"Конан и сокровища Пифона" - читать интересную книгу автора (Робертс Джон Маддокс)

Глава IX ГОРНЫЙ ПЕРЕВАЛ

Переход к основанию гор шел гладко, ведь теперь у них был эскорт из нескольких молодых фашода, которые воспринимали эту обязанность как своего рода каникулы, отдых от нудной работы — выпаса деревенского скота. Но природа еще хранила для них свои самые замечательные сюрпризы.

Все началось с появления странной твари. Белые, увидя ее, громко засмеялись. Одинокий самец во главе беспорядочной кучки своих сородичей.

Фашода принялись тыкать в его сторону копьями и что-то возбужденно лепетать.

— В чем дело? — недовольно пробасил Ульфило.

— Эти воины говорят, что мы должны остановиться, — перевел Гома. — Потому что это кхну.

Первый звук в этом названии напоминал щелчок и не встречался ни в одном из северных языков.

— Остановиться? — озадаченно спросил Ульфило. — Вот из-за этого?

В самом деле, тварь уже была неподалеку и смотрела на них невероятно глупым взглядом. Она скорее могла рассмешить, чем внушить опасения. Размером с большую антилопу, козлиные голова, борода и рога. Все остальное, казалось, было взято еще от нескольких разных животных.

— Да, да, — отвечал ему Гома. — Мы могли бы пока здесь отдохнуть. Говорят, что когда Нгаи создавал мир, у него остались кое-какие неиспользованные части, из которых он и создал кхну: голова — козла, передняя часть тела — топи, зад — дикой лошади и страусиные мозги. Но чтобы восполнить все недостатки внешности и разума, Нгаи одарил их одним замечательным свойством, в чем вы вскоре и убедитесь. Устраивайте лагерь, белые люди, сегодня мы больше никуда не пойдем.

Озадаченно ворча, они последовали совету. Час спустя небольшая кучка странных созданий превратилась в громадное стадо. Тысячи и тысячи животных, которые продвигались на север. Еще до заката вся равнина, насколько хватало взгляда, уже была покрыта темными точками, словно ковром. Как и упомянул Гома, твари были совершенно безмозглыми. То и дело некоторые из них, без всякой на то причины, внезапно поворачивали и брели обратно на юг. Другие, сбитые с толку, начинали метаться в разные стороны, а третьи плотной толпой носились по кругу, пока, обессиленные, не валились с ног.

Путешественники забили несколько животных на мясо, но их сородичи не обратили на это абсолютно никакого внимания, невозмутимо продолжая свою миграцию на север.

— Во всем мире не может быть столько тварей! — воскликнула Малия, пораженная зрелищем.

— И тем не менее, — заметил Спрингальд, — Гома говорит, что это не единственное стадо. Таких стад сотни, и каждый год они совершают свою миграцию с юга на север, а потом назад, по мере того как засушливые сезоны сменяются сезонами дождей.

— Хорошо еще, что мы путешествуем пешком, — сказал Ульфило. — Будь у нас лошади, они бы подохли с голоду после такого нашествия.

Конан стоял у края огромного стада и наблюдал за его движением. Вскоре к нему присоединился Гома. Еще некоторое время оба они молча смотрели на колышущуюся массу, затем абориген заговорил:

— Каково тебе это зрелище, меченосец?

— Я всю жизнь был бродягой. Вечно покидал насиженные места, стремясь увидеть что-то новое. Меня утомили северные королевства с их бесконечными войнами. А в мирное время там еще скучнее. Когда эти трое сумасшедших предложили мне поучаствовать в их дурацком предприятии, я согласился не из-за денег. На самом деле мне хотелось посмотреть на дальние страны, увидеть что-то новое. Но такого, — Конан кивнул в сторону бескрайнего стада животных, — я еще никогда не видел. И сама эта равнина, с таким разнообразием всевозможных тварей, тоже удивительная вещь. Много лет назад я уже видел здесь кое-что, но настоящую сущность этой земли мне разглядеть не довелось. Однако о том путешествии я никогда не стану жалеть.

Гома усмехнулся:

— Искатели приключений всегда одинаковы. Я среди своего народа единственный такой бродяга. Я был во многих странах и видел много такого, что непривычно глазу моих соплеменников. Я рад, что все это видел, хотя многое было по-настоящему ужасно. Но иногда человек должен возвращаться и домой, правда?

— Возможно, — ответил Конан. — Сам я, с тех пор как еще мальчиком покинул свою родину, бывал там несколько раз, но никогда не оставался надолго. И ты, Гома? Ты сейчас идешь домой?

Конан оценивающе посмотрел на высокого чернокожего воина, но в ответ тот лишь снова усмехнулся:

— Как ты сам сказал, белый человек, возможно и так.

Великая миграция продержала их на месте целых два дня. Поток животных был нескончаем, и люди начали уже думать, не движется ли стадо по кругу, проходя мимо них снова и снова. Но в конце концов поток начал уменьшаться, и вот уже можно было разглядеть противоположный его край. Прошло еще немного времени — и от стада остался лишь жалкий ручеек, состоявший из медленно бредущих старых, больных и ослабленных животных. Эти несчастные твари просто помирали от голода, потому что прошедшие перед ними сородичи выщипали абсолютно всю траву, до последнего клочка.

Когда путешественники вновь тронулись в путь, вся долина была подстрижена так, что мог позавидовать любой дворцовый садовник. Кроме того, земля была обильно унавожена пометом, который послужит хорошим удобрением для травы следующего сезона. Долина наполнилась шакалами, гиенами и другими всевозможными хищниками, которые тут же набросились на трупы животных, в изобилии лежащих повсюду.

