"Внуки наших внуков" - читать интересную книгу автора (Сафронов Юрий Павлович, Сафронова Светлана...)


НА ВЕНЕРЕ

— Вот это забрались! — воскликнул Чжу Фанши, когда Венера повисла перед нами огромным шаром, заслонив половину угольно-черного неба. — Да, это не на Луну лететь!

Действительно, если перелет на Луну длился всего лишь двое суток, то расстояние до Венеры мы преодолели только за сорок дней пути.

В полете делать особенно было нечего, и каждый занимался чем хотел. Чжу Фанши всю дорогу возился с киноаппаратом, приделывая к нему какое-то приспособление. Виктор Платонов большей частью сидел у себя на койке, и, проходя мимо, я видел, что он все что-то пишет в большую серую тетрадь. Он грустил, был молчалив и еще больше щурил глаза, как будто не желая открывать нам свои сокровенные переживания. Елена Николаевна тоже что-то загрустила.

— Что с вами, Елена Николаевна? — спросил я ее.

— Заскучала немного. Не виделась с Ярославом несколько месяцев и как будто уж и привыкла. А повидалась — и так мало показалось одной недели.

Я воспользовался свободным временем и изучал литературу о Венере.

Известные формы жизни на Земле настолько разнообразны, настолько хорошо приспособлены к самым суровым условиям, в которых, казалось бы, ничто не может существовать, что люди невольно предполагали, что и другие планеты могут быть обитаемы. И они оказались правы. Теперь всем ясно, что живая природа — это неотъемлемое звено в стройной цепи материального единства вселенной, а наша крошечная с астрономической точки зрения Земля совсем не является каким-то чудесным исключением в бесконечно больших просторах мироздания и даже среди планет солнечной системы.

Загадочная Венера, как стыдливая восточная красавица паранджой, скрыта от любопытных взоров плотным слоем облаков. На протяжении веков никто из людей не видел, что происходит на ее поверхности, и вопрос: «Есть ли жизнь на Венере?» — вызывал немало споров. Одни данные говорили за то, что там могла возникнуть жизнь, другие свидетельствовали против этого.

Венера на сорок миллионов километров ближе к Солнцу, чем Земля, и поэтому получает почти вдвое больше тепла и света. Лучи солнца испаряют с ее поверхности огромное количество влаги. Густой слой облаков служит как бы естественным щитом, предохраняющим планету от испепеляющих лучей солнца. Поэтому температура на поверхности Венеры ниже, чем можно было ожидать, но все же здесь довольно жарко. Температура днем в умеренном поясе доходит до плюс 60–70 градусов. Ночью же падает до минус 15 градусов.

Такие резкие скачки объясняются тем, что Венера вращается вокруг своей оси значительно медленнее, чем Земля, и ее сутки длятся почти шесть недель.

Естественно, что за долгий трехнедельный день поверхность Венеры сильно накаляется, а за столь же долгую ночь резко остывает. Можно сказать, что в течение одних суток на Венере происходит смена всех времен года. Ночь — холодная снежная зима, утро — весна с обильными густыми туманами, день — знойное, душное лето, вечер — дождливая сумрачная осень. Кроме того, существует еще смена времен года, обусловленная вращением планеты вокруг Солнца. Вот почему климат на Венере очень своеобразный и меняется по сложному закону. Днем здесь может быть и жарко и прохладно в зависимости от того, как расположена планета относительно Солнца.

Само собою разумеется, что подобный климат неблагоприятен для жизни.

Сильно отличается от земной и атмосфера Венеры. Она бедна кислородом, содержит огромное количество углекислого газа — в пятьсот раз больше, чем атмосфера Земли. В атмосфере Венеры из-за плотного слоя облаков ученые долгое время не могли обнаружить озонового слоя. Такой слой существует в нашей атмосфере на высоте двадцати — двадцати пяти километров и состоит из молекул озона значительной концентрации. Этот слой, словно непроницаемая броня, предохраняет все живое на Земле от губительного действия ультрафиолетовых лучей солнца, почти полностью поглощая их. В конце концов с помощью засылаемых на Венеру ракет ученые обнаружили в ее атмосфере слой спасительного озона на высоте десяти-пятнадцати километров.

Первая научная экспедиция привезла с собой радостную весть: жизнь на Венере существует. Там есть своя флора и своя фауна. Они совсем не похожи на земные, что обусловлено своеобразными условиями их существования.

Большая часть поверхности Венеры покрыта водой. Материки там значительно меньше земных — скорее, это отдельные острова или архипелаги, разбросанные по бескрайному океану Венеры.

Растительный мир на суше скуден, однообразен, но в водной среде он достиг значительного развития и разнообразия форм. Меня поразила та изобретательность, с которой венерианские растения приспособились к кислородному голоданию. Они научились дышать углекислым газом. Кислород, добытый в результате фотосинтеза из углекислого газа, они не полностью выделяют в воздух, как земные растения, а частично сохраняют внутри себя. Ночью растения дышат тем кислородом, который они успели накопить при солнечном свете. У них есть свои хранилища кислорода. Одни накапливают его в специальных мешочках у основания листа, другие прячут свой кислород под землей в корневой системе, третьи — внутри тела в широких межклетниках, четвертые ведут паразитический образ жизни и тонкими щупальцами-присосками прирастают к кислородным мешочкам других растений и пользуются их запасами. Когда растения гибнут, мешочки лопаются и кислород уходит в воздух. Этот процесс образования свободного кислорода в атмосфере Венеры идет непрерывно. Растения можно сравнить с гигантской фабрикой переработки углекислого газа в кислород.

Но еще больше поразила меня фауна Венеры. В теплом океане, у изрезанных берегов или на мелких отмелях, где вода тонким теплым слоем покрывает песчаное дно, обитает большинство животных Венеры. Лишь немногие из них живут на суше. Ученых, естественно, заинтересовало: как они могут существовать при таком недостатке кислорода? Растениям помогла их способность к фотосинтезу. А как же животные? Где они добывают дополнительное количество кислорода, необходимое им для нормальной жизнедеятельности?

После долгих наблюдений и поисков, ученые открыли удивительную вещь: животные Венеры, так же как и растения, способны к фотосинтезу! У них, помимо красной, есть зеленая подкожная система кровообращения. В ней из вдыхаемого животными углекислого газа образуется свободный кислород, поступающий затем в красную кровяную систему. Животные Венеры дышат часто-часто, словно после утомительного долгого бега.

