"Пестрая компания (сборник)" - читать интересную книгу автора (Шоу Ирвин)

Они возрыдают в годы грядущие

Пол и Дора вышли из кинотеатра и неторопливо двинулись на восток в направлении Пятой авеню.

— «Гитлер!», — кричал мальчишка-газетчик, — «Гитлер!».

— Да, насчет Флетчера… — сказала Дора. — Это тот тип, который играл отца. Ты его запомнил?

— Ага, — ответил Пол, держа её за пальцы. Они все ещё шагали по темной улице.

— У него камни в почках.

— Поэтому он так и играет, — сказал Пол. — Теперь я знаю, как можно описывать игру актера. «Он играет так, будто у него камни в почках».

— Весной, — со смехом заявила Дора, — я делала ему рентгенограмму. Он — один из самых лучших пациентов доктора Тейера. У него постоянно что-нибудь да болит. Этим летом он намерен заняться изгнанием камней из почек.

— Удачи тебе, старик Флетчер, — сказал Пол.

— Мне приходилось массировать ему плечо. У него неврит. А зашибает он полторы тысячи в неделю.

— Не удивительно, что у него неврит.

— Он приглашал меня к себе домой на ужин, — Дора высвободила пальцы и взяла Пола под руку. Пол локтем прижал её руку к телу. — Я ему нравлюсь.

— Держу пари, что это так.

— А как ты?

— Что, как я?

— Тебе я нравлюсь?

Они уже стояли на «Рокфеллер Плаза», склонившись на мраморный парапет и глядя на фонтан, на статуи, на людей, пьющих и жующих за столиками ресторана, и на суетящихся вокруг этих людей официантов. Они смотрели и слушали журчание фонтана.

— Терпеть тебя не могу, — сказал Пол и поцеловал её волосы.

— Я так и думала, — ответила Дора, и они оба рассмеялись.

Они смотрели вниз на тонкие деревья со светло-зелеными листьями, шелестящими под легким ветерком, который каким-то непостижимым образом ухитрялся проникать в углубление между огромными, скучными, деловыми зданиями. Там внизу, по краям маленьких бассейнов, украшенных бронзовыми скульптурами морских богов и животных, росли желтые анютины глазки, гортензии и крошечные деревца. Всю эту дрожащую под ветром красоту заливал декоративный свет высоко расположенных прожекторов. По Пятой авеню неторопливо прогуливались пары, обсуждая, по субботнему негромко и дружелюбно, легкомыслие и экстравагантность Рокфеллеров, выкопавших среди унылых небоскребов в центре Манхэттена площадку для гортензий и воды, для юных деревьев и родников, и для морских богов, восседающих на спинах бронзовых дельфинов.

Пол и Дора отошли от парапета и двинулись по променаду, вглядываясь в витрины. Первым делом они задержались у витрины с мужской одеждой спортивного стиля — габардиновыми брюками, яркими рубашками с короткими руками и ослепительными платками, которые следует повязывать на шею.

— Я вижу себя сидящим в собственном саду, между двумя датскими догами, — сказал Пол. — А одет я, как выехавший на природу голливудский актер.

— А у тебя есть сад?

— Нет.

— Очень славные брюки, — сказала Дора, и они подошли к следующей витрине.

— Но с другой стороны, бывают дни, когда мне хочется выглядеть по-иному, — продолжал Пол. — На мне котелок и плащ от Бёрббери. Под плащом смокинг, а под ним твердая синяя сорочка с плиссированной грудью и крошечным крахмальным воротничком. Под воротничком, естественно, изящный галстук бабочкой. Каждый день я выхожу из офиса ровно в пять и отправляюсь на коктейль.

— Ты и так почти каждый день ходишь на коктейли, — заметила Дора. Без всякого котелка.

— То совсем другие коктейли, — глубокомысленно ответил Пол. Переводя её через Пятую авеню, он продолжил: — Я говорю о тех коктейлях, на которые мужчины являются в крахмальных рубашках с плиссированной грудью. Наступит день…

— О, боже! — воскликнула Дора, когда они удачно выскочили из-под носа катящего по Пятой авеню автобуса. — Ты только взгляни на эти платья!

