декабря на аэродроме под Шлиссельбургом приземлились девять СБ пятьдесят седьмого скоростного бомбардировочного авиаполка и эскадрилья И-16 пятого иап ВВС КБФ. Которые немедленно приступили к нанесению ударов по финским кораблям и судам. И в базах, и в открытом море (в смысле, озере).

Потому что приказ наркома об уничтожении белофинских Морских сил Ладожского озера надо было выполнять! В том числе, в части, касающейся проведения набеговой операции. Которую было приказано подготовить и провести в трехдневный срок! Задействовав для этого все наличные силы – морскую авиацию, надводные артиллерийские корабли и подлодки. А наличных сил, которые можно было бы задействовать в указанный срок, в наличии не было. Кроме морской авиации.

И подводных лодок.

Которых у Трайнина было целых две! И притом – наиновейших! То бишь, только что вошедших в состав флота. В смысле, только вчера. Вошедших. После ходовых испытаний, проведенных во время перехода из Ленинграда в Шлиссельбург. И уже на следующий день ушедших в свой первый боевой поход.

М-96 под командованием старшего лейтенанта Маринеско отправилась в район Сортавала, а М-97 под командованием старшего лейтенанта Мыльникова – в район Лахденпохья. Помимо отработки учебно-боевых задач в соответствии с планом боевой подготовки, лодки должны были обеспечить рекогносцировку подходов к вражеским базам, а также высадить на финский берег разведгруппы…

Малые подводные лодки типа "М" при всех своих недостатках (ограниченная мореходность, малая автономность и слабое вооружение) были неплохими боевыми кораблями. При использовании по прямому назначению. Для обороны военно-морских баз от внезапных ударов тяжелых кораблей противника. А их "недостатки" являлись оборотной стороной важнейшего достоинства – малых габаритов (длина – сорок четыре метра, ширина – три с небольшим), благодаря которым "малютки" можно было перевозить по железной дороге в собранном виде (снимались только прочная рубка с ограждением, перископ, аккумуляторная батарея и якоря). Из-за отсутствия кораблестроительной базы на Дальнем Востоке пополнение возрождающегося Тихоокеанского флота могло осуществляться только этим способом. Пока не был освоен Северный морской путь.

Вслед за ТОФ малые подлодки получили все остальные флоты. И даже ЛВФ. Но если на Тихом океане, Балтике, Черном или Баренцевом морях, где имелись средние и большие подводные лодки, к "малюткам" относились без должного почтения, то на Ладоге картина была иной. Потому что они полностью соответствовали условиям данного морского театра.

Ограниченная мореходность (лодка могла находиться в крейсерском положении при ветре силой не более семи баллов) и автономность (десять суток) тут не имели значения, позволяя "малютке" пересечь озеро из конца в конец, даже не всплывая. А вооружение (сорокапятка и два торпедных аппарата) было вполне достаточным для того, чтобы справиться с любой посудиной, имеющейся у финнов. При этом она могла принять на борт до девяти тонн груза. Семь тонн топлива. Или десять бойцов с личным оружием. И незаметно доставить их в любую точку на берегу…

Прежнее командование КБФ преступным образом недооценило военно-морские силы и береговую оборону Финляндии, которые считало не заслуживающими внимания. За что и было недавно арестовано (а надо было бы уже давно!).

Командование Ладожской флотилии, глядя на вышестоящее руководство, тоже относилось к финнам весьма легкомысленно. До недавнего времени. Пока на собственном опыте не убедилось, что финские артиллеристы стрелять умеют. Поэтому при подготовке предстоящей десантной операции, директива о проведении которой поступила утром одиннадцатого декабря, особое внимание уделило разведке.

В ходе нескольких набегов, в которых участвовали "Сестрорецк", "Пурга", "Шкив" и "Гафель", были уточнены позиции белофинских береговых батарей на островах Хейнясенма, Мюкериккю, Валаам, Ристисари, Мантсинсаари и полуострове Уксалонпя. Все они имели по два шестидюймовых морских орудия (дальность стрельбы до семидесяти кабельтовых), сектора обстрела которых, перекрывая друг друга, прикрывали весь северный берег Ладоги. Наибольшую опасность представляли батареи Ристисари, Мантсинсаари и Уксалонпя, контролирующие пролив между Валаамским архипелагом и восточным берегом озера. Две последние все еще продолжали действовать, несмотря на то, что к этому времени уже находились в глубоком тылу наступающих советских войск. Командир первого корпуса преступным образом оставил их без внимания. За что и был недавно арестован (собственно говоря, не только за это, но и за это тоже, в том числе).

Так или иначе, теперь надо было эти батареи уничтожить! Любой ценой! Иначе пароходы и баржи с десантом дойти до Сортавала не имели никаких шансов…

Первые колонны сотой стрелковой дивизии, назначенной для проведения десантной операции, начали прибывать в Шлиссельбург к вечеру двенадцатого. А уже сутки спустя началась переброска в Видлицу восемьдесят пятого стрелкового полка. Один из батальонов которого после марш-броска до Карку должен был выбить финнов с Мантсинсаари, а остальные той же ночью выйти из Видлицы с тем, чтобы на рассвете четырнадцатого при поддержке кораблей Ладожской флотилии высадиться на островах Валаамского архипелага. Потому что ночью шестнадцатого мимо них пойдут основные силы десанта. На Сортавала.

Поэтому батареи должны быть уничтожены! Во что бы то ни стало! Потому что приказ о высадке никто отменять не будет. Ни при каких обстоятельствах!

За исключением погодных. Поскольку три четверти боевых кораблей флотилии (не говоря уже о баржах!) при свежем ветре (не говоря уже о крепком!) никуда не дойдут. Ни до Сортавала. Ни до Валаама. Ни до Видлицы. А разве что, до Кобоны.

В конце концов, когда ветер начал свежеть, именно так и пришлось поступить. В смысле, идти в Кобону. А затем по Староладожскому и Новоладожскому каналам в Свирицу. И уже там дожидаться погоды.

К счастью, долго дожидаться не пришлось. Операция была перенесена лишь на сутки. Которые командир сотой дивизии комбриг Ермаков использовал для тренировки своих подразделений. В посадке-высадке. И не пожалел. Потому что в ходе погрузки выяснилось, что рожденная в недрах штаба ЛВФ "Ведомость посадки", согласно которой его бойцы рассаживались на корабли и баржи, была отпечатана неразборчиво. Да еще и с ошибками. Вследствие чего, вместо группы первого броска при высадке первыми у трапов оказывались санитары.

Документ срочно переделали. После чего посадку повторили. Еще два раза. В результате каждый боец точно знал, на какой причал бежать, у какого трапа строиться, в каком порядке грузиться, где размещаться и в каком порядке выгружаться.

Потирая синяки и шишки, набитые в узких корабельных проходах, красноармейцы вовсю костерили начальство, которое никак не хотело угомониться. Но костерили беззлобно. Так как в глубине души понимали его правоту. Потому что выгружаться, скорее всего, придется под огнем противника. И будет дорога каждая секунда.

Гораздо больше неприятностей выпало на долю "малюток", застигнутых штормом в открытом озере.

Следуя каждая своим курсом, подлодки вели разведку и отрабатывали различные учебно-боевые задачи. Подойдя к Валааму и та, и другая погрузились на перископную глубину и дальше шли, уже не высовываясь. Пока окончательно не стемнело.

По данным воздушной разведки на подходах к Сортавала у финнов имелось несколько береговых батарей (на островах Мунатсунсари, Мустасари, Хонкасало и Хавус). Но вполне возможно были и другие. О которых разведка ничего не знала. Вот почему срочно требовался язык. Хорошо информированный. И разговорчивый.

Помначштаба флотилии капитан-лейтенант Слизкий, будучи старшим на борту, приказал командиру М-96 старшему лейтенанту Маринеско высадить разведгруппу на острове Хонкасало. Как можно ближе к берегу.

И сто раз уже пожалел об этом! Потому что приказ высадить "как можно ближе" старший лейтенант Маринеско понял буквально. И подбираясь к острову, буквально полз по дну на брюхе. Неоднократно задевая камни и подводные скалы, и переваливая через каменные гряды на киле. Капитан-лейтенант, до этого вообще ни разу в жизни не ходивший на подлодке, едва не поседел от ужаса. Из-за жуткого скрежета. А у Маринеско ни один мускул на лице не дрогнул.

Потому что бояться Маринеско не умел! Как оно и положено потомственному моряку. Штурману дальнего плавания. И настоящему одесситу.

В мореходке, во время пятимесячной учебной практики, Саша Маринеско нес вахту на брамселях первой грот-мачты знаменитого на весь мир учебного парусника "Товарищ". И однажды, на спор, сделал стойку на руках на марсовой площадке. На двадцатиметровой высоте! Хотя даже обычная вахта на такой высоте (не говоря уже об уборке парусов в шторм, когда корабль ложится на один борт, чтобы тут же, взмахнув клотиками, перелечь на другой) требовала истинного мужества!

Осенью тридцать третьего Александр был призван по спецнабору во флот. Спустившись с просоленного всеми ветрами мостика в тесную утробу подлодки. Но не только потому, что растущему флоту требовались опытные моряки. А еще и потому, что командование ВМС РККА считало (и было абсолютно право!), что из штурманов торговых судов, получаются отличные охотники за этими судами.

Год назад Маринеско окончил высшие курсы комсостава при Краснознамённом учебном отряде подплава имени С.М.Кирова и был назначен старпомом на подводный минзаг "Ленинец", а в мае стал командиром строящейся М-96. Которую за полгода изучил вдоль и поперек. И мог ей управлять с закрытыми глазами. В смысле, без перископа. С помощью счисления. И командирской интуиции.

Поэтому воспротивился, когда старший на борту вскоре после высадки разведгруппы потребовал отойти мористее. Едва задул ветер.

Александр сам не раз ходил на шлюпке в свежую погоду и понимал, что каждый метр обратного пути в утлых надувных лодочках покажется разведчикам целой милей. Но был вынужден подчиниться, получив категорический приказ.

И дал себе слово. Что больше. Ни разу в жизни! На своем корабле. Ни чьим дурацким приказам (даже письменным!) подчиняться не станет!

Потому что дело кончилось не так, как он предполагал. То есть, плохо. А гораздо хуже! Удачно завершив поиск и захватив языка, разведчики потеряли его во время возвращения. Всего в полусотне метров от спасительного борта "малютки"! Когда ледяная ладожская волна захлестнула, а потом перевернула надувную лодку. И все кто в ней находился (пленный офицер и трое разведчиков) погибли…

Подобрав остальных бойцов, промокших до нитки и совершенно подавленных этой трагедией, Маринеско взял курс на юг. Демонстративно игнорируя присутствие "старшего на борту". А несчастный кап-лей забился в командирский закуток, да так и сидел за шторкой до конца похода.

Впрочем, вскоре все про него забыли. Когда сигнальщик обнаружил в ночной тьме финскую грузовую лайбу. Водоизмещением до тысячи тонн. Которая, пользуясь погодой, шла в Ляскеля. Тяжело переваливаясь с волны на волну. И это было именно то, что нужно! Чтобы отвести душу.

Душу они отводили около часа. Сначала догоняли эту лайбу. И пытались привести обледеневшую сорокапятку в боеготовое состояние. Обливая ее кипятком из ведер, которые, рискуя обвариться, передавали с камбуза. Потом стреляли. Выпустив полторы сотни снарядов. Пока эта лайба не соизволила, наконец, пойти ко дну.

Поход М-97 также изобиловал приключениями. Но, в конце концов, завершился вполне благополучно. Взятый разведчиками язык был доставлен на базу в целости и сохранности, хотя сама лодка и получила некоторые повреждения, когда во время всплытия оказалась лагом к волне и сильно накренилась. В результате чего расплескался электролит, и вышла из строя аккумуляторная батарея…

К полудню шестнадцатого ветер стих до умеренного (четыре балла по шкале Бофорта), а к вечеру – до слабого (три балла, легкое волнение). И началось!

Первыми отдали швартовы тральщики (бывшие буксиры) с баржами. В охранении сторожевиков (бывших речных пароходов). Забитые бойцами сотой дивизии под завязку. Идти до места высадки им предстояло более суток. Даже из Свирицы.

Одновременно с ними из Шлиссельбурга ушли подводные лодки. На борту М-96 находились сигнальщики, которые должны были светом ацетиленовых фонарей обозначить узости и опасные места пролива Маркатсимансалми. А разведгруппа, находящаяся на М-97 – вывести из строя два шестидюймовых орудия, расположенных на острове Мустасари.

В полночь от причалов главной базы ЛВФ под брейд-вымпелом командующего флотилией отвалили корабли отряда артиллерийской поддержки (КЛ "Сестрорецк" и "Ораниенбаум", СКР "Пурга", БТЩ "Шкив" и "Гафель", шесть морских охотников и шесть сторожевых катеров). Отряд должен был прорваться в пролив и высадить первую волну десанта прямо на Сортавальские пристани. После чего частью сил (БТЩ и катера) оказать Ермакову огневую поддержку в городе, а частью (КЛ и СКР) привести к молчанию батареи Мунатсунсари и Ристисари. До того как подойдет Свирицкий отряд.

Авиационную поддержку десанта осуществляли ВВС Восьмой армии (сто сорок пятый истребительный, восемнадцатый и сорок восьмой скоростные бомбардировочные авиаполки), а воздушное прикрытие на переходе – ВВС Ладожской военной флотилии.

Несмотря на короткий срок, отпущенный на подготовку, план операции был разработан до мелочей.

Впрочем, давно известно, что на войне никогда и ничего не идет по плану…

…За двадцать два года, прошедших со дня провозглашения независимости, белофинны успели превратить Великое княжество Финляндское в обычную мелкобуржуазную республику. Ничем не отличающуюся от остальных новоиспеченных 'независимых' государств Восточной Европы, возникших в результате версальского сговора на развалинах великих славяно-арийских империй – Российской, Германской и Австро-Венгерской. То бишь, на отнятых у них территориях.

