"Кролик, или Вечер накануне Ивана Купалы" - читать интересную книгу автора (Березин Владимир)

XVII

Слово о том, что совершенно невозможно отличить официальные версии от неофициальных не только в сообщениях властей, но и во всех прочих случаях.

Костер умирал, но мы решили все равно перейти туда. Не хватало лавок, и Кричалкин ушел, и долго его было не видно. Потом послышалось пыхтение.

– Это еще зачем? – спросил Рудаков, глядя на Кричалкина, что тащил огромное колесо.

– Я знаю, откуда это, – сказал хозяин дачи. – Рядом с нами стоит колесный трактор. С него все время что-то снимают. И как это

Кричалкин догадался попасть в общую струю?

Мы с Рудаковым сели на колесо, Синдерюшкин на свою бадью, а

Кричалкина выгнали.

Кричалкин ушел и явился через двадцать минут с бутылкой водки. Снова ушел и вернулся с синяком под глазом. Синяк светился в темноте, и я понял, почему его называют “фонарь”.

Кричалкин ушел опять. Мы устали за этим следить – непростая была жизнь у этого человека.

– Знаешь, кого он мне напоминает? – заметил Рудаков. – Был у нас под

Калугой, в деревне, такой мужик по кличке Капустный вор. Капусту, значит, воровал. Этот Кричалкин – такой же. Нигде не пропадет. А ты,

Кравцов, что скажешь?

– Я? Я лучше дальше про себя расскажу, – сказал печально Кравцов.- Я лучше расскажу вам неофициальную версию моей истории. Мы отмечали день рождения на работе. Все шло как нельзя лучше, и в прекрасном настроении я решил пройтись. Вижу ночной магазин – как тут не зайти.

Собираюсь прикупить пивка и тут вижу машину – не то что очень помпезную, а так себе, и вот к ней из магазина выходит молодая женщина. Вслед за ней из магазина вываливаются двое пьяных и начинают к ней, то есть к женщине, а не к машине, грязно приставать.

Я, натурально, на защиту. Первого положил, а второй сам лег. Одно слово, не умеет молодежь пить.

Женщина трясется и жалобно так спрашивает:

– Вы меня до дома не довезете?

– Прав нет, – отвечаю.

– Ничего, – говорит. – Здесь два квартала.

Довез.

– А вы меня не проводите, – говорит она снова, а у самой ключи в руке дрожат. И вот я оказываюсь в ее квартире, да мне еще и коньяка предлагают выпить.

– Я, – говорю, – извиняюсь, но мне надо жене позвонить.

Звоню, а там вечное “занято”. Звоню еще, да все без толку. Ну, выпили тогда, потом выпили еще. Так пол-литра коньяка на двоих и уговорили. И тут я, сидя в мягком кресле, и заснул. Просыпаюсь, а на часах – пять утра. Хозяйка уже мне на кухне кофе делает.

Я собрался да и полетел домой. Жена встречает, стоит скорбно, с темными кругами под глазами. Уже морги обзванивали. Ну, я как на духу и рассказал честно свою историю.

– Ладно, – отвечает моя половина. – Пойдем на кухню, там котлетки еще с вечера остались. Хоть поешь.

Мы идем на кухню, но не успеваю я войти, как она хватает что-то со стола и бах мне в лоб. А это, между прочим, чугунная мясорубка. Я кровью так и залился. Ну, травмопункт, швы, на работе – официальная версия. Такие вот дела.

Мы промолчали. Прервал молчание Рудаков. Он сказал злобно:

– Да как же ты ее не трахнул?! Кто ты после этого?

Оперная девушка Мявочка вдруг затянула длинную и протяжную песню.

Песня эта рассказывает слушателю следующее: некий пожилой военнослужащий дореволюционных времен возвращается домой, дембеляя, и встречает на пороге своего дома несказанной красоты девушку.

После недолгого колебания военнослужащий упрекает оную девушку в неверности, справедливо полагая, что красотка могла сохранить свои прелести только в общении с лихими людьми в разгульных пирах.

Мы вернулись на веранду.

Было пусто на душе. Говорить не хотелось. Внезапно Кравцов пробормотал:

– А хотите, скажу самую правду? Насчет этого.

И он ткнул себя в лоб с фиолетовой отметиной.

– Я действительно жалюзи вешал. Сорвался и вот…