Ничего подобного не существует на Земле. Может быть, очень давно, в далекие геологические периоды, когда на Земле тоже ощущался недостаток кислорода, и имело место что-либо подобное. Но земная атмосфера быстро (в астрономических масштабах времени) обогатилась кислородом в результате жизнедеятельности растений. А на Венере этот процесс чрезвычайно замедлен. Поэтому здесь животный мир мог развиться до высоких форм, только сохранив эту замечательную способность к фотосинтезу.

Таким образом, на Венере граница между растительными и животными организмами гораздо менее резка, и иногда ученые вообще не могли определить, что перед ними — животное или растение.

Интересный, своеобразный живой мир Венеры был еще очень мало исследован. Изучение его задерживалось из-за большой отдаленности Венеры от Земли: каждая экспедиция требовала огромных затрат человеческого труда и длительной подготовки. Нам просто повезло, что мы летели туда.

Наступили решающие дни нашего перелета — предстояла посадка на вторую планету солнечной системы. Следом за нашей, как мы ее называли, легковой ракетой летела вторая — грузовая ракета, управляемая с помощью автоматов.

Дарычан регулярно поддерживал связь с биологической экспедицией, находившейся уже несколько месяцев на Венере. В состав ее входило всего четыре человека: руководитель экспедиции зоолог Анри Ламель, ботаник Иржи Гапек, пилот Леон Шаумян и геолог Станислав Анифер, выполнявший также обязанности второго пилота. По особому распоряжению президиума Всемирной академии наук группа Анри Ламеля должна была помочь нам в опыте с микросолнцем.

Уже чувствовалось притяжение планеты. Обе наши ракеты неслись вокруг Венеры, постепенно сбавляя скорость. По приказу Эрилика Дарычана мы заняли свои места в креслах.

— Шаумян! Шаумян! — непрерывно повторял Эрилик в микрофон. — Дайте ваш пеленг! Дайте ваш пеленг!

Посадка продолжалась больше трех часов. Достаточно было ошибиться на один градус, чтобы отклониться от выбранного места на сто километров. Эрилик по радио направил полет грузовой ракеты по определенной орбите и резко сбавил высоту. Затем он включил носовые реактивные двигатели, которые, уменьшив скорость нашей ракеты, предохранили ее от перегрева. Могучие крылья нашего ракетоплана врезались в атмосферу Венеры и значительно облегчили посадку.

Вскоре мы пробили слой высоких облаков и, прильнув к иллюминаторам, увидели бескрайный океан, покрывавший поверхность Венеры. Кое-где на водной поверхности выделялись желтовато-красные пятна — острова. Далеко впереди, у самого горизонта, показался большой, остров. Ракетоплан летел уже совсем низко. На острове можно было разглядеть большую, ровную, как степь, площадку. Где-то там и стояли радиомаяки Анри Ламеля, на которые нас вывели приборы-автоматы.

Небольшой толчок, ракетоплан подпрыгивает, снова толчок, и мы уже не летим, а быстро катимся по поверхности Венеры. Дарычан с помощью носовых реактивных двигателей быстро останавливает ракетоплан.

— Все! С благополучным прибытием! Венера!

Мы повскакивали со своих мест, бросились к иллюминаторам и увидели перед собой красноватую поверхность планеты. Вдали тянулась цепочка гор. Небо заволокло тучами. По наружным стеклам иллюминаторов небольшие капли дождя прочеркивали косые полосы.

— Наружу! Наружу!

Надеть мягкие легкие скафандры, пройти через тамбур с двойными дверями и спрыгнуть с последней ступеньки приставного трапа на мягкую землю было делом нескольких минут.

Я не удержался, поднял из-под ног небольшой кусок глины, растер его ладонями и стал рассматривать. Крупицы почвы были здесь совсем такие же, как и на нашей родной планете.

— Вот она, плоть вселенной, всюду одинакова, — сказал Чжу Фанши, заглядывая мне через плечо.

— А трава, смотрите, какая трава! — воскликнула Елена Николаевна. Она сорвала пучок сочной оранжевой травы и выдавила из нее несколько капель тягучей жидкости.

К нашему ракетоплану приблизилось четыре орнитоптера — группа Анри Ламеля. У дверей ракетоплана состоялась бурная встреча, как было прежде у зимовщиков, когда к ним после долгой полярной ночи прилетали друзья с Большой земли.

— Подождите! — воскликнул Дарычан, вырываясь из объятий Анри Ламеля и с трудом переводя дух. — Еще не все! Надо посадить грузовую ракету!

Эрилик, Суори, Анифер и Шаумян, пилоты обеих экспедиций, вернулись в нашу ракету к пульту управления. Остальные пошли к ракетоплану Анри Ламеля, стоявшему на ровной площадке, километрах в двух от нас.

— Здесь всегда так сумрачно? — спросил Чжу Фанши.

— Нет. Близится долгая снежная ночь. Поэтому и пасмурно, — ответил Ламель. — А днем здесь довольно много света, но, правда, он не такой яркий, как на Земле. Облака, постоянные облака.

— А почему там клубится дым? — показал я на горный хребет.

— Действующий вулкан. Здесь их довольно много. Насыщают атмосферу углекислым газом. Не будь их, мы с вами могли бы здесь жить без скафандров.

Справа за холмом показалось озеро, окруженное невысоким бурым кустарником. Неподалеку от озера каждые десять секунд взмывала к небу высокая водяная струя — гейзер.

— В этом озере я наловил прекрасных съедобных рыб, — сказал Анри Ламель. — Небось космические пилюли вам порядком надоели? Сейчас устроим пир. Вам повезло: сегодня готовлю я.

Низко над вами пролетела огромная неуклюжая птица темно-зеленого цвета с ярко-красными, как у тритона, пятнами на животе. У нее были изломанные, как у летучей мыши, угловатые крылья и длинный пеликаний, клюв. Следом за ней пролетела вторая, потом третья. Словно сговорившись, они медленно летали вокруг нас, постепенно суживая круги.

— Летающие ящеры, — поморщился Анри Ламель. — Неприятные существа.

— А главное, глупые до чрезвычайности, — добавил Гапек. — Нападают без всякого разбора на любых животных, даже на тех, которые заведомо сильнее их. У, кровопийцы неуклюжие! Вот я вас!

Он выхватил из кобуры, висевшей у него на поясе, небольшой ультразвуковой пистолет, направил его на ближайшего ящера, и тот камнем рухнул вниз. Два других ящера шарахнулись в сторону и взмыли вверх.

