"Дневник грабителя" - читать интересную книгу автора (Кинг Дэнни)

1 Фред в бешенстве

— Чего? — спрашивает Олли, черт знает в который раз направляя свет фонаря прямо мне в лицо.

— Надо взять инструкцию.

— Какую еще инструкцию?

— По эксплуатации видака.

Олли дважды обводит комнату фонарным лучом, а я вожусь с кабелями, отсоединяя их от задней стенки видеомагнитофона. Свет опять устремляется мне прямо в лицо.

— Зачем нам инструкция?

— Электрик сказал обязательно взять все руководства.

— А где они?

Классный вопрос. Можно подумать, мне об этом известно больше, чем ему. Но Олли всегда такой — мастер спросить какую-нибудь чушь. От него можно услышать все что угодно. В какой бы дом мы с ним ни забрались, он непременно начинает доставать меня вопросами типа «где тут сортир?» или «а долго мы тут пробудем?». Однажды, когда я выяснил, что мы вломились в дом студента-медика, и сказал об этом Олли, он тут же осведомился, какая у студента группа крови. На подобный бред я много лет отвечаю неизменным: «Откуда мне знать, черт возьми!» По-моему, любой нормальный человек на месте Олли давно уже понял бы, что́ я под этим подразумеваю.

— Откуда мне знать, черт возьми! Ведь это не мой дом, я здесь не живу! Загляни вон в те ящики наверху!

Олли заглядывает в ящики, а я протискиваю руку дальше с намерением выдернуть последний кабель. Потом вытаскиваю видак с полки и несу к задней двери — через нее мы и проникли в этот дом, — к остальным приготовленным вещам. Огромному телеку, ноутбуку, микроволновке, миниатюрному музыкальному центру, автоответчику, видеокамере, кожаному пиджаку, бутылке, на три четверти заполненной скотчем (для личного потребления позднее), и набору замечательных клюшек для гольфа.

Некоторые взломщики выносят из домов и мебель, но я в подобные игры не играю. Слишком много с мебелью мороки. Моя специализация — бытовая техника; места она занимает мало, а сто́ит прилично. В этом смысле выгоднее, конечно, драгоценности, но в действительности их существует не так много. Образ героя рекламных роликов «Милк-Трей», карабкающегося по водосточной трубе, чтобы украсть диадему леди Фэншоу, — не что иное, как продукт телевизионной индустрии, так сказать, романтический взгляд на грабительство. Однако если бы Раффлс забрался в этот дом, то, уверяю вас, он тоже предпочел бы аппаратуру всему остальному.

— Ты про это говорил? — спрашивает Олли, показывая мне инструкцию с надписью, отпечатанной крупными буквами на обложке: «Правила пользования вашим новым видеомагнитофоном».

— Да, про это.

— Возьми.

Он протягивает мне инструкцию.

— Положи себе в карман.

— В мой карман она не поместится.

Еще одна из характерных особенностей Олли — он вечно набивает карманы разной дрянью. Буквально минут через десять после того как мы приходим в какой-нибудь из домов, у него в брюках уже припрятано полтонны хлама, за который потом не получишь и пенни. Калькуляторы, ручки, дешевые электронные часы и все, что блестит и привлекает его внимание.

Как-то раз ему на глаза попалась большая бутыль с медяками — одно- и двухпенсовыми монетами. Эта старая ворона пересыпала их все, чуть больше девятнадцати фунтов, себе в карманы, а некоторое время спустя, в спешке сматываясь, едва перебралась через забор. Сукин сын!

— А что у тебя в кармане? — спрашиваю я.

— Шахматы.

— Шахматы?

— Да, замечательно вырезанные фигурки и складная доска. Я увидел их на кофейном столике в соседней комнате.

— Ты ведь ни черта не смыслишь в шахматах, — говорю я, сознавая, что перегибаю палку.

