"Жесткокрылый насекомый" - читать интересную книгу автора (Лукьянов Алексей)одинВ половине второго детский голос начал звать маму. Ребенок плакал, умолял впустить, клялся, что больше так не будет, обещал всегда слушаться, жаловался на голод и холод. Когда мольбы нон-стоп перевалили за два пополуночи, народ начал выглядывать в окна, и оказалось, что у третьего подъезда стоит мальчик, освещенный прожектором, установленным на крыше. Жильцы потихоньку закипали: какая-такая мамаша выставила дитё в шортах и футболке? Хотя для шестидесятой параллели ночи стояли удивительно теплые, но мало кто из проснувшихся хотел бы оказаться на улице в трусах и майке, особенно когда вовсю свирепствуют комары. Жильцы начали выскакивать на балконы. – Э, малец, ты совсем рехнулся? – Что вы кричите, ребенок заблудился! – Милицию надо. Пацан, ты чей? Ребенок не отвечал. Он смотрел на балкончик третьего этажа, оттуда на него пялились три кошки. – Он что, внук этой бабы, что ли? – Ну вы же слышали: он маму зовет. – Да у нее, кроме кошек да собак, дома никого не водится, даже мужика! – Милицию, милицию надо! Эй, пацан!.. Марину Васильевну разбудил даже не звонок в дверь, а последовавший за ним отчаянный перелай Капитоши, Чумки и Чапы, изолированных на ночь друг от друга на лоджии, балкончике и кухне. Глянув на часы – кому не спится в ночь глухую? – встала с постели и пошла к двери. – Кто там? – Ты что же делаешь, курва? Что мальчонка-то твой под окнами причитает, весь дом перебудил? Голос принадлежал соседке сверху, вздорной бабе предпенсионного возраста. Марина Васильевна выждала, пока баба проорется, потом поинтересовалась: – Вы меня ради этого подняли в третьем часу ночи? Оказалось, что соседка за дверью не одна, вместе с ней возмутилось еще два человека: – Ты ребенка пустишь домой, или мы милицию вызовем? – Совсем сдурела, училка? – Что за бред, какого ребенка? – Она распахнула дверь, нимало не заботясь тем, что дух от тридцати двух кошек и трех собак не может озонировать тесную однокомнатную квартиру. Делегация поморщилась, но позиций не сдала. – Чего над ребенком издеваешься, интеллигенция? – Полную квартиру тварей всяких держишь, а сына на улицу гонишь! Не стыдно, мамаша херова? – Вы в своем уме? – вспыхнула Марина Васильевна. – Я здесь больше десяти лет живу, давно можно было заметить, что у меня нет детей. Все замолчали. За спиной надрывались собаки. – В милицию бы… – растерянно предложил сосед, не без интереса разглядывая ночную рубашку хозяйки. – Он под твоим балконом кричит, – добавила Вздорная Баба. Марина Васильевна решила, что проще разобраться на месте, нежели вести непродуктивный спор в неглиже. – Сейчас выйду. Вопреки ожиданиям, соседи не спустились вниз, пока она надевала халат и куртку. Они по-прежнему торчали под дверью, что-то горячо обсуждая. Когда Марина Васильевна вышла на площадку и захлопнула дверь, возмущенная интеллигентскими замашками старуха со второго этажа предложила: – Ты там посмотри… ну, вдруг не твой, а знакомых… чего же иначе он приперся? – Прекратите нести чепуху! Разбудили – ведите, и нечего хвостом вилять. Делать нечего, пришлось спускаться всем вместе. На первом этаже все остановились перед распахнутой настежь дверью из подъезда. – Простите, может, я чего-то недопонимаю. – Марина Васильевна оглядела визитеров. – Вам не кажется, что, если бы ребенок был моим, он мог вполне цивилизованно войти и позвонить, а не кричать под балконом, как приблудный кот. Простота