3. ТЕМНЫЙ ЧУЖЕЗЕМЕЦ

Голубой туман сгустился в ужасную темную фигуру, контуры которой пока еще расплывались. Она заполняла всю переднюю часть загадочной пещеры и

скрыла за собой молчаливые фигуры у стола. Конечно, кэтом полностью уверен, однако ему казалось, что он видит косматый мех, острые уши и два стоящих друг возле друга рога.

Пока длинная извивающаяся рука, как щупальца, сжимала его горло, киммериец мгновенно обрушил на нее свой пиктийский топор. От силы удара рукоятка топора переломилась, а медный клинок звеня ударился о гранитную стену. Однако, насколько он мог видеть, лезвие вообще не проникло в плоть противника. Для того, что бы ранить демона, недостаточно простого оружия. А когти уже сомкнулись, разрывая кожу, на его горле, чтобы сломать ему шею, словно это была обычная сухая ветка. С тех пор, как Конан боролся с Баалитефом в дьявольском замке Ханумана в Замбуле, никто больше не схватывал Конана с такой бешеной силой.

Когда волосатые пальцы коснулись его израненной кожи, варвар напряг стальные мускулы своей бычьей шеи и глубоко втянул голову в плечи; он сделал это для того, чтобы у его сверхъестественного противника оставалась как можно меньше площадь для захвата. Он уронил кинжал и сломанный топор, схватил за толстые, черные, узловато-когтистые пальцы, подпрыгнул, вскинул обе ноги высоко вверх и изо всех сил ударил пятками по груди кошмарного чудовища, вытянув свое тело в напряженную прямую линию.

Чудовищное сопротивление сильной стопы ноги киммерийца высвободило его из смертельного захвата, а обратная сила удара отшвырнула его назад в туннель, по которому он пришел сюда.

Он больно упал спиной на твердый каменный пол, и, перекувыркнувшись, снова оказался на ногах, не обращая никакого внимания на свои раны. Он был готов бежать или сражаться: смотря по обстоятельствам, потому, что ему предстояло.

Пока он, тяжело дыша, стоял, напружинившись, и, как волк скалил зубы, его взгляд был устремлен на дверь, ведущую в опасную пещеру, он немного пришел в себя и стал ждать, что произойдет дальше. Но ничего не произошло. Потому что едва только Конан освободился от захвата монстра, он растворился и снова стал голубым туманом, из которого сгустившись, это чудовище родилось.

Киммериец стоял в напряженной готовности к прыжку, либо к тому, чтобы повернуться и помчаться по пробитому в скале туннелю. Суеверный страх варвара безжалостно вгрызался в него. Хотя он и был почти совершенно бесстрашным человеком, когда дело касалось обыкновенных людей или привычных животных, однако все сверхъестественное и чуждое человеческой сущности будило в нем холодный ужас.

Итак, именно поэтому пикты не воспользовались предоставившимся им шансом, а вместо этого неожиданно повернули назад. Собственно говоря, он предполагал нечто подобное. Он постарался припомнить все, что когда либо слышал о демонах во времена своей суровой юности в покрытой свинцовыми облаками Киммерии, а потом в период странствий по большей части освоенного и цивилизованного мира — а также то, что довелось пережить самому. В данный момент он не мог вспомнить ни того, ни другого, ни третьего. Но когда этот воздушный, бестелесный дух обрел материальную форму, он увидел все его ограничения и скованность. Гигантское неуклюжее чудовище не могло бегать так быстро, как обычное смертное животное его размеров и очертаний. Конан был уверен в том, что сам он сможет бежать гораздо быстрее, чем такое вот чудовище.

Он собрал все своей мужество и с колотящимся от возбуждения сердцем проревел:

— Эй ты, проклятый ужасный монстр! Не потрудишься ли ты выйти?

Но не получил ни какого ответа.

Он подождал, но так и не дождался ответа.

Голубой туман клубился под каменным сводом пещеры, больше не сгущаясь в демонический силуэт. Внезапно Конан вспомнил Сагу никто о демоне, которого заколдовал какой-то чародей, чтобы демон этот убил группу чужеземцев, пришедших из-за моря. Однако он запер демона в той же самой пещере, где он заточил свои жертвы, и в которой он убил их, чтобы демон, которого он вызвал из ада, не мог напасть на него и разорвать его на куски.

Киммериец впервые обратил более пристальное внимание на сундуки, расставленные вдоль стен базальтового туннеля…

События в форте продолжали развиваться.

Граф приказал:

— Быстрее наружу! — он рванул засов ворот. — Уничтожьте щит прежде, чем чужаки высадятся на берег.

— Но ведь Стромбанни бежал! — воскликнул Гальбро, — А новый корабль плывет под флагом Зингары!

— Делай то, что я тебе сказал! — прогремел разъяренно Валенсо, — Мои враги не только иностранцы-чужаки! Наружу, собаки! Тридцать из вас должны втащить щит в форт!

Прежде, чем зингаранский корабль бросил якорь у берега, тридцать самых дюжих мужчин подкатили щит к воротам и старательно, с натугой протащили его в форт.

