"Странники Гора" - читать интересную книгу автора (Норман Джон)

Глава 26 ЯЙЦО ЦАРСТВУЮЩИХ ЖРЕЦОВ

Задолго до рассвета войска Камчака, заполнившие улицы, прилегающие к дому Сафрара, словно темные неподвижные тени, терпеливо ожидали восхода солнца. То здесь, то там временами можно было различить легкий отблеск стали оружия или услышать едва уловимый скрип кожи и пение тугой тетивы.

Мы с Камчаком и Гарольдом находились на крыше здания, расположенного наискось от строений дома Сафрара.

Из-за высоких огораживающих его стен до нас доносились окрики перекликающихся часовых.

Камчак застыл, опершись рукою на каменный парапет, огибающий крышу здания, на котором мы притаились Вот уже час, как я, разбуженный одним из своих воинов, покинул свой фургон Когда я уходил, Элизабет проснулась Она ничего не сказала, но её прощальный поцелуй был красноречивей любых слов По дороге к дому Сафрара я встретил Гарольда, мы на ходу перекусили ломтем жареного мяса и запили его водой из расставленных Камчаком по всему городу охраняемых цистерн Уведенные нами с Гарольдом со двора Сафрара тарны теперь снова были доставлены в город и содержались поблизости от командного пункта на случай необходимости установления быстрой связи между удаленными частями города. Здесь же, на улицах, находилось, конечно, и несколько сотен каийл, но основная их масса была сосредоточена за городскими стенами, чтобы не загромождать улицы и не затруднять передвижения пеших воинов За спиной у меня кто-то самозабвенно заработал челюстями, и, обернувшись, я заметил, что Гарольд с неизменной кайвой в руке расправляется с очередным куском мяса – Скоро рассветет, – заметил он, отправляя в рот следующую порцию Я кивнул Камчак наклонился над парапетом и, вглядываясь во что-то, весь подался вперед Широкоплечий, массивный, он, казалось, готов был нырнуть в окутывающую нас темноту За последние четверть часа он даже не шевелился, замерев как изваяние – Я бы рекомендовал, – заметил Гарольд, – сначала моей тарнской эскадрилье облететь стены вокруг дома, чтобы их арбалетчики разрядили свое оружие, и сразу затем дать сигнал нашим воинам забрасывать на стены веревки и штурмовать крепость.

– Но у нас нет эскадрильи, – напомнил я.

– Это главный недостаток в моих рекомендациях, – согласился Гарольд, дожевывая кусок мяса. Поэтому я их и не даю. Я вздохнул и обернулся к командиру сотни, отвечавшему за людей, которых я научил пользоваться арбалетом.

– Прошлой ночью тарны оставляли крепость или прилетали? – спросил я.

– Нет, – ответил командир – Птиц не было.

– Вы уверены?

– Ночь была лунной Никаких птиц в небе мы не заметили. Но, – добавил он, – по моим подсчетам, на башне должны находиться три или четыре тарна.

– Не дайте им улететь.

– Мы постараемся этого не допустить.

Небо на востоке слегка посветлело.

Камчак все ещё стоял не шевелясь.

Я слышал, как воины на улицах начали потихоньку переговариваться; до нас доносился едва уловимый лязг оружия.

– Смотрите – тарн, – закричал один из стоящих на крыше.

Высоко в небе показался крошечный, не больше черной точки на сереющем небосводе, силуэт птицы, летящей по направлению к дому Сафрара.

– Приготовиться к стрельбе! – бросил я арбалетчикам.

– Нет, – остановил Камчак – Пусть сядет.

Арбалетчики держали оружие наготове, и тарн, долетев до главной башни дома Сафрара, на мгновение завис над самым её центром и тут же, сложив крылья, камнем упал вниз, вновь расправив крылья за секунду до падения на крышу башни, все это время держась вне пределов досягаемости наших стрел.

– Сафрар может ускользнуть, – сказал я Камчаку.

– Он не ускользнет, – возразил Камчак. – Его жизнь принадлежит мне.

– Кто наездник, не заметил? – спросил я.

– Ха-Кил, наемник, – ответил Камчак. – Прилетел сторговаться с Сафраром. А ведь я мог бы заплатить ему больше того, что предложит Сафрар, поскольку у меня в руках уже сейчас находится все золото и все женщины Тарии, а к наступлению ночи у меня в цепях будут сидеть и все остатки воинства самого торговца.

– Нужно действовать осторожно, – предупредил я. – Тарнсмены Ха-Кила все ещё могут нанести нам серьезный урон.

Камчак не ответил.

– Тысяча тарнсменов Ха-Кила, – вступил в разговор Гарольд, – ещё до захода солнца снялась с места и взяла направление на Порт-Кар.

– Но почему? – удивился я.

– Им хорошо заплатили за то, что они уже сделали, – пожал плечами Гарольд. – Ради чего им теперь рисковать своей шкурой?

– Значит, Сафрар остался один, – подытожил я.

– Сейчас он гораздо более одинок, чем ты думаешь, – заметил Гарольд.

– Что ты имеешь в виду? – не понял я.

– Скоро сам увидишь, – пообещал Гарольд.

Небо на востоке заметно посветлело, теперь я уже мог различить даже лица людей внизу на мостовой, готовящих для штурма длинные лестницы и веревки.

Очевидно, уже скоро штурм башни будет идти полным ходом.

Дом Сафрара был окружен тысячами воинов. По численности они превышали защитников башни по крайней мере раз в двадцать. Сражение, конечно, обещало быть жестоким, но уже с самого начала исход его ни у кого не вызывал сомнений – особенно теперь, когда тарнсмены Ха-Кила, получив причитающееся им золото, не замедлили оставить город.

– Ну что ж, – прервал наконец молчание Камчак. – Я уже и так слишком долго ждал крови Сафрара из Тарии. – С этими словами он поднял руку, и стоявший рядом с ним воин немедленно поднялся на огибающий крышу каменный парапет и, поднеся к губам полый рог боска, наполнил все вокруг протяжным звуком.

Я думал, что это сигнал к атаке, но никто из воинов внизу не двинулся с места.

Мало того, к моему полнейшему изумлению, ворота, ведущие внутрь двора дома Сафрара, открылись и из них появились неприятельские воины с оружием наизготовку и с большими матерчатыми мешками в руках. Под внимательными взглядами воинов народов фургонов охранники один за другим стали подходить к длинному, установленному у ворот столу, на котором лежали массивные слитки золота.

Каждый по очереди прятал золотой слиток в свой мешок. Никто из тачаков их не только не останавливал, но, наоборот, воины Камчака молча расступались перед стражниками, давая им дорогу. Как я узнал позже, тачакские воины даже сопровождали их до городских ворот: четыре горианских Стоуна золота, а именно столько весил каждый слиток, – это целое состояние.

Я был потрясен: под нами по улице проходили новые и новые охранники дома Сафрара.

– Я… я ничего не понимаю, – признался я Камчаку.

– Пусть Сафрар из Тарии погибнет от золота, – не оборачиваясь и продолжая пристально наблюдать за обнесенными забором строениями, сказал он.

Только тут я с ужасом осознал всю глубину его ненависти к тарианскому торговцу.

Один за другим появлялись из ворот воины; один за другим исчезали со стола слитки золота. Сафрар умирал, оставаясь в полном одиночестве: охранники его выстроились в очередь, чтобы получить плату за предательство. Золото, которое он платил своим охранникам, не смогло купить ему сердец этих людей.

Камчак со свойственной тачаку жесткой расчетливостью молча наблюдал, как его золото, слиток за слитком, покупало ему жизнь Сафрара из Тарии.

Два-три раза из-за неприятельских стен до меня донесся звон мечей и чьи-то крики, там кто-то из верных Сафрару или своим моральным принципам слуг попытался силой оружия остановить своих менее лояльных товарищей, но судя по тому, что ряды оставляющих дом Сафрара не редели, остающихся было несравненно меньше. Кроме того, видя, в каком количестве их бывшие сотоварищи уходят из крепости, верные Сафрару охранники не могли не понимать, что с той же пропорциональностью увеличивается смертельная опасность для остающихся, и они в свою очередь более или менее решительно спешили присоединиться к уходящим.

Я даже заметил, что нескольким из оставляющих дом Сафрара рабам также была выдана плата в размере четырех Стоунов золота, чтобы, возможно, ещё больше унизить свободных воинов-дезертиров, принявших золото тачаков. Я начал сознавать, что в течение многих лет взращивая свою власть в Тарии, Сафрар различными способами собирал вокруг себя этих людей и теперь рассчитывался с ними самой высокой платой – ценой собственной жизни. Лицо Камчака все это время оставалось бесстрастным.

Наконец воины перестали появляться из ворот дома. Створки ворот тем не менее оставались открытыми.

Камчак спустился с крыши дома и сел на свою каийлу. Медленно, словно на прогулке, он въехал в ворота дома Сафрара. Мы с Гарольдом пешком сопровождали его. За нами шли несколько воинов.

Справа от Камчака шел мастер по приручению слинов, державший на цепи в ошейниках двух диких, свирепьк хищников.

Через седло Камчака было переброшено несколько мешочков с золотом. А следом за нами в окружении тачакских воинов шли несколько закованных в цепи рабов из тариан, среди которых можно было заметить Камраса, Фаниуса Турмуса – убара Тарии и многих других, несших на плечах такие же мешочки с золотом.