Теперь они стояли перед витринами универмага «Сакс».

— Пятая авеню, — сказал Пол. — Улица мечты.

— Как хорошо, когда знаешь, что существуют такие вещи, даже если не можешь их приобрести, — пробормотала Дора, не сводя глаз с желтого платья в залитой светом витрине. Под платьем значилось: «Тропические ночи на Манхэттене». В той же витрине по не совсем ясной причине красовалась небольшая, вырезанная из камня рыба.

— Куда двигаем? — спросил Пол. — Дальше по Пятой, или сразу ко мне?

— Мне хочется ещё пройтись, — ответила Дора, подняла глаза на Пола и с улыбкой добавила, сжав его руку: — Совсем немного. Так, что идем по Пятой.

И они двинулись по Пятой авеню в северном направлении.

— Мне нравятся эти манекены, — говорил Пол. — У них есть чувство превосходства и одновременно человеческая теплота. Они кажутся вызывающими и в то же время воспитанными. И кроме того, их груди расположены под правильным для этого времени года углом.

— Точно, — сказала Дора. — Папье-маше. Груди из папье-маше можно поставить под любым углом. Взгляни! Алюминиевые чемоданы. Для путешествий по воздуху.

— Они здорово смахивают на кухонную посуду моей матушки.

— Тебе не хотелось бы иметь несколько штук?

— Очень хотелось бы, — сказал Пол, внимательно разглядывая чемоданы. Чтобы улететь. Упаковаться и отбыть. На край земли.

— Смотри, здесь есть даже небольшой чемоданчик для книг. Целая книжная полка для путешествий.

— Вот эта штука и нужна мне в первую очередь, — заявил Пол, — для моих ежедневных автобусных путешествий вдоль Пятой авеню.

Они миновали Собор Святого Патрика — огромный и темный. В небе над собором плыла луна.

— А как ты думаешь, — спросил Пол, — Бог прогуливается по Пятой авеню?

— Конечно, — ответила Дора. — Почему бы и нет?

— Мы — князья на этой земле, — пустился в рассуждения Пол. Многочисленные рабы доставляют в эти несколько кварталов нашего города богатства со всех концов земли, чтобы мы могли взглянуть на них и сказать: «Да, это прекрасно», или: «Везите прочь, оно воняет!». Я чувствую себя страшно важным, когда гуляю по Пятой авеню.

Они задержались у витрины морского агентства «Гамбург-Америкен Лайн». Крошечные куклы в национальных нарядах кружились в бесконечном хороводе вокруг праздничного шеста, а другие куклы — тоже в народных одеждах наблюдали за этим кружением. На лицах всех кукол сияли широченные улыбки. На небольшой надписи в витрине значилось: «Праздник урожая в Бакберге. Германия».

Из-за угла появился охранник частной фирмы. Страж порядка остановился и внимательно посмотрел на них. Они передвинулись к следующей витрине.

— «Пассажирам предлагается путешествие без забот», — прочитал Пол в выставленной в витрине брошюре. — Кроме того здесь говориться: «Компания „Хапаг-Ллойд“ предоставляет скидку в 25 % всем преподавателям колледжей и университетов, отправляющихся в годичный отпуск для научной работы». Этих людей здесь величают «Мастерами искусства путешествий».

— Мне раньше очень хотелось поехать в Германию, — сказала Дора. — Я знаю очень много немцев, и все они — прекрасные люди.

— Я там скоро буду, — бросил Пол, когда они проходили мимо частного охранника.

— Ты собираешься туда в путешествие?

— Ага. За счет правительства в прекрасно сшитом мундире цвета хаки. И я, наконец, увижу эту колыбель культуры — блистательную и полную очарования Европу. Из кабины бомбардировщика. Слева от нас сейчас находится клуб «Аист» — колыбель культуры Пятьдесят третьей восточной улицы. Взгляни на этих прелестных девиц. Груди у большинства из них тоже торчат под нужным углом. Посмотри, как природа подражает искусству. Нет, Нью-Йорк воистину изумительный город.

