"Майя Фокс. Начало" - читать интересную книгу автора (Брена Сильвия, Страффи Иджинио)ГЛАВА 4Зазвонил мобильник. Майя улыбнулась. Но даже любимая мелодия группы «My Chemical Romance», которую она установила в качестве рингтона, не смогла привести ее в хорошее расположение духа. — Майя, у тебя все в порядке? Это Фло. Она всегда чувствует, когда в ней есть нужда. — Нет, не все. У меня отвратительное настроение. Меня взбесила Стейси. Вчера она подослала ко мне с письмом свою служанку, эту куклу Фебу. Я была вынуждена прочесть его. Она пишет, будто ей очень жаль, что так случилось с Гарри и что она не нарочно. И еще, что теперь, после всего случившегося, она не может пригласить меня на свою супер-пупер-вечеринку. Не желает видеть моей ревности и зависти. — Да ты что?! Она что, правда так написала? — Да. И знаешь, что я тебе скажу? Мне наплевать на се грёбаный праздник. На эту вечеринку для недоумков. Больше того, сегодня я подойду к ней и поблагодарю ее за то, что она избавила меня от необходимости присутствовать на самой тошнотворной тусовке этого года, вот увидишь... — А знаешь, Майя? В таком случае я тоже в гробу видала эту ее вечеринку! — Спасибо, Фло. Но я думаю, что тебе стоит пойти. А я с большим удовольствием побуду дома... початюсь с Мэттом и Кристиной, давно с ними не общалась. Так и скоротаю вечерок и не буду думать об этой дуре. Хорошо еще, что я не успела выбрать себе платье на праздник... — Ну что же, подруга, остается признать, что ты развлечешься лучше, чем все, кто обречен посетить вечеринку этой отмороженной на всю голову... — Фло, Фло, и как тебе только удается быть такой мудрой! Боже, почему я так редко тебя слушаю, мисс-стакан-всегда-наполовину-полный. — ... — О'кей, извини. Я не хотела тебя обидеть. Просто мне очень плохо, понимаешь? Плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо... — Кончай, Майя, не будь такой... — Здесь, в Лондоне, все так гадко. У меня нет друзей, кроме тебя, моя мать все время выдрючивается, у меня даже парня нет!.. — Все, Майя, все. Я сейчас приеду. Только оденусь, и я у тебя. Состряпаем шоколадный торт, попируем всласть, и плевать нам на всех... — Не стоит, Фло, увидимся в школе... — А я сегодня не иду в школу, моя-сестра-маленькая-мисс-совершенство возвращается из Америки, и вся ее гой-компания устраивает ей торжественную встречу в аэропорту, вот придумали!.. Ты точно не хочешь, чтобы я заглянула к тебе? — Фло, брось, мне до школы еще надо прибраться в комнате, мать меня уже достала. — А где она? — А кто ее знает! Наверное, гоняется за очередным преступником, моя-великая-мать-госпожа-знаменитый-психолог-криминолог-которой-не-хватает-времени-на-дочь. — Не надо так о ней. Твоя мать, конечно, малость чокнутая, но тетка она неплохая. — Ладно, Фло, не хочу об этом, нет настроения... Есть еще кое-что... Со мной сегодня ночью случилась странная история. — Какая? — Мне приснился папа. Но это было как бы не во сне, это было так, словно он реально присутствовал. — Майя, может, тебе просто очень захотелось услышать самого родного человека, и ты подумала о папе. Успокойся, так бывает. Тем более что твоей матери никогда нет дома. Ты почувствовала себя одинокой, и тебе приснился сон, который ты восприняла как реальность. Ничего страшного, пройдет. — М — м... может, ты и права... Значит, до завтра? Майя положила мобильник, и на нее тотчас нахлынули воспоминания об отце. Давно умершем. Ладно, недавно, всего три года. Майе они казались вечностью. Память о нем до сих пор жгла ее изнутри. Продолжала причинять сильную боль мысль о том, что, приди она секундой раньше... Если бы она только поднялась секундой раньше... Слезы потекли из Майиных глаз. Вместо того чтобы ждать отца в его машине, как он попросил, ей надо было подняться в его студию. Если бы ТОЛЬКО... Мать, подруги утешали ее, уверяя, что и в этом случае она ничего не смогла бы сделать. И все-таки чувство вины не оставляло ее. Она навсегда запомнила тот день, каждую его проклятую минуту, каждую трагическую секунду. Отец заехал за ней. Это был последний день ее занятий в той, старой, школе. На следующий год ты станешь взрослой, говорил ей отец, и пойдешь в другую. В эти последние весенние дни, когда Дэвид мог, он старался сам забирать ее из школы. Они уезжали обедать куда-нибудь вдвоем. Только не говори маме, малышка