Двор за воротами казался пустынным, обезлюдевшим, защитников нигде не наблюдалось. Пространство между заградительными стенами и зданиями комплекса было завалено обломками стрел, каких-то коробок и попадавшихся тут и там груд мусора.

Камчак за воротами остановился; его черные хищные глаза внимательным взглядом ощупывали крышу каждого строения, каждое окно.

После этого он мягко тронул свою каийлу и двинулся к центральному порталу. Тут я заметил двух тарианских воинов, появившихся за высокими дверьми и приготовившихся их защищать. За спиной у них я с удивлением обнаружил скрытую полутьмой фигуру в белом, расшитом золотом одеянии и узнал в ней Сафрара. Завидев нас, он поспешно скрылся в глубине дома, неся в руках нечто завернутое в кусок алой материи.

Оба тарианских охранника приготовились к бою Камчак остановил свою каийлу Внезапно за спиной я услышал стук штурмовых лестниц и абордажных крюков и, обернувшись, увидел взбирающиеся на стены башни и вбегающие в открытые ворота сотни и сотни тачакских воинов, через считанные мгновения наполнивших двор и облепивших стены башни Заняв крышу башни и огораживающие двор стены, они остановились.

Сидя верхом на каийле, Камчак представился.

– Камчак, предводитель тачаков, отец которого Катайтачак – был убит Сафраром из Тарии, обращается к Сафрару.

– Стреляйте в него, стреляйте! – прячась в дверях, закричал Сафрар своим телохранителям.

Охранники заколебались.

– Передайте привет Камчака, предводителя тачаков, Сафрару, – обратился к ним Камчак.

Один из охранников обернулся к Сафрару.

– Камчак передает привет Сафрару, – крикнул он в полумрак коридоров.

– Убей его! – взвизгнул Сафрар – Убей!

Тут же, не говоря ни слова, дюжина тачакских лучников выстроилась плотным рядом перед каийлой своего убара и нацелила свои стрелы в грудь последних охранников Сафрара Камчак снял с луки седла два мешочка с золотом и бросил каждому охраннику по мешочку.

– Стреляйте! – завопил Сафрар.

Телохранители его, поймав на лету увесистые мешочки с золотом, переглянулись и, не медля ни секунды, бросились от охраняемой двери прочь по проходу. оставленному для них тачаками.

– Слин! – завопил Сафрар и расстаял в полумраке коридора.

Камчак, не торопясь, направил свою каийлу по ведущим в дом ступеням и так, верхом, въехал в центральный зал дома Сафрара. Здесь он оглянулся и, сопровождаемый мной, Гарольдом, телохранителями, человеком, держащим на цепи двух слинов, и рабами, несущими мешочки с золотом, повел свою каийлу вверх по широким мраморным ступеням вслед за исчезнувшим Сафраром из Тарии. Иногда нам встречались охранники, и когда Сафрар искал защиты у них за спиной, Камчак бросал им золото и они незамедлительно оставляли теряющего самообладание торговца. Тяжело отдуваясь, выкрикивая проклятия и прижимая к груди объемистый, завернутый в алую материю предмет, Сафрар снова бросался прочь. Он запирал перед нами толстые двери, и они тут же разбивались под мощными ударами тачаков. Он бросал в нас стулья и вазы, но эта оборона не способна была спасти его от преследования. Мы оставляли за спиной одну комнату за другой, миновали бесконечные проходы и коридоры, анфиладой оплетающие дом торговца. Прошли мы через банкетный зал, где, казалось, так давно развлекал нас Сафрар, и через кухни, галереи и даже личные апартаменты торговца, заваленные его расшитыми золотом одеяниями. Здесь, в одной из спален Сафрара, преследование, казалось, подошло к концу, поскольку мы потеряли торговца из видуон словно испарился, но Камчак не выказывал по этому поводу ни малейшего беспокойства или раздражения. Он спешился, подошел к груде одежды, выбрал тунику, брошенную на разостланном ложе торговца поднес её к носам двух насторожившихся слинов и дал животным её обнюхать.

– След! – приказал он.

Животные моментально задрали головы, словно пропуская через себя все многочисленные, наполняющие помещение запахи, выбирая из них единственный, и, натянув цепи, потащили своего проводника через всю комнату к прочной стене, где они, злобно зарычав, поднялись на задние лапы и принялись царапать обои и кирпич когтями.

– Пробиться сквозь стену – приказал Камчак; он не стал беспокоить себя поисками кнопки или пружины, приводящей в действие открывающее потайную дверь устройство. Через считанные мгновения в стене был сделан широкий пролом, открывший нам темный, исчезающий в глубине дома проход.

– Принесите светильники и факелы, – распорядился Камчак.

Он передал свою каийлу пешему воину и с факелом и кайвой в руках двинулся по проходу вслед за двумя рвущимися вперед слинами, сопровождаемый воинами, включая нас с Гарольдом, и рабами, несущими золотые слитки Ведомые слинами, мы не испытывали трудностей в движении по туннелю, хотя от него отходили многочисленные ответвления. Основной штрек туннеля был погружен в темноту, но в местах пересечения с боковыми ответвлениями со стены свисали светильники на тарларионовом масле У Сафрара, очевидно, тоже был факел или же он должен был отлично знать схему подземного лабиринта.

В одном месте Камчаку пришлось остановиться и послать воинов за досками часть пола прямо у наших ног шириной во весь проход и длиной футов в двенадцать отсутствовала и образовывала провал Гарольд бросил в него обломок камня, и мы услышали донесшийся снизу всплеск воды.

Камчак казался нисколько не обеспокоенным вынужденным ожиданием и неподвижно, как скала, сидел, скрестив ноги у края провала, вглядываясь в темноту на другой его стороне, пока доски не были принесены, и он первым вместе со слинами не перебрался через это внезапно возникшее на нашем пути препятствие.

В следующий раз он вдруг приказал нам остановиться и потребовал себе копье Подпалив его древко о зажженный факел, он бросил копье впереди в проход, и тотчас из обеих стен туннеля со свистом вылетели четыре копья и, воткнувшись со звоном в противоположные стены, упали на пол Камчак ногами переломал древки копий-самострелов, и мы двинулись дальше.

Наконец мы оказались в небольшом зале со сводчатым потолком и сплошь увешанными коврами стенами. Я тотчас узнал комнату, куда нас с Гарольдом пленниками приводили для разговора с Сафраром.

В зале находились четыре человека.

На почетном месте, на возвышении, на подушках тарианского торговца, скрестив перед собой ноги и положив рядом меч, со спокойным выражением лица восседал разукрашенный шрамами Ха-Кил – выходец из Ара, ставший впоследствии предводителем тарнсменов-наемников из зловещего, наводящего ужас разбойничьего Порт-Кара Рядом, на полу, у подножия возвышения, сидел Сафрар, испуганный и крепко прижимающий к груди завернутый в алую материю предмет, и человек из племени паравачей со все так же глубоко надвинутым на глаза капюшоном и в одеянии, которое носят члены клана палачей, – тот самый человек, что неудачно покушался на мою жизнь и который присутствовал вместе с Сафраром при моей казни в Желтом Бассейне.

Увидев его, Гарольд издал ликующий вопль, и я понял, что человек в капюшоне, обернувшись в его сторону, побледнел от страха, что было заметно, даже несмотря на скрывающий половину его лица черный капюшон. Я даже почувствовал, как он задрожал и внутренне сжался.

Четвертым оказался молодой, на вид не старше двадцати лет, темноволосый воин, судя по всему, простой охранник. На нем было обычное алое одеяние воина; сжимая в руках меч, он стоял между нами и находящимися в комнате людьми.

Камчак взглянул на него, как мне показалось, с изрядной долей любопытства.

– Не вмешивайся, парень, – спокойно сказал он.У нас здесь личные дела.

– Назад, тачак! – крикнул ему юноша, держа меч наготове.

Камчак подал знак, и вперед вытолкнули Фаниуса Турмуса, обвешанного мешочками с золотыми слитками. Камчак снял с его плеча один из мешков и бросил его молодому воину.

Юноша не обратил на это внимания; он явно приготовился к смертельному поединку.

Камчак бросил ему под ноги второй мешок с золотом, третий…

– Я – воин! – с гордостью произнес юноша.

Камчак взмахнул рукой, и вперед выступили наши арбалетчики, нацелившие свои стрелы в молодого воина.

Камчак тем временем продолжал бросать юноше мешки с золотом, число которых уже перевалило за дюжину.

– Поберет свое золото, тачакскии слин – крикнул ему юноша – Я воин и знаю кодекс воинской чести!

– Как пожелаешь, – ответил ему Камчак и дал знак своим арбалетчикам – Нет! – закричал я – Не надо!

В этот момент с воинственным тарианским кличем юноша бросился с мечом на Камчака, и тут же несколько выпущенных арбалетчиками стрел со свистом вонзились в его тело и опрокинули навзничь С криком ярости молодой воин поднялся на ноги и, не выпуская из рук оружия, снова, шатаясь, направился к Камчаку. Его встретила ещё одна стрела, затем ещё одна, пока он не распростерся у ног предводителя тачаков.

И тут я, к своему изумлению, обнаружил, что ни одна из стрел не поразила грудь молодою воина, юлову или живот, все они вонзились ему в руку или в ногу.

