"Пищевая цепочка" - читать интересную книгу автора (Ночкин Виктор)

Глава 6

— Эй, Слепой!

— Эй, Хромой!

Два возгласа раздались почти одновременно. Слепой встрепенулся и завертел головой, выискивая, кто зовёт. С одной стороны к нему шагал сталкер по кличке Моня — старый приятель из «звёздного десанта», завсегдатаев бара при гостинице «Звезда». Моня сиял и в прямом и в переносном смысле: сверкали стёклышки огромных очков, и сам сталкер лучезарно улыбался. С противоположной стороны зала между столиками к Слепому спешил Белый — они познакомились на «Агропроме», когда Слепому пришлось скрываться от монолитовских шпионов и называть себя другим прозвищем, так что Белый знал его как Хромого[3]. За Белым следовали ещё двое: поджарый брюнет и здоровенный парень в капюшоне, совсем молоденький. В зале теперь было людно, и сталкеры пробирались между столами и встречными пешеходами медленно, чтобы не задеть сидящих снаряжением или оружием. Двое спутников Белого были нагружены, как перед вылазкой. Впрочем, многие в зале выглядели также — в «Сундук» явились из рейдов, с полной выкладкой, сталкеров загнала сюда опасность нарваться на облаву.

— Так тебя теперь зовут Хромым? — улыбаясь, поинтересовался Моня.

— Так тебя теперь зовут Слепым? — как по заказу одновременно спросил Белый. Спутники догнали его и встали позади.

Слепой и его знакомцы переглянулись, потом рассмеялись. После того как опасность миновала, сталкеры пришли в весёлое расположение духа, хотелось шутить. Да и во всём баре сейчас установилась атмосфера этакого нервного веселья.

— Вообще-то я сперва был Слепым. Но жизнь так сложилась, что маленько охромел. Здорово, мужики! Это Белый, это Моня. Белый, представишь друзей?

— Какой ты церемонный, — ухмыльнулся беловолосый сталкер. — Мужики, берите стулья, присаживайтесь. Это Курбан…

Брюнет кивнул.

— А это Эфиоп.

Второй спутник Белого зарделся. Он был румяный, белокожий, а когда стянул капюшон, оказался коротко стриженным блондином.

— Нетипичный эфиоп, — заметил Слепой. — Можно сказать, эфиоп в негативе. Ну что, я схожу заказ сделаю? Сегодня я богат, угощаю, а? Заодно и негатив проявим.

Румяный Эфиоп тут же подскочил:

— Я помогу принести!

Молодой сталкер состоял при Курбане учеником, «отмычкой», если выражаться сталкерским жаргоном, в обязанности парня входило оказание всевозможных мелких услуг наставнику, а блондин, похоже, был очень старательным.

Слепой отправился к стойке, там пришлось подождать, пока бармен обслужит нескольких клиентов, потом Слепой договорился насчёт комнаты, отдал задаток, и наконец они с Эфиопом возвратились к столу, гружённые мисками и бутылками. Там уже шла беседа. Моня быстро нашёл общий язык с Белым, смуглый Курбан больше помалкивал. Тема была понятно какая — обсуждалось нынешнее нашествие миротворцев. Никто толком ничего не знал, но Моня с Белым наперебой пересказывали все услышанные за день сплетни, щедро перемежая их собственными догадками. С фантазией у обоих был полный порядок, так что версии, одна невероятнее другой, так и сыпались.

Слепой привычно предложил тост за удачу, выпили. Моня заметил:

— Сорняк-то, видели, нынче самолично явился с гостями хлопнуть. Я такого и не припомню, чтобы он в зал выходил.

— Точно, — кивнул Слепой, — не случалось на моей памяти. Переволновался, значит.

— Ещё бы, — заговорил Курбан. — Впервые военные к «Сундуку» подобрались. И у нас, в восточных секторах, тоже совсем жизни от миротворцев не стало. Куда ни сунься, повсюду они. Если бы от них порядок был, так я бы стерпел. Ну, как раньше, мы им на глаза не суёмся, не злим понапрасну, они гаек не закручивают. Каждый своё дело делает, никто другому не мешает. Так ведь прошли те времена!