Все эти чехии и словакии, курляндии и лифляндии, эстляндии и финляндии были похожи друг на друга как однояйцовые близнецы. Небольшие города с узкими мощеными улочками, высокими ратушами и черепичными крышами домов. Чистенькие зажиточные поселки и сельские усадьбы. Хорошие дороги…

Впрочем, дороги были хорошими не везде. В восточной части Финляндии они остались такими же, как и в прочей России. Точнее, были оставлены финнами таковыми из соображений стратегического характера. В качестве естественного препятствия. Способного задержать вражеские войска не хуже любой другой водной преграды.

Ста пятидесяти километровый ускоренный марш от Ругозера до госграницы сорок четвертая Киевская Краснознаменная стрелковая дивизия имени Щорса совершила всего за месяц (с учетом полутора недель, ушедших на выгрузку сорока эшелонов).

Сказать, что это было нелегко, значит, не сказать ничего! Узкая, рассчитанная на одностороннее движение и абсолютно неприспособленная к переброске крупных соединений, дорога была забита людьми, лошадьми и техникой. Промежуточных баз снабжения заранее создано не было. Непролазная грязь еще более усложнила подвоз продовольствия, фуража и горюче-смазочных материалов. Личный состав перебивался сухим пайком, а конский, и без того находившийся в плачевном состоянии (особенно приписной), совершенно исхудал. До полусотни лошадей пало.

Сверхсрочники с тоской вспоминали Киевские манёвры тридцать пятого года, в которых сорок четвертая дивизия участвовала на стороне 'синих'. Тогда, прямо перед маневрами, силами Управления шоссейно-дорожного строительства НКВД Украинской ССР и инженерных частей Киевского военного округа все дороги были отремонтированы и приведены в порядок. Все колодцы очищены. И снабжены надписями о пригодности воды для питья. А на основных направлениях установлены дорожные указатели и скамейки под грибками для круглосуточного дежурства колхозников. Которые подсказывали заблудившимся частям, в какую сторону идти.

Кроме того, в районе манёвров была развернута целая сеть ларьков закрытых военных кооперативов, где можно было отовариться куревом и всякими полезными мелочами. А также множество стационарных и подвижных врачебно-питательных пунктов Красного Креста, в которых можно было получить медицинскую помощь, помыться в бане, воспользоваться услугами парикмахера. И даже попить горячего чаю с галетами. А пока бойцы и командиры мылись и пили чай, им не только стирали бельё, а еще и свежие подворотнички подшивали к гимнастёркам!

Впрочем, манёвры – они манёвры и есть. В смысле, показуха. Предназначенная для втирания очков иностранным военным представителям.

А на войне, как на войне! То бишь, полный 'а ля гер'! О неизбежности которого все знали, но которого (как это всегда бывает) никто не ждал. Хотя дивизия была прославленной. И по меркам мирного времени считалась неплохо подготовленной.

Однако у войны свои мерки. Особенно для лесисто-болотистого театра военных действий. Особенно в осенне-зимний период этих действий…

Когда началось наступление выяснилось, что заграничные дороги ни чем не лучше наших. Поэтому главные силы дивизии в течение первой недели боев были заняты в основном прокладкой дорог и гатей, а также ремонтом и восстановлением мостов.

Конно-механизированная группа Девятой армии Карельского фронта (третий кавкорпус имени Белорусской ССР в составе седьмой Самарской Краснознаменной кавалерийской дивизии имени Английского пролетариата и одиннадцатой Оренбургской Краснознаменной орденов Ленина и Красной Звезды кавалерийской дивизии имени Морозова, сорок четвертая Киевская Краснознаменная стрелковая дивизия имени Щорса, а также отдельные танковые батальоны пятьдесят четвертой и сто двадцать второй стрелковых дивизий) должна была нанести удар в направлении на Оулу с целью перерезать коммуникации, соединяющие центральную и северную части Финляндии. Дабы прекратить ее сухопутное сообщение со Швецией и Норвегией.

Воздушное прикрытие частей конно-механизированной группы осуществляли ВВС Девятой армии (шестьдесят восьмая легкобомбардировочная авиабригада и сто сорок седьмой истребительный авиаполк), а также ВВС Карельского фронта (десятая скоростная бомбардировочная авиабригада, девятый штурмовой и семьдесят второй смешанный авиаполки). Более восьмидесяти истребителей, две с лишним сотни скоростных и свыше ста легких бомбардировщиков!

Увы, из-за чрезвычайно слабого развития аэродромной сети вся эта мощь скучилась на нескольких аэродромах, находящихся на значительном удалении от района боевых действий – в Петрозаводске, Беломорске, Онеге и Архангельске. И если бомбардировщики на полном радиусе еще как-то дотягивались оттуда до Каяани и Оулу, то истребителям это было не под силу. Так что вместо завоевания господства в воздухе им пришлось заниматься охраной и обороной своих авиабаз и Кировской железной дороги. Во всяком случае, до тех пор, пока не встанут озера. И появится возможность перебраться на ледовые аэродромы. Поближе к линии фронта.

К счастью, на финской стороне ситуация была прямо противоположной. В смысле, авиация отсутствовала. Полностью. Будь у противника здесь хоть что-нибудь способное летать, пришлось бы красным кавалеристам в светлое время суток ховаться по кустам, а передвигаться только ночью.

Потому что с воздуха их могли прикрыть лишь полтора десятка устаревших бипланов Р-5 (корпусной авиаотряд третьего кавкорпуса и одна эскадрилья третьего легкобомбардировочного авиаполка), сидевшие на небольшой площадке, спешно оборудованной в Костамукше.

Как бы то ни было, абсолютное господство сталинских соколов в воздухе и полное отсутствие вражеских войск на земле (несколько мелких шюцкоровских бандгрупп и взвод пограничников не в счет) позволило конникам Рокоссовского за трое суток совершенно безпрепятственно (если не считать бездорожья) преодолеть сто километров от советско-финской границы до станции Контиомяки. И с ходу захватить этот важнейший железнодорожный узел противника…

Не зря в народе говорят, смелость города берет.

Передовые разъезды сто шестнадцатого кавполка седьмой кавалерийской дивизии вышли к Контиомяки под утро третьего декабря. Комэска старший лейтенант Козаченко не стал дожидаться, пока подтянется весь полк, спешил бойцов и при поддержке восьми штатных ручных пулеметов и двух приданных эскадрону сорокапяток ворвался на станцию. И взял под охрану вокзал, водокачку и прочие станционные постройки. А также мосты. Автомобильный и железнодорожный. Арестовав по ходу пьесы десяток железнодорожников и разогнав небольшой отряд местных шюцкоровцев. Которые спросонья не оказали никакого сопротивления. Разбежавшись, кто куда. Как тараканы.

Наверное, побежали докладывать Маннергейму о прорыве Красной Армии, смеялись кавалеристы, подсчитывая трофеи. А трофеи были неплохие: два станковых пулемета, три десятка винтовок, ящики с взрывчаткой и большое количество патронов. А также подвижной и маневровый состав, запасы дров и угля. И тэдэ, и тэпэ.

Однако посмеивались красноармейцы недолго.

Начальник станции, осознав, что церемониться с ним никто не собирается, оказался весьма словоохотлив. И сообщил, что на следующий день ожидается прибытие нескольких эшелонов с частями тринадцатой пехотной дивизии из Сортавалы.

Пленный шюцкоровец, который не успел удрать вместе со своими товарищами, тоже отмалчиваться не стал. Когда с ним побеседовали без церемоний. И рассказал немало интересного. Например, о том, что в Каяани расположен штаб Северо-Карельской группы под командованием генерал-майора Туомпо. И дислоцируется три отдельных пехотных батальона. А также артбатарея.

И это не считая ополчения. То бишь, шюцкора.

Козаченко немедленно отправил конные разъезды вдоль железной дороги (и в сторону Каяани, и в сторону Нурмеса). А затем послал нарочного к командиру полка с донесением. И приступил к окапыванию.

Что было довольно непростой задачей. Для решения которой комэска пришлось использовать весь свой командирский авторитет и недюжинный словарный запас старославянского. В смысле, матерного.

Поскольку окапываться конники не любили. Точнее, терпеть не могли! Да и не умели толком, честно говоря. Считая ниже своего достоинства ковыряться в земле, как какие-нибудь пехотинцы. По каковой причине инженерная подготовка даже в элитных частях красной конницы хромала на все четыре копыта.

Для обеспечения форсирования рек в каждой кавдивизии имелся отдельный саперный эскадрон с инженерно-переправочным парком. И все! В полках саперов не было. Даже по штатам военного времени.

Потому что сила кавалерии не в обороне, а в маневре! В смысле, не в лопате и киркомотыге, а в лихом боевом коне! В связи с чем, на овладение высоким искусством самоокапывания в ходе боевой подготовки времени уделялось гораздо меньше, чем на вольтижировку, джигитовку и рубку лозы.

О чем Козаченко сейчас искренне жалел. Сам то он окончил Объединенную Тамбовскую кавалерийскую школу имени Первой Конармии, где учили не только лозу рубить и на коня заскакивать. Поэтому хорошо понимал, что три отдельных батальона – это почти полк! Плюс шесть трехдюймовок. Плюс шюцкор. Плюс дивизия. На подходе. Так что к организации обороны отнесся со всей ответственностью.

И бойцов заставил. Отнестись с ответственностью. Поэтому к следующему утру с обоих направлений (и со стороны Каяани, и со стороны Нурмеса) непрошенных гостей ожидал оч-чень горячий прием. Девять пулеметных точек, оборудованных в гранитных подвалах домов на южной и юго-восточной окраине Контиомяки. И еще одна. На колокольне местной кирхи. Под самым шпилем. Откуда отлично просматривалась вся округа. Для сорокапяток было подготовлено две основных и несколько запасных орудийных позиций. А еще отрыто (с применением упомянутого богатого словарного запаса) до полусотни стрелковых ячеек. Для каждого бойца. За исключением коноводов, ясное дело. Которые, являясь стратегическим резервом комэска, вместе с лошадьми были укрыты в лощинке севернее станции. Впрочем, старший лейтенант надеялся, что до использования резерва дело все же не дойдет.

Потому что дивизия на подходе была не только у финнов!

И не только дивизия… В смысле, не одна. И даже не две…

Комэска об этом, ясное дело, знать было не положено. А те, кому положено (командир седьмой кавдивизии комбриг Камков, командир третьего кавкорпуса комдив Рокоссовский, командующий Девятой армией комкор Черевиченко, командующий Карельским фронтом командарм Яковлев), знали. Что на Каяани по сходящимся направлениям (в соответствии со всеми канонами стратегического искусства!) двигаются две кавалерийских (седьмая и одиннадцатая) и четыре стрелковых (сорок четвертая, пятьдесят четвертая, сто двадцать вторая и сто шестьдесят третья) дивизии. При поддержке четырехсот с лишним танков и бронемашин…

Если бы командующий Северо-Карельской группой генерал-майор Туомпо знал об этом, то вероятно принял бы иное командирское решение. И распорядился своими скудными силами и средствами более разумно. Но он не знал.

Точнее, знал лишь то, что станция Контиомяки, имеющая стратегическое значение для обороны страны, захвачена небольшим кавалерийским разъездом. Невесть откуда взявшимся в ста километрах от границы. На третий день войны.

Но, откуда бы этот разведывательный дозор ни взялся, его, так или иначе, надо было уничтожить! Пока не подошли главные силы противника.

Если таковые существуют, конечно! Что было под большим вопросом. Готовиться, само собой, надо было к худшему. Однако налет на Контиомяки, как вполне резонно полагал генерал-майор, мог оказаться всего лишь рейдом мелкого диверсионного отряда красных, которые были на это дело мастера. И имели в этом деле огромный опыт. Еще со времен Гражданской войны.

Сам Туомпо, как и все остальные белофинские генералы, когда-то служил в двадцать седьмом Королевском прусском егерском батальоне, сформированном во время Германской войны из финских добровольцев (иначе говоря, предателей, вонзивших нож в грудь вырастившей и воспитавшей их России). Но 'таланты' свои сумел проявить лишь весной восемнадцатого года в борьбе с собственным народом. Безжалостно расправляясь с финскими красногвардейцами. За широкой спиной германских войск ('Балтийской дивизии' фон дер Гольца). После чего занялся сочинением уставов и больше в боевых действиях не участвовал…

Поднятый по тревоге отдельный пехотный батальон немедленно выступил из Каяани и, совершив марш-бросок, на рассвете атаковал станцию.

Командир батальона, бывший пограничник, не стал тратить времени на разведку и прочие военные хитрости, в которых был не очень силен, и ударил с ходу. Рассчитывая застать большевичков врасплох. И вырезать прямо в коечках. Но вместо этого угодил под кинжальный пулеметный огонь. За четверть часа потеряв свыше ста человек. И сам улегся носом в снег. Рядом с ними. Получив пулю в свой самоуверенный лоб.

Новый штурм, организованный его преемником пару часов спустя, также не дал никаких результатов. Кроме сотни новых трупов. В числе которых оказался и сам преемник. Третья и последняя за этот день атака оказалась ничем не успешнее предыдущих. За исключением того, что после нее в батальоне вообще не уцелело ни одного офицера. К счастью для горстки оставшихся в живых. Которые под покровом ночи отошли назад в Каяани. За подмогой.

Взбешенный потерями Туомпо бросил на Контиомяки еще два батальона, усилив их артбатареей. И лично возглавил поход. Жалея, что не сделал этого с самого начала.

А если бы знал, что его ждет, то пожалел бы еще сильнее! О том, что не остался в Каяани. Вместе со своими батальонами. Пока не подошли эшелоны тринадцатой пехотной дивизии полковника Сийласвуо.

Потому что в драке надо бить кулаком! А не растопыренными пальцами. Что бы пальцы не переломать…

К этому времени на помощь Козаченковскому эскадрону подтянулся не только родной сто шестнадцатый кавалерийский полк, но и остальные полки седьмой Самарской Краснознаменной дивизии. За исключением танкового (четыре танковых и броневой эскадроны), который застрял в грязи и к раздаче не поспевал. Зато зенитно-пулеметный эскадрон и конно-артиллерийский дивизион (восемь трехдюймовок и восемь сто двадцати двух миллиметровых гаубиц) поспели.

