"Орджоникидзе" - читать интересную книгу автора (Дубинский-Мухадзе Илья Моисеевич)

1

В веселых зеленых горах Имеретии, где в студеных водах речки Квадауры круглый год играет пятнистая форель, разбросала свои дома из каштановых досок деревня Тореша. Дом от дома на почтительном расстоянии, и все на разной высоте. Прежде чем сложить очаг и привить виноградную лозу, человек должен был вырубить террасу на склоне горы или очистить от леса и цепкого кустарника приглянувшийся холм.

…Никому не нужный взгорок сельское общество уступило под домишко церковноприходской школы. На весь большой и богатый Шорапанский уезд таких немудреных школ было четыре. А в школе-то всего одна комната для занятий. В ней попеременно давал уроки то учитель Виссарион Цицкишвили, то священник.

Как-то, уже ближе к весне, из губернского центра Кутаиса в Горешу прибыл главный инспектор церковноприходских школ. Солидный господин с большими правами стал проверять, что мальчишки усвоили из высочайше утвержденной программы. Вызвал к доске ученика четвертого — самого старшего класса. Дал решить задачку. Прошло несколько минут, и паренек с сильным имеретинским акцентом, но все-таки довольно понятно сообщил:

— Решил, ваше высокородие.

Инспектор пробежал глазами по цифрам и благосклонно потрепал вихры мальчугана:

— Садись, голубчик.

Тут бы учителю облегченно вздохнуть, священнику поблагодарить всевышнего, а они оба… побледнели. Неужто только потому, что ученик второго класса Серго Орджоникидзе (при крещении ему дали в честь деда имя Григорий, но родные и близкие с детства ласково звали его Серго) приподнялся, нетерпеливо тянет руку? Батюшка поспешно и даже неприлично громко кашляет, машет широким рукавом рясы. Серго тоже кашляет, но руки не опускает. Он давно отличался своеволием. Не далее как вчера этот рослый крепыш остановил на дороге священника и почтительно спросил:

— Мамао,[1] скажи, пожалуйста, кого больше на свете — дьяволов или ангелов?

Батюшка насупился, строго приказал:

— Иди, негодник, домой. Будет урок закона божьего, тогда я вразумлю тебя.

Серго не отставал:

— Мамао, я очень, очень прошу! Батюшка, незлой по характеру, сдался:

— Если тебя, Серго, добавить к дьяволам, то их будет больше.

Серго захлопал в ладоши, помчался на речку, где его ждала ватага мальчишек. Издали закричал:

— Слава богу, дьяволов больше!..

А сейчас что еще задумал проказник, почему тянет руку при господине инспекторе?

Обычная неблагодарность взрослых. Серго вовсе не помышляет о каверзах. Просто хочет помочь инспектору. И едва господин инспектор спросил: «Что тебе?», Серго выпалил:

— Неправильно решили задачу.

Учитель ахнул. Опустил глаза священник. Замерли мальчишки. Инспектор с интересом разглядывал Серго. Тот еще раз повторил:

— Неправильно решили задачу.

— Иди к доске, — приказал инспектор.

Серго стер ладошкой решение, взял мел и быстро написал новый ответ.

Теперь господин инспектор строго проверял каждую цифру. Наконец, ровным голосом, не выдавая своего интереса, предложил:

— Попробуй решить еще одну задачку. Пиши условие.

Новая задача также из курса четвертого класса. Виссарион Цицкишвили порывался сказать господину Ярославу, что Серго еще только во втором, но тут же понял, что нужды в его вмешательстве нет, Серго благополучно управлялся. Что-то стер, снова написал, быстро разделался с квадратными скобками. Стучит мелок по доске, сияет мальчишечье лицо. В класс заглядывает соскользнувшее с ближних гор солнце.

Инспектору не хочется продолжать проверку. Он благосклонно кивает учителю и священнику и просит послать за отцом Серго.

— Боюсь, что его отца нет в Гореше, — с сожалением отвечает учитель. — Константин Николаевич, конечно, принадлежит к старинному дворянскому роду. Но… Такова уж судьба грузинского дворянства… Орджоникидзе очень беден. Чтобы как-то свести концы с концами, ему приходится искать заработка в Чиатурах. Возит на быках марганцевую руду на железную дорогу, а то и в Поти, к морским причалам.

— М-да, — несколько разочарованно произносит господин Ярослав. — Ну, все равно, передайте ему, пусть в начале сентября пожалует с мальчиком в Кутаис. Я определю его в гимназию на казенный счет.

