"Степан Разин" - читать интересную книгу автора (Сахаров Андрей Николаевич)
ПЕРСИДСКИЙ ПОХОД
Весеннее солнце слепило глаза, зеленого цвета море весело било легкой мелкой волной в свежепросмоленные борта казацких стругов. Вот он и простор Хвалынский: сзади Яик, впереди Астрахань, за морем Персия. Всего вдоволь в казацких стругах — и съестного, и вина, и снастей всяких, и оружейного запаса; струги заново проконопачены и засмолены, весла блестят свежеструганой древесиной. Песня летит над зеленой водой про удалые казацкие походы, про смелых донских молодцов, про страх бусурманский, про невиданной ценности добро полуденных стран. Под хмелем идут казаки, наконец-то вырвались они на волю. Крепость крепостью, но что за жизнь для вольной птицы за крепостными стенами. И давно бы двинулись казаки куда глаза глядят, если бы не Степан Разин. Все-таки необычный казак их атаман — то пьет, гуляет вместе с ними, честит воевод и бояр, рвется на просторы, хватается по первому слову за саблю или за чекан, рубит государевых людей там, где этого бы и не надо было делать, чтобы не навлечь на себя гнев царя, а то становится задумчив, расчетлив и тих, ведет разговоры с разными посланцами не хуже государева посольского дьяка, хитрит, ловчит, изворачивается. Так вот благодаря его атамановой хитрости да осмотрительности продержались казаки в Яицком городке всю зиму, а лишь вскрылся Яик и потеплело чуть — двинулись к морю.
Не думал больше Степан про Яицкий городок, который прикрыл его и пригрел в тяжелую минуту, бездумно оставил его. Плакали навзрыд казацкие и стрелецкие жены, в сумлении стояли стрельцы и казаки, кто не мог уйти в поход вместе с Разиным. Что их ждет после казацкого ухода? Не простит великий государь расправы с Яцыным и боя с Безобразовым. Но Степан не оглядывался назад. Всех, кто мог идти, он брал с собой, а женок да малых детей воеводы не тронут. Остальным же сказал: «Говорите, что насильствен вас служить себе заставил, авось милуют». Все легкие пушки казаки поставили на струги, а тяжелые сбросили в Яик. Кто его знает, как еще жизнь повернется. А ну как эти пушки еще послужат царским воеводам против казаков?
Весь город вышел провожать разинцев. И долго еще видели казаки со стругов, как стояли люди на городских стенах, махали им шапками и платками. А потом городок пропал, будто и не было его вовсе в казацкой жизни. Плыли казаки вдоль взморья, поглядывали в сторону персидских берегов, но нет, не давал атаман команды поворачивать струги на юг, медлил что-то, размышлял, а струги все ближе и ближе подходили к устью Волги, к Астрахани. На рожон лез Степан, под самые астраханские пушки. Но не спрашивали казаки, видно, особый расчет был у атамана и есаулов, что шли они на Астрахань.
А Степан и сам не мог точно сказать, что влекло его под стены этого огромного богатого города. Взять его приступом — да нет, об этом он и не помышлял, а все-таки посмотреть на него вблизи, кое-что поразведать не мешало. Говорил Степан с есаулами и о том, что, может быть, вместо Персии пойти вверх по Волге просить у государя жалованье для его казацкого войска, как это делал два года назад Василий Ус с товарищами/Хорошая была затея, проверенная. И взять казаков нельзя — слуги государевы, и им удобно — идут себе, шарпают что хотят, прикрываются государевым именем.
Еще Разин надеялся, что прибегут к нему под Астрахань люди с Дона и с учугов и промыслов, пополнится он новыми казаками. А люди ох как нужны были в далеком походе. К тому же времени было достаточно. Лишь начинался апрель 1668 года. Впереди еще вся весна и все лето. А если что не заладится или Прозоровский воевод вышлет — так море вот оно, свободное, плыви на все четыре стороны.
С моря казаки напали на учуги гостя Шорина и московского патриарха. Побили приказчиков и учужных промышленников. Постояли там казаки несколько дней, забрали с собой ярыжек учужных и всяких черных людей, но донских казаков не дождались.
Отказался Разин двигаться вверх по Волге. Астраханские беглецы подлинно рассказали ему, сколько войска ведет с собой Иван Прозоровский с Саратова. Воевать с князем казакам было не под силу, а словам воевода не поверит, этого, как Яцына, не проведешь.
Докрутившись еще по учугам и промыслам, прихватив с собой кое-что нужное, поразграбив ближних юртовских татар, Разин ушел на взморье, к Четырем Буграм. Там еще постоял, а потом сгинул в неизвестность.
Напрасно обсылались грамотами астраханский, царицынский и терский воеводы, напрасно рыскали лазутчики по всему взморью. Исчез Разин.
Слухи поползли по югу России, что хочет идти Разин на волжские города. Другие говорили, что он уже на пути к Москве. В страхе писал из Тамбова воевода Яков Хитрово в Москву: «Хочет-де он, Стенька, итить к тебе, великому государю, к Москве, с повинною со всем своим войском, а итить-де, государь, тому Стеньке Разину к Москве мима Танбова…»
Исчез Степан, а бунташные люди множились повсюду больше прежнего и все шли из разных мест с его именем и к нему на соединение. Под Пензой неизвестный вооруженный отряд побил пензенских служилых людей стольника и воеводы Еремея Пашкова, и воевода засел в Пензе в осаде. Новый отряд появился и в Мокшанском лесу между Пензой и Тамбовом. По Тамбовщине прошен слух, что это идут передовые Стенькины дозоры. Под Саранском забунтовали татары, а под Керенском и Нижним Ломовом объявились воровские башкиры. Они переняли дорогу и отрезали подходы к Пензе. Появились вооруженные люди и на Хоперской дороге, что идет с реки Хопра к Тамбову, нельзя стало проехать торговым и служилым людям и по реке Медведице. Тянули оттуда все нити к Паншину городку, из которого Степан ушел в поход.