Виктор Платонов бросился к упавшему хищнику. Мы поспешили за ним. Нам, новичкам, не терпелось осмотреть этого первого встреченного вами обитателя Венеры.

— Осторожнее! — предупредил нас Ламель. — У них ядовитые зубы.

Вблизи ящер выглядел еще отвратительнее. Тонкая голая шея, огромный зубастый клюв, темно-зеленая, без перьев, кожа, покрытая длинными густыми ворсинками, жадные восьмипалые перепончатые лапы с острыми когтями на пальцах, длинный, как у змеи, хвост — все это не вязалось с нашими привычными представлениями о птицах. Особенно неприятное впечатление производили ярко-красные пятна, разбросанные по тем местам его тела, где не было шерсти.

— Почему он темно-зеленый?

— Это просвечивает зеленая система кровообращения. Под кожей у венерианских животных располагается вещество, близкое к хлорофиллу. Когда животное вдыхает легкими воздух, кислород поступает в красную систему кровообращения, а углекислый газ — в зеленую. Под действием света углекислый газ в зеленой системе расщепляется на углерод и кислород. Это дополнительное количество кислорода поступает затем в красную кровь, обеспечивая животному нормальные условия жизнедеятельности.

С гримасой отвращения Виктор Платонов бросил ящера на землю.

Мы поднялись на невысокий холм и за ним увидели большой серебристый ракетоплан — корабль экспедиции Анри Ламеля. Он стоял на таком же ровном месте, как и наш. Рядом с ракетопланом отливал серебром огромный матовый купол из тонкой, но очень прочной пленки. Это был дом экспедиции биологов. Высота купола в средней части достигала семи метров. Общая площадь, накрытая куполом, была более ста пятидесяти квадратных метров. Внутрь купола непрерывно подавался кислород, и там создавалась привычная для человека атмосфера. В этот большой дом можно было прийти после работы, снять надоевший скафандр и прекрасно отдохнуть.

Под куполом было сделано из той же матовой пленки несколько стен, отделявших одно помещение от другого. Здесь были и лаборатории, и склады для коллекций, и жилые комнаты, и другие помещения. В сложенном виде дом-купол умещался в литровой банке, ничтожно мало весил и был очень удобен для перевозки в ракетоплане. Внутри купола воздух имел небольшое избыточное давление по отношению к атмосфере Венеры и все время надувал его, как оболочку шара.

Мы вошли в дом и сняли скафандры. Анри Ламель провел нас на кухню. Там рядом с высокочастотной электроплитой лежали накрытые пленкой-холодильником большие странные рыбы.

— Подождем здесь немного, — сказал Ламель, переговорив с Дарычаном по радиотелефону. — Минут через тридцать они посадят грузовую ракету. К их приходу уха должна быть готова. Помогите мне чистить рыбу.

— Ну и рыба! — удивился Чжу Фанши, разглядывая улов.

Рыбы имели столь необычный вид, что трудно было поверить, что это живые существа, а не порождения болезненной фантазии. Бросались в глаза неестественно большие головы с торчащей из-под них в несколько слоев бахромой жабр. Казалось, будто это не рыбы, а только одни плавающие головы, к которым просто так, ради забавы, неуклюже прилеплены плавники и хвост.

— Что вы в них будете есть, Анри? — насмешливо спросила Ламеля Елена Николаевна. — Неужели вы так любите обгладывать жареные рыбьи головы?

— Если бы вас заставили жить в такой газированной воде, вы бы отрастили себе не такие жабры. Они приспособились к среде, а жабры у рыбы не где-нибудь, а в голове, через них надо прогонять воду, чтобы добыть кислород, которого здесь мало. Поэтому и рот большой и голова большая, а туловище маленькое.

— После вашего объяснения, Анри, туловища у рыб стали как будто больше! — вставил насмешливо Виктор Платонов.

— Гапек, — обратился к ботанику Анри Ламель, — накопайте картофеля. У нас весь вышел.

— У вас и картошка есть? — поразились мы.

— Все есть. Даже укроп, — улыбнулся Ламель. — Хотите свежей картошки с укропом? Сейчас Гапек пойдет накопает.

— И мы пойдем! — воскликнули в один голос Елена Николаевна, Чжу Фанши и я.

— Идемте, — сказал Гапек, — только держитесь поближе ко мне. Здесь всякое бывает.

Гапек повел нас в сторону леса. Он стоял невдалеке желто-бурым массивом и, казалось, состоял не из деревьев, а из странных гигантских цветов. С любопытством разглядывая все вокруг, мы вошли в заросли. Здесь было сумрачно и душно. Температура воздуха была не меньше сорока градусов.

Сквозь темную завесу листьев лишь кое-где небольшими серыми просветами проглядывало небо. Но внизу было довольно просторно. Мелкая поросль попадалась редко. Листья на деревьях росли уже метрах в полутора от земли. Мясистые, глубоко изрезанные и такие громадные, что в них свободно можно было бы завернуть лошадь, они тянулись прямо от ствола и, закругляясь, образовывали полусвод. Казалось, что находишься в старорусском храме с толстыми колоннами — столбами и низкими сводами. Листья лениво, как опахала, покачивались под легким ветерком. Стволы деревьев были толстые, но не одеревеневшие, а упругие, сочные, насыщенные влагой. Я ткнул кулаком в могучий, в два обхвата, ствол — на нем мелкими капельками проступил темный сок.

Под ногами было много сухой древесины. Она была легкой, как высушенная морская губка. Мы вышли на большую поляну, покрытую сплошным ковром жирной пестрой травы, глухо, лопавшейся под ногами. Посредине рос красноватый кустарник с мелкими листьями, ответвляющимися от ствола попарно.

— Запомните это растение, — сказал нам Гапек. — Мы только в шутку называем его картофелем, потому что он имеет съедобные клубни. На вкус они, конечно, мало напоминают картофель. Они мучнистые и солоноватые. На лесных полянах растет очень много таких кустов.

Он вынул из-за пояса небольшую широкую лопатку и, отойдя от куста метра на два, начал копать землю. Вскоре показались клубни — три штуки. Они были большие и имели неправильную форму: один был загнутый, как серп, другой — с шишкообразными наростами, а третий — двойной.

— Ничего, — сказал Гапек, — все они съедобны. Вот так и надо их искать.

Мы разбрелись вдоль опушки леса и стали выкапывать клубни. Мне попадались клубни причудливой формы. Я набрал их уже полсумки, как вдруг в наушниках моего шлема раздался испуганный крик Чжу Фанши:

— Помогите! Помогите!