Если честно, я понятия не имею, умеет ли Олли играть в шахматы. Об этом у нас с ним никогда не заходила речь. Не исключено, что он действительно ни хрена в них не смыслит, как тот придурочный очкарик, который вечно всем проигрывает, а может, наоборот, не уступает в мастерстве самому Гарри Каспарову.

— Я знаю о них достаточно для того, чтобы загореться желанием приобрести эти штуковины. У меня вообще нет шахмат.

— Тебя хлебом не корми, дай стянуть какое-нибудь старое дерьмо. Может, для разнообразия попытаешься на некоторое время стать профессионалом?

— Думаешь, я не видел, как несколько минут назад ты запихивал себе в карман те диски? Кто, черт возьми, сказал, что ты имеешь право указывать, что мне можно, а что нельзя здесь брать? Не твое собачье дело! Считаешь себя боссом? А с какой это стати?

Отлично сказал, наверняка подумал он.

— Давай сюда, — говорю я, сдаваясь, и засовываю инструкцию себе за пазуху.

Мы с Олли редко ругаемся. Если бы вы увидели нас в кабаке… или… или же в любом другом месте, где мы бываем вдвоем, то определенно решили бы, что еще не встречали более дружных, чем я и он, парней. Просто во время работы, ну, вы понимаете, о чем я, мы оба постоянно пребываем в сильном напряжении. Меня все время преследует такое чувство, что мой напарник работает плохо, слишком часто отвлекается на разную ерунду, а при возникновении опасности, не задумываясь, бросит меня на растерзание копам. Уверен, и Олли ощущает то же самое, только я во время работы никогда не занимаюсь разными глупостями — в этом плане ему жаловаться не на что.

— По-моему, того, что мы выбрали, вполне достаточно, — говорю я. — Пора сваливать.

Я беру микроволновку, видак и кожаный пиджак (вообще-то если бы я надел пиджак на себя, то смог бы взять что-нибудь еще, например, камеру. Телек, естественно, оставил бы для Олли).

— Хватай, что сможешь, отнесем в фургон первую партию.

Я прислоняю свой груз к стене, достаю ключи от фургона и беру их в зубы. Лучше сделать это сейчас, чем шарить по карманам на углу улицы со всем этим добром в руках на глазах у выглядывающих из окон соседей бедолаги, дом которого мы только что обчистили.

— Готов?

— Подожди, — отвечает Олли. — Где здесь сортир? Мне вдруг захотелось по-большому.

— Что? Да ты в своем уме? Давай перетаскаем все в фургон и поскорее смоемся отсюда!

— Я чувствую, что через минуту взорвусь, — говорит Олли с таким выражением лица, какое бывает у всех людей, жаждущих облегчиться.

— Почему ты не сходил в сортир перед тем, как мы сюда поехали?

— Простите, пожалуйста, тогда я не испытывал такой нужды. — Лицо Олли напрягается сильнее. — Послушай, я и сам надеялся, что по-нормальному справлюсь с работой, а уж потом спокойно обосрусь, но так не получается. — Он смотрит на меня, а я на него сквозь темень, заполняющую гостиную. — Терпеть я больше не в состоянии. Еще немного, и моя задница просто лопнет.

С этими словами Олли отправляется на поиски сортира.

— Наверное, следует подняться на второй этаж, так ведь?

— Не знаю. Давай побыстрее, — отвечаю я. — Идиот! — бормочу я себе под нос.

— Все будет в порядке, не паникуй! Мы можем пробыть здесь хоть всю ночь.

В этом он в некотором смысле прав. Владелец дома, в который мы вломились, работает пожарным. На него нас навел один парень, часто наведывающийся в ближайшую пивную, — навел, естественно, за определенную мзду. Какой дурак станет предавать своих знакомых, если ему не предлагают за услугу хорошей выпивки? Короче говоря, Пожарный Фред на этой неделе каждый день работает в ночную смену, и на ограбление его дома у нас есть не меньше восьми часов.