Тина, выглядывавшая из окна, главного дома, удивленно спросила:

— Почему, это граф снова решил запереть ворота? Он, вероятно, боится того человека, который находится на приплывшем корабле?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, детка, — обеспокоенно отозвалась Белеза, хотя граф был отнюдь не тем человеком, который боится своих врагов, он никогда не рассказывал, почему же все-таки он отправился в это непонятное добровольное изгнание. Во всяком случае предположение Тины было определенно беспокоящим, и не таким уж, быть может, невероятным.

Девочка, казалось, не слышала ее ответа.

— Все люди снова вошли внутрь форта, — сообщила она, — Ворота заперты и все люди возвратились на свои посты. Если новый корабль преследует Стромбанни, почему же он в таком случае не плывет за ним? Это не военная карака, а обычная галера. Посмотри вон туда, лодка с корабля идет к суше, в нашем направлении. На ее носу сидит человек в черном плаще, Днище лодки заскребло по песку. Человек в темной накидке спокойно шагнул на желтый песок, за ним последовали три его компаньона. Он был в высок, строен, и под его черным плащом блестели шелк и стальное лезвие.

— Стойте! — решительно прогремел граф, когда незнакомцы подошли ближе. — Я буду иметь дело только с вашим предводителем.

Высокорослый чужеземец снял свой шлем и почтительно поклонился. Его товарищи остановились и еще плотнее закутались в свои развевающиеся плащи. Моряки, оставшиеся позади них, опершись на весла, смотрели на флаг, трепетавший под порывами ветра над палисадом.

Когда чужак подошел настолько близко к воротам, что уже не требовалось громко кричать, чтобы понять друг друга, он сказал:

— Разумеется, между людьми чести не должно быть не доверия.

Яростно сверкнув глазами, Валенсо посмотрел на него, у чужеземца темная кожа, узкий нос хищной птицы и тонкие черные усы. На его шее, так же на рукавах можно было разглядеть тонкие кружева.

— Я не знаю вас, — произнес, поколебавшись, Валенсо. — Вы, корсар, которого зовут Черный Зароно.

Чужеземец снова вежливо наклонил голову:

— Нет также никого, кто не знал бы Красного Сокола Корзетты.

— Мне кажется, что этот берег является обычным местом встречи негодяев всех южных вод, — недовольно проворчал Валенсо и спросил — Чего же вы хотите?

— Но, мой лорд, — отозвался Зароно, произнося фразу порицательным тоном, — Что это за приветствие для того, кто сослужил вам такую большую службу? Разве эта аргосианская собака Стромбанни не имел желания протаранить ваши ворота? И разве он не смазал и не показал всем пятки, когда наш корабль обогнул мыс?

— Это так, — неохотно согласился посуровевший граф. — Хотя и не вижу разницы между пиратом и корсаром.

Зароно рассмеялся, не чувствуя себя оскорбленным и лихо подкрутил свои усы.

— Вы очень откровенны, мой лорд. Поверьте мне на слово, я не хотел поступать самовольно. Я только хотел попросить вашего разрешения бросить якорь в вашей бухте и отправить своих людей на охоту в этот великолепный лес, чтобы обеспечить команду свежим мясом, а также набрать чистой воды. А что касается меня, то я надеялся, что вы, быть может, пригласите мою скромную персону на стаканчик вина.

— Я не знаю, как я смогу удержать вас от этого. однако позвольте, Зароно, сказать мне только одно. В мой форт не войдет ни один из ваших людей. Если хоть один из них приблизится к крепостным стенам, хотя бы на сотню футов, он тут же получит стрелу в горло. И я предупреждаю вас, держите свои руки подальше от моего сада и моего скота. Я дам вам на мясо одного быка, но не больше! И если вам вздумается что-нибудь еще, смею вас заверить, что мы в форте сумеем удержаться против ваших людей.

— Против Стромбанни, как мне представляется, вам не удалось сделать этого, — немного насмешливо, со скрытой издевкой напомнил ему незванный гость.

— Тем не менее. Вы больше не сможете найти дерева для быстрой постройки щита, если только вы не свалите пару деревьев или не возьмете со своего корабля, — свирепо выдохнул граф, — Кроме того, ваши лучники не бараханские стрелки, и поэтому они не лучше моих людей. Не говоря уже о том что та ничтожная добыча которую вы сможете взять здесь в форте, не стоит таких крупных и занудных хлопот.

— Кто говорит о добыче и о нападении? — возразил Зароно. — Нет, мои люди всего лишь только хотят снова ощутить твердую землю под ногами, и к тому же от однообразного питания на борту судна грозит вспыхнуть цинга. Вы позволите им высадиться на берег? И ручаюсь за их полное и добропорядочное поведение.

Валенсо с явной неохотой дал согласие. Зароно чуть насмешливо поклонился и с достоинством, размеренными шагами удалился назад, двигаясь так, словно он находился при дворе Кордавы — где он действительно, если слухи не были преувеличенными, когда-то был желанным гостем.

— Не впускай в форт никого, — Валенсо повернулся к Гальбро. — Я не доверяю этим ренегатам. Тот факт, что он отогнал головорезов Стромбанни от наших ворот, еще не гарантирует того, что он не перережет нам глотки и не сделает это с охотой и удовольствием.

Гальбро кивнул понимающе. Он, разумеется, знал о соперничестве и неприкрытой вражде, кровавой и длительной, между пиратами и зингаранскими корсарами. Пираты большей частью пополнялись за счет аргосианских моряков, которые пошли против закона. К исконной вражде между Аргосом и Зингарой в данном случае добавлялось еще и конкуренция, так как бараханцы и зингаранские корсары делали жизнь людей в городах на южном побережье небезопасной, и с одинаковой яростью они нападали друг на друга.