Это, конечно, не могло быть случайностью Камчак ноюй перевернул тело лежащего перед ним юноши на спину.

– Становись в ряды тачаков, – предложил он.

– Нет, – простонал молодой воин. – Никогда, тачакскии слин! Никогда!

Камчак обернулся к своим воинам.

– Перевяжите ему раны, – приказал он. – Следите, чтобы он остался жив. Когда он сможет встать на ноги, мы научим его ездить верхом и владеть луком и каивой. Такие люди нам нужны.

Я заметил изумление в глазах юноши, и ею тут же унесли.

– В свое время, – заметил Камчак, – этот парень сможет взять под свое командование тачакскую тысячу.

После этого он поднял голову и взглянул на остальных троих человек, сидящих в этой комнате, – на изукрашенного шрамами Ха-Кила, с мечом на коленях спокойно наблюдающего за происходящим, кипящего бешенством торговца Сафрара и на высокого, худощавого, поигрывающего кайвой паравачи.

– Паравачи – мой! – воскликнул Гарольд.

Человек в капюшоне напрягся, стиснул в руке кайву, но остался сидеть на месте.

Гарольд выскочил вперед.

– Выходи драться! – крикнул он.

Камчак жестом остановил его, и он, с трудом сдерживая переполняющую его ярость, отступил назад.

Слины неистовствовали и рвались из ошейников.

С пеной на губах они царапали когтями пол, шерсть у них встала дыбом, а глаза налились кровью. Проводник с трудом удерживал их на месте.

– Не приближайтесь! – крикнул Сафрар. – Иначе я разобью золотой шар! – Он сорвал с шара алое покрывало и поднял его над головой.

Сердце у меня едва не остановилось. Я прикоснулся рукой к плечу Камчака.

– Он не должен это сделать, – вполголоса произнес я – Ни в коем случае!

– Почему? – спросил Камчак. – Шар не имеет никакой ценности.

– Всем стоять на месте! – снова закричал Сафрар.

– Ты не понимаешь, Камчак! – воскликнул я.

Глаза Сафрара заблестели от радости.

– Ага, он знает! – закричал он. – Слушайтесь коробанца: он все знает!

– Это действительно имеет какое-нибудь значение, если он разобьет шар? – спросил Камчак.

– Да, – ответил я – Ценнее этой сферы нет ничего на всем Горе, а возможно, и во всей Солнечной системе!

– Вот именно! – радостно завопил Сафрар. – Прислушайтесь к коробанцу! Если вы подойдете ко мне, я разобью шар!

– Шару не должно быть причинено ни малейшего вреда, – предупредил я Камчака.

– Но почему? – поин гересовался Камчак.

Я молчал, не зная, как объяснить то, что ему следовало бы знать.

Камчак перевел взгляд на Сафрара.

– Что это такое, – спросил он, – то, что ты держишь в руках?

– Золотой шар! – торжественно ответил Сафрар.

– Но что это за шар? – допытывался у него Камчак.

– Не знаю, – признался торговец, – но мне известно, что есть люди, готовые заплатить за него половину всех сокровищ Гора!

– Лично я, – заметил Камчак, – не дал бы за него и медного гроша.

– Прислушайтесь к тому, что вам говорит коробанец! – воскликнул Сафрар.

– Шар не должен быть уничтожен, – настойчиво повторил я.

– Почему? – не скрывая удивления, снова спросил Камчак.

– Потому что, – нерешительно начал я, – в нем… это последнее семя Царствующих Жрецов… яйцо… последняя надежда Царствующих Жрецов на выживание… на сохранение.. всего этого… всех нас… планеты… вселенной…

Вокруг раздался удивленный ропот. Глаза Сафрара едва не вылезли из орбит. Ха-Кил раскрыл рот, едва не уронив лежащий у него на коленях меч. Паравачи перестал играть с кайвой и уставился на Сафрара.

– Не думаю, – покачал головой Камчак. – Я склонен считать, что шар вообще не имеет никакой цены.

– Нет, Камчак, – взмолился я – Поверь мне!

– Значит, именно ради этого золотого шара ты пришел к народам фургонов? – спросил он.

– Да, – ответил я – Именно ради него.

Мне вспомнился наш разговор в фургоне Катайтачака Воины вокруг меня обменялись гневными восклицаниями.

– И ты бы украл его? – поинтересовался Камчак.

– Да, – признался я.

– Как Сафрар?

– Я бы не убивал Катайтачака.

– И зачем бы ты его украл?

– Чтобы вернуть в Сардар.

– Не для того, чтобы оставить его себе? Не ради денег?

– Нет, – ответил я.

– Я тебе верю, Тэрл, – сказал Камчак. – Нам было известно, что в свое время к нам должен прийти кто-то из Сардара. Но мы не знали, что это будешь именно ты.

– Прежде я и сам об этом не знал, – признался я.

Камчак взглянул на торговца.

– Ты собираешься купить свою жизнь ценой золотого шара? – спросил он.

– Если понадобится – да! – сказал Сафрар.

– Но мне не нужен золотой шар, – заметил Камчак. – Мне нужен ты сам.

Сафрар побелел, как мел, и снова поднял шар над головой. Я с облегчением заметил, чго Камчак дал своим арбалетчикам сигнал не стрелять. Жестом он приказал своим людям – за исключением меня, Гарольда и человека, держащего слинов, – отойти на несколько шагов назад.

– Ну, так-то лучше, – процедил сквозь зубы Сафрар.

– Спрячьте оружие, – потребовал паравачи.

Мы вложили мечи в ножны.

– Отойдите к своим людям! – приказал Сафрар. – Имейте в виду: если что – я разобью шар!

Очень медленно мы с Камчаком, Гарольдом и держащим слинов человеком сделали несколько шагов назад. Рвущиеся с поводков животные, роняя с обнаженных клыков слюну, нехотя повиновались приказу хозяина и дали оттащить себя от своей уже находившейся так близко добычи.

Паравачи обернулся к Ха-Килу, вкладывающему меч в ножны, и встал на ноги. Ха-Кил лениво потянулся и заговорщицки ему подмигнул.

– У тебя есть тарн, – сказал предводителю наемников паравачи. – Возьми меня с собой. Я отдам тебе половину сокровищ паравачей! Золото, босков, женщин, фургоны!

– Вряд ли все это сравнится по стоимости с золотым шаром-тем, что держит в руках Сафрар,усомнился в ценности его предложения Ха-Кил.

– Ты не можешь бросить меня здесь! – закричал кочевник.

– А зачем ты мне нужен? – демонстративно зевнул Ха-Кил.

Белки глаз паравачи дико сверкнули из-под черного капюшона, скрывающего его лицо, он стиснул кулаки и обернулся к дальнему концу зала, где столпились в ояввдании тачаки.

– Тогда шар будет моим! – закричал он и бросился к Сафрару.

– Нет! Он мой! Мой! – взвизгнул торговец, крепче прижимая шар к груди.

Ха-Кил с любопытством наблюдал за происходящим.

Я рванулся было вперед, но властная рука Камчака удержала меня на месте.

– Золотой шар не должен быть поврежден! – воскликнул я.

Паравачи, конечно, бьы гораздо сильнее толстого, низкорослого Сафрара, и вскоре ему удалось выхватить шар из рук отчаянно сопротивляющегося торговца. Тот издал дикий вопль и впился зубами в плечо паравачи. Я вспомнил зловещие ядовитые золотые зубы Сафрара. Паравачи отчаянно завизжал, закружился на одном месте и, к моему несказанному ужасу, швырнул вырванный у Сафрара золотой шар на пол.

Не замечая больше ничего вокруг, я бросился вперед. Слезы застилали мне глаза. Опустившись на пол у разбитого яйца, я не в силах был даже сдержать вырвавшийся у меня крик отчаяния. Все кончено! Яйцо разбито! Я потерпел неудачу! Царствующие Жрецы погибнут! Погибнет все! На эту планету и на родную мне Землю придут загадочные, таинственные «Другие», кем бы они ни были! Все кончено! Все погибло! Все пропало!

Все мои мысли и чувства были заняты разбитым яйцом, и лишь боковым зрением я заметил короткую агонию паравачи, покрывшегося страшными оранжевыми пятнами, опустившегося на пол и затихшего в предсмертных судорогах.

Камчак подошел к нему и сорвал черный капюшон. Его лицо стало оранжевым, вылезшие белки глаз остекленели.

– Это Толнус, – долетел до меня как-будто издалека голос Гарольда.

– Конечно, – сказал Камчак. – А кто же ещё это мог быть? Кто, кроме убара паравачей, мог послать своих всадников для нападения на фургоны тачаку, и пообещать предводителю наемных тарнсменов половину босков, золота, женщин и фургонов своего племени?

До меня с трудом доходила их речь. Мне вспомнился Толнус – один из четырех убаров народов фургонов, которых я встретил, впервые попав в тарианские степи, в земли кочевников.

Камчак нагнулся к распростертому на полу неподвижному телу и сорвал с него усыпанное драгоценными камнями бесценное ожерелье. Осмотрев его с презрением, он бросил его одному из своих людей.

– Отдайте это паравачам, – распорядился он. – С его помощью они смогут выкупить у кассаров и катайев хотя бы часть своих босков и женщин.