и изящество этой мысли буквально поразили соседей. С улицы доносились жалобные всхлипы, все четверо стояли и не знали, что делать дальше: то ли разбираться до конца, то ли позволить событиям исчерпаться самопроизвольно. В конце концов Марина Васильевна сделала шаг к двери, и тут началось самое дурацкое приключение в ее жизни. Едва стихийная комиссия по чрезвычайному положению оказалась во дворе, ребенок с криком: “Мама! Мамочка!” бросился к Марине Васильевне и уткнулся зареванной, в черных разводах мордочкой ей в живот. – Вот сука… – протянула Вздорная Баба. – Да ее точно в милицию надо! – Мужик яростно засопел и поспешил восвояси. Старуха ничего не сказала. Она плюнула на Марину Васильевну и пошла следом за сбежавшим соседом. Зато Вздорная Баба продолжала: – Что же ты, сука, делаешь, падла ты несусветная?! Это же как оскотиниться надо, а?! Да тебя убить за такое мало… Мальчик на мгновение оторвался от ничего не понимающей “мамы” и сердито посмотрел на Бабу. – Дура. У соседки отвисла челюсть, но она быстро пришла в себя: – Ах ты, пи…деныш… Рука “мамы”, вся в царапинах и аллергических пятнах, перехватила подзатыльник. – Не смейте бить ребенка! Завтра мы вызовем милицию и во всем разберемся. – Не трогай меня, сука! Учить она меня будет! Я детишек ночью на улицу не выгоняю! Я сейчас милицию вызову! Семеныч свидетелем будет, и тетя Клава тоже! Б…дь такая! Марина Васильевна не стала слушать. Она взяла мальчика за плечо и повела к себе. Вслед неслась брань, орать Вздорная Баба могла долго и самозабвенно. Ладно еще, сразу следом не пошла… Дома вновь разлаялись собаки, и Марина Васильевна оставила мальчика одного, чтобы успокоить животных. Те долго не унимались, да еще с улицы продолжала вещать соседка, и Марина чувствовала себя совершенно разбитой и несчастной. Часам к трем все успокоилось, но появилась новая проблема: куда устроить спать ребенка? Постель в квартире имелась всего одна. Не будет же она… Чтобы хоть немного отвлечься, “мама” решила покормить блудного сына. Тот прикорнул в коридоре на тумбочке, рядом с Римусом и Лапкой. Коты с двух сторон обложили чумазого мальчишку, подрагивали хвостами и громко мурлыкали. Носик ребенка во сне непроизвольно морщился: коты пометили всю квартиру раз по сто каждый. – Эй, существо, – Марина тронула мальчика за плечо. Мальчик открыл глаза. – Ты есть будешь? Кивок. – Ступай, умойся – и на кухню. Она проводила его в ванную, выдала полотенце и ушла готовить ужин. В холодильнике оставались лишь йогурт, кусочек сыра и граммов сто сливочного масла. Насчет хлеба немного получше – полбуханки черного и “чиабата”. Вскипятила чай, сделала два бутерброда “так” и один с сыром, в йогурт воткнула ложечку. В ванной зашумел унитаз, потом открылся кран с водой, непродолжительное плескание – и вот умытый “сын” вошел на кухню. Чумка, хозяйничавшая здесь уже полтора года, сперва заворчала. – Чумочка, фу! Не обижай гостей. Проходи, мальчик, не бойся – она не кусается. Она и вправду не кусалась. Подошла к застывшему в дверях гостю, обнюхала, лизнула в коленку – и вернулась на половичок у батареи. “Сын” прошел к столу, уселся на табурет и начал жадно есть, запивая бутерброды горячим чаем. К йогурту так и не притронулся. Когда последний кусок батона был проглочен, мальчик сказал: – Спасибо. Он совершенно осоловел. – Пожалуйста, – ответила Марина Васильевна. – Пойдем, будем тебя на ночь устраивать. Спать на одноместной кровати тесно, но проблема крылась не в