Все тотчас бросились к нему. Рядом, на опушке леса, происходила ожесточенная борьба: Чжу Фанши, держа в левой руке лопату, наотмашь рубил обвивавшие его белые щупальца какого-то существа. Правая рука Чжу с ультразвуковым пистолетом была опутана щупальцами. Щупальца, извиваясь, мелькали в воздухе и сжимали все его туловище плотными кольцами. Одно кольцо уже захлестнуло ему горло. Мы не могли пустить в ход пистолеты и, выхватив ножи, бросились к нему на выручку. Вскоре на земле лежало десятка два подергивавшихся в конвульсиях отвратительных отростков. Чжу Фанши, взволнованный, с трудом встал на ноги. К счастью, он отделался лишь синяками.

— Что это такое? — спросил он у Гапека, прядя в себя.

— Не знаю, я сам впервые вижу это чудовище, — ответил тот. — Сейчас исследуем.

Странное существо имело корни, уходившие в землю, и напоминало растение. Но вдруг на наших глазах оно стало быстро выдергивать из земли свои корни и свертываться в тугой клубок. Из обрубленных концов его щупалец капля за каплей сочилась зеленоватая жидкость. «Растение» вытащило из земли последние корни и, отталкиваясь ими, покатилось прочь. Пришлось остановить его с помощью ультразвукового пистолета. Гапек разрезал его пополам. Внутри ствола оказался желудок, а в нем белели чьи-то крупные кости. Видимо, не так давно это «растение» кем-то плотно позавтракало.

Пока мы собирали выкопанные клубни, Чжу Фанши пристально рассматривал останки неожиданно напавшего на него живого существа. Потом сфотографировал его и присоединился к нам.

На обратном пути Гапек нарвал зеленовато-желтой травы.

— Это здешний «укроп», — сказал он, показывая нам острые былинки, — неплохая приправа к картофелю.

Мы вернулись домой. Анри Ламель с нетерпением ожидал нас. В большой кастрюле кипела вода. Когда вернулись наши пилоты, уха уже ждала их.

Ламель бросил в кастрюлю щепотку белого порошка — анализатора яда. Уха не изменила цвета, и Ламель объявил:

— Можно есть. Прошу всех к столу.

То ли после космических пилюль, то ли из-за необычности обстановки, но мне показалось, что я никогда еще не ел такой отличной ухи.

«Старожилы», как величали себя наши новые друзья, наперебой ухаживали за нами, как за самыми дорогими гостями. Больше всех шумел и суетился маленький юркий Иржи Гапек.

— Да уймись ты, непоседа, — останавливал его медлительный, неразговорчивый Анифер.

Красавец Шаумян, высокий, широкоплечий атлет с горячими черными глазами, покрывая все голоса, гудел могучим густым басом. Он очень беспокоился, что мы не наелись, и все порывался приготовить нам какое-то вкусное блюдо из консервов.

— Мне надо всего пять минут, и пальчики оближете, — настаивал он, выразительно жестикулируя. — Анри, почему ты молчишь? Ты же тут главный хозяин. Не стыдно тебе будет, если твои гости встанут из-за стола голодными?

— Скажи лучше, тебе просто не терпится похвастаться своим кулинарным талантом, — возразил ему Ламель, насмешливо улыбаясь веселыми светло-карими глазами, и пояснил нам: — Леон у нас считается лучшим поваром. Если вы хотите завоевать его расположение, то почаще хвалите блюда, которые он готовит, и браните те, которые готовят другие.

На следующий день мы обсудили план дальнейших работ. Собственно, понятие «день» на Венере относительно, потому что к тому времени, когда мы проснулись, здесь не посветлело, а, наоборот, стало еще сумрачнее.

— Надо спешить, — сказал Анри Ламель. — Через триста шестьдесят восемь часов совсем стемнеет, наступит холодная ночь, тогда условия работы значительно осложнятся.

Мы все вместе перелетели к нашей грузовой ракете. Предстояло разобрать ее, вынуть грузы и начать сборку управляющих установок.

Через три дня мы приступили непосредственно к монтажу управляющих установок.

Заметно темнело. Та часть Венеры, где находился остров, погружалась в тень. Стаи летающих ящеров проносились высоко над нами на запад, туда, где низко над горизонтом просвечивал сквозь облака тусклый диск заходящего солнца.

— Потянулись к теплу, — сказал Шаумян, задумчиво глядя вслед стае. — Сейчас у нас в Армении тоже тепло. Весна. Наверное, уже персики цветут…

— Э-э, Леон! Забыл уговор? Сегодня ты будешь за это вне очереди готовить обед.

— Чем же он провинился? — не понял я.

— О! Это самая опасная болезнь астронавтов! — объяснил Анри Ламель. — Диагноз — ностальгия, тоска по родине. Ничего, приготовление одного обеда вне очереди — лучшее лекарство от этого заболевания.

Не переставая, моросил мелкий дождь. Такой же, какой идет у нас на Земле осенью. Наши легкие непромокаемые скафандры оказались незаменимыми для работы в таких условиях.

— Ну что же, Леон, — обратился Анри Ламель к Шаумяну в конце рабочего дня, — идите на охоту. Надо достать к обеду какой-нибудь дичи.

— Возьмите и меня с собой, — попросил я Шаумяна.

— С удовольствием. Пойдемте к орнитоптерам.

Мы полетели на берег океана. От берега, окруженного высокими совершенно отвесными скалами, уходила вдаль неширокая песчаная отмель. По ней расхаживали водоплавающие птицы-ящеры, копаясь длинными клювами в песке в поисках пищи.

Я показал на них Шаумяну.

— Несъедобны, — махнул он пренебрежительно рукой. — Смотрите-ка!

Он указывал вдаль, где спокойная гладь вспенилась белым пятном. Там, на небольшой глубине, происходила ожесточенная борьба. По-видимому, какие-то хищные животные напали на стаю рыб. Белое пенистое пятно быстро приближалось к песчаной косе — рыбы спасались бегством.

— Нам обеспечен прекрасный обед! — радостно воскликнул Шаумян. — Летим к косе.

Пенистое пятно приблизилось к отмели, и на песок одна за другой стали выбрасываться длинные, словно змеи, рыбы. Позади них из воды высовывались жадные, унизанные частыми зубами, разинутые пасти каких-то подводных хищников. Вскоре на песчаную косу выбросилась целая стая змей-рыб.