Однако зачастую взломщиков ловит вовсе не хозяин, а сосед или соседушка из дома напротив, наблюдающие за окрестностями при помощи бинокля, чуть отодвинув шторку на окне. Подобные занятия относятся к сфере так называемого соседского шпионажа. Сюда же причисляются и чаепития по вечерам в среду с обсуждением выдающейся на улицу пристройки к кухне дома номер восемнадцать. И перемывание косточек Венди, дочери Одри, которую кто-то видел за магазинами в компании экспедиторов курящей (а ведь она еще и школу не окончила). И обмен впечатлениями о въехавшем в дом номер сорок три семействе негров, а также о падении цен на жилье. Все это соседский шпионаж, распускание сплетен или, точнее, сование носа не в свои дела.

— Только не стягивай перчатки, — спокойно говорю я вслед Олли.

— Почему это? Думаешь, копы захотят снять отпечатки пальцев с моей задницы? — доносится до меня откуда-то сверху его ответ.

Пока Олли на втором этаже, я еще раз внимательно оглядываюсь вокруг. Осмотр помещения перед уходом, если у тебя есть свободная минутка, никогда не бывает лишним. На серванте фотография Фреда — или как его там зовут, не знаю. Он в форме, рядом с ним чудаковатые старикашка и старушонка, наверняка родители. Этот Фред довольно здоровый малый и смотрит в объектив фотоаппарата с чувством собственного достоинства. Его старики — тоже. Я разглядываю снимок не долго. Забивать себе голову мыслями о людях, которых обчищаешь, во избежание зарождения каких-нибудь чувств к ним не рекомендуется.

Ни за что не согласился бы, например, провести целый день в магазинчике на углу, наблюдая за тем, как с утра до ночи в нем работает мистер Синг: как он расставляет товар по полкам, следит за ним и как подсчитывает жалкие гроши, полученные за четырнадцать-пятнадцать рабочих часов в сутки. Именно этими деньгами он расплачивается за аренду помещения, на них же кормит семью, а какую-то часть откладывает на будущее, чтобы через несколько лет быть в состоянии платить за учебу сына в университете. Знать обо всех этих вещах тебе ни к чему. Ты не должен о них беспокоиться. Для тебя важно единственное: чтобы мистер Синг не смотрел в твою сторону, когда ты проходишь мимо полок с моющими средствами.

— Бекс, а, Бекс! — зовет меня откуда-то со второго этажа Олли надрывным полушепотом — так обычно делают люди, которые хотят, чтобы их услышал кто-то конкретный, и в то же время не желают привлекать к себе внимание.

Ход весьма глупый, по-моему, в подобных случаях лучше просто говорить обычным голосом.

— Чего тебе? — отвечаю я таким же полушепотом.

— Мне нужна туалетная бумага, здесь ее нет.

— Что-что? — переспрашиваю я в отчаянной надежде на то, что ослышался.

— Туалетная бумага, мне нужна туалетная бумага. Принеси рулончик.

Боже праведный…

— Где я возьму его?

— Откуда мне знать, черт побери! Ведь это не мой дом, я здесь не живу! — говорит он.

С пару мгновений я ворчу и ругаюсь в темноте и подумываю, не погрузить ли мне самому вещи в фургон и не смотаться ли отсюда без Олли. Нет, какой-то внутренний протест удерживает меня от подобного шага. Наверное, в детстве я смотрел слишком много английских фильмов о войне, снятых в пятидесятые: жестокий враг наступает, боеприпасы на исходе, а Кеннет Мор, хоть у него и ранена нога, до последнего остается со своим взводом.

— Никогда не бросай своих, — твердили герои этих фильмов. — Никогда.

Вообще-то и Ричард Тодд наверняка всерьез усомнился бы в справедливости этого лозунга, если бы кто-то из его бойцов подобно этому кретину Олли каждые пять минут отвлекался от дела, чтобы погадить или набить карманы шахматами.

— Бекс, а, Бекс, ты слышал, о чем я тебя попросил?

