"Дневник грабителя" - читать интересную книгу автора (Кинг Дэнни)

29 Это был не я

Мэл куда-то запропастилась. На этой неделе я трижды звонил ей, но Мэл ни разу не оказывалось дома. Девица, с которой они живут в одной квартире, говорит, что целую неделю ее не видела. Может, так оно и есть, а может, она просто врет. Причин ей верить у меня нет; к тому же я прекрасно знаю, что девчонки вечно друг друга покрывают.

Я догадываюсь, куда запропастилась Мэл. Наверняка умотала к мамочке и папочке. Она возвращается к ним каждый раз, когда мы с ней ссоримся: льет перед ними слезы, рассказывает, какой я кретин, и лопает мамины пирожки. Но в последнее время мы, кажется, не ругались. По крайней мере я ничего подобного не помню, хотя случается и такое, что я просто не замечаю, что мы поссорились. Я узнаю об этом только тогда, когда Мэл хлопает дверью, уходит на второй этаж, громко топая ногами, или начинает плакать.

Мне чертовски не хочется ехать к ее предкам; они всегда на стороне дочери, а из меня делают законченного злодея. Но я сгораю от желания трахнуться с Мэл.

Поэтому принимаю душ, надеваю чистую рубашку и сажусь в фургон.

Дверь открывает Тони. Мэл с мамашей не показываются, но я точно знаю, что обе сидят на кухне, запихивая друг другу в рот куски шоколадного пирога.

— По всей вероятности, ты совсем потерял стыд, раз отважился явиться сюда.

— Могу я поговорить с Мэл?

— Убирайся! — Тони выходит на крыльцо и приближается ко мне вплотную. — Держись подальше от моей семьи, мерзавец, или я точно сверну тебе когда-нибудь шею!

— Подожди, подожди, — бормочу я, пятясь назад. — Какого хрена… Вернее, в чем, собственно, дело? Я не совершал ничего плохого, поверь…

— Я не шучу, — гремит Тони, делая еще один шаг в мою сторону. — Я переломаю все твои проклятые кости, щенок!

Я сажусь в фургон, выезжаю за ворота, выхожу и закрываю их за собой. Тони продолжает осыпать меня бранью, но уже стоит на месте, не пытается ко мне приблизиться.

— Я доберусь до тебя, так и знай, мерзавец! Подонок! Ничтожество! — орет и орет он.

На окнах в соседних домах раздвигаются шторки: всем интересно посмотреть, что происходит.

— Скажи хоть, что вас всех во мне не устраивает, старый болван? — кричу я.

Физиономия Тони становится багровой; он пулей устремляется в дом и тут же возвращается с бейсбольной битой. В моей голове проносится мысль взять в фургоне лом, но я сразу отказываюсь от нее. Если я обработаю этого кретина, помириться с Мэл мне вообще не светит.

Поэтому я просто запрыгиваю в фургон, кручу у виска пальцем, глядя на Тони, и спокойно уезжаю.

Черт его знает, что я натворил. По всей вероятности, что-то ужасное.

Я иду в кабак, встречаюсь там кое с кем из ребят. Они наперебой советуют мне, как быть, но я пропускаю их слова мимо ушей. Пару часов спустя я еду к Олли, дома его не застаю, некоторое время бесцельно катаюсь по улицам и направляюсь в тот квартал, где Мэл снимает квартиру.

Я знаю, что ее там нет, но надеюсь, что та девица, Речная Собака или как там она себя называет, наконец расскажет мне, в чем я провинился перед Мэл.

Я звоню в дверь.

Речная Собака, или как она там себя называет, наверное, думает, что ее хипповый вид всех очаровывает. У нее в волосах бусины, юбки вечно сидят на бедрах, а еще эта девица слишком часто повторяет словечки типа «обалденно», «детка» и придумывает для себя разные тупые названия — Речная Собака, Горный Козел или что-то в этом духе, я не запоминаю такие глупости.

Даже если бы и запоминал, то не подавал бы вида.

— Ее все еще нет, — говорит Речная Собака, открыв дверь.

— Знаю. Я пришел к тебе.

— Ко мне? Не понимаю.

Речная Собака стоит в дверном проеме; ее красный шелковый халат легонько колышется на сквозняке. Я прихожу в замешательство.

— Мне нужно с кем-нибудь поговорить, — бормочу я, пялясь на ее ноги.

— Я занята, — отрезает она, намереваясь закрыть дверь.

