"Матрос с «Бремена» (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора (Шоу Ирвин)

Помощник шерифа

Макомбер сидел на вращающемся стуле, засунув ноги в корзину для мусора, — слишком полный мужчина, он не мог высоко задрать их, положив на крышку стола.

Глаза его не отрывались от плакатика на противоположной стене: на нем довольно крупными буквами было напечатано: «Разыскивается совершивший убийство Уолтер Купер. Вознаграждение за поимку четыреста долларов». Иногда он целую неделю, все семь дней, сидел на своем месте, постоянно глядя в одну и ту же точку — туда, где виднелась строка «четыреста долларов», — и выходил из своего кабинета, только чтобы перекусить, или пообедать, или домой, чтобы поспать ночью, часов так около десяти.

Макомбер, третий помощник шерифа, постоянно торчал в своем офисе: ему ужасно не хотелось возвращаться домой и встречаться с женой. После полудня приходил второй помощник шерифа и тоже садился напротив стены, внимательно разглядывая строчку «четыреста долларов».

— Я вот здесь прочитал в газетах, — начал Макомбер, чувствуя, как крупные капли пота с шеи проникают под воротник рубашки, — что в штате Нью-Мексико самый здоровый климат в мире. Ты только посмотри, как я потею. Ну какой же он здоровый!

— Ты ужасно толстый, черт бы тебя побрал. — Взор второго помощника шерифа был прикован к притягательной строчке «четыреста долларов». — Ну и чего же ты хочешь?

— Такая жара, что хоть жарь на солнце яичницу. — Макомбер бросил быстрый взгляд на пылающую жарким солнечным светом улицу. — Мне нужен отпуск. Тебе тоже. Всем пора в отпуск. — И устало выпростал пистолет в кобуре оттуда, где он увяз в мощной жировой прослойке. — Почему бы этому Уолтеру Куперу не войти к нам вот сейчас в эту минуту? И ведь не приходит же это ему в голову!

Зазвонил телефон, Макомбер снял трубку; послушал, ответил:

— Понятно, да, но шериф сейчас решил вздремнуть. Я все ему передам, гудбай! — И медленно положил трубку на рычаг; что-то мелькнуло в его глазах. — Звонили из Лос-Анджелеса, — объяснил он. — Поймали Брисбейна; посадили в местную тюрьму.

— Получит лет пятнадцать, не меньше, — предположил второй помощник. — Его сообщник тоже такой срок заработал. Теперь им вдвоем не так скучно сидеть будет.

— Ну, это мое дело. — Макомбер медленно надевал шляпу. — Я первым заглянул в товарный вагон, когда они забрались в него. — У двери обернулся. — Кому-то надо поехать в Лос-Анджелес — забрать Брисбейна и доставить его сюда. По-моему, это должен сделать я. Что скажешь?

— Конечно, ты, кто же еще? — согласился второй помощник шерифа. — Какое заманчивое путешествие! Голливуд! Девчонки там, в Голливуде, первый класс. — Он в задумчивости покачивал головой. — Недурно бы повеселиться в этом городе.

Макомбер не торопясь шел к дому шерифа — ну и жарища, неважно он ее переносит, — думая о соблазнительном, веселом Голливуде. Осторожно, ловко нес свое крупное тело, весом не менее, пожалуй, двухсот сорока фунтов, и внимательно поглядывал по сторонам.

— Ах, ради Бога, не надо! — воскликнул шериф, когда Макомбер рассказал ему о Брисбейне. Сам он еще до конца не проснулся: сидел на краю дивана, где еще минуту назад лежал без обуви после сытного ланча, с расстегнутыми пуговицами на ширинке. — Мы же признали подсудимого по этому делу виновным.

— Брисбейн — хорошо всем известный преступник, не забывайте, — напомнил Макомбер. — Проник в товарный вагон с целью хищения.

— Да, знаю, проник в товарный вагон, и именно с такой целью. Стащил, кажется, два пальто и пару носков. И из-за этой чепухи мне направлять за ним своего человека аж в Лос-Анджелес? Даже если потребовать у них там, в Лос-Анджелесе, выдать нам убийцу, так на это уйдет как минимум лет двадцать! Ну зачем ты меня разбудил? — Шериф был раздражен.