Стоя на коленях у разбитой скорлупы яйца, я едва сознавал происходящее, настолько был поглощен охватившим меня отчаянием. Я даже не сразу заметил, что Камчак с Гарольдом уже давно стоят рядом.

Я плакал, ничуть не смущаясь их присутствия. Я оплакивал не только провал своей миссии и крушение всего, за что я боролся – и я, и прежде всего Царствующие Жрецы, мой друг Миск, – но и сами их жизни, и жизни всех населяющих этот мир, и мою родную Землю, оставшихся теперь, очевидно, совершенно беззащитными перед загадочными «Другими»; я оплакивал и то существо, что дожидалось своего срока появления на свет и явившееся безвинной жертвой интриг и растянувшегося на столетия межпланетного конфликта; это существо, этот, так сказать, ребенок Царствующих Жрецов прекратил свою ещё не начавшуюся жизнь и этим похоронил надежды всех тех, кто так и не дал ему родиться.

Тело мое сотрясали безудержные рыдания.

Словно сквозь туман до меня донеслись чьи-то слова «Сафрар и Ха-Кил убежали» – и голос Камчака, приказывающего – Отпустите слипов. Пусть поохотятся. Вслед за этим об пол звякнули отстегиваемые с ошейников животных цепи, и мраморные своды гулко отразили удаляющийся топот их лап Не хотел бы я оказаться на месте Сафрара.

– Крепись, воин из Ко-ро-ба, – с неожиданной теплотой прозвучал надо мной юлос Камчака.

– Ты нс понимаешь, мой друг, – сдерживая рыдания, пробормотал я – Ты просто не понимаешь!

Тачаки в их черных кожаных одеяниях сгрудились вокруг нас Мастер но приручению слинов также стоял рядом, держа в руках свисающие на гол це ни. Ближе к стенам застыли рабы с мешками золотых слитков на плечах Я начал улавливать гнилостный запах, исходящий от лежавших рядом со мной обломков скор лупы – Ну и запах, – поморщился Гарольд.

Он опустился на колени перед яйцом и с выражением глубокою отвращения на лице прикоснулся пальцем к бреши в скорлупе. Поднеся к лицу щепотку каких-то слепленных засохшей слизью золотистых песчинок, он задумчиво растер их между пальцами и ещё раз принюхался.

Я обреченно уронил голову, мне все было безразлично.

– Ты хорошо знаешь, что такое золотой шар Царствующих Жрецов9 – поинтересовался у меня Камчак.

– Нет, – ответил я, – У меня никогда не было такой возможности.

– Неужели их яйцо такое9 – саркастически заметил убар тачаков – Ну-ка, взгляни повнимательней, – подошел ко мне Гарольд.

Он поднес ближе к моему лицу свою ладонь, и на пальцах у него я увидел сухие золотистые пятна. Я смотрел на его ладонь, ничего не понимая.

– Оно мертвое, – сказал он.

– Мертвое? – удивился я.

Гарольд снова нагнулся к расколотому яйцу, наклонился над ним и извлек из скорлупы сморщенное, тронутое гниением, мертвое, наверное, уже в течение нескольких месяцев тельце нерожденного тарлариона.

– Я ведь говорил тебе, – с участливой теплотой напомнил Камчак, – что яйцо не имеет никакой ценности.

Я, пошатываясь, поднялся на ноги, изумленно глядя на обломки яйца. С трудом нагнулся и, погрузив пальцы в содержимое яйца, с удивлением всмотрелся в оставшиеся на них сухие темно-золотистые пятна.

– Это не яйцо Царствующих Жрецов, – сказал Камчак. – Неужели ты действительно полагал, что мы можем позволить неприятелю узнать местонахождение подобной вещи?

Я взглянул на него со слезами на глазах.

Внезапно откуда-то издалека до нас донесся пронзительный, душераздирающий вопль и глухое рычание слинов.

– С ним все кончено, – подвел итог Камчак.

Он повернулся в направлении, откуда донесся крик. Медленно, словно нехотя, давя ногами обломки скорлупы, он двинулся к выходу из зала. У распростертого тела Толнуса, убара паравачей, он на мгновение остановился.

– Очень жаль, – с презрением бросил Камчак. – Я бы предпочел швырнуть его под копыта мчащихся босков!

После этого, не говоря больше ни слова, он повел нас, следующих за ним, прочь из зала по коридорам туда, откуда доносился разочарованный вой слинов.

Мы вошли в помещение, где находился Желтый Бассейн. У края мраморной облицовки, дрожа от бессильной ярости, вскинув головы и оглашая все вокруг пронзительными воплями хищников, упустивших добычу, застыли оба охотничьих слина, не спускающие глаз с карикатурной фигуры тарианского торговца, рыдающего, захлебывающегося и отчаянно пытающегося дотянуться до лиан, свисающих с куполообразного потолка футах в двадцати над его головой.

Он, очевидно, изо всех сил пытался сдвинуться с места, но, плотно обнимаемый густой и пузырящейся желтой жидкостью, не мог сделать и шага. Его коротенькие, пухлые ручки с накрашенными ногтями отчаянно, но совершенно безрезультатно молотили по поверхности жидкого чудовища. Лицо и лоб торговца были обильно покрыты потом. Его тело густо облепливали белые блестящие пузырьки воздуха, двигающиеся вокруг него столь упорядочение, что это означало сознательное поведение Желтого Бассейна. Там, где пузырьки касались тела Сафрара, одежда на нем разъедалась и кожа становилась матово-белой: очевидно, кислота медленно проникала в поры тела и на глазах переваривала беззащитную человеческую плоть.

Сафрар ещё на шаг приблизился к центру бассейна, и жидкость поднялась ему до уровня груди.

– Опустите лианы! – взмолился торговец.

Никто не сдвинулся с места.

Сафрар запрокинул голову и пронзительно, как слин, завыл от боли. Словно сумасшедший, он принялся раздирать на себе кожу. Потом он протянул руки к Камчаку.

– Пожалуйста! – закричал он – Вспомни Катайтачака, – ответил ему предводитель тачаков.

Сафрар, агонизируя, испустил вопль отчаяния и снова двинулся к центру бассейна. При этом я заметил, как белые люминесцирующие пузырьки воздуха, густо облепившие в глубине ноги торговца, словно общим усилием толкают его все ближе к гибели.

Сафрар ещё отчаяннее заработал руками, пытаясь оттолкнуться от затягивающей его тестообразной массы, воспрепятствовать ей захлестнуть становящееся все более беспомощным тело. Глаза его вылезали из орбит, а в провале застывшего в беззвучном крике рта тускло мерцали два золотых уже израсходовавших свой яд зуба.

– Это яйцо, – сообщил ему Камчак, – было яйцом обыкновенного тарлариона. Оно действительно не имело никакой ценности.

Жидкость уже доходила Сафрару до подбородка, и ему приходилось высоко закрокидывать голову, чтобы держать нос и рот над поверхностью. Лицо его было искажено от ужаса и боли.

– Пожалуйста! – успел в последний раз крикнуть он, прежде чем густая жидкость хлынула и залила ему рот.

– Вспомни Катайтачака, – бросил ему на прощание Камчак, и оплетающие ноги торговца нитеподобные волокна и белые пузырьки ещё настойчивее потянули тело Сафрара вниз, в глубину.

На поверхность, уже очевидно из легких Сафрара, вырвались пузырьки воздуха. Теперь только руки торговца с растопыренными пальцами ещё продолжали мелькать над поверхностью жидкости, словно пытаясь в последнем предсмертном отчаянном усилии ухватиться за недосягаемые лианы, но скоро и руки исчезли под водой.

Долгое время мы стояли без движения, пораженные случившимся, пока белые кости не начали медленно выталкиваться на поверхность и двигаться к краю бассейна, где два раба Сафрара извлекали их сачком и складывали.

– Принесите факел, – приказал Камчак.

Он задумчиво всмотрелся в глубины Желтого Бассейна.

– Этот Сафрар из Тарии давно познакомился с Катайтачаком и приучил его к листьям канды, – печально сказал Камчам-Таким образом, он дважды убил моего отца.

Принесли факел, и в бассейне усилилось испарение, а белые пузырьки воздуха начали стремительно собираться на середине. Желтизна жидкости стала меркнуть, а в глубине началось быстрое кружение фосфоресцирующей массы.

Камчак размахнулся и бросил факел в самый центр Бассейна.

И тут словно огненный смерч пронесся над Бассейном; языки пламени взметнулись под самый потолок, и мы вынуждены были отступить к стенам помещения и закрыть лицо руками. Бассейн застонал, как живое существо, взорвался клубами пара и сжался, пытаясь спрятаться от пламени внутрь прочной, как скорлупа, оболочки, которой мгновенно покрылась его поверхность, но языки огня потянулись за отступающей жидкостью в глубину Бассейна, пылающего, как тарларионовое масло.

Больше часа бушевало и неистовствовало пламя.

Бассейн почернел, и мраморные стенки его растрескались от жара.Теперь он был совсем пуст, если не считать затвердевшей, как стекло, массы, от которой исходил удушливый зловонный запах, да обломков мраморной кладки стен, обрушившейся по его краям.

В одном месте мы заметили вплавленные в стекловидную массу превратившиеся в бесформенные металлические капли два золотых зуба Сафрара – не ядовитых и ни для кого больше не опасных.

– Катайтачак отомщен! – провозгласил Камчак и вышел из комнаты.