— Пожалуйста… — Я не отрываю взгляда от ее ног. — Послушай, я в отчаянии. Знаю, что я тебе не нравлюсь, но очень тебя прошу, удели мне хотя бы несколько минут. Мэл не хочет со мной разговаривать, а я не понимаю почему. И мечтаю с ней помириться.

— Хорошо, — произносит Речная Собака, отступая в сторону. — Пять минут, не больше.

Я прохожу в гостиную и опускаюсь на диван. Речная Собака спрашивает, не хочу ли я чая, и я говорю, что хочу. Она уходит и через несколько минут возвращается с чашкой некрепкого ароматизированного чая, который они с Мэл обожают. Я не знаю, выпить его или расплескать по полу — как будто случайно.

Речная Собака садится по-турецки на пол к расположенному напротив меня камину и берет в руки чашку с кокосовыми шариками. Полы ее шелкового халата разъезжаются в районе талии, и я таращусь на темные пушистые волосы внизу ее живота. Она небрежным движением поправляет халат, а я делаю глоток чая.

— Что ты хочешь от меня узнать? — спрашивает Речная Собака таким тоном, словно не произошло ничего необычного.

В данный момент я хочу узнать, можно ли тебя трахнуть таким образом, чтобы моей подружке не стало об этом известно, думаю я.

— Я не понимаю, почему Мэл не желает со мной разговаривать и почему ее старик чуть не отдубасил меня сегодня бейсбольной битой.

— Бейсбольной битой! — Речная Собака ухмыляется. — Наверное, Мэл наконец-то очнулась и поняла, что ты за придурок, может, решила, что проблемы и мучения ей больше не нужны.

— Да нет же, я чувствую, она обижается на меня за что-то конкретное, но не знаю, за что именно.

Я продолжаю пить чай и разглядывать Речную Собаку, стараясь, однако, пялиться на нее не слишком откровенно.

— Ты имеешь хоть малейшее представление о том, как сильно ей нравишься? И сколько доставляешь боли? Я имею в виду… (и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное…)

Полы ее халата опять разъезжаются, но теперь она не обращает на это внимания.

Неожиданно — да-да, так оно и есть, — из-за красной шелковой ткани выглядывает, как будто подмигивая мне, сосок. Я опускаю взгляд и опять вижу темные волосы внизу ее живота.

Я делаю очередной глоток чая и киваю, соглашаясь со всем, что Речная Собака говорит, но слов не разбираю, потому что все мои мысли заняты совсем не размолвкой с Мэл. Все дело, наверное, в том, что я вот уже две недели ни с кем не занимался сексом, а новой партнерши не имел почти полгода.

Я до предела возбужден и уже не могу скрывать своего состояния.

— …гораздо лучше вообще без тебя, — доходят до моего сознания слова Речной Собаки.

О чем она говорила несколькими секундами раньше, я понятия не имею.

— Да-да, скорее всего ты права, — говорю я, гадая, известно ли ей, о чем я думаю.

Наверное, известно. А если это так, то она специально меня завлекает. А если специально, то?..

— Да, я один во всем виноват…

— Послушай, я должна собираться, — говорит Речная Собака. — Тебе лучше уйти.

— У тебя какие-то дела? — задаю я первый пришедший на ум вопрос.

— Да, встреча с другом.

— А может, позвонишь ему, скажешь, что у тебя изменились планы? Возьмем и напьемся с тобой прямо здесь, у вас?

— Нет, — отвечает Речная Собака, поднимаясь с пола.

— Но почему? — спрашиваю я, сдвигаясь на самый край дивана.

Речная Собака откидывает назад свои длинные темные волосы и завязывает их узлом на затылке. У меня возникает подозрение, что таким образом она сообщила мне о своем желании заняться со мной сексом.

Перед тем, как встать с дивана, мне приходится поправить джинсы.

— Ну же, не уходи, — говорю я. — Давай останемся здесь и поговорим.

Она смотрит на меня как-то по-особому, что я воспринимаю как разрешение приблизиться и засунуть руку ей под халат.

— Что ты делаешь? — Речная Собака отпрыгивает в сторону, чуть не врезаясь в книжный шкаф, туго затягивает пояс халата и пятится назад. — Что ты делаешь?

— Я подумал, что ты…

— Послушай, тебе лучше немедленно уйти, — говорит она, сильно хмурясь.

У меня возникает такое чувство, что я совершил чудовищную ошибку.

Несколько мгновений я стою в замешательстве, силясь придумать какую-нибудь эдакую фразу, при помощи которой можно было бы все уладить, но ничего подходящего не нахожу. Говорю о том, что сильнее всего меня сейчас тревожит:

— Ты ведь не расскажешь об этом Мэл…

— Убирайся, Бекс! Сейчас же!