Шансов у Туомпо не было. Даже если бы его егеря и ополченцы не наступали, а сидели в окопах и ДЗОТах. А они таки наступали. И наступали с того же направления, что и вчера. Потому что другого в данной озерно-лесисто-болотистой местности быть не могло. Поэтому угодили в орудийно-пулеметный огневой мешок. Ужасной силы!

Комбриг Камков располагал шестьюдесятью восемью орудиями и двумя сотнями пулеметов. Не считая зениток и счетверенных 'Максимов', танков и бронемашин.

Само собой, чтобы уничтожить два батальона, медленно бредущие в атаку по колено в снегу, всю эту мощь в ход пускать не требовалось.

Камков и не собирался. Пускать ее в ход. Комбриг берег боеприпасы и ГСМ (которые при таком бездорожье пополнить было оч-чень нелегко), а также моторесурс (восстановить который в ходе рейда, вообще, не было никакой возможности). Берег для выполнения главной боевой задачи – рывка к Ботническому заливу. Так что в отражении финского удара задействовал лишь один кавполк и конно-артиллерийский дивизион. Впрочем, и этого оказалось более чем достаточно…

Когда на белофиннов обрушился свинцовый шквал, Туомпо сообразил, наконец, во что вляпался. Но было уже поздно. Большая часть его солдат превратилась в кровавое месиво. А сам он был тяжело ранен. И потерял сознание. Что его и спасло. От смерти. Хотя сам он об этом еще пожалеет. Но не сейчас. И не здесь. А в подвале внутренней тюрьмы НКВД…

Немногие уцелевшие откатились назад. А следом за ними шли красные кавалеристы. В конном строю. С шашками наголо. И рубили всех, кого удавалось догнать. Как лозу на плацу…

Отразив коварный фланговый удар врага, конники Рокоссовского продолжили неудержимое движение на запад. Сметая все на своем пути.

А вот танки и пехота здорово отстали от кавалеристов. И сводная легкотанковая бригада майора Зоткина, и сорок четвертая стрелковая дивизия комбрига Виноградова. Зима толком еще не наступила, и столбик термометра не опускался ниже минус пяти градусов. Бойцы месили грязь и, на чем свет стоит, материли продажную клику Маннергейма-Таннера, так и не удосужившуюся привести в порядок дорожную сеть.

И комдив Рокоссовский, и начштаба полковник Самарский, и военком корпуса батальонный комиссар Бобров подбадривали командование сорок четвертой дивизии и сводной бригады как могли. Вплоть до отдания под суд военного трибунала. В случае невыполнения боевой задачи. Комкор и начштаба не давали дремать по радио. А комиссар непосредственно на поле боя. В смысле, дороги. Весь личный состав (включая работников дивизионной газеты и оркестрантов) был брошен на починку дорожного полотна и прокладку гатей. И дивизия шла вперед. Вместе с бригадой. Медленно, но верно. Но. Медленно.

Полевой устав РККА, учитывая высокую подвижность, мощный огонь и большую ударную силу конницы, указывал на ее способность к самостоятельному ведению всех видов боя. Более того, требовал использовать ее совместно с танками и авиацией не только во взаимодействии с другими родами войск, но и для решения самостоятельных задач в оперативной связи с ними.

Оперативную связь с другими родами Рокоссовский поддерживал. Но бой вел самостоятельно. В соответствии с уставом. И здравым смыслом. В смысле, так, как это диктовали оперативная обстановка и характер местности.

Во-первых, потому что его кавалерийский корпус действительно обладал не только высокой проходимостью и большой ударной силой, но и мощным огнем. Боевые порядки дивизий были плотно насыщены артиллерией и пулеметами. При этом ручные пулеметы могли открыть огонь сразу, тачанки с разворота, а орудийным расчетам для перевода пушек и гаубиц из походного положения в боевое требовалось всего полторы минуты. А то и меньше. Ежели постараться, как следует.

Во-вторых, потому что при необходимости Рокоссовский мог быстро спешить своих конников, превратив их в пехоту. Чего, кстати, требовал тот же самый устав. В соответствии с которым атака в конном строю применялась лишь тогда, когда противник не был готов к организованному огневому сопротивлению и когда система его огня была расстроена.

И, в-третьих, потому что наступающие вдоль железной дороги дивизии с юга были прикрыты озером Оулуярви, а с севера – горами Кайнунселькя и рекой Оулуйоки. Не говоря уже об отсутствии в этих местах не то что танковых или кавалерийских, а даже пехотных частей финнов. А с мелкими шюцкоровскими бандами, буде таковые решатся на вылазку, красные кавалеристы могли разобраться и без других родов войск. Чай, не впервой белобандитов гонять! Гоняли и по долинам, и по взгорьям! За что и ордена на красных знаменах. И на груди.

Шестого декабря передовые части конно-механизированной группы Карельского фронта под командованием комдива Рокоссовского с боями вышли к железнодорожной станции Вала, девятого – к Утаярви, двенадцатого – к станции Хюркяс. Где и наткнулись на линию полевых укреплений, спешно сооруженных с помощью согнанного со всей округи гражданского населения…

Сто двадцать вторая дивизия особого стрелкового корпуса, наступая с севера, из Войницы, второго числа захватила Суомуссалми и четвертого декабря вышла к сильно укрепленному узлу обороны противника Хюрюнсалми, который взяла штурмом к полудню шестого. Дальше было уже легче. Десятого декабря маргеловский разведбат практически без боя занял Ристиярви, а двенадцатого вошел в Контиомяки. Где соединился с арьергардом сорок четвертой стрелковой дивизии. Одолевшей, наконец, сто километров бездорожья, отделяющих эту станцию от границы, и отправившейся дальше. Догонять ушедших далеко вперед кавалеристов.

Основной задачей сто двадцать второй стрелковой дивизии, с этого момента выведенной во второй эшелон, стало удержание и обеспечение базовых районов снабжения, созданных в районе Суомуссалми и Контиомяки. То бишь, контроль за линиями коммуникаций. С помощью оставленных на важнейших перекрестках и развилках укрепленных блокгарнизонов с размещением в них пунктов питания и снабжения, а также санитарных и эвакопунктов. Блокгарнизоны (две – три роты стрелков, до роты танков или бронемашин, взвод связи и артиллерийская батарея) должны были осуществлять охрану и оборону упомянутых коммуникаций, развилок и перекрестков путем их регулярного патрулирования подвижно-маневренными группами на бронетехнике, а также прочесывания прилегающей местности лыжными группами разведпоиска с целью ликвидации вражеских бандгрупп.

Для регулярных воинских частей мелкие разрозненные отряды шюцкоровцев серьезной опасности не представляли. Если эти части занимали правильную оборону. В окопах и блокгаузах. Если же они находились на марше, на узкой лесной дороге, то внезапный минометный, пулеметный и снайперский огонь со стороны чащи с одновременным подрывом мостов и сзади, и спереди (а мосты и мостики через речки, речушки и ручьи здесь числа не имели и, судя по всему, все до одного были заминированы), приводил к тяжелейшим потерям. Что же касается обозов и транспортных колонн, то они полностью уничтожались.

С особой жестокостью. Понять которую русский ум отказывался. Озверевшие финны не просто убивали, они словно наслаждались мучениями своих безпомощных жертв. Они забивали раненых прикладами. Они резали их своими финскими ножами, калеча и уродуя еще живые трепещущие тела и оставляя их истекать кровью. Как мясники на кошерной скотобойне.

Поэтому в плен этих бандитов не брали, а если кто попадался, то допрашивали по быстрому и тут же расстреливали. Или кончали по-тихому, ихними же финскими ножами. Ежели выпадала такая возможность. И поделом.

Политруки и особисты сначала возражали. И даже угрожали трибуналом. Пока не насмотрелись на таких же политруков и особистов, угодивших в шюцкоровские лапы. С вырезанными по всему телу звездами. После чего вмешиваться в процедуру перестали. Делая вид, что ничего не видели, и знать ничего не знают. Ну, и на том спасибо!..

В первый раз финны причастились русской кровью еще в прошлом веке, во время последней русско-шведской войны. Именно тогда, выслуживаясь перед своими шведскими господами, христолюбивые финские крестьяне, с финской неторопливостью и основательностью принялись резать русских солдат. Нападая на обозные команды. Хотя с финнами Россия тогда не воевала. А учила своего извечного врага, шведов.

Шведов Россия выучила. В смысле, проучила. Поэтому война тысяча восемьсот девятого года действительно стала последней русско-шведской. А для самих шведов, вообще, последней в истории их королевства. Которое воевало с Русью тысячу лет подряд. Регулярно получая по зубам. То от Александра Невского, то от Ивана Грозного, то от Петра Великого. Пока, наконец, и до шведов таки дошло, что, кто к нам с чем, тот от того и того! И зареклись они воевать во веки вечные. И объявили о нейтралитете. Хотя до этого тысячу лет всю Европу в страхе держали и регулярно грабили.

Однако финны ничего тогда так и не поняли. И взявшись за оружие, сами пошли русскую землю воевать. Сто лет спустя. В восемнадцатом году. Когда ослабла Россия после войн и революций. И оставили на ней финны такой кровавый след, что даже шведам не снился! Целый год белофинские бандиты в Карелии хозяйничали, грабили и убивали! Пока молодая советская республика от англо-французско-немецко-польско-чешско-американо-японских захватчиков и их местных прихвостней отбивалась на всех фронтах. А когда отбилась, вышибла с русской земли и финских интервентов.

А финны опять таки ничего не поняли. И осенью двадцать первого организовали подпольный 'временный Карельский комитет', приступивший к формированию 'лесных отрядов' и давший сигнал к вторжению белофинских войск. Которые захватили Ребольскую и Поросозерскую волости. Думали Красная Армия зимой воевать не умеет! Да только ошиблись крепко. И крепко получили.

Но и на этот раз ничего не поняли. Опять стали зубы точить на Советский Союз. И провокации устраивать. В угоду своим заокеанским хозяевам. Вот и пришлось учить по новой. Может, хоть теперь поймут?

Так или иначе, но в центре и на правом фланге Карельского фронта события развивались в соответствии с планом операции. Или почти в соответствии с ним. А вот, южнее, в полосе наступления пятьдесят четвертой дивизии особого стрелкового корпуса, дела шли гораздо хуже. Точнее, совсем плохо.

Чтобы не сказать большего…

А сначала все было просто замечательно! Третьего декабря пятьдесят четвертая дивизия без единого выстрела вошла в Кухмо. И подняла на городской управой большой красный флаг. Под звуки интернационала. А поутру двинулась дальше.

И тут начались выстрелы. Правда, подлый враг здесь был совершенно ни при чем. Поскольку в округе его пока не наблюдалось. Перестрелка между двумя батальонами четыреста двадцать шестого стрелкового полка началась после случайного самострела. Тут же поднялась паника. Командиры четвертой, пятой и девятой рот вместо того, чтобы навести порядок, принялись срывать с себя петлицы и рвать командирские и партийно-комсомольские документы.

В результате – трое раненых и один убитый. Не считая отличившихся командиров рот. В тот же день расстрелянных перед строем полка по приговору трибунала…

После чего пятьдесят четвертая дивизия продолжила свой победный марш.

Который окончился через трое суток. На западной окраине Соткамо. Где дивизия и застряла. Намертво. Уткнувшись носом во взорванный шюцкоровцами мост через озеро Киантаярви, а хвостом – во взорванный ими же мост через озеро Ламмас-ярви. На восточной окраине Кухмо. И растянулась тонкой ниточкой вдоль прибрежного шоссе. Охваченная с севера ожерельем прозрачных озер, а с юга – цепью непроходимых болот и гранитных хребтов. Не только полностью отрезанная от армейских тылов, а, в довершение всех несчастий, еще и разорванная на куски десятком уничтоженных белофиннами мостов через речки, впадающие в озера Исо-Киманен и Онтоярви.

Впрочем, если бы все ограничилось лишь взорванными мостами, то проблема была бы решена за пару дней. Или, в крайнем случае, за неделю. Мосты были бы восстановлены, а победный марш продолжен. Но дело было в том, что в отличие от окрестностей озера Оулуярви, где белофиннов не было вообще, в районе Кухмо – Соткамо их было слишком много!

Сто шестьдесят третья дивизия особого стрелкового корпуса Карельского фронта, наступая из Лендер, еще четвертого числа взяла Лиексу. А к утру шестого декабря вышла к крупному транспортному узлу Нурмес, надежно перерезав важнейшую железную дорогу Сортавала – Оулу. В результате чего несколько эшелонов перебрасываемой на север тринадцатой пехотной дивизии (до полка пехоты) оказались заперты между станциями Нурмес и Контиомяки. Во главе со своим командиром, полковником Сийласвуо.

Остальные части тринадцатой дивизии вернулись в Сортавалу. Чтобы снова отправиться на север, но уже через Савонлинну. А полковнику пришлось срочно принимать командование группой финских войск в районе Каяани – Кухмо – Нурмес.

Понимая, что сил для нанесения классического удара во фланг и тыл рвущихся вглубь страны красных орд у него недостаточно (даже с учетом присоединившихся к нему нескольких рот шюцкора и отдельных пехотных батальонов бывшей Северо-Карельской группы), Сийласвуо учел печальный опыт пропавшего без вести генерал-майора Туомпо и перешел к партизанской тактике.

А вернее – бандитской. В смысле, изуверской. То бишь, обычной финской. Если уж называть вещи своими именами.

Впрочем, как ее ни называй, в сложившихся условиях эта тактика оказалась значительно эффективней, чем классические приемы боевых действий, в которых (в отличие от бандитизма) финны мало что понимали.

Отдельные пехотные батальоны и шюцкоровские роты, вошедшие в состав группы полковника Сийласвуо, состояли из местных резервистов, поставленных под ружье в октябре этого года. Строевая подготовка была у них никакой. И обмундированы они были, кто во что горазд. Зато стреляли прекрасно, а на лыжах бегали так, словно в них родились. И друг друга знали отлично. Понимая с полуслова. В смысле, с пол кивка. И на местности ориентировались безо всякой карты. Потому что прожили тут всю жизнь и с детства знали каждый бугорок и каждый кустик.