Все остальные последовали за ним.

За воротами дома Сафрара, с нашим уходом преданного огню, мы сели на каийл и двинулись в сторону тачакских фургонов, оставленных у стен города.

К Камчаку подъехал один из воинов.

– Тарнсмен улетел, – доложил он и добавил: Как вы и говорили, мы не стали открывать по нему огонь, поскольку с ним не было торговца Сафрара.

Камчак кивнул в знак согласия.

– У меня не было претензий к Ха-Килу, предводителю наемных тарнсменов. – Он обернулся ко мне. – Теперь, однако, когда ему известно, сколь высоки ставки в этой игре, вам с ним, возможно, ещё предстоит встретиться. Он обнажает меч только при звоне золотых монет, но теперь, когда Сафрар мертв, думаю, тем, кто использовал торговца, понадобятся новые приспешники и они обратят свое внимание на наемников, и прежде всего на Ха-Кила.

Искоса взглянув на меня, Камчак усмехнулсявпервые за все время после гибели Катайтачака.

– Говорят, – заметил он, – что в умении владеть мечом Ха-Кил уступает лишь самому Па-Куру, предводителю убийц.

– Па-Кур мертв, – ответил я. – Он убит при осаде Ара.

– Его тело нашли? – спросил Камчак.

– Нет, – сказал я.

Камчак рассмеялся.

– Нет, Тэрл Кэбот, – заметил он, – ты никогда не станешь настоящим тачаком.

– Почему? – удивился я.

– Ты слишком доверчив.

– Я уже давно перестал ожидать от коробанца чего-то большего, – заметил Гарольд.

Я усмехнулся.

– Па-Кур распрощался с жизнью в поединке на крыше Цилиндра Правосудия, в Аре, – сказал я.Спасаясь от плена, он сбросился с ограждающих крышу перил. Не думаю, что он умеет летать.

– Но тело его не было найдено? – настойчиво повторил Камчак.

– Нет, но какое это имеет значение?

– Для тачака имеет, – решительно заявил Камчак.

– Вы, тачаки, излишне подозрительны, – заметил я.

– А как по-твоему, что могло произойти с его телом? – поинтересовался Гарольд; он был очень серьезен.

– Я думаю, его разорвали в клочки толпы народа, – пожал я плечами. – Или уничтожили ещё каким-то иным образом, так что даже следов от него не осталось. Много ли для этого нужно?

– Тогда было бы логичным, если бы он действительно оказался мертв, – согласился Камчак.

– Конечно, – подтвердил я.

– Будем на это надеяться, – сказал Камчак. – Ради твоего же собственного блага.

Дальше мы ехали по улицам города молча, лишь Камчак впервые за все эти долгие недели насвистывал какую-то тачакскую мелодию.

Отвлекшись от своих мыслей, он обернулся к Гарольду.

– Думаю, через пару дней мы сможем позволить себе поохотиться на тамитов, – заметил он.

– Я бы с удовольствием, – согласился молодой тачак.

– Может, присоединишься к нам? – спросил у меня Камчак.

– Я, наверное, скоро оставлю вас, – признался я и горько усмехнулся. – Возложенную на меня Царствующими Жрецами миссию я провалил, больше мне делать здесь нечего.

– Что это за миссия? – как ни в чем не бывало поинтересовался Камчак.

– Отыскать последнее яйцо Царствующих Жрецов и вернуть его в Сардар.

– А почему Царствующие Жрецы сами этим не занялись? – спросил Гарольд.

– Они не выносят солнечного света, – ответил я. И выглядят они совершенно иначе, чем мы. Увидев их, неподготовленный человек может испугаться, а то и попытается их убить. Или же уничтожит яйцо.

– Как-нибудь ты обязательно должен рассказать мне о Царствующих Жрецах, – сказал Гарольд.

– Хорошо, – согласился я.

– Да, думаю, это должен быть именно ты, – уверенно произнес Камчак.

– Кто? – не понял я.

– Тот, кто, как говорили люди, принесшие яйцо, должен впоследствии за ним прийти. – Оба эти человека погибли, – сказал я. – Между их городами разгорелась война, и в сражении один из них убил другого.

– Они были хорошими воинами, – с грустью произнес Камчак. – Мне жаль, что так получилось.

– Когда они были здесь? – спросил я.

– Года два назад, – ответил Камчак.

– И они отдали вам яйцо?

– Да, чтобы сохранить его для Царствующих Жрецов. Это было довольно мудро с их стороны, поскольку народы фургонов имеют среди горианцев репутацию самых диких и свирепых народов и кочуют, как правило, в сотнях пасангов от цивилизованных городов, за исключением, пожалуй, одной лишь Тарии.

– И ты знаешь, где сейчас яйцо? – спросил я.

– Конечно, – ответил он.

Меня охватила невольная дрожь. Я непроизвольно натянул поводья, и каийле передалось мое волнение.

– Не говори мне, где оно, – иначе я не выдержу: тут же помчусь, схвачу его и поскачу в Сардар, – признался я.

– Но разве не ради того, чтобы отвезти яйцо Царствующим Жрецам, ты и приехал сюда?

– Именно ради этого.

– Тогда почему бы тебе не стремиться поскорее заполучить его и увезти?

– Потому что у меня нет возможности доказать, что я приехал по поручению Царствующих Жрецов. С какой стати ты будешь мне верить?

– Я верю, потому что хорошо узнал тебя.

Я промолчал.

– Я внимательно наблюдал за тобой, Тэрл Кэбот, воин из Ко-ро-ба, – продолжал Камчак. – Некогда ты подарил мне жизнь, и мы держали с тобой землю и траву. С этого момента, будь ты хоть разбойником или преступником, я пожертвовал бы ради тебя жизнью, но яйцо, конечно, не отдал бы. Затем ты вместе с Гарольдом отправился в город навстречу таким испытаниям, которые, вполне вероятно, могли стоить тебе жизни. Едва ли на что-либо подобное мог бы решиться человек, действующий только ради своей собственной выгоды. Это подсказало мне, что ты действительно можешь быть тем, кого выбрали Царствующие Жрецы в качестве посланника за своим яйцом.

– Вот почему ты позволил мне отправиться в Тарию, хотя знал, что находящийся там золотой шар не имеет никакой ценности? – спросил я.

– Да, – согласился Камчак, – именно поэтому.

– Почему же ты не отдал мне яйцо после моего возвращения из Тарии?

Камчак рассмеялся.

– Мне нужно было удостовериться ещё в одном, Тэрл Кэбот, – признался он.

– В чем же? – поинтересовался я.

– В том, что ты очень серьезно к этому относишься. – Камчак положил руку мне на плечо, и на лице его появилась мягкая улыбка, – Вот почему я хотел, чтобы золотой шар был разбит. Если бы события развивались иначе, я разбил бы его сам, чтобы посмотреть, будешь ли ты горевать о личной потере или сокрушаться о трагедии для Царствующих Жрецов. Когда ты плакал, я понял, что ты сокрушаешься о Царствующих Жрецах и что ты действительно постарался бы вернуть его в Сардар, а не использовать в своих целях.

Я был настолько ошеломлен услышанным, что не в силах был произнести ни слова.

– Прости, если я был слишком жесток с тобой,продолжал Камчак. – Я – тачак, и этим все сказано.

Но я заботился о тебе и должен был знать всю правду.

– Спасибо тебе, – ответил я. – На твоем месте я, думаю, поступил бы точно так же.

Камчак крепче стиснул мне плечо, и мы пожали друг другу руки.

– Где яйцо? – спросил я.

– А как ты думаешь? – поинтересовался Камчак.

– Не знаю. Но логичнее всего было бы искать его в фургоне Катайтачака, убара тачаков.

– Вполне одобряю ход твоих мыслей. Но Катайтачак, как тебе известно, не был настоящим убаром тачаков. – Я – убар тачаков, а значит, яйцо у меня.

– Ты хочешь сказать…

– Вот именно: все эти два года яйцо находилось в моем фургоне.

– Но я несколько месяцев прожил в твоем фургоне!

– И ты не видел яйца?

– Нет. Должно быть, оно было отлично спрятано!

– А как оно вообще выглядит, ты знаешь?

– Нет… – признался я, – не знаю…

– Ты, вероятно, считаешь, что оно должно быть золотым и иметь круглую форму?

– Д-да…

– Именно из этих соображений тачаки умертвили яйцо тарлариона, покрасили и поместили его в фургон Катайтачака. Да ещё пустили слух, что это именно оно.

В который уже раз за сегодняшний день я онемел от удивления.

– Я думаю, ты частенько видел яйцо Царствующих Жрецов, поскольку оно лежало у меня в фургоне на виду. Именно поэтому паравачи, напавшие на мой фургон, и не обратили на него внимания как на вещь, не имеющую никакой практической ценности.

– Не может быть! – не удержался я.

– Да, серый, как будто обтянутый кожей предмет это и есть яйцо!

Я не мог поверить своим ушам.

Мне припомнилось, как Камчак восседал на сером, похожем на кожаную довольно жесткую подушку предмете со скругленными краями. Помню, он даже поджигал его к себе ногами, а один раз даженогой! – пихнул его ко мне, чтобы я мог проверить, какой он легкий – Иногда, чтобы надежно спрятать что-нибудь, его нужно вообще не прятать, – продолжал Камчак.Считается, что все, имеющее значительную ценность, должно быть скрыто от посторонних глаз, поэтому находящееся на виду никакой ценности не имеет.