Отец Серго не прочь был воспользоваться заманчивым предложением, да в Горешу неожиданно приехал погостить однофамилец и дальний родственник Симон Георгиевич Орджоникидзе. Известный в Западной Грузии педагог и общественный деятель. Он поселился в усадьбе на горе Клдисдзири, где почти с самого рождения жил и Серго.

Отец Серго, жизнерадостный, добродушный, представительный имеретинец, постоянно уверял друзей, что он баловень судьбы, что ему очень везет (это при том, что в кармане ни гроша, дом заложен и перезаложен); ну кому еще в Гореше господь бог послал четырех сыновей?!

Серго был вторым. Он родился 12 октября[2]1886 года. Шесть недель спустя скончалась его мать — Евпраксия Григорьевна Тавзарашвили.[3] Умирая, она взяла слово со своей сестры Эки, что та будет заботиться о ее крошке, как о родном сыне. Эка унесла Серго к себе в усадьбу. Мальчонка быстро набирался здоровья, рано начал ходить.

Об одном только жалела тетка Эка. Тут уж ее любовь была бессильна. Изумительные золотые кудри мальчика вскоре потемнели, стали совсем-совсем черными.

…У маленького семилетнего человека начал проявляться характер. Случилось, он тяжело заболел. Ни врача, ни фельдшера поблизости не было. До Кутаиса или до Поти далеко. Хорошо, если доберешься к концу вторых суток. Все жалели Серго. Женщины плакали. Мужчины отворачивали хмурые, злые лица.

Серго посинел, задыхался. Катия, дочь Эки, возбужденно сообщила матери, не отходившей от постели мальчика:

— Соседка сказала, если прорвать нарыв, наш бичико[4] сразу выздоровеет.

Эка устало махнула рукой.

— Кто знает, как это сделать?

Серго зашевелился, приподнял голову, быстро засунул глубоко в горло палец. Изо всех своих силенок нажал. Пошла кровь с гноем… Нарыв прорвался. На пятый или шестой день мальчик уже верховодил во дворе.

Чего только с ним не бывало! На полном скаку упал с лошади. Хорошо, неподалеку проходил крестьянин, бросился на помощь, привел в чувство, остановил кровь. Джигитовка, отчаянная скачка в горах — особая страсть Серго. Как-то он взял у одного из своих дядей породистую скаковую лошадь. Носился где-то далеко от Гореши, а когда вернулся, сотворил непоправимую глупость: напоил разгоряченного коня студеной водой Квадауры. Лошадь пала.

Никто из взрослых не знал, что коня взял Серго. Никто не видел, как он гордо ускакал и как вернулся с поникшей головой. Сам все рассказал. Спросил, когда накажут — сейчас, сразу, или, как принято, в субботу?

— Если ты обещаешь больше не ходить на конюшню и не… — попыталась воспользоваться моментом тетка Эка.

— Нет, нет, я буду ездить!!

Серго джигитовал пуще прежнего. И в облавах на волков участвовал и на куниц и лис охотился вместе со взрослыми. Только губы закусывал, когда приклад берданки больно отдавал в плечо.

Муж Эки — дядя Давид был доволен своим воспитанником Серго. А в глазах мальчика Давид олицетворял все достоинства мужчины — воин, участник русско-турецкой войны, георгиевский кавалер, силач, превосходный наездник и стрелок. Куда больше!

Вновь объявившийся родственник — Симон Георгиевич — таких очевидных достоинств, как Давид, не имел. Вначале Серго даже не интересовался гостем. Тот сам позвал Серго, его старшего брата Папулия (он рос в новой семье отца) и их закадычного друга Сания послушать рассказы о единоборстве Автандила с тигром, битвах Георгия Саакадзе, путешествиях баснописца Сулхан Саба Орбелиани и многом другом. Стал читать им стихи Руставели, Гурамишвили, Александра Чавчавадзе, Грибоедова, Пушкина, кобзаря Шевченко, огромной популярности которого в Грузии немало способствовал властитель дум Акакий. Церетели.

Симон не упустил случая рассказать мальчикам о признании Акакия:[5] «Из слов Шевченко я впервые понял, как нужно любить свою родину и свой народ… Прежде всего я грузин, так как я рожден грузином, но это не означает того, чтобы я стремился построить свое счастье на несчастье другого народа. Моей мечтой является всеобщее счастье всех народов».

