"Конан и сокровища Пифона" - читать интересную книгу автора (Робертс Джон Маддокс)

Глава III ТЕМНЫЙ ГОРОД

Крепкий северный ветер раздувал два больших треугольных паруса, и «Морской тигр» летел на юг. Учитывая малейшие изменения воздушного потока, Вульфред постоянно следил за величиной угла рей и за натяжением канатов. Парус то становился совсем плоским, то вздымался так, что казалось, будто он хочет вырваться вперед самого корабля.

Они шли по всем известному маршруту, был самый разгар навигации, поэтому редко когда поблизости не было видно какого-нибудь корабля. Некоторые из них, желая познакомиться поближе, делали попытку подойти, но при виде хищного разбойничьего судна сразу же поворачивали обратно в поисках более подходящей компании.

Конану нравился и сам корабль, и все его механизмы. Хотя он и не был членом экипажа, но всегда с готовностью принимался за любую работу, если нужна была помощь, — натянуть ли канат или крутить лебедку. Матросы не скрывали своего удивления его силой, которой хватило бы на пятерых. Кое-кому, правда, не нравилась та легкость, с какой Конану удавалось любое дело, и первым среди таких был Уму — огромное, похожее на обезьяну чудовище. Своей силой, которой очень гордился, Уму подчинял себе всех остальных. И хотя на корабле кроме капитана не было настоящих офицеров, он считал себя командиром экипажа, и появление Конана ему пришлось не по душе. Конан знал об этом, хотя Уму и не проявлял своего недовольства в открытую.

Конану это казалось подозрительным. Не потому, что он видел в Уму соперника, ведь в мире, где жил киммериец, это соперничество в порядке вещей. В диком, яростном мире бандитов, пиратов, казаков и наемников сильный всегда подавляет слабого и всегда есть кто-то один самый сильный, которому, чтобы сохранить свою власть, приходится отвечать на все удары, принимать все вызовы помериться силами. При обычных обстоятельствах Конан мог бы ожидать, что не пройдет и трех дней, как они с Уму померятся силами. Но время шло, а тот лишь кидал на Конана злобные взгляды. Киммериец понимал, что останавливает Уму не страх. За его низким лбом для подобных мыслей, возможно, и вовсе не было места. Здесь что-то другое.

Конану не давала покоя не только сдержанность Уму. Несмотря на опасности и невзгоды, которые их ожидали в путешествии, никто из моряков не покинул корабль, не остался в Асгалуне. Почему? Повезло, конечно, что в команде такие суровые, опытные морские львы, но киммериец не очень-то доверялся такому везению.

— О чем ты задумался, Конан? — спросила Малия. Она вышла из своей маленькой каюты и поднялась на небольшой ют, где киммериец наблюдал за работой рулевого. Сначала она, как и ее спутники, страдала от морской болезни, но скоро все прошло.

— В море тебя всегда подстерегает опасность, и ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — ответил Конан. — Видишь вон ту гряду облаков, на юго-западе? — Он показал рукой на едва различимую серую полоску у горизонта.

— Да, вижу. Мне она кажется вполне безобидной.

— Это только кажется. Она может принести бурю, которая обрушится на нас с быстротой нападающего хищника. На море ни одну мелочь нельзя упускать из виду.

Малия рассмеялась:

— Ты настолько же мрачен, Конан, насколько весел наш капитан. — Она кивнула туда, где на палубе стоял Вульфред; матросы, недовольные его бесконечными экспериментами с оснасткой, опять и опять настраивали паруса, а он весело ругался, слушая их недовольное ворчание. — Спрингальд говорит, что киммерийцы известны своим дурным нравом, а ваниры же хотя и свирепые, но веселые.

— Знания Спрингальда почерпнуты из книг, — сказал Конан. — Ваниры умеют веселиться, согласен, особенно когда мучают свою жертву или сжигают дотла киммерийскую деревню, уводя закованных в цепи женщин и детей. Такого же рода веселье любят и эзирцы. Те, кто не видел, как они дерутся между собой, не знают, что такое настоящее веселье. Их будут резать на части, а они все равно смеются.

— Вы, северяне, настоящие варвары, — сказала Малия. — Цивилизованные народы относятся к таким вещам серьезнее.

— А ты и сама, судя по внешности, имеешь отношение к северу. Ты говоришь без акцента, но волосы и кожа у тебя как у гиперборейцев.

— Моя мать происходит из знатного гиперборейского рода. Она воспитывалась в доме бритунийского лорда, жившего недалеко от границы, с которым хотел породниться ее отец. Сын этого лорда и был моим отцом, но я его не помню. Его убили, когда двадцать лет назад на Бритунию напали немедийцы. А нас с матерью забрали в Бельверус, где ее взял в наложницы один немедийский генерал. Моя мать умерла пять лет тому назад, во время эпидемии чумы. Жена немедийца уже начинала ревновать его ко мне. Видя, что я красива, как ревновала и к моей матери, поэтому генерал с радостью отдал меня первому же купцу, которому я понравилась. Это был брат Ульфило, его звали Марандос, он был молод и красив и хотел, чтобы я стала его женой. Три года мы были счастливы, пока не вернулись в его дом.