– Но ведь ты чуть ли не пинал его ногами по всему фургону, – пробормотал я дрожащим голосом Я просто отказывался в это поверить. – Ты даже швырнул его мне для проверки! Ты даже осмеливался сидеть на Нем!

У меня не было слов от возмущения.

– Надеюсь, – усмехнулся Камчак, – Царствующие Жрецы Не воспримут это как оскорбление. Они поймут, что подобное демонстративное обращение – довольно бережное, надо заметить, как раз и являлось частью моего плана.

Я рассмеялся, думая, как обрадуется Миск возвращению Яйца.

– Они не обидятся, – заверил я Камчака.

– Не беспокойся, что яйцо может быть повреждено, – успокоил меня Камчак. – Чтобы нанести ему вред, я должен был бы продырявить его кайвой или разрубить топором.

– Хитрый тачак, – не удержался я.

Камчак с Гарольдом рассмеялись.

– Надеюсь, после всех этих экспериментов яйцо все ещё живо, – заметил я.

Камчак пожал плечами.

– Мы внимательно за ним наблюдали, – заверил он – Мы сделали все, что могли.

– И Царствующие Жрецы, и я очень вам благодарны, – с искренней признательностью сказал я. Камчак улыбнулся.

– Нам очень приятно оказать услугу Царствующим Жрецам, – ответил он, – но ведь ты знаешь мы почитаем только небо.

– И храбрость, – добавил Гарольд, – и все, что с этим связано.

Мы с Камчаком рассмеялись.

– Думаю, именно потому, что вы почитаете небо, храбрость и – как ты говоришь – все, что с этим связано, яйцо и было доверено вам, и никому другому.

– Возможно, – согласился Камчак. – Но я был бы рад поскорее от него избавиться. К тому же приближается самое время поохотиться на тамитов.

– Кстати, убар, – подмигнув мне, поинтересовался Гарольд, – сколько ты заплатил, чтобы выкупить Африз?

– Ты отыскал Африз? – воскликнул я.

– Да, Альбрехт, кассар, подобрал её во время налета на лагерь паравачей, – словно между прочим заметил Гарольд.

– Удивительно! – не удержался я.

– Она всего лишь рабыня, – прогудел Камчак.Какое она может иметь значение?

– Так сколько ты за неё заплатил? – с невинным видом настаивал Гарольд.

– Да какая там плата, – отмахнулся Камчак. – Что она может стоить?

– Я очень рад, что она жива, – признался я, – и что ты без большого труда смог выкупить её у Альбрехта.

Гарольд прикрыл рукой рот и поспешно отвернулся, а Камчак сердито запыхтел и втянул голову в плечи.

– А действительно, сколько ты за неё заплатил? – спросил я.

– При торге, – доверительно заметил мне Гарольд, – тачак лишнего не заплатит.

– Да, скоро будет самое время поохотиться на тамитов, – недовольно проворчал Камчак.

Только теперь мне припомнилось, как дорого Камчак вынудил кассара Альбрехта заплатить за возвращение милой его сердцу Тенчики и как он хохотал по поводу того, что раз уж кассар выложил такую сумму, значит, он позволил себе привязаться к простой девчонке-рабыне, к тому же ещё и тарианке!

– Я полагаю, – продолжал Гарольд, – что столь проницательный тачак, как Камчак, сам убар нашего племени, никогда бы не выложил за такую девчонку больше пригоршни медных монет!

– В это время года тамиты подпускают к себе совсем близко, – хмуро заметил Камчак.

– Я счастлив узнать, что ты вернул Африз, – вставил я. – Она любит тебя, ты ведь знаешь.

Камчак равнодушно пожал плечами.

– Я слышал, – возразил Гарольд, – что она целыми днями только и знала, что распевать возле босков да в фургоне. Я сам как-то чуть не избил девчонку, которая производила столько же шума.

– Я, пожалуй, закажу себе новое бола для охоты, – оповестил нас Камчак.

– Хотя, конечно, она довольно смазлива, – с сомнением произнес Гарольд.

Камчак угрожающе зарычал.

– Но как бы то ни было, – гнул свое Гарольд, – я не сомневаюсь, что наш убар поддержал в вопросах умения вести торг честь тачаков и уж наверняка облапошил бестолкового кассара!

– Самое главное, что Африз снова с нами, что она цела и невредима, – миролюбиво сказал я.

Некоторое время мы ехали молча, затем я снова спросил:

– А все-таки, Камчак, просто ради уточнения факта, сколько ты заплатил, чтобы её вернуть?

Лицо Камчака побагровело от ярости. Он посмотрел на невинно улыбающегося Гарольда и затем бросил взгляд на мое лицо, выражавшее невинное любопытство. Кулаки его, сжимавшие поводья, побелели от напряжения.

– Десять тысяч золотых, – выдавил он из себя.

Я невольно остановил каийлу и изумленно посмотрел на него.

Гарольд едва не сполз с седла от душившего его хохота.

Брошенный Камчаком на него взгляд, казалось, должен был испепелить юного тачака.

– Ну, что – нормально, – произнес я, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе моем не прорвались нотки легкого злорадства.

Глаза Камчака метнули молнии в мою сторону.

Он тяжело вздохнул – и выражение мрачного бешенства на его лице сменилось добродушием.

– Да, Тэрл Кэбот, до сих пор я даже не представлял, что я такой дурак, – признался он.

– И все же как бы там ни было, Кэбот, – подметил Гарольд, – принимая в расчет положение вещей в целом, разве ты не считаешь, что за исключением некоторых мелочей у нас, тачаков, великолепный убар?

– В целом, – согласился я, – за исключением совсем незначительных, даже вполне простительных мелочей у тачаков действительно великолепный убар.

Камчак хмуро посмотрел на меня, затем на Гарольда и, опустив голову, задумчиво почесал за ухом.

Потом, тяжело вздохнув, он снова окинул нас обоих задумчивым взглядом, и мы все трое, не сговариваясь, дружно расхохотались. У Камчака даже слезы побежали по щекам.

– Ты, конечно, не забыл, – задыхаясь от смеха, пробормотал Гарольд, – что это не тачакское, а тарианское золото.

– Верно! – воскликнул Камчак. – Тачаки все равно ничего не потеряли: это золото тариан!

– Кто может сказать, что это большая разница? риторически спросил Гарольд.

– Вот именно! – подхватил Камчак.

– Но я лично, – закончил Гарольд, – этого бы не сказал.

Камчак выпрямился в седле и задумался.

– Я бы тоже, – недовольно крякнул он.

И снова мы дружно расхохотались и пришпорили своих каийл, торопясь поскорее добраться до фургонов, где каждого из нас дожидались дорогие нашему сердцу женщины: Гарольда – желанная, манящая к себе Херена, некогда удостоенная чести пребывания в первом фургоне убара тачаков, Камчака – Африз, удивительная, с миндалевидными глазами красавица, некогда одна из богатейших и самых очаровательных женщин Тарии, и меня, воина из Ко-ро-са, – стройная, грациозная, темноволосая Элизабет Кардуэл, некогда гордая и неприступная жительница Земли, а теперь беспомощная, но оттого не менее красивая рабыня с золотым тачакским кольцом в носу и выжженным на бедре клеймом, в ошейнике, на котором выгравировано мое имя. Помню, когда той прощальной ночью она выскользнула у меня из объятий, то упала лицом на ковер и разрыдалась.

– Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, – захлебываясь слезами, кричала она. – Но я отдала тебе все! У меня больше ничего нет!

– Ты отдала все, что могла, – успокоил я её.Этого достаточно.

Она подняла на меня мокрые, светящиеся радостью глаза. закованные в цепи, стояли у дверей, чтобы обмывать входящим ноги Тария являлась богатейшим городом, и хотя значительное количество золота было выплачено тарнсменам Ха-Кила и защитникам дома Сафрара, это была лишь крохотная часть по сравнению с тем, чем располагали его жители, даже с учетом ценностей, унесенных с собой тарианскими беженцами, которым Камчак позволил оставить город. Одних лишь ценностей, хранившихся в подземных кладовых Сафрара, с лихвой хватило бы, чтобы сделать каждого тачака, а возможно и катайя, и кассара, не просто богатым, а очень богатым человеком. И неудивительно, вот уже более тысячи лет Тария не видела в своих стенах захватчиков.

Значительную часть богатств – наверное, третью часть от общего количества – Камчак приказал оставить тарианцам на восстановление города.

Оставаясь тем не менее настоящим тачаком, Камчак не мог проявить подобное же благородство по отношению к женщинам города и пять тысяч наиболее красивых тарианок были заклеймены и переданы командирам тачакских сотен, чтобы те распределили их между воинами, проявившими в сражении храбрость Остальным женщинам позволили остаться в городе или покинуть его стены Кроме свободных женщин, в руки тачаков попали, конечно, и многочисленные рабыни, также переданные впоследствии для решения их судьбы тачакским командирам. Интересно отметить, что наиболее красивые рабыни были обнаружены в Садах Наслаждения Сафрара. Оказавшихся среди них невольниц из народов фургонов отпустили, конечно, на свободу.