— Из Лос-Анджелеса просили меня перезвонить им как можно скорее, — ровным тоном объяснил Макомбер. — Хотят знать, что им с ним делать. Избавиться от него желают, это точно. Орет, сообщили, во все горло целый день. От этого постоянного истошного ора у всех осужденных в тюремном блоке голова идет кругом. Так они сказали.

— Да, мне нужен здесь такой, как он, — признал шериф. — Очень нужен. — Надел ботинки и застегнул три верхние пуговицы на ширинке.

Вместе с Макомбером они пошли в контору.

— Не съездить ли тебе в Лос-Анджелес? — поинтересовался мимоходом шериф у Макомбера.

Тот пожал плечами.

— Кому-то же надо ехать.

— Ах, мой добрый, старый Макомбер! — саркастически воскликнул шериф. — Главная опора всей полиции, всегда хранивший ей неколебимую верность.

— Мне хорошо знакомо это дело, — серьезно откликнулся Макомбер. — Вся изнанка, так сказать.

— Учти: там полно смазливых девиц, я читал в газетах, и все мужчины, даже такие толстые, как ты, должны уделять им внимание. Ты, конечно, возьмешь с собой жену, Макомбер? — И, ткнув его большим пальцем под ребра через слой жира, засмеялся.

— Кто-то все же должен туда поехать, — с невозмутимым видом повторил Макомбер. — К тому же так хочется взглянуть на Голливуд. Сколько я читал о нем!

Когда вошли в кабинет, второй помощник шерифа живо соскочил с вращающегося стула и уступил место законному владельцу. Тот важно опустился на него, опять расстегнув три верхние пуговицы на ширинке; открыл ящик, вытащил гроссбух, дыша через широко открытый рот из-за угнетающей жары. — Ну скажите мне на милость, разве может нормальный человек жить в таком месте, как это? — Он с раздражением разглядывал раскрытый гроссбух. — Ну вот, нет ни пенни — ни одного завалящего пенни; поездка в Ниди за этим Букером исчерпала все наши фонды. Мы не получим теперь новых средств, по крайней мере, два месяца. Замечательная у нас страна. Стоит схватить одного мошенника — и все, закрывай свой полицейский бизнес на целый сезон. Ну, чего ты на меня так уставился, Макомбер?

— Чтобы послать человека в Лос-Анджелес, потребуется не менее девяноста долларов. — Макомбер осторожно опустился на маленький стульчик.

— У тебя они есть? — осведомился шериф.

— А ко мне какое это имеет отношение? — спросил Макомбер. — Речь об известном преступнике.

— Может, вам удастся, — вмешался второй помощник, — убедить Лос-Анджелес подержать его там еще месяца два?

— Да у меня, клянусь, работают копы с мозгами! — подхватил шериф. — Занимать ни у кого не придется — приятно сознавать. — И повернулся к телефону. — Ну-ка, соедините меня с Главным полицейским управлением в Лос-Анджелесе.

— Этим делом занимается полицейский по имени Свонсон, — подсказал Макомбер. — Он ждет вашего звонка.

— Попробуйте заставить их там, в Лос-Анджелесе, поймать убийцу, — с горечью посоветовал шериф, — тогда увидите… Только и способны ловить таких преступников, что грабят товарняки.

Пока шериф ожидал связи, Макомбер повернулся всем своим грузным телом, с приклеившимися к покрытому желтым лаком стулу штанами, и выглянул через окно на безлюдную улицу: она вся побелела на раскаленном солнце, а на проезжей части то здесь, то там появляется и лопается на расплавленном жарой асфальте отвратительный пузырь.

В эту минуту он всем своим нутром, под толстым слоем жира, ненавидел этот Гэтлин, штат Нью-Мексико. Окраина пустыни, самое подходящее место для больных туберкулезом. Вот уже двенадцать лет торчит он здесь, ходит дважды в неделю в кино, слушает нудные разглагольствования жены — он, такой жирный человек. Если ты намерен умереть здесь, в Гэтлине, — обязательно разжиреешь. Двенадцать лет, размышлял он, двенадцать лет смотреть на эту безлюдную улицу, где, может, и появится кто, но только в субботу. Он уже мысленно представлял себе, как выходит из парикмахерской в Голливуде, как непринужденно, словно мальчишка, ведет блондинку с осиной талией в бар, выпивает пару пива, разговаривает с ней, смеется — точно так, как разговаривают и смеются миллионы людей вокруг. Там по улицам запросто ходят такие знаменитости, как Грета Гарбо, Кэрол Ломбард, Алиса Фэй1. «Сара, — торжественно сообщит он жене, — мне нужно съездить в Лос-Анджелес, по делам государственной важности. Не жди меня раньше чем через неделю».