У самых гор путешественники столкнулись еще с одним племенем аборигенов. Эти были слегка пониже фашода, но мускулистей и крепче на вид. Их блестящая кожа была такой темной, что цвет ее приближался к абсолютно черному. И никакой раскраски на теле. Одежда их состояла из неостриженных коровьих шкур на теле и коротких кожаных юбок. Руки повыше бицепсов и ноги ниже колен украшены повязками из превосходного обезьяньего меха. Из деревушки, состоявшей из круглых хижин, навстречу путешественникам хлынул поток устрашающего вида воинов, которые образовали двойную заграждающую шеренгу.

— Ну что, опять? — вздохнул Ульфило.

— Похоже на то, — откликнулся Спрингальд.

— Вытаскивай подарки. Гома, что они говорят?

Седой воин со щетинистой бородой говорил что-то вышедшему вперед фашода.

— Предводитель племени зумба спрашивает: «Вы пришли, чтобы украсть наш скот и наших женщин?» Фашода ответил: «Ваш скот тощий, женщины отвратительны, а настоящим воинам нечего делать с козами. Мы сопровождаем этих белых людей в горы».

Теперь предводитель, качнув тремя страусиными перьями на голове, повернулся к чужакам. Гома снова заговорил:

— Предводитель говорит: «Опять белые?»

Малия схватила руку Ульфило:

— Они видели Марандоса!

— Осторожнее, — сказал Конан. — Они могли тогда и схватиться с этими зумба.

Но зумба, похоже, не были настроены враждебно. Они больше опасались фашода, чем бледнолицых чужестранцев. После небольших переговоров было решено устроить обмен товарами и торговлю. Зумба занимались животноводством и посему могли выставить для обмена большое количество разнообразной еды. Как и упоминал Гома, своими музыкальными наклонностям зумба сильно выделялись среди всех соседей. В вечернем воздухе зазвучали их сложные, гармоничные песни, которые сопровождались неистовыми танцами под аккомпанемент барабана и дудочки. Фашода же, опершись о свои копья, держались в стороне.

В самый разгар веселья неизвестно откуда возник человек очень странного вида. При его появлении песня стала быстро затихать, танец замедлился, а последний удар по барабану прозвучал совсем глухо. Незнакомец был невысокого роста, весь увешанный бусами из костей, клыков, перьев и резных украшений. Такие же украшения позвякивали и на посохе, который он держал в руке. Его лицо покрывала белая краска, на фоне которой ярко выделялись глаза, что придавало ему сходство с черепом. При его приближении зумба расступились, а он замахнулся своим посохом на путешественников.

— Вы направляетесь в горы! — заговорил он на торговом жаргоне, который был знаком путешественникам. — Вас там ожидает смерть! Это священное место, где обитают боги. Вы не должны туда ходить! Никому из зумба я не позволю идти с вами!

— Кто это? — спросил Ульфило.

Гома поговорил с вождями и кое-что разузнал.

— Это Умбасо, верховный шаман всех племен зумба. Он живет далеко отсюда. Непонятно только, откуда он узнал о нашем приходе.

— Он может запретить дать нам носильщиков? — спросил Ульфило.

— Сейчас узнаем, — ответил Гома.

Шаман заговорил с дикарями, и выражение тревоги на их лицах сменилось неподдельным страхом.

— Вряд ли среди этих дикарей найдутся настоящие колдуны, — усмехнулся Спрингальд. — Ведь книгопечатания они не знают. А как иначе, если не искусством письма можно хранить и передавать магические знания?

— Но они боятся его проклятий, — презрительно заметил Конан, — а этого уже достаточно. И не важно, что он не умеет вызывать духов и не знаком с высшей магией. Они верят, что он может сделать их слепыми, хромыми, что стоит ему захотеть — и рука или нога засохнет и отвалится, а этой веры уже достаточно, чтобы повелевать людьми.

Один из вождей стал что-то быстро говорить Гоме, а тот переводил для остальных.

— Он говорит, что, поскольку Умбасо против, он ни за что не даст нам своих людей. Они не станут чинить нам препятствий, но мы должны идти одни и полагаться только на себя.

Ульфило схватился за рукоятку меча.

— С каким огромным удовольствием я завалил бы сейчас этого грязного шарлатана, — угрожающе проворчал он в сторону шамана.

— Я тоже, — поддержал его Конан. — Но не советую этого делать. Возможно, дальше нам придется двигаться почти без вооружения. Как ты считаешь, Гома, наша затея невыполнима?

Гома пожал широкими плечами:

— Настоящие мужчины могут вынести все. Те, кто не может идти по жизни, не имея при себе всех благ цивилизации, не должен пускаться в авантюры, достойные только настоящих бойцов.

— Похоже, теперь нам и придется это проверить, — сказал Спрингальд.

— Лично мне здесь не нужны никакие слуги, — сказал уязвленный Ульфило. — И я, как и любой другой, могу тащить поклажу.

— А что с женщиной? — сказал Вульфред.

— Я когда-нибудь жаловалась? — заносчиво спросила Малия.

— Да, — ответил Конан. — Но в основном насчет насекомых. Ладно, Вульфред, как насчет матросов?

— Они мне подчинятся, — убежденно заявил тот.

Однако у Конана были определенные сомнения в этом. Если головорезы готовы выносить такие лишения, то это означает только одно: Вульфред намекнул им что-то про сокровища, а это уже плохо.

— Мы идем дальше, в горы, — обратился Конан к вожаку сопровождающих их фашода. — Вы идете с нами?