этом. Утром мальчик описался. Марина Васильевна вскочила, как ошпаренная. Ночная рубашка неприятно липла к бедру, ребенок заворочался, отодвинулся от мокрого пятна на простыне и перевернулся на другой бок. – Этого мне еще не хватало, – пробормотала Марина. Часы показывали 6:24, она стояла посреди комнаты в намокшей ночнушке и не знала, что делать. Собаки уже поскуливали в своих резервациях, требуя прогулки сей же час. Но Марину терзала другая мысль: вот чужой ребенок описал ее постель. Будить ли его прямо сейчас? Ругать ли его? Черт, матрац сейчас провоняет насквозь… Но будить мальчишку Марина Васильевна не стала. Она пошла в ванную комнату и привела себя в порядок. На завтрак со вчера ничего, кроме открытого йогурта, не осталось, поэтому следовало хватать собак и бежать в ночной магазин. Всех денег в кошельке лежало сто рублей. Неспешно, со всеми остановками шествуя к продуктовому, Марина Васильевна так и этак прикидывала, как бы так извернуться и протянуть с этой суммой до понедельника. По всему выходило, что завтра есть будет нечего. Занимать у матери не хотелось, Наташа далеко, Верочке и так полторы тысячи должна за стрижку и уколы для собак. Ребенка нужно срочно сдавать в питомник… тьфу, приют. Вот накормить только – и сразу в приют. В конце концов сумка Марины Васильевны вместила в себя литровый пакет молока, пять яиц и немного вареной колбасы. Собаки, ожидавшие на улице, облаивали немногочисленных прохожих, но, по счастью, в драку не лезли. Отвязав их от перил, Марина поспешила домой. Когда она вернулась, на двери в квартиру кто-то уже написал мелом “СУКА”. От ярости сжалось сердце и перехватило дыхание. Наверняка нет еще восьми, но кто-то не поленился, встал в субботу пораньше и тщательно вывел большими жирными буквами и красивым почерком. Марина Васильевна вынула носовой платок и наскоро стерла неприличное слово. На пороге ее встретили Римус и Лапка. Пока Марина переобувалась, ей что-то показалось странным, и она не сразу сообразила, что свет в прихожей включен, а пол – влажный и слегка пахнет хлоркой. В ванной шумно лилась вода, что-то шмякалось, и детский голосок напевал: “Жесткокрылый насекомый знать не знает, что летает, деревенский даун Яша, аксельбантами слюна”… Марина не стала дослушивать, что там случилось с несчастным Яшей и жуком; отнесла покупки на кухню, и там тоже обнаружила тщательно протертый пол, а также зажженную под чайником конфорку и приготовленные бутерброды на столе. Она заглянула в комнату. Кровать без матраца, дверь на лоджию слегка приоткрыта. Марина выглянула в окно. Матрац висел на парапете и сушился на майском ветерке. Рядом проветривалось одеяло. – Привет. Марина Васильевна вздрогнула и обернулась. Мальчик в одних шортах стоял на пороге, держа в руках кое-как отжатое белье. – Здравствуй. – Не сердись, пожалуйста, что я… ну, это… – Мальчик опустил глаза. - Я больше не буду. – Я надеюсь. Мальчик прошел к лоджии, открыл дверь, шикнул на котов и начал развешивать на бельевых веревках простыню, пододеяльник и наволочки. Марина наблюдала за его движениями со смутным чувством гордости и жалости. – Ты чей? – спросила она, когда последняя прищепка вцепилась в мокрую ткань. – Евгений. – Очень приятно, но я спросила, чей ты. – Твой. – Ты прекрасно знаешь, что это не так. Глаза мальчика заблестели, и Марина Васильевна поторопилась уйти от опасной темы: – Ладно, потом поговорим. Я сейчас приготовлю завтрак, а ты… Чем его занять? Дома все книги по