— Ну? — шериф говорил в трубку. — Ну, я спрашиваю! Это Лос-Анджелес?

Девяносто долларов, каких-то вшивых девяносто долларов… Он перестал глазеть на улицу. Шериф произнес:

— Хэлло! Это Свонсон?

Макомбер вдруг почувствовал, как у него задрожали ноги.

Сидеть на стульчике и слушать разговор шерифа по телефону терпения не хватало. Он встал, медленно, через заднюю комнату прошел в туалет. В кабинке, закрыв дверь на крючок, внимательно посмотрел на себя в зеркало. Вот как, оказывается, он выглядит! Вот что сделали с ним двенадцать лет службы, бесконечные препирательства с женой… В кабинет он вернулся с абсолютно равнодушным видом.

— Хорошо, хорошо, — басил шериф в трубку, — вы не можете держать его два месяца. Знаю, что тюрьма переполнена. Что это противоречит конституции. Знаю… Но я просил вас, умолял, ради Христа. Всего лишь мое предложение. Мне очень жаль, что он орет как полоумный. Но разве я виноват в этом? Вы бы и сами разорались, засади вас на пятнадцать лет в тюрьму. Только пока не орите, не выходите из себя, ради Христа! Знаете, во что обойдется этот наш телефонный разговор графству Гэтлин? В миллион долларов, никак не меньше! Ладно, перезвоню. Хорошо, я сказал, хорошо! — И положил трубку; посидел с усталым видом, разглядывая свою расстегнутую наполовину ширинку; вздохнув, привел брюки в порядок. — Ну и город, этот Лос-Анджелес! — с укором покачал головой. — Меня так и подмывало послать его к черту! Зачем мне волноваться, гробить свое сердце, приближать себя к могиле из-за какого-то негодяя, который проник в товарный вагон?

— Речь идет об известном преступнике, — осторожно настаивал Макомбер. — У нас его дело, мы все о нем знаем. — Он старался говорить не выказывая волнения, но голос у него слегка дрожал. — Правосудие есть правосудие!

Шериф печально поглядел на него.

— Глас совести. Шериф, Макомбер, не имеет ничего против. Готов дать зеленый свет.

— Ну а мне-то что? Просто я хочу закрыть дело, вот и все.

Шериф снова повернулся к телефону.

— Ну-ка, соедините меня с финансовым управлением графства. Да, с казначеем. — Он сидел, прижав трубку к мясистому уху и поглядывая на Макомбера.

Макомбер подошел к двери, снова выглянул на улицу: в окне его дома, через дорогу, — жена. Сидит, облокотившись на подоконник, с полных ее рук срываются крупные капли пота… Он отвернулся.

Далекий, еле доносящийся голос шерифа — разговаривает с казначеем графства. А вот голос казначея отлично слышен в трубке — становится все громче, уже какой-то механический.

— Все только и тратят деньги! — визжал он в приступе гнева. — Никто их не приносит, только все тратят! Буду счастлив, если к концу месяца наскребу себе на зарплату. А вам вдруг потребовалось девяносто долларов на увеселительную поездку в Лос-Анджелес, чтобы доставить оттуда ворюгу, который спер на девять долларов подержанных товаров! Да черт с ним! Повторяю — черт с ним!

Макомбер поспешил засунуть руки в карманы, чтобы никто не заметил, как жилы у него вздулись от возмущения, — этот казначей еще бросает трубки… С равнодушным видом он смотрел, как шериф осторожно положил трубку на место.

— Вот, Макомбер. — Шериф чувствовал на себе пристальный, обвиняющий взгляд подчиненного. — Боюсь, Джоан Кроуфорд придется и в этом году обойтись в Голливуде без вас!