— Курбан решил в наши края податься, — пояснил Белый, — думает, здесь спокойней. Нет, брат, здесь то же самое.

Брюнет покачал головой:

— Не то же. У нас европейские контингенты, с ними по-хорошему не выходит. Я слыхал, с нашими можно иногда договориться, а европейцы — нет, все злые, как собаки. И говорить не станут…

— Польожитте ор-ружийе-э-э! — передразнил Эфиоп. — Вот и весь разговор с ними.

— Роботы, не люди, Зоной клянусь, — пожаловался Курбан. — Так что мы сюда решили. Ну и от Периметра подальше — всё поспокойней. Хочется, чтоб порядок в жизни был.

— Я их на «Агропром» свожу, пусть поглядят, какое у нас житьё, — снова пояснил Белый.

— Если вам, мужики, порядка хочется, так это не на «Агропроме», — ухмыльнулся Слепой, — там анархия. Вот «Долг» — у тех порядок!

— Нет, там не порядок, а служба почище армейской. На новичках любой отрывается, — возразил Курбан, — мне кореш рассказывал. Он с «Долгом» два месяца кантовался, хороший мужик, толковый, а «долговцы» с ним, как с молодым. Сбежал. «Свобода» — тоже мне не по нраву, оторвы они. Мы с Эфиопом поглядим, какие здесь у вольных бродяг порядки.

— А почему бы вам на Свалку не завернуть? — предложил Слепой. — Там Кореец порядок вроде поддерживает, но и не служба, как в «Долге».

— О! — обрадовался Белый. — Точно! Своди их на Свалку, в лагерь! Слышишь, Курбан? А от кладбища техники на «Агропром» дорога, считай, прямая, холмы только обогнул — и там уже по шоссе. Не понравится у Корейца — потопаешь дальше, к нам.

— Да я вообще-то не собирался завтра никуда, — замялся Слепой, — передохнуть маленько хотел. Тем более у меня снаряги нет, налегке иду. Мне бы снарягу закупить. Я думал, завтра у Сорняка затарюсь. Сегодня видите сами, какой здесь шум. Сегодня дела делать не с руки.

— Мы подождём, — коротко ответил Курбан. — Пусть после облавы всё успокоится.

Тут показался Борода — притормозил в дверях и подслеповато огляделся. Сталкеры уже успели порядком снять напряжение, в баре стоял гомон и стук стаканов. У стойки визгливо хохотали девушки. К потолку, к тусклым мигающим светильникам, клубами поднимался густой сизый дым самокруток. Слепой привстал и помахал механику. Тот увидел, кивнул и двинулся между столами.

— Что ж ты так, Борода? — приветствовал его Слепой, придвигая вновь прибывшему стакан. — Твой шеф всем велел сидеть здесь и выпивать, а ты что же? Теперь тебя Сорняк накажет.

— Вечно ты со своими шуточками… Ты бы ещё про сталкера Петрова очередную глупость рассказал.

— Однажды сталкера Петрова позвали пить водку. Приходи, говорят, выпьем, поболтаем, соберётся хорошая компания. Петров: «А кого ещё позвали?» Ему начинают перечислять — тот будет, и этот, и ещё Бороду из «Сундука» пригласили. А Петров говорит: «Нет, тогда без меня. Борода шуток не понимает».

Борода завозился на стуле, сделал вид, что встаёт, но Слепой тут же наполнил его стакан:

— Э, ты не отлынивай, ты пей. Видишь, мы из-за тебя без сталкера Петрова остались, он же отказался, так что хоть ты с нами посиди. Ну, за тех, кто в Зоне?

Потом добавили за удачу, потом ещё раз помянули тех, кто попал нынче под раздачу, и разговор снова зашёл о военной операции. Курбан отправился за новой бутылкой и порцией закуси, Эфиоп, нагрузившись пустой посудой, потопал следом. Слепой, воспользовавшись их отлучкой, спросил Белого, давно ли тот знаком с этой парочкой.