— Скорее! — торопил меня Шаумян, приземляясь на песок.

На песке рыбы-змеи были беспомощны. Сжимаясь в кольца, они судорожными толчками передвигались от одного берега косы к другому, чтобы уйти от своих преследователей. Им помогали только длинные окостеневшие плавники, расположенные у самой головы. Рыбы передвигались на них, точно да двух ногах, покачиваясь с боку на бок и помогая себе резкими движениями хвоста.

Я выхватил ультразвуковой пистолет, но Шаумян остановил меня.

— Пистолет не поможет! Их кожа отражает ультразвук. Надо бить ножами!

Бросаясь вправо и влево, Шаумян быстро уложил одну за другой нескольких рыб. Я помогал ему. Когда вся стая переползла через косу и скрылась в воде, у нас оказалось около дюжины этих полуметровых рыб.

…Сборка мачт для управляющих установок шла своим чередом. Одну из лих мы установили на высоком каменном утесе, который возвышался над всем островом у берега океана, а две другие — на мелких островах, удаленных примерно на сто километров от нашего острова. Особенно много времени занимала переброска длинных балок на далекие острова. Орнитоптеры заменили нам подъемные краны. Мы подлетали к разобранной грузовой ракете и, зацепив тросом очередную балку, дружно взмывали вверх. Особенно тяжелые балки мы поднимали с помощью шести орнитоптеров. Тогда поднятая на воздух балка напоминала какое-то странное насекомое с двенадцатью сверкающими крыльями.

Анри Ламель, Леон Шаумян и Виктор Платонов были нашими лучшими монтажниками-высотниками. Они работали на головокружительной высоте, собирая подвозимые детали. Работа была трудной и утомительной, несмотря на то, что при разработке конструкций отдельных деталей и управляющих установок в целом инженеры старались предусмотреть все возможное для облегчения сборки.

Работа осложнялась наступившей непогодой. Шли непрерывные осенние дожди. Близилась продолжительная ночь, а с нею и зима. Заметно холодало. Над теплой водой океана поднимался туман. Почву развезло от дождей, и грязь чавкала и хлюпала при каждом шаге, засасывая ноги по щиколотку.

Мы возвращались домой изнуренные, сбрасывали грязные скафандры и башмаки в сушильный шкаф, а сами, заставив себя почти насильно проглотить что-нибудь из съестного, падали от усталости и мгновенно засыпали.

На океане свирепствовали штормы я ураганы. Однажды порывом ветра с мачты управляющей установки сорвало Ламеля. Он уцелел только потому, что был прикреплен к балке. При падении он сильно ударился о мачту и повредил руку. Это был первый сигнал о необходимости временного прекращения работ. Лечением Ламеля занялась Суори Дарычан. Она была по профессии медик, а искусством вождение ракетоплана овладела позднее, когда вышла замуж за Эрилика.

В тот день, когда произошло несчастье с Ламелем, на океане разыгрался невиданной силы шторм. Таких я не видел на Земле. Облака стали свинцово-серыми. Их прорезали огромные цветные полосы света. Казалось, что облака насыщены электричеством, которое не может найти себе выхода. Небо пересекали молнии, сопровождавшиеся оглушительными громовыми раскатами. Гигантские волны, словно озверевшие чудовища, сотрясали остров. Хлопья белой пены, обрывки крупных морских водорослей, трупы рыб и морских животных покрывали весь берег. Все живое попряталось от шторма. Растения, изгибаясь под напором ветра, боролись со стихией.

Океан злобствовал трое суток. Потом шторм утих. От непривычной тишины вначале ломило в ушах.

Мы снова вышли из нашего дома.

Детали грузовой ракеты, которые мы предусмотрительно закрыли прочной водонепроницаемой пленкой, не пострадали. Только кое-где большие валуны, которыми мы придавили к земле защитную пленку, были сдвинуты со своих прежних мест. Собранные нами мачты управляющих установок тоже были целы, но с одной из них сорвало плохо закрепленные детали каркаса.

Все пошли на поиски. К концу дня, так и не найдя пропажи, собрались в ракетоплане.

— Дело плохо, — сказала Елена Николаевна, — детали-то сами по себе незначительные, но без них нельзя продолжать сборку.

— Заменить нечем? — спросил Анифер.

— Нечем.

— Тогда придется делать самим.

— Из чего? Нужен металл.

— Выплавим сами. С геологом не пропадете. Километрах в восьмидесяти к югу мы нашли залежи магнетита, довольно богатые. Содержат до семидесяти процентов железа. Подойдут?

— А выплавить железо сможем?

— Приспособлений у нас для этого нет никаких, но мы можем устроить, как в древности, сыродутный горн. Нам ведь немного надо. За несколько дней управимся.

Иного выхода не было. Пришлось, как три тысячи лет назад, делать простейшую печь и добывать железную руду и уголь. Потом мы приспособили к горну вместо мехов для дутья компрессор от ракетоплана и таким кустарным способом получили несколько десятков килограммов необходимого нам металла.

— Какой контраст! — усмехнулась Елена Николаевна, глядя, как растекается по глиняным формам ярко-желтая струя стали. — Сыродутный горн, люди на Венере и микросолнце. Хорошо еще, что нам не приходится охотиться на мамонтов с каменными топорами!

Злополучные детали получились неровными, шероховатыми, некрасивыми, но все же вполне пригодными для употребления. Сборка мачт для управляющих установок снова пошла своим чередом.

К этому времени температура воздуха упала до плюс пяти градусов. Лучи солнца, висевшего уже над самым горизонтом, плохо обогревали наш остров.

Однажды Анри Ламель, посмотрев на туман, застилавший океан, озабоченно прищелкнул языком.

— Дня два нам придется отсиживаться дома. Завтра или послезавтра здесь не видно будет ни зги.

Ламель оказался прав. Ветер гнал на нас пелену тумана, густевшую с каждым часом. Наконец она стала настолько плотной, что мы не могли различить даже своих рук. Ни о какой работе не могло быть и речи. В эти дни вынужденного безделья мы помогали группе Ламеля разбирать и составлять из собранных ею растений и мелких животных коллекции.

Елена Николаевна решила связаться с Луной.

— Надо узнать, как там у них дела.

Услышав об этом, Виктор Платонов сразу уселся бриться.

— А Челита сейчас, наверное, завивается, — будто мимоходом заметил Ламель.