На прощальном торжественном пиру, проводимом во дворце Фаниуса Турмуса, Камчак восседал на троне тарианского убара с небрежно наброшенной на плечо поверх традиционного кожаного тачакского одеяния алой мантией Турмуса. Он уже не сидел с мрачным выражением лица, погруженный в невеселые думы, а выполнял свои обязанности с видом радушного хозяина, охотно поддерживая разговоры присутствующих и частенько отвлекаясь, чтобы приложиться к стоящему возле него кубку с вином или бросить кусок мяса своей привязанной у трона каийле. Здесь же, у трона высилась целая гора драгоценностей и как часть захваченных трофеев стояли на коленях несколько самых красивых тарианских девушек, обнаженных и закованных в цепи, а по правую руку тачакского убара стояла на коленях Африз, освобожденная от цепей и одетая в кожаную тунику кейджеры.

Наступило время торжества, и возле трона выстроились командиры тачаков и некоторые из наиболее храбрых воинов, многие из которых были со своими женщинами. Рядом со мной стояла Элизабет Кардуэл, одетая не так, как тачакская кейджера, хотя и была в ошейнике, а в короткую тунику свободной женщины-кочевницы Таким же образом была одета и стоящая слева от Гарольда Херена: она была единственной из девушек народов фургонов, не получившей в этот день освобождения от рабства. Лишь она продолжала оставаться невольницей и останется ею до тех пор, пока освободить её не пожелает её хозяин Гарольд.

– Мне больше нравится видеть её в ошейнике,однажды заметил он, наблюдая как по его приказу готовит пищу для нас с Камчаком и стоящих рядом на коленях Африз и Элизабет, или Веллы, как я иногда её называл.

Однако тон, которым он это сказал, наводил на мысль о том, что гордая Херена сама вовсе не поочь оставаться его рабыней. Одного за другим к трону Камчака подводили ещё недавно могущественных людей Тарии, закованных теперь в цепи и одетых в короткие туники рабов.

– Ваше имущество и женщины принадлежат теперь мне, – обратился к ним Камчак – Значит, кто является хозяином Тарии?

– Камчак, – отвечал по очереди каждый из пленников.

– Пала Тария? – спросил Камчак.

– Пала, – отвечали они, низко опустив голову.

К трону Камчака подвели Фаниуса Турмуса и Камраса и поставили их перед ним на колени.

Камчак жестом указал на груду сокровищ, сложенных у его трона.

– Кому принадлежат богатства Тарии? – обратился он к пленникам.

– Камчаку, – ответили те.

Камчак запустил руку в волосы стоящей рядом с ним Африз и повернул девушку к себе лицом.

– А кому принадлежат женщины Тарии? – спросил он.

– Камчаку, – ответили пленники.

– А кто, – рассмеялся Камчак, – убар Тарии?

– Тачак Камчак, – в один голос ответили пленники.

– Принесите сюда Домашний Камень Тарии, – распорядился Камчак, и к его ногам тут же поднесли овальный гладкий камень с выбитой на нем начальной буквой названия города.

Он поднял камень над головой и прочел суеверный страх в глазах стоящих перед ним на коленях людей. Но он не расколол камень об пол. Он поднялся с трона и вложил камень в скованные цепями руки Фаниуса Турмуса.

– Тария жива, убар, – величаво произнес он.

На глаза Фаниуса Турмуса навернулись слезы; он крепко прижал камень к груди.

– Утром, – сообщил Камчак, – мы возвращаемся к своим фургонам.

– Вы сохраните Тарии жизнь, господин? – не веря своим глазам, спросила Африз, знавшая, насколько ненавидит Камчак её родной город.

– Да, – ответил Камчак. – Тария будет жить.

Девушка была в недоумении.

Я и сам был озадачен, но не решался спрашивать.

Прежде я предполагал, что Камчак разобьет Домашний Камень, похоронив образ города в сердцах людей, а Тарию предаст огню. И лишь сейчас, на прощальном пиру во дворце Фаниуса Турмуса, я осознал, что он дарует городу жизнь, оставляет ему сердце и свободу. Я только теперь понял, что тарианцы смогут вернуться в свой город и стены его не будут разрушены.

Подобный акт со стороны завоевателя – тачака, казался мне более чем странным.

Заставляла ли Камчака действовать так его вера в необходимость иметь общего для народов фургонов неприятеля, или тому была ещё одна, возможно более важная, причина?

Внезапно у дверей раздался какой-то шум и в зал вошли трое кочевников в сопровождении целой свиты воинов.

Это были Конрад, убар кассаров, Хакимба, убар катайев, а третьим, судя по одеянию, – представитель паравачей; этого человека я не знал, но догадывался, что он, очевидно, их новый убар. Среди сопровождавших их воинов я узнал кассара Альбрехта, а за его спиной с удивлением увидел одетую в короткое одеяние свободной женщины Тенчику, держащую в руке обернутый белым полотном сверток.

Конрад, Хакимба и глава паравачей подошли к трону Камчака, но никто из них, являясь убарами своих народов, не преклонил перед ним колени.

– Нами были получены предзнаменования! – без предисловий начал Конрад.

– Они были внимательно изучены толкователями, – подхватил Хакимба.

– Впервые за последние сотни лет, – вступил в разговор паравачи. – у нас появился Высокий Убар, Единый Убар народов фургонов!

Камчак поднялся с трона и, скинув со своих плеч мантию тарианского убара, остался в обычном одеянии тачака.

Трое убаров одновременно простерли к нему руки.

– Высоким Убаром объявлен Камчак! – в один голос оповестили они.

По всему залу прошел гул возбужденных голосов.

– Камчак – Единый Убар народов фургонов! – воодушевленно кричали присутствующие.

Камчак поднял руку, призывая к тишине.

– Каждый из вас, – начал он, – катайев, кассаров, паравачей – имеет своих собственных босков и свои фургоны. Вы ведете раздольную жизнь, за исключением дней войны, когда вы объединяетесь против общего неприятеля, и тогда никто не может выстоять против народов фургонов. Мы можем жить порознь, но каждое из наших племен входит в состав народов фургонов, и то, что разделяет нас, гораздо меньше, чем то, что нас объединяет: каждый из нас знает, что нельзя напрасно убить боска и что следует быть гордым и храбрым и ценой своей жизни защищать своих женщин и свои фургоны. Мы знаем, что нужно быть сильным и свободным, а что может сделать нас более сильными, чем наше объединение? Объединимся же и станем сильными и свободными! Да будет так!

Трое пришедших к Камчаку людей и сам убар тачаков протянули друг к другу руки и соединили их вместе.

– Да будет так! – в один голос заявили они – Да будет так навечно! Они расступились и пропустили Камчака вперед, выстроившись у него за спиной.

– Да здравствует Камчак! – воскликнули они. – Да здравствует Высокий Убар!

– Да здравствует Единый Убар народов фургонов! – пронеслось по залу.

Только поздно вечером все дела этого дня были решены и тронный зал опустел.

С Камчаком остались лишь несколько тачакских командиров и наиболее заслуженных воинов, мы с Гарольдом и Африз с Хереной и Элизабет.

Ушли и Альбрехт с Тенчикой и Дина. Интересный разговор произошел между девушками, прежде чем они покинули зал.

Тенчика подошла к Дине.

– На тебе уже нет ошейника, – заметила Дина.

Тенчика застенчиво опустила глаза – Да, – сказала она, – я свободна.

– Теперь ты вернешься в Тарию? – спросила Дина.

– Нет, – улыбаясь, ответила Тенчика. – Я остаюсь с Альбрехтом и фургонами.

Альбрехт тем временем был занят разговором с Конрадом, убаром кассаров.

– Вот, – протянула Тенчика Дине небольшой матерчатый сверток. – Это твое, ты это выиграла.

Дина с удивлением развязала сверток и увидела в нем кольца и золотые украшения, переданные ей Альбрехтом за победу в соревнованиях по бегу от бола – Возьми это, – настаивала Тенчика.

– Он знает? – спросила Дина – Конечно.

– Он очень добр.

– Я люблю его, – ответила Тенчика, поцеловав её на прощание и поспешно убегая прочь.

Я подошел к Дине и взглянул на переданные ей украшения.

– Для этого действительно нужно неплохо бегать, – заметил я.

Она весело рассмеялась.

– Здесь более чем достаточно драгоценностей, чтобы нанять себе помощников! – радостно потрясла она содержимым свертка. – Теперь я смогу снова открыть магазинчик моего отца и братьев!

– Если хочешь, я дам тебе в сотню раз больше? – предложил я.

– Нет, – с улыбкой отказалась она. – Это я выиграла. Я хочу сделать все самостоятельно.

Она подняла вуаль с лица и быстро коснулась губами моей щеки.

– Прощай, Тэрл Кэбот, – пробормотала она. – Желаю тебе всего хорошего.

– И я желаю тебе всего хорошего, благородная Дина из Тарии, – ответил я.

Она рассмеялась.

– Глупый, глупый воин, – покачала она головой. – Я всего лишь дочь бедного пекаря!

– Он был благородным, достойным человеком, – сказал я.

– Спасибо тебе, – пробормотала она.

– И дочь его – благородная, достойная женщина, – продолжал я. – К тому же очень красивая.

Я не позволил закрыть ей лицо вуалью, пока не запечатлел у неё на губах прощальный поцелуй.

Она опустила вуаль, прижала пальцы к своим губам, затем коснулась ими моих и поспешно оставила зал.