— Мы не боимся ни этого колдуна зумба, ни его заклинаний, — ответил ему человек.

Киммериец, однако, уловил некоторую неуверенность в его словах. Остальные же воины косились на шамана, не желая выказывать открытого страха перед ничтожным зумба. И тем не менее они были напуганы.

Конан поднялся и вплотную подошел к Умбасо.

— Почему ты мешаешь нам идти в горы? — громко спросил киммериец.

— Я не говорил, что вам нельзя идти в горы, — хитро усмехнулся колдун. — Кому какое дело до чужестранцев? Боги тех мест не нуждаются в моей защите. Они сделают с вами все, что им заблагорассудится. — Его глаза зловеще засверкали. — Но своему собственному народу я не позволю их оскорблять.

— А почему в горах и за ними другие боги, не такие, как здесь, на равнине? — спросил Конан. — Ведь здесь они на нас не обижаются.

— Силы тех мест чужие и этой земле, и этим людям. — Шаман тряхнул своими побрякушками и понизил голос до полушепота. — Давным-давно в эту землю пришли люди и полулюди. Они перешли через горы и ушли дальше. С собой они принесли нового бога, ревнивого бога, который не терпел чужаков. Когда эти люди и полулюди умерли, их превратили в духов, охраняющих землю нового божества. Если вы столкнетесь с ними, они убьют вас и съедят ваши души. — Он снова улыбнулся. — Но кто я такой, чтобы отказывать им в жертвоприношении?

— А еще, белые люди, такие же, как мы, ушли туда и перешли через горы. И некоторые вернулись и снова ушли назад. Непохоже, чтобы они сильно боялись духов и богов, — сказал Конан.

Улыбка превратилась в кривую усмешку.

— Да, белые люди ушли туда, а вернулись совсем немногие, и они стали совсем не те, что раньше. А теперь они заманили и своих друзей в запретные земли. Наверное, духи наслаждались вкусом жертв, и им захотелось еще.

— А как зовут этого чужого бога? — спросил Конан.

— Его зовут Маат, — ответил Умбасо.

Услышав, как он произносит это имя, аквилонцы нервно дернулись.

Конану не нравилось все это колдовство и разговоры о богах и плотоядных духах, но у него было огромное желание заглянуть за гряду гор и посмотреть, что там творится. Улучив момент, Конан отвел в сторонку Спрингальда.

— Колдун назвал этого бога Маат. Ты когда-нибудь слышал о таком боге? — спросил его киммериец.

— М-м, да. Маат — это бог Стигии, один из самых древних богов той земли. В отличие от других богов, у Маат нет облика. Его никогда не сравнивали ни с человеком, ни с животным. Это самый загадочный бог. В старейших рукописях говорится, что Маат повелевает мертвецами, определяя судьбу каждого. Если Маат доволен покойником, то дарует ему вторую жизнь, похожую на ту, какой он наслаждался на земле, но совершенно без страданий и неудобств земной жизни.

— А когда Маат недоволен? — спросил Конан.

— Ну, души негодников скармливаются чудовищу по имени Пожиратель Душ. — Он покашлял. — И все же нельзя так расстраиваться, послушав какого-то немытого, увешанного костями туземного лекаря. Что он может знать, кроме пошлых племенных предрассудков да нескольких игрушечных заклинаний? Все эти россказни могут быть простыми байками, которые разносят по округе местные туземцы. Наконец, эти люди — полукочевой народ и, несомненно, были далеко отсюда, когда пал Пифон.

Он говорил так, как будто пытался убедить самого себя.

— Возможно, и так, — заметил Конан. — Но теперь это уже не просто поиски человека или охота за сокровищами, как было с самого начала. Больше таких сюрпризов я не потерплю, господин ученый!

— Я вполне понимаю твое негодование, мой друг, и могу тебя уверить, что ты можешь больше не опасаться неприятных открытий! Слушай, да сама мысль о том, что какое-то древнее стигийское божество может до сих пор охранять сокровища, не говоря уже о его слугах, которые начали свои бдения по поводу великого богатства, имея несчастье уже быть к этому моменту мертвецами, — полная нелепица по всем канонам современной науки, с точки зрения как естественного, так и сверхъестественного миров.

— Спрингальд, — с угрозой в голосе сказал Конан, — стоит тебе стать моим врагом — и я убью тебя только за твой длинный язык.

На следующее утро, когда начался очередной переход, все были подавлены, за исключением носильщиков с равнины, которые знали, что вскоре смогут вернуться по своим домам. Остальные выглядели удрученными, кто в меньшей, кто в большей степени, за исключением всегда бодрого Вульфреда. Конан был просто мрачен, а аквилонцы выглядели встревоженными. Самыми угрюмыми из всех по-прежнему оставались матросы. Они опять бросали по сторонам сердитые взгляды и о чем-то бурчали между собой. Конан начал размышлять, как скоро понадобится устраивать очередное показательное убийство.

Два дня спустя они уже стояли у подножия горы. Огромный скалистый хребет нависал высоко над ними. Подножие хребта было густо покрыто зеленью, вершины же его оканчивались голыми неприступными скалами. Носильщики вырыли яму для товаров, которые невозможно было нести с собой дальше.

Покончив с этим делом, они повернули свои стопы назад, к дому. Их сопровождали фашода, которые с большой неохотой согласились сопровождать носильщиков до границы их территории.

Значительно поредевший отряд с мрачной решимостью обозревал горы.

— Здесь нам больше делать нечего, — сказал Ульфило. — Идемте.

