Иван ГОЛОВЧЕНКО. ЧП

Карпов стоял посреди цеха. Со стороны могло показаться, что он остановился в нерешительности, забыв, зачем сюда пришел. Его сутулая фигура была неподвижна, лоб избороздили морщины, кустистые брови сошлись на переносице, взгляд нацелился в одну точку. Хотя здесь было много людей, работала целая смена; наверное, только один начальник цеха Егоров знал, что директор завода, напрягая слух, из общего хаоса производственных шумов — скрежета металла, гула моторов, шороха шнековых аппаратов — улавливал звуки, говорившие о неисправности механизмов.

Цех по производству аммонитовых патронов для буро-взрывных работ в угольных шахтах был детищем Карпова. Он начинал его отстраивать на развалинах взорванного оккупантами довоенного здания, руководил монтажом оборудования. Поэтому не только знал технологию производства, но и прекрасно разбирался в оборудовании цеха. А оборудование это имело свою специфику и необычный внешний вид. Вдоль стены стояли шнековые аппараты. Чем-то напоминающие машины для начинки колбас, они были наглухо соединены между собой единым металлическим кожухом и внутри насажены на длинный шнек, который в соседнем помещении соединялся с протирочной машиной, схожей с вертящейся бочкой с люком. Работницы, стоящие у каждого аппарата, подставляли бумажные гильзы, заряжали аммонитом патроны. Директор любовался ловкостью, с которой они наполняли взрывчаткой гильзы и укладывали их в деревянные ящики.

Егоров понимал: неспроста директор завода в столь позднее время пришел в цех. Он старался казаться спокойным, и только покрасневший рубец на шее — след фронтового ранения — выдавал волнение. Неоднократные замечания директора о неполадках в оборудовании уже давно вывели начальника из душевного равновесия. И сейчас он ожидал разноса. Но директор обернулся к нему и спокойно сказал:

— Слышите?

— Что? — насторожился Егоров.

— Шестой аппарат барахлит!

— Знаю. Девятый тоже. После смены намечаю ремонт.

— А в пятом подшипники греются. Слышите запах? До конца смены еще три часа, нельзя рисковать людьми.

— Хотя бы еще час поработать, плана нет. Первая смена еле-еле выполнила норму.

— Да, план! Сегодня получил телеграмму: главк требует увеличить отгрузку шахтам аммонитовых патронов, — Карпов болезненно поморщился. — А впрочем… Останавливайте на ремонт и немедленно!

Карпов резко повернулся и вышел. За дверью его обдал приятный ветерок с легким морозцем, стало легко дышать. Но чувство тревоги, появившееся еще в кабинете, когда прочитал докладную записку пожарника о грубых нарушениях техники безопасности в цехе, не покидало. Он и до получения записки хорошо знал, что оборудование не в порядке. Но остановить цех для наладки не имел возможности. Освобожденный от фашистских оккупантов Донбасс поднимался из руин, каждый день входили в строй все новые и новые шахты. Для проходки штреков, отпалки угля в лавах требовался аммонит, и завод получал повышенные планы производства взрывчатки.

Карпов медленно шел по протоптанной в снегу тропинке, глубоко засунув руки в карманы стеганки. Перед его взором открылась вся панорама завода. Через большие окна просматривался залитый ярким светом цех по производству аммонита. Там непрерывно двигались сита и дозаторы, в которых в определенных пропорциях смешивались тротил и селитра для получения вещества, называемого аммонитом. Дальше в тусклом свете мигавших на столбах электрических лампочек высился цех по производству капсюлей-детонаторов для взрыва аммонита. А еще дальше виднелись другие цеха и подсобные помещения. Карпов невольно вспомнил недавнее прошлое этих мест. После освобождения Донбасса по приказу Верховного Главнокомандующего он в числе многих специалистов угольной промышленности был демобилизован из рядов Советской Армии и направлен на восстановление «всесоюзной кочегарки». Главный инженер и он же директор тогда еще не существующего завода, Карпов вот так же бродил здесь впервые среди развалин и скелетов цехов и не думал, что всего через каких-нибудь два-три года завод приобретет столь внушительный вид.

У самого заводоуправления он встретил главного механика Федорова в армейской шинели с петлицами, но без погон, в шапке-ушанке со звездочкой. Федоров позже Карпова вернулся из армии и получил назначение на завод. Так случилось, что приказ об откомандировании специалистов в Донбасс поздно пришел в его часть, все время преследовавшую гитлеровцев по пятам. Федоров был взволнован, на щеке застыла мыльная пена.

— Сел побриться, а тут позвонили, что вы в цехе! Случилось что-то, Петр Иванович?

— Предложил остановить цех, помогите там разобраться! А я зайду домой, еще не обедал.

— Ваши переехали на новую квартиру!

— О! Черт возьми, совсем забыл. Спешу, до свидания, проследите за цехом…

К приходу Карпова в квартире уже был относительный порядок. Мебель расставлена, люстры повешены. Оставалось только расстелить связанное в узлы постельное белье.

— Извини, совсем забыл. На заводе опять неприятности, — сказал он жене с порога.

— Ничего. Мне помогли заводские.

Карпов разделся, осмотрел все три комнаты. Подошел к детской кроватке, поправил одеяльце на дочери, залюбовался ее розовыми пухленькими щечками.

— А ты знаешь, мы недурно устроились. — Карпов обернулся, привлек к себе жену. — Ох, какое же это счастье: за столько лет скитаний — своя квартира!…

Вдруг весь дом тряхнуло, со звоном посыпались стекла. И тут же в коридоре пронзительно зазвонил телефон. Подбежав к телефону, Карпов взял трубку и произнес привычное:

— Слушаю! Что? Что ты сказал?… Взрыв цеха?!

Лицо его побелело, ноги подкосились, он стал медленно оседать на пол.

В органах безопасности рабочий день был ненормированным. Обедали и то больше в кабинетах. Если кто-либо и уходил с работы в час ночи, то обычно говорили: сегодня он ушел рано. Но такую роскошь могли себе позволить сотрудники только тогда, когда в окнах начальства гас свет. Заветные эти окна знали все. Сколько глаз, начиная с вечера и до поздней ночи (а нередко и до утра), поглядывали на них в надежде, что свет вот-вот погаснет и вызова от начальства уже не последует. Однако чаще всего окна светились долго. Это объяснялось тем, что начальник управления КГБ работал с большой нагрузкой и ему каждую минуту могли понадобиться сотрудники. Одни для того, чтобы выехать на задержание скрывающихся полицаев и старост, другие неусыпно следили за происками оставленной фашистской агентуры и обезвреживали ее.

Весь этот день полковник Романенко просидел на совещании в облисполкоме, а когда вернулся в управление, к нему повалили сотрудники. Лишь к одиннадцати вечера он подписал все служебные бумаги, решил неотложные вопросы и, когда остался в кабинете один, почувствовал сильную усталость. Кости ломило, в висках стучало, перед глазами плыли круги. Собственно, ничего удивительного в этом не было. Столько работы… К давно известным задачам обеспечения госбезопасности добавились новые, не менее важные. Наряду с обезвреживанием оставленной фашистами агентуры надо было раскрыть всех, кто сотрудничал с гитлеровцами и помогал им устанавливать «новый порядок», разыскать и отдать в руки правосудия всех полицаев, старост, предателей, руки которых были обагрены кровью советских людей.

Минуты передышки оборвал резкий телефонный звонок. Полковник взял трубку:

— Слушаю… Что?! Взрыв на заводе? — Он крепче прижал трубку к уху, нажал кнопку звонка в приемную.

Офицер, вошедший в кабинет, застыл у порога, не решаясь доложить о себе. Он слышал отрывистые короткие фразы полковника: «Жертвы есть?… Причина?… Сила взрыва?… Прокурор города выехал?… Немедленно выезжайте и вы! Я тоже еду… Да, да, сейчас!…»

— Товарищ полковник, вы меня вызывали? — напомнил о себе офицер.

— Позвоните в Министерство госбезопасности, сообщите, что на заводе очень серьезное ЧП: взрыв цеха, есть жертвы. Причины взрыва пока неясны. Доложите, что подробности сообщу, когда разберусь во всем на месте.

