"Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора (Шоу Ирвин)

Избранная клиентура

«Фигаро! Фигаро! Фигаро! — распевали они, съезжая со склона на велосипедах, переезжая через дрожащие полосы тени и солнечного света, между густыми рядами деревьев с обеих сторон. — Фигаро!»

«Фигаро! — пел Мэкс, накреняясь в сторону на повороте. — Моя милочка где-то за морем, моя милочка где-то за морем-океаном…»

— Ты, Мэкс, плешивый австрийский жаворонок, — крикнула Эстер, накреняясь в сторону за Мэксом на повороте. — Оперение самца желтое, с зелеными штанишками. Нельзя его принимать за настоящего, если на носу нет очков с толстой золотистой оправой в четверть дюйма.

— Если бы я собирался рожать, — отозвался Мэкс, немного затормозив, — то никогда бы не ездил на велосипеде по горам штата Нью-Йорк, как ты. Это совсем не полезно для твоего будущего младенца.

— Напротив, такая езда просто необходима для него, — возразила Эстер. — Он будет настоящим, худощавым спортсменом. Мне не нужен толстый ребенок, мне такие не нравятся. Мне нужен ребенок худой, печальный, с большой душой, как у его отца. — Она поглядела на Сэма, и оба засмеялись.

— Думаю, это будет прекрасный ребенок, — выразил свою надежду Сэм.

У подножия холма они увидели четверых молодых людей. Когда велосипедисты приблизились к ним, те растянулись во весь рост на дороге с таким безразличием, что по нему чувствовалось: встреча эта далеко не случайна, — скорее, преднамеренна. Когда они подъехали еще ближе, все четверо встали; немного нервно пошаркали ногами, поднимая клубы дорожной пыли. В руках у двоих из них были тяжелые обрубленные ветки, которыми они то и дело постукивали по дороге. Казалось, эти ребята слоняются бесцельно, как неприкаянные, по маленьким городкам уже довольно долго. Один из них щелчком раскрыл большой складной карманный нож.

— Вон там, на дороге, ребята, видно, хотят заработать пару баксов на субботний вечер, — прошептал Сэм, стараясь ехать как можно медленнее. — У тебя что-нибудь есть в кармане, Мэкс?

— Пятнадцать центов… Могу отдать.

— У меня — три заколки для волос, — добавила Эстер.

— У меня четвертак, — присовокупил Сэм. — Вперед, может, проедем!

Но им все равно пришлось остановиться у подножия холма, так как эти четверо снова улеглись, перегородив дорогу, и, не говоря ни слова, снизу разглядывали Сэма, Мэкса и Эстер взглядами деловых людей. Они лежали не двигаясь; на одном старая, точенная молью футболка темно-бордового цвета, с большим номером «36» на спине.

— В чем дело? — осведомился Сэм.

Они даже не шелохнулись; по-прежнему молчали.

— Какие милые ребята, — мягко произнесла Эстер. — Очень приятные. Вы случаем не ходите в Принстон, а? — громко поинтересовалась она.

Те молчали. Мэкс насвистывал тему одной из своих сонат; повел велосипед рядом с собой, пытаясь их обойти. Они его не пустили; наконец поднялись, обыскали старую одежду Сэма и Мэкса, пошарили в карманах старых женских брючек Эстер, в пятнах от кулинарного жира и велосипедной смазки, ощупали карманчики ее потрепанной хлопчатобумажной рубашки.

— Ничего нет! — объявил парень в темно-бордовой футболке. — Могу поспорить — на всю троицу не будет и доллара.

— Интеллигент, — определил Мэкс с улыбкой, глядя на него сквозь линзы очков и медленно потирая лысину. — Настоящий интеллигент, сразу видно.

— Не сильно задавайся! — отвечал парень в футболке.

— Жиды! — высказался второй с раскрытым ножом в руках.

— Парочка жидов из колонии свободной любви чокнутой старухи Спиер.

— Ну-ка, убирайтесь отсюда! — Парень в футболке отошел к обочине дороги, освобождая для велосипедистов путь. — Убирайтесь отсюда к чертовой матери!

Медленно вертя педалями, проехали между ними: Эстер — посередине, Мэкс и Сэм — по бокам.

— Жидовские ублюдки! — бросил парень с ножом. — Вшивые жидовские ублюдки!

Подождав, пока велосипедисты отъедут ярдов на пятнадцать, он бросил вслед им камень. Его примеру последовали приятели: проворно поднимали с дороги камни и швыряли их в велосипедистов. Сэм, тормознув, ехал теперь за Эстер, закрывая ее собой. Все теперь быстро завертели педалями и сидели на своих седлах прямо, словно застыли, не оглядываясь назад. Один камень угодил Мэксу в плечо; он побледнел от боли, руки затряслись на руле, но не пригнулся и не стал оглядываться назад. Оказавшись за поворотом, они сбавили скорость.

