"Пятая книга" - читать интересную книгу автора (Величко Андрей Феликсович)

Глава 19

Блин, думал я, и что же там в Российской Федерации теперь отмечается вместо октябрьских праздников седьмого и восьмого ноября? Вот ведь как прижился тут, про те реалии теперь сразу и не вспомнишь… Вроде поначалу был день примирения ограбленных с ограбившими, потом день согласия с тем, что на самом деле никто никого не того, это, типа, вам просто показалось, а теперь, кажется, этот внеочередной выходной и вовсе переобозвали в день единства. Кого с кем – точно не помню, но, наверное, власти с народом, потому как больше вроде некого и не с кем. Кажется, какая-то из этих дат совпадала с днем взятия Москвы поляками – давно, еще в семнадцатом веке. Ну, а у нас сегодня, в воскресенье двадцать второго октября по здешнему стилю, был праздник Казанской иконы Божьей Матери – во всяком случае, так мне сообщил вернувшийся из Исаакиевского собора двойник. Я же в это время читал радиограммы про событие ну никак не меньшего масштаба.

Гарнизон торчащей у нас как кость в горле Гибралтарской крепости наконец-то капитулировал! А то ведь почти три месяца подряд на краю уже практически нашего пролива торчала эта скала, нашпигованная пушками, и всячески мешала нормальному судоходству. Более того, иногда под прикрытием ее огня через пролив ухитрялись проскакивать и английские корабли!

Поначалу крепость пытались прикрывать корабли английской Средиземноморской эскадры, но, понеся потери от нашей авиации, несколько охладели к этому занятию. Когда же при неудачной попытке захватить французские линкоры в Тулоне «Дредноут» и «Беллерофон» были сильно повреждены, а «Принс оф Уэлс» вообще затонул из-за взрыва кормового погреба, крепость полностью лишилась поддержки с моря. С авиацией дело обстояло аналогично – поначалу английские и французские самолеты летали с аэродрома под Ораном на средиземноморском побережье Алжира, но не очень активно. А после капитуляции Франции англичане вынуждены были перебазировать свои самолеты и часть прихваченных французских аж в Александрию, потому как в Алжире началось что-то вроде борьбы за независимость. Правда, мне до сих пор так никто и не смог объяснить, кто с кем там боролся, но обстановка для дислокации самолетов стала, судя по всему, абсолютно неподходящей.

После этого две недели подряд русская и немецкая авиация выбивала очень сильную поначалу зенитную артиллерию крепости. И здесь очень неплохо показала себя специальная противозенитная эскадрилья лейтенанта Арцеулова. Помните, он предложил переоборудовать штурмовик «Похухоль» для стрельбы вбок? Это было сделано на трех машинах. Но, кроме трех так называемых «косых похухолей», в эскадрилье было два нормальных штурмовика, четыре пикировщика «Выхухоль» и четыре «Стрижа». Работала эта группа следующим образом.

Сначала над целью появлялись истребители и занимали свое место на высоте, но чуть в стороне, за пределами досягаемости зениток. После чего, по возможности всякий раз с нового ракурса, цель атаковали нормальные штурмовики. Выпустив по шесть эрэсов и добавив из двадцатитрехмиллиметровых пушек, они отворачивали, а за это время их косые собратья успевали встать в круг. Воздушные стрелки спускались к батарее бортовых пулеметов, и начинался обстрел. Зениткам противника было почти невозможно стрелять по самолетам, летающим чуть ли не ниже их, а вот штурмовики наносили определенный урон почти незащищенным зениткам. В такой обстановке батарея уже не могла нормально отразить атаку сверху, и четверка пикировщиков сбрасывала на нее свои бомбы, обычно каждая машина по пять двухсоток. После чего от батареи мало что оставалось, но на следующий день откуда-то из глубин скалы появлялась новая. В общем, за две недели такой работы, потеряв два пикировщика и один обычный штурмовик, эскадрилья добилась того, что скала перестала отвечать огнем на атаки наших самолетов. И началось…

Два немецких «Левиафана» каждый день делали по четыре, а то и по пять вылетов. Сбрасывали они в основном по две трехтонные фугаски за раз, но иногда день кончался и двумя эфирными бомбами, то есть ОДАБ-ами. И так почти две недели подряд! Но когда ко вроде бы переставшей огрызаться крепости попытались высадить десант, он был отбит огнем крупнокалиберных пулеметов. И снова полетели «Левиафаны»…

Но все на свете имеет свой конец. У англов и кончилось все – боеприпасы, вода, люди… И вчера вечером крепость вывесила белый флаг. Каково же было удивление приплывших принимать сдачу немцев, когда они увидели, кто им противостоял!

