"Полное собрание рассказов. 1957-1973" - читать интересную книгу автора (Шоу Ирвин)

Скверная история

Занавес опустился, и в зале раздались громкие аплодисменты. После трех длинных актов в театре стало тепло, и Роберт Харвей не очень старался, только похлопывал себя по запястьям — зачем зря потеть? Крупный грузный, он давно заметил, что, стоит ему поддаться всеобщему восторженному энтузиазму сильно перегретой публики в Мидтауне, как с него хоть воду выжимай. Однажды в подобной ситуации он сильно простудился, выйдя на улицу, прямо под дождь с ураганом, после спектакля «Трамвай „Желание“»1, и после этого научился усмирять свой темперамент и выражать актерам благодарность за игру вежливыми, почти неслышными хлопками.

Занавес снова пополз вверх, актеры вышли на поклоны — все широко улыбались, весьма довольные: пьеса идет уже три месяца и будет еще идти, по крайней мере, год, а значит, им нечего беспокоиться об обеде. Роберт довольно холодно смотрел на артистов, думая: «Нет, конечно, их искусство явно не заслуживает такой высокой цены за билет — четыре доллара восемьдесят центов! Что же происходит с пьесами — ведь совсем не такие мне приходилось видеть молодым человеком?..»

Вирджиния рядом с ним громко хлопала в ладоши; глаза сияли, как всегда, когда она получала удовольствие. Роберт решил ничего не говорить ей о цене билета, когда они позже станут обсуждать пьесу. Теперь актеры выходят на поклоны по одному; на сцене появилась девушка, игравшая циничную подружку главной героини, и Роберт, позабыв о всех предосторожностях, изо всех сил забил в ладоши, рискуя сильно вспотеть, — просто однажды он встретил эту девушку на вечеринке. К тому же она совсем недурна собой: длинные черные, необычно подстриженные волосы, большие голубые глаза… Правда, довольно крупна, наверняка в будущем растолстеет, но, пока она актриса, останется такой же еще несколько самых важных для нее лет. Роберт чувствовал, как на лбу у него выступают капельки пота, и искренне обрадовался, когда, продемонстрировав всем в глубоком поклоне верхнюю часть пышных грудей, она ушла за кулисы.

Зажегся свет, и чета Харвей медленно направилась по проходу к дверям, омываемая волнами ароматов: духи, пряный запах дорогих мехов…

— Какая миленькая пьеска, не находишь? — прошептала Вирджиния.

Роберт согласно кивнул, надеясь, что поблизости нет родственников драматурга и они не слышат эту реплику. В вестибюле, надевая пальто, он обратил внимание на молодого человека с желтым шарфом на шее: прижавшись спиной к закрытому окошечку кассы, нагло разглядывает Вирджинию… «В обществе, более склонном к реализму, — подумал он, взяв Вирджинию за руку и выводя ее на улицу, — дозволяется подойти к такому типу и заехать ему кулаком в нос, чтобы не глазел так бессовестно на твою жену».

Пересекли улицу, лавируя между такси. Вирджиния как-то ухитрялась не терять равновесия на своих каблучищах. Вышли на аллею, отделявшую служебные входы театров музыкальных комедий от весело размалеванных рекламных щитов. На этой, соседней улице играли три хита, и публика валом валила из театров, — после спектакля все, по-видимому, очень благожелательны, прекрасно настроены, и все знают, что приподнятое настроение их не покинет, по крайней мере, в ближайшие полчаса. Роберту с Вирджинией было так приятно смешаться с ними этим безветренным, холодным вечером. Среди темных зданий из окон ресторана лился теплый, призывный свет; швейцар без особой экспансивности, но безукоризненно вежливо распахнул перед ними двери. Метрдотель проявил куда большую холодность, чем швейцар, и посадил их в самой глубине ресторана, хотя у входа пустовало несколько столиков. Роберт без звука принял его выбор, стараясь сохранять философскую точку зрения. Что ни говори, это театральный ресторан, у них здесь свои порядки.

Вирджиния устроилась на скамье, сделав сотню суетливых движений, пока не успокоилась, и, нацепив на нос очки, стала внимательно оглядывать зал. Через минуту-другую, положив очки на стол рядом с собой, повернулась к Роберту, недовольно осведомилась:

— И что ты все улыбаешься, никак не пойму!