— Несчастный Мэкс! — проговорила Эстер. — Ведь ты даже не еврей. Нет, ты якшаешься явно не с теми людьми.

— Амбар Томаса рядом, впереди, прямо по дороге. — Мэкс глядел строго впереди себя. — Может, раздобудем там пару вил и вернемся — разберемся с этими четырьмя джентльменами? Попросим Томаса нам помочь.

— Тоже придумал! — осадил его Сэм. — Много ты наделаешь со своими вилами.

— Послушай, Сэм! — вмешалась в разговор Эстер. — Для чего тебе все эти неприятности? — И сразу осеклась, заметив выражение лица Сэма.

— Я уехал из Берлина, из Вьетнама… — задумчиво вспоминал Мэкс. — Считал, что больше никогда не увижу ничего подобного. Как, вероятно, все же ужасно быть евреем!

Мэкс все еще был бледен; внимательно выискивал колеи на дороге.

— Привыкаешь, — откликнулся Сэм. — Так или иначе.

— Старуха Спиер, — объяснил Мэкс, — каждое лето приглашает к себе пятнадцать безденежных артистов, потому что верит в силу искусства и чувствует себя одинокой. Сколько там у нее сейчас евреев?

— Четверо, — ответил Сэм.

— Артисты, — подхватил Мэкс. — Выходит, жители этого городка их ненавидят и называют жидами. Пятнадцать творчески одаренных людей собираются в одном месте — рисуют, сочиняют музыку, пишут стихи, играют струнные квартеты, — поэтому-то их и ненавидят, поэтому и называют это место колонией свободной любви старой леди Спиер. Что же такого плохого артисты, художники и музыканты сделали американцам? За что они их так люто ненавидят? Что дурного им сделали евреи?

Подъехали к развилке и остановились.

— Езжай-ка лучше домой, — обратился Сэм к Эстер. — Не обращай внимания и езжай домой.

Эстер пристально посмотрела на Сэма и Мэкса.

— Чего, черт подери, ты хочешь добиться?

— Езжай домой! — повторил Сэм.

— О'кей. — Эстер пожала плечами. — Ну, ладно, я голодна. Я теперь ем как лошадь. — Вскочила на велосипед и быстро заработала педалями. Сэм молча глядел, как она ехала по дороге между двумя плотными рядами деревьев. «Там, внутри ее организма, — мой ребенок, — думал он. — Да, в самом деле в наши дни нужно быть большим эгоистом, чтобы иметь детей. Когда-то было все по-другому, но в наше время все перевернуто вверх тормашками».

Сэм с Мэксом сели на велосипеды и поехали к дому Томаса. «Вот эти четверо подонков швыряются камнями, — думал Сэм, крутя педали. — Погромы планируются в разных уголках Соединенных Штатах; они предназначены и для моего ребенка, который только через пять месяцев появится из утробы матери. Есть люди, которые уже ненавидят моего сына, а он еще и на человека не похож в чреве матери — у него есть жабры». Сэм тихо засмеялся.

— Чего такого смешного? — удивился Мэкс.

— Так, ничего. Подумалось кое о чем. Глупость, конечно.

«Да ведь это же четверо хулиганов, — размышлял Сэм, — зачем принимать все это близко к сердцу? Но ведь день за днем американцы, американский народ, становятся такими, как они. Мальчишки и взрослые мужчины продают книжки отца Куглина на каждом углу, а убогие пожилые дамы охотно их покупают. Какие болезненные, словно истощенные недоеданием, лица у этих продавцов и их покупателей! Эта заразная болезнь проникает все глубже во все органы такого большого организма, как Америка, отравляет кровоток. И одновременно появляется все больше отелей, куда тебе вход заказан, жилых домов, даже в Нью-Йорке, где тебе не разрешают жить…»

Сэм продавал свои статьи в журналы, где помещалась реклама курортных мест с такими предупреждениями: «Только для особой клиентуры», «Только для эксклюзивной клиентуры», «Только для избранной клиентуры».

«Отель рекламирует свою „эксклюзивную клиентуру“, — размышлял Сэм, — под которой подразумевается любой, кроме шести миллионов евреев и пятнадцати миллионов чернокожих. Эксклюзивная клиентура — сто десять миллионов людей. Ничего себе! Ладно, — убеждал себя Сэм, — ведь ты же мог прежде не обращать на это внимания, ведь все это статика, условия существования, и в такой атмосфере еще можно было дышать. Но ситуация уже приобрела печальную динамику!»

— Послушай, Мэкс, может, и правда что-то есть в том, что они говорят. Нет дыма без огня… Может, я тоже за протоколы Сионских мудрецов, тоже замышляю всемирное господство? Тоже еврей международного масштаба? Восемь лет голосовал за президента-демократа. Голосовал также и за Лагуардию1. Может, я тоже комунист? У меня в банке на счете восемьсот долларов — выходит, я банкир-плутократ? Терпеть не могу смотреть на боксерские бои — не оттого ли, что жажду христианской крови? Что прикажешь делать?