На ногах у англичан оставалось всего двадцать пять человек, причем практически все были или ранены, или контужены. И около пятидесяти тяжелораненых, еще не померших к этому дню.

Всех уцелевших англичан отправили в Танжерский госпиталь – здоровых среди них не было. Погибших похоронили с воинскими почестями, и с сегодняшнего дня на Скалу начал потихоньку прибывать новый гарнизон – русский.

Я написал распоряжение – собрать и предоставить мне все материалы об обороне Гибралтарской крепости. Черт возьми, хорошо, что такую силу духа проявил именно ее гарнизон, а, скажем, не американская эскадра у Гавайев! Макаров перед отбытием к новому месту службы познакомил меня со своими выводами, из которых следовало, что шанс у американцев все-таки был. Впрочем, я об этом догадывался и сам, потому как через три дня после капитуляции их эскадры погода сильно испортилась и держалась в таком виде больше недели.

При прощании со Степаном Осиповичем я еще раз напомнил ему – самое главное, про кильватерный строй больше не вспоминай! Никаких генеральных сражений, ты же у нас не Шеер. Утопить кораблик тут, кораблик там, склады с углем потихоньку жечь, а уж нефтехранилища – тем более. Чуть погода начинает портиться – отводишь и перестраиваешь эскадру.

– Девчонок своих воевать учи! – огрызнулся генерал-адмирал, залезая в «Страхухоль». Впрочем, по результатам их деятельности он уже не именовал Таниных сотрудниц «шлюхами», как это бывало в начале войны.

Отлет Макарова состоялся полтора месяца назад, и теперь уже можно было твердо сказать, что он вел войну на море как надо, то есть с большой осторожностью. При попытках англичан выйти из бухты хоть сколько-нибудь крупным соединением на его пути всегда оказывались мины. Причем во второй раз, когда англичане не стали преследовать быстро удаляющиеся корабли Макарова, а повернули на запад, мин оказалось даже больше. Одиночные же корабли топились, так что плавать по одному англичане уже давно не рисковали.

Наши морские силы представляли из себя две ударных группы и пять мобильных. Первая ударная под непосредственным командование самого Степепана Осиповича действовала в Северном море. Там были основные силы русско-немецкого флота, в том числе и все три крупных авианосца, но за исключением наконец-то отремонтированного «Ария». На нем держал флаг командующий второй ударной группой Хиппер. Она была послабее первой и действовала в Кельтском море, где недавно добилась крупного успеха – захватила острова Силли. Сейчас там спешно оборудовалось два аэродрома. Кроме того, несколько раз подвергшиеся обстрелу дальнобойных пушек «Ария» и вооруженного такими же орудиями линейного крейсера «Мольтке» верфи Портсмута практически прекратили работу. В здешнем мире «Мольтке» и его брат-близнец «Гебен» получились как бы половинками «Ария», то есть имели по две башни с теми же пятнадцатидюймовыми пушками. Правда, броня у них была несравненно хуже, но это не мешало стрелять по порту, береговые орудия которого просто не могли отвечать из-за своей меньшей дальности.

Мобильная группа состояла из ракетного крейсера, легкого артиллерийского и эскортного авианосца на десяток самолетов. Все эти корабли могли развивать скорость до тридцати четырех узлов, так что догнать их у англичан могли только миноносцы – если бы им не мешал артиллерийский крейсер. Эти группы нарезали круги вокруг Англии, смотря, чего бы такого по мелочи утопить в море или сжечь на берегу.

Ну, а наша авиация из Дублина и из-под Руана занималась организаций топливного голода. Бомбилось все имеющее отношение к углю и нефти, про что мы знали. Порт Кардифф был буквально превращен в щебень налетами тяжелых бомбардировщиков. Большие нефтехранилища под Бирмингемом горели неделю, давая следующим волнам наших самолетов прекрасный ориентир, отлично видимый ночью за десятки километров без всяких ноктовизоров. В общем, с топливом в Британии становилось все хуже и хуже, благо подвоз нам удалось прекратить.