— Есть, товарищ полковник! Разрешите исполнять?

— Да, еще вызовите мою машину и скажите майору Романкину, пусть выходит к подъезду. Он поедет со мной.

…Снегопад усиливался. В свете уличных фонарей снежинки были похожи на клочки ваты, медленно оседавшие на мостовую. Тихо. Заснеженные веточки акации не шевелились. Людей на улице почти не было. Только кое-где мелькали автомашины, да издалека доносились голоса загулявших парней.

У парадного подъезда уже прохаживался Романкин. Низенький, в полушубке, в ушанке, он чем-то был схож с большим мячом. Романкин догадывался: если полковник вызвал именно его, значит, где-то что-то произошло на предприятии. Техник-машиностроитель, Романкин хорошо знал уязвимые для происков вражеских разведок места в промышленности.

Полковник выбежал из здания, бросив на ходу:

— Садитесь, Романкин! — и скрылся в машине.

Надвинув папаху на глаза, он не то задремал, не то о чем-то задумался.

Выехали за город. Первым нарушил молчание Романкин:

— Товарищ полковник, куда мы?

— На заводе катастрофа…

— На аммонитовом? — удивился Романкин.

— Да. Взрыв цеха.

На этом разговор и окончился. Романкин, удрученный известием, прикидывал мысленно, что же там могло произойти, а полковник внимательно смотрел вперед и, казалось, любовался красотой снежинок, искрившихся в лучах автомобильных фар. Временами казалось, что впереди порхает масса белых мотыльков, как в южную летнюю ночь у фонаря…

На завод приехали утром. Снегопада здесь не было. Морозец выписывал узоры на окнах одноэтажных домов. Кое-где вместо стекол в окнах виднелись подушки, одеяла, фанера. А ближе к заводу стали встречаться дома с вывалившимися оконными рамами. Когда подъехали к заводоуправлению, полковник сказал:

— Вы, Романкин, идите в контору и опечатайте всю техническую документацию, а я осмотрю место взрыва…

То, что увидел полковник, превзошло все его ожидания. Кирпичи, скрюченное оборудование, деревянные балки и железные кронштейны веером разбросаны во все стороны. На развалинах маячила одинокая фигура человека в теплом пальто с отвернутым воротником, в котором пряталось худощавое лицо и рыжеватая бородка.

— Я думал, застану здесь много людей, а, оказывается, вы один, — сказал полковник, подойдя к незнакомцу.

— Разошлись. Было много: и прокурор, и из органов, все были, — неопределенно ответил человек в пальто, — А вы тоже по этому делу прибыли?

— Да, по этому. Я начальник управления госбезопасности.

— О! Тогда давайте знакомиться: профессор Горбунов.

— Горбунов? Из института взрывчатки?…

— Точно. Назначен техническим экспертом комиссии по расследованию взрыва.

— Мы с вами знакомы, профессор.

— Так-так, и я вас, кажется, припоминаю. Да, такое знакомство не забывается…

— Конечно, получилось тогда нехорошо. — Полковник опустил глаза. — Работал я тогда в управлении кадров наркомата, вот меня и послали исправлять ошибки… Я очень рад видеть вас во здравии!

— Спасибо. А встречи-то у нас с вами всегда необычные.

— Н-нда, один этот вид нагоняет тоску. — Полковник описал рукой полукруг в воздухе.

— Хоть бы что-нибудь осталось. Не знаю, за что и зацепиться, с чего начинать поиски причин взрыва!

— Если профессор сомневается, что же тогда мне говорить? — улыбнулся полковник.

— Не прибедняйтесь, я только на вас и надеюсь!

— Шутите, профессор!

Оба они осмотрели развалины и направились к заводоуправлению.

На одной из дверей заводоуправления появился листок бумаги с надписью красным карандашом: «Оперативная группа органов госбезопасности». Маленькая прокуренная комната с одним окном и двумя однотумбовыми столиками теперь напоминала архивный склад. На столах, подоконнике и просто на полу лежали стопки заводских дел. Здесь и техническая документация оборудования, и чертежи, и описания технологического процесса. Различные справочники по технике безопасности, материалы проверок цехов по противопожарному режиму, отчетности, описания, анализы… Романкин точно выполнил указания полковника и собрал в эту маленькую комнатку всю документацию завода. Он сидел за столом, а рядом стоял капитан Величко. В гимнастерке, затянутый ремнями, с тяжелой кобурой на боку, он выглядел молодцевато. Но светлые волосы его слиплись от пота, а на круглом лице появилась бледность. Капитан эту ночь не спал.

Тихим, спокойным голосом он докладывал:

— За ночь немногое успели сделать, товарищ полковник.

— Расскажите все подробно! — Полковник оседлал стул, упершись подбородком в спинку.

— Ночью я был в одном селе. Это в пятнадцати километрах от города. Нам стало известно, что там скрывается бывший начальник полиции города. Взяли его без шума на чердаке у родной тетки. При нем имелся парабеллум и две обоймы патронов. По дороге оттуда я увидел над городом зарево, а через несколько секунд услышал взрыв. Завез я арестованного в отдел, доложил вам по телефону, а сам сразу же на завод… Осмотрел место, произвел первые допросы, и, скажу вам прямо, товарищ полковник, впечатление не из хороших. В цехе не было порядка. Оборудование имело неисправности, перегревались подшипники. Сам директор не отрицает этого. Вечером он был в цехе и распорядился остановить его. По указанию директора механик цеха вызвал ремонтную бригаду, и в первые же минуты ее работы произошел взрыв. Вероятно, слесари прокручивали оборудование на больших оборотах… Выяснить не у кого, все они погибли!

— А директор, как объясняет директор?

— Ничего он не объясняет. Говорит, может, прокручивали, а может, и не прокручивали. В его суждениях есть странность, товарищ полковник.

— Странность?

— Невнятно и даже странно отвечает на вопросы следствия.

— Уголовное дело возбудили?

— Конечно, все по закону. Мы договорились с прокурором города: уголовное дело возбудил следователь прокуратуры, он же будет вести допросы обвиняемых и свидетелей.

Из-за стола поднялся Романкин:

— Товарищ полковник, мы сегодня изучим всю документацию завода, а следователь запротоколирует первые показания. Затем составим единый план оперативно-следственной работы. Сегодня вечером или завтра утром доставим вам и прокурору на утверждение.

— Согласен. Только в плане предусмотрите всю техническую сторону вопроса. Надо исследовать все детали, относящиеся к состоянию оборудования цеха и соблюдению правил безопасности. Второе: противопожарное состояние цеха. Третье: наличие умысла и в связи с этим возможности его практического осуществления. Уязвимые места в цехе и возможность доступа в цех подозрительных лиц. — Полковник встал, зашагал по кабинету. — Особое внимание обратите на нашу специальную работу. Прокурор пусть ведет уголовное дело, но мы с вами должны представить проблему в целом — не только в ее уголовном аспекте, но и в политическом. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Так точно, товарищ полковник! — ответил Романкин.

— Хорошо. Наряду с общим планом оперативно-следственной работы надо еще во всех деталях продумать и наш план, учитывающий нашу специфику.

— Безусловно, товарищ полковник, мы имеем это в виду.

— Вот и прекрасно. Действуйте, а я пойду познакомлюсь с материалами следствия. Чем там уже располагает прокурор?

…Прокурор города Хиневич сидел за столом в таком же маленьком кабинете, только в другом конце здания. Сидел он прямо и только указательными пальцами обеих рук упирался в видавший виды конторский столик. Из-под пиджака виднелись белоснежные манжеты. Сбоку стола сидел следователь с худощавым бледным лицом и взъерошенными светлыми волосами. Сухие руки с длинными пальцами привычно орудовали автоматической ручкой. На потертой военной гимнастерке, со следами недавно снятых погон, желтели нашивки о ранении. Отчисленный из армии по болезни военный следователь Ивашкевич вернулся в свой родной город тотчас же после освобождения его от немецко-фашистских захватчиков и стал работать в городской прокуратуре.

Приход полковника был для обоих неожиданностью.

— О! Товарищ Романенко! Какими ветрами! — Прокурор поднялся навстречу. Они были знакомы: неоднократно встречались на областных совещаниях.