Поэтому для блокирования пятьдесят четвертой дивизии комбрига Гусевского Сийласвуо хватило одного батальона. С лихвой.

Полки, батальоны и даже роты гусевцев были отрезаны друг от друга и заняли круговую оборону. А из чащи били снайперы. Отстреливая комсостав. Били пулеметы и минометы. Выкашивая бойцов целыми отделениями. А по ночам, подобравшись вплотную, белофинны забрасывали гранатами наспех отрытые красноармейцами окопчики. И пускали в ход ножи…

Дивизия таяла не по дням, а по часам. Комбриг Гусевский слал отчаянные радиограммы, умоляя о помощи. И в каждой из них прощался с Родиной и дорогим товарищем Сталиным. И клялся умереть, как настоящий большевик.

Хотя пока умирали только его бойцы и командиры. Посреди узкой лесной дороги. А сам Гусевский, вместе со своим штабом и политотделом, сидел в гранитном подвале в поселке Онтойоки. И руководил окруженными частями и подразделениями. В смысле, теми, с которыми была связь. То бишь, почти никем.

Тем не менее, дивизия продолжала сражаться. Героически оттягивая на себя силы врага. Целый пехотный батальон.

Командир особого стрелкового корпуса комдив Шмыров прилагал все усилия, чтобы оказать помощь окруженцам. Командиры сто двадцать второй и сто шестьдесят третьей дивизии получили приказ немедленно нанести деблокирующие удары. Каждый со своего направления. Шевченко – с севера, а Зеленцов – с юга.

Правда, Шевченко для этого надо было пройти с боями шестьдесят километров, взять Вуокатти и форсировать широкий пролив между озером Нуас-ярви и Киантаярви. После чего пробиваться к взорванному мосту у Соткамо. Или одолеть восемьдесят километров и, взяв по пути Каяани, форсировать протоку между озерами Нуас-ярви и Оулуярви. После чего опять же пробиваться к упомянутому мосту.

Зеленцову идти было еще дальше. И тоже с боями. Потому что у Сийласвуо оставалось еще пять батальонов. Не считая шюцкоровских рот. Так что он вполне мог окружить еще две дивизии. Или три.

Поэтому никакой реальной помощи погибающей пятьдесят четвертой стрелковой дивизии ни командир корпуса, ни командарм, в настоящий момент оказать не могли. За исключением поддержки с воздуха. Да и та носила эпизодический характер. Из-за отсутствия погоды. А когда погода позволяла эту поддержку оказать, была совершенно неэффективной. Из-за отсутствия связи и наведения…

Но как бы то ни было, дивизия погибала не даром.

Сийласвуо, связанный дивизиями особого корпуса по рукам и ногам, ничем не мог помешать победоносному наступлению конно-механизированной группы Рокоссовского. Которая к двенадцатому декабря вышла на подступы к Оулу. И находилась всего в одном дневном переходе от берегов Ботнического залива.

Правда, чтобы сделать этот переход, надо было сначала прорвать оборонительную линию, возведенную финнами на западном берегу реки Оулуйоки в районе Мухос – Леппиниеми. А перед этим форсировать реку. Под огнем.

Что напрямую было запрещено Полевым уставом РККА. Не форсирование, ясное дело! А применение конницы против укрепленных позиций противника.

Комдив Рокоссовский устав РККА чтил. Поэтому применять своих конников против укрепленных позиций не собирался. А даже наоборот. Приказал отступить.

Начальник особого отдела корпуса старший лейтенант Бодяженко, неотлучно находящийся при комдиве (не в качестве конвоя, само собой, а лишь для обеспечения его личной безопасности!), услышав, что приказал Рокоссовский, не раздумывая, выхватил ТТ. Чтобы застрелить изменника! И застрелил бы начисто. Не помешай ему батальонный комиссар Бобров, который успел поймать особиста за руку. Так что пуля просвистела мимо.

Рокоссовский слегка побледнел. Но более ничем своего волнения не выдал. Не поворачивая головы, комдив приказал начальнику штаба взять бумагу и карандаш. А потом стал диктовать:

– Боевой приказ третьему кавалерийскому корпусу на обходной маневр.

Военком вздохнул с облегчением и отпустил запястье особиста. Тот прищурился. Но таки сунул пистолет в кобуру. Хотя застегивать ее пока не стал. Мало ли…

…Двойные стандарты, ложь и ханжество, взятые на вооружение праотцами богоизбранного народа еще в библейские времена, благодаря многовековым усилиям их потомков (точнее, при помощи их денег) были перенесены из повседневной жизни немногочисленной общины изгоев в высокие сферы международной политики…

Установив контроль над финансовой системой крупнейших стран мира (сначала Великобритании, затем Франции, а в начале двадцатого века и Североамериканских Соединенных Штатов) и потратив на это астрономические суммы, семейство Ротшильдов с сотоварищи засучило нарукавники и приступило к взиманию процентов. С упомянутых сумм. Для чего запустило в жизнь несколько крупных политических проектов, реализация которых сулила бешеные прибыли. Во-первых, организовало большую европейскую войну (которую вскоре удалось превратить в мировую). Во-вторых, российскую революцию (и ряд других, помельче).

В результате помимо огромного количества золота, осевшего в подвалах интернациональных банкирских домов после завершения первого проекта, были заложены основы для следующего, еще более масштабного. Социальные революции в Российской, Германской, Австро-Венгерской, Османской и Поднебесной империях тоже окупились. Хотя и не столь эффектно.

Впрочем, эти инвестиции относились к разряду долгоиграющих и являлись питательной средой для новой общеевропейской бойни (с плавным переходом в новую общемировую). Имеющей в своей основе не столько экономические, сколько идеологические противоречия, почти религиозный характер которых должен был придать новому вооруженному конфликту остроту и безкомпромиссность, необходимую для максимальной финансовой отдачи.

Главным инструментом разжигания межнациональной и межгосударственной розни в послевоенном мире стала Лига наций. Самая двуличная, лживая и ханжеская политическая структура из всех когда-либо существовавших. Основой деятельности которой были вышеупомянутые двойные стандарты. В полном соответствии с традициями и обычаями тех, кто стоял за спиной ее создателей. И оплачивал их услуги.

В соответствии со Статутом, Лига имела своей целью 'развитие сотрудничества между народами и гаран?тию их мира и безопасности', а на деле занималась прямо противоположным. Потому, что находилась под полным контролем 'Entente Cordiale'. То бишь, 'Сердечного Союза' Великобритании и Франции. В просторечии, Антанты. Которую полностью контролировало семейство Ротшильдов.

Все решения Ассамблеи и Совета Лиги должны были приниматься единогласно. Поэтому, решив помешать принятию какого-либо постановления, направленного на защиту мира и безопасности, и не желая себя компрометировать, 'Сердечный Союз' выдвигал в качестве противников такого решения одно из зависимых от него малых государств. Это, во-первых. А во-вторых, по негласному соглашению между Францией и Великобританией генеральные секретари Лиги и их первые заместители должны были выдвигаться только из представителей этих стран с тем, чтобы при секретаре-англичанине первый заместитель был француз, и наоборот.

Сразу же после создания Лига стала одним из центров организации вооружённой интервенции против Советской России, подталкивая своих членов к открытой агрессии. Всячески поддерживая и поощряя зверства белофинских банд в Восточной Карелии, белопольских – на Украине и в Белоруссии, басмаческих – в Средней Азии, самурайских – на Дальнем Востоке. А когда героическая Красная Армия выбила всех интервентов и их пособников вон, Лига наций решила удушить молодую республику Советов костлявой рукой голода. И весьма в этом преуспела. Хотя так и не добилась желаемого.

Во всех своих действиях, направленных против советского народа, Лига проявляла необычайную настойчивость и оперативность. А когда речь заходила о поддержании мира и безопасности, оказывалась совершенно безсильной. Так и не предприняв никаких мер для прекращения агрессии Японии против Китая, Италии против Абиссинии, Германии против Чехословакии. Хотя и агрессоры, и их жертвы являлись полноправными членами Лиги (во всяком случае, были ими до того как).

За двадцать лет из Лиги наций по разным причинам вышли девятнадцать стран – Австрия, Албания, Бразилия, Венгрия, Венесуэла, Гватемала, Германия, Гондурас, Испания, Италия, Коста-Рика, Никарагуа, Парагвай, Перу, Сальвадор, Чехословакия, Чили, Эфиопия и Япония. Причем ни одна из них не была исключена за агрессию.

Но только не на этот раз! Ибо речь шла о Советском Союзе.

События развивались стремительно. Как всегда, когда можно было хоть чем-то навредить СССР. Единственному последовательному защитнику мира во всем мире.

Одиннадцатого декабря состоялась внеочередная сессия Ассамблеи Лиги наций, которая образовала специальный Комитет по Финляндскому вопросу. На следующий день упомянутый Комитет обратился к правительствам СССР и Финляндии с призывом прекратить военные действия и при посредничестве Ассамблеи начать переговоры о немедленном восстановлении мира.

Правительство Финляндской республики (теперь уже бывшее правительство бывшей республики) с восторгом приняло эти предложения.

А СССР ответил категорическим отказом. Еще раз подтвердив свое заявление от четвертого числа о том, что никакой войны с Финляндской Демократической Республикой не ведет. А даже наоборот. Заключил с ней Договор о дружбе и взаимопомощи. И подписал протокол о взаимной безопасности. В соответствии с которым оказывает необходимую помощь Народному Правительству Финляндии в наведении конституционного порядка.

Однако все было безполезно. Руководство Лиги, поджучиваемое (и оч-чень щедро оплачиваемое) своими тайными хозяевами, закусило удила. И ничего не желало слышать. Упрямо толкая мир в пропасть новой мировой бойни.

Четырнадцатого декабря Совет Лиги наций принял резолюцию об исключении СССР из состава Лиги и призвал членов Лиги оказать поддержку Финляндии.

В сообщении ТАСС, опубликованном в 'Известиях' два дня спустя, говорилось: 'Сама обстановка, при которой подготовлялась и выносилась резолюция Лиги наций, направленная против СССР, разоблачает скандальные махинации, к которым прибегли англо-французские представители в Лиге наций для достижения указанной цели. Как известно, Совет Лиги наций состоит из пятнадцати членов, за резолюцию же об 'исключении' СССР было подано только семь голосов из числа этих пятнадцати, то есть резолюция принята меньшинством членов Совета Лиги. Остальные восемь членов Совета относятся либо к числу воздержавшихся, либо к числу отсутствовавших… Случайно подобранные 'представители' ста двадцати семи миллионов населения 'исключили' СССР с его ста восьмьюдесятью тремя миллионами населения'.

Телеграфное Агентство Советского Союза было совершенно право. Но таки не во всем. Потому что упомянутые 'представители' были подобраны далеко не случайно! За исключение Советского Союза проголосовали Великобритания и Франция, а также Бельгия, Доминиканская республика, Боливия, Южно-Африканский Союз и Египет (трое последних, вообще, были избраны в Совет лишь перед голосованием). То бишь, все тот же 'Сердечный Союз'. И его прихвостни.

'Вместо того чтобы содействовать прекращению войны между Германией и англо-французским блоком, в чем, собственно, и должна была заключаться миссия Лиги Наций, если бы она продолжала оставаться 'инструментом мира', – справедливо отмечалось в сообщении ТАСС. – 'Нынешний состав Лиги Наций, провозгласив поддержку провокаторов войны в Финляндии – клики Маннергейма и Таннера, стал на путь разжигания войны также и на северо-востоке Европы'.

Но никакие резолюции эту клику спасти уже не могли…

К семнадцатому декабря, взломав линию Маннергейма, Красная Армия стерла с лица земли Виипури, взяла Кякисалми и вышла к Иматре и Котке. Были захвачены все острова восточной части Финского залива и высажен десант в Сортавале. Мощный удар, нанесенный в направлении на Оулу, рассек Финляндию надвое и перерезал пуповину, связывающую ее со Швецией и Норвегией. Которые, не решившись заступиться за соседку с оружием в руках, тем не менее, оказывали белофиннам всяческую помощь и один за другим гнали железнодорожные составы с военной контрабандой, поступающей в их порты из третьих стран (Англии, Франции, Италии и Североамериканских Соединенных Штатов). На северном фланге тысячекилометрового советско-финского фронта советские войска к этому времени захватили Петсамо, выйдя к норвежско-финской границе. А в центре – рвались к важнейшему транспортному узлу и морскому порту Торнио, чтобы выйти к шведско-финской…

Главный удар в направлении на Кемиярви, и далее на Рованиеми и Торнио наносила Третья Отдельная Краснознаменная армия комкора Терехина. Вне всякого сомнения, самое мощное и боеспособное войсковое объединение Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Закаленное в тяжелых, но победоносных боях на Халхин-Голе, в Маньчжурии, Северном и Центральном Китае.

По данным Генштаба в районе Оулу – Кеми – Рованиеми дислоцировалась девятая пехотная дивизия полковника Ханнукселы (три пехотных и полевой артиллерийский полк), являющаяся резервом Ставки главнокомандующего Вооруженными силами Финляндии. Кроме того, в распоряжении Ханнукселы имелось две роты пограничной стражи и несколько рот шюцкора. Свыше пятнадцати тысяч человек, более пятидесяти орудий и четыреста пулеметов!

Тогда как в состав Третьей ОКА входило всего четыре корпуса – двадцатый танковый, тридцать шестой мотострелковый, пятьдесят седьмой стрелковый и второй кавалерийский (до ста двадцати тысяч человек, восемьсот танков, двести бронеавтомобилей, тысяча двести орудий и четыре тысячи пулеметов).

Армейские ВВС (сотая ордена Ленина скоростная бомбардировочная авиабригада и двадцать второй Краснознаменный истребительный авиаполк) насчитывали сто двадцать скоростных бомбардировщиков и шестьдесят истребителей. Плюс корпусные авиаотряды и эскадрилья связи штаба армии (до тридцати бипланов Р-5 и У-2). Кроме того, в оперативном отношении начальнику ВВС армии комбригу Куцепалову была подчинена входившая в состав ВВС фронта Особая авиагруппа Водопьянова (три десятка бомбардировщиков).