У англичан была нефть на Ближнем Востоке, были и танкеры для ее перевозки. Но без охраны у танкера нулевые шансы, тем более если он вынужден идти в обход Африки, потому как через Гибралтар его никто не пустит. По данным нашей разведки, в Скапа-флоу угля оставалось примерно на полторы заправки всех имеющих угольные топки кораблей. Да и тем приходилось пользоваться с большой осторожностью, потому как еще за два года до войны Георгиевский химзавод освоил производство угольных мин. Это был обычный кусок тротила с простейшим детонатором внутри, но замаскированный под кусок угля. При внимательном осмотре его, конечно, было нетрудно отличить. Но линкор, например, на полном ходу жрет порядка сорока тон угля в час, попробуйте-ка перебрать такие количества. А закинуть один кусок к миллионам точно таких же, даже если они и лежат в закрытом хранилище, нетрудно. Если же оно открытое, то тут и вовсе делать нечего. Ну, а при попадании угольной мины в топку она гарантированно выходила эту топку из строя – хоть и не радикально, но все же. Иногда повреждался и сам котел.

С нефтью дело обстояло еще хуже. А если вспомнить еще и продовольственные трудности, из-за которых с октября были ведены карточки, то будет понятно, что настроения англичан стали не очень лучезарными.

Я посмотрел донесения с Румынского фронта. Нет, сегодня, пожалуй, Кишиневская и Черногорская группы еще не встретятся… Впрочем, это неважно. Румыния практически выбита из войны, а это значит, что нефти у австрийцев теперь будет еще меньше, чем у англичан. Так, и последняя бумага перед обедом – совместный доклад от информбюро и Алафузова о настроениях на Западном фронте. Ну что же, этого и следовало ожидать…

Моральный подъем первых недель войны, когда наступающих австрийцев удалось остановить, и теперь их атаки приводили только к огромным потерям с их стороны при весьма незначительных с нашей, сменился пока еще небольшими проявлениями неудовольствия. Мол, чего сидим-то? Осень уже, австрияк выдохся, пора к ногтю его – и по домам!

Ну, значит, настало время его величеству прогуляться, засиделся небось в Зимнем.

Мы, естественно, предполагали возникновение подобных настроений, так что в ближайшее время состоится вручение наград фронтовикам лично из рук императора, каковое действо произойдет в Ставке, то есть под Смоленском. И в процессе оного его величество проведет задушевную беседу с солдатами, на которой они его убедят, что потери, неизбежные при наступлении, будут оправданы. Потому как хватит японцам сидеть в Бресте, в окружении изображающих из себя мировую державу пилсудчиков.

После обеда я отвлекся от текучки и поинтересовался погодой на маршруте свого завтрашнего перелета из Питера в Михаилов, город, возникший из поселка Михаиловка при второй летной школе. Сейчас Михаиловское Высшее Военно-Воздушное училище было главной кузницей кадров для авиации, а я там не был аж с шестого года… Пора навестить место, где становились на крыло лучшие наши асы, бывшие тогда шестнадцатилетними мальчишками. Ну, а на следующий день, если погода позволит, лететь дальше, на остров Николая I на Аральском море. Там уже построили нормальный аэродром и даже переправили туда пятерых инженеров-строителей из Федерации, которые привязывали к местности проекты будущих производственных корпусов. Ибо этот остров скоро станет промышленной базой Федерации в нашем мире – то есть в месте, где время течет примерно в пятьдесят раз быстрее, чем у них. Но промышленная база не означала, что остров передается в бесконтрольное распоряжение запортальной России. Так что я в числе прочего хотел посмотреть, не обижают ли в процессе строительства на далеком острове сайгаков или, упаси господь, камышовых котов. Ну и хрен с ним, что там пока еще ни одного не видели! Завезем – увидят. Да, и еще там вроде должны быть какие-то звери, которых первооткрыватель острова Бутаков назвал мартышками, тоже интересно будет посмотреть.