— Наверняка на киностудиях объявят по этому случаю траур, — съязвил второй заместитель.

— Лично я в этом совершенно не заинтересован. — Макомбер старался не терять самообладания. — Боюсь только, кое-кто от души посмеется, узнав, что по приказу шерифа известный преступник отпущен на свободу, будучи уже задержанным.

Шериф резко вскочил со стула.

— Ну и что ты предлагаешь? Что, по-твоему, я должен сделать? — Он закипал негодованием. — Может, самому напечатать девяносто долларов? Или поговорить с властями штата Нью-Мексико?

— Это не мое дело, — холодно возразил Макомбер. — Просто мне казалось, не имеем мы права давать преступникам возможность посмеяться над правосудием здесь, в Нью-Мексико.

— Ладно, согласен! — заорал шериф. — Ну, предприниму что-нибудь! Иди, действуй! Я должен перезвонить им не раньше шести. В твоем распоряжении три часа, чтобы восстановить справедливость, чтобы восторжествовало правосудие! Я умываю руки. — И снова уселся, расстегнул три пуговицы на ширинке, положил ноги на крышку стола. — Если тебе так дорога полицейская честь — устраивай все сам, как хочешь.

Макомбер вышел из кабинета.

Снова миновал свой дом, направляясь к конторе окружного прокурора. Дородная его жена все еще видна в окне, на подоконнике, и с ее толстых рук все так же скатываются крупные капли пота… Равнодушными глазами она смотрела на мужа, когда он с отрешенным видом проходил мимо; он так же — на нее. Супруги не обменялись ни единым словом, не подарили друг другу и тени улыбки. К чему все эти слова, улыбки? До чего надоели друг другу за последние двенадцать лет — ни к каким речам не тянет, да еще в служебное время. С важным видом он прошагал мимо нее, чувствуя, как все больше накаляются от жары подошвы ботинок, как усталость охватывает его толстые ноги, поднимаясь до самого таза. В Голливуде совсем другое дело: там он шел бы не как толстый, грузный человек, с одышкой, а твердой, легкой походкой, прислушиваясь к привлекательному, зовущему постукиванию женских высоких каблучков — их там на улицах не счесть… Немного он прошагал с закрытыми глазами, потом резко свернул на главную улицу Гэтлина, штат Нью-Мексико.

Приблизился к громадному зданию в греческом стиле, построенному для графства Гэтлин. В тихих мраморных холлах так прохладно даже в эту адскую жару, в разгар дня; он все оглядывался, чуть слышно повторяя:

— Девяносто долларов! Девяносто вонючих долларов!

Перед дверью с табличкой «Окружной прокурор» остановился, постоял несколько секунд, чувствуя, как нарастает возбуждение — и тут же спадает, словно морская волна. Открывая дверь, почувствовал, что круглая ручка повлажнела от его потной ладони. Вошел в вестибюль небрежно, стараясь выглядеть как человек, выполняющий вовсе не личное, а важное государственное дело.

Дверь в кабинет прокурора чуть приоткрыта: через щель он увидел его жену — стоит перед ним вся в слезах, а он ее уговаривает:

— Ради Бога, Кэрол, неужели ты такая бессердечная? Разве я создаю впечатление человека, набитого деньгами? Ну, отвечай: похож я на толстосума?

— Мне ведь ничего особенного не нужно, — упрямо канючила она. — Речь о коротеньких каникулах — всего три недели, не больше. Я уже не в силах выносить эту жару — здесь горячее, чем в преисподней! Проведу здесь еще неделю — так просто лягу и умру. Ты этого хочешь? Чтобы я легла и умерла? Принуждаешь меня жить в этом аду, так, выходит, мне и умирать здесь? — И вновь дала волю слезам, потряхивая красивыми белокурыми кудрями.

— Ладно, успокойся, — смилостивился окружной прокурор. — О'кей, Кэрол. Давай, действуй! Иди домой, собирай вещи. Только прекрати реветь — ради всех святых, прекрати!

Она бросилась к мужу, чмокнула в щеку и выбежала из кабинета, пронесясь мимо Макомбера. Прокурор опередил ее, открыв перед ней двери в вестибюле. Она вновь поцеловала его в щеку, каблучки застучали по мраморному холлу… Закрыв дверь, прокурор устало прислонился к ней спиной.