— Эфиоп — новичок, это ж видно, — пожал плечами беловолосый сталкер, — а с Курбаном вчера познакомились. Мой кореш его знает, вроде нормальный мужик этот Курбан. А что?

— Молчит он как-то нехорошо.

— Ну, это бывает, люди-то разные, у каждого свои привычки… Помнишь нашего Молчуна?

Вернулись ходоки, снова зазвенели стаканы. За разговором Слепой столковался с Бородой насчёт кое-каких элементов снаряжения — ему давно хотелось иметь ПНВ, у Бороды можно было подобрать по сходной цене… Мирная жизнь вмиг облетела со Слепого, как шелуха, возвратились старые привычки и наклонности. Вот и ПНВ — казалось бы, зачем прибор в Кольчевске? Но так давно хотелось его иметь, а тут и деньги, как с куста, и у Бороды на продажу один имеется.

За разговором время летело незаметно. Наконец зал начал пустеть. Сперва исчезли девчонки — пошли с кавалерами в номера, работать. Потом стали расходиться и сталкеры. Слепой сговорился с Курбаном, что послезавтра они вместе отправятся на Свалку, распрощался с Белым, который собирался с рассветом покинуть «Сундук», и отправился, бренча ключами, в комнату. Моня, который крепко перебрал, шатаясь, поплёлся следом за Слепым, тот подождал. По лестнице они поднимались вдвоём, неразлучные, как сиамские близнецы, Слепой поддерживал тщедушного Моню, тот взахлёб рассказывал, что отыскал редактора, который согласен опубликовать истории о сталкерах.

— Газетёнка совсем жёлтая, бульварная! — размахивая руками, вещал Моня. — Им всё можно печатать, потому что никто всерьёз не воспринимает, они хоть про НЛО могут, хоть про сокровища Емельяна Пугачёва… Они даже правду про Зону могут печатать, и им ничего не будет!

Курбан с Эфиопом остались в прокуренном зале. Оба молчали и глядели вслед Слепому, когда тот уходил. Степой это заметил. Странная парочка.

Утром Слепой отсыпался. Он позволил себе поваляться в постели подольше. А что? Имеет право, тем более что ночка накануне выдалась бурная, да и нынче с новыми и старыми знакомыми посидели эффективно. Проснувшись, сталкер ' в бар пить кофе. Те постояльцы, что собирались уйти сегодня, уже большей частью разошлись, теперь в зале торчали те, кто решил провести день в «Сундуке». Слепой выбрал свободный стол и сел набивать письмо Корейцу. Спрашивал, какая обстановка на Свалке и можно ли привести людей. Потом в зал спустилась пара, сталкер с девушкой. Кавалер блаженно улыбался, дама зевала и на ходу упрятывала за пазуху пачку купюр. Увидела Слепого и помахала рукой:

— Эй, привет! А ты Пригоршню давно видел? Ты ж, говорят, с ним и Химиком тусовался?

— Нет, Катя, я с обоими больше месяца не встречался.

— Эй, — обиделся кавалер, — какой Пригоршня, когда я здесь?

— Да он мне по делу нужен, — надула губки Катерина, — а так, конечно, с тобой мне никто не нужен.

Слепой поднял к губам кружку с кофе, чтобы скрыть ухмылку. С Пригоршни Катерина денег не брала, вот такие у них бывали дела. Тут в зал спустился опухший Моня, ему вчерашний вечер дался тяжелее, чем Слепому. Махнув приятелю рукой, Моня направился к стойке. Бармен понимающе кивнул и тут же пододвинул стакан. Моня выпил, икнул, знаком потребовал повторить… Потом отдышался и заказал пожрать. С миской направился к Слепому.

— Я решил сегодня здесь посидеть, — объявил Моня. — Что-то неохота мне в рейс нынче. А где эти, вчерашние?

— Не знаю. Наверное, под вечер объявятся. А я сейчас к Бороде, хочешь вместе?

Тщедушный сталкер помотал головой:

— Не, я кое-что набросать хочу — для будущей статейки. Пойду к себе.