Майя, смеялся он. Через несколько месяцев, продолжал он, когда ты пойдешь в среднюю школу, ты будешь сторониться меня, но навсегда останешься моей блошкой, пусть и немножко другой, поэтому сейчас будем наслаждаться моментом. Майя обожала экспромты отца. Обеды в китайских ресторанчиках, рис, котлетки, сухарики и мороженое. Но любимейшим их местом был тайский ресторан «У Майи», расположенный в центре Примроз, одного из самых красивых, зеленых и уютных районов Лондона. Дэвиду нравилось название ресторанчика, потому что оно содержало имя его дочери. Они балдели от этих «тайных» обедов. Меган, сдвинутая на здоровье, терпеть не могла китайских и вообще восточных ресторанов, утверждая, что блюда в них — чистая отрава. Единственное исключение составляла японская кухня, которая, как считала мать Майи, «очищает организм». Когда они ходили в рестораны втроем, отец, сидя за столом, заговорщицки подмигивал дочери. И часто смеялся, видя, как сердится Меган. Да, экспромты ее отца были чудесны. И всему этому внезапно пришел конец. Навсегда. В тот проклятый день Дэвид решил сначала заехать к себе в студию. «Я всего на секунду, Майя. Подожди меня в машине. Я должен взять кое-какие бумаги, это важные документы, и мне нужно положить их в сейф дома». Она и ждала. Слишком долго. Она даже не заметила, сколько времени прошло. Мобильник-эсэмэс-музыка-в-наушниках, порылась в бардачке машины. Неожиданно до нее дошло, что отца нет уже более получаса. Она решила подняться и посмотреть, чем же так занят ее рассеянный родитель, что позабыл про нее. Сколько можно, сердито думала Майя, поднимаясь по узкой крутой лестнице здания, в котором размещалась студия Дэвида. Прекрасное место для моих студий, объявил он своим женщинам, когда арендовал его. Однако когда Майя увидела этот странный дом в тишайшем квартале Хэмпстед-Хиф, ее разобрал смех. Старый деревянный дом, окрашенный в желтый и синий цвет. Один на другой карабкаются четыре этажа, на каждом этаже по одной комнате. Дом напоминал ей перекошенное жилище Безумного Шляпника из «Алисы в Стране чудес». На последнем этаже, под стеклянным потолком мансарды, отец установил свой телескоп. При свете ярких огней Лондона ты уж точно разглядишь свои звезды, подшучивала над ним Меган. А Дэвид души не чаял в своем убежище, расположенном в двух шагах от заросшего вереском холма Хэмпстед, этого почти нетронутого островка природы, по тропинкам которого он любил бродить, предаваясь размышлениям, когда наблюдений за звездами и изучения небесных карт ему было недостаточно. В двух шагах от дома стояла странная церковь, Росслин-Хилл Юнитариан Чапел. В день весеннего равноденствия в ней устраивался настоящий праздник по образу и подобию кельтских. Эта деталь сразу пришлась Дэвиду по вкусу. Дэвид — известный астрофизик, Дэвид — дотошный исследователь, Дэвид — мужественный разведчик. Дэвид — мой отец. Майя безумно любила своего всегда витающего в облаках отца. И когда у нее что-то не ладилось, она всегда бежала в «желто-синий домик», как называла его с детства. Дэвид оборудовал для нее комнату на втором этаже. Так ты защищена, как ветчина в бутерброде, двумя этажами, объяснил он запрыгавшей от радости дочери. В тот день, поднимаясь по лестнице, ведущей на третий этаж, в рабочий кабинет отца, Майя не испытывала радости. Напротив, у нее было какое-то тревожное предчувствие. Она позвала отца, но ей никто не ответил. Слышался только шорох перебираемых бумаг. Торопливый и нервный. «Черт возьми, папа! Как всегда, зарылся в свои проклятые бумаги и не отзывается ни на звонок телефона, ни на мой зов», — подумала Майя. Но в эту минуту Дэвид уже ничего не мог воспринимать. Когда Майя вошла, она увидела человека в темной куртке с капюшоном на голове. Он стоял к ней спиной, нагнувшись над отцовским письменным столом. Майя застыла, словно парализованная. Лишь ее взгляд работал как сканер, методично регистрируя все детали. Позже Майя, реконструируя происходившее, поняла, что в тот момент даже не испугалась. Она стояла спокойно, тщательно фиксируя все подробности. Чтобы никогда не забыть их. Взглянув на пол, она отметила полный разгром, разбросанные книги и бумаги, валяющийся в углу компьютер отца. И опять она не шевельнулась. Не сдвинулась ни на миллиметр. Она продолжала оставаться на месте. Невидящим взглядом она уперлась в