Таким образом, когда корсары вышли на пустынный берег, никто из них и не подумал направиться в сторону палисада. Загорелые парни носили пестрые шелковые одежды и сверкающую на солнце оружейную сталь. На головах у них были платки, а в ушах поблескивали золотые кольца. Около ста семидесяти человек разбили лагерь прямо на берегу, Валенсо заметил, что Зароно установил посты по обеим краям морской бухты. К цветущему саду они не приближались вообще. Они только взяли быка, на которого Валенсо указал им с палисада погнали его к берегу и там зарезали, На песке был разведен костер, а на берег были вытащены сплетенные бочонки с пивом и немедленно откупорены. Другие бочонки, доставленные с корабля, корсары наполнили ключевой водой из источника, протекающего неподалеку к югу от форта. Несколько мужчин смело направились в лес. Увидев у края леса людей с корабля. Валенсо почувствовал себя обязанным окликнуть Зароно.

— Старайтесь не позволять своим людям ходить в этот лес. Возьмите лучше из моего стада еще одного быка, если вам действительно недостаточно мяса. Если ваши люди проникнут в лес, может весьма быстро и легко случиться так, что пикты прикончат их. Незадолго до того как вы здесь высадились, мы отстояли их кровавое нападение. С тех пор как мы здесь, они убили одного за другим шестерых из наших людей. В настоящее время, однако, между нами существует вооруженное перемирие, которое, если говорить откровенно, висит на тонком волоске.

Зароно бросил заметно испуганный взгляд на угрожающе темнеющий неподалеку лес, потом поклонился и сказал:

— Я благодарю вас за своевременное предупреждение, мой лорд! Хриплым голосом, составляющим полный контраст с его вежливым тоном разговора с графом, он отозвал своих людей назад.

Если бы взгляд Зароно мог проникнуть сквозь стену леса, он, конечно, вздрогнул бы, увидев мрачную фигуру, которая с угрюмым нетерпением ожидала там и своими свирепыми глазами наблюдала за действиями высадившихся на берег чужаков. Это притаился жутко разрисованный воин, который за исключением набедренной повязки из кожи диких животных и пера птицы-носорога над левым ухом, был совершенно обнажен.

С наступлением вечера с моря на сушу надвинулась тонкая серая пелена и затмила небо. Красное с медным солнце село, и его кровавые лучи окрасили верхушки, пенящиеся и поблескивающие багровыми отблесками, черных волн взбесившегося моря. Туман все приближался. Медленно закручиваясь, он клубился у корневищ мрачных деревьев и, как дым, не спеша вползал в форт. Костер на берегу сквозь туманную дымку казался кроваво-красным, а песни и развеселый рев корсаров звучал и глухо, словно доносились откуда-то издалека. Предприимчивые корсары захватили с собой с корабля старый парус и вдоль берега — там, где на вертеле все еще жарились куски говядины, а пиво постепенно уже кончалось — была возведена просторная палатка.

Большие и тяжелые ворота форта были достаточно крепко заперты. Солдаты с копьями на плечах несли охрану на подмостках палисада, медленно шагал по брустверной насыпи и выглядывая через затаившийся частокол.

Капли тумана поблескивали на их шлемах. Они, казалось, были мало обеспокоены пылающим на песчаном берегу костром позади себя, и все свое внимание сконцентрировали на черной громаде леса, который сквозь уплотняющуюся завесу тумана теперь больше казался всего лишь нечеткой черной линией.

Двор форта обезлюдел. Сквозь щели хижины слабо пробивался мерцающий свет свеч. Трепещущие лучи света уныло струились из окон главного здания. Не было слышно ничего за исключением размеренных шагов охранников, монотонного стука капель воды, падающих с крыш, и далекого пения отдыхающих корсаров.

Звуки пения слабо доносились в большой банкетный зал, где граф Валенсо сидел со своим незванным гостем за бутылкой вина.

— Ваши люди действительно рады, — пробурчал граф.

— Да, они рады снова ощутить твердую почву под ногами, — ответил Зароно. — Для меня это было десятое путешествие, упорная охота, — он любезно чокнулся с молодой женщиной и отпил глоток.

Вдоль стен стояла прислуга — солдаты в шлемах, лакеи в застиранных ливреях. Поместье Валенсо в этой дикой стране было всего лишь жалким подобием его некогда пышного двора в далекой Кордаве.

Главный дом, как он любил его называть, без сомнения в этом окружении представлял собой настоящее чудо.

Сто человек работали днем и ночью, возводя это строение. Хотя фасад здания был сделан из грубо отесанных бревен, так же, как и все остальные постройки и хижины в форте, однако внутри он напоминал дворцы Корзетты — естественно, насколько позволяли местные возможности.

Грубость бревен внутренних стен были скрыты за струящимися шелковыми занавесями, расшитыми золотом. Тщательно обработанные и отполированные до блеска корабельные балки образовывали довольно высокий потолок. Шуршащие ковры покрывали пол, а широкая лестница вела наверх, и ее массивные перила были раньше перилами на корабельной палубе.