Такую историю нельзя назвать необычной. Даже богатым и знатным жизнь в смутные времена может преподносить неприятные сюрпризы. Младшие сыновья и женщины часто не получали почти ничего, и им оставалось лишь гордиться своим происхождением.

— И все же он оставил тебя и отправился на юг, — сказал Конан. Он не хотел ее обидеть, но слова прозвучали довольно жестко.

— Но он ведь не бросил меня. Он думал, что так сможет поправить наши дела, он…

— Малия! — Из узкой каюты внизу показался Ульфило. — Мы попросили Конана быть нашим провожатым. Если тебе нужен наперсник, найди на эту роль кого-нибудь другого. Спрингальд, например, получает гораздо большее удовольствие от беседы, чем этот киммериец.

— Ты мой деверь, а не опекун! — набросилась на него Малия. — Я буду разговаривать с кем захочу!

— До воссоединения с твоим мужем — моим братом — я несу за тебя ответственность, — сказал Ульфило.

Малия какое-то мгновение пристально на него смотрела, потом, не сказав ни слова, повернулась и ушла.

— Дела моей семьи, Конан, не должны тебя касаться, — сказал Ульфило холодно.

Конан пожал плечами:

— Ты можешь доверять мне или нет, как хочешь, но за время этого плавания может так случиться, что друзей будет не хватать, маркграф.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мне кажется, что кое-кто из них, — Конан кивнул в сторону палубы, — пошел с нами в надежде на то, что цель твоей экспедиции — не просто найти пропавшего брата. Они не понимают, что братская любовь или узы супружества могут толкнуть человека на столь опасное предприятие. Знатный господин оставляет свой дом, взяв с собой только учителя и женщину, и едет на край света — это выходит за пределы их понятий о разумном. Я бы даже сказал, что это выходит и за пределы моих понятий, но ты ясно мне сказал, что я должен лишь помочь в поисках брата. Остальное меня не интересует, подозрительность — не в моем характере.

Ульфило так сильно сжал губы, что они побелели. Конану показалось, что причиной тому — не один только гнев. А замешательство человека с открытой натурой, который вынужден кривить душой.

— Ты думаешь, они могут быть опасны? — проговорил наконец Ульфило.

— Никогда не знаешь, откуда может грозить опасность, все зависит от того, как сложатся обстоятельства. Но сейчас еще не о чем беспокоиться. Они вполне безвредны, пока не почуяли добычу.

— Когда мы доберемся до Берега Костей, ты узнаешь больше, — пообещал Ульфило. — Сейчас пока я не могу тебе ничего сказать.

— Дело твое, — ответил Конан. — Но помни, что, если мы все погибнем из-за твоей чертовой скрытности, виноват в этом будешь только ты!

К тому времени, когда на свежий воздух вышел Спрингальд, настроение Конана немного улучшилось. Спрингальд был бледен, но впервые за все путешествие мог спокойно стоять на ногах.

— Вот, мой киммерийский друг, я почти уверен, что сегодня вечером, в крайнем случае завтра утром, смогу уже что-нибудь съесть.

— Я рад слышать, что ты совсем здоров, — усмехнулся Конан.

— Всю свою жизнь я изучал великие походы мореплавателей прошлого. Со мною всегда были карты и записи бортовых журналов, но в море я отправился в первый раз — лишь ступив на борт этого корабля. Известные путешественники, однако, не упоминают о том, как морские боги любят наказывать нас, несчастных сухопутных букашек.

— Со временем это проходит, — заверил его Конан. — Считай, что тебе повезло. Сейчас погода просто великолепная для плавания, и корабль почти не качает. А попади ты в бурное море, ты мучился бы не одну неделю.

— Прошу тебя, не надо об этом! — прервал его Спрингальд. — Давай поговорим о чем-нибудь другом. — Он порылся в большой сумке, которую всегда носил с собой. Из сумки торчали какие-то свитки, листы пергамента, корешки книг. Спрингальд извлек какой-то том. Антикварную редкость, судя по обложке. Когда-то книга была в прекрасном кожаном переплете, но теперь, источенная червями, истрепалась и износилась.

— Вот, — сказал он, — «Плавание капитана Бельформиса». Этот человек жил более тысячи лет назад и плавал примерно в тех же местах, куда сейчас направляемся мы.

— Книга старая, — сказал Конан, взяв ее из рук Спрингальда, — но тысячу лет ей дать трудно.

— Правильно. Оригинал был на пергаментном свитке, и копий с него, как нам известно, не существует. Искусство книгопечатания знакомо людям всего лишь семьсот-восемьсот лет, хотя я считаю, что им владели и некоторые очень древние цивилизации. Так случается — искусство гибнет, а потом воскресает вновь. Так вот, а этот список был сделан пятьсот лет назад для короля Аквилонии Хептадиоса. Посмотри, на странице слева — оригинальный текст на древнешемитском, а на другой стороне — цветистый перевод на аквилонский язык того времени. На титульном листе надпись о том, что книга износилась и ее вместе с другими нужно послать в Луксур для переплетных работ. Это было двести лет назад. Стигийцы — большие мастера во всем, что касается книжного дела. По возвращении она заняла свое место на полке в Королевской библиотеке в Тарантии, и у меня есть все основания полагать, что с тех самых пор никто до меня к ней не прикасался. А я ее обнаружил несколько лет назад. Ее плачевное состояние — результат всех этих лет, результат пренебрежительного отношения к ней и упорной работы прожорливых червей.