— Ваши неприятности заставили двинуться в путь!

— А я сказал областному прокурору, чтобы никого не присылали: сам разберусь.

— У меня в этом нет сомнений!

— А это мой следователь, знакомьтесь, — энергичным жестом указал прокурор на Ивашкевича.

Полковник из выступлений на совещаниях знал, что прокурор несколько заносчив и хвастлив. Поэтому от его слуха не ускользнуло «мой следователь», «сам разберусь».

— Ну, и чем же следователь порадует нас? — спросил полковник, — пожав руку Ивашкевичу.

— Кое-что уже есть…

— Это «кое-что» не так уж маловажно, товарищ полковник, — вмешался прокурор. — Картина вырисовывается не в пользу руководства завода. В цехе не было порядка. Со взрывчаткой обращались, как с песком. Сплошные неисправности в оборудовании. В общем, я имею уже достаточно оснований, чтобы принять решение о руководстве завода…

Снова полковник отметил про себя прокурорское «я», но тут же его внимание привлек скрип входной двери. В кабинет вошла девушка. В стеганке, повязанная платком, в мужских кирзовых сапогах.

— К прокурору я… Вот повестка…

— Захарина?

— Да, Захарина…

— Эта девушка, товарищ полковник, должна нам интересное рассказать…. Верно, Захарина?

— А шо я таке знаю?… — Девушка пожала плечами.

— Сначала садись, пожалуйста!

— Не барыня, постою. — Скрестив руки на груди, вошедшая выставила вперед грязный большой сапог. Может, эта решительная, независимая поза заставила прокурора сразу перейти на «вы».

— Вы, кажется, последней ушли из цеха?

— Ну, последняя, так шо?

— Расскажите, пожалуйста, что вы видели в цехе перед уходом?

— А шо я там могла видеть?

— Ну, обстановка, понимаете… Для нас это очень важно.

— Обстановка? А яка там обстановка? Вторая смена, как и всегда, работала. Вечером пришел директор, пошушукался з нашим мастером и ушел. Потом пришел механик завода и остановил работу. Все девчата сразу ушли. А я наводила порядок на своем рабочем месте. Потом вышла из цеха, сделала несколько шагов, как меня ослепило огнем. А очнулась уже в больнице. Вот и все!

— Мы сделали хронометраж. С момента выхода Захариной из цеха до места, где ее настиг взрыв, прошло ровно полторы минуты, — многозначительно сказал прокурор.

— Понимаю. Очень важно установить, что же было в цехе до взрыва, — сказал полковник.

— И единственный свидетель этого — Захарина. — И, обращаясь к девушке, попросил: — Рассказывайте все, что помните.

— Я уже все сказала.

— А кто оставался в цехе?

— Начальник цеха и три слесаря,

— Что они делали?

— Слесари возились у шнековых аппаратов. Начальник цеха что-то писал.

— Может быть, вы заметили что-нибудь необычное в их поведении?

— А шо може буты необычного?

— Ну, скажем, суетились, волновались, возможно, проявляли растерянность?

— Ничего такого не було.

— Ну, а может, пожар?

— Та вы шо? Який там пожар! Не було цього, — девушка обиженно отвернулась. — Ще питати будете?

— Пожалуй, все. И за это спасибо. Очень ценные сведения вы нам сообщили, — сказал прокурор и снова уселся, указательными пальцами опершись на стол.

— Та шо там я таке сказала?

— Спасибо. Очень хорошо сказали. — Полковник подошел к Захариной, взял ее за локоть. — Разрешите задать еще один вопрос? Что говорят люди о взрыве?

— Люди? Разное говорят.

— Ну, а все же?

— Говорят про шпионов, а больше начальство ругают.

— Про шпионов тоже говорят?

— Ще як! Дид Свирыд даже, сам бачив, як спускались парашютисты биля самого завода.

— Кто такой этот дид?

— Сторожуе в ночь коло заводского ларька…

Захарина ушла. В комнате воцарилась тишина. Следователь пересматривал ранее составленные списки инженерно-технического персонала, выбирал, кого еще допросить. Прокурор посматривал на часы, видимо думал об обеде. А полковника волновало сказанное девушкой о шпионах. Он уже успел и раньше наслушаться о том, как эти шпионы «спускались на парашютах». Все это выглядело наивно и неправдоподобно. И все же возможность умышленного взрыва цеха он исключить не мог. Если предположить, что взрыв явился только результатом технических неполадок в цехе, то ему, полковнику госбезопасности, здесь делать нечего. Пусть прокурор сам разбирается и определяет виновных. Но пока не было материалов, дающих основание для таких выводов.

Полковник и Романкин в гостиницу шли пешком. Над городом опускались сумерки. В одноэтажных домиках, обсаженных вишнями и обнесенных заборчиками, зажигались огни. Полковник всей грудью вдыхал бодрящий морозный воздух, подставляя утомленное лицо ветерку. Бессонная ночь и напряженный день давали о себе знать. Когда Романкин сказал, что имеются серьезные документы, свидетельствующие о грубых нарушениях техники безопасности в цехе, полковник резко прервал:

— Вы, кажется, чекист, и не техника безопасности предмет ваших забот.

— Само собой, товарищ полковник, но в документах цеха такие перлы, что сами говорят за себя! Удивляюсь, почему цех раньше не взорвался!

— Подобного я сегодня наслушался вволю. Если нет ничего другого, давайте перенесем разговор на завтра.

В гостинице их встретила высокая женщина. Если бы не сеточка морщинок у глаз, она выглядела бы совсем молодо.

— А я вас давно жду! Позвонили еще утром, что вы приедете. Ваша комната на втором этаже, я провожу вас!

— Спасибо, — поблагодарил полковник.

В гостинице было тепло. Ощущался запах краски и сырого мела. Уже поднявшись на второй этаж, женщина сказала:

— Только три дня, как открыли гостиницу. Вы, можно сказать, новоселы. А вот и ваша комната, пожалуйста, входите!

Когда она ушла, Романкин сказал:

— А хозяйка наша, товарищ полковник, просто писаная красавица.

— Понравилась?

— Хороша, ничего не скажешь!

— В Донбассе почти все такие. И это не случайность. Сюда съезжались отовсюду люди всех национальностей. Приезжали и женщины. Замуж выходили те, что покрасивее, оседали на постоянное жительство. Так постепенно произошел своеобразный отбор.

— А ведь в этом, пожалуй, есть рациональное зерно, товарищ полковник! Эта красавица действительно воплотила в себе интернациональные черты. Брови кавказские, тонкие и легкие, как морская чайка, разрез глаз восточный. Сама стройная, будто русская березка. А руки… Вы заметили ее оголенные руки? А как она на вас посмотрела!…

— На меня? Выдумываете, — равнодушно сказал полковник.

В дверь постучали.

— Извините, — в комнату вошла администратор гостиницы, — забыла сказать, что у нас на кухне есть чай, а внизу в ресторане можно поесть.

— Спасибо, воспользуемся вашей любезностью, — сказал полковник.

— Вот бы чайку организовать, — сонно молвил полковник, когда женщина скрылась за дверью.

— Это можно! — Романкин ушел за чаем.

Только полковник переоделся в пижаму, как в комнату, постучавшись, вошел худощавый щуплый мужчина, длинноволосый, с большими очками на остром носу.

— Извините. Хочу представиться. Профессор сказал мне, что нам предстоит работать с вами.

— Давайте знакомиться, — пожал полковник сухую руку гостя.

— Сиверский. Кандидат технических наук, член экспертной комиссии.

— Профессор, кандидат наук — целое отделение института! Наверное, думаете растянуть исследования на целый месяц.

— О, полковник, дай боже, как говорят, в месяц управиться!

— А вы разве не знакомы с материалами следствия? Прокурор уже заканчивает уголовное дело, а вы собираетесь быть здесь месяц?

— Уголовное дело не моя стихия. Истину я привык познавать научным путем. А для обобщений еще не вижу материала. — Сиверский лукаво улыбнулся.

— Вы ставите под сомнение материалы уголовного дела?

— В уголовном деле все правильно. И все же, чтобы принять это за доказательство, нужен эксперимент.

— Эксперимент?