— Нет, вы только посмотрите на него! — сразу отозвался Шаумян; — Сейчас я тебя разоблачу. Слушайте: когда мы прилетели на Венеру, он заявил, что будет отпускать бороду, а как только услышал, что к нам летят женщины, так сразу побрился.

На третий день туман рассеялся. Мы вышли из дома и увидели, что солнце скрылось за горизонтом. Наступила полуторанедельная ночь.

Более красивого зрелища, чем эта ночь, я никогда не видел. В просветах облаков полыхали, переливаясь всеми цветами радуги, величественные волны света: это было свечение неба, более грандиозное и яркое, чем земные полярные сияния.

Ламель обратил наше внимание на то, что с заходом солнца не наступило резкого похолодания; сказывалась близость теплого океана.

Растения по-разному реагировали на похолодание. Одни обернули свои широкие листья вокруг ствола и стали похожи на высокие бутылки. Другие, имевшие разрезные листья, скатали их в тугие клубки и издали напоминали новогодние елки, обвешанные шарами; с наружной стороны листья покрывал густой слой длинных серебристых ворсинок, предохранявших мякоть листа от холода. У третьих листья совсем поникли и почернели. Были такие растения, которые реагировали на похолодание лишь изменением цвета. Впрочем, цвет изменили все растения: они стали зеленоватыми, а порой даже голубыми.

Но любоваться природой было некогда. Мы спешили закончить монтаж управляющих установок до снегопада.

— Тщательно проверяйте изоляцию, — несколько раз напоминала нам Елена Николаевна, когда мы приступили к укладке сверхвысоковольтных кабелей.

Через несколько дней закружились пушистые снежинки. Температура упала ниже нуля. Снег с каждым часом усиливался, а потом повалил большими рыхлыми хлопьями. За несколько часов он покрыл землю таким слоем, что мы проваливались в него по пояс. Низкорослые растения оказались целиком погребенными под толстым снежным покровом.

Для нас снег был большой помехой в работе. К счастью, сборка подходила к концу.

На двадцатый день нашего пребывания на Венере все было готово к запуску ракеты со специальным атомным зарядом.

— Через полчаса будьте все на командном пункте, — сказала Елена Николаевна после завтрака. Но ее предупреждение было лишним. Все, в том числе и биологи, не сговариваясь, отправились туда.

— Волнуетесь? — спросила меня Елена Николаевна.

— А вы разве нет?

— Я тоже. Пройдет какой-нибудь час — и исчезнут все наши сомнения: будет уже совершенно ясно, ошибались мы или нет. Когда вложишь столько труда в какое-нибудь дело, то невозможно не волноваться за его судьбу.

— Вы правы, — заметил я. — Это, по-моему, испытал каждый исследователь. Помню, был у меня на заре научной деятельности случай. Писал я тогда одну работу по теории атомного ядра. Составил новые уравнения, вывел все формулы, показал специалистам, а они только ухмыляются: дескать, теорий-то много, а вот с практикой они что-то не сходятся. Меня это задело. Молод был тогда, энергии хоть отбавляй, а вот выдержки еще не хватало — горяч был. Ну и повздорил с одним профессором из Академии наук.

Я ему свое, а он мне свое. Я ему говорю: «Все то, что вы сейчас определяете в лаборатории экспериментально, можно получить с карандашом в руках, сидя за столом». Он посмотрел на меня так пристально-пристально, брови нахмурил и спокойно отвечает: «Ну что же, если вы так уверены в своей теории, то попробуйте найти несколько зависимостей со своим карандашом, а я их тем временем получу в лаборатории экспериментально. Нарисуйте то, что у вас получится, на бумажке и приходите ко мне. Мы сравним результаты». И протянул мне четыре листка миллиметровой бумаги. «Вот на этих листках и нарисуйте, здесь уже масштаб указан, легче будет сравнивать».

Взял я у него листки, попрощался и ушел. Вернулся к себе и сразу сел за работу — хотелось раньше профессора результат получить. Вою теорию заново проверил и начал считать. Арифмометр у знакомого студента взял. Тогда еще другие счетные машины в диковинку были. Сижу считаю день, два, три, в глазах от цифр рябить начало. Порой уже забывал всю физику явления, а просто, как автомат, крутил ручку по заранее разработанной схеме до тех пор, пока голова кругом не шла. Через полторы недели на трех листках начертил свои теоретические кривые. Получились они совсем не такие, как я ожидал до расчетов. Вот тут-то я и начал волноваться. Сажусь четвертую, последнюю, кривую считать, а самого сомнения насчет первых трех одолевают. Чувствую, что не могу дальше считать — волнуюсь, в простых вещах начинаю путаться. Как вспомню нахмуренные брови профессора и его пристальный взгляд, ну, думаю, опозорился…

Я помолчал. Передо мной в темноте кружился беспорядочный рой светящихся мошек. Я махнул рукой — рукав скафандра усеяло множество ярких точек, которые тут же погасли.

— Ну, а дальше-то что было? — спросила Елена Николаевна.

— А дальше я не выдержал. Как-то считал, считал, потом взял и позвонил профессору на работу. Прошу его: «Хоть на словах скажите, как выглядят ваши экспериментальные кривые?» Он засмеялся в трубку и говорит: «Ну, нет! В научных опорах никаких поблажек быть не может. Завтра приходите ко мне и все увидите. Захватите те бумажки, которые я вам дал». И повесил трубку. Ночью я спал плохо. Мне мерещилось во сне, что какие-то двугорбые и и трехгорбые кривые ползают по стенам и перепрыгивают со стола на стулья, оттуда ко мне на кровать, обвиваются вокруг моей шеи, как змеи, и душат. Рано утром я был уже у него. «Волнуетесь?» — спрашивает. Весь мой петушиный задор как рукой сняло. «Волнуюсь…» Он говорит: «Кладите на этот край стола свои теоретические кривые, а я на другой край свои экспериментальные. Будем брать по одной и сравнивать». Все сотрудники его лаборатории пришли смотреть, чем кончится наш необычный спор.

— Ну и как, совпали?

— Совпали. Все четыре. Совпали настолько, что он потом сам все мои расчеты проверял, каждую цифру. А я с тех пор научился глубоко верить в правильную теорию…

Наш командный пункт находился в одной из пещер в горе, расположенной километрах в ста пятидесяти от стартовой площадки, с которой должна была взлететь ракета. Установка атомного заряда в ракету, проверка взрывателей, последний осмотр аппаратуры заняли не более часа.

Елена Николаевна велела наладить связь с Землей.