Дора ничего не сказала, она лишь теснее прижалась к нему, и пара двинулась дальше. Свернув за угол они пошли по Пятьдесят третьей по направлении к Мэдисон-авеню. Пройдя немного, они остановились, на сей раз у витрины магазина, где продавались электропроигрыватели и радиоприемники.

— Вот что я хочу, — сказал Пол, указывая на проигрыватель. — Эта штука называется «Кейпхарт» и может играть две симфонии подряд. Ты валяешься на диване, а тебя ублажают Брамсом, Бетховеном и Прокофьевым. Именно такой и должна быть жизнь. Лежишь себе на спине и купаешься в музыке, которую доносит до тебя автомат.

Дора посмотрела на проигрыватель и увидела сплошное черное дерево, дверцы и какие-то механизмы.

— Ты и в правду думаешь, что будет война? — спросила она.

— Обязательно. Сейчас игроки пока разминаются. Ждут, кого выставить первым. Это будет зависеть от того, какой рукой лучше работает противник левой или правой.

Некоторое время они шли молча.

— Но это же всё в Европе, — сказала, наконец, Дора. — Неужели мы тоже встрянем?

— Обязательно. Почитай газеты, — ответил он, и, бросив взгляд на витрину, мимо которой они проходили, произнес: — Посмотри, какие замечательные столы. Металл и стекло, для приема пищи на открытом воздухе. Неформальный дружеский завтрак на террасе. Как приятно было бы вкушать редкостные яства и зеленый салат с этих ярких тарелок, глядя на окружающие озеро горы. А внутри дома звучит музыка.

— Очень мило, — тихо сказала Дора.

— Впрочем, можно приобрести добавочный спикер, — сказал Пол, — и вывести его на террасу, чтобы можно было слушать во время еды. На ужин я обычно предпочитаю Моцарта, — закончил он и повлек её к витрине книжного магазина.

— Мне всегда становится грустно, когда я вижу столько книг, — сказала Дора. — Ведь у меня никогда не будет времени на то, чтобы их прочитать.

Пол поцеловал её и спросил:

— О чем ты подумала, когда увидела меня в первый раз?

— А о чем ты подумал?

— Я подумал: «Эта девчонка должна стать моей».

Дора рассмеялась и прижалась к нему.

— Так о чем же ты подумала?

— Я подумала… — она хихикнула, помолчала и продолжила: — Я подумала: «Этот парень должен стать моим».

— Ну, разве наш Нью-Йорк не прекрасен? Откуда, ты говоришь, здесь появилась?

— Из Сиэтла, — ответила Дора. — Сиэтл, штат Вашингтон.

— И вот теперь мы здесь, на Мэдисон-авеню, шагая рука об руку, совершаем покупки для грядущих лет…

— Даже если и будет война, — сказала, помолчав, Дора, — С какой стати ты должен в ней участвовать? И вообще, почему Соединенные Штаты должны в неё вступать?

— Они же вступили в предыдущую. Разве не так? — сказал Пол. — Вот и в эту вступят.

— Прошлый раз Соединенные Штаты надули, — возразила Дора. — Парней, которые на ней погибли, подло надули.

— Верно, — согласился Пол. — Их убили ради дохода в 6 % на облигации военного займа, из-за нефтяных скважин, во имя передела сфер влияния. Мне ужасно хочется иметь сферу влияния.

— И несмотря на это, — тихо спросила Дора, — ты и на сей раз запишешься в армию?

— Точно. В первый же день. Явлюсь в бюро набора и заявлю: «Перед вами Пол Триплетт — двадцать шесть лет, тверд, как кремень, отличное зрение, прекрасные зубы, хорошие ноги — выдайте ему ружье». Или, ещё лучше: «Посадите его на самолет, чтобы он мог причинить как можно больше вреда».

После этого они целый квартал прошли молча.

— А ты не думаешь, что и на это раз тебя надуют? — спросила Дора. — Не думаешь, что будешь снова сражаться за облигации и нефть?

— Ага.

— И, несмотря на это, ты запишешься в армию?

— В первый же день.

Дора выдернула свою руку из-под его локтя.

— Неужели тебе нравится убивать людей? — спросила она.