Пляшущий огонь в широко открытом камине прогнал леденящий холод ночи. Свечи в великолепно украшенных серебряных подсвечниках, торжественно стоящие на большом столе из красного дерева, освещали обширное помещение и отбрасывали длинные шевелящиеся тени на лестницу.

Граф сидел во главе стола его племянница разместилась справа от него, а мажордом — слева. Кроме того, за столом находились еще начальник охраны и корсар Зароно. Это маленькое общество занимало стол, за которым свободно могло разместиться по меньшей мере человек пятьдесят, и от этого он казался еще больше.

— Вы преследуете Стромбанни? — осведомился вежливо Валенсо. — Как давно вы его преследуете?

— Да, я действительно гоняюсь за Стромбанни, — рассмеялся весело Зароно, — Но ему не уйти от меня и моих матросов. Он ищет то же, что нужно и мне.

— Что могут пираты и корсары искать в этой голой и пустынной стране?

— пробормотал озабоченно Валенсо и посмотрел на искристо играющее вино в своем бокале.

— Что могло привлечь сюда графа из Зингары? — спросил спокойно Зароно.

— Разложение королевского двора может очень просто заставить любого человека поступиться честью и благородством,

— Честные корзеттцы выносят его вот уже на протяжении нескольких поколений, — сказал Зароно безо всяких обиняков. — Мой лорд, утолите мое жаждущее любопытство — почему, вы все-таки продали свое богатое поместье, нагрузили ваш галеон скарбом из вашего двора, а потом просто исчезли из поля зрения короля и знати Зингары? И почему вы осели именно здесь, в этой дикой, заброшенной местности, если ваше имя и ваш меч могли обеспечить всем власть и авторитет в какой-нибудь достаточно развитой и цивилизованной стране?

Валенсо невозмутимо играл золотой цепочкой, висевшей у него на шее.

— Почему я покинул Зингару, — сказал он, — это только мое и ничье больше дело. То, что я сознательно обосновался здесь — чистая случайность. Всех своих людей я высадил на этот песчаный берег, а также выгрузил все упомянутые вами вещи, что бы некоторое время уединенно побыть здесь. К моему прискорбию, мой корабль, стоявший на якоре в бухте, во время шторма швырнуло на острые скалы северной ее оконечности и разбило вдребезги. Все это совершила неожиданно налетевшая с моря сильная буря. Такие штормы в некоторые временные сезоны в течение года здесь случаются весьма часто. Поэтому мне ничего не оставалось, как, естественно, остаться в этой тоскливой местности и устроиться получше.

— Итак, если у вас будет возможность, вы, по всей видимости, снова вернетесь к цивилизации?

— Но не в Кордаву. Может быть, в дальние страны, в Вендию или даже Китай…

— Здесь не слишком скучно для вас, моя леди? — Зароно в первый раз за весь вечер обратился непосредственно к Белезе.

Желание увидеть, наконец-то, хоть одно новое лицо и услышать хоть один новый, неизвестный голос пригнало девушку в банкетный зал, однако теперь ей захотелось вновь оказаться в собственной комнате, вместе с живой и вечно благодарной Тиной. В значении взгляда Зароно невозможно было ошибаться. Хотя речь его была холеной, тон достаточно вежливым и светским, а лицо его серьезным и благородным, но это была лишь маска, постоянная маскировка, сквозь которую она видела властолюбивый и угрюмый характер этого только кажущегося благородным человека.

— Здесь очень мало разнообразия, — сдержано ответила она.

— Если бы у вас был корабль, — снова без обиняков спросил Зароно у хозяина дома, — покинули бы вы в этом случае форт?

— Вполне вероятно, — ответил граф.

— У меня имеется корабль, — сказал Зароно. — Если мы придем к соглашению…

— Соглашению? — Валенсо от неожиданности поднял голову и недоверчиво, вперемежку с угрюмостью, взглянул на своего гостя.

— Я удовлетворюсь только некоторой не слишком значительной долей, — объяснил Зароно. Он быстро забарабанил пальцами по поверхности стола. Узловатые пальцы, лихорадочно выстукивающие нервный ритм, были похожи на какого-то отвратительного паука. Было заметно, что они мелко подрагивали, а глаза корсара сверкали от возбуждения.

— Долей чего? — Валенсо, заметно удивленный, уставился на собеседника. — Деньги, которые я захватил с собой в это путешествие, утонули вместе с моим кораблем и в отличие от разбитого дерева их не выбросило на берег.

— Нет, не это! — энергичные жесты Зароно становились нетерпеливыми. — Не будем замазывать друг другу глаза, мой лорд. Вы утверждаете, что только благодаря чистой случайности вы высадились именно здесь, хотя вы могли выбрать тысячу других мест на этом незаселенном побережье.

— Я не вижу никаких оснований, для того, чтобы утверждать, — холодно ответил Валенсо. — Мой рулевой, которого зовут Зингелито, раньше был корсаром. Он, оказалось, знал эти берега и посоветовал мне высадиться именно в этом месте побережья. Он сообщил мне, что у него для этого есть основания, о которых, по его выражению, он расскажет мне позже, когда настанет время. Однако он так и не выполнил своего обещания, потому, что уже в день нашего прибытия сюда он исчез в лесу. Позже мы нашли его обезглавленный труп. Очевидно, его убили пикты.

Зароно, явно не поверивший словам хозяина дома, некоторое время пристально смотрел на графа.