— Да, — согласился Вульфред. — Таким, как мы, не нужны палатки и прочие безделушки. Оружие понесем как всегда, а для остального хватит и обычных носилок. А больше нам ничего не нужно. — Матросы, казалось, не разделяли оптимистической уверенности своего капитана, но его суровый взгляд заставил их молчать.

— Веди нас, Гома, — сказал Конан.

Проводник усмехнулся:

— Да, я вас поведу туда, где мы простимся с легкой жизнью, там начнется работа для настоящих мужчин. — И он отправился вверх по склону.

Разница между зеленой равниной и густыми лесами гор была резкой и неприятной. Деревья, хотя и не такие великаны, как в джунглях, росли очень густо, попадались какие-то совсем незнакомые. И звери тоже помельче — обезьяны, некрупные олени и множество диких свиней. И великое разнообразие хищников, которые ими питаются. В тени деревьев таились дикие кошки — пятнистые, полосатые, с разводами, а по ветвям сквозь завесу листвы скользили огромные змеи.

Их путь лежал по древнему руслу реки, и поднимался по его скалистым уступам, перепрыгивая с камня на камень, было все равно что карабкаться по исполинской лестнице. Не прошло и часа, как их ноги уже ныли от усталости, и Ульфило пришлось объявить привал.

— Неужели нет дороги получше? — обратился он к Гоме.

— По этой дороге мало кто ходит, — уверил его проводник, — даже и звери ее не любят. А человеческих следов и подавно не видно. Но ведь любому путнику известно, что вода всегда выбирает самый лучший путь.

— В основном он прав, — сказал Спрингальд, тяжело дыша. Его ноги просто дрожали от усталости. — Но этот путь, хотя и самый прямой, не всегда идеально подходит для человеческих ног.

— И все же мы пойдем этой дорогой, — сказал Гома. — Потому что другой на склоне нет. Вдоль леса под ногами такой же камень, но идти опаснее. Потому что легче поскользнуться и упасть и потому что там множество ядовитых змей.

— Мы наняли его, Ульфило, потому что он знает дорогу, — сказала Малия. — Пока что он ведет нас хорошо. — Из уважения к ее полу и знатности Малии выдали самый легкий груз, поэтому она была не столь обессилена, как остальные. Но все ее тело тем не менее покрывали ушибы и царапины.

— А ты что скажешь, Конан? — обратился к нему Ульфило. В отличие от всех остальных киммериец был свеж и бодр, как будто он только что встал с постели после хорошо проведенной ночи.

— Я вырос среди таких гор, — ответил он. — Хотя, конечно, и не столь зеленых. Гома прав. Я хочу пойти вперед и обследовать, что по сторонам дороги, как в джунглях. Может быть, обнаружится что-нибудь важное, мы ведь не знаем, шел ли Марандос этой дорогой… — Он пронзил аквилонцев взглядом. — Или знаем?

— Он упоминает в письме только горы, — сказал Ульфило, — а не свое путешествие по склонам.

— Прекрасно, — сказал Конан. — Я пойду вперед, сразу после привала. — Он повернулся к Гоме: — На этих склонах есть подходящее место, чтобы разбить лагерь?

— Есть, хотя удобным оно вам вряд ли покажется, но вполне сносное.

— Удобства нас не интересуют, — сказала Малия. — Главное — это поскорее добраться до цели.

Что-то в ее словах заставило Конана задуматься. Она говорит о цели, а не о своем муже. Может быть, просто оговорилась, или же сокровища волнуют ее больше, нежели супруг? Но она уже не первая из жен, кто выстраивает свою систему ценностей именно в таком порядке.

Не дожидаясь, пока остальные наберутся сил, Конан пошел вперед и вскоре скрылся в лесу. Сравнительно невысокие деревья пропускали на землю солнечные лучи, и внизу тоже буйствовала зелень.

Повсюду росли кусты и травы, из-за чего киммерийцу приходилось ступать с большой осторожностью, потому что за каждым листом могла притаиться смерть. Дважды ему встречались гориллы, огромные, человекоподобные обезьяны, которых в сказаниях наделили свирепостью и жестокостью. Но эти казались тихими и дружелюбными. Они ходили группами, и, завидев Конана, вперед выступал большой самец, который сурово рычал, нахмурив густые брови, а остальные в это время скрывались за кустами. Потом самец поворачивался и тоже уходил вслед за остальными. Конан прекрасно понимал, что такая необщительность не имеет ничего общего со слабостью. У горилл любая самка сильнее человека, а у взрослого самца в одной руке силы больше, чем у киммерийца во всем теле.

Над головой среди ветвей резвились обезьяны помельче, в зелени листвы мелькали их почти человеческие лица. При виде незнакомца поднимался крик и улюлюканье, но страха в них не чувствовалось, они считали, что это вяло бредущее по земле существо не способно причинить им вреда.

Повсюду в изобилии паслись дикие свиньи. Конан хорошо знал, что эти твари, если их разозлить, ничуть не менее опасны свирепого льва. Кривые клыки кабана проткнут человека в мгновение ока, а у этих клыки сравнительно небольшие, значит, животное очень проворно и его трудно остановить.

Тигров и львов не попадалось, но однажды, к своему удивлению, Конан наткнулся на небольшое стадо носорогов. Откуда в горах эти жители равнин, Конан так и не узнал; еще он обнаружил следы слонов — значит, и крупные животные не избегают высоких горных склонов.