После выхода к шведско-финской границе Терехин должен был силами одной стрелковой дивизии поддержать наступление Девятой армии Карельского фронта на Оулу, а все остальные силы (две стрелковые, две мотострелковые и две кавалерийские дивизии, две легкотанковые, стрелково-пулеметную и мотоброневую бригады) сосредоточить в районе Торнио – Карунки – Илиторнио. И находиться в полной боевой готовности. На случай провокаций со стороны белошведской военщины.

Потому что шведская армия, хотя и была невелика (пять пехотных дивизий и две кавалерийские бригады), насчитывала свыше пятидесяти тысяч человек, более двухсот танков и четырехсот пятидесяти самолетов! Королевский шведский военно-морской флот (тринадцать броненосцев, три крейсера, девятнадцать эсминцев и шестнадцать подводных лодок) также представлял серьезную опасность для наступающей армии. Поскольку наступать ей пришлось бы вдоль берега (а другие возможности наступать на данном ТВД отсутствовали) под огнем сотни тяжелых морских орудий. Калибром от одиннадцати до шести дюймов!

Вообще-то говоря, приказа перейти границу, дабы освободить братский шведский народ от феодального рабства у комкора Терехина пока не было. Однако вся необходимая оперативная документация на этот случай в штарме имелась. Как полагается. Поскольку жизнь полна неожиданностей. Белошведы могли занервничать. Увидев, что творится за забором. И наделать глупостей. В смысле, провокаций. Или вмешаться в процедуру из чувства поганой буржуйской солидарности. Поддавшись на подначки Чемберлена и Даладье. То бишь, купившись. На ихние подачки. И опять же, устроить провокацию. И ударить в спину. В самый неподходящий момент.

С другой стороны, Швеция была нейтральной страной и последние сто тридцать лет (с тех пор как русский солдат ее последний раз проучил) свой нейтралитет соблюдала неукоснительно. Так сказать, во избежание повторения учения. Которое мать его. Но. Всяко может быть! Финляндия тоже в нейтральных странах числилась. Пока аппетиты империалистические не разыгрались. И тогда эта 'нейтральная' страна все взрослое население, годное к строевой, под ружье поставила. И увеличила армию в десять раз! В течение двух недель! А всех, к строевой не годных, загнала в ополчение. Мужчин – в шюцкор, а женщин – в 'Лотту Свярд'…

Высокая честь первыми ступить на освобожденную лапландскую землю выпала прославленным копытам третьей Бессарабской трижды Краснознаменной ордена Ленина кавалерийской дивизии имени Котовского. Которая ровно в полночь перешла государственную границу. В полной тишине. Если не считать перестука этих самых копыт, отрывистых команд и конского фырканья.

Артподготовку проводить было не зачем. Поскольку подготавливать никого не требовалось. Ввиду полного отсутствия противника. Полковые оркестры тоже помалкивали. Личный состав музыканты взбодрили 'Интернационалом' и 'Маршем Буденного' во время торжественного митинга перед выходом из Войты. А местного населения с цветами вдоль дороги не наблюдалось. Во-первых, по причине темного времени суток. А во-вторых, ввиду полного отсутствия этого населения. Давным-давно выселенного из приграничной полосы обеими заинтересованными сторонами.

Словом, пересекли границу котовцы по-тихому. И пошли в бой. Гордо. И смело. Как оно и положено беззаветным героям. У которых вся-то жизнь есть борьба.

Впрочем, как уже упоминалось выше, бороться пока было не с кем. Ни регулярных воинских частей, ни ополченцев в округе не было. А пост финской пограничной стражи был обезоружен нашими пограничниками еще до полуночи. Сразу после получения приказа о начале боевых действий. Стражники (числом целых три бойца с капралом во главе) были взяты под стражу быстро, но аккуратно. И даже пикнуть не успели. В смысле, не успели доложить по команде о нарушении суверенитета и территориальной целостности. Что было весьма немаловажно для успеха начавшейся операции.

Потому что давало серьезную фору красным конникам, танкистам и мотострелкам. Третью ОКА от поселка Кемиярви, который являлся ее ближайшей задачей, отделяло не просто двести километров. Плохих дорог. А еще и сорок с лишним мостов. Которые, ясное дело, были заминированы. И могли быть вдребезги взорваны перетрусившими финнами. Узнай они о прорыве красных конников, танкистов и мотострелков.

Отказаться от артподготовки и бомбежки комкору Терехину было оч-чень нелегко. Но стратегические соображения все же возобладали над его полководческими инстинктами. Главное не спугнуть противника раньше времени! То бишь, как можно дольше. Чтобы успеть захватить как можно больше мостов.

В первом эшелоне двигался второй кавалерийский корпус имени Совнаркома Украинской ССР, самое мобильное соединение Третьей Краснознаменной. В задачу корпуса входило максимально быстро, нигде не задерживаясь и обходя узлы сопротивления (паче чаяния таковые обнаружатся, хотя и не должны, а вдруг!), выйти к Кемиярви. Ко дню Сталинской конституции. В смысле, не позднее пятого числа.

А что? Ничего особенного! По уставу нормальный суточный переход для конницы (без большого привала) составляет пятьдесят пять километров. Так что, если не придется на каждом километре взорванные мосты восстанавливать, вполне можно успеть. А на тот случай, если восстанавливать все же придется, по распоряжению командарма каждому кавполку была придана саперная рота. Пехота поделилась…

Командир второго кавкорпуса комдив Костенко в Германскую был унтером. А в Гражданскую воевал в Первой Конной. Также как товарищ Сталин. Также как товарищи Ворошилов, Буденный и Щаденко. Также как товарищи Тимошенко, Апанасенко, Жуков, Мерецков, Кулик, Тюленев, Рябышев, Еременко и Черевиченко. Также как и весь остальной высший комсостав РККА. Который на рысях, на большие дела ходил с Буденным. А не с троцкистом Примаковым и его сообщниками. Которых, наконец, вывели на чистую воду. И перестреляли. Как бешеных псов!

После войны помкомэска Костенко окончил Ленинградские повторные курсы среднего комсостава. Был начальником полковой школы, а затем помкомполка. Но к середине тридцатых понял, что выше восьмой категории 'червонцы' ему подняться не дадут. И махнул рукой на карьеру. Регулярно проходя переподготовку на кавалерийских курсах усовершенствования среднего и старшего комсостава, только для того, чтобы не вылететь из кадров. И даже не предполагал, что так высоко взлетит! Всего за три года! Из помкомполка по хозчасти в комкоры!

К этому времени партия окончательно разобралась, кто есть кто, и Примаков был арестован. А вслед за главарем посыпались с должностей и остальные 'червонные казаки'. И стали появляться вакансии.

В тридцать шестом майор Костенко получил полк. И был награжден орденом Красной Звезды. За успехи в бэпэ и тэпэ. А в июне тридцать седьмого, в самое тяжелое для Красной Армии время, полковник Костенко принял командование Особой кавалерийской Краснознаменной ордена Ленина дивизией имени товарища Сталина. Бывший командир которой оказался предателем. И не оправдал высокое доверие партии. А комбриг Костенко оправдал! И навел в дивизии порядок, сделав ее достойной имени Великого Вождя. Поэтому в феврале этого года получил орден Красного Знамени и звание комдива. А в апреле – корпус. С которым в сентябре прошелся по Польше. На рысях. А теперь, вот, идет по Лапландии…

Пятого декабря головной разъезд тридцать четвертого кавполка третьей кавалерийской дивизии вышел к озеру Кемиярви. Где второму кавкорпусу пришлось слегка задержаться. И распрячь горячих боевых коней. Чтобы навести переправу. Силами приданных саперных рот, а также штатных отдельных саперных эскадронов обеих краснознаменных дивизий.

Потому что все три моста через Кемиярви были взорваны.

Будь маршал Маннергейм немного предусмотрительней, а полковник Ханнуксела чуть порасторопней, и подбрось они сюда батальон егерей (или хотя бы роту!), застрял бы Костенко у Кемиярви до самого Нового года. Или до весны.

Поскольку обойти это озеро было никак нельзя. Во-первых, потому что его гранитные изрезанные безчисленными заливами и бухточками берега раскинулись с севера на юг на пятьдесят с лишним километров. А вокруг вздымались горные вершины. До полукилометра высотой. С которых сбегали десятки горных речек. А может, и сотни. Кто их считал? Во-вторых, потому что с севера, впадая в Кемиярви, текла широкая и бурная река Кемийоки, ближайший мост через которую находился в семидесяти километрах вверх по течению. И, в-третьих, потому что южнее Кемиярви, сразу же начиналось озеро Асканселькя, а за ним – Ала-Суолиярви. Незаметно переходящее в Или-Суолиярви. Которое также незаметно переходило в озеро Или-Китка. Которое было еще больше, чем Кемиярви. И тянулось с юго-запада на северо-восток почти на сто километров.

К счастью, ни обходить, ни торчать тут всю зиму красным конникам не пришлось. К вечеру пятого числа тридцать шестой кавполк сосредоточился на берегу озера. И немедленно приступил к переправе. Благо, никто не мешал. Так как отряд местных шюцкоровцев, подорвав мосты, отошел на правый берег и занял оборону на окраине Кемиярви. Впрочем, мешать и обороняться им особо было нечем. Так как из тяжелого вооружения у них имелся только станковый пулемет 'максим'.

В отличие от красных кавалеристов. У которых много чего имелось. Хотя все это надо было еще переправить через три широких водных преграды. Которые замерзнуть не успели. Но, кажется, собирались.

На ощупь кемийокская водичка обжигала, словно кипяток!

Однако боевой порыв котовцев не могла остудить даже ледяная купель. Во время манёвров полк не раз отрабатывал форсирование водных преград. И в составе дивизии, и самостоятельно. Поэтому действовал уверенно и слаженно. Пригодились и фермы обрушившихся мостов, и подоспевший дивизионный инженерно-переправочный парк, и все имеющиеся подручные средства. Сутки спустя две преграды из трех были позади. Полковая артиллерия (четыре трехдюймовки и четыре сорокапятки) заняла позиции напротив поселка и открыла огонь. Хотя давно уже стояла ночь. Впрочем, в небе вовсю полыхало полярное сияние. А на земле – Кемиярви.

Шюцкоровцы держались недолго. Да, и что могли сделать три десятка берданок и один пулемет против такой силищи!

Могли немного. Но сделали немало. Прикрыли эвакуацию мирного населения. Подожгли колокольню, все дома и сараи. А затем погрузились на последний паровоз и оставили пылающий поселок. Взорвав вокзал, водокачку и входные стрелки. И ушли в Рованиеми. Взрывая за собой мосты. Которых было более десятка…

Командующий Третьей Отдельной Краснознаменной армией Герой Советского Союза комкор Терехин был очень недоволен! Чтобы не сказать большего. Кемиярви Костенко должен был взять пятого! А не седьмого. Потому что восьмого он должен был взять Рованиеми! А до Рованиеми еще девяносто верст с гаком!

Командарм рвал и метал! Но разбираться кто виноват, дураки или дороги, он будет потом. А сейчас! Так-растак, вашу мать-перемать! Вперед!.. До Рованиеми всего ничего осталось! И они его возьмут!

Однако взять Рованиеми оказалось гораздо сложнее, чем Кемиярви. Водных преград здесь было только две – река Кемийоки и ее приток Оунасйоки. А мостов имелось столько же, сколько и в Кемиярви. И таких же длинных. А сразу за рекой вздымалась сопка Оунасваара. Высотой более двухсот метров. С которой отлично просматривались все окрестности. И всё бы ничего, но пока конники Костенко чинили мосты сначала от Алакурти до Кемиярви, а потом от Кемиярви до Рованиеми, маршал Маннергейм привел в чувство Ханнукселу, слишком увлекшегося организацией теплой встречи конно-механизированных гостей под Оулу, и сподвигнул его на организацию столь же теплой встречи их товарищей под Рованиеми.

Поэтому за рекой котовцев и пархоменковцев уже поджидал переброшенный из Оулу по железной дороге двадцать пятый пехотный полк белофиннов. Усиленный двумя полевыми артиллерийскими батареями (двенадцать трехдюймовок). Огневые позиции которых были расположены на обратных скатах Оунасваары, а наблюдательные пункты – на ее вершине. Плюс восемьдесят легких и сорок тяжелых пулеметов в пулеметных гнездах и ДЗОТах на крутом берегу Кемийоки. Устроенных на скорую руку, но со знанием дела. В смысле, с отличным сектором стрельбы! Плюс восемьдесят пистолетов-пулеметов и три с лишним тысячи винтовочных стволов в окопах и стрелковых ячейках. Плюс шюцкоровцы. Которых было немного. Около роты. Зато все как один – лыжники. И снайперы. Через одного.

И последнее. И самое главное. Обойти Рованиеми можно было либо в ста километрах к северу, либо в ста километрах к югу. Поскольку Кемийоки отсюда и до самого Ботнического залива течет между двумя горными хребтами – Айриселькя и Кивало. В окружении безчисленных горных рек, лесных озер и непроходимых болот…

Одним словом, Рованиеми надо было брать! Быстро! И любой ценой! Не потому, что это был административный центр губернии. А потому что это был ключ к победе!

Поэтому уцелеть этот несчастный город не мог. Он и не уцелел… Разнесенный в щепки сотнями фугасных авиабомб. И сожженный в пепел тысячами зажигательных.

Комкор Терехин лично об этом позаботился. Когда прибыл в расположение второго кавкорпуса на связном Р-5. И оценил обстановку.

Обстановка была весьма неблагоприятной. Белофинны полностью использовали все возможности, которые предоставили им гидрологические условия, сложный рельеф и суровый ландшафт окружающей местности. И создали перед фронтом Третьей ОКА мощный укрепрайон. Обойти который было невозможно.