До Земли было так далеко, что радиоволны, излучаемые нашим передатчиком, шли до нее больше двух минут. Странный это был разговор. На Земле люди, переговариваясь по радио, не замечают того, что их разделяет большое расстояние. За вопросом сразу следует ответ. А здесь мы задавали вопрос, и он, уносимый радиоволнами, целых две минуты мчался к Земле, преодолевая расстояние в сорок миллионов километров. Ответ поступал к нам спустя еще две минуты. Так и шла наша беседа — с паузами в четыре минуты после каждого вопроса. Казалось, что на Земле сидит очень медлительный человек, который, прежде чем ответить нам, старательно обдумывает и взвешивает каждое слово.

— Хорошо, что мы только на Венере, а не на Плутоне, — шутил неунывающий Ламель, — а то бы наши вопросы доходили до Земли не за две минуты, а за четыре часа. Еще четыре часа шли бы к нам ответы — в общем восемь часов ожидания. За это время не мудрено и забыть, какой вопрос был задан. Например, наш Виктор спросил бы Челиту: «Ты меня любишь?», а потом сидел бы восемь часов и гадал: «Любит, не любит, любит, не любит…»

Через центр связи с космическими экспедициями мы связались с президиумом Всемирной академии наук и получили от Джавару разрешение начать опыт. Сотни глаз следили на Земле за экранами телевизоров.

Плотный слой облаков затруднял наблюдения за микросолнцем. Предвидя это, мы захватили с собой с Земли аэростат, к которому был подвешен специальный телепередатчик, и запустили его перед началом эксперимента. На наших экранах появилось изображение темного звездного неба. Второй телепередатчик был расположен на поверхности Венеры, невдалеке от ракеты-носителя.

Эксперимент начался.

— Включить электростатические установки! — скомандовала Елена Николаевна.

Из глубины пещеры донеслось:

— Есть! — и через секунду: — Готово!

— Запускаю ракету! — Она нажала красную кнопку на пульте управления.

На экране телевизора мы увидели, как небольшая ракета рванулась с эстакады и взвилась ввысь, унося с собой страшный заряд. Она быстро скрылась в облаках. Мы переключили наши телевизоры на прием изображения с аэростатного передатчика. Вскоре мы вновь увидели нашу ракету. Она вырвалась из облаков и продолжала быстро набирать высоту. Струи раскаленных газов вырывались из ее сопел, ярко выделяясь на фоне черного звездного неба. Ракета приближалась к заданной высоте.

Мы затаили дыхание.

— Раз, два, три, четыре… — отсчитывала вслух секунды Елена Николаевна.

Алое облако метнулось по экрану в том месте, где только что была ракета. Взрыв! Тотчас же вся местность вокруг осветилась светом, показавшимся нам особенно ярким после темноты, которая царила вокруг минуту назад. Огромное облако раскаленных газов, выбросив в пустоту вселенной несколько огненных языков, не разлеталась. По нему метались черные пятна, тут же сменявшиеся ярким светом. Облако бурлило и клокотало внутри, как расплавленная сталь в мартеновских печах.

— Пульсирует или нет? — озабоченно спросила Елена Николаевна.

— Пока не заметно, — отозвался Чжу Фанши.

Я покосился на экран, где застыло лицо Джавару. Он еще не знал, что микросолнце существует: радиоволны еще не добежали до Земли с этим сообщением.

Микросолнце раздулось до предела и напряженно дрожало, не меняя своих размеров. Это был критический момент. Внутри микросолнца боролись две силы: одна разрушающая, другая сдерживающая, и пока ни одна из них не могла взять верх.

Огненный шар трясло как в лихорадке. Неожиданно из его глубин, точно протуберанец, вырвался большой огненный язык и тут же исчез в темноте. Микросолнце метнулось в сторону, но наши электростатические установки вернули его на прежнее место. Шар, выпустив из себя огненный язык, начал медленно уменьшаться в размерах.

— Кажется, начало пульсировать! — радостно воскликнула Елена Николаевна.

Шар сжимался. Скоро он стал совсем маленьким, как детский мячик, и вдруг снова стал резко увеличиваться. У нас опять замерло сердце. Казалось, что шар так быстро увеличивается в размерах, что наверняка лопнет. Но неожиданно он вновь стал сжиматься. Пульсации становились все чаще и чаще, так что все труднее и труднее становилось различать их простым глазом. Прошла минута, другая, и они совершенно слились, как сливается мелькание спиц в быстро вращающемся велосипедном колесе. Казалось, микросолнце перестало пульсировать и светит ровно и спокойно, как круглый плафон уличного фонаря.

— Устойчиво! Микросолнце устойчиво! Ура! — первая закричала Елена Николаевна.

Мы подхватили ее восторженный крик и бросились обниматься, без конца повторяя: «Устойчиво! Устойчиво! Ура!»

Это была победа, настоящая большая научная победа. Нет, ни за какие блага мира не отказался бы я от своей трудной профессии! Как велико было наше счастье, когда холодное, черное небо Венеры осветило наше маленькое искусственное солнце! Оно спокойно светило нам с высоты, чуть заметно вздрагивая, словно поеживаясь от холода. Даже не верилось, что это человеческие руки — наши руки! — зажгли его. С острой радостью ощутили мы в тот момент, что наша работа нужна человечеству.

Теперь нам доставляло величайшее удовольствие следить за лицом Джавару на экране телевизора. Оно отражало, вероятно, те же чувства, что и наши лица, только с опозданием на четыре минуты.

Четыре минуты! Какой маленький срок, а как за это время может измениться лицо человека, сколько оттенков чувств может отразиться на нем! По лицу Джавару мы могли безошибочно определить, что именно видит он сейчас. Вот лицо его стало напряженным — это был момент, когда шар дрожал от натуги; вот глаза его расширились, на лице его мелькнула растерянность — это огненный язык оторвался от шара. Вот оно стало спокойным, потом на нем появилась улыбка, и мы услышали восторженный возглас:

— Поздравляю вас, дорогие мои! Микросолнце устойчиво!

Мы знали об этом уже целых четыре минуты назад, но его поздравление доставило нам искреннюю радость.

Всем хотелось выйти из пещеры наружу и своими глазами увидеть, наконец, микросолнце.

— Минутку терпения, — вдруг строгим голосом сказала Елена Николаевна. — Эксперимент еще не окончен. Какая сейчас радиоактивность на поверхности Венеры? — спросила она Виктора Платонова, наблюдавшего за дозиметром.