— Это потому, что ты, кажется, сейчас всем очень довольна.

— Откуда ты взял?

— Ну как же, — ты только что изучила окрестности и решила: «Разве не приятно? Я здесь явно красивее всех! А теперь можно и приниматься за вкусный ужин».

— Ба, какая проницательность! — улыбнулась Вирджиния.

Подошел официант: заказали спагетти и полбутылки кьянти. Молча наблюдали, как зал постепенно заполняется посетителями: в основном театральная публика, актеры со следами небрежно снятого грима и просто сногсшибательные девушки в норковых манто — из музыкальных театров. Роберт жадно ел, ибо успел проголодаться, но пил не торопясь, согревая вино в бокале теплом ладоней.

— Пьеса, которую мы сегодня посмотрели, — начала Вирджиния, осторожно наматывая спагетти на вилку, помогая себе еще и ложкой, — совсем неплохая. Мне она нравилась там, в зале, но, честно говоря, порядком я устала от всех этих ужасных женских персонажей. Ну буквально во всех пьесах в наши дни женщины или пьяницы, или нимфоманки, или сводят с ума своих сыновей, а то и губят две-три жизни в каждом акте. Будь я драматургом — написала бы милую, старомодную пьеску: героиня наивна и чиста, делает своего мужа настоящим мужчиной, хоть он человек слабый, много пьет и время от времени обворовывает босса, чтобы делать ставки на скачках.

— Будь ты драматургом — твое место в Голливуде.

— В любом случае, бьюсь об заклад, мне сопутствовал бы безумный успех. Спорю — зрители умирают от желания увидеть такую пьесу: посмотрели, вышли из театра и сказали: «Да, точно такой была моя мать, когда отец попал в беду в своем банке и двое детективов в штатском приехали из Нью-Йорка, чтобы с ним разобраться».

— Ну, если появится что-то в этом роде, — заявил довольный Роберт, — так отправишься на утренний спектакль одна, без меня.

— Ну а возьми наших сегодняшних актрис: играют уж так незамысловато — да их заменит любой прохожий с улицы, только он-то стесняется. Иногда просто диву даешься, как это у них хватает наглости требовать плату за билеты, чтобы поглазеть на их кривлянья. Когда я была девчонкой, актрисы на сцене так поражали своим искусством, что нисколько не жаль было денег, лишь бы пойти посмотреть: все знали — такого больше в жизни не увидишь, хоть миллион лет пройдет.

— А как ты находила Дьюз? — не без ехидства поинтересовался Роберт. — Что думала об игре Сары Бернар1 в свои десять лет?

— Ах как остроумно! Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! Ну, возьмем хоть эту девушку, что тебе так понравилась сегодня на спектакле…

— Какая девушка мне понравилась? — озадаченно переспросил Роберт.

— Ну та, крупная… играла вероломную подружку главной героини.

— Ах та! — спохватился Роберт. — О чем ты говоришь?! Да не очень понравилась.

— А со стороны казалось — очень. Я уж стала бояться, что, пока она наконец уйдет за кулисы, руки у тебя от такого безудержного хлопанья покроются кровавыми пузырьками.

— Всего лишь выражал чувства знакомого. Мы как-то встретились на одной вечеринке.

— На какой это вечеринке? — Вирджиния даже есть перестала от удивления.

— У Лоутонов. Она училась в школе вместе с Энн Лоутон. Ты с ней встречалась?

— Не-ет, на этой вечеринке меня не было. Тогда я всю неделю провалялась с гриппом. — Вирджиния потягивала вино. — Как ее зовут?

— Кэрол… дальше не помню. Посмотри в программке.

— Оставила в театре. Ну и как она там выглядела?

Роберт пожал плечами:

— Я и разговаривал с ней минут пять, не больше. Рассказывала, что приехала из Калифорнии, ей ужасно не нравится работать на телевидении… что в прошлом году разошлась с мужем, хотя они остались хорошими друзьями… Ну, знаешь, обычный треп у этих Лоутонов.

— По ней и правда скажешь — из Калифорнии, — критически резюмировала Вирджиния.

— Она из Окленда — это далеко не одно и то же.