А на Дону вся жизнь смешалась. Что ни день, то новые вести о самовольстве казаков приходили в Черкасск к войсковому атаману, только успевай поворачиваться. Сначала из-под Азова на Тамбов и на иные украинце города ушли двести человек казаков. Послал вдогонку Корнило Яковлев казаков, но не для дела, а скорее для того, чтобы отписать в Москву о принятых мерах. В это же время между Пятиизбенным городком и Черкасском на речке Лиске снова заявил о себе Василий Ус — начал прибирать к себе конных казаков.
Объявились донские казаки и на реке Тереке. Сюда привел сто человек атаман Алексей Протокин. А неподалеку на Куме-реке раскинули стан четыреста казаков, и к ним пришел с Дона атаман Алексей Каторжный и привел с собой конных тысячи с две казаков. И каждый день уходили с Дона на Куму и Терек все новые и новые казацкие отряды. В середине лета на Куму же двинулся атаман Баба, и увел с собой он с Дона четыреста человек. А с Кумы казаки двинулись на Терек.
Корнило Яковлев уже не успевал ставить заслоны и посылать людей вдогонку с увещеваниями. Да и кто его теперь послушает, когда все верховье Дона пришло в движенье, каждый голутвенный казак спит и видит, как он уйдет к Стеньке на море и начнет казаковать с ним.
Когда в поход собрался с верховых городков атаман Сергей Кривой, войсковой атаман лишь махнул рукой: всех не остановишь. Много шуму наделал Сергей Кривой. Еще зимой начал он собирать казаков там же, откуда ушел в поход Степан Разин, — в Качалинском городке, и действовал он точно так же, как Разин: поставил стан на острове, прибирал казаков, а потом объявил поход на Волгу и за море. И точно так же, как шел народ полтора года назад к Разину, пошел он и к Сергею Кривому. Несколько сот человек увел с собой в мае 1668 года Сергей Кривой на Волгу. Атаман не скрывался от воевод, не пробирался на Куму и Терек тайно к Степану Разину, как другие, а шел в открытую. Сначала он погреб вверх по Дону и бился там на мечетных речках с царицынскими ратными людьми воеводы Андрея Унковского и побил их, потом перешел на Волгу и прошел в дневное время мимо Царицына, напал ниже города на рыбную ватагу и ограбил местного ватажского промышленника, связал его и держал у себя сутки. А дальше пропал Сергей Кривой, как и Степан Разин. Тщетно искали его служилые люди, тщетно обсылались письмами воеводы в поисках обоих атаманов.
А по городам шли новые вести; Под Яицким городком объявились новые изменные калмыки и башкиры.
В середине же лета в городе Черкасске войсковой атаман Корнило Яковлев сдал все войсковые дела новому войсковому атаману Михаилу Самаренину. Давно уже пал государев гнев на Корнилу за то, что чинились казаки непослушны и не мог он унять их. Подозревали даже Корнилу, а не заодно ли он идет с ворами, не потрафляет ли им тайно, но нет, это не подтвердилось, хотя подозрения такие у государевых воевод и остались.
Михаил Самаренин горячо взялся за дело, но достиг немногого, сумел лишь остановить выход Василия Уса на Волгу. Остановил, уговорил и поворотил казаков на государеву службу к князю и воеводе Григорию Ромодановскому, который шел в это время походом на врага государева гетмана украинского Петра Дорошенко. Но не сумел новый войсковой атаман достать ни Сергея Кривого, ни Каторжного, ни Бабу, ни Протокина. Шли уже казацкие отряды по Волге, Куме, Тереку, рыскали по каспийскому взморью, искали Степана Разина, караулили его в устьях рек и на буграх, жгли костры ночью. Ждали, ждали. А вслед за казаками тянулись мелкие отряды беглых крестьян и всяких черных людей. Их хватали по пути стрельцы, слали в колодках обратно, а им на смену подходили новые люди из-под Тамбова и Пензы, Козлова и Белгорода, бежали на взморье царицынские, астраханские и саратовские черные люди и ярыжки, искали атамана Разина, который жалует людей волей, берет к себе на равных самого последнего бедняка.
Медленно, но упорно загорался юг России казацким и крестьянским недовольством, волновались и башкиры, калмыки, татары. Появление Разина вдруг всколыхнуло давно накопившийся гнев народный, и впервые его грозные раскаты уже громыхали в междуречье Волги и Дона.
…Объявился Разин внезапно в середине лета 1668 года. Налетели с моря казацкие струги, ударили по персидским владениям между Дербентом и Шемахой, по всему побережью вознесся вопль к аллаху, чтоб спас правоверных мусульман от неведомой напасти.
К этому времени вел с собой Степан Разин шесть тысяч человек. Не все, кто шел к нему по Волге, Тереку, Куме через приволжские степи, речные протоки, камышовые заросли, дошли до своего атамана. Многих переняли по дороге воеводы. Кое-кого удалось задержать Михаилу Самаренину и на Дону. И все же многие сотни людей дошли до Разина. На Тереке и Куре к Разину подошло сразу несколько казацко-крестьянских отрядов. Но Разин все медлил, не уходил с побережья. Потом оказалось, что он поджидал Сергея Кривого.
А атаман Кривой с боями прорывался к Разину.