— В Висконсин ей нужно, — объяснил он Макомберу. — У нее там знакомые. Ну, там большие озера, прохлада… А вам что угодно?

Макомбер все объяснил ему — о Брисбейне и Лос-Анджелесе, о растраченных фондах шерифа и о том, как отнесся к ним казначей графства. Окружной прокурор, присев на скамью у стены, слушал его с низко опущенной головой.

— Ну а от меня что требуется? — поинтересовался он, когда Макомбер закончил.

— Этот Брисбейн — опасный преступник: он должен провести ближайших пятнадцать лет за решеткой, никакого сомнения, — если только мы его доставим сюда. И известный преступник. В конце концов, нельзя же экономить каких-то девяносто долларов на правосудии. Если вы что-то скажете от своего имени, заявите протест…

Окружной прокурор все еще сидел на скамье не поднимая головы, руки безвольно сложены на коленях.

— Послушайте, все здесь только и мечтают, как бы потратить деньги, уехать куда угодно, куда глаза глядят, только не оставаться в этом ужасном Гэтлине, штат Нью-Мексико. Знаете ли вы, сколько стоит, например, отправить мою жену в Висконсин на три недели? Триста долларов! Можете себе представить?

— Но здесь совсем другое дело, — мягко и спокойно, веско, как ему казалось, возразил Макомбер. — Это касается вашей репутации — стопроцентное осуждение.

— Что вы имеете против моей репутации? — поднялся окружной прокурор. — Она у меня безупречна. Я уже добился осуждения по этому делу. Чего же вы еще от меня хотите? Чтобы я до конца своей жизни отправлял преступников в тюрьмы за пустяковую кражу стоимостью девять долларов?

— Вам стоит лишь сказать два слова казначею… — Макомбер поплелся за ним, когда тот устремился от него прочь, к своему кабинету.

— Если казначей графства умеет экономить средства, то я готов прямо заявить: «Вот такой человек нам и нужен!» Кто-то же должен экономить, а не тратить попусту деньги. Еще и другим заниматься, не только следить за порядком на железнодорожном транспорте…

— Это серьезный прецедент — осужденный человек. — Макомбер невольно повысил голос.

— Послушайте, оставьте меня в покое! — резко бросил окружной прокурор. — Я ужасно устал! — И скрылся в кабинете, плотно прикрыв за собой двери.

— Сукин ты сын, негодяй! — зашипел Макомбер чуть слышно, обращаясь к двери «под дуб»; заскрежетал зубами и выскочил в мраморный холл.

У фарфорового фонтанчика поймал ртом холодную струйку воды. Во рту у него пересохло, песок скрипел на зубах, и пахнет этот песок как-то странно — прогорклый запах…

Из офиса прокурора он вышел на прижигающий подметки асфальт, едва волоча ноги. А тут еще живот давит на пояс брюк, неловко, неудобно и чуть не тошнит, как вспомнишь обед, приготовленный женой. В Голливуде совсем другое дело: сиди себе в ресторане, где едят знаменитости и звезды, даже не глядя на цены в меню; заказывают легкие французские блюда; приносят их официанты под серебряными крышками, а вина — в охлажденных бутылках, в ведерках со льдом. И всего-то нужно каких-то девяносто паршивых долларов! Весь в поту, стараясь держаться под дающими тень полотняными маркизами1 витрин, он напрягал мозг, соображая, что можно предпринять в такой ситуации.

«Черт бы все это побрал! Черт бы побрал!» — ругался он про себя — ни одной светлой мысли в голову, как назло, не приходило.

Можно ли себе представить — всю оставшуюся жизнь провести здесь, в Гэтлине, штат Нью-Мексико, не иметь никакой возможности выбраться отсюда даже на короткое время, схватить глоток свежего, прохладного воздуха, испытать пусть кратковременную радость… От непосильных размышлений заломило в затылке. Вдруг его осенило: большими шагами он выбрался из спасительной тени и поднялся на крыльцо, ведущее в помещение местной гэтлинской газеты «Геральд».