— Да. Научный эксперимент. Надо проверить аммонит на «чувствительность». А вообще у нас с вами еще будет много времени для беседы. Очень твердый орешек выпал на нашу долю. Рад с вами познакомиться…

В дверях Сиверский буквально столкнулся с Романкиным.

— Кто это? — спросил Романкин, когда дверь закрылась.

— Крупный ученый по взрывчатке, правая рука профессора.

— Науку двигать приехали! Но мы и без них обойдемся. Я вам через два дня доложу исчерпывающие данные о причинах взрыва, — заверял Романкин, наливая чай.

— Ну-ну, поглядим…

Выпив чай, Романкин разделся и лег. А через несколько минут он уже спал. Полковник еще долго сидел у стола, временами отхлебывая уже остывший чай. Напрягая память, пытался восстановить многочисленные впечатления, полученные за день напряженной работы. И все же, анализируя показания свидетелей, данные документов о положении в цехе до взрыва, объяснения директора, он не мог прийти к какому-либо определенному выводу о возможных причинах взрыва. Первое, что бросилось в глаза, — грубые нарушения правил безопасности. Прокурор и Романкин схватились именно за это. Но разговор с профессором и Сиверским побудили полковника критически отнестись к их мнению.

…Полковник проснулся в девять утра. Встал, подошел к окну. Улица была заполнена народом, по ней спешили школьники с портфелями и ранцами за плечами. Да, в этом маленьком степном городке царила мирная жизнь. В поведении людей, их внешнем облике уже не чувствовалось той настороженности и тревоги, как это было во время войны. Да и внешний вид города лишь несколькими руинами в центре напоминал о недавней войне. Как все то, что видел полковник в окне, не вязалось с тем, о чем он думал! Такие загадочные взрывы, как на заводе, и в войну происходили не часто.

Подойдя к столу, полковник увидел тарелку с сосисками, чай и записку: «Завтракайте! Я ушел на завод». Эта маленькая забота Романкина растрогала его.

Выйдя из гостиницы, он мгновенно ощутил запах приближающейся весны. Этот особенный неповторимый запах был ему хорошо знаком. На железной дороге ко всему этому еще примешивался теплый запах жженного угля. В селе запах весны неотделим от запаха дымящегося навоза. Здесь же, в Донбассе, полковник еще ощутил и знакомый запах горелой породы…

Наслаждаясь весной, он медленно шел по улице, не замечая ничего вокруг.

— Прогуливаетесь, полковник? — Звонкий возглас заставил его поднять голову.

— Здравствуйте, товарищ прокурор!

Полковнику бросился в глаза играющий румянец на щеках прокурора.

На перекрестке путь им преградила траурная процессия: на двух устланных коврами грузовиках стояли гробы. Множество людей шло за ними. Впереди шел директор завода, мрачный, подавленный, с поникшей головой.

— Погубили людей, а теперь разыгрывают трагедию. Вишь, как с креста снятый! — зло сказал прокурор.

— О ком это вы?

— О директоре и его свите. В рог их надо согнуть!

— О! Значит, око за око, зуб за зуб?

— А если бы и так! Чего с ними церемониться?

— А вы уверены, что повинен именно директор?

— А кто же еще? Послушайте доклад своего Романкина. Мы с ним вчера собрали достаточно доказательств! Да и вы ведь присутствовали на одном допросе…

Когда траурная процессия скрылась за углом, полковник резко повернулся и быстрым шагом пошел к заводу.

Три дня полковник избегал разговора с прокурором и своими помощниками, стараясь самостоятельно разобраться во всех обстоятельствах происшедшего взрыва. Три дня Романкин настойчиво навязывал ему свой доклад о ходе расследования, и каждый раз полковник отсылал его с очередным заданием для новой проверки. Наконец Романкин уговорил полковника и начал раскладывать собранные им документы на маленьком столике в рабочей комнате заводоуправления.

— Электрическое оборудование цеха, — начал Романкин, — было в аварийном состоянии. Проводка постоянно искрилась. Электромоторы перегревались. Подшипники раскалялись до такого состояния, что работницы обжигали руки. И это в цехе, где находится взрывчатка. Но и это еще не все! В шнековых аппаратах случались частые поломки. Вот вам целая кипа уличающих документов. Прочитайте, что писал пожарник завода в канун взрыва. Писал, словно хотел облегчить нашу работу. Вот, пожалуйста, прочитайте хотя бы один абзац.

Полковник взял у Романкина листок. Прочитал вслух: «Если эти нарушения не будут устранены, в цехе обязательно произойдет взрыв».

— Ну, что скажете, товарищ полковник? Улика — первый сорт, — торжествовал Романкин.

— Ничего не скажешь, документ серьезный, Что же вы предлагаете?

— Предлагаю немедленно арестовать директора, главного энергетика и главного механика завода. Еще бы следовало начальника цеха, но он погиб! Прокурор согласен и сегодня же готов дать санкцию.

— А не рано?

— Почему же рано? Все абсолютно ясно!

— Даже слишком ясно! — повысил голос полковник.

— Так это же хорошо! Мои ребята постарались, собрали все доказательства… — Голос у Романкина звучал торжествующе, самодовольно.

— Я привык, товарищ Романкин, размышлять. — Полковник, волнуясь, зашагал по кабинету. — Не хочу, чтобы потом другие исправляли наши ошибки и называли нас с вами дураками.

— Ну зачем же так грубо?…

— Затем, дорогой коллега, что много, очень много нам с вами пришлось исправлять ошибок прошлого. Пора бы научиться на этих ошибках. Всего несколько дней работаем, и уже уверовали в «улики вины»!

— Но это не выдумка, это документальные и неопровержимые улики. Не верите? — Романкин умоляюще смотрел на полковника.

— Верю. Вы все правильно доложили. А вот с арестом спешить не будем!

— Не понимаю вас. — Романкин положил бумаги на стол.

— Вы познакомились с профессором? — спросил полковник.

— Познакомился.

— Так вот, несколько лет назад профессор был арестован. Слишком «ясной» тогда была его вина. А сейчас вот встретился с ним и не могу смотреть ему в глаза. Стыдно за наши тогдашние глупости. Вот как бывает, Романкин. Глубже изучайте эти ваши «улики вины».

Полковник ушел. Когда дверь за ним закрылась, растерянный Романкин произнес:

— Так я и знал. Струсил полковник…

В самые тяжелые дни неудач в период войны Карпову не было так трудно, как сейчас. Острой болью отозвалась в сердце гибель людей. Он испытывал угрызения совести перед родными погибших, перед коллективом рабочих. Корил себя, что в тот вечер ушел из цеха. Лучше бы сам там остался. А теперь всякое могут подумать. Как же, сам ушел, а людей оставил на верную гибель! Карпов уже слышал такие разговоры о главном механике Федорове. Так случилось, что Федоров, остановив работу цеха, вызвал слесарей, организовал ремонт оборудования, а сам ушел домой. Только успел он отойти от цеха, как произошел взрыв. Кое-кто и истолковал это как проявление трусости: дескать, учуял опасность и ушел из цеха, а людей оставил… Хотя такого о директоре завода и не говорили, все же Карпов принимал эти упреки и на свой счет. Особенно угнетало то, что он сам никак не мог найти причину взрыва. Уже в который раз допрашивает его прокурор, беседует с ним профессор, идут непрерывные запросы из главка и обкома, все требуют объяснений, а он ничего вразумительного сказать не может. Он чувствовал, что это воспринимается следователями как хитрость, преднамеренная уловка, попытка уйти от ответственности.

Приехав домой обедать, он сел за стол, да так и просидел более часа, уставившись в одну точку. Жена понимала душевное волнение мужа, ей хотелось поговорить с ним, помочь советом. Но разговор не получался.

— Ну, что ты так убиваешься? Авось все хорошо кончится!

Карпов ответил:

— Собери-ка лучше чемоданчик. Все может быть!

— Я уже собрала. — Жена вытащила из-под кровати небольшой чемоданчик, где лежало две пары белья, рубашки, носовые платки, мыло, бритва, носки. — Может, еще банку свиной тушенки положить?

— Зачем? Там же, наверное, кормят…

— А кто его знает, как оно там, — сказала она и заплакала.