Унковскому не удалось задержать отряд Кривого, и казаки прошли мимо Царицына и Астрахани. Миновал благополучно Кривой и Красноярский городок, а на пророках на Карабузане казаки наткнулись на ратных людей головы Григория Оксентьева, которых выслал против Кривого воевода Хилков, Позднее писал воевода из Астрахани в Москву: «И они, догнав тех воровских казаков в Коробузане на рыбном стану, и учинили с воровскими казаками бой. И Серешка Кривой с товарыщи астраханских служилых людей побили и многих поймали, а иные… стрельцы, покиня струги и лодки, разбежались, а иные… пошли к воровским казакам, человек со 100. А солдацкого строю порутчика немчина да петидесятника повесили за ноги и, бив оскольем, многих пересажали в воду. И голова… Григорей Оксентъев от воровских казаков ушел в лодке с небольшими людьми».
Теперь путь на Терек был чист.
Радостная это была встреча. Все разинское войско вышло к казакам Кривого. Степан в дорогом кафтане, при оружии, в окружении есаулов и сотников ждал подхода Сергея. Рядом с ним стояли друзья и товарищи Иван Черноярец, Фрол Минаев, Яков Гаврмлов, поп Феодосии. Казаки отдохнули и отъелись на берегу Терека, стояли довольные, сытые и веселые, а с моря подходил усталый, грязный, оборванный отряд Кривого. Сам атаман с грязной повязкой на лбу угрюмо оглядывал ряды разинских товарищей. Степан вышел навстречу Кривому, обнял его как дорогого брата — и не беда, что выпачкал кафтан об одежу Кривого, — расцеловал его в грязные, потные щеки. Завопило разинское войско, бросилось к новым товарищам вслед за атаманом, смешались все — разницы, казаки Кривого.
Разницы спрашивали про жизнь на Дону, искали своих станичников, многие казаки Кривого плакали от радости — все-таки добрались до своих товарищей. Потом наступила торжественная минута: Кривой сам рассказал Разину о своем походе, поведал о боях под Царицыном и на Карабузане, сообщил, где расставили воеводы на взморье своих людей. Еще раз обнял Степан Сергея Кривого, признал его своим первым есаулом, прокричали казаки здравицу своим атаманам, а после, когда уже закончился день, когда в походном разинском шатре изрядно подпили атаманы и есаулы, Степан разошелся, бил по плечу Кривого, просил его еще и еще рассказать, как прорывался он на Царицын, как раскидал в Карабузане стрельцов, как бил ослопьем и сажал в воду стрелецких и солдатских начальных людей. Радовался Разин, что и другие атаманы повторяют его путь, не боятся выступать \ против бояр и воевод, прибирают к себе голутву и на нее лишь надеются.
— Эх, Сережка, — говорил хмельной Степан, обнимая своего нового есаула, — побольше бы таких, как мы с тобой, было, ох и великие дела сотворили бы, уж я бы до князя Долгорукого добрался, хоть до Москвы дошел.
Кривой много пил, но не хмелел, молча слушал Разина. Зол и скрытен был Кривой, страшный был казак в бою, суетных слов не любил. На Разина он сейчас смотрел как на малого ребенка. Да и что он видал — домовитый казак, крестный сын войскового атамана, царский посланец; не был ни порот, ни пытан, не бежал из острогов. И все-таки не противился Кривой Степанову старшинству, чувствовал, что одной злобой да лихой саблей врагов не одолеешь, а за Разиным идет все голутвенное казачество, его имя гремит уже по посадам и по русским деревням, о нем слагают сказки. Чем-то взял он простой народ, а теперь вот сидит, пьет, тешится. Здесь же на Тереке казаки решили нанести удар по шаховым пределам. С удивлением видел Кривой наутро после встречи совсем другого Разина. От его смутных тщеславных речей, пустых угроз не осталось и следа. Строгий, молчаливый, глазищами зыркает, распоряжается, бегом бегут казаки по первому его слову; где нужно отругает, где нужно подбодрит, сам поможет, покажет, а руки у Степана сильные, золотые, голова светлая, ясная, речь четкая, едкая. «Да, это атаман, слов нет», — думал про себя Кривой, и он невольно подчинялся этому общему порядку, в котором главным были слово Степана, его мысль, его дело.
— Молва быстро оповестила, что вновь объявился Разин, и не один, а с Сергеем Кривым и прочими атаманами. Обрадовались воеводы: теперь нашлась потеря, знаешь, откуда ждать всяких бед и напастей, а безвестность хуже: придут неведомо откуда, нападут тайно…… Все вести о Разине шли с юга: объявился на Тереке, пошел в персидскую землю, разоряет деревни между Дербентом и Шемахой, имает людей и животину; ушел на Баку, набрал под городом на посадах ясырю мужска и женска полу человек со сто, увел семь тысяч баранов.
Новая опасность возникла для Москвы с приходом Разина на персидское взморье. Персия, шахаббасова держава, — исконный друг и приятель России в борьбе против Турции — могла быть потеряна из-за казацкого набега в одночасье. Сколько было говорено посольских речей, сколько дарено соболей шаху и шаховым людям, чтобы укрепить Персию против Турции, двинуть персидское войско к турецким рубежам! Империя, Венецианское княжество, Испания, папа римский вместе с Москвой думали над тем, как удержать персидские рати на этих рубежах. И вот теперь все могло пойти прахом. Подумает шах, что русские играют с ним: одной рукой направляют его против Турции, а другую протягивают к его кавказским владениям, используя для этого казаков. Может быть, в прошлом так и было. Любила Москва прикрыться казацкими спинами, выслать их вперед, как самовольников, а там уже смотреть, что будет и стоит ли поддерживать их или не стоит. Но нынче все было по-другому: и бунтовщики были очень опасные для государства, и с Персией никак ссориться было нельзя; при всех королевских и княжеских дворах Европы русские дипломаты твердили в один голос: с персидским шахом великий государь постоянную ссылку имеет и любовь и дружба между его величеством шахом персидским и его величеством царем и великим государем всея Руси крепкая.