Книжник и рассказчик Симон умел еще очень ловко перегораживать Квадауру камнями, отводить речку в сторону и на отмели брать трепещущую форель. После этого старый способ ловли — на крючок — казался совсем не привлекательным, зато слова Симона приобретали особый вес!

Подружились, и Симон Георгиевич раскрыл карты. Он имел свои виды на Серго. Попросил Эку отпустить мальчика с ним в местечко Хоби в долине Колхиды. Его, Симона, переводят туда учительствовать, и он очень хочет, чтобы Серго был его учеником.

Спросили мальчика:

— Поедешь?

— А Сания можно взять с собой?

— Возьмем и Сания, — поспешил ответить Симон. Георгиевич.

До ближайшей железнодорожной станции мальчиков взялись отвезти верхом дядя Давид и отец Сания. Взрослые сели в седла, за их спинами пристроились ребята. Накануне весь день и всю ночь лил дождь, и обычно мелководная речка Чхеримела сейчас взбухла, не вмещалась в берега, с разгона налетала на камни, яростно вскипала, пенилась.

Всадники обменялись взглядами. Без слов спросили друг у друга: ты рискуешь? Какой грузин ответит — нет! Погнали лошадей в бурлящий мутный поток. Почти на середине лошадь отца Сания задела за корягу, споткнулась, рванула в сторону. Мальчик упал. Быстрое течение подхватило Сания, грозя каждую секунду ударить о камень. Еще мгновение, и в вскипевшую, с белыми хребтами речку бросился Серю, как был — в одежде, в сапожках.

Река то с головой накрывала Серго, то отбрасывала в сторону от захлебывавшегося друга, то обоих несла на приволоченные с гор обломки скал, чуть прикрытые водой… Все-таки Серго вытащил Сания на берег. Управился сам, без взрослых. Хотя и шишек немало набил себе.

В Хоби прожили совсем недолго. Слишком плохая история произошла, уже не с мальчиками, а с самим Симоном Георгиевичем. Плохая история с добрыми последствиями для Серго.

Симона Георгиевича любили ученики, уважали крестьяне и подчеркнуто сторонились некоторые «коллеги». Его давно подозревали в чрезвычайно опасных действиях и вели за ним тайное наблюдение. Страшно сказать: носились упорные слухи, будто он… позволяет себе преподавать грузинский язык в нарушение запрета самого монарха!

Сейчас в Хоби Симона поймали с поличным.

Чтобы избежать слишком большого скандала и сверх меры не накалять страсти, попечитель Кавказского учебного округа граф Карл Эрнестович Ренненкампф проявил снисхождение. Он предложил Симону немедленно покинуть Хоби и отправиться младшим преподавателем в Белогорское двухклассное министерское училище.

— Имейте в виду, сударь, один дурной отзыв о вашем поведении, и, я ручаюсь, вам обеспечен волчий билет. Вы умрете нищим, под забором. Один дурной отзыв — вы понимаете, да?

А Серго только выигрывал от нового переезда с Симоном. Недалеко от Белогор,[6] всего за двумя перевалами, — Гореша, вокруг родные горы, любимые леса и привычный гул речек в теснинах. И новый друг, еще более близкий, чем Сания. Даже чем брат Папулия! С теми было просто очень весело, а с невысоким худощавым Самуилом Буачидзе как-то особенно интересно. И дружба началась необычно — с драки…

На перемене они из-за чего-то поспорили. Ни один не желал уступить. Истину мог установить лишь рыцарский поединок — бой на кулачках.

Самуил изловчился, подпрыгнул, чтобы достать своего более рослого противника, и… на траву упала спрятанная за пазуху книжка. Серго нагнулся, поднял книгу, стал листать. Имя автора — Эгнате Ниношвили — было мальчику незнакомо, и, позабыв о ссоре, он спросил:

— Что, интересно?

Самуил ответил, что успел прочесть один рассказ. Называется «Распоряжение».

— Все совсем как в жизни. Хочешь, после уроков почитаем вместе?

Серго кивнул головой.

— Я поведу тебя на поляну, в ущелье. Там никто не помешает.

Мальчики после истории с Симоном Георгиевичем хорошо знали: грузинскую книгу можно читать только тайком, тем более если в книге «все совсем как в жизни».

Писатель недюжинного таланта и к тому же один из организаторов «Месаме-даси» — первой социал-демократической организации в Закавказье, Эгнате Ниношвили не называл селения, где жил герой его рассказа Кация Мунджадзе. Но едва Самуил и Серго прочли первую страничку, как им показалось, что это кто-то из их близких соседей безнадежно. сказал: «Я так устал, что мясо от костей отходит».