математическому анализу, теории больших чисел и прочая специальная литература, в компьютере никаких игр, телевизора нет… – Можно, я с тобой? – Что? – Можно, я помогать буду? – Ну помогай… Чайник уже вскипел. Марина Васильевна выложила на доску колбасу и принялась нарезать мелкими кубиками. Евгений без лишних слов разбил яйца в небольшую миску, посолил, добавил молока и довольно ловко взбил вилкой. – Перец есть? – спросил он. Пораженная, Марина долго не могла понять, чего он хочет. Дети так умеют? – Ма, перец есть, я спрашиваю? – Нет, не покупала. Он пожал плечами, зажег газ и поставил на огонь сковородку. Двигался Евгений настолько уверенно, будто всю свою недолгую жизнь провел на этой кухне. Вынул из холодильника бутылку с маслом, немного полил на чугунное дно, поставил обратно. – Все нарезала? – Он посмотрел на “маму”. Та машинально кивнула. Мальчик деликатно оттеснил Марину Васильевну от разделочной доски, вилкой сгреб колбасу на сковородку, чуть перемешал. Пока колбаса начала шкворчать, Евгений успел вымыть доску, убрать в мусорное ведро скорлупу и протереть кухонный стол губкой. – Ма, ты бы хоть кошек покормила. Марина Васильевна безропотно подчинилась. Достала из шкафчика мешок с сухим кормом и пошла сыпать в миски питомцам. А когда вернулась, на тарелках уже исходила ароматным паром яичница. – Мыть руки – и завтракать! – скомандовал Евгений. Пока ели, никто не проронил ни звука. Марина Васильевна старалась не смотреть на постояльца и уж тем более – не разговаривать. Мальчик – она даже в мыслях не называла его по имени, не желая устанавливать хоть какой-то контакт, – тактично молчал и разглядывал кухню. – А где папа? – спросил он вдруг. В это время в дверь кто-то требовательно позвонил. Ни свет ни заря в третье ОВД прискакала всем здесь хорошо знакомая гражданка Ферапонтова Таисия Павловна одна тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года рождения. Разумеется, за участковым. – Мне бы… Лопаницына… совсем… беспредел… – не могла отдышаться гражданка. – Пишите заявление. – Сержант за стеклом широко зевнул, не прикрыв рот рукой. – Ну какое… заявление… мне участковый… – На дежурстве ваш участковый. Где находится опорный пункт, вам известно. Часы приема тоже. Туда и приходите. – Но ведь беспредел… – Пошла вон, дура! Таисия Павловна заревела. Легко, без всхлипываний и прелюдий, зарыдала в голос, и если на крик помощника дежурного выглянул только оперативник Ленька Ряпосов, то концерт гражданки Ферапонтовой смена вышла послушать в полном составе. – Где Лопаницын? – Начальник дежурной смены подполковник Граф невозмутимо прихлебывал из кружки с надписью “Russian vodka” какой-то горячий напиток. – В гальюн отлучился, – доложил сержант. – Появится – пускай уймет родственницу! – распорядился Граф, и шоу закончилось, даже Ферапонтова заткнулась. Лопаницын не заставил себя долго ждать. – Что вы здесь делаете? – не поздоровавшись, спросил он. – Беда, Петенька, беспредел… – Перестаньте говорить это слово, у вас каждую неделю беспредел. Что, опять Кокорина нелегальной проституцией занимается? Или Богданов ворует? – Я, между прочим, всегда по делу говорю, нечего насмехаться. У нас происшествие в подъезде ночью было. – А почему утром прибежала, если происшествие ночью? Хватит мне мозги пудрить, полтора часа до сдачи смены осталось. – Так я потому и пришла. Эта дура из тридцать четвертой сына на ночь глядя выгнала на улицу, он до трех под окнами орал, как недорезанный. Ты бы