Но, конечно, я собрался туда не только ради котов, сайгаков или мартышек. На острове пора было открывать первый портал, и мы решили, что начнем с полудистанционного метода – то есть Гоша в Питере будет сидеть у экрана и смотреть прямую трансляцию, а я – находиться на месте открытия. Ну, а потом, если получится, будем открывать дырку с острова в Федерацию, не покидая своих кабинетов.

Но вернемся к погоде. Мне сообщили, что она на всем маршруте нормальная, все три «Пчелки», то есть моя и две для охраны, готовы к полету, и поинтересовались, в качестве кого я полечу. Ответив, что как всегда – вторым пилотом, я засобирался в Зимний. На текущем ужине у величества мы собирались еще раз поговорить про аральскую базу Федерации, ну и вообще про наши взаимоотношения с ней.

Гоша начал разговор с Никонова.

– Как он там себя чувствовал, на Селигере, когда узнал про начавшуюся войну? – поинтересовался его величество.

– Поначалу немного заволновался, но, когда ему сообщили радиус действия англо-американской авиации, успокоился и пошел в столовую, продолжать подбивать клинья к одной из официанток.

– Надеюсь, успешно?

– Разумеется, причем запись получилась просто отличного качества. Не сравнить с той, где индивидуум, похожий на генерального прокурора, общался в бане с двумя дамами, похожими на шлюх. А ведь как та запись сработала, несмотря на всю свою сомнительность! В общем, я так подумал, что нам тоже подобный документик не повредит. В первый свой визит Петр Сергеевич был при кольце, это только потом он начал ходить к нам без него. Мелочь, конечно, но одна сегодня, другая завтра… Пригодится.

– Думаешь, он будет вести двойную игру?

– Если совсем дурак, то конечно. Но зачем ему дураком-то быть, его же должность не выборная. Это избирателям надо демонстрировать девственный идиотизм, а такому начальству, как у него – наоборот. Так что, будучи умным, игру он поведет как минимум тройную, если не четверную или более. То есть начнет нам демонстрировать, что он готов к несколько большей степени сотрудничества, чем прописанная ему непосредственным начальником. Кстати, он уже намекнул что-то этакое официантке Свете, правда, пока без всякой конкретики. Мол, ради такой женщины он готов и на некоторое пренебрежение своими служенными обязанностями.

– А вдруг он начнет подозревать, где она действительно работает?

Я с сожалением посмотрел на величество.

– Гоша, – сказал я, – таких идиотов, которые допускают, что официантка в столовой сверхсекретного объекта может не состоять в штате какой-нибудь спецслужбы, в управлении делами премьера не держат. Все он прекрасно понимает! И в данном случае он просто сочетал выполнение данных ему инструкций с удовольствием от тесного общения с действительно эффектной женщиной. Ну, а насколько правдивым в результате окажутся его слова о том, что он к чему-то там готов, зависит от объема и качества предложенного нами. Так что я сейчас пытаюсь понять – в глубине души что его больше привлекает, успешная карьера в аппарате премьера, основанная на успехе курируемого им проекта межмировых связей? Или, может быть, ему покажется более привлекательной тайная власть, которую он получит, опираясь на нашу поддержку в обмен на превышение им своих служебных полномочий? В общем, Света как раз и будет работать над прояснением этих моментов. Она неплохой интуитивный психолог, и к тому же прошла специальный курс.

– А вариант, что Никонов заботится исключительно о благе своей страны, ты даже не рассматриваешь?

– Почему, это тоже идет как возможная, но маловероятная мотивация. Возможная – потому, что он чиновник, а не публичный политик, то есть теоретически может сохранять в глубине души и какое-то подобие порядочности. А маловероятной я ее считаю потому, что он все-таки чиновник из той России. Это тебе не наши комиссары, там сильнейший отрицательный отбор. Кроме того, он сам говорил мне, что в конце восьмидесятых занимался курированием какого-то центра НТТМ по комсомольской линии. Вот уж те-то конторы я помню, все мастера попила бюджета вышли как раз оттуда.

– Ладно, – кивнул император, – будем надеяться, что твоя Света окажется действительно хорошим психологом.

– Какая же она моя? Она – младший прокуратор Службы Имперской Безопасности. А вот насчет моего… Надо, пожалуй, подумать, как показать Никонова Рексу.