— Судя по имени, капитан был шемитом, — заметил Конан.

— Да, а корабль его назывался «Аштра», в честь шемитской богини. А знаешь ли ты, что когда-то Шем был величайшей морской державой?

— Странно! Ведь шемиты — народ пастухов и земледельцев. Даже асгалунские купцы, как правило, выходцы из других стран. Среди шемитов, конечно, есть моряки, ведь страна имеет водную границу, но они в основном моря не любят.

— Так было не всегда. Много веков назад на территории сегодняшнего Шема существовало государство Ашур — маленькое и бедное, но зато там, на месте Асгалуна, находилась единственная по всему побережью Шема приличная гавань. На трон взошел один воинственно настроенный король, который основал династию Ден, его звали Белсепа. Он видел, что его страна слаба, единственная ее сила — выход к морю, и тогда он решил превратить Ашур в морскую державу. Чтобы получить все необходимое, он обратился к соседям. В Шеме нет хорошей древесины, чтобы строить корабли, поэтому дерево он закупал севернее, в Аргосе и Зингаре. Чтобы привлечь корабельных плотников и других мастеров, необходимых для страны мореплавания, он установил для них щедрую плату, дешево продавал землю и освободил от налогов. Чтобы обучать шемитов морским искусствам, он нанял капитанов, навигаторов, опытных матросов, которые умели составлять карты и читать по звездам. И к концу правления Белсепы в стране уже был приличный торговый и военный флот.

— Значит, все его труды пропали даром, — сказал Конан, потому что ни разу в жизни я не видел шемитского корабля. А шемитские моряки — обыкновенные пираты. Шемиты занимаются набегами на суше, поэтому и в море они остаются верны себе.

— И все же в течение трехсот лет, пока правила династия Ден, ашурские шемиты были умелыми навигаторами, они плавали и к далеким северным берегам, гораздо дальше Ванахейма, и к южной оконечности континента, где береговая линия резко поворачивает на северо-восток. По морю они, кажется, доходили и до самой Вендии, хотя об этом не сохранилось никаких точных документов.

— Морем дошли до Вендии! — удивленно воскликнул Конан. — Такое плавание достойно героев!

— Дорога туда и обратно занимала около трех лет, из пяти кораблей возвращался обычно только один. А ведь шемиты были тогда умелыми мореплавателями. — Спрингальд вздохнул. — А потом, — продолжал мудрец, — в Шем пришел голод. Посевы не взошли, травы высохли, скотину поразил мор. Естественно, что умирали и люди. Процветала только морская держава Ашур, что вызывало злость и зависть соседей. Вскоре страну потрясло все разрушающее землетрясение. Другие шемитские народы верили, что голод наслали лесные боги, рассердившись на людей за то, что те забыли леса и пастбища и обратились к морю. Землетрясение же — высшее проявление гнева, а также призыв к другим народам Шема взяться за оружие.

Землетрясение разрушило городские стены и большую часть самого города. В Ашур ворвались толпы обезумевших от голода шемитов, которые не оставили там камня на камне. Они убивали людей и жгли корабли, уцелевшие после землетрясения. Они также поджигали архивы, в которых хранились морские карты и корабельные журналы. Сохранилось поэтому лишь очень немного книг и карт того времени, и вот эта — одна из них. — Он взял том из рук Конана. — Бельформис жил в эпоху расцвета Ашура, а это — рассказ о его путешествии к Берегу Костей, куда корабли заходили редко.

— Как же эта книга уцелела в пожарах? — спросил Конан.

Спрингальд пожал плечами:

— Иногда такие вещи можно объяснить лишь прихотью богов. Страшные катастрофы, разрушающие все на своем пути, какую-нибудь мелочь оставляют нетронутой. Знаменитые и бесценные сокровища гибнут, а она остается. Возможно, что свиток хранился в каком-нибудь сундуке, в подвале, и поэтому уцелел во время пожара. Возможно, он был тогда на борту корабля. Или какой-нибудь аквилонский путешественник уже купил его, и во время великих потрясений свиток находился вдали от родины. Как бы то ни было, какой-то ученый решил перевести эту хронику на аквилонский и даже переплести ее в виде книги.

— А что пишет этот древний мореплаватель о тех местах, куда мы направляемся? — спросил Конан.

— Давай посмотрим… — Спрингальд быстро листал страницы. Было видно, что он точно знает, где искать. — А, вот: «Острые белые скалы столь многочисленны и столь тесно прижаты друг к другу, что нам потребовался целый день упорного труда, чтобы благополучно пройти между ними. И лишь к закату мы смогли бросить якорь в безопасном месте. Когда наступит день, высадимся на берег». Он говорит о том, что произошло на следующий день. Дата, которая здесь указана, для нас ничего не значит, потому что нам неизвестно ашурское летосчисление, и о времени тех событий можно судить лишь очень приблизительно.