Но более всего его интересовали следы пребывания здесь человека. Он знал, что в лесистых горах живут племена пигмеев, которые охотятся на дичь отравленными стрелами, их загнали сюда те, кто сильнее, кто умеет воевать. Гораздо более опасны преступники, наказанные за нарушение чужой территории изгнанием из племени. Среди этих заросших лесом склонов они ведут почти животную жизнь. С ними справиться значительно труднее, чем с дикарями из племени, потому что их поведение не подчиняется традициям и обычаям и нет вождя, который мог бы ими руководить. Конан и сам был изгнанником и хорошо знал эту породу.

Обследуя окрестности, он встречал только следы небольших охотничьих стоянок. Попадались остатки кострищ, в основном уже многолетней давности. Конан находил кремневые наконечники стрел, но не встретил никаких следов похода Марандоса.

К концу дня он вернулся к своим, которые за это время продвинулись совсем немного. Подъем по крутым склонам оказался намного труднее, чем все предыдущие испытания. И даже Вульфред морщился от боли, разминая сведенные судорогой мышцы своих атлетически крепких ног.

— Эй ты, горный козел! — закричал он Конану. — Кто позволил тебе являться сюда с таким видом, как будто ты просто поохотился в горах на уток?

— Были времена, когда и ваниров считали горным народом, — ответил Конан. — Морские утесы Ванахейма просто кишели людьми, они охотились на птиц, собирали яйца и гагачий пух.

— Да, но после двадцати лет на корабельной палубе я разучился прыгать по кустам.

— Что-нибудь нашел, Конан? — спросила Малия. Она тоже выглядела усталой, но старалась держать себя в руках.

— Кругом одни голые камни. Никаких следов человека, кроме охотничьих стоянок.

— Здесь, на нижних склонах, кроме горилл никого не встретишь, — сказал Гома. — Вот выше — другое дело.

— Изгнанники живут ближе к вершинам? — спросил Спрингальд.

— Да, и изгнанники тоже. Или что-нибудь похуже, — мрачно отозвался Гома.

После ночного отдыха на наклонной поверхности люди проснулись разбитые и измученные. В этот день они прошли еще меньше, чем в предыдущий, но потом стали постепенно привыкать к суровым условиям, и даже матросы воспряли духом.

Они поднимались все выше, и растительность менялась до неузнаваемости. Вместо крупных деревьев с широкими листьями им попадались теперь огромные папоротники и цветы причудливой, неземной окраски. Мрачный пейзаж напоминал начало сотворения мира, когда все живое еще едино, цельно.

Вот цветы растут как будто на голом камне. Вот какие-то кристаллы, напоминающие растения. Вот двадцатифутовый ствол, покрытый корой, но на самой верхушке — мясистые лапы и колючки, как у кактуса.

Небо заволокло тучами, которые, казалось, нависали почти над головой и сыпали мелким непрекращающимся дождем. Превратившаяся в лохмотья одежда просто расползлась на куски, а оружие приходилось постоянно чистить, чтобы защитить от ржавчины. Но позади осталось каменистое русло. Между причудливыми растениями и острыми скалами простиралась ровная, мягкая от моха земля, она ласкала натруженные и иссеченные порезами ноги путников.

— Как ты можешь все это выносить, Конан? — обратилась Малия к киммерийцу, который шагал рядом с ней. В утреннем тумане она вся дрожала от холода, а он, казалось, ничего не чувствовал. — Одежды на тебе меньше, чем на танцовщице Шадизара, но у тебя такой вид, как будто ты в Тарантии, а вокруг — жаркое лето. Мы всю ночь стонали, потому что не могли найти мягкого уголка, где бы отдохнули кости, а ты просто свернулся калачиком на камне и спал как младенец. Силы уже у всех на исходе, а ты и в Асгалуне не выглядел таким бодрым и свежим!

— Я из суровой страны, — ответил он. — То, что для вас трудности и тяготы, — для жителя Киммерии — нормальная жизнь.

Она вся дрожала.

— Мне казалось, я уже встречала на своем веку закаленных людей, солдат, воинов, путешественников. Ты же открываешь мне, каким в действительности должен быть закаленный человек. — Она смотрела на него в упор и видела много привлекательного. Глядя на то, как уверенно и быстро он шагает, ей и самой хотелось пуститься вдогонку, но по скорости и изяществу движений с ним не сравнится и лучшая скаковая лошадь. В его теле работал каждый мускул. А у других все движение сосредоточивалось лишь в усталых ногах и в измученных лицах. Ноги, казалось, тащили за собой всю инертную массу тела.

Конан на них совсем не похож. Несколько недель пути уничтожили и без того небольшие запасы подкожного жира, и теперь ясно просматривались крупные, круглые мускулы и бугорки маленьких мышц, которые, когда он шел, находились в непрерывном движении. И даже его отросшие волосы развевались от легкого ветерка. Его кожа, за исключением бесчисленных шрамов, была гладкой и упругой, как будто обработанная лучшими кордавскими мастерами. На бронзовом от загара лице орлиным взглядом светились ярко-голубые глаза.

По физической силе Конану равнялся только Гома, но дикарь держался особняком и редко появлялся на глаза, так что казалось, что его нет совсем. Конан же, наоборот, был повсюду. Его напряженное внимание, его чуткость к любому звуку и шороху делали его особенно заметным в отряде.

Однажды Малия заметила, как из-под ног киммерийца порхнула стая птиц, похожих на фазанов.

Инстинктивным движением, четким и быстрым, как хлопок стальной ловушки, он выбросил вперед руку и схватил птицу за шею. Малия смотрела, как он повесил добычу у пояса, и думала о том, что никогда бы не поверила, если бы не увидела своими глазами. А на отдыхе он старался расслабиться, не дергался и не суетился, как другие. Его движения в эти минуты всегда минимальны и абсолютно точны. Такие приятные размышления Малии оборвались, когда Конан вдруг поднял руку.