Все попытки Костенко переправиться на вражеский берег были немедленно пресечены шквальным артиллерийским и пулеметным огнем противника. И привели к серьезным потерям. Хотя и не были безполезны. Потому что помогли выявить огневые точки и засечь расположение артиллерии белофиннов. Хотя и очень дорогой ценой.

Командарм приказал отставить переправу. И провести разведывательный поиск. Везде, где это можно. И даже там, где нельзя! Для организации артиллерийской и авиационной подготовки. Перед тем как к штурму укрепленных позиций приступят те, кому это положено. По уставу. В смысле, мотострелки. Которые должны сосредоточиться на исходных рубежах через трое суток.

А пока они будут сосредотачиваться, и готовиться форсированию и штурму, Рованиеми займется бомбардировочная авиация. По полной программе! Не взирая на полярную ночь и сложные метеоусловия. Потому что летать полярной ночью в сложных метеоусловиях для сталинских соколов – самое, что ни на есть, обычное дело!

Михаил Водопьянов был одним из самых прославленных летчиков страны…

Мог ли подумать простой крестьянский паренек, добровольцем вступивший в родную Красную Армию в далеком девятнадцатом году, что пройдет всего пятнадцать лет, и его имя узнает весь мир! Мог ли подумать простой обозник дивизиона воздушных кораблей 'Илья Муромец' Центральной авиагруппы Южфронта, что пройдет всего пятнадцать лет, и весь мир будет восхищаться его подвигами! И каждый день, открывая газету, будет искать сообщения о его героических перелетах!

Однако путь к мировой славе не бывает легким… Долгие десять лет Михаил лишь мечтал о небе. Не в силах оторваться от земли. Был конюхом, шофером, мотористом, бортмехаником. Пока не выучился, наконец, летать. В свободное от работы время. А потом сдал экзамен на пилота третьего класса в лётной школе общества 'Добролёт'. Экстерном. И стал летчиком Гражданского Воздушного Флота.

Сначала Михаилу как-то не везло… Хотя, это как сказать. Семь раз он попадал в аварии! Чудом оставаясь в живых. Однажды на одном из моторов его АНТ-9 вместе с носком вала оторвался пропеллер. С трудом перетянув через невесть откуда взявшийся овраг, Михаил сумел приземлиться. И спас своих пассажиров. В другой раз в моторе лопнула масляная трубка, и его заклинило. Ему снова удалось посадить самолет в поле. Но на пробеге одно из колес напоролось на зубья валявшейся в траве бороны и лопнуло. Машина встала на нос и загорелась. Придя в себя, Михаил помог пассажирам покинуть задымленный салон и принялся выбрасывать почту из горящего самолета. И так увлекся, что едва успел выскочить перед тем, как этот невезучий аэроплан рухнул. Тогда Михаил отделался всего лишь парой синяков и царапин.

Но везло не всегда. Во время дальнего перелета Москва – Камчатка его Р-5 угодил в сильнейший снегопад над озером Байкал. Михаил начал разворот, но завершить его не успел. Мощным порывом ветра машину ударило об лед. Бортмеханик погиб сразу. А его нашли лишь через несколько часов. Трое суток он был без сознания, а следующие пять месяцев провел в больнице. Помимо глубоких рваных ран на голове, у него было выбито семь зубов и сломана челюсть. Ему наложили на лицо тридцать шесть швов!

Путь к мировой славе не бывает легким…

Золотую Звезду Героя Михаилу Водопьянову вручили месяц назад. В числе самых первых. Потому что он и заслужил ее в числе самых первых! В числе тех семи Героев, которые вырвали из пасти полярной ночи, тридцатиградусной стужи и многолетних льдов Чукотского моря экипаж и пассажиров ледокольного парохода 'Челюскин', затонувшего в ста сорока четырех милях от Большой Земли.

Михаил сделал два рейса на льдину и вывез на своем двухместном самолете семь человек. Немного, конечно. Василий Молоков вывез тридцать девять! Но. Стоит учесть и то, что для того чтобы вывезти этих семерых, Михаилу пришлось преодолеть почти шесть тысяч километров над неизведанными, совершенно безлюдными местами. На деревянно-полотняном биплане. В одиночку! Над тайгой и тундрой, морями и горами. Без штурмана. Без радиста. Без бортмеханика…

Дальше было уже легче. В смысле, гораздо труднее. Потому что Герой Советского Союза не имеет права ставить перед собой простые задачи!

Год спустя Михаил совершил новый дальний перелет. Из Москвы на Чукотку и обратно. Пройдя на своем верном Р-5 двадцать тысяч километров! В следующем году совершил перелет на Землю Франца-Иосифа. А еще через год первым в истории авиации посадил самолет на Северном полюсе!

Если бы тогда давали дважды Героя, он, несомненно, получил бы это звание! Его второй пилот и штурман стали Героями Советского Союза. Также как и все командиры кораблей авиаотряда, которым он командовал. Звания Героя был удостоен даже начальник Управления полярной авиации Главсевморпути. Который в этом рейсе был обычным пассажиром. А Михаилу дали второй орден Ленина. И все. Хотя не совсем. Приказом наркома обороны его зачислили в кадры РККА и присвоили внеочередное воинское звание 'комбриг'. Минуя все промежуточные ступени младшего, среднего и старшего комсостава.

Сказать по совести, вся эта парадно-выходная суета, звания и почести Михаила только тяготили. Потому что мешали летать! Отнимая слишком много времени на торжественные митинги, съезды передовиков и прочее, и прочее, и прочее.

Зато теперь пригодились! И ордена, и ромбы в петлицах. Когда он обратился к товарищу Сталину с предложением создать специальную дальнебомбардировочную авиачасть из опытных полярных летчиков и штурманов. Привычных к многочасовым полетам в высоких широтах. Над тайгой и тундрой, морями и горами. В условиях полярной ночи, тридцатиградусной стужи и многолетних льдов. В любую погоду! 'Если создать такую боевую единицу', – писал он Сталину. – 'То эта единица явится мощным воздушным кулаком по врагам нашей Родины!'.

Товарищ Сталин, будучи настоящим профессионалом, высоко ценил мнение настоящих профессионалов. Поэтому с большим интересом отнесся к предложению одного из самых прославленных летчиков страны. А поскольку инициатива наказуема исполнением, ему и поручил формирование упомянутой авиачасти. Получившей наименование Особая авиагруппа Водопьянова.

Кроме Водопьяновского, в авиагруппу вошли экипажи Героев Советского Союза Ивана Доронина, Анатолия Алексеева и Павла Головина, дважды орденоносца Фариха, орденоносцев Чухновского, Галышева, Задкова, Махоткина, Пацынко и других пилотов Управления полярной авиации Главсевморпути.

Их воздушные корабли (гражданский вариант тяжелого бомбардировщика ТБ-3 в полярном исполнении) были срочно дооборудованы подвижными турельными пулеметными установками, ночными коллиматорными прицелами, бомбодержателями и электробомбосбрасывателями. Перекрашивать эти гиганты (а они, все как один, были красного цвета) не стали. И дело было не в отсутствии белой краски (а ее таки требовалось достаточное количество, потому что площадь поверхности ТБ-3 составляла более шестисот пятидесяти квадратных метров!). И даже не в том, что перекраска значительно увеличивала вес самолета, ухудшая его летные качества. И без того не блестящие. А в том, что до Архангельска, где базировалась группа, финнам все равно было не дотянуться. И, вообще, ночью все кошки серы. Даже если они красные.

К концу ноября формирование авиагруппы было завершено. На двадцать втором авиазаводе на все корабли установили вооружение и спецоборудование. Пилоты и штурманы прошли краткосрочную переподготовку в первом тяжелобомбардировочном авиаполку и стали настоящими бомбардирами. Все экипажи получили по три борт-стрелка. А штаб и тыл были укреплены опытными кадровыми командирами ВВС.

Группа состояла из штабного звена и двух эскадрилий. Одна из которых ранее входила в состав первого авиаполка. И была передана Водопьянову в соответствии с приказом наркома обороны. Командир полка Филиппов жадничать не стал. И отдал лучшую эскадрилью. И укомплектовал штаб своими спецами. Во-первых, потому что глубоко уважал Водопьянова и его товарищей. А во-вторых, понимал что, даже надев военную форму, они так и остались гражданскими. И, ясное дело, надо было им помочь. И уберечь от ненужных ошибок. Цена которых на войне слишком горька…

Одиннадцатого декабря огромный ярко-красный воздушный корабль со знаменитой надписью 'СССР Н-170' во все крылья (тот самый, который два года назад впервые в мире приледнился на Северном полюсе!) величаво проплыл на высоте тысячи метров над Рованиеми.

Рядом с ним, в строю пеленга, также величаво плыли такие же ярко-красные четырехмоторные корабли с не менее знаменитыми надписями: 'СССР Н-169', 'СССР Н-171' и 'СССР Н-172' (те самые, которые два года назад приледнились на Северном полюсе вслед за 'СССР Н-170').

Но это было только начало. Потому что вслед за ними приплыло еще двадцать четыре гиганта.

А потом на головы финнов обрушились бомбы. Много бомб. Девяносто тысяч килограмм!

А пару часов спустя еще семьдесят тысяч! Которые высыпали сто двадцать скоростных бомбардировщиков.

А назавтра все повторилось. И еще. И снова. И опять. Не смотря на ухудшение погоды. И хотя теперь ТБ бомбили поодиночке, а СБ – звеньями, легче от этого финнам не стало. А даже наоборот. Потому что теперь бомбы сыпались безпрерывно. Сутки напролет. Не оставляя времени на тушение пожаров и спасение людей из-под завалов.

Впрочем, к этому времени, гореть в Рованиеми было уже нечему, а спасать некого.

…К полудню шестого декабря ужасный шторм, бушевавший в Баренцевом море несколько суток подряд, стал стихать. Волнение упало до четырех баллов. Суровый Бог северных ледовитых морей получил свою жертву. И успокоился. На какое-то время.

Приказом командующего флотом флаги на всех кораблях и судах СФ были приспущены. В память о тридцати пяти краснофлотцах и командирах, погибших два дня назад во время неудачной операции по спасению эсминца 'Сокрушительный'. И еще тридцати восьми североморцах, членах экипажа сторожевого корабля 'Бриз', затонувшего сутки спустя недалеко от маяка Сеть-Наволок…

Причиной гибели 'Бриза' стал двенадцатибалльный ветер, штурманская ошибка и снежный заряд, скрывший огни маяков. Сторожевик возвращался в базу после проводки конвоя, опасно приблизился к берегу и был выброшен пятнадцатиметровой штормовой волной на камни.

С корабля сразу же сообщили в штаб флота о случившемся. Мгновенно были оповещены особый отдел флота, дивизион пограничных сторожевых кораблей, бригада эсминцев, бригада подводных лодок, охрана водного района, управление тыла флота, ЭПРОН и все корабли, находящиеся в море. К месту аварии немедленно вышли сторожевик и буксир. С батарей Мурманского УР на берег по тревоге были отправлены бойцы для оказания помощи.

Но, несмотря на принятые меры, спасти никого не удалось.

В двадцать ноль девять 'Бриз' налетел на камни. В двадцать один пятьдесят – разломился. В двадцать три пятьдесят пять все было кончено…

Когда корпус переломился, часть команды успела перейти на нос. А те, кто не успел, в отчаянии стали прыгать в ледяные волны. И погибли. Все. А море продолжало добивать искалеченный корабль. Огромные водяные горы с ревом обрушивались на 'Бриз' одна за другой. Через несколько минут нос оторвался и стал погружаться. Вместе с уцелевшими. В двадцать два восемнадцать к месту аварии подошел тральщик? 898, в двадцать два тридцать – сторожевик 'Град', которые приступили к спуску шлюпок. Но из-за сильного волнения приблизиться к терпящему бедствие кораблю было практически невозможно. Час спустя над поверхностью беснующегося моря виднелась лишь рубка, на которой оставался только один человек. Все остальные были смыты. А еще через четверть часа скрылась под водой и рубка…

За эти дни флот понес тяжелые потери. И хотя войны без потерь не бывает, у каждой из них имеется фамилия, имя и отчество. А какие – следователи разберутся.

Собственно говоря, уже разобрались. Потому что все арестованные, включая бывшего члена военного совета флота бригадного комиссара Кулакова и командира эсминца 'Сокрушительный' капитан-лейтенанта Курилеха, на первом же допросе дали исчерпывающие показания и полностью признали свою вину.

А война шла своим чередом…

Не задолго до полуночи на пирсе Главной базы Северного флота были построены почетный караул и флотский оркестр. Караул переминался с ноги на ногу. А музыканты прятали лица от пронизывающего ветра и грели руки под мышками в ожидании команды своего капельмейстера. Который, не замечая холода, неотрывно смотрел на начальника штаба флота. Опасаясь пропустить нужный момент. И вообще. Опасаясь.

Но не потому, что там, рядом с начштаба, стоял сам комфлота. А также начальник Управления НКВД по Мурманской области… И поэтому тоже, конечно! Но не только…

На пирсе находился сам товарищ Мехлис! Член Центрального Комитета ВКП(б). Начальник Главного политуправления РККА. Замнаркома обороны. Армейский комиссар первого ранга. Член военного совета Северного фронта.

А еще там находился командарм первого ранга Жуков. Комфронта. О котором по гарнизону ходили не менее жуткие слухи, чем о Мехлисе.

Старлей до сих пор не мог придти в себя от тяжелого стального взгляда, скользнувшего сквозь него несколько минут назад. Когда командарм, разминаясь после машины, прошелся по причалу.

Однако впечатлительный капельмейстер нервничал зря. Ни до него, ни до его оркестра, никому не было дела. Во всяком случае, сейчас.

Из тьмы полярной ночи, отрабатывая машинами, на пирс медленно надвигался огромный боевой корабль. На флагштоке которого развивался большой красный флаг. Со свастикой в белом кругу…

В отличие от Англии, которая являлась изначальным естественным врагом России, Германия испокон веков была ее естественным союзником. Хотя иногда щерила зубы. И даже кусалась. Науськанная на Русь коварным Альбионом и щедро оплаченная поганым английским золотом. Точнее не английским, а ротшильдовским. Потому что все 'английское' золото давным-давно уже принадлежало этой гоп-компании…

Но речь пока не об этом.