В Персию был отправлен из Москвы срочный гонец — немчин полковник Пальмар. И вез он с собой грамоту царя Алексея Михайловича персидскому шаху Аббасу II. Писал царь в этой грамоте, что после учиненного мира с польским королем объявились в понизовых местах разные воровские люди и были посланы против них государевы рати — побивать их и разорить. «И ныне после бою и разоренья достальные воровские люди от устья Волги-реки на Хвалынское море побежали, избывая своей смерти, где бы от наших ратных людей укрытца. А наши царского величества ратные люди за ними вслед неотступно промысл чинят, и чтоб тех воров искоренить и нигде б их не было. А вам бы, брату нашему Аббас шахову величеству, своей персидцкой области околь моря Хвалынского велеть остереганье учинить, и таким воровским людям пристани бы никто не давал и с ними не дружился, а добивали бы их везде и смертью умеряли без пощады».
Главное, писал царь, чтобы из-за воровских и своевольных людей не было порухи в любви и братстве между Россией и Персией, чтобы враги их общие турецкий султан и крымский хан не обнадеживались их ссорой и всякими меж ними противностями.
Поскакал Пальмар до Нижнего Новгорода, а там в легком и быстром насаде Волгою до Астрахани и далее морем.
Разин тем временем шел по персидскому взморью.
Лето было в разгаре, жаркая сухая мгла висела над зеленым неподвижным морем, едкая пыль вставала вдоль каменистых дорог. Казаки мчались сквозь этот пыльный чад от одного селения к другому, задыхаясь от жары, понукая взмыленных коней. Те, кто шел в стругах, обливались потом за веслами, страдали от жажды. Разин торопил: скорей, скорей, пока не опомнились шаховы воеводы, пока не дошли вести до Исфагани. Грозой шли казаки по взморью, врывались в селения, рассыпались с гиканьем и свистом по домам, рубили саблями, били кистенями шаховых солдат, тащили из домов персианок за длинные черные волосы, хватали ковры, оружие, посуду, ткани, подталкивали пиками к стругам пленных мужчин, на ходу обряжались в дорогие халаты, увешивали шею золотыми и жемчужными ожерельями, напяливали на загрубевшие, негнувшиеся от долгой гребли пальцы дорогие перстни.
Бедноту Разин строго-настрого наказал не трогать, не грабить и в ясырь не волочь: к бедным избам, к земляным лачугам не подходить, зато богатых купчин, шаховых приказных людей, местных князей, домовитых крестьян шарпай сколько хочешь. А когда грабили казаки невзначай или с умыслом здешних «голых» людей — зверел атаман, кидался с чеканом на обидчика, кричал: «Мы не разбойники и не воры! Мы честные казаки! Зачем же ты, б…и сын, мараешь доброе казацкое имя? Мало тебе купцов и князей, на «голых» людей руку поднял, забыл, кто ты сам-то есть, ах ты, собака!..»
Струги отчаливали от берега, полные ясыря, ествы и вина, огромного захваченного дувана. Пей, гуляй, казацкая вольница! Радовались казаки как дети малые. Многие из них — голь перекатная, нищая голутва — никогда не уходили дальше своих земляных изб на донских островах, где прятались от сыскных отрядов, другие же самое большее что видели — это кибитки юртовских татар или калмыцкие кочевья. Какое там добро! А здесь — Персия, заморская сказка, золото жемчуг, дорогие ткани. Радовались казаки, а вместе с ними радовался и Разин: берите, все ваше, помните своего атамана! И притом Степан постоянно повторял казакам: «Мы не разбойники и не воры, мы вольные и честные казаки, мы защитники, а не обидчики бедных людей. Наше дело — бей богатин-бусурман, освобождай: православные души, братьев наших, взятых в полон».
Кружили казаки по мелким городкам и деревням, и едва ли находился хоть один городок, хоть одна деревня, где бы при появлении казаков не бежали к ним исхудавшие, бедно одетые люди и с криком «Христос! Христос!» бросались к ним, плакали, обнимали их за потные пропыленные плечи. То были русские рабы, проданные сюда после татарских, калмыцких, персидских набегов. Русские крестьяне, стрельцы, посадские люди, попавшие из одной подневольной тяготы в другую, бусурманскую, со слезами радости встречали своих освободителей. Еще утром они были бесправные люди, бессловесные скоты, а пришли казаки — и вот уже они вольные. Хватай саблю, копье, пистолет, руби, коли и стреляй своих нынешних обидчиков, рассчитывайся с ними сполна за все надругательства, за все невзгоды. И шли бывшие полоняники в, казаки и тут же тащили кто что мог, прибирая к рукам своим зипуны себе на разживу, а следом за ними тянулись и местные «голые» люди.
«Мы, казаки, вам, бусурманам — «голым» людям, не враги, хотите — айда с нами богатеев бить».
И шли. И били. С удивлением писал в Москву в отписке из Персии: толмач Ивашка: «Да к ним же… пристали для воровства иноземцы, скудные многие люди».
Стон стоял над персидским взморьем. Шли походом разинские люди, а с ними освобожденные русские рабы и полоняники, а с ними персидские черные люди. Эх, гуляй, бедный люд! Теперь твоя доля, твое время. Воля!.. Христос!., Крик радости и удачи стоял над персидским взморьем, и тонули в нем плач красавиц персиянок, проклятия пошарпанных кызылбашей и угрозы сидевших за крепостными стенами: шаховых солдат.
Большие города Степан обходил, он знал, что там за крепкими стенами сидят сотни воинов, а жители будут отчаянно биться за свое добро, за свои жизни, а это казакам не нужно: людей терять в далекой стороне им дат к чему, когда и так зипунов взяли- не увезти.
Так казаки обошли Дербент, Шемаху.
Около Баку Разин погромил и сжег посады, захватил много скота и снова погнал к стругам ясырь — мужчин и женщин. Все захваченное добро и людей он приказал отвезти на Жилой остров неподалеку от города, а сам вернулся к Баку и попытался взять город приступом.