— Мне ненавистна сама мысль об этом, — растягивая слова, произнес Пол. — Я не хочу никому причинять вреда. Я считаю саму войну нелепостью. Я желаю жить в таком мире, где все сидят на свежем воздухе за столами из стекла и хрома, едят из цветных тарелок и слушают музыку Моцарта, которая раздается из добавочного спикера, установленного на террасе. Однако Гитлера подобное устройство мира вовсе не интересует. Ему нужен совсем иной мир. А его мира я не выношу. Как в немецком, так и в домашнем варианте.

— Но Гитлера тебе не убить, — сказала Дора. — Ты будешь убивать молодых парней, вроде тебя.

— Верно.

— И тебя такая перспектива устраивает?

— Мне и Гитлера как такового убивать не интересно, — произнес Пол, — я хочу лишь убить идею, в которой он воплотился для слишком многих людей. В грядущие годы я, возможно, буду горько оплакивать тех ребят, которых мне пришлось убить. А они станут оплакивать меня, если я паду от их рук.

— Скорее всего, эти парни очень похожи на тебя.

Теперь они шли очень быстро.

— Это точно, — согласился Пол. — Не сомневаюсь, что им не терпелось бы сейчас отправиться вместе с тобой в постель. Держу пари, что в эту весеннюю субботу им очень понравилось бы бродить рука об руку с тобой меж фонтанов и бронзовых статуй на «Рокфеллер Плаза» или разглядывать спортивную одежду в витринах. Готов поставить все что угодно и на то, что многие из них обожают Моцарта. Однако, несмотря все это, я стану их убивать. И буду делать это с удовольствием.

— С радостью?

— Да. С радостью, — подтвердил Пол, вытирая глаза тыльной стороной руки. На него вдруг почему-то навалилась страшная усталость. — Сейчас — с радостью. А возрыдаю я в годы грядущие. Сегодня в их руках винтовки, и винтовки эти направлены на меня, и на тот мир, в котором я хочу обитать. Они своими телами защищают идею, которую я хочу убить для того, чтобы выжить. — Пол вытянул руку и поймал её пальцы. — Знаешь, по-моему, такой вечер, как сегодня вовсе не стоит тратить на то, чтобы обсуждать подобные проблемы, — сказал он.

— Но это же сплошное жульничество! — воскликнула Дора. — Тебя просто используют, и ты об этом прекрасно знаешь.

— Верно, — охотно согласился Пол. — Весь этот бизнес — одно сплошное жульничество. Но, несмотря на это, я буду драться. Меня обманут, но все же я что-то сделаю, для того чтобы слушать музыку Моцарта на террасе во время ужина. Это даже не героизм, чёрт побери! Меня втянут в это дело в любом случае, что бы я ни говорил.

— Очень плохо, — сказала Дора, отстраняясь от него. — Это очень плохо.

— Куда как скверно, — снова согласился Пол. — Может быть, придет день, когда все будет лучше. Может быть, наступит время, когда миром станут управлять люди, которые любят Моцарта. Но все это — не сегодня.

Они снова остановились. На этот раз перед небольшой картинной галереей. В витрине была выставлена репродукция картины Ренуара, на которой изображалась большая компания. Среди персонажей были целующая мохнатого пекинеза женщина, рядом с ней человек в майке и с соломенной шляпой на голове — рыжебородый и надежный, как сама земля. Какой-то фат в котелке набекрень, что-то нашептывал прижавшей ладошки к ушам женщине. Первый план картины являл собой великолепный натюрморт, на котором изображались бутылки вина, бокалы, виноград и какие-то яства.[1]

— Я видел её в Вашингтоне, — сказал Пол. — Она висела там в музее. В репродукции величие этой картины не видно. Полотно насыщено розоватым воздухом бессмертия. Сейчас оно выставлено в Нью-Йорке, и я хожу любоваться на него три раза в неделю. Там все надежно и устойчиво, а все люди счастливы. На картине изображено лето, которое исчезло много, много лет тому назад. Однако час уже поздний, дорогая, — произнес Пол, целуя её руку. — Время бежит неумолимо. Пошли домой.

Они сели в такси и отправились в южную часть Манхэттена, в его квартиру.