— Стой! — сказал он тихо, но уверенно.

— Что случилось? — спросила Малия.

Он замер на месте, раздувая ноздри и вглядываясь в даль, переводя взгляд с одной точки на другую. Подоспели остальные.

— Что случилось? — спросил Ульфило. Он быстро восстанавливал силы и дышал уже ровно. Спрингальд и Вульфред подошли вместе с Гомой.

— Видишь? — обратился Конан к проводнику.

— Вижу, — ответил тот.

— Что «видишь»? — раздраженно проговорил Спрингальд.

— Знак того, что мы здесь не одни, — сказал Конан. — Теперь пойдем медленно, приготовьте оружие.

— Иди сзади, Малия, — сказал Ульфило, доставая из ножен свой длинный клинок. Она подчинилась. Освобождаясь из дерева и кожи, шуршала сталь.

Конан и Гома пошли вперед, на расстоянии примерно двадцати шагов. Крутящие головой из стороны в сторону, они были похожи на двух охотничьих собак, которые учуяли добычу. Остановившись у сооружения, похожего на каменную пирамиду, они подождали остальных.

— Оружие можете убрать, — сказал Конан. — Их здесь уже давно не было.

— Давно не было? — переспросят Ульфило. — О Митра! — воскликнул он в ту же секунду.

Вокруг пирамиды тянулся ров, в котором разводили огонь, а там, среди золы и пепла, белели чисто обглоданные кости. Человеческие кости. Кости валялись и повсюду вокруг.

— Вот что я тогда заметил, — сказал Конан. — А потом и камни.

— Большие разгрызали, чтобы добраться до мозга, — с дрожью в голосе проговорят Спрингальд. Он был бледен как полотно. — Здесь пировали каннибалы.

— Нет, не каннибалы, — сказал Конан, — а бумбана.

— Кто такие бумбана? — спросил Вульфред.

— Полулюди-полуобезьяны. Их множество обитает в этих горах, не брезгуют любой добычей. Умеют разводить огонь, но человеческая речь им незнакома.

— Теперь понятно, кто здесь пировал, — сказал Спрингальд, постепенно приходя в себя. — Но кто же жертвы, ставшие пищей на этом пиру?

— Ищите, не осталось ли среди костей каких-нибудь опознавательных знаков, — приказал Конан. — Они лежат здесь уже много месяцев, и то только потому, что гиены и другие пожиратели падали так высоко не забираются. Дерево и ткань уже, конечно, сгнили, но, может быть, найдем что-нибудь металлическое.

Все, кроме Спрингальда, принялись рыться в траве. Ученый муж занялся костями.

— Смотрите! — воскликнул матрос, держа в руке что-то блестящее. Все столпились вокруг него и рассматривали находку, передавая ее из рук в руки. Это была брошь, но очень необычной формы.

— Интересно, из какой она страны, — сказал Вульфред взволнованно. — А ведь через мои руки проходили сокровища многих земель.

— Должно быть, эти люди пришли сюда из-за гор, — сказал Ульфило.

— Они, наверное, путешествовали через те места, — сказал Спрингальд. — Но они не могут быть выходцами оттуда. Пойдемте, я что-то вам покажу.

Спрингальд устроился на уступе пирамиды, сложив у ног груду костей, а остальные стояли вокруг. Он поднял одну, напоминающую по форме полусферу.

На выпуклой части ее прорезаны четыре желоба, образующих квадрат. Внутри этого квадрата кость была мягче, тонкая и пористая.

— Это, как вы видите, верхушка черепа, которую сняли, скорее всего, чтобы добраться до мозга, ведь он у бумбана считается деликатесом. — Не обращая внимания на сдавленные звуки, доносившиеся оттуда, где стояла Малия, он продолжал: — У этого человека произвели трепанацию черепа. Это значит, кость вскрыли, чтобы уменьшить давление на мозг, вызванное болезнью или ранением. А такую операцию могут провести лишь очень опытные немедийские хирурги. Кость разрезают специальной шелковой нитью: нить обрабатывают алмазной пылью, и получается гибкая пила, с помощью которой можно вырезать небольшие участки кости. Операция была проведена много лет назад, и успешно. А теперь взгляните на это. — Он взял в руки челюстную кость. В одном месте блеснуло золото. — Этот парень лишился трех зубов, и ему их восстановили на стигийский манер. Вырвали у кого-нибудь, скорее всего у раба, три зуба и отпилили у них корни. Потом соединили вместе тончайшей золотой проволокой и такой же проволокой закрепили на соседнем, здоровом зубе. Я думаю, что перед нами останки кого-нибудь из экспедиции Марандоса.

— Но из какой экспедиции? — спросил Ульфило.

— И чьи это останки? — в испуге сказала Малия. — Неужели здесь может быть и мой муж?

— Об этом трудно судить, — задумчиво проговорил Спрингальд, рассматривая свою коллекцию. — У Марандоса были какие-нибудь ранения или хирургические операции, оставившие след на костях?

— Никаких, — подавленно произнесла Малия.

— Что за дурацкие вопросы! — послышался голос. Он принадлежал одному из матросов, настоящему морскому волку с кольцами в ушах и с рубиновой серьгой в носу. Выгоревший на солнце платок покрывал голову, а лицо искажала злобная усмешка. — Какая нам разница, кто они такие? Мы в этот поход нанимались не для того, чтобы пойти на корм каким-то гориллам!

Его поддержали и другие. Конан и Ульфило уже доставали из ножен мечи, но к ним подошел Вульфред.