Казаки покрутились под городом, обстреляли его из легких пушечек и пищалей, в ответ получили заряд из тяжелых крепостных пушек и ушли в море.
Весь июнь прогулял Разин на взморье. Безвестно приходил он под городки и деревни и безвестно же уходил. Не знали персидские люди, где ждать его, как обороняться. То он налетал с моря и уходил туда же обратно, то двигался пешим по берегу и шел в глубь страны, то брал городки приступом быстрыми конными набегами. И везде Разин был впереди. Он первым врывался в селения, указывал, кого брать первым, где выставить сторожи, давал знак к отходу. Казалось, что он знает хорошо все эти городки, видит все насквозь. Дивились казаки, беспрекословно слушались атамана и никогда не ошибались. А Степан посмеивался: «Я тут каждый дом, каждое дерево знаю».
Вместе с другими Степан волок добычу, вместе с другими на равных дуванил ее.
Увидя несколько раз Разина в боях, умилился на него Сергей Кривой — сам удалец не из последних — и с тех пор поверил в Степана глубоко и истово.
В июле казаки добрались до Гилянского залива и вошли в шахскую область Мазандеран. Они пошарпали местные богатые городки, а потом осмелели и направились к городу Решту. Степану не терпелось овладеть настоящим большим городом и сразу взять богатую добычу. Город — это не только ковры, ткани, ценная посуда, оружие, но и шахская казна, и большие запасы ествы и питья. В городе можно немного и отдохнуть после тяжелых и долгих переходов по жаре и бездорожью, отоспаться, подлечить раны.
Казаки подошли к Решту ранним утром. Светился Решт в лучах восходящего солнца мечетными куполами, белыми крышами богатых дворцов, переливалась изумрудом пышная зелень садов. Тих, беззащитен и красив лежал Решт перед казаками, бери, наслаждайся всласть,
Смотрел Степан во все глаза на восточное диво, а потом приказал взять Решт приступом.
Наверное, впервые в жизни поспешил атаман, не расспросил пленных, не послал тайных дозоров. Шли казаки на Решт в открытую, а город вроде бы вовсе и не собирался обороняться, сонно и неподвижно грелся в зелени садов около жаркого моря. И вдруг полыхнуло справа и слева, засвистели раскаленные ядра над казацкими головами, крепостные пушки ударили по казакам, а перед крепостными стенами, под прикрытием пушек, скрытое до времени зеленью садов развертывалось многочисленное шахово войско. Трепетали на ветру войсковые знамена, блестели в руках конных солдат сабли и пики, попятились было казаки, но сбоку — и с левого и с правого — выстраивались для атаки новые шаховы рати, отрезая казаков от стругов. Не знал Разин, что давно уже дошла до Исфагани молва о его походах по взморью, и шах направил под Решт хорошо вооруженное и многочисленное войско. Теперь персы окружали казаков со всех сторон, с крепостных стен: уставились на казаков разинутые пушечные рты, вот-вот полетят из них новые ядра.
Поначалу растерялся Разин. Ни разу в своей жизни не попадался он в ловушку так легко и: просто. С тоской смотрел он на сверкающий враждебный город, на своих есаулов и сотников. Сергей Кривой схватился за саблю. Этому скажи — будет драться где и когда угодно, зато у других вид растерянный, казаки жмутся к атаману, ждут от него слова…
9 августа тарковский тамкал Чопан отписал астраханскому воеводе, что «воровские казаки Стенька Разин с товарыщи задержаны в персицком городе Ряше и пушки и ружье со всякими пушечными запасы и струги у них отобраны». В августе же приехали в Астрахань из Шемахи астраханские торговые люди Никитка Мусорин и Таршка Павлов и рассказали боярину и воеводе Прозоровскому: «Те воровские казаки приехали под шахов же город Ряш и стали стругами у берега. И ряшской де хан выслал против их шаховых служилых людей з боем, и те де шаховы люди их, воровских казаков, побили с 400 человек. А атаман де Стенька Разин с товарищи говорили шаховым служилым людям, что они хотят быть у шаха в вечном холопстве, и они б с ними не бились».
…Смотрели казаки на атамана, а Разин все еще колебался: схватиться ли за оружие, броситься на персов, пробиться к стругам, уйти от берега прочь, а там опять загулять на воле. Но сколько он уложит казаков под персидскими саблями? И пробьются ли?
Размышлять более не было времени. Сейчас начнется резня. Сколько еще казаков падет в бою, то было неизвестно. Разин выскочил перед войском навстречу приближающимся персам. Закричал им, чтоб не наступали они, а прислали начального человека для переговоров. Толмач, которого захватил с собой Разин, выкрикнул вслед за атаманом его слова.
Персы остановились, в их рядах возникло какое-то движение, и вот уже от них скачут несколько человек на хороших конях в дорогом платье, при дорогом оружии. Разин двинулся вместе с толмачом навстречу подъезжавшим персидским посланцам. Он стоял перед ними пеш и беззащитен, низко опустив голову.
— Бьет челом великому шахскому величеству наше казацкое войско, — начал он, — просим выслушать нас. Не кровь лить мы пришли в вашу землю, а просить заступничества.
Разин выждал, склонился еще ниже, посмотрел из-под густых бровей на персов. Один из них, стоявший впереди, важно кивнул головой.
— Пусть говорит казак дальше, правитель Решта Будар-хан слушает.
— Не врагами мы пришли к вам, а просителями. А что пограбили кое-где да поворовали, в том не обессудьте. Мы люди голые и нищие. Бежали мы из российских пределов без пищи и воды, помирали от голоду и жажды. А бежали мы от московского царя да насильников бояр и пришли в вашу землю искать мира и справедливости.