Редактор сидел за большим письменным столом, покрытым толстым слоем пыли, и устало черкал толстым синим карандашом по длинному белому листу испещренного пометками свежего оттиска. Он рассеянно выслушал Макомбера, время от времени орудуя своим инструментом.

— Мы могли бы рассказать об электорате Гэтлина, — быстро говорил Макомбер, наклонившись над редакторским столом. — Посмотрите, какие люди служат простому народу. Не обойдите вниманием собственников, объясните, какой защиты и помощи они вправе ожидать от шерифа графства, от окружного прокурора, казначея графства, то есть от тех, кого они-то и избрали на эти посты. Наверняка интересно будет вашим читателям. Например: почему преступники, совершившие правонарушения в нашем графстве, свободно разгуливают по улицам города и плюют на всех стражей и защитников закона? На вашем месте я написал бы убойную статью — что-то вроде редакционной. За девяносто вшивых долларов. Стоит лишь появиться вот такому нелицеприятному общественному мнению в вашей газете — и уже завтра шериф наверняка отправит своего человека за преступником в Лос-Анджелес.

— Так. — Бегающий редакторский синий карандаш провел три размашистые черты поперек листа. — Почему бы вам, Макомбер, не заняться своими прямыми обязанностями — третьего помощника шерифа?

— Не забывайте — вы газета партийная! — угрожающе наступал Макомбер. — В этом все дело. Вы, демократы, промолчите в тряпочку, если, скажем, городской политик-демократ станет разъезжать по главной улице в роскошном лимузине. Дело в том, что вся ваша организация пронизана коррупцией.

— Совершенно верно, — согласился редактор, — вы попали прямо в точку! — И вновь стал водить синим карандашом по листу.

— Ах во-от оно что-о! — протянул Макомбер, поворачиваясь к двери. — Ну и ради Бога!

— Вся беда ваша, — назидательно произнес редактор, — заключается в том, что вы постоянно недоедаете. Вам нужно обеспечить хорошее питание. — И нацелил острие карандаша на какую-то фразу.

Третий помощник шерифа ретировался, с грохотом захлопнув за собой дверь, и со скучным видом побрел по улице, не обращая уже прежнего внимания на удушающую жару. Миновав свой дом, он направился прямо в офис. Жена все еще у окна, тщетно высматривает хоть кого-нибудь на улице, где почти никогда никого не бывает, разве что по субботам.

Макомбер уставился на нее с другой стороны улицы, испытывая резь в глазах.

— И это все, что тебе остается? — зло выпалил он. — Целый день сидеть у окна?

Она ничего ему не ответила и, бросив на него рассеянный, безучастный взор, вновь устремила его в дальний конец улицы.

В кабинете шерифа Макомбер тяжело опустился на стул. Шериф все еще на месте. Сидит, положив ноги на край стола.

— Ну что? — спросил он.

— Да черт с ними со всеми! — в сердцах выругался Макомбер, вытирая пот с лица цветным носовым платком. — Не понимаю, с какого бока меня все это касается?! — Расшнуровал ботинки и оперся спиной на стул.

Шериф стал звонить по телефону в Лос-Анджелес.

— Свонсон? — кричал он в трубку. — Говорит шериф Хэдли из Гэтлина, штат Нью-Мексико. — Пойдите и уговорите Брисбейна, чтобы прекратил плакать и орать! Выпустите его на свободу! Мы за ним не приедем. У нас на это нет времени. Благодарю вас. — И радостно вздохнул, как человек, довольный, что завершил свой рабочий день. — Я иду домой, обедать.

— Ступай и ты, — обратился к Макомберу второй помощник. — Я за вас подежурю.

— Да ничего, — отказался Макомбер. — Я не очень голоден.

— О'кей, в таком случае я пойду, — поднялся второй помощник. — Ну пока, Макомбер. — И вышел, насвистывая веселенький мотивчик.

Третий помощник плюхнулся всем своим грузным телом на вращающийся стул шерифа, не снимая расшнурованных ботинок. Откинувшись на мягкую спинку, опять впился глазами в плакатик: «Разыскивается совершивший убийство…..Четыреста долларов». Теперь эти строчки освещало яркое солнце. Он просунул ноги в мусорную корзину и беззлобно произнес:

— Будь ты проклят, Уолтер Купер!