«Едва забрезжил рассвет, мы на веслах двинулись к берегу. Небольшая партия отправилась к ручью, чтобы пополнить наши запасы пресной воды, но в воде оказалось так много водорослей, что очищать ее было бы слишком долго и трудно. Здешний берег — узкий песчаный пляж, песок белый и очень мелкий. На расстоянии двадцати шагов от линии прилива поднимаются густые джунгли».

— Да, так я и запомнил это место, — перебил его Конан. — А борана там были в древности?

— В хронике о них нет упоминания. Но там жили люди. — Он перелистал книгу. — Вот рассказ о втором дне, когда был предпринят поход вглубь страны: «В джунглях нам и раньше попадались признаки присутствия человека: на ветвях висели какие-то идолы и амулеты, вырезанные из камня и дерева, на земле — остатки кострищ и тому подобное, но до сегодняшнего дня нам не встретилось ни души. Около полудня мы наткнулись на горстку вооруженных людей».

— Зачем они пошли вглубь территории? — спросил Конан.

— В поисках местного населения и каких-нибудь ценностей. Торговцы часто так делали.

Конану показалось, что Спрингальд ответил очень уклончиво, но киммериец не стал ничего выяснять.

— Вот что пишет капитан: «Эти люди не похожи на чернокожих, что обычно населяют побережье. Они выше ростом, кожа у них светлее и более тонкие черты лица; лицо, как и все тело, сильно раскрашено. На них были набедренные повязки из прекрасной тонкой ткани незнакомого переплетения, в руках они держали широкие копья хорошей ковки. На многих были украшения из чеканного золота. Два наших чернокожих проводника при виде этих людей выказали некоторое изумление и страх, воины же смотрели на них с величайшим презрением, по отношению к нам они тоже проявляли некоторую настороженную отчужденность, не лишенную враждебности». — Спрингальд поднял глаза на Конана: — Ты понимаешь, конечно, что я читаю уже в переводе. Аквилонский, на котором говорили пятьсот лет назад, немного отличается от нашего языка. Надеюсь, мой перевод достаточно точен.

— А первый перевод с шемитского? — спросил Конан. — Как ты думаешь, он точен?

Несмотря на всю сложность своего положения, Спрингальд сумел улыбнуться:

— Это, друг мой, очень уместный вопрос. Я не консультировался со специалистами по древнешемитскому, но мои собственные, пусть и несколько фрагментарные познания в этом языке дают возможность утверждать, что перевод точен. — Он поднял голову и посмотрел на темную тучу, которая лишь недавно была маленьким облачком. Теперь она закрывала полгоризонта. Вульфред все так же ругался и рычал на матросов. Они спускали парус. При виде этого Спрингальд побледнел еще больше:

— О Митра! Неужели надвигается буря?

Конан усмехнулся:

— Да. И если хочешь уберечь свои книги от сырости, лучше запри их в сундук. На кораблях типа нашего все части корпуса скреплены не жестко, так чтобы обшивка могла играть на волне. В любую бурю он удержится на плаву, когда другие корабли развалятся на части, но в этом есть и свои минусы. Он пропускает воду как решето.

— Вот как? Да, я еще многого не знаю. — Он засунул книгу обратно в сумку. — Надеюсь, тебе эта буря придется по душе. А мне, скорее всего, нет. — С этими словами он повернулся и направился вниз.

Надвигающийся шторм Конан ожидал с удовольствием, он знал, что буря будет не очень сильной. Она пройдет единым шквалом, который продлится весь вечер и, может быть, ночь, а у него будет возможность посмотреть, как ведет себя судно в плохую погоду. Глядя, как приближаются вздувшиеся тучи и матросы спускают паруса, Конан думал о Спрингальде и его книге.

Он давно уже не был юным мальчиком, что когда-то плавал по этим морям с Бэлит. С тех пор он успел послужить многим военачальникам и всякое узнал о людях, облеченных властью. Разбирался он и в языках. В армиях цивилизованных народов человек, претендующий на офицерский пост, должен читать и писать на языке этого народа. Совершенно ясно, что Спрингальд дал Конану в руки эту книгу, предполагая, что варвар не знает аквилонского. Спрингальд ошибался.

Да, древний язык Конану был непонятен, но все же он сумел связать воедино несколько слов, и среди них он разобрал фразу, написанную более крупным шрифтом, чем все остальные, как будто она имела особое значение. Фраза эта была: «Рога Шушту».

— Небольшое развлечение для наших сухопутных, да, Конан? — сказал Вульфред, вспрыгивая на ют прямо с палубы.

— Им будет плохо, — отозвался Конан, — но они все стерпят. Это не те купчишки, над которыми любят поиздеваться матросы. Они и виду не подадут, что мучаются, и не перестанут задирать нос. Настоящие аристократы.