— Да вон и она собственной персоной! Стоит у двери.

Роберт поднял глаза: девушка одна, идет к середине зала; без шляпки, волосы небрежно убраны, простое пальтишко спортивного покроя, туфельки без каблуков… Глядя на нее, Роберт лишний раз убедился — с каждым годом актрисы становятся все более заурядными. Раза два она остановилась у столиков поздороваться с друзьями, потом направилась в самый угол, где ее ждала компания — трое мужчин и две женщины.

До Роберта вдруг дошло — сейчас она пройдет мимо их столика: так что делать — здороваться или нет? Во-первых, со времени этой вечеринки прошло два месяца; во-вторых, есть неписаное правило: актрисы, издатели, кинорежиссеры, вообще вся эта публика склонна сразу забывать тех, с кем случайно свела судьба, — если только те не работали в смежных областях искусства. Интересно — узнает она его? Сомнительно… но на всякий случай он заготовил легкую, бесстрастную улыбку: вдруг вспомнит — так он ее приветствует. А пройдет мимо — улыбка сойдет за реакцию на какое-то замечание Вирджинии.

Но она остановилась возле их столика, широко улыбаясь; протянула ему руку:

— Это вы, мистер Харвей! Как приятно снова с вами встретиться!

При ближайшем рассмотрении, подумал Роберт, она не становится красивее, но у нее дружеская, простая, располагающая улыбка, а голос звучит так, словно она в самом деле рада его видеть после того пятиминутного беспредметного разговора в углу шумной гостиной Лоутонов два месяца назад.

— Хэлло! — поздоровался он. — Позвольте вам представить мою жену, мисс Байри.

— Как поживаете, мисс Байри? А мы только что говорили о вас, — откликнулась Вирджиния.

— Мы видели сегодня ваш спектакль, — пояснил Роберт. — Нам обоим вы очень понравились — прекрасно играли.

— Как мило с вашей стороны! Приятно это слышать, даже если вы немного лукавите.

— А что вы скажете об этом драматурге? — спросила Вирджиния. — А по-моему, странный тип.

— Материнский комплекс. — Мисс Байри многозначительно поглядела в потолок. — Все молодые авторы, которые приходят в наши дни в театр, похоже, страдают одним и тем же: их как будто постоянно преследует, не дает покоя идея войны. Но это далеко не так: все это лишь родная мамочка.

— Ну, этим грешат не только молодые авторы, — улыбнулась Вирджиния. — Это ваша первая пьеса, мисс Байри?

— Боже, конечно нет! Я занята еще в трех: «Сожаление», «Шестинедельные каникулы»… Даже не помню названия третьей… что-то о турках. Пока идет, но в субботу ее снимают с репертуара.

Вирджиния повернулась к Роберту:

— Ты видел хотя бы одну из них, дорогой?

— Нет, не пришлось. — Роберт искренне удивился ее вопросу — никогда ведь не ходил в театр один, без нее.

— О, целых три пьесы! — Вирджиния делала вид, что ей в самом деле интересно. — Так вы уже давно здесь, в Нью-Йорке?

— Два года. И ни одной строчки театральных критиков!

— Два года-а… — протянула Вирджиния, стараясь быть подчеркнуто вежливой. И снова повернулась к Роберту: — Откуда, ты сказал, приехала мисс Байри? Из Голливуда?

— Из Окленда, — поправил ее Роберт.

— Вероятно, после Окленда Нью-Йорк вам кажется таким восхитительным, возбуждающим? — спросила Вирджиния.

— Мне он нравится, — призналась мисс Байри — по-детски откровенно, восторженно. — Несмотря на все неудачи.

— Ах, извините! — спохватилась Вирджиния. — Почему вы стоите? Стоя разговариваете о театре? Не угодно ли вам присесть, выпить с нами?

— Спасибо, меня ждут — вон за тем столиком, в углу.

— Ну, в таком случае как-нибудь в другой раз.

— С превеликим удовольствием. Как приятно познакомиться с вами, миссис Харвей. Мистер Харвей говорил мне о вас. Надеюсь, мы еще увидимся. Желаю вам провести хороший вечерок, до свидания. — И, широко улыбнувшись и помахав рукой на прощание, она пошла к столику, где ее ожидали друзья.