— Что я говорил, все как в жизни, — повторил Самуил.

— Много ли ты знаешь о жизни? — подогрел Серго.

Самуил рассказал, что ему еще не было восьми лет, когда отец, чтобы как-нибудь прокормить большую семью — десять человек, — отвез его из Парцх* нали (это такое же маленькое селение, как и Горе-ша, только в Гореше шумит незамерзающая речка Квадаура, а в Парцхнали — Джихвела) в Ахалцих-скйе горы, отдал в подпаски. У костра на кочевках мальчик слышал рассказы и пострашнее, видел людей, на все готовых.

Прошло несколько месяцев, и друзья показали, что и они уже на многое готовы. Серго низверг царя! Если не живого, то хотя бы портрет со стены училища.

Началось все с того, что Самуил Буачидзе публично обозвал лжецом графа Карла Эрнестовича Ренненкампфа, того самого попечителя Кавказского учебного округа. Граф объявил питомцам белогорского училища: детям мужиков наука Ни к чему. Сколько их ни учи, они останутся жестокими и тупыми тварями. Граф даже сочинил афоризм: «дворянскому сыну расти — умнеть, крестьянскому — ослеть».

Тогда и произошло неслыханное. Крестьянский мальчик Буачидзе бросил графу в ответ:-

— Ложь, ложь!..

Заботливый попечитель народного образования приказал исключить, обязательно исключить Самуила из училища. Тут уж взорвался Серго. По его призыву ученики заперлись внутри здания. Для верности входную дверь подперли партами, на лестнице, ведущей на второй этаж, воздвигли еще и баррикады.

Серго сорвал со стенки портрет царя, растоптал его. Подбежал к окну, с силой ударил по стеклу локтем, закричал так, чтобы слышали стоявшие на улице учителя:

— Пусть вернут Буачидзе, или мы все уйдем! Они не имеют права исключать нашего Самуила!..

Другие ученики тоже били стекла, ломали парты, столы, стулья. Смотритель училища прислал для переговоров священника, преподавателя закона божьего. Ему не открыли дверей.

— Пусть придет Симон Георгиевич, его пустим, — настаивали «забастовщики».

Никто так и не узнал, каким образом Симону Орджоникидзе удалось выполнить обещание, данное в этот бурный день мальчикам. Самуила он отстоял. Даже «низвергатель царя» — Серго — не пострадал.

Самуил окончил занятия в Белогорах раньше Серго. Уехал в Кутаис и поступил там в сельскохозяйственное училище. Он часто писал другу, советовал, что читать, прислал в подарок «Утопию» Томаса Мора, «Что делать?» Чернышевского, «Записки одного молодого человека» и «Кто виноват?» Герцена, книгу Чарлза Дарвина о кругосветном путешествии на корабле «Бигль».

В следующем году, на пасхальные каникулы, мальчики снова встретились в Белогорах. На любимой поляне, в узкой расселине между скалами, Самуил признался, что один из преподавателей сельскохозяйственного училища — это был известный профессиональный революционер Миха Цхакая — помог ему вступить в социал-демократический кружок.

— После нашей схватки с Ренненкампфом, — говорил Самуил, — я подумал, что читать запрещенные книги, втайне изучать грузинский язык и литературу — этого слишком мало. А что надо делать, как по-настоящему прогнать русского царя и его помощников — грузинских князей, — я не знал. Стал потихоньку расспрашивать. От одного русского студента — он был на каторге в Сибири, теперь отбывает ссылку на Кавказе — я услышал, что в нашем возрасте или еще раньше двое друзей — Александр Герцен и Николай Огарев — поднялись на гору и, обратившись лицом к Москве, поклялись, что вся их жизнь будет отдана одному — борьбе за свободу. Годы испытаний, несчастья — ничто не сломило, не поколебало их клятвы.

Серго порывисто обнял Самуила.

— Клянусь всем, что дорого мне.

— Значит, до конца?

— На всю жизнь!

Буачидзе вытащил из-за подкладки своей форменной тужурки тетрадь.

— На, прочти, потом вернешь.

Это была отпечатанная на гектографе работа Ленина «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?».

…Пора было прощаться с детством, с Белогорами и Горешей, со всем привычным окружением. Умер отец Серго — Константин Николаевич. Ненамного пережила его добрейшая тетка Эка. Кончались дни, месяцы и годы XIX столетия.

Бичико, осиротевший, входил в новый, XX век.