— Да, я думаю, ты прав, — кивнул Вульфред. — Этот Ульфило, похоже, большая шишка. И девчонка тоже не промах. Даже этот книжник не спускает матросам ни одну грубость. — Он помолчал, а потом заговорил уже другим тоном: — Скажи, Конан, ты заметил, какую сумку таскает с собой книжник?

— Ее невозможно не заметить, — согласился Конан.

— Хоть я и не ученый, но моряк всегда узнает морские карты и бортовые журналы.

— Да, так оно и есть. Ну и что из того? Он ученый и изучает путешествия древних мореплавателей. Что же ему еще читать, как не бортовые журналы?

Вульфред засопел:

— Ученые сидят в своих пыльных кабинетах и библиотеках и изучают плавания смельчаков по книгам. Нет, человек выходит в море, прихватив с собой целую связку карт, только если он что-то ищет, и ищет не просто какого — то брата! Говорю тебе, Конан, эти аквилонцы собираются искать клад! А для чего же еще богатым и знатным оставлять свой дом и искать приключений на море?

Теперь киммериец презрительно усмехнулся:

— Карты кладов! Да ты знаешь не хуже меня, что их продают в любой портовой таверне, чтобы выманивать деньги у слишком доверчивых. Однажды в Кордаве мне предложили целых три за один вечер. Я даже кое-что купил, благо был тогда молод и не разбирался ни в картах, ни в деньгах.

— Думаешь, такими подделками можно одурачить знающего человека? — спросил Вульфред. — Как будто этот Спрингальд мог купиться на обычную дешевку!

— Нет, конечно, не мог. — Конан тряхнул черной гривой. — Но это еще не значит, что твои подозрения обоснованны. А даже если они и ищут сокровища, они, конечно, понимают, что одним им по джунглям не пройти. Они будут прекрасным обедом для борана, если только раньше их не сожрут дикие звери или огромные змеи.

— Да. Так какие же на самом деле у них планы?

— Я не знаю. Знаю только, для чего они меня наняли, и я выполню свою работу честно. А когда прибудем на место, может быть, и узнаем, что они задумали на самом деле.

Но вскоре налетела буря, и пришлось хорошо поработать, чтобы удержать корабль на плаву и не сбиться с курса, поэтому на бесполезные разговоры не было ни времени, ни сил.

Стоял чудесный день, солнце яростно палило, когда вдруг волны за кормой «Морского тигра» из синих стали ярко-зелеными, а потом и грязно-коричневыми. Трое пассажиров собрались на палубе.

— Что это? — обратилась Малия к Спрингальду.

Конана удивило, что она задает этот вопрос ученому, а не моряку. Но Спрингальд знал, что ей ответить.

— Под нами речной поток. Стоит лишь зачерпнуть этой мутной жидкости, и ты увидишь, что вода, скорее, пресная. Хотя пить такую воду я бы, конечно, не посоветовал. Судя по величине, это, должно быть, Стикс, или Нилус, как его называют на некоторых языках, самая большая река в мире. Она дает воду целому континенту и собирает на своем пути отходы и мусор с огромной территории. Сами стигийцы ее пьют, но для человека из других мест эта вода может стать опасной.

— Значит, мы совсем недалеко от Кеми, — сказал Ульфило. Все трое, вполне оправившись от морской болезни, были сейчас в добром здравии. — Сколько дотуда еще, Конан? — Он повернулся к киммерийцу.

— Прибудем после полудня, — ответил тот угрюмо. На Конане были сейчас только короткие бриджи, какие обычно носят матросы. Полоска алой ткани, повязанная вокруг лба, удерживала непослушные волосы и защищала глаза от набегавших струек пота.

— Это, кажется, тебя не радует, — заметил Спрингальд.

— Нет, не радует, — подтвердил Конан. — Не люблю Стигию. Здешний народ — бессловесные рабы, а управляют ими жрецы и чернокнижники. Во всем этом есть что-то унизительное.

— Но Стигия — древнейшее из государств, — сказал Спрингальд, — ее история восходит к старинному Ахерону и таинственным легендам о сказочном Пифоне. По сравнению со стигийцами мы, гиперборейцы, — просто малые дети. Всего лишь несколько веков назад наши предки были дикими варварами. А история Стигии исчисляется тысячелетиями!

— Это история порабощения и подавления свободы, — не сдавался Конан. — Лучше уж дикое варварство, каким бы жестоким оно ни было, чем господство колдунов.

— И тем не менее в Кеми мы должны зайти, — сказал Ульфило.

К ним на ют поднялся Вульфред.

— Вы говорили о Кеми? Должен вас предупредить, этот порт не такой, как другие. Стигийцы не любят чужеземцев, и в город им после наступления темноты выходить запрещается.

— Разве при таких ограничениях можно вести какую-нибудь торговлю? — спросила Малия.

— В гавани есть островок под названием Черепаший. Там и стоят иностранные суда. И лишь некоторым из них под неусыпным контролем разрешается выгружать свой товар в самом порту Кеми. А если чужестранца застанут в городе после захода солнца, его немедленно отправляют на смерть.