— Ну хоть что-то! — наконец выдавил он. — Я верю вам, мой лорд. Корзеттцы не искусны во лжи, какими бы другими не очень-то хорошими способностями они не обладали. Я делаю вам достаточно откровенное предложение… Должен признаться, что принимая решение бросить якорь в этой уютной бухте, я подразумевал совсем другие планы. Я считал, что вы уже заполучили драгоценности, и я намеревался, честно говоря, хитростью или силой захватить этот форт и перерезать глотки всем, кто здесь находится. Но обстоятельства сложились таким образом, что мне пришлось изменить свои намерения… — Он посмотрел на Белезу весьма многозначительным взглядом, от которого у нее покраснели щеки, и она постаралась придать своему порозовевшему лицу, высокомерное выражение. Зароно, как ни в чем ни бывало, продолжил:

— В моем распоряжении имеется корабль, который вам может пригодиться для того, чтобы убраться отсюда вместе со всей семьей и парой других людей, которых вы сами выберете. Другим, по все видимости, придется выбираться отсюда рассчитывая только на свои собственные силы.

Обслуга и лакеи, стоящие вдоль стен, незаметно обменялись озабоченными взглядами, Зароно успел заметить реакцию слуг, но ничем не показал этого.

— Однако, сначала вы должны помочь мне найти сокровища, за которыми, собственно, я плыл за многие тысячи миль.

— Во имя Митры, какие сокровища? — рассерженно спросил граф. — Теперь вы рассуждаете, как этот гнусный пес Стромбанни.

— Вы когда-нибудь слышали о Кровавом Траникосе, величайшем из бараханских пиратов?

— Кто же о нем не слыхал? Этот человек был тем, кто ворвался в каменную крепость на острове, где находился в изгнании принц Стигии

Тотмекти, у бил там всех людей и нагло похитил сокровища, которые принц прихватил с собой, бежав из страны Шем.

— Совершенно верно. Это известие о драгоценностях, подобно падали притягивающей стервятников, привлекло людей всего Красного Братства — пиратов, буканьеров и даже вольных корсаров со всего юга. Траникос, сильно опасаясь предательства со стороны своих сотоварищей бежал на север на собственном корабле, и больше его никто и в никогда не видел. Это произошло всего около ста лет назад.

— Но согласно распространившимся слухам, — продолжал Зароно, — один из его сподвижников пережил это трудное путешествие и вернулся на Бараханские острова, однако его корабль захватила боевая зингаранская галера. Но прежде чем его повесить на рее, он рассказал свою невероятную историю и своей кровью нарисовал на пергаменте карту. Однажды через кого-то ему удалось передать карту неизвестному лицу. Тот поведал следующее:

Траникос удалился далеко в неизведанные воды и, отыскав на каком-то пустынном берегу одинокую бухту, бросил там якорь. Осмотревшись, он сошел на берег, взял с собой захваченные драгоценности и одиннадцать человек, которым он больше всего доверял. По его приказу корабль дрейфовал вдоль берега, а примерно через неделю это судно должно было вернуться в бухту, к месту высадки, чтобы забрать на борт Траникоса и сопровождающих его людей. А тем временем Траникос хотел спрятать драгоценности где-то поблизости. Корабль, как и было условлено, вернулся в назначенное время, но нигде не было видно никаких следов Траникоса и его товарищей, если не считать примитивной хижины, одиноко стоящей на пустынном берегу.

Найденная хижина была кем-то разрушена, а вокруг нее были четко видны отпечатки голых ног, однако ничто не указывало на то, что здесь произошло сражение. Отсутствовали также какие бы то ни было следы драгоценностей или тайника. Пираты отправились в лес на поиски своего пропавшего предводителя. С ними пошел боссонец, который умел великолепно читать следы, потому что раньше долго был лесным жителем. Он смог обнаружить следы ушедших на старой тропе. Следы вели на восток на многие мили. Когда пираты после продолжительного похода так и не обнаружили Траникоса, но изрядно устали, намотавшись по лесным дебрям, один из пиратов залез на дерево. Этот человек сообщил, впереди, неподалеку от места их стоянки, из зарослей леса, подобно башне поднимается скала. Они быстро собрались и направились к замеченной скале, однако вскоре на них напал отряд воинов-пиктов и вынудил их вернуться на корабль. Прежде чем они вернулись на Бараханские острова, во время плавания сильный шторм разбил корабль, и в живых остался только один человек.

Это и есть история о драгоценностях Траникоса, которые напрасно ищут искатели кладов уже целое столетие. Известно, например, что существует карта, но где она может находиться — никто не знает.

Мне когда-то было дозволено взглянуть на эту таинственную карту. Со мной были Стромбанни, Зингелито и один немедиец, примкнувший к бараханцам. Мы имели возможность видеть ее в Мессантии, где мы, переодевшись под местных жителей, провели недурно вечер. В одном из кабаков, где мы вовсю кутили и веселились, кто-то столкнул лампу и кто-то закричал в темноте. Когда удалось зажечь свет снова, старому скряге, которому принадлежала эта карта, воткнули в сердце острый нож. Карта безвозвратно исчезла. В ответ на вопли в помещение в бежала охрана копьями наперевес, чтобы выяснить, кто и почему орал. Мы сообразили, что нам пора побыстрее убираться, и каждый из нас ушел своим собственным путем.