У Карпова засаднило в горле, он пожалел жену, ее молчаливое горе потрясло его: «Чемоданчик-то давно сложила, а от меня прятала, не хотела расстраивать».

— Если посадят, вызови телеграммой маму и устраивайся на завод. Начальник отдела кадров обещал взять тебя!

В соседней комнате заплакал ребенок. Жена вышла, а когда возвратилась с дочкой на руках, Карпов уже стоял посреди комнаты с чемоданом в руках. Он поцеловал малышку, тронул ее крохотный носик, улыбнулся и ушел…

Уже сидя в кабинете, он думал о том, что будет с семьей. Трудно им без него придется… За этими размышлениями и застал его полковник.

— Вы уже пришли… — непроизвольно вырвалось у Карпова.

— Разрешите войти? — заметив растерянность директора, спросил полковник.

— Спрашиваете разрешения… Зачем?

— Я же к вам пришел, а не вы ко мне!

— Тогда прошу, садитесь! — Карпов закурил, глубоко затянулся.

— Да, я вижу, вы уже подняли руки! — Полковник подошел к стулу, на котором стоял чемоданчик, потрогал его.

— А что же мне делать? Прокурор сказал, что арестует!

— И вы согласны с ним? Почему не защищаетесь?

— Трудно защищаться, когда все складывается против меня.

— Вы считаете себя виновным во взрыве?

— Не считаю. Но факты… С техникой безопасности меня подвели. А вообще, кому это нужно, никто не хочет вникнуть в мои объяснения.

— А каковы они, ваши объяснения?

— Я не верю, что нарушения, которые мне предъявил прокурор в качестве вины, явились причиной взрыва.

— А что же было причиной?

— Не знаю точно. Может, и нарушения, а может, и другое. Надо подумать, разобраться!

— Думайте, разбирайтесь!

— Думать, разбираться… Когда? Меня каждый день допрашивают, каждый день напоминают, что мое место в тюрьме. — Карпов, волнуясь, вскочил со стула.

— А как бы поступили на месте прокурора вы?

— Я? — удивленно посмотрел Карпов на полковника.

— Да, вы. Цеха нет, люди погибли. Допустим, что вы следователь. Как бы вы поступили?

Директор поперхнулся табачным дымом.

— Не знаю… Вина моя, безусловно, есть. В цехе действительно порядка было мало…

Полковник в раздумье подошел к окну: «Вот и сам директор почти согласен с предъявленным ему обвинением. Может быть, правы Романкин и прокурор, требуя согласия на его арест?»

Полковник резко повернулся, подошел к Карпову:

— А почему же все-таки произошел взрыв?

— Почему? Если бы я знал…

— Ну что же, до свидания, товарищ директор. Мало я получил от нашей беседы, — сказал полковник,

— Вы уходите? А я думал…

— Что вы думали?

— Думал, что за мной…

— Это могут сделать и без меня. До свидания…

Полковник закрыл за собой дверь и прижался к ней спиной. Он был в смятении: «Что же дальше? Ведь шел к нему, надеясь хоть что-то прояснить! Может, Романкин прав?…» Полковник взглянул на противоположную дверь. Там, рядом с табличкой «Главный инженер» был приклеен лист бумаги с надписью: «Тех. экспертная комиссия».

Полковник открыл дверь.

— Заходите, дорогой. Наконец-то вспомнили обо мне, — обрадовался профессор.

— Ну, как же без вас в таком деле! — сказал полковник, пожимая протянутую руку.

— А вид-то у вас неважнецкий! Не простудились ли? — спросил профессор.

— Нет, здоров. С директором беседовал, расстроился. Прокурор считает его основным виновником взрыва. Он здесь работает давно, и завод восстанавливал.

— Ну, и что же? Это же хорошо, в его пользу.

— А вы, профессор, разве не знаете о вскрытых следствием возмутительных фактах нарушений правил противопожарного режима в цехе?

— Не знаю.

— А чем же вы занимались эти дни?

— Ищу причину взрыва. А вы что, уже нашли ее?

— Но ведь грубое нарушение техники безопасности и привело к взрыву.

— Интересно. Садитесь, рассказывайте. Что же конкретно?

В кабинет вошел Сиверский. Он остановился в дверях, чтобы не мешать разговору. Снял очки, вытер их платком.

— Грубые нарушения в электрохозяйстве цеха… Поломки оборудования… Да там целый букет безобразий!

— Вообще-то нехорошо, конечно. В цехе должен быть порядок. Но скажите, полковник, при чем здесь взрыв?

— Не понимаю вас, профессор!

— Почему же не понимаете, уважаемый полковник? — вмешался в разговор кандидат наук. — Нарушения правил безопасности в цехе действительно были, но откуда вы взяли, что эти нарушения были причиной взрыва?

— Искрение, трение, удары — и все это в массе взрывчатки!

— Но вы не учитываете, товарищ полковник, что аммонит — вещество инертное. Он не обязательно должен взорваться от всех нарушений, которые вы перечислили. Если хотите, я лично не верю, что это явилось причиной взрыва.

— Вы серьезно?

— Вполне серьезно. — Кандидат наук сел за стол напротив полковника.

— Он зубы съел на взрывчатках, — сказал профессор.

— Так вы оба отбрасываете возможность взрыва от нарушения правил техники безопасности?

— Ну как вам сказать… Говорят, что ружье, даже не заряженное, один раз стреляет, Однако вероятность взрыва от указанных вами причин далеко не на первом плане…

Все, как по команде, закурили. Стало так тихо, что слышно было прерывистое, взволнованное дыхание полковника. Тягостное молчание нарушил профессор:

— Вижу, полковник, вы нам не верите. Мы тоже себе еще не совсем верим. Это пока только предположение.

— Предположение… Только предположение! — Полковник окинул профессора строгим взглядом.

— Да, да, не удивляйтесь, предположение. Но предположение научное, основанное на знании свойств взрывчатки. А чтобы убедить вас и подтвердить наше предположение, завтра проделаем эксперимент. Приходите утром. Уверяю вас, полковник, вести поиски причин взрыва намного полезней, чем выжимать признание вины из перепуганного директора!

…В свою рабочую комнатку на первом этаже полковник вернулся мрачнее тучи. Здесь его ждали. Прокурор, сидя на стуле в углу, чистил ногти. Романкин что-то писал за столом. У стола примостился следователь прокуратуры, перед ним лежал лист бумаги, исписанный красивым почерком. Полковник подумал, что хотя в рассуждениях ученых и есть логика, но она основана только на предположении, а в рассуждениях его помощников не только логика, но и не менее убедительные факты.

— Ну, что? — нехотя спросил полковник.

— Ждем вас. У нас все готово, — ответил Романкин.

— Что готово?

— Прошу прочитать, здесь все написано, — передал ему лист бумаги следователь.

— Ждем вашего согласия, чтобы приступить к действию, — заметил Романкин.

— К действию? — Полковник пробежал взглядом врученный ему следователем документ. Постановление на арест директора завода было мотивировано бесспорными фактами нарушения правил техники безопасности и противопожарного режима в цехе. Он должен был поставить свою подпись ниже подписи следователя, а вверху уже красовалась размашистая и уверенная подпись прокурора: «Арест санкционирую».

Сердце полковника екнуло, в груди что-то оборвалось. В памяти всплыли слова профессора: «Вести поиски причин взрыва намного полезнее, чем выжимать из перепуганного директора завода признание вины». Полковник резко повернулся, строго взглянул на прокурора.

— С этим повременим!

— Но я не могу ждать! Я по закону обязан принять решение. Ваше согласие для меня не обязательно.

— Без моего согласия вы не сделаете этого! Слышите? Я возражаю!

Звонкая, промерзшая степь. Такой звонкой она бывает только в Донбассе. Местами снег растаял, показались черные заплаты пахоты. В народе говорят, что это — работа «бокогрея». Косые лучи солнца растопили снег только на пригорках. Там, где еще остался снег, он стал пористым, рыхлым. Появившиеся днем ручейки к утру замерзли. Ночной морозец превратил в сосульки стебельки придорожного бурьяна.

«Победа» то прыгала по замерзшим комьям грязи, то проваливалась в рытвины, и тогда во все стороны разлетались черные брызги. Только опытный шофер мог вести машину так, чтобы она не застряла. В машине сидели полковник, прокурор и Романкин.