— Подожди, подожди, я ищу бумагу.

Я открываю выдвижные ящики на кухне — нижние и верхние, заглядываю под лестницу, в общем, во все места, где у большинства людей лежат запасные рулоны туалетной бумаги. И прихожу к выводу, что Пожарный Фред смотрит на хранение подобных вещей как-то по-особому.

Продолжая поиски, я вдруг ясно осознаю, что мы занимаемся сегодняшним делом чересчур долго, что давно должны были исчезнуть из этого дома, что в данный момент нам уже следовало находиться в пути. Я понимаю это, потому что ощущаю внезапно вспыхнувшее острое желание покурить. По окончании работы во мне всегда просыпается жажда никотина. Вот и сейчас организм дает знать, что я должен ехать домой, а не играть в поиски туалетной бумаги.

Только не поймите меня неправильно. Моя потребность в сигарете — это не какой-нибудь сексуальный ритуал, не смакование заслуженной доли табака после почти равноценному оргазму побега из очередного ограбленного дома. Я просто хочу покурить. Я курю каждый день и, как все курильщики, испытываю нужду в сигарете, когда заканчиваю работу. Теоретически я мог бы спокойно покурить и здесь, но я никогда так не поступаю, воспитание не позволяет. Многим людям не нравится, когда в их доме кто-то дымит. Понимаю, слышать подобные вещи от такого человека, как я, представляется вам смешным, но прошу вас, имейте по отношению ко мне хоть немного уважения.

Туалетной бумаги я так и не нахожу, поэтому решаю, что остаток от рулона кухонных салфеток и полотенце вполне сойдут для удовлетворения потребности Олли.

Не успеваю я подняться и до середины лестницы, как оказываюсь в облаке невыносимого зловония. Я отступаю на ступеньку назад, закрывая нос полотенцем и вытирая выступившие на глазах слезы. С задницей Олли определенно не все в порядке. Я прекрасно знаю, что чужое дерьмо всегда пахнет гораздо ужаснее своего собственного, но дерьмо Олли, ей-богу, — нечто из ряда вон выходящее. Запах настолько кошмарный, что я не представляю себе, как дойду до верхней ступени лестницы. Наверное, Олли питается дерьмом, вот из него и выходит в десять раз более вонючая дрянь.

— Ты принесешь наконец бумагу или нет? — орет Олли, выглядывая из-за двери туалета сквозь завесу произведенного им ядовитого смрада и явно не замечая его сильнодействия.

— Вот, лови! — кричу я, бросая наверх рулон кухонных салфеток.

Он падает, не долетев до верхней ступени, и катится назад ко мне, по пути разматываясь.

Примерно в то мгновение, когда я прихожу к выводу, что до смерти не хочу находиться в этом доме, во входной двери за моей спиной поворачивается ключ. В прихожей появляется отработавший тяжелую ночную смену Фред. Он таращит глаза на двух незнакомцев, которые наполнили его собственный дом нестерпимой вонищей и размотали на лестнице кухонные салфетки.

С его физиономии сейчас только картину писать!

Обо всем этом я могу лишь догадываться, потому что обернуться у меня нет времени — в ту секунду, когда Фред раскрывает дверь, я со всех ног устремляюсь наверх, а рулон салфеток катится дальше вниз. Я чуть ли не сшибаю с ног Олли, влетая в туалет, и только теперь осознаю, что совершил чудовищную ошибку. Воняет здесь просто убийственно. Ей-богу, убийственно!

Я опускаюсь на колени, суматошно ища глазами освежитель воздуха. Раздается стук в дверь, которую я закрыл за собой на замок.

— А ну-ка выкатывайтесь оттуда, грязные ублюдки! Я пристрелю вас обоих!

Мне не нравится, что он обращается к нам двоим. Грязный ублюдок среди нас всего один, но в данной ситуации это уточнение никого не интересует.