— Нормальная, — немедленно отозвался тот. — Незначительно, совсем незначительно увеличилось гамма-излучение. Можно выходить на поверхность.

— Не будем торопиться, — возразила Елена Николаевна. — Надо проверить управляемость микросолнца с помощью электростатических установок.

Она сделала несколько плавных движений небольшим рычагом, посредством которого менялось мощное электростатическое поле наших установок, и огненный шар микросолнца послушно стал перемешаться по небу. Еще одно движение рычагом, и микросолнце стало приближаться к Венере.

— Резко возрастает лучистый поток, — немедленно сообщил Чжу Фанши, следивший за радиацией. — Сейчас освещенность поверхности Венеры вдвое больше, чем на экваторе Земли в полдень.

— Хорошо. Этого достаточно. — Елена Николаевна включила автоматическое управление микросолнцем. — Можно выходить.

Над нашими головами, прямо в зените, просвечивал сквозь облака маленький белый шарик. Наш остров, еще недавно окутанный мраком ночи, теперь был залит ослепительным светом.

Микросолнце уже начало свою работу. Снег, лежавший на больших камнях толстыми рыхлыми шапками, таял у нас на глазах, как сахар в стакане горячего чая. Вот во впадине валуна образовалась небольшая лужица воды и через несколько минут уже испарилась под палящими лучами нового солнца.

Микросолнце взбудоражило электромагнитное поле Венеры. На металлических частях наших скафандров запрыгали маленькие синеватые искорки электрических разрядов.

— Это похоже на электромагнитную бурю, — сказал Чжу Фанши. — Посмотрите-ка, что с волосами Елены Николаевны!

Сквозь прозрачный шлем скафандра Елены Николаевны было видно, как ее каштановые волосы распушились шапкой и поднялись вверх, в направлении микросолнца. Елена Николаевна инстинктивно провела рукой по голове, но, ощутив шлем скафандра, рассмеялась.

— Я вовсе не хочу превратиться в высоковольтную батарею, а лечиться электричеством мне еще рано! Пойдемте в нашу пещеру, продолжим эксперимент.

Она взялась за рычаг управления и стала медленно поворачивать его, приближая микросолнце к Венере. За сорок миллионов километров от нас, на далекой Земле, люди затаив дыхание следили за тем, как огненный шар со скоростью артиллерийского снаряда приближался к поверхности Венеры. Когда он опустился до высоты двухсот километров, небо прорезала ослепительно яркая молния. Управляющие установки работали безотказно. Чем ниже спускалось микросолнце, тем чаще отрывались от него огромные молнии и с грохотом ударяли в почву, Изображение на экране искажалось от помех. Голубые молнии сверкали беспрерывно.

— Может быть, достаточно, Елена Николаевна? — попытался остановить ее осторожный Чжу Фанши.

Но в Елене Николаевне точно проснулся бесенок.

Шестьдесят, пятьдесят, сорок пять километров оставалось до поверхности Венеры, а Елена Николаевна все продолжала поворачивать рычаг. В небе среди облаков образовалась огромная пробоина: облака испарялись от жара микросолнца. Голубые молнии падали уже непрерывным потоком. Из-за помех нарушилась связь с Землей.

— Довольно! Хватит! — закричал Чжу Фанши, хватаясь обеими руками за рычаг и пытаясь повернуть его в обратную сторону. — Управляющие установки могут не выдержать!

В этот момент от микросолнца отделилась уже не молния, а огромный огненный столб, который, ударив в поверхность Венеры, продолжал гореть и извиваться в пространстве, словно колоссальная электрическая дуга между двумя углями.

Чжу Фанши рывком дернул рычаг управления на себя, и микросолнце вначале медленно, словно нехотя, потом все быстрее и быстрее понеслось вверх. Когда оно поднялось на высоту трехсот километров, Чжу Фанши отпустил рычаг и включил автоматическое управление.

— Елена Николаевна, ведь это могло привести к катастрофе! — недовольно сказал он.

Как ни велико было наше уважение к Елене Николаевне, но все мы в этот момент были на его стороне. Она поняла это, но, ничуть не смутившись, ответила:

— Зато мы теперь знаем, что ниже сорока километров микросолнце опускать нельзя. Рано или поздно мы должны были провести такой эксперимент. Сделать это можно было только здесь…

Связь с Землей возобновилась. Джавару взволнованно расспрашивал нас о причине столь интенсивных помех. Там, на Земле, считали, что у нас произошла катастрофа.

— Наладьте передачу всех данных на Землю, — попросил он.

Включить автоматические передатчики и проверить их работу было делом нескольких минут.

Микросолнце по-прежнему ровно светило высоко в небе.

— Что же мы теперь будем делать? — чуть растерянно спросила Елена Николаевна.

— Отвечать на приветствия, — улыбнулся Ламель. — Вон, видите, — показал он на лампочку, мигавшую над экраном телевизора. — Опять кто-то вызывает вас.

На экране возникло лицо Джемса Конта.

— Еле дозвонился к вам, — сказал он. — Вас сейчас, наверное, вся Земля поздравляет. А знаете, где я сейчас нахожусь? В космосе. Наблюдаем из ракетоплана, как наши тупоносые ракеты описывают в безвоздушном пространстве гигантские параболы и выпускают из себя широкие полосы зеркальной пленки.

— О, значит, вас тоже можно поздравить?

— Нет, еще рано. А за вас мы страшно рады. И знаете, мы отсюда даже невооруженным глазом различаем около Венеры ваше микросолнце. Хотите посмотреть, как оно выглядит?

Он направил телепередатчик на Венеру, и мы увидели на экране своего телевизора рядом с пятачком планеты чуть заметную, величиной с булавочную головку, маленькую светящуюся точку.

— Ой, батюшки-светы! — шутливо воскликнул Шаумян, хватаясь обеими руками за голову. — Как же мы далеко от Земли! Где там мой Ереван? Знаю, знаю, что ты сейчас скажешь, жестокий, черствый человек! — обернулся он к Анри Ламелю. — Ты заставишь меня вне очереди готовить обед! Я сам на это напросился, потому что обед сегодня будет праздничный…

Между тем Виктор Платонов, пользуясь тем, что внимание всех было приковано к микросолнцу, тихо переговаривался с Челитой, которая находилась вместе с группой Джемса Конта в его ракетоплане. Для них двоих успех нашего опыта был вдвойне радостен: он давал им надежду на скорую встречу.