Шофер видел в зеркальце пассажиров и не мог понять: поссорились они или просто недоспали? Первым заговорил Романкин:

— Что еще выдумали ученые?

— Пустая трата времени. Все эти эксперименты к уголовному делу не подошьешь, — сказал прокурор.

Романкин попытался разрядить обстановку шуткой:

— Будем вести уголовное дело на научной основе!

— Именно на научной! Что же здесь плохого? — отозвался полковник.

На склоне холма, перед самым обрывом, остановились, К машине подошел со своими спутниками профессор.

— Прекрасно, что все вы здесь! — сказал он. — Подготовка к эксперименту почти закончена.

Необычное зрелище открылось глазам приехавших. К столбу высоковольтной линии, пересекавшей степь, был присоединен кабель. Он змейкой спускался на дно оврага, где к нему присоединялся другой кабель. Белые оголенные провода двух кабелей сцепились большим узлом, Внизу, у соединения обоих кабелей, хлопотали кандидат наук и группа специалистов. Подведя приехавших к оврагу, профессор пояснил:

— Сейчас на место соединения двух кабелей будет насыпан аммонитовый порошок, такой же, как тот, что взорвался в цехе. Затем включим рубильник и сделаем искусственное замыкание — «вольтову дугу» с температурой в две с половиной тысячи градусов. И как вы думаете, что произойдет с аммонитом?

— Взрыв, — сказал прокурор.

— Полковник, а вы что скажете?

— Посмотрю, потом скажу!

— Проявляете осторожность… Ну, а ваше мнение? — обратился профессор к Романкину.

— Мое?… «Вольтова дуга» превышает в несколько раз возможную температуру при тех нарушениях в электрическом оборудовании, которые нам известны…

— В этом и суть эксперимента. Взорвется аммонит, — значит, будем глубже изучать электрооборудование цеха как возможную причину взрыва. Не взорвется — сразу отбросим эту версию и займемся другими.

Рабочие принесли в овраг бумажный мешок с аммонитом. Кандидат наук обратился к профессору:

— Можно высыпать?

— Высыпайте. Всем в укрытие! — скомандовал профессор. — Пойдемте, товарищи, со мной. Попытаемся подорвать все шестьдесят килограммов взрывчатки!

Никто из присутствующих не заметил условного сигнала, поданного профессором людям, находившимся у столба электропередач. Взмах руки над головой означал «включить рубильник». Таким же взмахом руки ответили и профессору: «рубильник включен». И он вслух повторил:

— Вот и все. Рубильник включен! Прокурор даже присел, ожидая оглушительного взрыва. Но его не последовало.

— Пойдемте, взрыва уже не будет! — Профессор первым вышел из укрытия. За ним — остальные. Когда подошли к обрыву, на дне оврага увидели: аммонит горел, как горят древесные опилки.

— Для взрыва аммонита нужен более сильный импульс в виде капсюля детонатора! — пояснил профессор.

— А возможно… — что-то хотел сказать прокурор.

— Все возможно. Эксперимент будем считать законченным лишь после трех-, четырехкратной попытки взорвать аммонит.

Выводы экспериментов были ошеломляющими не только для прокурора. Притих и Романкин. Научные рекомендации оказались весьма полезными. В кабинете профессора впервые собрались все, кто хоть в какой-то мере был причастен к следствию. Собрались для того, чтобы обменяться мнениями, развеять возникшие сомнения.

Разговор начал прокурор:

— Безусловно, после вчерашнего эксперимента взгляды на некоторые объективные доказательства вины изменились. Однако это не означает, что подобные нарушения правил техники безопасности надо прощать!

— Прощение или отпущение грехов — это по вашей части, прокурор! — пошутил профессор. — Я же думаю, что прежде необходимо найти причину взрыва, тогда и вам легче будет принять решение.

Профессор сидел в кресле, курил, любуясь тем, как колечки дыма плавно парят в воздухе.

— А вы, профессор, вчера высказали мысль о необходимости более сильного импульса для взрыва. Что вы имели в виду? — спросил полковник.

— Это обычный капсюль-детонатор, который производится здесь же на заводе, только в другом цехе, — ответил профессор.

— А как он мог попасть в этот цех?

— Не знаю. Но если детонатор все же попал, тогда, безусловно, взрыв. Надо лишь выяснить, как он попал в цех. Но это уже задача больше следственная, чем научная, — улыбнулся профессор.

— Вы намекаете на возможность злого умысла? — Полковник окинул взглядом присутствующих.

— «Умысел», «диверсия» или что там еще… Все это категории вашего профиля, товарищ полковник. Мне о них судить трудно. А вот предположение даже об обычной халатности рабочих-грузчиков, которые могли завезти капсюль вместе с аммонитом, могу высказать!

После недолгой тишины снова заговорил прокурор:

— И все же нельзя сбрасывать со счетов того, что в цехе был сплошной хаос. Да мало ли где мог быть зажат аммонит так, что он взорвался!

— Все возможно,— сказал кандидат наук Сиверский.— Для проверки ваших сомнений мы готовим ряд новых экспериментов. Если аммонит проявит «чувствительность» на трение, удары и прочее и взорвется, тогда будем искать возможную причину взрыва в узлах оборудования цеха.

— Сиверский начнет эти эксперименты завтра, — заметил профессор. — Прошу всех присутствовать.

— Майор Романкин обязательно будет, — сказал полковник.

— Ну, а я пошлю следователя, — сказал прокурор.

— Прекрасно! Пусть наши помощники займутся экспериментами, а нам надо поразмыслить, — профессор снова закурил. — Не хочу от вас скрывать, что эти эксперименты могут дать лишь общее представление, если хотите, ориентировку для последующего разбирательства. Дело в том, что очень хорошо подготовленный эксперимент не воссоздает тех производственных условий, в которых находилась взрывчатка в цехе. Признаюсь, я несколько преувеличил значение экспериментов, чтобы сдержать ваш темперамент и не допустить поспешных выводов.

— Так сказать, применили научный прием охлаждения голов, — пошутил полковник.

Профессор засмеялся, пожал плечами, хотел что-то сказать, но зазвонил телефон. Он взял трубку. Закончив разговор, профессор предложил:

— Давайте еще раз осмотрим место взрыва. Там скорее появятся полезные мысли!

…И опять — в который уже раз! — на развалинах сновали люди. Некоторые из них рассматривали скрюченные обломки оборудования цеха, другие копались в осколках кирпича. Только профессор и полковник стояли у самых воронок. Стояли вместе, но думали разное.

— А вы не задумывались, полковник, вот над этими воронками? — указал профессор тростью на две воронки, образовавшиеся посредине цеха. — Воронки правильной формы. До двух метров глубины, радиус примерно пять метров.

— А здесь нечего задумываться, профессор! Воронки образовались там, где в цехе стояли ящики с аммонитом.

— А вам известно, что при поверхностном взрыве аммонит не делает воронок?

— Не понимаю.

— Что ж тут не понимать! При взрыве аммонита взрывная волна идет вверх.

— Это предположение?

— Нет, наука! А вообще снова нужен эксперимент. Я думаю, что под полом цеха были какие-то заряды.

— Заряды? Как они могли туда попасть?…

— Не знаю. Вот если эксперимент подтвердит, что поверхностный взрыв аммонита не дает воронок, придется вам устанавливать природу этих зарядов.

— Допустим, там были заряды. Но как они могли попасть под пол?

— А это уже дело вашей профессии, полковник!

— Вы снова говорите загадками.

— Для меня воронки — большая загадка. Конечно, они могли образоваться от взрыва бомб или снарядов, которые со времени войны остались здесь. Но при взрыве бомб или снарядов в земле обязательно остается множество осколков. Надо завтра же организовать просев земли из воронок. Если не найдется мелких осколков, тогда я умываю руки. Тогда придется выявлять вам, как эти заряды попали под пол цеха,

— Вы абсолютно убеждены в этих загадочных зарядах?

— Почти убежден. Окончательно скажу после экспериментов и просева земли из воронок.

Чем дальше в лес, тем больше дров! Чем глубже мы пытаемся проникнуть в тайны взрыва, тем больше новых загадок возникает!