Я захлопываю за собой дверь, выхожу на улицу, оглядываюсь и вижу, как Лунный Волк — да, именно так она себя и называла, — грозит мне из окна кулаком.

Ну и денек!

Меня не покидает ощущение, что я окончательно все испортил.

Я еду к Олли, но его все еще нет дома. Я возвращаюсь в кабак. Там уже целая толпа парней, и все они твердят мне, что с удовольствием бы оттрахали ее и что я, наверное, гей, если позволю ей себя бросить. Только Норрис встает на мою сторону и говорит, что однажды тоже оказывался в такой ситуации, как я сейчас.

Однажды?

Я еду домой и воспроизвожу в памяти события прошедшего дня, онанируя на диване.

Позднее мне звонит Олли, спрашивает, где я пропадал целый день, и говорит, что скоро за мной заедет, чтобы вместе сходить попить пива. Но, признаюсь, я устал до чертиков от идиотских советов, поэтому отвечаю, что никуда не пойду, достаю бутылку скотча и включаю телек.

Мои мысли возвращаются к Волчьему Вздоху и ее шелковому халату. Она всегда такая: расхаживает перед всеми полуголая, босая, абсолютно позабыв о стыде, живет «вне рамок общественных норм» (ее слова), но от пособия по безработице, естественно, не отказывается.

Чертова хиппи!

Хотя…

Я просыпаюсь от стука в парадную дверь и убираю с подлокотника кресла пепельницу.

— Я знаю, что ты там! — орет кто-то сквозь щель в почтовом ящике.

Я, чертыхаясь, застегиваю ширинку и иду к черному ходу, но у самой двери останавливаюсь, соображая, что даже не знаю, от кого собрался удрать. Бесшумно выхожу в прихожую и выглядываю на крыльцо через узкую полоску между шторками на коне.

Ко мне пожаловал Филип, брат Мэл. Черт, думаю я. Все помешались сегодня на нашей с ней ссоре. Этого типа мне нечего бояться. Я раскрываю дверь и рявкаю:

— Чего тебе здесь надо?

Он мгновенно отходит на несколько шагов назад. Ничего другого я от него и не ожидал.

— Эй, ты, — говорит он не вполне уверенным голосом.

Я сразу догадываюсь, что болван приперся ко мне с намерением «по-мужски» со мной разобраться, но точно знаю, что в драках он не участвовал с тех пор как окончил школу, да и в те времена никогда не выходил из них победителем. Мне достаточно лишь соответствующим образом глянуть на него, и ему уже становится дурно.

— На сей раз ты зашел слишком далеко, Бекс. Если бы я не был таким…

— Кретином?

— Нет, таким сдержанным человеком, то давно пришел бы к тебе и…

— Довольно, Филип. Проходи и давай выпьем, — говорю я, закуривая. — А потом ты, может, наконец объяснишь мне, что я такого сделал.

Филип смотрит на меня с недоверием.

— Я пальцем тебя не трону, Фил. Просто хочу понять, что происходит. Проходи, обо всем поговорим. Послушаешь, как сложившаяся ситуация видится мне. Может, я ни в чем и не виноват?

— Ладно, только не выкидывай никаких фокусов.

— Филип, по-моему, это ты явился сюда, желая что-то выкинуть. Скажу тебе откровенно, меня сегодняшний день окончательно вымотал. Проходи.

Филип следует за мной в гостиную, а я подумываю, не треснуть ли ему и впрямь разок-другой по башке. Но отказываюсь от этой затеи. Сейчас для меня главное — выбраться из этого дерьма, а не поколотить какого-нибудь дегенерата. Врезать ему я смогу и позднее.

— Итак, — говорю я, наливая для него скотч в одну из кружек «Арсенал». — Расскажи, почему все так сильно расстроены?

— Только не пытайся нас дурачить, Бекс. Всем известно, что это был ты.

— О чем это ты?

— Принимаешь нас всех за полоумных? Думаешь, мы поверим, что это не твоих рук дело? — спрашивает он, отхлебнув из кружки.

— Какое еще дело?

— Неужели твое бесстыдство действительно не имеет границ?

Чувствуя, что сыт по горло дебильными играми, я хватаю со стола бутылку, приподнимаю так, словно намереваюсь долбануть ею по котелку своего гостя, и реву:

— Филип, если ты сейчас же не расскажешь мне, в чем дело, я разобью эту склянку о твою голову!

Филип накладывает в штаны, вскидывает руки в бесполезной попытке защититься, роняя мою кружку. Она падает на пол, ручка отбивается.