В течение года я и Стромбанни выслеживали друг друга, потому что каждый из нас думал, что карта находится у другого. Ну, а теперь ясно, что это не так. Однако совсем недавно я услышал, что Стромбанни отправился в плавание, отбыв на север, и я последовал за ним. Вы оказались концом этой погони.

Как я уже говорил, я только мельком видел эту карту, когда она лежала на залитом дешевым вином столе перед стариком, но поведение Стромбанни доказывает, что он считает, что это именно та самая уединенная бухта, в которой высадился Траникос.

Я предполагаю, что Кровавый Траникос спрятал захваченные драгоценности на скале, которую увидел наблюдатель пиратов, или, возможно, где-то возле нее. Однако, как я уже говорил, на обратном пути на них напали пикты и убили их. Во всяком случае, дикие пикты не завладели драгоценностями Траникоса, потому что в противном случае эти сокровища всплыли бы где-нибудь. Все-таки уже достаточно много торговцев подходило к этим берегам и вело меновую торговлю с прибрежными туземными племенами. Но никто из местных туземцев не предлагал ни золота, ни драгоценных камней.

А теперь я хотел бы изложить вам свое предположение.

Мы хотим, что бы вы вступили в сотрудничество с нами. Если мы станем сотрудничать, то мы сумеем их разыскать. Мы сможем начать поиски, не откладывая, и у вас в форте останется достаточно людей, чтобы продержаться, если на нас внезапно нападут. Я совершенно уверен, что тайник находится неподалеку от крепости. Мы обязательно найдем его, погрузим драгоценности на мой корабль и отплывем в направлении одной из дальних гаваней, где я смогу золотом стереть память о своем прошлом. Я не хочу такой жизни, она мне надоела. Я хочу вернуться назад к цивилизации, и прожить остаток жизни как богатый человек, в изобилии и довольстве, с многочисленной прислугой и женой благородной крови.

— Даже так? — граф, полный подозрений, удивленно поднял брови.

— Отдайте мне в жены вашу племянницу, — без церемоний потребовал корсар.

Белеза возмущенно вскрикнула и с негодованием вскочила с кресла.

Валенсо тоже поднялся, лицо его побелело.

Его пальцы судорожно стиснули бокал, словно он намеревался запустить его в голову своему надоедливому собеседнику. Зароно не пошевелился. С руками на крышке стола, с пальцами, вытянутыми и согнутыми, как когти, он сидел совершенно неподвижно. С почти невозмутимым видом. Только глаза его блестели страстью и у грозой.

— Как вы могли отважиться… — воскликнул Валенсо.

— Вы, кажется, забыли, что вы уже вылетели из седла, граф Валенсо! — зло пробурчал Зароно, — Мы здесь не при дворе Кордавы, мой лорд. На этом пустынном берегу, омываемом безбрежным морем, нужно сменить благородство на открытую мускульную силу. И, разумеется, оружие. Уж об этом то я позаботился. Чужой живет в вашем дворце в Корзетте, а все ваше состояние покоится на дне соленого моря. Если я не предоставлю в ваше распоряжение свой корабль, вы весь остаток своей жизни проведете на этом нудном песчаном берегу, как отшельник.

— Вам, — Зароно вновь стал невозмутим, — не придется раскаиваться в породнении между нашими домами. Под новым именем и с нашим баснословным богатством Черный Зароно начнет свою жизнь среди дворянства этого мира, а вы по получите зятя, которого вам не придется стыдиться в Корзетте.

— Вы сошли с ума! — граф рассерженно вскочил. — Вы… что это?

Это был перестук легких ножек. В банкетный зал вбежала Тина. Она рассеянно сделала реверанс и поспешила к столу, чтобы вцепиться своими хрупкими пальцами в побелевшие пальцы Белезы.

Она тяжело дышала, ее щеки были мокрыми, а ее льняные волосы приклеились ко лбу.

— Тина! Как ты здесь оказалась? Я думала, что ты находишься в своей комнате!

— Так оно и было, — ответила девочка, переведя дыхание.

— Но я потеряла нитку кораллов, которую вы, моя леди, мне подарили. — она подняла ее вверх, демонстрируя. Это было не ценное украшение, но девочка любила его больше всего, больше чем все остальные вещи, потому что это был первый подарок Белезы, — Я очень боялась, что вы не позволите мне искать ее, если вы об этом узнаете, моя дорогая леди. Жена одного солдата помогла мне выйти из форта и снова вернуться назад домой. Но только очень прошу вас, моя леди, не требуйте от меня, чтобы я назвала имя этой доброй женщины. Я пообещала ей, что не выдам ее. Я нашла коралловую нитку на берегу пруда, где купалась сегодня утром. Накажите меня, если я сделала что-то плохое.

— Тина! — простонала Белеза и прижала хрупкое тельце девочки к себе.

— Я тебя еще никогда не наказывала. Но ты не должна покидать форт, на берегу расположились корсары, и все еще существует опасность того, что дикие пираты незаметно подкрадутся к нашему форту. Пойдем, я отведу тебя обратно в комнату и помогу тебе сменить промокшую одежду.

— Да, моя леди, — пробормотала Тина, — Но сначала позволь мне рассказать о черном человеке…

— Что? — невольно сорвалось с губ графа Валенсо. Бокал выскользнул из его пальцев и со звоном разбился об пол. Кусочки хрусталя разлетелись в стороны. Он обеими руками вцепился в полированную крышку стола. Его фигура согнулась, словно в его мощное тело попала молния. Лицо его исказилось и мертвенно побледнело. Потерявшие цвет глаза глубоко запали в глазницы.