Собрав всех своих сотрудников, полковник сказал:

— Пора подвести итоги нашей работы. Первое слово предоставляю Романкину.

Романкин вздрогнул от неожиданности, удивленно посмотрел на своего начальника. К докладу он не готовился. Все же, овладев собой, заговорил:

— Намеченный вместе с прокуратурой план расследования уголовного дела в основном выполнен. Восстановлена обстановка в цехе до его взрыва. Изучена вся технологическая и техническая сторона дела, выявлены уязвимые места. Таким образом, заложены основы дальнейших следственных действий.

— Достаточно, майор! Доклад одобряю, — сказал полковник. Это я и хотел от вас услышать. Важно, чтобы вы поняли: мы, выражаясь военным языком, только вросли в обстановку. Впереди непочатый край работы… Ну, а наш оперативный план?

— Могу доложить, — сказал Романкин,

— Нет. Докладывать будет капитан!

Величко вскочил со стула.

— Проверка лиц, имевших доступ в цех, закончена. Среди них нет таких, которых можно было бы подозревать в злом умысле!

— А сообщение деда о парашютистах?

— Тоже проверено. Ночной сторож действительно видел при лунном свете спускавшийся парашют. Но это был метеорологический зонд. Он найден. Дети утром подобрали его на том месте, которое указал нам дед Свирид!

— Садитесь, докладом доволен. Время обычных следственных действий прошло. Теперь главное в глубокой оперативной работе. Особое значение следует придать проверке двух версий: во-первых, возможно ли было подбросить капсюль-детонатор в цех; во-вторых, мог ли капсюль попасть туда случайно. В обоих случаях выяснить, где, в каком месте технологической цепочки возможен взрыв капсюля.

Высказанная профессором мысль о возможном взрыве под полом цеха какого-то заряда взволновала полковника. «Что это за заряд? Реально ли это предположение? А если все же воронки образовались в результате взрыва аммонита в цехе?» Целую неделю потратил полковник на выяснение этих вопросов. Вместе с профессором провел не один день на полигоне вдалеке от города, принимая участие в проведении различных экспериментов. Неоднократные наземные взрывы аммонита в степи не дали воронок. Взрывали сто, сто пятьдесят и триста килограммов, и на стерне оставалось подметенное взрывом гладенькое место.

— Так и должно быть! — заговорил профессор. — Зачем же взрывной волне лезть в землю, когда вверху простор и свобода? То же произошло и в цехе. Взрывная волна пошла вверх и в стороны. Она разнесла здание, и незачем ей было лезть под асфальт пола, чтобы образовывать воронки. Нет, дорогие коллеги! Теперь я могу вам категорически сказать: в местах образования воронок под полом цеха взорвались какие-то заряды! Какие? Не спрашивайте, не знаю. Но они, эти загадочные заряды, там безусловно были.

— А если этот же аммонит закопать в землю и взорвать? — спросил полковник.

— Образуется воронка. Любой подземный взрыв обязательно образует воронку, — ответил профессор. — Мы вам это можем сейчас продемонстрировать.

…В земле была выкопана ямка в полметра. В нее насыпали сорок килограммов взрывчатки и подорвали. Взрыв дал воронку точно такую, как две воронки на месте взрыва цеха.

— Если бы под полом цеха скопился аммонит и взорвался, тогда можно было бы объяснить природу образования воронок. Но вы знаете, что пол в цехе асфальтирован и просыпаться аммонит просто не мог.

…Ничего не дали и эксперименты на «чувствительность» аммонита при трении и ударах. На токарном станке в специально приспособленных цилиндрах аммонит подвергали самой большой силе трения, а взрыва не произошло. Ударяли аммонит и механическим кузнечным молотом, но он только обугливался, но не взрывался.

— Странная взрывчатка, — удивился Романкин, докладывая полковнику. — Чернеет, обугливается, а не взрывается. Правильно говорил профессор, что для взрыва аммонита нужен возбудитель большой силы. А если насыпать взрывчатку в костер, что будет?

— При пожаре в цехе могла создаться взрывоопасная обстановка. Но вы же знаете, что пожара не было, — сказал полковник.

В этот день на месте взрыва было много людей. У самых воронок женщины установили большое решето и просеивали землю, выбранную из воронок. По периметру цеха рабочие копали канаву. На развалинах с лопатами работали чекисты. Из обломков кирпича они выбирали искореженные металлические детали оборудования. Полковник, щурясь от ярких лучей весеннего солнца, обошел место работы и, убедившись, что его указания выполняются, ушел в свою конторку. Так называл он маленькую комнатку на первом этаже заводоуправления, в которой разместилась оперативная группа МГБ.

Размышления полковника прервал телефонный звонок. Звонил генерал. Как полковник ни избегал этого разговора, все же объясняться пришлось.

— Столько времени сидите на заводе, а до сих пор я не слышу вашего доклада о результатах расследования, — упрекнул генерал после обычных слов приветствия. — Прокурор мне звонил, что уголовное дело в ажуре.

— В уголовном деле действительно материалов достаточно, чтобы судить руководителей завода за нарушение правил безопасности. Но мне не хочется, чтобы впоследствии кто-либо исправлял наши ошибки.

— Что вы такое говорите! Объясните толком, пожалуйста.

— Все то, что вам докладывал прокурор, правда. Но я лично не уверен, что именно нарушения правил безопасности являются причиной взрыва.

— Вы меня подводите, полковник! С меня спрашивают доклад о результатах расследования, а что я буду докладывать? Вас бы посадить на мое место! Прошу завтра доложить все детали расследования!

— Слушаюсь, товарищ генерал.

…Вечерело. Солнце скрылось за горизонтом. По улице города шли рядом прокурор и полковник. Навстречу им спешили люди. В небе плыла черная туча — вот-вот хлынет дождь.

— Приехали мы с вами сюда зимой, а уже весна… — сказал прокурор.

— Еще и лето здесь встретим, — невесело пошутил полковник.

— А вы не думаете, полковник, что мы с вами уже скомпрометировали себя? Люди говорят о нашей неспособности.

— О репутации думаете?

— Погибли люди, такой ущерб нанесен государству, а никто пока не понес за это наказания!

— Снова по принципу: око за око, зуб за зуб?

— Ваше упрямство уже становится невыносимым. Я вынужден буду действовать самостоятельно.

— Какие слова! Еще скажите: вверенной мне властью… Давайте уж вместе проявим выдержку и терпение…

Проснулся полковник от шороха в комнате. Романкин готовил завтрак. Он принес чай, несколько вареных яиц, банку тушенки.

— Пора, товарищ полковник! Скоро девять.

— Вы вчера поздно пришли? Я не слышал.

— Заканчивал проверку людей. Организовал экспертизу деталей оборудования.

— Ну, и какие же ваши заключения?

— Такие заключения, товарищ полковник, что на заводе и в его окружении нет человека, способного умышленно подбросить детонатор.

— Ну, а случайное попадание детонатора возможно?

— Безусловно возможно. Детонаторы производятся на этом же заводе, и хранение их организовано плохо. Мы уже нашли на территории завода несколько штук. Детонатор мог случайно попасть в мешок с аммонитом, и его могли завезти в цех. Попав в оборудование, он неминуемо был бы раздавлен, от чего произошел бы взрыв… Но попасть-то детонатор в оборудование мог только через протирочную машину.

— Что это за машина?

— Аммонитовый порошок завозят в цех в бумажных мешках, где он может слежаться. И чтобы размять слежавшиеся груды аммонита, его засыпают в протирочную машину. Там он разминается крыльчатым маховичком, а затем червячный винт подхватывает его и тянет в шнековый аппарат, где производится зарядка патронов. Если в аммонит попал детонатор, и его вместе с аммонитом засыпали в протирочную машину, то взрыв обеспечен. Но есть и «но».

— Что же это за «но»?

— Если бы детонатор попал таким образом, взрыв обязательно был бы в протирочной машине.

— Почему обязательно?