— Я разберусь, — сказал он вполголоса. Он шагнул к говорившему, свирепый, как вожак стаи, чье превосходство осмелился оспаривать молодой волк.

— Что это значит, Бламат? Ты что, хочешь быть капитаном, ты, подлое отродье? Ты что, решил сам повести «Морской тигр»? — Он презрительно рассмеялся. — Да ты и полулиги от берега не отойдешь, как все вы будете кормить рыб на дне!

— Послушай, командир, — зарычал тот в ответ, — я не бунтую, но мы ведь матросы, а не какие-то сухопутные ящерицы. Так какое нам дело до всего этого и зачем тащиться через проклятые горы? Только потому, что так хотят эти аристократишки?

— Какое нам дело? — проревел Вульфред. — Какое дело, говоришь? — Он сунул матросу в лицо блестящую брошь. — Этого для тебя недостаточно? Ты что, не хочешь еще такого найти? Да эта побрякушка стоит столько же, сколько тебе заплатят за два года службы! Еще несколько таких вещиц — и тебе в жизни больше не придется к мачте подходить! Разве это не стоит того, чтобы немного потерпеть, а? А что, морская жизнь легка и безопасна, что этот небольшой поход тебя совсем испугал? Никогда еще не было на моем корабле трусов, за что же морские боги меня так наказали? — На его лице появилось выражение полукомического ужаса, а матросы уже бросились к своему капитану, доказывая свою верность и готовность пойти за ним куда угодно.

— Веди нас, капитан! — сказал костлявый зингарец с лицом, рассеченным шрамом от лба до самого подбородка. — Веди нас к сокровищам!

— Да! — подхватил кушит, зубы которого напоминали акульи. — Веди нас туда, где золото и драгоценности, и мы не пощадим твоих врагов и насытимся их кровью!

Хмуро подошел и Бламат. Он признался, что сказал не по делу.

— Так-то лучше! — примирительно ответил Вульфред. — Теперь я вижу, что все еще ваш капитан. А сейчас — на поиски, несите сюда все, что может оказаться полезным. А если кто попытается утаить что-нибудь ценное, я с того шкуру спущу! На море ворам нет пощады. Все, идите. — Люди с таким рвением бросились исполнять его приказание, как будто они поднимали паруса на мачте. Капитан вернулся к собравшимся у пирамиды.

— Просто мастерски! — с восхищением произнес Спрингальд.

— Да, все прошло неплохо, — сказал Вульфред. — Но эти ребята как дети малые, никогда не знаешь, чего от них ждать. Такое может еще не раз повториться.

— С каждым днем пути все больше и больше претендентов на сокровища, — мрачно заметил Ульфило.

Вульфред усмехнулся:

— Слушай, друг, неужели ты и вправду думал, что эти морские волки найдут с тобой сокровища, вывезут их на своих спинах, а потом и уйдут ни с чем? Да такого глупца во всем свете не сыщешь.

Ульфило заучился краской, но ничего не сказал.

— Он прав, — сказала Малия. — Придется дать им немного, или они будут драться за все целое. И потом, кто-то ведь должен вести корабль!

Поиски не дали больше никаких результатов, и через час путники уже двигались дальше. Люди теперь не разбредались, как раньше, на большие расстояния, а держались тесной группкой, в любую минуту готовые выхватить оружие. Остатки праздничного обеда на всех произвели жуткое впечатление. Сбившись в кучки вокруг костров, матросы вздрагивали от любого шума. Аквилонцы же если и чувствовали страх, то хорошо скрывали свои чувства. Конан обошел вокруг лагеря, но ничего не увидел и не услышал. Тем не менее этой ночью он спал более чутко.

На следующий день они добрались до вершины и увидели впереди горный перевал. Это не просто проем в цепи гор. В некие далекие времена гора раскололась, и по обе стороны перевала поднимались гладкие, почти вертикальные каменные стены.

За тысячелетия сюда нанесло земли, на которой, правда, почти ничего не росло, потому что в разлом проникало совсем мало света.

— Наконец-то! — сказал Вульфред. — Совсем немного пройдем по этому перевалу и начнем спускаться!

Одобрительно посмеиваясь, матросы с легким сердцем ступили в этот разлом. Конан и Гома, осторожные как и всегда, пошли вперед. У киммерийца за плечами трудная, полная приключений жизнь, и он прекрасно понимал, что если перевал на первый взгляд кажется легким, то это вовсе не значит, что он такой и есть на самом деле.

— Мне тоже нравится прямая дорога, на которой нет препятствий, — говорил Конан своему товарищу, — но я не люблю узких проходов, где некуда повернуться и остается только пробиваться любой ценой вперед или же бежать назад.

— Да, это мудрые слова, — согласился Гома. — Но есть места еще похуже этого. Здесь можно хотя бы размахнуться топором или мечом.

— Да, это… Что это? — Конан показал на высокую скалу. На ней было что-то высечено, но изображение попортила вода, стекающая по отвесным стенам.

— Какой-то знак на камне, — ответил Гома, пожимая плечами. — Ну и что?

Немного приподнявшись, Конан смог дотянуться рукой до изображения. Края успели раскрошиться за бесчисленное множество лет, поросли лишайником, но рисунок разобрать еще можно — в овальной рамке был вырезан волнистый трезубец, соединенный полумесяцем.

— Что ты там нашел? — спросил Спрингальд, когда с ними поравнялись остальные.

— Нечто такое, что требует разъяснений, — горячо заговорил Конан. — Скажите, что вы делали все втроем… — Его слова заглушил резкий, дикий, нечеловеческий вопль. Конан так увлекся своей находкой, что не заметил приближения врагов.