— Работать. — Мэкс не отрывал глаз от дороги впереди.

— «Работать»… Что ты сегодня можешь сказать? «Прекратите все это! Перестаньте стрелять друг в друга! Перестаньте стрелять в мою жену, в моего ребенка! Прошу вас, будьте благоразумны, будьте людьми!» Я — писатель, прозаик, пишу художественную литературу. «Луна ярко светила. Она посмотрела ему в глаза, и чувства ее смешались».

Мэкс улыбнулся.

— Ну, Сэм, так ты не пишешь.

— Весь мир идет в тартарары, — продолжал Сэм, — а я именно так и пишу: «Она посмотрела ему в глаза, и чувства ее смешались».

— Ты можешь писать то, что хочешь, выразить правду так, как ты ее видишь.

— Правду так, как я ее вижу? — засмеялся Сэм. — От нашего мира за милю несет вонью. Люди просто ужасны, и нам не остается ничего, кроме отчаяния. Должен я писать об этом? Ну и кому от этого станет хорошо? Почему я должен быть тем, кто скажет им откровенно обо всем этом?

Впереди показался дом Томаса, и они быстрее завертели педалями. Увидев их, Томас вышел из амбара. Этот высокий, стройный, как струна, человек выполнял случайную работу в усадьбе миссис Спиер и всегда терпеливо выслушивал, как музыканты играют струнные квартеты. Сам он играл на аккордеоне и пел трио с Сэмом и Мэксом по вечерам, когда им всем троим не хотелось работать. Они пели «Кейзи Джонс», «Ночь и день», «Что ты делаешь, Кен Джон?».

— Там, на дороге, Томас, — четверо парней, хотели нас ограбить, — сообщил ему Сэм. — Думали, что у нас есть деньги.

— Обозвали нас жидовскими ублюдками, — добавил Мэкс, — и швыряли в нас камни. Мы подумали, — может, взять тебя и всем вместе вернуться…

— Все лето в округе бродят банды, — откликнулся Томас, — мешают честным людям отдыхать. — Он взял в руки вилы, вторые протянул Мэксу. У него были крепкие руки фермера, и простые вилы в его руках вдруг превратились в грозное оружие. Сэм увидел бейсбольную биту, прислоненную к стене амбара; вооружился ею.

Назад пошли пешком. Мэкс все еще был ужасно бледен, и вид у него был какой-то странный: коротенький, лысый толстячок, здоровое, деревенское, с мягкими чертами лицо; тонкие пальцы пианиста казались такими нетвердыми и были совсем не к месту на древке вил. Он шел между Томасом и Сэмом, елозя ногами, когда попадал в колею. Сэм легко нес на плече свою ношу — бейсбольную биту.

— Гарри Хейлмэн, — сказал он. — Эта бита подписана самим Гарри Хейлмэном. Он играл за Детройт. Был ведущим игроком команды несколько лет, в высшей лиге. Да, хорошая, увесистая бита, ничего не скажешь. — И с видом знатока несколько раз перевернул ее перед глазами. — Однажды мне удалось сделать пять ударов в одной игре. — Сэм засмеялся, чувствуя сейчас себя значительно лучше, увереннее, потому что был на пути к конкретным, насильственным действиям. — Надеюсь, что они не выбьют мне глаз.

Мэкс не засмеялся его ремарке — увлеченно шел вперед с лицом сосредоточенным и сердитым.

— Не напоминает ли тебе все это старые дни дуэлей в древнем Гейдельберге? — Сэм старался немного отвлечь Мэкса, убрать выражение отчаяния с его лица. — Честь на кончиках зубцов вил. Как, Мэкс?

— Нет, — ответил Мэкс, — не напоминает.

Уже подходили к знакомому повороту на дороге.

— Наверняка убегут, как только нас увидят, — предположил Томас. — Можно немного погнаться за ними, кольнуть пару раз в задницу. Но соблюдайте осторожность — вилами запросто можно отправить человека на тот свет.

— Мэкс, слышишь? — спросил Сэм.

— Слышу, — ответил тот.

Теперь он шел быстрее, обгоняя на два-три ярда своих высоких товарищей, а пыль клубилась у него под ступнями.

Эти четверо все еще сидели у подножия холма — уже не на дороге, а на траве, на обочине. Увидели Мэкса, решительно вышагивавшего впереди, поднялись. Мэкс быстро шел к обидчикам, вытянув перед собой в напрягшихся руках вилы; румянец наконец вновь залил его бледное лицо, а на губах блуждала детская нежная улыбка. Теперь он уже не был похож на толстенького коротышку — сорокалетнего музыканта.