Роберт снова сел на свое место. За столом на несколько секунд воцарилась тишина.

— Да, трудная жизнь у этих актрис, — вымолвила наконец Вирджиния.

— Согласен.

— «Шестинедельные каникулы»… Стоит ли удивляться провалу пьесы с таким ужасным названием. Она играла главную роль?

— Не знаю. Я ведь сказал тебе, что эту пьесу не видел.

— Да, сказал, — подтвердила Вирджиния.

Снова замолчали; Вирджиния нервными движениями теребила ножку бокала.

— Как жаль, что мисс Байри не выпила с нами, — продолжала она. — Мы могли бы узнать от нее много интересного о жизни театра — ведь она, согласись, так увлекательна, просто очарование. Как ты считаешь?

— Что с тобой происходит? — насторожился Роберт.

— Ничего, — ровным тоном ответила Вирджиния, — абсолютно ничего. Ну, ты покончил с едой?

— Да, все съел, как видишь.

— В таком случае заплати и пошли отсюда!

— Ви-ирджи-иния… — отозвался Роберт жалобно, растягивая слоги.

— Ро-о-о-берт! — передразнила его Вирджиния.

— Послушай, что все это значит?

— А ничего…

— Но я-то вижу… В чем дело?

Вирджиния, подняв на него глаза, смотрела в упор.

— Мисс Байри! — фыркнула она. — А я думала, тебе неизвестна ее фамилия.

— Ах! — тоскливо воскликнул Роберт. — Снова начинается один из этих занудливых вечеров!

— Ничего не начинается, никаких занудливых вечеров! — огрызнулась Вирджиния. — Попроси чек, я хочу домой.

— Официант! — гаркнул Роберт, не спуская глаз с Вирджинии. — Счет, пожалуйста! — Жена его похожа сейчас на великомученицу.

— Послушай, — начал Роберт, — не знал я ее фамилии!

— Ты сказал: «Кэрол… дальше не помню», — проявила внимательность Вирджиния.

— Да вспомнил, когда она подошла к столику, а я поднимался ей навстречу. Разве с тобой такого никогда не случалось?

— Нет, представь себе, — язвительно ответила Вирджиния.

— Но ведь такое часто случается со многими. Очень распространенное явление.

— Да, весьма распространенное, — иронически кивнула она.

— Ты что, мне не веришь?

— Да ты сроду не забывал имени ни одной знакомой девушки — с шестилетнего возраста! Отлично помнишь, например, как звали девушку, с которой ты танцевал однажды вечером, на одном спортивном состязании в Йейле, в тридцать пятом году…

— Глэдис, ее звали Глэдис. Глэдис Маккриари. Играла в травяной хоккей за «Брин мовр».

— Стоит ли удивляться, что тебе не терпелось попасть на вечеринку к Лоутонам?

— Никуда я не хотел попасть, ни на какую вечеринку к Лоутонам! — попробовал возмутиться Роберт, повышая голос. — Пойми — я даже не знал о ее существовании! Ну будь же логичной!

— У меня температура сорок, — ныла Вирджиния, преисполняясь жалостью к себе за перенесенные два месяца назад страдания, — глаза слезятся, лоб горит, надрывный кашель… Лежу в постели, одна, день за днем…

— Ты так говоришь, будто была на последнем издыхании всю зиму! И пролежала-то всего три дня, а в субботу уже отправилась на ланч, хотя мела пурга.

— Ну вот, — оживилась Вирджиния, — ты даже помнишь, что в тот день шел сильный снег, но запамятовал имя девушки, с которой болтал целых два часа на вечеринке!

— Вирджиния, прекрати! — угрожающе произнес Роберт. — Не то я сейчас встану с этого места и начну орать во все горло!

— Разведена, но сохраняет хорошие отношения с бывшим мужем, они друзья. Не сомневаюсь — это так и есть! Бьюсь об заклад — у такой девушки, как она, полно подобных друзей! Ну а что ты скажешь по поводу твоей бывшей жены? Тоже остался с ней в чудных отношениях?

— Ты все знаешь не хуже меня, — устало отбивался Роберт. — Я встречаюсь с бывшей женой, только когда она в очередной раз требует увеличить сумму алиментов.