— Бумбана! — воскликнул он. С восточного края перевала на них надвигалась бесформенная волосатая масса.

— Это каннибалы! — закричали матросы. — Бежим!

— Нет, они и сзади! — заорал Вульфред. — Мы должны прорваться вперед или умереть здесь! За оружие, псы!

Коротко размахнувшись мечом, Конан пронзил грудь одного из этих чудовищ. Он все состояло из мускулов, клыков и удушающей вони. Огромная туша повалилась на него, и киммерийцу пришлось на несколько шагов отступить, пока он вытаскивал свой меч.

Гома легким топориком поразил двоих, не терял времени и Ульфило. Вульфред, изо все сил работая клинком, затянул ванирскую боевую песнь. Иногда он подталкивал кого-нибудь из матросов вперед, если надо было помочь вожакам. Остальные же предпочитали прятаться во втором ряду и бить копьями оттуда. Все в отряде были искусными бойцами, но потерь избежать не удалось. У бумбана исполинская сила и нечеловеческая выносливость, им не составляло труда выхватить кое-кого из матросов и разорвать их на части голыми руками. Из оружия у них были только грубые дубинки. Некоторые держали в своих корявых лапах обтесанные камни.

Постепенно под натиском отряда бумбана отступали, фут за футом. Запах крови и распотрошенных внутренностей заглушал вонь самих горилл. Раздался крик, это огромные руки схватили матроса, и жуткие челюсти уже впивались в его тело. Сосед этого матроса погиб тихо, ему просто свернули шею, и он не успел издать и звука.

Вскоре, однако, эти твари выбились из сил. Как одно огромное волосатое существо, они развернулись и побежали прочь. Они унесли с собой всех погибших, и своих, и людей. В пылу драки люди бросились за ними, взбешенные сражением да и судьбой тех, кого унесли с собой бумбана. За считанные минуты преодолев перевал, они успели только увидеть, как бумбана исчезли в густой чаще леса, раскинувшегося на восточном склоне. Прямо перед ними простиралось голое каменное плато длиной около десяти шагов, на которое и бросились совершенно обессиленные люди.

Малия громко всхлипывала. Участия в драке она не принимала, но до полного изнеможения ее довел животный ужас. Немного придя в себя, она накинулась на Вульфреда:

— Ты напугал меня! Я думала, мы в ловушке! Но сзади ведь не было горилл.

Он пожал плечами:

— Если бы мои ребята об этом узнали, они бы бросились бежать. Должен же был я как-то их заставить идти вперед.

— Нам очень повезло, что у них не хватило ума зайти с обеих сторон, — сказал Конан.

— Да, — согласился Ульфило, который в это время методично чистил свой залитый кровью клинок. — Если бы они догадались, мы бы все погибли.

— Посмотрите туда! — сказал Спрингальд, показывая на восток. В первый раз за все это время они огляделись вокруг.

Сразу за каменной платформой, на которой они расположились, дорога уходила резко вниз, так резко, что им видны были верхушки ближайших деревьев. Тянулся обширный горный склон, за которым раскинулось огромное пространство коричневого песка.

— Пустыня! — устало проговорила Малия.

— Нет! — воскликнул Спрингальд. — Еще дальше!

Там, куда он показывал пальцем, люди едва могли различить две каменные глыбы, почти симметричные, слева — снежно-белую, а справа — глухого черного цвета.

— Это Рога Шушту!

— Так, значит, это правда! — сказал, помолчав, Ульфило.

— А ты что, сомневаются? — скрипучим голосом спросил Спрингальд. — Древним книгам нельзя не доверять.

— Да, — сказал Вульфред, похлопывая ученого мужа по плечу, отчего тот едва не потерял равновесие. — Я в тебе никогда не сомневался.

— Кажется, что совсем недалеко, — заметила Малия. — Уж отсюда, по крайней мере, их видно.

— Не будь наивной, — сказал Конан. — С такой высоты видно на многие дни пути. Гома, там есть источники?

— Да, есть немного, — проводник кивнул. — Все опасные, многие пересыхают.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Ульфило.

— Некоторые — просто углубления, в которых собирается дождевая вода. Они в основном безводны, рассчитывать на них нельзя. В некоторых местах наружу выбиваются подземные ключи, они тоже часто пересыхают. Существует один большой источник, в котором всегда есть вода, и он же самый опасный, потому что к нему сбиваются животные на многие мили вокруг, а значит, там в больших количествах водятся хищники.

— Львы? — спросила Малия.

— Да, и дерзкие гиены, и большие кошки, и такие, каких больше нигде не встретишь. А каннибалы пустыни — еще более свирепые, чем жители равнины. К тому же они, скорее всего, отчаянно голодают, а значит, могут нападать на людей. Такому зверю для охоты нужны обширные территории, поэтому львы и другие хищники вытесняют друг друга с хороших мест. Проигравший часто получает в этом бою раны и не может охотиться за антилопой или быстрой серной. И ищет поэтому добычу слабую и легкую.

— То есть нас, — закончил Спрингальд.

— Даже противно пахнущая человечина становится мясом, если льву от голода подвело живот, — сказал Гома.

— Здесь нам больше делать нечего, — сказал Ульфило своим обычным, не допускающим возражений тоном. — Все уже пришли в себя? Серьезные раны есть?

Все, как оказалось, уже отдохнули, опасных ран нет.

Ульфило убрал меч в ножны:

— Так веди нас, Гома.

Взвалив на плечи свою поклажу, люди двинулись вниз по склону.