— Да, похоже, Конан прав: нрав у стигийцев недружелюбный, — заметил Ульфило.

— Но зато они богаты, — сказал Вульфред. — Стигийские правители и знать всегда соблюдали свои интересы, и если к ним попадало что-то ценное, они его уже не выпускали из рук. На королевском погребальном наряде столько золота, сколько у других королей не было и за всю жизнь. — Вульфред, как истинный ванир, не мог без воодушевления рассказывать о большом богатстве. — Не имей их чертовы проклятья такой силы, я бы давно уже привел в Стигию несколько больших кораблей, просто чтобы разворошить эти гробницы.

— Жаль, что здесь так не любят чужестранцев, — заметил Спрингальд. — Я надеялся воспользоваться нашей остановкой в Кеми, чтобы воочию увидеть те чудеса, о которых читал в книгах. Я думал даже, что удастся получить разрешение подняться вверх по реке, до Луксура, туда, где храмы и усыпальницы своим великолепием просто поражают воображение.

— Мне кажется, чем раньше мы уйдем отсюда, тем лучше. — Малия поежилась. — Давайте побыстрее завершим все дела, наведем справки о моем муже и продолжим плавание.

— Это, несомненно, самое лучшее, что мы можем сделать, — согласился Конан.

— И кроме того, стигийцы просто не оставят нам другого выхода, — подтвердил Вульфред.

Охватив с обеих сторон грязные воды Стикса, в море врезались два темных скалистых мыса. На них сгрудились многочисленные приземистые постройки из черного камня, одни совсем старые и уже полуразрушенные, другие, наоборот, — полные жизни, окруженные оборонительными укреплениями, которые были снабжены специальными орудиями для потопления неугодных кораблей. «Морской тигр» спустил паруса, матросы взялись за весла.

Не успели они пройти первые форты, как им навстречу быстро двинулось красное судно с тараном в виде головы крокодила; в воду дружно погружались несколько пар черных весел.

— Они хотят нас потопить? — испуганно спросила Малия.

— Это просто таможенный корабль, — рассмеялся Вульфред, — просто очень безобразный на вид. Уж будь уверена, если когда-нибудь увидишь их настоящую военную галеру, сама схватишься за весла, чтобы только уйти поскорее.

Корабль приблизился, взрезая белую пену. «Морской тигр» сложил весла, и на его палубу перебросили трап, по которому с таможенного корабля поднялось несколько человек. В основном это были крепко сложенные чернокожие, явно из низшего сословия, но среди них выделялся главный — высокий, темноволосый и темноглазый, он отличался от остальных более светлым оттенком кожи.

— Предъявите ваше разрешение, — сказал он.

— Ты его уже много раз видел, — пробормотал Вульфред, протягивая ему медный диск с высеченными на нем иероглифами.

— Для меня все ваниры на одно лицо, — ответил тот. — Что ты, что любой другой рыжебородый. — Он оглядел всех присутствующих с таким высокомерием, как будто был не обыкновенным служащим, а каким-то знатным господином. Его взгляд задержался на Конане: — А ты из какой страны?

— Я киммериец, — ответил Конан. Скрестив на груди руки, он взирал на него сверху вниз.

— Никогда о таких не слышал. Какова цель вашего приезда?

— Мы направляемся к Черному Берегу за слоновой костью, пером и так далее, — ответил Вульфред. — А здесь мы хотим прикупить кое-что для торговли.

— Вы знаете, что расплачиваться можно только золотом и серебром? — спросил таможенник.

— Да, — ответил Вульфред, — я уже бывал здесь раньше.

— Но иностранцы — глупы и часто об этом забывают, — возразил таможенник, — а некоторые стигийские купцы готовы вступать с ними в незаконные сделки. Остерегайтесь таких. Наказание для них — сурово, но ваше — еще страшнее. А эта тоже поедет к Черному Берегу? — Он посмотрел на Малию.

— Да, — ответила она.

Не обращая на нее внимания, таможенник опять заговорил с Вульфредом:

— Да она там просто умрет. Лучше продать ее прямо здесь. В наших землях такой цвет кожи — большая редкость, и за нее хорошо заплатят.

Малия вспыхнула. Ульфило схватился за эфес меча, но Конан и Вульфред опустили руки ему на плечи.

— Мы подумаем, — сказал Вульфред.

— Повернитесь, вам завяжут глаза, — приказал таможенник.

— Что? — воскликнул Ульфило в полном недоумении.

— Здесь такие законы, — сказал Вульфред. — В гавань корабль поведет лоцман-стигиец. Все дно утыкано железными брусьями и клешнями, и никто из чужих не должен знать, как между ними пройти. Каждый год эти ловушки расставляют по-новому, просто на всякий случай, а рабов потом убивают, чтобы не могли никому рассказать.

Им туго завязали глаза черными шелковыми повязками, и пришлось покориться. То же самое проделали и с матросами, которые теперь гребли вслепую. Почти целый час не было слышно ничего, кроме скрипа весел в уключинах и спокойного голоса лоцмана, который отдавал приказания. Но вот повязки сняли.