Разин еще раз глянул острым глазом на подбоченившегося персидского начальника.
— Слыхали мы, что в вашей земле под его благодатной шаховой рукой все пользуются справедливым и мудрым правлением, хотели и мы просить его величество шаха и всех его начальных людей принять и нас, грешных и убогих. Просимся мы в ваше подданство и молим вас — дайте нам хоть клочок землицы по реке Ленкуре, а мы будем служить шаху верой и правдой. И еще просим тебя, начальник и воевода, пропусти с нашим челобитьем посланцев наших трех человек к шаху в Исфагань и дай нам за них аманатов.
Говорил Разин, присматривался к спесивому персидскому правителю, а сам думал о своем… Выхода нет, казаков перебьют, струги потопят, и прощай тогда все мечты о вольной, счастливой жизни, прощай вое надежды расправиться с воеводами, боярами, донской верхушкой. И даже если удастся вырваться из-под этого проклятого Решта, то без войска, без стругов, без пушечек — что он тогда за атаман. Надо сохранить войско, сохранить оружие, выиграть время, а там будет видно. А может, действительно разрешит шах поселиться на Ленкуре? То-то будет жизнь. Устроят казаки свое новое поселение — без старшины, без начальников, все свободны, все равны.
Возьмет шах на службу, думал Разин, отведет землю по Ленкуре — хорошо, устроят там казаки свое казацкое войско. Только пусть будет это место таким, чтобы взять там его, Стельку, было самим персам не мочно. Откажет — тоже неплохо, врегия выгадаем, а там покажем еще шахским воеводам, что значит казацкая удаль.
Слушал Будар-хан внимательно Степаыа. Вначале не верил он Разину, видел, что некуда деваться атаману, вот он и рассыпается: соловьем. Потом стал думать по-другому, больно уж складно и убежденно говорил Разин. Особенно понравилось наместнику разинское слово о мудром и справедливом шаховом правлении. Наместник подбоченился, благосклонно посмотрел на атамана. А тот будто и не заметил вовсе этой перемены, расписывал благодатные персидские порядки, клял царскую власть, горько жаловался на тяжелую казацкую долю.
Слушал его наместник и думал о своем. Казаков будет несколько тысяч; вооружены они хорошо, народ смелый, терять им, кроме жизней, нечего. Если драться с ними, то большой урон нанесут они шахскому войску, и неизвестно еще, чем окончится этот бой. Положит он, наместник, солдат, да еще уйдут казаки к стругам — не миновать тогда шаховой опалы. А предложение атамана заманчиво: прибрать к рукам всех этих вооруженных людей, заставить их служить шаху — не так уж плохо. Скажут, наместник Решта укротил свирепого казацкого атамана, наводившего ужас на вое каспийское взморье.
Будар-хан выслушал Разина и через переводчика дал ответ: пусть казаки сдадут свои пушки. Им будет разрешено направить посланцев в Исфагань к шаху, даст Будар-хан и трех заложников, позволит казакам войти в город отдохнуть, помыться в банях, поторговать, но небольшими группами, а стан свой пусть разобьют под городом, неподалеку от крепостной стены.
Весь оставшийся день шли переговоры между казаками и персами. Разин выторговал у Будар-хана еще ежедневный корм на казаков по сто пятьдесят рублей на день до тех пор, пока казацкая станица не вернется из Исфагани и шах не даст ответа на предложение казаков. На все соглашался Будар-хан, лишь бы выслужиться перед шахом, определить к нему на службу казацкое войско.
Наступил следующий день. С восходом солнца трое, разинских посланцев — есаул и два казака — в сопровождении персидских всадников ускакали в далекий путь. На прощанье крепко их обнял Степан, еще раз повторил наказ: «Договаривайтесь, как порешили, бьем, мол, челом, просим землицу, но где-либо на крепком месте; не бойтесь, мы здесь не подведем, дождемся вас тихо, мирно, а там посмотрим. Ну, доброй дороги, братцы».
Едва открылись городские ворота, как казаки потянулись в город. Свои наряды и дорогие украшения они сняли, но все были при оружии, кое-кто нес с собой лишнюю рухлядишку — продать или променять на что-либо.
Около казацкого стана Будар-хан приказал выставить сильную охрану, городские пушки были нацелены прямо в центр казацкого лагеря, около ворот плотными рядами стояли персидские стрелки.
Казаки входили в город пропыленные, потные, усталые, растекались по окрестным улицам, тянулись на базары, отмывали застарелую грязь в банях, а отмывшись и наевшись казенных Будархановых харчей, совсем ублажались, поглядывали на персианок, норовили схватить то одну, то другую. Кое-где на улицах стали вспыхивать драки. То казак кого-то задерет, то его жители обидят, прогонят прочь с базара или выгонят безобразника из бани.
Все напряженней становилось в городе. Казаки смелели с каждым днем. Они установили караулы у своих стругов, взяли под присмотр дорогу от города до берега: на ней постоянно маячила большая группа казаков, Разин ежедневно исправно получал обещанный Будар-ханом корм. В городе казаки вели себя вовсе не как смиренные челобитчики, а как победители, ходили, позванивая саблями, жители расступались перед ними в стороны. Каждый день на двор к Будар-хану прибегал кто-нибудь из городских людей, просил унять казаков. Терпел Будар-хан, ждал вестей из Исфагани.
…Разин шел по городу не торопясь. Поглядывал на белые уютные домики, на нечетные купала, рядом, позванивая саблями, поигрывая пистолетами, шли казаки из личной его охраны, здесь же были Сергей Кривой, Иван Черноярец, друзья, близкие есаулы. Еще утром к Степану прибежал казак и, давясь смехом, рассказал, что усмотрели вчера казаки винный подвал; вина там видимо-невидимо. Огромные кувшины стоят рядами, вкопанные в землю. Иных совсем не видно, задубели в земле. Попробовали казаки напроситься на угощенье, но отогнали их стражники.