— Будешь разговаривать со мной на повышенных тонах, тебя больше никогда не пустят в этот ресторан! — прошептала она.

— Пошли отсюда, — рассеянно отозвался Роберт. — Официант, где наш счет?

— Какая она толстая! — Вирджиния поедала глазами мисс Байри: та сидела к ним спиной на расстоянии ярдов двадцати и весело с кем-то разговаривала, помахивая рукой с зажженной сигаретой. — Особенно в талии… Прямо какой-то гротеск!

— Да, гротеск! — на всякий случай подтвердил Роберт.

— Тебе не удастся меня одурачить! Знаю твои вкусы…

— О Боже! — вздохнул Роберт.

— Всегда притворяешься знатоком красивых женщин, а в глубине души предпочитаешь старомодных, отвратительных племенных кобыл!

— О Боже!

— Ну, наподобие Элизы Кросс, — наскакивала на него Вирджиния, — помнишь — летом, два года назад, на Кейне? Ей вроде стоило немалых усилий затянуть на талии пояс. А когда я на вечеринке тебя хватилась — нет нигде. Оказывается, вы вместе с ней вдвоем ушли куда-то за дюны…

— Но мы ведь решили никогда больше не затрагивать эту тему. — Роберт старался не терять чувства собственного достоинства.

— А какую тему мне дозволено обсуждать? Деятельность ООН?

— Между мной и Элизой Кросс ничего не было, и тебе это отлично известно! — твердо возразил Роберт.

Если уж быть честным до конца, кое-что между ними, конечно, было, но ведь это случилось два года назад, и с тех пор он больше не встречался ни с ней, ни с какой-либо другой девушкой. К тому же в то лето он крепко пил — почему, это давно вылетело у него из головы, — а вокруг него толклось столько необычных, красивых, изломанных типов, любителей менять жен, — такие обычно просто роятся в подобных местах в августе, ну и, само собой, заражают атмосферу. К первому сентября, к Дню Труда1, ему стало стыдно за свое поведение, и он решил коренным образом измениться. Теперь он считал себя чистым как стекло, без тени вины, и его лишь огорчало, что после такого продолжительного воздержания ему еще приходится защищаться.

— Ты проводил на берегу больше времени, чем береговая охрана, — не унималась Вирджиния.

— Если сейчас, сию минуту, к нам не подойдет официант, — все больше заводился Роберт, — ухожу не заплатив, и пусть догоняют меня на такси, чтобы получить свои деньги.

— Поделом мне! — посетовала Вирджиния с каким-то пока отдаленным всхлипом в голосе. — Мне говорили — еще до нашего брака… Репутация твоя известна…

— Послушай, но с тех пор прошло целых пять лет, — упрямо отстаивал свои позиции Роберт. — Я был тогда куда моложе, куда как энергичнее, да еще женат на женщине, которую не любил, она меня не любила. Чувствовал себя несчастным, одиноким, часто не находил себе места…

— Ну а теперь?

— А теперь… — Вот бы сейчас встать и уйти подальше от жены, скрыться месяцев на шесть-семь. — Я женат на женщине, которую люблю, остепенился и глубоко счастлив. Сколько лет никого не приглашал на ланч или на выпивку — уму непостижимо! Когда прохожу по улице мимо знакомых женщин, лишь приподнимаю шляпу.

— Ну а что скажешь об этой жирной актрисе — вон там, в углу?

— Послушай, — Роберт уже охрип, словно несколько часов кряду орал на холодном ветру, — давай все выясним. Встретился я на вечеринке, разговаривал с ней пять минут. Красоткой ее не считаю. И как об актрисе о ней невысокого мнения. Я страшно удивился, когда она узнала меня, — забыл даже, как ее зовут. А потом вспомнил, когда она сама подошла к нашему столику.

— И ты считаешь, что я всему этому поверю? — холодно улыбнулась Вирджиния.

— Конечно, как же иначе? Ведь это неопровержимый факт.

— Я видела ее улыбку… Думаешь, не заметила?

— Какую там еще улыбку? — Роберт в самом деле был озадачен.