— Потому что другой возможности проникнуть постороннему предмету в технологическое оборудование нет. Шнековые аппараты закрыты сплошным металлическим кожухом. А со стороны протирочной машины имеется решетка, через которую червячным винтом, шнеком продавливается аммонитовый порошок, и малейший твердый предмет решетка задержит. Поэтому, если бы детонатор попал в протирочную машину, то он в ней бы и взорвался. Но в таком случае протирочная машина была бы разрушена с внутренней стороны. Мы собрали части разрушенной протирочной машины. И уже внешний осмотр дает основание безошибочно заключить, что она разрушена с внешней стороны.

— Логика есть в ваших суждениях, но это нужно закрепить экспертизой.

— Мы уже направили разрушенные части протирочной машины на экспертизу.

Вечерело, когда профессор позвонил полковнику:

— Очень хочу вас видеть!

В кабинете научно-технической экспертизы стояла сизая дымовая завеса. Профессор сидел в своем излюбленном кресле, на лице его — усталость и озабоченность. Кандидат наук за приставным столиком что-то писал. Едва полковник переступил порог кабинета, профессор сказал:

— Попали в заколдованный круг, полковник. Помогайте нам: возможности науки исчерпаны.

— Знаю, профессор, что вы все больше склоняетесь к возможной диверсии.

— Слово «диверсия» больше ваше, а не научное. Я его не совсем понимаю. Но во взрыве много необычного, загадочного!

— Под полом цеха, в местах образования воронок, взорвался какой-то заряд. Это теперь не вызывает сомнения! — сказал кандидат наук.

— Допустим, что так. Но тогда вы должны нам раскрыть природу этого заряда. Вы же знаете, осколков не нашли, взрыв бомбы или снаряда исключается!

— Заряд мог быть в мягкой оболочке, — заметил кандидат наук.

— Что же это за загадочный заряд в мягкой оболочке! — повысил голос полковник.

— Такие заряды бывают, полковник! — сказал профессор.

— Кто же нам тогда скажет, хотя бы предположительно, что это за загадочная адская машина, которая пролежала в земле больше года, а затем взорвалась. Вы же знаете, что цех восстановлен год назад, и пол тогда заасфальтировали. Значит, тогда же он и заложен, этот загадочный снаряд.

— Не горячитесь, полковник! Надо еще нам подумать, авось и дадим ответ на совершенно непонятное явление.

— Мы уже допускали невероятное. Допускали, что заложен снаряд, а провода были выведены наружу. Но поиски этих проводов не дали результатов. — Полковник затянулся, и его лицо скрылось за облаком дыма.

— Предположение о заряде с проводами тоже маловероятно. Учтите условия хранения этого заряда: сырость, влага…

— Если допустить, что совершена диверсия, есть более легкий способ для ее осуществления.

— Какой, полковник? — спросил кандидат наук.

— Достаточно подбросить в оборудование капсюль-детонатор.

— Или если он попадет туда случайно, — добавил профессор.

— Все это верно, профессор. И все абсолютно исключается!

— Почему исключается?

— В шнековые аппараты капсюль может попасть, как вы знаете, только через протирочную машину. Значит, взрыв будет только в протирочной машине. В шнековые аппараты его не пропустит решетка.

— Тоже правильно. Но взрыв обязательно будет. Крыльчатка протирочной машины раздавит капсюль…

— Я тоже говорю, профессор, что правильно. Но прошу, не теряйте главной нити в наших рассуждениях. Я же только что докладывал вам, что взрыва в протирочной машине не было. Вот, читайте. — Полковник передал профессору лист бумаги.

Профессор прочитал: «Исследование обломков протирочной машины показало, что она разрушена с внешней стороны силой взрыва в цехе…»

— Не понимаю, полковник.

— Мои хлопцы откопали обломки протирочной машины и отправили на исследование. Вот результат.

— Сдаюсь, полковник! Ваши хлопцы, прямо скажу, молодцы. И нам нос утерли!

— Нет, профессор, никому мы нос не утирали. Но доказательства о том, что ни о какой диверсии и речи быть не может, собрали убедительные. Даже ваш помощник не может ничего возразить.

— Логика железная, сдаюсь, — сказал кандидат наук.

— Давайте, профессор, все же допустим, что капсюль попал в протирочную машину и вызвал взрыв. Почему же тогда образовались воронки?

— Верно, верно, полковник! Совсем забыл о воронках.

— Что вы здесь натворили? — спросил профессор, указывая тростью на площадку цеха. — Проводили какие-то раскопки?

— Проводили, профессор, — ответил полковник. — Вот здесь выкопали ров вокруг фундамента цеха. Искали провода от воронок за стенами цеха. Все проверяем ваши предположения о наличии под цехом каких-то зарядов.

— Ну, а канава зачем же?

— Допустим, эти заряды были заложены при строительстве цеха и проводки для взрыва выведены за цех. Ну, а эти горы земли рабочие вынули из воронок и просеяли в поисках осколков от взорвавшихся бомб или снарядов.

— Вижу и понимаю. — Профессор поднял какую-то железку, остановился, рассматривая ее. — Полковник, смотрите, по форме похоже на осколок.

— Ерунда! Вчера девушки откопали в воронке эту железку и показали ее мне. Наверное, обломок сковородки. Вы же не думаете, профессор, что бомбы или снаряды могли быть в чугунной оправе?

— Нет, конечно. Обязательно должен быть стальной кожух!

— Ну, а это — крупнозернистый чугун. Присмотритесь!

— Фу-ты, сразу не заметил! И без анализа видно, что чугун!

Окурок во рту полковника догорел до самых губ. Кажется, он забыл о нем. И только почувствовав ожог, выплюнул его в воронку. На воде, на самом дне воронки, раздался легкий всплеск и засиял отблеск цвета радуги. Полковник насторожился, присел на корточки, всмотрелся в воронку. Бросил туда комочки земли. На поверхности воды еще ярче вырисовались жирные пятна, спектром радуги они разошлись по воде.

— Профессор! Бросьте свою железку, скорей идите сюда! — крикнул полковник.

— Что случилось?

— Интересное явление, смотрите!

Оба склонились над воронкой.

— Черт возьми, ведь это может быть разгадкой тайны! Как я раньше не догадался! Склероз, батенька, склероз!

— Что вы имеете в виду, профессор?

— Химический анализ воды и почвы даст нам возможность понять, какие вещества взорвались в этих воронках. Немедленно химический анализ!

— Вы придаете этому такое большое значение…

— Да, да, очень большое значение. Если не решающее! С помощью химического анализа мы подойдем к причинам взрыва. А случайность, батенька, всегда обусловлена закономерностью. Закон философии.

Все собрались в кабинете научно-технических экспертов в заводоуправлении.

— Химическая экспертиза установила наличие в почве остатков денитрохлоргидрина, — сказал профессор. — Это взрывчатое вещество немецкого происхождения. В Советском Союзе оно никогда не производилось, и мы его у немцев никогда не покупали. Вот здесь, в этом толстом справочнике, описаны свойства денитрохлоргидрина. При воздействии влаги и солнца он самовзрывается. Описан и один случай такого самовзрывания. В 1928 году одна из скандинавских стран закупила у немцев большую партию этой взрывчатки. Перевезли ее пароходом и сгрузили под навесом порта. А через пять дней произошел взрыв, причинивший много разрушений. Оказалось, что от воздействия солнечных лучей, отражающихся от поверхности моря, взрывчатка нагрелась и взорвалась. Полковник, вы улавливаете ход моих мыслей? — спросил профессор.

— Конечно. Мне еще вчера позвонили из Москвы и сообщили эти свойства взрывчатки. Ночью был вскрыт пол в цехе. В других местах тоже найдены бумажные мешки с денитрохлоргидрином. Установлено, что в этом цехе во время оккупации немцы производили зарядку мин. А когда стали отступать, цех разрушили. Но часть мешков, лежавших в сторонке, не взорвались, они так и лежали под развалинами. Когда наши строители восстанавливали цех, то бульдозеры сровняли площадку, мешки эти были засыпаны под полом цеха.

— Так, так. И взрывчатка лежала в земле, влага постепенно разлагала бумажные мешки. Намокнув, взрывчатка самовзорвалась, а уже от ее взрыва сдетонировал и аммонит, находившийся в цехе. Вы согласны, товарищ прокурор? — закончил профессор.

— Конечно! — Прокурор пожал плечами.

— Вот видите, полковник, и прокурор согласен! — сказал профессор.