Элизабет наблюдала за нами, явно ревнуя.

– А она красивая, – мрачно отметила Элизабет.

– Да, – согласился я и, посмотрев на нее, добавил: – Ты тоже.

Лицо её расцвело улыбкой.

– Я знаю, – горделиво сказала она.

– Дерзкая девчонка, – усмехнулся я.

– Горианской девушке нет нужды притворяться, будто она не знает, что красива, – возразила она.

– Это верно, – согласился я. – Но почему ты сама решила, будто ты красивая?

– Я не сама. Так говорил мой господин, – пожала она плечами, – Он ведь не обманывает, не так ли?

– Не часто, – признался я. – Особенно в вещах столь важных.

– К тому же я видела, какие взгляды бросают на меня мужчины, – заявила Элизабет, – и знаю, что за меня можно получить хорошую цену.

От такой наглости я даже почувствовал легкое замешательство.

– Наверное, целую пригоршню золотых монет, – как ни в чем не бывало продолжала Элизабет.

– Пожалуй, – согласился я.

– Значит, я красивая, – подвела она итог.

– Верно.

– Но ведь ты не продашь меня?

– Пока нет. Посмотрим, сколько ещё ты будешь доставлять мне удовольствие.

– Ох, Тэрл! – испуганно воскликнула она.

– Господин, – поправил я.

– Господин, – немедленно согласилась она.

– Что ты хочешь сказать?

– Что я буду очень стараться доставить тебе удовольствие, – с улыбкой пообещала она.

– Значит, все будет в порядке, – заверил я её.

– Я люблю тебя, – внезапно сорвалось с её губ.Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, мой господин.

Она обняла меня за шею и крепко поцеловала.

Я прижал её к себе, стараясь подольше удержать её губы в своих.

Мне трудно было даже представить себе, что эта очаровательная красавица в ошейнике с моими инициалами, эта волнующая Элизабет Кардуэл в прошлом являлась молодой секретаршей с Земли, на долю которой выпало столько испытаний в чужих для неё бескрайних горианских степях. Кем бы ни была она в прошлом – малозначительной служащей в одной из тысяч похожих друг на друга безликих контор, вынужденной отрабатывать свою мизерную заработную плату и выкраивать из неё крохи, чтобы иметь возможность не ударить в грязь лицом и произвести впечатление на своих подруг, столь же незначительных служащих из таких же незначительных контор, – теперь она была живой и свободной в проявлении своих чувств, хотя горло её сжимал ошейник, а тело было отмечено клеймом. Она превратилась в очаровательную, страстную женщину, дерзкую и милую, – одним словом, мою. Интересно, были ли на Горе и другие женщины с Земли, прошедшие такую же трансформацию, перерождение, те, кто, даже не отдавая себе отчета, страстно желал найти для себя мужчину и мир, в котором – пусть даже не по собственной воле, не имея иного выбора – они научились ценить то, чем обладали до сих пор, научились по-новому смотреть на жизнь, радоваться каждому её проявлению и чувствовать себя по-настоящему свободно и раскованно – как это ни покажется парадоксальным – даже в стягивающем их горло ошейнике. Так думал я и сам удивлялся своим мыслям: возможно ли вообще такое? Правы ли в своих заключениях горианцы?

Слишком уж фантастической порой казалась мне их психология.

Сейчас в тронном зале дворца тарианского убара оставались только Камчак с Африз, Гарольд с Херенои и я с Элизабет.

Камчак посмотрел на меня проницательно.

– Ну, в нашей игре, кажется, все складывается удачно.

Мне припомнился наш недавний разговор.

– Ты слишком рисковал, – ответил я, покачав головой, – когда не вывел войска из Тарии и не бросил их на защиту босков и фургонов, понадеявшись на то, что катаии и кассары придут тачакам на помощь.

Это была слишком рискованная игра.

– Возможно, не такая уж рискованная, – ответил он, – поскольку я знал катайев и кассаров, наверное, даже лучше, чем они сами.

– Ты говорил, – напомнил я, – что игра ещё не окончена.

– Теперь уже все позади.

– А что составляло последнюю партию этой игры?

– Мне нужно было показать катайям, кассарам и тем же паравачам, насколько просто нас можно уничтожить по отдельности руками друг друга и какую силу мы будем представлять собой, действуя все вместе.

– Это должно было навести их на мысль о необходимости выбора Высокого Убара?

– Да, именно на это и была направлена моя игра.

– Ну, что ж, да здравствует Высокий Убар – Камчак, убар тачаков!

– Да здравствует Камчак – Единый Убар народов фургонов! – подхватил Гарольд.

Камчак рассмеялся и опустил глаза.

– Скоро наступит самое время для охоты на тамитов, – высказал он давнишнее желание.

После этого мы все вместе направились к выходу из зала. Африз легко поднялась с колен, чтобы следовать за своим хозяином.

Камчак обернулся и задумчиво на неё посмотрел. Девушка нерешительно остановилась, пытаясь понять, что он задумал. С неожиданной для него нежностью Камчак положил руки девушке на плечи, привлек её к себе и оставил у неё на губах легкий поцелуй.

– Господин? – удивленно спросила девушка.

Камчак вынул из-за пояса маленький ключ, вставил его в замок на ошейнике и снял его.

Девушка недоверчиво покачала головой и прикоснулась рукой к шее.

– Ты свободна, – сказал ей Камчак.

Африз смотрела на него с недоумением и недоверием.

– Не бойся, – продолжал Камчак, – тебе дадут достаточно золота. Ты снова будешь одной из самых богатых женщин Тарии.

Девушка не в силах была произнести ни слова.

Мы, все присутствующие, были ошеломлены не меньше её. Каждый из нас знал, скольким опасностям пришлось подвергнуться Камчаку, чтобы заполучить её в свои руки; каждый знал, какую цену ещё совсем недавно вынужден был заплатить Камчак за то, чтобы она после вражеского набега была возвращена ему.

Мы просто не в силах были поверить в реальность происходящего.

Камчак поспешно отвернулся и направился к своей привязанной к трону каийле. Он вставил ногу в стремя и легко забросил свое крепкое тело в седло Затем, не подгоняя животное, он выехал из зала. Мы все последовали за ним – за исключением Африз, которая осталась неподвижно стоять у трона тарианского убара, одетая в тунику кейджеры, но без ошейника – свободная. Руки её были прижаты к лицу.

Она, казалось, была в полном оцепенении и лишь механически покачивала головой.

Я шел за каийлой Камчака, рядом со мной задумчиво вышагивал Гарольд, а в двух шагах за нами – как подобает горианкам – следовали Элизабет и Херена.

– Интересно, – спросил я у Гарольда, – почему он пощадил Тарию?

– Его мать была тарианкой, – ответил молодой тачак.

Я остановился от неожиданности.

– Ты что, не знал? – удивился Гарольд.

– Нет, – покачал я головой.

– Именно после её смерти Катайтачак и пристрастился к листьям канды.

– Я ничего этого не знал.

Мы несколько отстали от Камчака.

– Да, – продолжал Гарольд, – она была тарианской девушкой, взятой в рабство Катайтачаком. Он полюбил её, подарил ей свободу, но она так и оставалась с ним до самой смерти – убарой тачаков.

За главными воротами дворца Фаниуса Турмуса нас дожидался Камчак на своей каийле. Здесь же стояли наши животные, и мы сели в седло. Херена и Элизабет побежали у наших стремян.

Мы выехали на мостовую и повернули в сторону главных ворот Тарии.

Лицо Камчака было непроницаемо.

– Подождите! – послышалось у нас за спиной.

Мы обернулись и увидели бегущую за нами Африз, босую и одетую в тунику кейджеры.

Она остановилась у стремени Камчака и замерла, низко опустив голову.

– Что это значит? – сурово взглянул на неё Камчак.

Девушка не ответила и не подняла головы.

Камчак тронул поводья и повернул каийлу к главным воротам Тарии. Мы ехали следом. Африз, Элизабет и Херена шли, держась за стремена наших скакунов.

Не доезжая до ворот, Камчак натянул поводья; мы остановились. Африз замерла, не поднимая глаз.

– Ты свободна, – напомнил ей Камчак.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Нет, – сказала она, – я принадлежу Камчаку.

Она робко коснулась головой вдетой в стремя ноги убара.

– Я не понимаю, – сказал Камчак.

Девушка нерешительно подняла голову – в глазах её стояли слезы.

– Пожалуйста, хозяин, – прошептала она.

– Почему? – удивился Камчак.

Девушка выдавила слабую улыбку.

– Я уже полюбила запах босков, – ответила она.

Камчак рассмеялся и протянул ей руку.

– Садись рядом со мной, Африз из Тарии,предложил Камчак.

Девушка подала ему руку, и он усадил её перед собой в седло. Африз села боком и, едва сдерживая слезы, положила голову ему на грудь.

– Эту женщину зовут Африз, и с этого момента она – убара моего сердца, убара тачаков и Высокая Убара народов фургонов! – объявил Камчак.

Мы пропустили Камчака и Африз в ворота и оставили этот город, и его Домашний Камень, и его жителей и поскакали к виднеющимся невдалеке фургонам, давно дожидающимся нас на бескрайних равнинах, обнимающих оставленную нами Тарию с её высокими, но оказавшимися отнюдь не неприступными для нас стенами и девятью мощными, окованными железом воротами.