Теперь казак семенил рядом со Степаном, указывая дорогу. Не торопясь шел Разин, посматривая по сторонам, примечая дорогу, вглядываясь во встречных прохожих. Те сторонились, пропускали казаков, потом бежали докладывать властям, что сам казацкий атаман забрел в их часть города.
Степан любил такие озорные минуты. Кругам вроде тихо, и сам он тих, еле слышен, а гроза вот она, где-то рядом; удастся или нет? Глаза атамана в озорном прищуре, и сам он не идет, а крадется, как барс. Как! Чтобы добрые казаки упустили бочку с вином, если можно взять ее даром, — да нет, такого с ним никогда не бывало! Главное же, действовать быстро, пока не прибежали Будар-хановы слуги, а и прибегут — ничего страшного, ну, пошарпали немного, какая беда. Разве жалко Будар-хану бочки вина для хороших друзей?
Стражники попытались преградить путь казакам, но куда там. Одного Разин треснул по голове, и тот упал со стоном в пыль, другого зверски схватил за халат Кривой и откинул в сторону.
Вот оно, богатство персидское — старинные душистые вина. Да какие крепкие! С ног валят. Сбили казаки крышки с кувшинов, винный дух шибанул в нос. Бросились казаки к кувшинам — кто с черпачком, кто с кружкой.
Льется вино рекой в подвале, пирует атаман с товарищи. Уже залиты у всех дорогие кафтаны, червонные капли блестят на бородах и усах, заляпано вином дорогое оружие. Вот это питье так питье. Разлетаются вдребезги кувшины под могучими кулаками, льется: дорогое вино на землю.
— А ты плыви, плыви! — вопит поп Феодосии Кривому. Тот еле стоит на ногах.
— Посадим попа в воду, — кричит Степан, — эх, топи попа в романее!
Шум, гвалт стоит в подвале, пирует атаман. И не слышно за этим гвалтом, что делается на улице. А там бегут люди к подвалу со всех сторон. У кого в руках алебарда, у кого копье, у кого пистолет, а кто просто схватил камень и размахивает им над головой. Обезумели казаки от пьянства, а жители Решта от злобы. Ах, надоели им казаки своими насильствами да задорами. За все они посчитаются сейчас с атаманом. С улицы раздался истошный крик:
— Братцы, бьют православных!
И как ни пьяны были атаман с товарищами, а успели выскочить из подвала, схватились за сабли. А толпа уже навалилась со всех сторон. Кипит бой около винного подвала.
— Православные, на помощь! — кричат казаки. — Бей бусурман!
Услыхали другие казаки крики товарищей, бросились с окрестных улиц. И идет уже бой по всему городу. Дерутся казаки, прикрывают своего атамана, а того уже рубанули несколько раз саблей, достали копьем, не поймешь теперь, где вино пролитое, а где кровища атаманова.
А по городу уже полетела молва о казацких бесчинствах, схватились жители за оружие. По всем улицам бегут, ищут казаков, наваливаются на них со всех сторон. Выскакивают казаки отовсюду — кто из лавки, кто из бани, кто со двора какого-нибудь и бегут к морю. А атамана нет, рубится атаман где-то на улицах города, тащат его полуживого за собой казаки, Сергей Кривой с товарищами. Вот наконец и дорога к стругам, но и там нет спасения. Отряд местных жителей напал на струги, персы сбрасывают пушки в воду, дырявят струги, хлещет вода, заливает еству, мочит казацкую рухлядишку.
Протрезвел Разин, собрал вокруг себя казаков, пошли казаки приступом на струги, еле отбили их, а из ворот города летит уже к морю конница Будар-хана.
— Отчаливай!
— Братцы, братцы, куда же вы? — бегут казаки к стругам со всех сторон, тянут раненые в сторону моря руки.
— Отваливай! — кричит Кривой. — Не то все пропадем!
Казаки схватили Разина в охапку, бросили на дно струга прикрыли собой от пищальных выстрелов. Схватились гребцы за вёсла, и полетели струги в море. Приподнялся Разин над бортом и увидел, как хватают персы на берегу его товарищей, добивают в ярости пленных.
— Эх, — только и сказал атаман, — ну, поскитаемся мы с вами!
Четыреста казаков полегли под саблями в Реште. Разин потерял здесь все свои пушки, большую часть полона и пожитков. Весь так славно начатый поход шел прахом. Но казаки не укоряли Разина, никто из них не сказал атаману ни слова. Да и в чем было укорять его? Такая у них жизнь. Сегодия они гуляют по городкам и деревням, их сила, а завтра уже их гнут в три погибели, бьют и вешают. Редко какой поход кончался без больших потерь. А что до — атамана, так он все делал правильно. И какой добрый казак прошел бел мимо винного подвала, не попробовав вина всласть? В этот раз не удалось — в следующий раз удастся.
Казаки высадились на пустынном берегу вдалеке от Решта, быстро выставили дозоры, построили на холме укрепленный стан и стали приводить себя в порядок. Сотники начали пересчитывать людей, выяснять, кого недостает. Есаулы осматривали запасы пороха, свинца, пуль, ествы и питъя. Раненые кто как мог залечивали свои раны. Разина перевязали, положили в тени — пусть отдохнет, отлежится атаман. Дорога впереди трудная, ведь поход только-только начался.
Шел июль 1668 года, до осени еще было далеко…
Шах принял казацких посланников, милостиво допустил к себе близко, выслушал их челобитье, определил им двор для житья и дал поденный корм. Правда, за казаками установили строгий надзор, со двора не выпускали и ни с кем говорите не дозволяли.