— Что ты сказала, девочка? Повтори, пожалуйста. — Задыхаясь, произнес он глухим голосом. Он так грозно и дико глянул на ребенка, что та испуганно прижалась к Белезе. — Что ты сказала, повтори!

— Черный человек, мой лорд, — произнесла в испуганная Тина. А в это время Белеза, Зароно и обслуживающие стол люди обеспокоенно смотрели на осунувшегося графа. — Когда я бежала к пруду с морской водой, чтобы найти свою забытую утром нитку жемчуга и кораллов, я увидела его. Ветер дул сильно и жутко стонал, а море кипело словно потревоженное каким-то страшным происшествием. И тут — появился он. Он приплыл на странной черной лодке, окруженный голубыми струями пламени, которые, конечно же не были факелами или лампами. Он вытащил свою причудливую лодку на берег около южного рога нашей бухты и зашагал к черному утесу. В тумане он казался настоящим гигантом — высокий, сильный человек, темный, как кушит…

Валенсо резко пошатнулся, словно ему неожиданно нанесли смертельный удар бичом. Он схватился за горло и поспешно сорвал золотую цепь. Со страшным выражением лица сумасшедшего он торопливо затолкал ее в карман и вырвал девочку из объятий Белезы.

— Ты маленькое лживое чудовище! — прокаркал он. — Ты врешь. Ты все выдумала. Ты слышала, как я говорил во сне, и теперь ты специально лжешь, чтобы помучить меня. Признавайся, что ты лжешь, пока я не отодрал твою лживую глотку от плеч!

— Дядя! — испуганно и возбужденно воскликнула Белеза. Она поспешно попыталась освободить Тину от грубой хватки обезумевшего внезапно графа. — Вы в своем уме? Что происходит? Что все это значит?

Он со злобным ворчанием оторвал ее нежные пальцы от своей шероховатой руки, развернулся и толкнул ее так, что она, споткнувшись от толчка, оказалась в руках Гальбро, который смотрел на нее с нескрываемым любопытством.

— Пощадите, мой лорд, — воскликнула Тина. — Я не солгала вам!

— А я говорю, что ты лжешь, противная девчонка! — прохрипел разгневанно Валенсо. — Гобелез!

Явившийся на его зов слуга равнодушно схватил ребенка и сорвал с нее тонкое платье с ее спины. Он поднял Тину и повернул ее, завернул ее слабые ручонки за худенькую спину и снова поднял ее, обиженно бьющуюся и молотящую ногами во все стороны, от пола.

— Дядя! — вскричала Белеза и постаралась защититься от захвата Гальбро, в котором явно проскальзывало неприличное возбуждение. — Вы, должно быть, сошли с ума, дядя! Не можете же вы… о, не можете же вы… — отчаянный крик придушенно застрял в ее горле, когда Валенсо потянулся за бичом из плетеной воловьей кожи с украшенной драгоценными камнями вычурной рукояткой.

Он с дикой яростью так сильно хлестнул девочку по жалкой спине, что между ее голыми лопатками вздулась красная полоса.

Крик Тины больно резанул Белезу, дрожь пробрала ее до самых костей. Ей стало плохо. Мир перед ее глазами внезапно затрещал по всем швам и стал расползаться.

Словно в кошмарном сне она видела лица солдат, слуг, но в выражениях их лиц не было в никакого сочувствия или жалости. Надменное лицо Зароно тоже стало частью этого невероятного кошмара.

Девушка почти ничего не замечала в этом кроваво окрасившемся тумане, который неотвратимо надвигался на нее. Она видела только бледное, дрожащее тельце несчастной Тины, хрупкая спина которой до самой шеи была покрыта вспухающими красными полосами, крест-накрест пересекающими друг друга, и не слышала ничего, кроме криков боли ребенка и тяжелого дыхания Валенсо, когда он, сверкая сумасшедшими глазами избивал девочку, и бешено ревел.

— Ты лжешь! Проклятье, ты нагло лжешь! Поклянись, что ты все это выдумала, или я оторву тебе поганую голову. Он не может преследовать меня здесь!

— Пощадите, мой милостивый лорд, молю вас! — визжала обезумевшая от боли девочка. Она тщательно пыталась спрятаться за широкие спины невозмутимых слуг. От боли, отчаяния и обиды она не подумала о том, что ложь могла спасти ее от дальнейшего безжалостного избиения. Кровь вишневыми жемчужинами медленно скатывалась по ее ногам, — Я видела его! Я не лгу! Клянусь, мой лорд! Не лгу! Пощадите! А-а-а-а!…

— Идиот! Идиот! — кричала Белеза вне себя. — Разве вы не видите, что она говорит правду. О… Вы — животное! Грязное, бездумное животное!

Разум, казалось, начал вновь возвращаться к Валенсо. Он опомнился. Выронил бич и, весь содрогаясь, опустился на край стола, за который он так слепо и непроизвольно держался. Казалось, на него неожиданно накатился приступ лихорадки. Его волосы мокрыми прядями приклеились к изрезанным морщинам лица, и пот блестел на его лице, которое превратилось в ужасную маску.