— Ты, как я погляжу, не торопишься. Как дочь-то?

— Месяц назад у неё в интернате был. А сейчас спешить не хочу, это верно. Возвращаться некуда, «Звезду» закрыли, слыхал?

— Да, был такой слух. Но я же от дел отошёл… вроде как.

— А дела таковы, что заведение хлопнули, всех, кто на месте оказался, замели. Мне повезло, за пару дней до того как раз в командировку свалил. Ну а кто попал — те сейчас под следствием.

— Что за следствие? В чём обвиняют?

Моня пожал узкими плечами:

— Точно никто не знает. Как я понимаю, копают под Карого, у командировочных вымогают показания против него. Опять же, вещдоков там всегда хватает, сам понимаешь. Тёмное дельце вышло, Гоша откупиться не сумел — кто-то против него зуб имеет. Кто-то большой.

После завтрака Слепой наведался в мастерскую.

— С добрым утром, Борода! Ну, я за обещанным. Помнишь, ты мне вчера собирался подарить новенький ПНВ?

— Не новенький, а старенький, — равнодушно поправил механик. Он уже привык к шуткам Слепого. — Подарю, если ты мне сперва подаришь триста шестьдесят рублей.

— Триста шестьдесят?!

— Угу. Мы вчера договорились, я всё помню.

— Зона возьми! Ты нарочно споил меня, чтобы облапошить! Эх ты, а ещё друг называется!.. — Слепой полез за деньгами. На самом деле цена была более чем дружеская. — Мне ещё комбез нужен.

— Это не ко мне. Спроси у бармена, он подскажет, что есть на складе…

С Бородой потрепаться не вышло — механик, как обычно был по горло завален срочными заказами, так что Слепой вскоре оказался в баре у стойки. Зал уже опустел, поэтому бармен сам отвёл клиента на склад и показал товар. Подходящий комбез защитного цвета Слепой наметил сразу, вещь не новая, но добротная. Чтобы не показывать интереса, для виду примерил пару дешёвеньких, повздыхал, что нужно экономить, только потом перешёл к приглянувшемуся комплекту, принялся мять ткань, прощупывать броню, отыскивать вмятины от пуль. Вещица побывала в деле, и не раз. Слепому понравилось, что сквозных отверстий нет — комбез с честью вышел из передряг и надёжно оберегал прежнего хозяина, но сталкер старательно выискивал, к чему бы придраться, чтобы сбить цену.

Бармен в коммерции понимал куда больше Слепого, так что уловки покупателя впечатления на него не произвели. Цена оказалась высокой, бармен нарочно назвал немного больше, чтобы было куда уступить. Поторговались. Наконец сделка сладилась, Слепой оплатил покупку и сообщил:

— Однажды сталкер Петров покупал снарягу. Собрался ближе к ЧАЭС наведаться, там места заражённые, опасные. Всё купил, кроме противогаза. Продавец ему: «А как же противогаз?» А Петров говорит: «Чего зря его таскать? Там, у ЧАЭС, снорков полно, обдеру какого-нибудь покрупней, чтоб борода в противогаз влезла».

Когда Слепой с отощавшим кошельком возвратился в бар, Курбан с Эфиопом уже были там. Слепой объявил, что он готов завтра выступать в поход, и если парни не передумали…

— Нет, не передумали. — Курбан старательно улыбнулся. — Мы с тобой. А что, сейчас на Свалке успокоилось? Нет оттуда вестей?

— Ах да! Я же письмо Корейцу накатал! Сейчас… — Слепой переключил ПДА в почтовый режим — точно, в ящике был ответ от Корейца. — «Приходи с друзьями…» — зачитал Слепой вслух. — «Увидишь много нового». Интересно, что он имеет в виду? В лагере на кладбище техники редко что-то меняется. Только люди постоянно новые появляются.

Курбан пожал плечами. На этом разговор как-то иссяк, условились выступать поутру, назначили время, на том и разошлись. Слепому хотелось ещё купить припасов, он, не торгуясь, взял дорогих английских консервов с автономным подогревом банки. А чего экономить? Нынче его Гоша Карый угощает!