Славянские племена, ушедшие из Сибири на закат солнца, как только Венея (земля, которую все теперь называют Европой) освободилась от ледяного панциря, вскоре потеряли связь с теми, кто остался в родных местах. За тысячелетия стерлась память о покинутой Родине (хотя на Восток тянуло по-прежнему). Изменился язык и обычаи. И только внешность напоминала о славянском происхождении германцев (телосложение, черты лица, цвет кожи, волосы и глаза). А еще непревзойденная воинская доблесть и презрение к смерти. Победить германцев в бою могли только русы! И то лишь защищая родную землю. Впрочем, русы чужую землю никогда не воевали. А на кой она им? Ежели своей – без края…

Поэтому биты были германцы каждый раз, когда поднимали меч на своих братьев. И каждый их 'дранг нах остен' заканчивался поражением. Так было восемьсот лет назад. На Чудском озере. Так было сто восемьдесят лет назад. Под Гросс-Егерсдорфом. Так было двадцать пять лет назад. Под Гумбиненом. И хотя в Компьенском лесу русских генералов не присутствовало, именно эта (первая в той войне!) победа определила ее ход. И привела к очередной капитуляции Германии.

Рейхсканцлер Второго Рейха князь Отто фон Бисмарк как-то сказал: 'Хорошие отношения с Россией составляют для нас величайшую ценность'.

Рейхсканцлер Третьего Рейха Адольф Гитлер прекрасно помнил эти мудрые слова. И повторять ошибку своих предшественников, развязавших войну с Россией, не собирался. А вовсе даже наоборот. Хотя испытывал сильнейшее давление со стороны тех, кто оплатил его приход к власти. И какое-то время даже делал вид, что послушно следует предписанному ими (то бишь, их поганым золотом) курсу…

Советско-германские отношения за двадцать лет пережили не один взлет и падение. Обезкровленные братоубийственной войной и революциями, ограбленные и обрезанные Антантой со всех сторон, Германия и Россия задыхались в условиях полной изоляции. Пока не заключили соглашение о возобновлении торговых сношений. А через год – Рапалльский договор о признании друг друга де-юре и восстановлении дипломатических отношений. Назло собравшимся в Генуе 'победителям'. Которые смертельно испугались нового русско-германского союза. И тут же начали под него копать. Не жалея своего поганого золота (как всегда, когда речь шла о стравливании германцев и русов). И кое-кто на это золото купился. Последовал полицейский налет на советское торговое представительство в Берлине. В двадцать четвертом. А затем Локарнские соглашения. В двадцать пятом. Впрочем, германский здравый смыл и на этот раз возобладал. Поэтому через неделю после Локарнских соглашений был заключен советско-германский торговый договор. А год спустя, когда веймарские политики убедились в лживости своих попечителей – советско-германский договор о дружбе и нейтралитете. Сроком на пять лет. А когда эти пять лет истекли, о его продлении еще на два года…

Придя к власти, Фюрер германского народа Адольф Гитлер, ясное дело, должен был для начала выплатить долги своей партии. Которая перед последними выборами буквально дышала на ладан и побиралась где только могла, не гнушаясь даже милостыней. Так что сразу после назначения Гитлера рейхсканцлером торговый оборот с Советским Союзом был резко снижен. В угоду заморским кредиторам. В результате СССР, все эти годы прочно занимавший первое место во внешней торговле Германии, уступил сначала Англии. Потом – Штатам. А затем стал отставать даже от Бельгии.

Но заморским кредиторам этого было мало. Они упорно толкали германцев к новой катастрофе. В смысле, очередному 'дранг нах'.

Три года назад Германия заключила с Японией 'антикоминтерновский' пакт. Откровенно враждебный по отношению к Советскому Союзу. За что была поощрена Рейнской областью, Австрией и Чехословакией. И настолько увеличила свой военно-промышленный и мобилизационный потенциал, что, наконец, смогла сбросить шкуру тупорогого ягненка, который не догадывается, что его собираются заклать.

Девятнадцатого августа в Москве было подписано Германо-советское торгово-кредитное соглашение, переговоры о заключении которого были начаты по инициативе германского правительства еще весной прошлого года (это к слову об овечьей шкуре).

Несколько дней спустя был подписан Пакт о ненападении. А еще через месяц (после разгрома Польши) – Договор о дружбе и границе между СССР и Германией.

И это было прекрасным началом для долгого и плодотворного сотрудничества!

А почему нет? Почему бы не начаться долгому и плодотворному сотрудничеству между добрыми соседями и старыми друзьями, которые, помимо прочего, еще и дальние родственники! А также имеют схожие взгляды на общественное устройство и социальную справедливость.

Некоторые различия, само собой, имелись. Но имели второстепенное значение.

Да, на флаге Третьего рейха в белом круге чернела свастика, а на советском флаге золотились серп и молот. Но. Во-первых, оба флага были цвета рабоче-крестьянской красной крови. А во-вторых, свастика является древнейшим солярным символом славян. По определению, родным и близким, и для германцев, и для русов.

Да, Германия называлась Империей и имела унитарную структуру, а СССР был федеративным союзом социалистических республик. Но. Советский Союз являлся федерацией, по сути дела, только на бумаге. В реальности Совет Народных Комиссаров управлял всеми вопросами жизнедеятельности страны не менее жестко, чем кабинет министров Третьего Рейха. Чтобы не сказать больше.

Да, Фюрер германского народа Адольф Гитлер был Председателем Национал-социалистической германской рабочей партии (ранее называвшейся просто германской рабочей), а товарищ Сталин – Генеральным секретарем ЦК ВКП(б). Однако Всесоюзная Коммунистическая партия тоже когда-то звалась рабочей. Хотя и большевиков. Но это было поправимо. И за последние годы в значительной степени поправлено. В смысле, процент 'большевиков' (ленинцев, зиновьевцев, каменевцев, бухаринцев и прочих троцкистов) в партии резко снизился, а рабочих – вырос. Что сыграло важнейшую роль в сближении двух вождей, двух партий и двух народов.

Сидя в Ландсбергской тюрьме, будущий Фюрер с глубокой болью писал: 'Самый страшный пример являет собой Россия, где евреи воистину с фанатичной яростью убили, подвергнув нечеловеческим мукам, или уморили голодом тридцать миллионов человек, чтобы обеспечить кучке еврейских литераторов и биржевых бандитов господство над великим народом'. Поэтому, когда товарищ Сталин с присущей ему решительностью приступил к процессу очищения страны и воздаяния по заслугам тем, кто это воздаяние давным-давно уже заслужил, союз двух вождей, двух партий и двух народов стал реальностью…

Минувшей осенью этот союз прошел первую проверку во время ликвидации 'уродливого детища Версаля'. Которая завершилась совместным парадом в Бресте-над-Бугом. По случаю его освобождения от белопольского ярма и панской неволи.

Однако настоящая проверка советско-германской дружбы состоялась несколько позднее. В Мурманске.

После того как 'Сердечный союз' развязал новую общеевропейскую бойню, именно здесь спрятались от алчных когтей Антанты беззащитные германские торговые суда, застигнутые врасплох известием о начале боевых действий. Спрятались от безчисленных британских крейсеров, эсминцев и подлодок, которые в поисках добычи без устали рыскали по всему океану. В любых территориальных водах. Не считаясь ни с какими международными договорами и нейтралитетами. Без стеснения нарушая любые государственные границы.

Кроме советской.

В соответствии с имеющимся договором корабли и суда Третьего Рейха, в отличие от всех прочих, могли свободно заходить в территориальные воды и порты СССР. Так что к концу сентября у Абрам-мыса стояло на якоре уже три с половиной десятка немецких торговцев, укрывшихся в Кольском заливе от безпощадных английских морских разбойников, кровожадность которых стала притчей во языцех еще во времена сэра Фрэнсиса Дрейка. А эти шакалы ходили кругами и давились слюной. Но входить в советские воды таки побаивались.

Последней каплей, истощившей терпение лордов Адмиралтейства, стало прибытие в Мурманск 'Бремена'. Легендарный обладатель 'Голубой ленты Атлантики', один из самых больших и комфортабельных лайнеров мира (водоизмещение – пятьдесят одна тысяча шестьсот пятьдесят шесть тонн; длина – двести восемьдесят шесть метров; вместимость – две тысячи двести пассажиров; скорость – двадцать восемь узлов) во время войны мог быть использован в качестве быстроходного войскового транспорта. И был способен за один рейс перебросить до десяти тысяч солдат и офицеров. Куда угодно. Хоть из Гамбурга в Гулль. Хоть из Гулля в Гамбург.

Не мудрено, что лорды-адмиралы сделали все, чтобы захватить такой заманчивый приз. И еще до объявления войны обратились к своим североамериканским коллегам с просьбой задержать 'Бремен' в Нью-Йорке после очередного трансатлантического рейса. Под любым предлогом. Пока они не пришлют за ним конвоира. Что те и проделали. В смысле, задержали. За долю малую. Да только обломилось им всем. И лайми, и янки. Едва оказавшись в открытом океане, капитан Аренс приказал дать 'самый полный'. И сделал британскому крейсеру ручкой! А догнать обладателя 'Голубой ленты' было уже невозможно. И перехватить его не сумели. Потому что не там ловили. Поскольку пошел он не в Гамбург (нашли дураков!), а прямо в Мурманск. Где и укрылся. В полной безопасности.

Осатанев от неудачи, лорды совершенно потеряли голову. И полезли на рожон. В смысле, сунулись. Не в свои ворота. В лице двух эскадренных миноносцев. И получили. Тут же. От ворот поворот. У восточной части полуострова Рыбачий. В лице береговой батареи сто четвертого пушечного артиллерийского полка Мурманского УР. Беглым огнем. Сто двадцати двух миллиметровыми фугасными снарядами. После чего больше уже не лезли. В смысле, не совались…

В ходе августовских советско-германских переговоров помимо подписания пакта о ненападении и торгово-кредитного соглашения был достигнут еще целый ряд различных договоренностей. Оформленных секретными протоколами. Секретными, потому что посторонним об этих договоренностях знать было не зачем. Дабы кишечник не расстроился. Кое у кого. Потому что было таки из-за чего.

В соответствии с одной из упомянутых договоренностей, германская сторона получила в аренду военно-морскую базу в Баренцевом море…

И немедленно приступила к ее оборудованию. Потому что она имела для Германии поистине стратегическое значение! Благодаря этой базе Кригсмарине, запертые Флотом Метрополии в Северном и Балтийском морях, получали выход в открытый океан. Даже в два. Атлантический и Северный Ледовитый. Точнее, в три. Потому что Северный морской путь, исхоженный советскими моряками вдоль и поперек, являлся кратчайшей (и, что немаловажно, самой безопасной!) дорогой из воюющей Европы в Тихий океан…

Сначала базу строили заключенные. Благо лагерей в округе имелось достаточное количество. А затем прибыли германские специалисты. И все скальные работы взяли на себя. Используя для скоростного прорубания штолен направленные взрывы и пневмо-инструмент, о котором в ГУЛАГ НКВД до этих пор и слыхом не слыхивали.

В результате совместных усилий к концу ноября основные объекты в губе Большая Западная Лица были сданы в эксплуатацию. А построено было много чего. Подскальные убежища для отстоя подводных лодок и причалы для надводных кораблей, радиостанция, подземные казармы и ремонтные мастерские, хранилища для жидкого топлива и склады снабжения, полуторакилометровая взлетная полоса с металлическим покрытием и капониры для колесных самолетов, ангары и спуск для летающих лодок. Имелась даже причальная мачта для дирижабля 'Граф Цепеллин'. Который прибыл к месту новой дислокации, как только был собран эллинг.

Вскоре пришли подводные лодки. Десять штук. Из них, четыре больших (подводное водоизмещение – тысяча сто пятьдесят тонн; надводная скорость – восемнадцать узлов, подводная – восемь; дальность плавания – десять тысяч пятьсот миль; вооружение – одно сто пяти и одно тридцати семи миллиметровое орудие, шесть торпедных аппаратов и двадцать две торпеды). И шесть средних (подводное водоизмещение – девятьсот пятнадцать тонн; надводная скорость – шестнадцать узлов, подводная – восемь; дальность плавания – шесть тысяч двести миль; вооружение – одно восьмидесяти восьми и одно двадцати миллиметровое орудие, пять торпедных аппаратов и к ним одиннадцать торпед).

А следом за подлодками – эскадренные миноносцы. Один новей другого. Целая флотилия! 'Дитер фон Рёдер', 'Ганс Лидеманн', 'Герман Кюн', 'Карл Гальстер', 'Вильгельм Гайдкамп' и 'Антон Шмидт' (водоизмещение – три тысячи четыреста пятнадцать тонн; скорость – тридцать восемь узлов; дальность плавания – две тысячи двадцать миль; вооружение – пять сто двадцати семи миллиметровых орудий, четыре тридцати семи и шесть двадцати миллиметровых зениток; два четырехтрубных торпедных аппарата и шестьдесят мин).

К этому времени авиагруппа базы пополнилась четырехмоторным дальним морским разведчиком Фоке-Вульф-200, звеном тяжелых двухмоторных истребителей Мессершмитт-110, шестью трехмоторными летающими лодками Блом-унд-Фосс-138 и восемью двухмоторными гидросамолетами-торпедоносцами Хенкейль-115.

Командующий Северным флотом флагман второго ранга Дрозд на секретной базе в Большой Западной Лице пока еще ни разу не был. И, честно говоря, не собирался. От греха. Чтобы не пришлось потом, в случае чего (а мало ли!), объясняться по поводу близких связей с немецкими товарищами.

Лично побывать на этой всесоюзной ударной стройке комфлота так и не рискнул. Но регулярно читал сводки особого отдела флота о ходе строительства. И был в курсе. Испытывая двойственное чувство. С одной стороны, наличие под боком такой мощной группировки Кригсмарине, вполне соотносимой по количеству боевых кораблей с его флотом, настораживало. И заставляло все время быть начеку. А с другой, несколько успокаивало. Если, паче чаяния, бритты решатся на проведение десантной операции в Кольском заливе, их будет чем встретить!