— Хэлло! — крикнул он еще с почтенной дистанции. — Хэлло, ребята! Видите, мы вернулись, ребята! — Сэм с Томасом, едва успевая за ним, бросились вперед.

Парни попятились, оглядываясь по сторонам в поисках надежного убежища. Мэкс кинулся к ним.

Неожиданно парень с раскрытым ножом улыбнулся.

— Привет, Том!

Томас от неожиданности остановился, опустил вилы.

— Хэлло, Алек! — в его низком голосе чувствовалось сомнение.

Мэкс тоже остановился; закинув голову, через очки скосил глаза на птичку — сидит на высокой ветке. Сэм держал биту одной рукой.

— Вроде тут с моими дружками кое-какие неприятности произошли, Алек, — начал Томас.

— Недопонимание… — промямлил Алек, делая вид, что еле ворочает языком. — Ну, не поняли друг друга… Выпили мы лишнего, Томас. Знаешь ведь, как это бывает. — И попытался продемонстрировать, что совсем пьян: стал болтать головой из стороны в сторону.

Остальные тут же поняли его подсказку — понурились, зашатались на месте, а один даже виртуозно икнул.

— Шутка, — объяснил тот, что в темно-бордовой футболке. — Не хотели мы им ничего плохого, можем и извиниться, — ну, если они затаили на нас обиду. Как, ребята?

Ребята кивнули.

— Видишь, — Томас обратился к Сэму, несколько смущенный: приходится убеждать друзей, что эти сельские ребята пьяны и не хотели ничего плохого, просят их извинить, — они не хотели причинить вам никакого вреда.

— Да, ты прав, Томас, старина, — подтвердил Алек. — Мы не хотели причинять им вреда.

— Ну-ка, проваливайте отсюда! — вдруг вымолвил Мэкс. — Проваливайте, да побыстрее!

Те четверо сразу повернулись.

— Пока, Томас! — бросил через плечо Алек.

— Пока! — крикнул в ответ Томас.

Сэм, Мэкс и Томас глядели им вслед. Возбуждение их как рукой сняло, и они быстро зашагали по дороге.

— Вот идиоты! — Томаса явно обеспокоило это происшествие. — Работу найти не могут, слоняются по городу, пьют, когда удается раздобыть деньжат, и в голове одна чепуха, мусор. Не обращайте на них внимания. Вообще-то они неплохие ребята.

— Мне жаль, — отозвался Мэкс, — в самом деле жаль, что так случилось. Мы не знали, Томас, что это твои знакомые, нам очень жаль.

— Иногда я играю с ними в бильярд, — Томас ощупывал пальцами острые зубья вил, — хожу на танцы; пиво пьем раза два в месяц. Колоть их вилами, конечно, не стал бы. Видите, как неловко получается…

— Да, понятно, — успокоил его Сэм.

Возвращались назад, к амбару, молча. Мэкс глядел впереди себя, лоб его избороздили морщины, он то и дело устремлял задумчивый взор вдаль по дороге.

— Кажется, он проводил более четырехсот встреч в год, — проговорил Сэм, когда подходили к амбару, — он пытался успокоить Мэкса, унять его гнев. — Я имею в виду Гарри Хейлмэна, — всегда бил правой.

Но Мэкс даже не повернулся к нему; они с Сэмом сели на велосипеды у амбара.

— Спасибо тебе, Томас, — поблагодарил Сэм.

Томас — он стоял, отвернувшись от Сэма, дергая себя пятерней за мочку уха — ответил небрежно:

— Не за что.

Сэму пришлось налечь на педали, чтобы догнать Мэкса. На пути назад не разговаривали; когда поравнялись с коттеджем, Мэкс махнул рукой — поворачиваем.

Подъехав к коттеджу, Сэм прислонил к стене велосипед и вошел в дом. В гостиной Эстер за столом ела виноград, — обрадованно улыбнулась ему, увидав, что он цел и невредим.

— Все хорошо?

— О'кей. — Сэм, вымыв руки, прилег на кушетку и уставился в потолок. — Думаю позвонить своему агенту.

— Лови! — Эстер бросила ему гроздь винограда.

Он поймал, подбросил на руке.

— Пусть подыщет мне работу в Голливуде. — Сэм поднес гроздь ко рту. — Скажу — собираюсь написать о том, чего никогда не было, о людях, которых никогда не существовало. Мне нужно отдохнуть.

Эстер искоса бросила на него взгляд; поднялась из-за стола, легла рядом, поцеловала его за ухом.

— По-моему, мой поцелуй вкуснее винограда.

— Хочу, чтобы мой ребенок родился под западными звездами. — Сэм обнял жену. — Под теми, что глядели на Дэррил Заук и Грету Гарбо.

В ответ Эстер снова его поцеловала.