Щурясь от внезапного света, путешественники оглядывали гавань. Большая часть города располагалась на южной стороне, где над низкими портовыми строениями вздымались огромные башни. В северной же части под массивным каменным навесом — огромнее, чем любой королевский дворец, — стояла на якоре добрая сотня военных галер.

Перед ними лежал Черепаший, бугорок суши не более ста шагов в длину, со всех сторон окруженный причалами, застроенный пакгаузами, тавернами, какими-то учреждениями. Лишенный каких бы то ни было украшений и величественных зданий, он, казалось, принадлежал совсем к другой стране.

— Здесь я вас покидаю, — сказал таможенник, направляясь к трапу. — Подчиняйтесь закону и добросовестно платите пошлину. — С этими словами он ушел, и все вздохнули свободнее.

— Еще никому не удавалось избежать смерти за подобное оскорбление в мой адрес, — сказал Ульфило.

— Но смерть этого человека означала бы смерть и для всех нас, — ответил Вульфред. — Боюсь, что есть люди, которых просто приходится оставлять в живых.

— Когда мы выйдем на остров? — спросил Спрингальд.

— Сейчас станем на якорь, я должен сам за этим проследить, — ответил Вульфред. — Потом поплывем на лодке к берегу.

Весь следующий час капитан был занят делами своего судна, потом он приказал спустить на воду шлюпку. Корабль разрешалось покинуть половине команды, другая же должна была остаться на борту. Это не вызвало большого недовольства. В Кеми соблазнов, гораздо меньше, чем в других местах.

Закончив работу на корабле, Конан окинул взглядом гавань. В основном здесь стигийские корабли — речные и прибрежного плавания. Есть один аргосский корабль, грязная посудина работорговца. Рядом с ним на якоре стоит зингарское судно, похоже пиратское. Во многих портах пиратские корабли — желанные гости, если только они не нападают на жителей. На борту у них обычно богатый груз, который продают дешево. Но внимание Конана привлек другой корабль. Явно стигийской постройки, но без обычных для здешних судов украшений. Это было низкое двухмачтовое судно, выкрашенное черной краской, с черными же свернутыми парусами. Конан никогда не видел таких судов у стигийцев, оно явно совсем новое. На борту никого не видно. Конан заметил, что и Вульфред пристально рассматривает этот корабль.

— Ну, что скажешь? — спросил Конан капитана.

— Первый раз вижу такое. Хотя на вид неплохой, чем-то похож на пиратский, но места для груза маловато.

— И для военного судна слишком мал, — добавил Конан. — О стигийцах разное говорят, но я никогда не слышал о пиратах-стигийцах, разве только это разорившиеся и высланные аристократы. Кто же выходит в море на таком судне?

— Хороший вопрос, — сказал Вульфред, — но, может быть, ответа лучше не знать.

На острове капитан отвел всех в лавку, где можно было купить бусы, игрушки и всякие пустяки для торговли с туземцами. Они кое-что купили. Коробки с товаром должны были доставить на корабль, и путешественники решили немного отдохнуть.

— В портовой таверне можно не только поесть и выпить, — сказал Вульфред. — Я хочу побеседовать там кое с кем о южных морях. Вот уже четыре года как я там не был, кто знает, что могло измениться за это время.

— Сколько мы здесь пробудем? — спросил Ульфило.

— Сегодня уже поздно, — ответил Вульфред, — а завтра утром я хочу запастись провизией и пресной водой. Еще нужно загрузить то, что вы сегодня купили, и мне, пожалуй, понадобится полотно на парус. Стоит нанять еще людей, потому что на юг дорога трудная. Все это займет, наверное, дня три.

— Отлично, — сказал Ульфило. — Нам надо найти какую-нибудь приличную гостиницу.

— С нормальной ванной! — горячо поддержала его Малия. — И с прачечной.

— Что ж, миледи, — усмехнулся Вульфред, — наслаждайтесь жизнью, пока есть такая возможность. Там, куда мы направляемся, ванну можно принять только во время дождя, а одежду и вовсе стирать не надо, потому что она быстрее сгниет.

— Так тем более надо побаловать себя сейчас.

Они шли по узкому переулку, зажатому с обеих сторон мелкими лавчонками. Вдруг Малия резко остановилась, затаив от страха дыхание.

— Что случилось? — в тревоге спросил Ульфило.

Она не могла раскрыть рта, просто махнула рукой. По мостовой, зловеще поблескивая, к ним ползло что-то длинное. Вот змея медленно приподняла голову размером с небольшой винный бурдюк и уставилась на них немигающим взглядом своих черных глаз; из узкой щели рта то и дело выскальзывал длинный раздвоенный язык.

— О Митра! — воскликнул Ульфило. — Неужели змея?

— Огромный змей южных джунглей! — пояснил Спрингальд. — Великолепно!

Ульфило схватился за меч, но Вульфред его остановят:

— Когда-нибудь из-за тебя мы все погибнем! В Стигии многие животные священны, а змеи — все дети богов! Вот эти огромные — самые почитаемые.

— И даже если она нападет, нельзя защищаться? — спросил Ульфило.