— «Ах, мистер Харвей! — как она тут кудахтала. — До чего приятно встретиться с вами снова!» До чего белозубая улыбка, по-детски наморщенный носик и прямой, как стрела, взгляд…

— Ну, наконец! — повернулся Роберт к склонившемуся над столиком официанту.

Тот положил перед ним счет.

— Только никуда не уходите! — И отсчитал бумажки, — черт, руки трясутся мелкой дрожью от приступа гнева.

Роберт тоскливо следил за официантом, пока тот шествовал к кассовому аппарату — у самой кухни! — разменять деньги.

— Так, — начал он снова, стараясь сохранять самообладание и не повышать голоса, — а теперь скажи, что ты имеешь в виду. Только честно.

— Может, я неоригинальна, но если у меня что-то и есть, так это интуиция. Особенно что касается тебя. Должна тебе сказать, что в ее улыбке никак не ошибешься.

— Послушай, погоди минуту. — Роберт вдруг почувствовал, как у него то сжимаются, то разжимаются кулаки. — Как мило с твоей стороны, — неужели ты считаешь, что после пяти лет нашей совместной жизни женщины просто падают к моим ногам, стоит им поговорить со мной пять минут? Должен тебя разочаровать: никогда такого не бывало, — никогда, — четко сформулировал он, правда с некоторым сожалением.

— Больше всего мне невыносима притворная скромность, — не приняла его признания Вирджиния. — Видела я, как ты каждый час останавливаешься у зеркала полюбоваться собой под предлогом, что бреешься или выискиваешь в шевелюре седые волоски. К тому же, — с горечью добавила она, — я говорила с твоей матерью. Знаю теперь, как она тебя воспитывала: постоянно вбивала тебе в голову, что представительницы женского пола, задыхаясь, бегают за тобой только потому, что ты из семьи Харвей и совершенно неотразимый мужик…

— Боже праведный! — воскликнул Роберт. — Только мамы нам сейчас и не хватало!

— Твоей матери еще предстоит за многое ответить. Не думай, что ей удастся улизнуть.

— Ну хорошо. — Роберт сдерживал себя. — Моя мать — низкая, ужасная женщина, все с этим согласны. Но скажи на милость, какое она имеет отношение к тому, что женщина на вечеринке случайно мне улыбнулась?

— «Случайно»?

— До сих пор не могу понять, в чем моя вина. — Он силился ей показать, что пока еще не теряет терпения. — Не могу же я отвечать за все улыбки посетителей ресторана.

— Твоя вина… во всем! Даже когда ты молчишь, не произносишь ни слова. Просто входишь в комнату, стоишь и стараешься выглядеть… как мужчина.

Роберт подскочил как ужаленный, резко отодвинув от себя столик.

— Нет, это просто невыносимо! Черт с ней, со сдачей!

Вирджиния вдруг встала с каменным лицом.

— У меня возникла идея. — Роберт помог ей надеть пальто. — Не будем разговаривать друг с другом неделю, идет?

— Отлично! — Она безумно обрадовалась. — Меня это вполне устраивает. — И быстро направилась к выходу через весь зал — ни разу не оглянулась.

Роберт смотрел ей вслед — как она решительно, большими шагами шла между столиков и полы черного пальто развевались за спиной — и мечтал в эту минуту иметь дурной характер, настолько, чтобы остаться на всю ночь в одиночестве и надраться как следует.

Появился официант, положил на стол мелочь. Роберт рассеянно перебирал пальцами монеты. Через плечо официанта заметил: мисс Байри медленно поворачивает голову в его сторону, пока все ее компаньоны что-то увлеченно обсуждают. Впервые Роберт внимательно ее оглядел; да, все верно, — он словно оцепенел: женщины в наши дни или ужасно худосочны, или слишком толстые, черт бы их всех побрал!

Мисс Байри улыбнулась ему. Носик ее по-детски сморщился, показались белоснежные зубы — она и правда долго не спускала с него глаз. Ему ужасно льстило ее внимание, он сразу почувствовал себя моложе, да и любопытство заедало. В приподнятом настроении он оставил официанту солидные чаевые. Теперь уж он ничего с собой не мог поделать — отлично знал, что завтра же ей позвонит; даже представлял себе, как будет звучать в трубке ее голос… Надел пальто и торопливо вышел из ресторана, чтобы догнать жену.