Курбан с «отмычкой» ждали в баре, как и было условлено. Оба помалкивали, только Эфиоп похвалил обновку, комбез Слепого ему понравился. Курбан тоже кивнул — мол, отличная вещь.

Слепому показалось, что спутники выглядят слишком сосредоточенными. Поэтому за воротами «Сундука» он сразу сказал:

— Расслабляться нам, конечно, не стоит, но дорога будет лёгкой.

— Что так? — тут же подхватил блондин. Ему, наверное, хотелось поговорить, да наставник достался молчаливый.

— После облавы здесь зверьё выбито, — объяснил Слепой. — Военные же палили во всё, что движется. Я, когда сюда шёл, кабанов видел. Ну то есть дохлых. Прошили из пулемёта, даже не приближаясь.

Тут оживился Курбан:

— Не приближались, говоришь? А копыта?

— Копыта были на месте. Я тоже брать не стал — у меня инструмента не оказалось при себе, да и торопился.

— Давай наведаемся, копыта возьмём!

— Крюк придётся делать… — Слепой замялся. Вообще-то крюк выходил небольшой, но крохоборство спутника ему пришлось не по нраву. Хотя, если парни сменили дислокацию и обживаются на новом месте, вполне возможно, что они на мели и в такой ситуации брезговать дармовым заработком, даже таким невеликим — не резон.

— Да мы быстро, — не отступился Курбан. — Ты ж говоришь, это здесь, неподалёку?

— Ну ладно, идём. 

Троица покинула старое шоссе, и Слепой повёл спутников по грунтовой дороге. Бруски грунта, оставленные гусеницами боевой техники, успели высохнуть на солнце и рассыпаться, но место, где машина пересекла шоссе, по-прежнему было хорошо видно.

На грунтовой дороге было ещё темно, сюда утреннее солнце не доставало. Потом светило стало подниматься над деревьями, подступающими к колее, зубчатая граница тени легла в серую пыль. Слепой уверенно шагал по дороге, обходил аномалии — здесь они нечасто встречались. Когда до места гибели кабанов, помеченного на ПДА, оставалось всего ничего, издали донёсся тоскливый вой слепых псов.

Слепой остановился.

— Ну всё, опередили нас. Стая пришла, их теперь от кабаньих туш не отогнать.

— Собаки… — Курбан скривился. — Да мы их в три ствола живо уберём! Может, и хвостами разживёмся.

Слепому не хотелось нападать на мутантов.

— Неизвестно, что там за стая. Если чернобыльцы с ними.

— Эфиоп, — брюнет обернулся к напарнику, — давай-ка на дерево! Держи бинокль, посмотришь, что там. С этого дуба должно быть далеко видно.

Курбан указал парню на высокий дуб. В самом деле, если взобраться повыше, должен открыться вид на окрестности. Лес здесь молодой и довольно редкий. Правда, самому Слепому не пришло бы в голову карабкаться по веткам, рискуя сломать шею.

К его удивлению, Эфиоп послушно отдал дробовик старшему товарищу и ловко, будто цирковой акробат, стал взбираться на дуб. От этого увальня трудно было ожидать подобной расторопности.

— Молодец, парень, — вполголоса заметил Слепой, — ловко лезет.

— Угу, — согласился Курбан. — Паренёк что надо. Я его не хвалю, чтобы не расслаблялся. Но вообще он молодец… Эй, что видишь?!

— В стае десяток взрослых, — доложил блондин с дерева, — ну и щенки… Чернобыльцев не вижу.

— Это ничего не значит, — заметил Слепой. — Бестии могут и спрятаться, на такое у них ума хватит. Собаки нас давно учуяли, просто им от кабаньих туш уходить нет резона.

— А копыт-то нет, — объявил Эфиоп, — кто-то раньше нас поспел.

— Ты уверен? — Курбан заметно расстроился. Должно быть, уже считал, что добыча в кармане, и успел прикинуть, как распорядится вырученными деньгами.