— Я предупреждаю тебя, Филип. Моему терпению настал предел.

— Ты ограбил маму с папой, — лопочет он.

— Что-что?

— Ты обворовал дом мамы и папы.

У Филипа есть одна привычка, которая изрядно действует мне на нервы. Он называет своих предков мамой и папой даже когда разговаривает с посторонними людьми.

Неожиданно все становится на свои места. Я понимаю, почему все, с кем я разговаривал сегодня, смотрели на меня волком.

— Ах вот оно что, — произношу я. — Значит, ваших стариков обчистили, и вы считаете, что это сделал я?

— Это был ты, — утверждает Филип.

— Не тупи, Фил! Для чего бы мне такое понадобилось?

— Не знаю, но ведь ты именно подобными вещами занимаешься.

Я наклоняюсь, поднимаю кружку и протягиваю ее Филипу. Тот долго колеблется, как собака, которую слишком часто колотили палкой, но потом все же берет ее. Я опять наливаю ему скотч и ставлю бутылку на стол.

— Ну спасибо! Значит, вы полагаете, я способен на такое? Обчистить предков собственной подруги? Большое вам спасибо!

— Мы все знаем, что это сделал ты, Бекс.

— Вы уверены? На сто процентов? Тогда подавайте на меня в суд. Встретимся в зале заседаний.

Я отпиваю скотч и погружаюсь в раздумья. Филип начинает рассказывать, как сильно опечалилась после грабежа его мама, как она плакала целых три дня, как их старик собирался пристрелить меня и так далее, и тому подобное.

— Это был не я, — говорю я, но он наотрез отказывается мне верить. — Хорошо, когда произошло ограбление?

— О, Бекс, даже не старайся…

— Нет, ты ответь, ответь, когда их ограбили?

Филип смотрит на меня и качает головой. Потом ставит на стол кружку, поднимается и направляется к двери.

— Ты сам прекрасно знаешь, когда это случилось, играть с тобой в игры у меня нет желания. Ты мерзавец, Бекс, законченный мерзавец.

С этими словами он уходит.

Вот таким вот образом они запятнали мое доброе имя.

Я дважды звоню Мал, по-разному изменяя голос, но папаша не подзывает ее к телефону. По словам Филипа, она провела в их доме целую неделю, все это время утешала свою мамочку. Из того, что Фил мне рассказал, я понял, что пострадали они действительно серьезно. Кто-то не просто обчистил, а перевернул их дом вверх дном — порезал одежду, повключал краны в ванных на втором этаже, написал «Доместосом» на ковре слово ДЕРЬМО и помочился в холодильник.

Не похоже на работу профессионала.

Я говорю ребятам, что щедро напою того, кто найдет поиздевавшихся над Джоан и Тони ублюдков. У меня в этом городе очень много знакомых, я знаю по нескольку парней из каждой пивнушки. Если эти подонки — местные, я обязательно выясню, кто они.

На подобные выходки способны только дети или полные отморозки. И те, и другие не умеют держать язык за зубами. А слухи расползаются по небольшим городам с поразительной скоростью.

Я выясню, кто они. Рано или поздно, но обязательно выясню.


Крис издает еще один вопль и сжимается в комок, когда Олли опять «угощает» его пинком в ребра.

— Простите, простите, я не… А-а-а-й!

Этот удар он получает от меня.

— Ублюдок! — ору я. — Чертов ублюдок!

— Подожди! Пожалуйста, подожди! — вопит Крис, когда Олли рывком переворачивает его на спину и целит ногой ему в яйца. — Н-е-е-е-е-е-т!

Народ следит за нашей расправой с Крисом из окон, некоторые ребята даже вышли из кабака и стоят на тротуаре. Никто не пытается нас остановить, даже друзья Криса.

— Пожалуйста, Бекс, пожалуйста! Я ведь не знал, я не знал! Пожалуйста! Прости, прости меня!

Олли хватает Криса за волосы и отрывает его башку от земли.

— Дерьмо собачье, понял, кто ты?

— Понял, понял, — тараторит Крис. — Дерьмо собачье.

Олли заставляет его повторить эти слова перед толпой зрителей еще и еще раз.

— Я дерьмо собачье, я дерьмо собачье.

Ужасно, когда столь молодые пацаны не могут даже наказание перенести хоть с каплей достоинства. Даже начинаешь чувствовать себя виноватым.

— Пожалуйста, Бекс, прости меня, я дерьмо собачье, — скулит Крис, получив от меня еще один удар.