— Быстрее дай мне эту фигню, я вытру задницу! — кричит Олли, протягивая руку за полотенцем, превратившимся для меня в респиратор.

При любых других обстоятельствах я послал бы его куда подальше, но нынешняя ситуация исключительная.

— Вылезайте оттуда! — требует Фред, продолжая колотить в дверь.

Через несколько секунд раздается треск выламываемого шпингалета. Я подскакиваю к двери и наваливаюсь на нее всем своим весом, чтобы выиграть еще чуточку времени, за которое Олли успеет натянуть на задницу брюки и застегнуть их.

Я придумываю, что сказать Фреду. На ум приходит единственное: «Пшел к черту!» Конечно, если бы я был поэтом, или Ноэлем Кауэрдом, или Майклом Бэрримором, я подыскал бы для взбешенного пожарника, рвущегося в уборную, какие-нибудь более забавные слова. Но я ни тот, ни другой, ни третий, поэтому останавливаюсь на «Пшел к черту!». Я мысленно повторяю эту незатейливую фразу еще пару раз, хотя прекрасно понимаю, что ни к какому черту Фред не пойдет и что он мечтает сейчас только об одном: проникнуть в сортир и свернуть мне шею.

А ведь он здоровый как бык, думаю я.

…здоровый…

— Как открывается это окно? Где ключ? Почему этот козел вернулся домой так рано? — тараторит Олли, дергая за ручку окна.

— Считаю до трех… — угрожает из-за двери Фред.

— Да разбей ты это чертово окно! — ору я на Олли. — Долбани по нему чем-нибудь!

Олли понимает меня с полуслова, хватает в одну руку кружку для бритья, во вторую унитазный ерш, бьет ими по оконному стеклу и ныряет в образовавшуюся дыру, шлепаясь на землю раньше, чем последний осколок. Фред мгновенно просекает, что мы задумали, и быстро несется вниз с намерением поймать нас на улице.

Я тоже не медлю — молниеносно прыгаю во тьму за разбитым окном, слегка порезав при этом ногу. И только пролетая половину расстояния до земли, вдруг задаюсь вопросом: интересно, не лежит ли Олли прямо подо мной? Может, упал неудачно, потерял сознание и нуждается в медицинской помощи? О нет, только не это!

Нижние части моих ног ныряют в клумбу с нарциссами, а все остальные части меня врезаются в газон. Колени, руки, нос и подбородок болят уже до того момента, когда мне в бок наносят удар ногой.

…здоровый…

Я судорожно стараюсь подняться, но Фред не дает мне такой возможности: щедро одаривает меня пинками, а по затылку пару раз заезжает кулаком.

Поняв, что сопротивляться не имеет смысла, я сжимаюсь в комок, принимая положение зародыша, и покорно отдаюсь во власть этого здоровяка. Тут он внезапно валится на меня и потрясенно смотрит куда-то вверх. Я вижу Олли, уверенным жестом замахивающегося лопатой и бьющего ею прямо по башке Фреда. Фред в считанные доли секунды уносится в противоположные полному здравию сферы, туда, где он вовсе не желает находиться, — это видно по выражению его лица.

Приободренный, я выбираюсь из-под Фреда и отползаю в сторону, а Олли наносит ему по башке, а потом по ногам еще несколько ударов лопатой.

— Давай прикончим эту скотину, — обращается он ко мне, надеясь, что я к нему присоединюсь.

У меня от боли ноет все тело. Олли опять замахивается, но я останавливаю его и тяну за рукав к задним воротам.

— Черт возьми, Олли, давай побыстрее смоемся отсюда!

Мы бежим к фургону.

Я должен был бы, подобно Олли, возгореться желанием прикончить эту скотину, но решил, что с Фреда довольно и того, что он получил.

Мы бежим по ночной темноте к фургону. Я в бешенстве — главным образом от осознания нелепости ситуации. Любой, кто взглянул бы на нее со стороны, решил бы, что во всем произошедшем виноваты только я и Олли. Как несправедливо!