— Точно! Мне самца хорошо видать! Видно, вчера уже обработали, раньше собак поспели!

— Ладно, слезай… — бросил Курбан. — Да, вчера вполне могли бродяги копытами разжиться. Кто рано встаёт, тому Зона даёт.

Эфиоп медленно и осторожно спустился, забрал дробовик, и компания сменила курс — Слепой снова повернул к Свалке.

Тварь, похожая на крысу, зажмурилась, когда в глаза, не привыкшие к яркому свету, ударил солнечный луч. Маленькое тело сжалось в ложбинке между узловатыми корнями старого клёна. Это тело оказалось плохо приспособленным к новой среде, в которой очутилась Тварь, здесь было слишком много света, запахов, пространства. На такой обширной территории наверняка могли водиться хищники куда более опасные, чем сама Тварь, а это не соответствовало её цели и программе. Крысёнок, привычный к жизни в тесных сырых подземных лазах, был слишком слаб и беззащитен в лесу и на заросших травой полянах.

Это тело не годилось. Твари требовались быстрые ноги, острое зрение и верхнее чутьё, ей нужны были зубы, когти и защита от чужих зубов и когтей. Крысиный мозг, служивший Твари, не знал большинства этих понятий, он оперировал аналогиями. Интуиция подсказывала, что, прежде чем встречаться с опасными обитателями светлого мира, ей, Твари, следует измениться. Она сжалась ещё плотнее, забилась под изогнутое корневище — и занялась трансформацией.

Крошечный клубок плоти сотрясала дрожь, его температура то повышалась до восьмидесяти градусов по Цельсию, то падала до двадцати, что почти не отличалось от температуры окружающей среды. Волны спазмов скручивали тело в комок, потом резкое сокращение стремительно изменяющихся мышц заставляло его вытягиваться струной и замирать, подрагивая… Когда температура поднималась, тело обильно выделяло жидкость, потом Твари требовалась вода, и она вылизывала собственные учащённо дрожащие бока, подбирала капельки солёной влаги.

Сознание крысёнка затаилось за задворках мыслительного процесса Твари. Она отодвинула нехитрые мысли зверька — в трансформации они не могли помочь. Тварь руководствовалась заложенной в неё программой, подпитываясь инстинктами маленького млекопитающего, разум которого сейчас был погружён в странное оцепенение. Крысёнок присутствовал в своём — и уже не своём — теле, но присутствовал как безучастный наблюдатель. Потом Тварь замерла, свернувшись в тугой клубок, покрытый поредевшей серой шёрсткой. Внешне она больше всего теперь напоминала старую облезлую рукавицу.

Вдалеке раздались голоса, треск веток под тяжёлыми подошвами. Тварь замерла, прислушиваясь и принюхиваясь. Она различила запах, напоминающий о страшном существе, едва не прикончившем крысёнка в подвале. Это могло быть опасным. Тварь затихла. Топот, голоса и запахи миновали её убежище.

Прошло несколько часов, солнце перевалило зенит, день клонился к вечеру… Закуток, в котором притаилась Тварь, погрузился в полумрак, предвестник вечерних сумерек. Облезлый ком плоти не шевелился…

Потом клубок медленно развернулся, показалась удлинённая мордочка, ощерилась пасть с мелкими зубами… Распахнулись слишком широкие для крысы ноздри, с пересохших, потрескавшихся губ зверя сорвалось хриплое шипение. Это не было вызовом или сигналом — нет, Тварь проверяла, как действуют изменившиеся лёгкие. Затем поджарое тельце приподнялось, тощие голенастые конечности напряглись. Крысиный мозг пока что не умел управляться с телом, способным бегать по открытому пространству и совершать высокие прыжки, ему предстояло научиться.

Когда Тварь встала, голый крысиный хвост остался валяться на хвое, покрытой подсыхающей слизью. В этой части тела Тварь не нуждалась. Она развернулась, схватила длинный жилистый отросток и стала быстро пережёвывать его, втягивать в себя. Ей отчаянно не хватало органики для перестройки организма, а хвост был съедобным.