стол, за которым лежал с раскинутыми ногами и руками ее отец. Она не могла его видеть лежащим на полу из-за стола. Она не хотела видеть. Не хотела видеть его неестественно откинутую голову. Не хотела видеть рану на животе, из которой текла кровь. Майя так и не поняла, сколько времени прошло до того момента, когда внезапно почувствовала сильный толчок, сбивший ее с ног, и краем глаза увидела убегавшего убийцу. Собрав все силы, она достала мобильник, чтобы позвонить в полицию. Мелькнуло где-то вычитанное, что в таких случаях «ничего нельзя трогать на месте преступления». Она набрала 999 и сообщила о случившемся. Она слышала свой голос, просивший прислать санитарный автомобиль по адресу: Росслин-Хилл, 38. Она слышала, как этот голос потребовал сделать это как можно быстрее, потому что здесь человек, истекающий кровью. Словно со стороны, она увидела себя склонившейся над отцом, глядящей на него остекленевшим взором. Почти без чувств, фиксируя неизбежное и все-таки улавливая еле заметное ритмичное подрагивание прозрачной шеи отца. Тончайшей полосочки, которая то вздувалась, то опадала. Тихо-тихо. Это была сонная артерия. Ее отец был еще жив, его сердце еще билось. В эту секунду шок и отчаяние словно отпустили Майю, и она закричала. И в ту же секунду появилась полицейская машина. Следом за ней — санитарная. Затем — Меган с санитарами-носильщиками. Увезя Дэвида, они увезли с собой детство Майи, оставив на его месте одну сплошную непереносимую боль, которая уже никогда ее не покидала. Дэвид находился в коме в течение десяти дней. Майя ходила в госпиталь каждый день, разговаривала с отцом, гладила его руки. Потом он умер. Она ничего не могла с этим поделать. Но в ее душе он продолжал жить. С ним Майя разговаривала, когда была вся «в кусках». К нему она убегала, когда мать ее особенно доставала. «Папа сказал бы», «папа мне разрешил бы» — фразы, которые приводили Меган в ярость. Может, действительно права Фло. То, что случилось этой ночью, было просто сном, хоть и очень ярким. Он был так похож на реальность, потому что временами, когда она чувствовала себя запредельно одинокой, ее мысли обращались к отцу, в прошлое. Все, довольно себя мучить. Вдохнув и выдохнув несколько раз, Майя решила, что стоит доставить радость своей матери. День, судя по его началу, сулил сплошные неприятности, так что покоримся судьбе: одной неприятностью больше... Меган не раз просила ее разобрать дикий кавардак хотя бы в своей комнате. Майя начала с книг. Огромный черный книжный шкаф относился к тому громоздкому семейному наследию, без которого Майя охотно обошлась бы. На фоне лилово-бордовых стен ее комнаты шкаф смотрелся нелепо. Он-принадлежал-бабушке-дорогая-Майя-ведь-ты-не-хочешь-чтобы-мы-его-выбросили? Посему пришлось смириться с присутствием в комнате этого убежища старых книг, которые ей не хватало времени прочитать. Ей и не хотелось их читать. Свободные пыльные полки шкафа она использовала под свои CD, DVD, комиксы и коллекцию снежных шаров. Она часто любовалась последними. Они приводили ее в хорошее настроение. О ее страсти знали все друзья и родственники. Каждый раз, когда кто-нибудь из них уезжал за границу, Майе привозили в подарок очередной шар. Таким образом, за все годы ее коллекция неизмеримо расширилась, и сейчас в ней были снежные шары почти из всех уголков мира. Чем больший китч, тем больше ей это было по нраву. Самыми любимыми были шар с египетской пирамидой из Лас-Вегаса, шар с быком, обернутым в испанский флаг, и шар с сияющим огнями римским Колизеем. Она оглядела комнату. Эта придира Меган может быть наконец удовлетворена. Майе стоило огромных усилий привести в порядок все это бессчетное количество емкостей, ниш и закоулков, которые черт-знает-для-чего-нужны-никогда-в-жизни-не-прекращу-задавать-себе-этот-вопрос. Она прошлась взором по письменному столу, кажется впервые сверкающему чистотой, свободному от мобильников, цветных карандашей, фломастеров, накопившихся бумажек, iPod'ов. Сколько их у нее? Три? Четыре? Спасибо, мама, подумала про себя Майя, за твои попытки излечить меня от чувства вины... Молодец, Майя, похвалила она себя, продолжай позволять ей верить в то, что у нее это получается. Теперь она принялась за ящики стола, до краев наполненные воспоминаниями. Карточки покемонов, маленькие куколки, коробочка с бусинками — из них она ребенком собирала колье принцессы, на которое ее мать так никогда и не посмотрела, занятая своими неразрешимыми загадками. Самое обидное, дорогая Меган, что наиглавнейшая неразрешенная загадка в твоей жизни — это именно я, твоя дочь. Маме это даже в голову не приходит, продолжала печально думать Майя. Неожиданно ее внимание привлекла жестяная коробка из-под печенья. Она терпеть не могла эти старые коробки, которые бабушка дарила ей на каждый день рождения. В них ты можешь хранить свои секреты, говорила бабушка. Майя убирала коробки с глаз подальше и забывала о них. Обо всех. Кроме одной. Эту она вспоминала часто. Красная, на крышке трое мальчишек, кидающихся друг в друга снежками. Веселый рождественский пейзаж. Майя обожала Рождество, самый прекрасный праздник года. Эту коробку она выбрала, чтобы хранить в ней воспоминания об отце. Что-то, принадлежавшее ему, что она хотела бы держать в надежном месте. Реликвии, подарки — часть жизни. Она складывала все в эту коробку, которую запихивала в дальний угол ящика, чтобы удержаться от слез, которые лились всякий раз, когда она ее видела. Каким образом она попалась ей на глаза именно сегодня? Странное совпадение, подумала она, открывая коробку. Курительная трубка из дерева и слоновой кости с чубуком в форме головы оленя. Швейцарский нож с массой лезвий. Двухцветная авторучка «Пеликан», зеленая с черным, отец любил писать всегда зелеными чернилами. Цвет жизни, говорил он. Микки-Маус в зелено-синем костюмчике. Майя смахнула слезу. Этого Микки-Мауса она помнила очень хорошо. Она сама сделала и подарила его Дэвиду за два дня до того, как все стряслось. Отец был в восторге от рукодельных способностей дочери. Здесь же лежала карта небесной сферы. С непонятными рисунками, вычислениями и отдельными цифрами, бегущими друг за другом. На карте была изображена наша Солнечная система, с Солнцем в самом центре Млечного Пути, нашей Галактики. Надпись красным карандашом: Майя отложила карту. Порылась в коробке. Она знала, что собиралась достать оттуда. Письмо, которое написал ей отец. За месяц до того, как его не стало. По крайней мере, на этой земле. Майя не смогла удержаться, она зарыдала, не в силах справиться с болью и тоской. И тут случилось это. Она не сразу поняла, что с ней происходит. Вначале она увидела сильную вспышку света. Яркий луч, казалось, вырывался изнутри ее. Невыносимый жар заполнил живот и грудь, почти лишив возможности дышать. Свет заливал все вокруг, горячий и мерцающий, пока не поглотил ее целиком. Она уже не видела ничего, кроме этого света, под действием которого, как ей чудилось, ее тело отрывается от пола, наполняясь ощущением покоя и глубокой радости. При этом ни один ее мускул даже не дрогнул. Она не чувствовала страха, сияние внушало доверие, в нем было что-то родное и домашнее. Оно порождало желание упасть в объятия отца, как она это делала вечерами, когда он рассказывал свои увлекательные сказки, чтобы она поскорее заснула. Она внимала тогда его словам и уплывала вслед за ними далеко-далеко... И тут вдруг сияние стало голосом. Точнее, шелестом. Дуновением слов, произносимых тихо, очень тихо, прямо в ее ухо. Майя попыталась сказать что-то, открыла рот, но не сумела произнести ни звука. Она повторила попытку, но свет стал горячее, казалось, он с силой прижал ее к себе. Голос что-то говорил, но Майя не понимала что. Ей казалось, он идет издалека, из очень далекого далека, и ей приходилось делать усилие, чтобы расслышать его. Слова звучали негромко и походили скорее на монотонное пение. Мягкий звук, какой в детстве заставлял ее уснуть. Происходящее не вызывало никакой тревоги. Майя заметила, что абсолютно спокойна и больше не плачет, а улыбается. Сияние делалось все ярче, а голос, казалось, усилился, оставаясь медленным и успокаивающим. И в это мгновение Майя поняла. Поскольку ясно услышала слова: — «С тобой и без тебя», моя малышка. Спасибо за музыку. Она вспомнила. «С тобой и без тебя[2]» — это была песенка, которую она выбрала, чтобы ее слушал отец, лежавший в коме. Эту мелодию он любил насвистывать, когда был в хорошем настроении. Сидя у его кровати, Майя постоянно напевала не приходящему в сознание отцу: Она пела это почти шепотом, склонившись к самому его уху, уже ничего не слышащему. Но он ее услышал. И сейчас благодарил Майю. |
||
|