— ГАДЕНЫШ! Ты доставил мне массу проблем, — говорю я. — Сейчас мы поедем за вещами, а потом — к тем бедным людям, перед которыми ты извинишься и которым скажешь, что их ограбил ты, а не я.

— Пожалуйста, Бекс, — бормочет Крис.

— Давай запихнем его в фургон.

Мы с Олли берем Криса под руки и сажаем в фургон. Он слабо пытается сопротивляться, но мы этого практически не замечаем. Парни из кабака и с тротуара смотрят на нас в нервном напряжении, но никто никоим образом не выражает неодобрения.

— Что пялитесь? — кричит им Олли.

Мы садимся в фургон и уезжаем.


Я звоню в дверь, и открывает ее опять Тони.

— Я ведь сказал тебе, что…

— Помолчи минутку, Тони. Я по делу: привез вам украденное.

Тони округляет глаза, переводя взгляд на Олли и Криса, переносящих вещи из фургона во двор.

— Я знал, знал, — бормочет он, хотя ничего не знал. — Джоан! Иди скорее сюда!

— Ни хрена ты не знал, полоумный болван. Мы не грабили ваш дом. Я имею в виду себя и Олли. Это сделал вон тот придурок с фонарями под глазами.

Крис опускает на землю телек, поворачивается к нам и машет рукой.

— Убирайся от нашего дома подальше! — рычит Тони в тот момент, когда за его спиной появляются Джоан и Мэл.

— Тони? — произносит Джоан. — В чем дело?

— Он наконец-то во всем сознался.

— Спокойствие, уважаемые! Ни в чем я не сознался, а всего лишь сказал, что к ограблению вашего дома не имею никакого отношения. Вас обчистил вон тот панда!

— Мерзавец! Какой же ты мерзавец! — выкрикивает Джоан, глядя на меня. — Убирайся отсюда, и чтобы духу твоего здесь больше не было.

— Или я точно отхожу тебя битой! — взревывает Тони, опять приближаясь ко мне вплотную.

Я плюю на все и иду к воротам. А закрывая их за собой, оборачиваюсь и кричу:

— Достали вы меня, честное слово. Иди, старый хрыч, угости же наконец меня своей битой!

— И угощу!

— Валяй!

— Я серьезно говорю!

— Давай-давай!

Я опять раскрываю ворота и иду к Тони. Тот стоит на месте и тупо смотрит на меня. Яблоко от яблони недалеко падает, думаю я, вспоминая Филипа.

Мэл сбегает с крыльца и становится между нами.

— Папа, иди в дом.

— Мы сами разберемся…

— Заткни пасть, Тони, и вали отсюда, — говорю я.

— Пожалуйста, папа, не имеет смысла с ним драться, пожалуйста!

Джоан хватает его за рукав и тянет по направлению к парадному. Тони сдается, явно внутренне радуясь, что его отговорили от драки, — ему самому было бы неловко отделаться от меня без чьего-либо вмешательства.

Мэл смотрит мне в глаза и медленно качает головой.

— Уходи, Бекс. Я не хочу тебя больше видеть.

— Но ваш дом обчистил не я. Это был Крис, вон тот парень.

— По сути дела, мне не важно, ты это был или тот парень. Вы одного поля ягоды.

— Не важно? Да о чем ты говоришь? Я никогда, слышишь, никогда не обворовываю друзей и знакомых, а в дом твоих родителей без их ведома и ногой бы не ступил.

Я подумал, не рассказать ли ей историю про Парки, но усомнился, что она правильно меня поймет.

— Не в том дело. В дом моих родителей ты, может, и не ступил бы, но к другим людям являешься без зазрения совести. Скольким из них ты уже причинил кучу страданий?

— Мэл?

— Я видеть тебя больше не желаю. Никогда.

Мэл поднимает телек и несет его к парадному.

— Но… Мэл! Подожди минутку! Давай хотя бы поговорим о том, что произошло!

— Нам не о чем разговаривать, — отвечает Мэл, открывая дверь и опуская телевизор на пол в холле. — Уходи. — Она выпрямляется, поворачивается ко мне, склоняя набок голову. — Папа звонит в полицию. Уходи и больше никогда не возвращайся.

— Бекс! — кричит Олли. — Поехали отсюда, дружище.

Крис срывается с места, мчит вверх по улице и скоро исчезает из виду. Олли заводит двигатель, дважды сигналит, пытаясь привлечь к себе мое внимание, и снова кричит, высовываясь из окна:

— Бекс! Скорее! Или я уеду один.

Я медленно разворачиваюсь, выхожу за ворота, закрываю их за собой, забираюсь в фургон, и Олли жмет на газ.