Гобелез отпустил Тину, и девочка жалким рыдающим комочком опустилась на пол, прижалась к дереву, словно пыталась слиться с ним воедино. Белеза вырвалась из рук Гальбро. Сотрясаясь от рыданий, девушка подбежала к избитому, ребенку и опустилась перед девочкой на колени. Она прижала ее к себе, с рассерженным выражением лица, гневным взглядом оглянулась на дядю, словно пытаясь уничтожить его справедливым негодованием. Однако тот даже не взглянул в ее сторону.

Граф, казалось, совершенно забыл с племяннице и о своей жалкой и слабой жертве. Она не поверила своим ушам, когда он, обратившись к черному корсару, произнес:

— Я принимаю ваше предложение, Зароно. Во имя Митры, мы разыщем эти проклятые сокровища и навсегда исчезнем с этого дьявольского берега.

При этих предательских словах огонь его гнева превратился в золу. Не способная больше сказать ни слова, девушка подняла рыдающую девочку на ослабевшие руки и понесла ее вверх по лестнице, пошатываясь и замедляя шаги.

Бросив взгляд через плечо, она увидела, что Валенсо сидит за большим столом и вливает в себя красное вино из огромного бокала, сжимая его дрожащими узловатыми руками, а Зароно, нагнувшись словно стервятник, стоит перед ним.

Очевидно, он тоже был совершенно ошеломлен происшествием, но он также готов был использовать эту перемену в настроении графа. Он говорил с ним тихим, но твердым голосом, а Валенсо отупело кивал, соглашаясь, словно он едва слышал то, что ему говорят.

Гальбро задумчиво стоял одиноко в тени, обхватив пальцами подбородок, а слуги, толпившиеся вдоль стен, украдкой переглядывались друг с другом, пораженные внезапным надломом своего господина.

Войдя в комнату, Белеза положила наполовину потерявшую сознание девочку на кровать и стала промывать кровавые полосы на ее спине, а затем стала смазывать рассеченные участки кожи смягчающим боль маслом.

Тина слабо всхлипывала, однако не противилась движениям нежных рук своей госпожи. Белезе показалось, что мир рухнул. Она чувствовала себя совершенно потерянно, жалкой и дрожала от последствий шока, вызванного ужасными переживаниями и нервным срывом. Она боялась своего дядю и ярости, непредвиденно проснувшейся в его сердце. Она никогда не любила его. Он был строг, не проявлял никаких теплых чувств по отношению к своим близким, и, кроме того, был скуп и алчен. Однако, по крайней мере, до сих пор она считала его справедливым и храбрым человеком.

Она содрогалась от отвращения, вспоминая его бешеные, помутневшие глаза и искаженное страхом, побелевшее лицо. Что-то так сильно испугало его. Но до потери контроля над сознанием. Почему-то он считал существо, запавшее ему в сердце, таким ужасным, что решил продать свою единственную племянницу этому печально известному морскому вору и грабителю. Что скрывалось за этим внезапным помрачением рассудка? Кто был тот черный незнакомец, которого видела Тина?

Девочка бормотала в полубреду:

— Я не лгала, моя леди! Я действительно не лгала! Я на самом деле видела черного человека на черной лодке, которая держалась на голубом огне. Это был очень и очень большой человек, темный, почти как кушит, и на нем развевался черный плащ. Я так сильно испугалась, когда увидала его, что у меня кровь застыла в жилах. Он вышел из лодки, вытащил ее на песок и отправился в лес. Я не лгала, не обманывала. Почему граф жестоко избил меня только за то, что я видела этого ужасного черного человека?

— Тс-с-с, Тина, — Белеза попыталась успокоить мечущуюся девочку. — Лежи тихо и спокойно, тогда противная боль пройдет.

Дверь позади нее открылась.

Белеза выпрямилась и схватила украшенный драгоценными камнями кинжал. На пороге стоял граф Валенсо.

При взгляде на него, у нее по спине пробежали нервные мурашки. Он, казалось, постарел. Его лицо стало серым и напряженным, а в его глазах присутствовал нескрываемый страх.

Он никогда не был близок ей, однако теперь она почувствовала, что их разделяет чудовищная пропасть. Тот, кто сейчас стоял перед ней, перестал быть ее родным дядей. Перед ней возвышался чужак, который пришел мучить ее.

Она подняла кинжал.

— Если вы еще раз поднимите на нее руку, — яростно прошептала она. — Я воткну этот клинок в ваше сердце, клянусь Митрой.

Он вообще не обратил внимания на ее слова.

— Я поставил охрану вокруг главного дома, — бесцветно произнес он. — Завтра Зароно приведет в форт своих людей. Он не покинет бухту, пока не найдет сокровища. Как только он обнаружит их, мы отплывем. Куда поплывем? Решим по пути.

— И вы хотите продать меня ему? — выдохнула она. — Во имя Митры…

Он бросил на девушку мрачный взгляд. Она отшатнулась от него, потому что прочитала в его глазах, в изгибе губ, в дергающихся бровях бессмысленный ужас, от которого этот человек почти сошел с ума. Но почему? Это оставалось загадкой.

— Ты сделаешь то, что я тебе прикажу, — сказал он, и в его голосе чувств было не больше, чем в звоне оружия. Он резко повернулся и покинул комнату. Белеза бессильно опустилась на кровать Тины.