И даже более того! Судя по последней шифрограмме из Главморштаба…

Германия еще в начале сентября просила разрешить длительную стоянку и межпоходовый ремонт своих кораблей в Мурманске. На что советская сторона ответила вежливым, но твердым отказом. Во избежание обострения международной обстановки. Чтобы не дразнить Антанту.

Однако времена меняются. Дразнить 'Сердечный союз' товарищ Сталин по-прежнему не хотел. Но. Отлично понимал, что обострения международной обстановки в связи с предстоящей операцией в Финляндии все равно избежать не удастся. Поэтому имело смысл пойти навстречу просьбам единственного друга Советского Союза (Монголия не в счет). И разрешить отряду кораблей Германских ВМС неофициальный визит вежливости в Мурманск.

И это было оч-чень кстати для упомянутого отряда! В составе линейных крейсеров 'Гнейзенау' и 'Шарнхорст'. Которые уже несколько дней болтались в штормовом океане. После того, как в ходе рейда расправились с британским вспомогательным крейсером 'Равалпинди' и на их отлов были брошены линкоры 'Нельсон' и 'Родней', линейные крейсеры 'Худ' и 'Дюнкерк' (восемнадцать шестнадцатидюймовых, восемь пятнадцатидюймовых и восемь тринадцатидюймовых англо-французских орудий против восемнадцати германских десятидюймовок!). Плюс целая свора крейсеров.

Вернуться в Северное море командующий флотом Кригсмарине вице-адмирал Маршалль, лично возглавивший поход 'Гнейзенау' и 'Шарнхорста', не решился. Слишком плотно была раскинута сеть! И приказал отойти в высокие широты.

Во время боя с 'Равалпинди', который больше походил на избиение (за десять минут бывший лайнер, вооруженный восемью устаревшими шестидюймовками, был превращен в груду пылающих развалин и бодро пошел ко дну), германские рейдеры не получили практически никаких повреждений.

Зато бушующее Норвежское море задало им серьезную трепку!..

В ходе первых же плаваний ('Гнейзенау' вошел в строй в мае прошлого года, а 'Шарнхорст' – в январе этого) выяснилось, что увеличение осадки из-за изменений проекта во время строительства (установки третьей башни главного калибра и усиления бронирования) сде?лало корабли очень 'мокрыми'. После капитального ремонта ('Гнейзенау' отремонтировали минувшей зимой, а 'Шарнхорст' – этим летом) крейсеры получили новый, так называемый 'атлантический', нос с большим наклоном фор?штевня и увеличенным развалом шпангоутов. Что улучшило их мореходность. Но от огромных брызг не избавило.

Во время всего похода из-за недостаточной высоты борта оба корабля принимали волну всей носовой частью. Через щели между деформированными листами обшивки затопило носовые кубрики экипажа. Гигантские буруны захлестывали даже мостики, так что управление пришлось перенести в боевую рубку. Ледяные потоки заливали носовые башни и погреба, проникая внутрь через от?верстия для выброса стреляных гильз, кожухи дальномеров и амбразуры орудий. Из-за попадания соленой воды произошло короткое замыкание в цепях электромоторов подачи бое?запаса башни 'Антон' на 'Шарнхорсте'. И она вышла из строя. Не лучше обстояли дела и на 'Гнейзенау'. Который тоже лишился трети своего главного калибра…

После двухнедельного круиза по северным морям 'Гнейзенау' и 'Шарнхорст', закопченные и обледеневшие, с ободранными бортами и скрученными леерами, выглядели донельзя геройски. Словно побывали в Ютландском бою.

Более всего они нуждались в тихой, гостеприимной гавани и причальной стенке судоремонтного завода. Однако визит вежливости – есть визит вежливости. Даже если он неофициальный. В смысле, совершенно секретный. Поэтому 'Шарнхорст' бросил якорь на рейде, а 'Гнейзенау' встал у пирса.

В связи с военным временем, отсутствием на борту коронованных особ и прочих официальных лиц, а также совершенной секретностью, от салюта наций по взаимному согласованию было решено воздержаться. Ограничившись исполнением гимнов и поднятием государственных флагов.

Едва закончилась швартовая суета, и на берег скатился трап, флотский оркестр грянул 'Хорст Вессель'. Почетный караул вытянулся и взял 'на кра-ул'. А остальные встречающие вскинули руки к папахам, отдавая честь красному флагу со свастикой.

Затем в исполнении судового оркестра 'Гнейзенау' прозвучал 'Интернационал'. Вдоль парадного строя, одной рукой придерживая кортик, а вторую приложив к высокой фуражке с двойным рядом золотых дубовых листьев по козырьку, прошагал сухощавый адмирал в длинной черной шинели с синими отворотами и крестом на шее. И сошел на пирс. В сопровождении командира корабля и офицеров походного штаба.

Вильгельм Маршалль был одним из самых опытных военных моряков Германии. Во время предыдущей войны ходил на линкорах, затем командовал подлодкой. Потопил несколько кораблей и получил 'Голубого Макса'. В послевоенные годы капитан цур зее Маршалль был начальником штаба морских операций. Затем командовал броненосцем 'Адмирал Шеер'. В тридцать шестом году ему дали контр-адмирала и назначили командующим броненосцами. Командующим флотом он стал чуть более месяца назад. А полным адмиралом – на той неделе. За потопление 'Равалпинди'…

Линейные крейсера 'Гнейзенау' и 'Шарнхорст' были самыми крупными боевыми кораблями Кригсмарине (полное водоизмещение – тридцать семь тысяч триста тонн; длина – двести тридцать пять метров; скорость – тридцать узлов; дальность плавания – десять тысяч миль четырнадцатиузловым экономическим ходом; главный броневой пояс и боевая рубка – триста пятьдесят миллиметров, верхняя бронепалуба – пятьдесят, нижняя – сто пять миллиметров; вооружение – девять десятидюймовых орудий в трех башнях, двенадцать сто пятидесяти и четырнадцать сто пяти миллиметровых орудий, шестнадцать тридцати семи миллиметровых зенитных автоматов, а также три гидросамолета).

О таких кораблях в своем составе Северный флот (который флотом назывался лишь из политических соображений, так сказать, на страх врагам!) пока еще мог только мечтать.

И хотя на заводе номер четыреста два в Молотовске (который после выхода на проектную мощность должен был стать крупнейшим судостроительным предприятием в мире) со дня на день планировалась торжественная закладка линейных кораблей 'Советская Белоруссия' и 'Советская Россия' (водоизмещение – шестьдесят пять тысяч тонн; вооружение – девять четырехсот шести миллиметровых орудий в трех башнях и т.д.), от их закладки до спуска на воду, не говоря уже о вступлении в строй, должно было пройти несколько лет. А британские линкоры могли появиться в любой момент. И противопоставить им, акромя минных полей (которые можно разминировать) и береговых батарей (которые можно разбомбить), было нечего!

До того как…

Командарм первого ранга Жуков живьем такого большого боевого корабля еще ни разу не видел. Будучи полным и окончательным кавалеристом. Но. До глубины души был поражен его мощью.

Мехлис часто бывал на КБФ. Так что мог сравнить неповоротливые и тихоходные балтийские дредноуты с этими океанскими хищниками. Поджарыми и мускулистыми, как и положено настоящим хищникам. Оценил он и главный калибр. По достоинству. Как старый артиллерист.

Флагман второго ранга Дрозд тоже неплохо разбирался в артиллерии. Особенно в корабельной. А еще, по долгу службы, читал разведывательные спецсообщения о новых двухсот восьмидесяти трех миллиметровых крупповских орудиях SKC/34, которые были разработаны специально для этих кораблей и обладали огромной мощью и дальностью стрельбы (вес снаряда – триста тридцать килограмм; дальность стрельбы – двести двадцать кабельтовых; скорострель?ность – один выстрел каждые семнадцать секунд). И пробивали тринадцатидюймовую броню на дистанции более восьмидесяти двух кабельтовых.

С прибытием такого подкрепления (которое, в случае англо-французского нападения по-любому в стороне не останется!) устойчивость минно-артиллерийской позиции у входа в Кольский залив возросла многократно. Более того, стала фактически непреодолимой! Для тех сил и средств, которые Антанта реально могла выделить для обеспечения десантной операции…

В это же самое время этот же самый вопрос обсуждался двумя тысячами километров южнее. В кабинете народного комиссара обороны Советского Союза.

– Товарищ Проскуров, доложите членам Ставки об англо-французских планах нападения на СССР.

– Слушаюсь, товарищ Сталин! – поднялся комдив, и, не глядя в раскрытую папку, начал доклад. – По сообщениям нашей резидентуры, французский генеральный штаб приступил к разработке планов бомбардировки Бакинских нефтепромыслов и нефтеперерабатывающей промышленности с территории Сирии еще в сентябре. Об этих планах был извещен американский посол в Париже Буллит, телеграфировавший об этом в Вашингтон. Текст телеграммы у нас имеется.

После заключения девятнадцатого октября договора о взаимной помощи между Англией, Францией и Турцией к этой работе подключились англичане. Во время переговоров английские, французские и турецкие представители обсуждали вопросы укрепления турецких войск у советских границ за счет англо-французских поставок и о секретных турецких мерах по подготовке антисоветского восстания местного населения в приграничных советских районах. Кроме того, у нас имеется копия письма министра снабжения Великобритании министру иностранных дел от тридцать первого октября, автор которого предлагает рассмотреть возможность бомбардировки советских объектов на Кавказе. В начале ноября министр иностранных дел Великобритании Исмей поставил такую задачу перед военным комитетом начальников штабов, разведывательным подкомитетом и объединенным подкомитетом по планированию.

По нашим данным договоренность об использовании англичанами аэродромов в Восточной Турции фактически уже достигнута. План, разработанный штабом королевских ВВС на Среднем Востоке, предусматривает использование не менее трех эскадрилий дальних бомбардировщиков. Которые в ближайшее время должны быть переброшены из метрополии в Египет и далее. Данный план в настоящий момент рассматривается министерством авиации Великобритании.

Французский генштаб предлагает использовать для бомбардировки от шести до восьми эскадрилий тяжелых бомбардировщиков. По расчетам французов для бомбардировки шестидесяти семи нефтеперегонных заводов в Баку, сорока трех в Грозном и двенадцати в Батуми в зависимости от погодных условий потребуется от полутора недель до полутора месяцев. В результате нефтепромыслы будут выведены из строя не менее чем на девять месяцев. Потери среди местного населения оцениваются как значительные.

– Бакинская нефтяная промышленность, – заговорил Сталин, и Проскуров тут же смолк. – Дает народному хозяйству восемьдесят процентов высокосортного авиационного бензина, девяносто процентов лигроина и керосина и девяносто шесть процентов автотракторных масел, – генеральный секретарь поднял трубку и сделал паузу, чтобы присутствующие уяснили серьезность вопроса, – Уничтожение или хотя бы выведение из строя нашей нефтяной промышленности приведет не только к срыву выполнения пятилетнего плана. Наше сельское хозяйство останется без горюче-смазочных материалов и не сможет в полном объеме провести посевную кампанию. Даже при использовании мобилизационных запасов. И не сможет в полном объеме провести уборку и вывоз с полей урожая. Уничтожение нефтяной промышленности Кавказа приведет к голоду. Мы не можем этого допустить! Надо сделать все, для того чтобы этого не допустить! Предлагаю немедленно усилить противовоздушную оборону Бакинских нефтепромыслов. И перебросить на это направление, дополнительно к имеющимся, не менее девяти авиационных истребительных и шестнадцати зенитных артиллерийских полков. Из центральных военных округов. А если понадобится даже из Московского и Ленинградского военного округа. Полагаю, что в сложившейся ситуации будет оправдано создание Особого Бакинского округа ПВО, – Сталин опустил трубку и повернулся к начальнику разведуправления. – Продолжайте, товарищ Проскуров.

– Помимо южного направления нападения на СССР военно-политическое руководство англо-французского блока большое внимание уделяет северному направлению. Правительство Финляндской республики, – Проскуров глянул на Сталина и быстро поправился, – Бывшее правительство бывшей Финляндской республики уже несколько раз обращалось к Франции и Великобритании с просьбой об оказании военной помощи. Не только в виде поставок вооружения и боевой техники, а в виде прямого участия в боевых действиях на советско-финском фронте. По нашим данным, и Франция, и Великобритания, готовы дать положительный ответ на эту просьбу. В самое ближайшее время.

В западной прессе открыто обсуждаются планы высадки англо-французского экспедиционного корпуса в Мурманске численностью в сто пятьдесят тысяч человек.

Но если говорить о реальных планах, то по сообщениям нашей резидентуры, планируется высадка не в Мурманске, а в Петсамо. При этом в первую волну десанта численностью около пятнадцати тысяч солдат и офицеров включены четыре пехотных бригады – одна британская, две бригады французских альпийских стрелков, бригада подгальских стрелков, набранных во Франции из числа польских эмигрантов, а также несколько отдельных частей специального назначения. Во второй волне планируется высадка трех британских дивизий. Общая численность десанта составляет около шестидесяти тысяч человек. С моря высадку должна поддержать эскадра в составе линкора, нескольких крейсеров, авиаматки и полутора десятка эсминцев, в том числе, несколько польских.

В тоже время, как я уже докладывал, товарищ Сталин, у нас имеется информация о том, что помощь Финляндии используется британским адмиралтейством в качестве ширмы, призванной отвлечь внимание немцев от готовящейся оккупации Норвегии. Которая и является основной целью Великобритании. Поэтому, весьма вероятно, что в последний момент десант будет перенаправлен в Нарвик, через который в Германию идут основные поставки шведской руды.

– Да, это весьма вероятно, – сказал Сталин. – И для нас было бы наилучшим выходом из положения, – посмотрел он на сидящих за длинным столом членов Ставки, которые все как один закивали, соглашаясь. – Однако думать надо о лучшем, а готовиться к худшему…

СИ

http://zhurnal.lib.ru/s/shushakow_o_a/