— Не беспокойся, — вступил в разговор Конан. — Видишь вот эту шишку? — На длинном теле животного примерно в четырех футах от головы вздувался безобразный бугор. — Сегодня она уже что-то съела. Или кого-то. Сейчас она заберется к себе в берлогу и будет переваривать этот обед. На это уйдут недели. Такие твари едят редко.

— Как же она попала на остров? — спросила Малия, вновь обретая дар речи.

— Они прекрасно себя чувствуют и на суше, и в воде, — ответил Конан. — Стикс и другие крупные реки ими просто кишат.

Змея медленно ползла, а они стояли и смотрели; долго-долго свивались кольца, пока наконец у самых ног не промелькнул крошечный заостренный хвост.

— И какой же длины они могут быть? — спросила Малия сдавленным голосом.

— Стигийцы утверждают, что такие змеи растут всю жизнь, — сказал Спрингальд. — Этой, судя по длине, должно быть около ста лет.

— По берегам Зархебы попадались и длиннее, — сказал Конан. — Эта может проглотить человека, но есть и такие, что легко могут проглотить лошадь или буйвола.

Трое аквилонцев, казалось, не совсем поверили Конану, но после всего увиденного не решились вслух усомниться в его правдивости. После некоторых поисков путешественники нашли себе подходящую гостиницу, предоставив Конану и капитану искать пристанища на свое собственное усмотрение. Как раз такое заведение было обнаружено недалеко от берега. Чтобы уберечь здание от ежегодных разливов Стикса, его поддерживали высокие сваи. И вскоре перед моряками уже стояли высокие каменные кружки, наполненные пенным темным элем.

Вульфред отхлебнул и облизнул губы:

— Да, стигийцы — высокомерные свиньи и злобные колдуны, но кроме них никто на всем юге не варит приличного эля.

— Да, — согласятся Конан. — Они утверждают, что первыми стали выращивать злаки, и варить эль их научил кукурузный бог. Если это правда, то хоть один приличный бог у них все-таки есть.

Путешественники заказали обед. Предстояло обсудить многие важные дела.

— Как ты думаешь, — начал Вульфред, — что наши аквилонцы собираются делать здесь, в Кеми, пока мы готовимся к отплытию?

— Приходят в голову кое-какие мысли, — ответил Конан. — У них есть письмо этого братца, отправленное из Кеми, и вряд ли они упустят возможность навести здесь о нем справки. Если он и впрямь снаряжал здесь экспедицию на юг, об этом кто-нибудь да знает — что это был за корабль, какими товарами груженный, кого он с собой взял.

— Да. Наши наниматели опять молчат, как воды в рот набрали.

— Но что мешает нам самим задавать им вопросы? — заметил Конан.

— И заодно приглядывать за этой троицей.

— Шпионить? — переспросил Конан.

— А почему нет? Они для нас — чужеземцы Нам явно не доверяют, так почему мы должны доверять им? Из-за их скрытности мы запросто можем погибнуть, поэтому имеем полное право знать, что они затевают. Но я занят на корабле. А ты мог бы последить за ними?

— Да, — сказал Конан. — Они вполне этого заслуживают. Не люблю, когда меня держат за дурака которому нельзя ничего доверить.

— Вот и я говорю. — Они сдвинули кружки и залпом выпили.

В течение этого вечера Конан и Вульфред поговорили с другими моряками, которые заходили в таверну. Стигийцев среди них было совсем мало. В основном матросы из других стран, чьи корабли сделали здесь остановку. Черепаший был для большинства постоянным перевалочным пунктом. В ответ на допросы о Марандосе они получали лишь бессмысленные взгляды.

— Все эти люди нездешние, — сказал Конан, — надо расспросить лавочников.

— И хозяин таверны тоже много лет здесь живет, — сказал Вульфред, — давай спросим у него.

Они пригласили хозяина за свой стол.

— Знатный аквилонец? — переспросил тот. — Был один такой на Черепашьем, около года назад, но не знаю, с какого он корабля. Он пробыл здесь пару дней, не больше, а потом я его не видел. Но никакой экспедиции он здесь не снаряжал.

— А что это за черное судно стоит здесь неподалеку? — спросил Конан.

— Здесь нет такого корабля, — ответил хозяин бесцветным голосом.

— Мы все поняли, спасибо за помощь, — сказал Вульфред. Когда хозяин отошел, он продолжал: — Как думаешь, может, в письме все вранье? Он разорился, но не хотел, чтобы семья об этом узнала?

Конан покачал головой:

— Но в письме сказано: он хочет, чтобы они последовали за ним.

— Это они так говорят. Ты это письмо читал?

— Нет, даже не видел. Но мог ли он снарядить корабль где-нибудь в другом месте?

— Где? — спросил Вульфред.

— В самом Кеми, а не на Черепашьем.

— Чтобы чужестранец снарядил корабль в Кеми? Думаешь, это возможно?

— А откуда у стигийцев черный пиратский корабль? Он в трех шагах отсюда, а люди делают вид, что ничего не видят. Это возможно?

На это ванирскому капитану возразить было нечего.