Казаки просили шаховых советников всем войском донским во главе с атаманом Степаном Тимофеевичем Разиным уйти из-под руки великого государя и: служить его шахову величеству. Переговоры подвигались успешно. Шла речь уже о том, сколько землицы и где определит шах казацкому войску.
Как раз в это время: в Исфагань прибыл царский гонец Пальмар с грамотой от Алексея: Михайловича шаху Аббасу II. «Воров побивать», «пристани: им не давать» «учинить остерегание». Понял шах, что Разин ведет с ним игру, грабит его земли и просится в подданство. Не мог шах не уважить и просьбы своего брата — великого государя всея Руси, Принять у себя Войско Донское — это одно, а тать всяческая и воры, поднявшие руки на царских бояр и воевод, потакавшие во всем черни, — это совсем другое.
Круто повернулась судьба разинской станицы. В тот же час и главного гонца, и остальных посыльщиков заковали в кандалы. Шах дал приказ направить против казаков сильную армию во главе с Мехметом-пашой, полковнику Пальмару, хорошо знавшему корабельное дело, поручили построить пятьсот больших стругов специально для борьбы с казаками на море.
Шахская Персия и царская Россия заодно выступили против общего врага — бунтовщиков, черных людишек которые пытались перевернуть жизнь по-иному.
Долго идут вести из Исфагани на взморье. Не один день конного пути минует прежде, чем приходят шахские грамоты из столицы в Решт, Дербент, Шемаху и другие прикаспийские города. Да и между самими городами на взморье ссылка плохая — горы, бездорожье, каждый городок живет в своей скорлупе, пока-пока узнает, что за ближним хребтом делается. На это и рассчитывал Разин, когда приводил свое войско в порядок на пустынном побережье. Снова приходилось ему придумывать разные хитроумные замыслы, советоваться с есаулами, строить заново весь поход. Но ни разу у него не мелькало и мысли, что из-за одного пустячного случая, из-за пьяной потасовки на карту была поставлена судьба всего войска. Что случилось, то случилось, на то она жизнь. Кто знает, что будет дальше? Он не воевода, не боярин, а казак и живет как казак. Он не хотел рассчитывать и загадывать везде и во всем, как не хотел рассчитывать и загадывать ни один добрый вольный казак. Хватит, целый год он готовил этот поход, молчал, таился, наказывал молчать своим товарищам. А теперь, когда он вышел на простор, пусть жизнь идет как идет. Тогда, и азовское сидение, тоже неизвестно зачем Михаил Самаренин, Корнило Яковлев, отец его Тимофей Разя и другие казаки Азов взяли, сколько добрых воинов уложили и псе затем, чтобы потом оставить город туркам, самим отдать его неприятелю. И никто на Дону не сказал о них плохо, не ткнул в них пальцем. Что случилось, то случилось. Они воевали как добрые казаки. И за то была им слава, И сейчас все они, его товарищи, рядом с ним — и Сергей Кривой, и Иван Черноярец, и поп Феодосий, и все, кто пробивался с ним на Волгу и Яик, дрался с ним за Яицкий городок, громил Безобразова, шел через пыль и зной по персидским землям. А это значит, что ничего не потеряно, что все еще впереди, будет и удача, и слава, и зипуны — все будет, шока рядом с тобой казаки и пока сам ты можешь держать в руках саблю. Первый раз жизнь бросила его оземь, и быстро поднялся атаман.
Разин спешил. Погромив по пути несколько небольших деревень, он не стал около них задерживаться. Степан снова рвался к городкам, но к таким, где еще не ждут его, не знают про то, что случилось в Реште.
На пути казаков лежал город Фарабат.
На этот раз Разин действовал осторожно. Крадучись, ночным временем подошли к Фарабату с моря казацкие струги, персидские скудные люди, которые перешли в казачество, разведали доподлинно, что в городе еще не слыхали ничего про казацкие налеты на побережье. Это и решило судьбу города. Разин решил применить свою излюбленную хитрость.
Поутру к Фарабату подошла группа казаков во главе с самим Разиным. Казаки несли в руках уцелевшую от рештского разгрома рухлядишку. Разин просился у правителя Фарабата войти в город и поторговать чем бог послал; а послал бог казакам немало добрых пожитков — и ковры, и халаты, и дорогую посуду. Вели себя казаки тихо и смирно. Их впустили. Затем подошли: со своими товарами и остальные.
Поначалу казаки вели себя скромно: жителей Фарабата не задирали, честно вели торговлю, платили золотой и серебряной монетой. Пять дней продолжался торг на улицах и базарах Фарабата, а на шестой день казаки стали подтягиваться к главным торговым рядам в центре города и собираться вокруг своего атамана.
Торговля еще шла, но казаки больше поглядывали на Степана, чем на товары. Вот он взялся за шапку и сдвинул ее чуть набекрень — и пошла потеха. Казаки бросились на торговцев и стали без разбора хватать их товары. Теперь они уже знали, у кого что есть. Очистив торговые ряды, казаки бросились шарить по богатым домам, немногочисленный фарабатский гарнизон был сразу же вырезан, всякую попытку сопротивления разинцы жестоко карали. Рубили фарабатцев саблями, стреляли их из пистолетов и пищалей, тащили в свой стан пожитки, волокли пленников.
К вечеру город был разгромлен и разграблен до основания. Пощадили казаки лишь православных купцов, которые с криками «Христос», «Христос!» выбегали им навстречу. Все русские пленники были освобождены, все начальные люди, богатые купцы, местные ростовщики убиты или жестоко наказаны. Напоследок казаки бросились на берег моря и подожгли там потешный дворец шаха; ограбили и сожгли они также расположенный неподалеку городок Астрабат.
Казаки погрузили огромную добычу в струги и отъехали недалеко от Фарабата. Там, на полуострове Миян-Кале между Фарабатом и Астрабатом в шаховом заповедном месте, Разин заложил свой стан.