припугнул ее, что ли, совсем распоясалась баба. – Кто? Эта, с кошками-собаками? – Петр еще больше помрачнел. - Идите-ка вы домой, Таисия Павловна. И не надо сюда приходить, у меня неприятности из-за вас. Ферапонтова оскорбилась: – Вот из-за таких, как вы, детей потом и убивают! – Идите-идите. – Он собрался уже уйти, но тут резко обернулся: - Кулик ее фамилия? Таисия Павловна мелко-мелко закивала, предчувствуя вмешательство милиции в дела училки. Через десять минут старший лейтенант Лопаницын вернулся в дежурную часть и подсел к Галке Геращенко, инспектору ОППН. – Галочка, дело есть. – Как мило. Излагай. – Помнишь, осенью ребенка искромсали на моей земле? – Допустим. Ты хочешь сказать, что тогда не того взяли? Опять труп? – Никаких трупов, не боись. Наоборот. Тут такая история… сама знаешь, моя тетка если ляпнет чего, то надо делить на тринадцать… – Хватит мяться, говори, что хотел. – По тому делу свидетелем проходила некто Кулик… – …Марина Васильевна, – кивнула Галка. – Я у нее в институте училась. – Че? – У меня, Пятачок, высшее педагогическое образование, не чекай. – Короче, к ней надо сегодня сходить. – Лопаницын даже на “Пятачка” не обиделся. Геращенко заразительно расхохоталась: – С чего бы это? Передашь по смене, там Загрибельный будет, он со свежими силами… – Ты же ее знаешь, она мужиков терпеть не может. – Лопаницын, – окликнул Петра начальник, – что там твоя родственница настучала? – Виктор Николаевич, ну что вы, в самом деле… – Докладывай. – Якобы гражданка одна выгнала ночью маленького ребенка из дому. – В чем криминал? – Ни в чем. Только баба… гражданка эта проходила свидетелем по делу Иртегова. Помните, она за месяц до убийства телегу накатала, что во дворе находит выпотрошенных кошек да собак? – …животных с вырезанными половыми органами, – процитировал по памяти начальник. – Если бы не она, искали бы твоего Иртегова до морковкина заговенья. Что, очередного маньяка решила на живца поймать? Лопаницын исподлобья глянул на начальника: – Вам смешно, а она меня задрочила совсем: почему да почему вовремя на сигнал не отреагировали, мальчик бы живой был… – Фильтруй базар. – Галка пихнула лейтенанта локтем в бок. – Отвянь, – огрызнулся старлей. Граф жестом прекратил перебранку. Участковый продолжил: – Вся байда в том, что она бездетная. А ребенок называет ее мамой. – Усыновила? – Брови Графа взлетели вверх. – У меня таких сведений нет. Раскачиваясь на ступнях, начальник немного пожевал губами, а потом расцепил сложенные за спиной руки и сложил ладони перед собой. – Так, мальчики-девочки, ноги в руки – и к этой дамочке. У вас час времени до развода, и лучше вам в этот интервал уложиться. Разберитесь там как следует и накажите, сами понимаете, кого попало… – Мы не успеем, – категорически заявила Геращенко. – Это уже не мои проблемы. Да пошевеливайтесь уже! Из отделения Лопаницын и Геращенко вышли молча, так же в полном молчании дошли до нужного дома, и только у подъезда старлей нарушил молчание: – Кто будет говорить? – Как мило, что ты решил обсудить со мной этот вопрос. И что ты имеешь предложить? – Говорить будешь ты. – Благодарю за доверие. Но достойна ли я? – Это приказ. – А, ну конечно! У вас ведь на одну звездочку больше… Лопаницын, я тебе эту подставу еще припомню. Пошли. Они неторопливо поднялись по лестнице на третий этаж. Петр чувствовал себя последней сволочью. – У нее точно детей нет? – уточнила инспектор Галка. – Даже внуков. – Смешно, аж спасу нет… Лопаницын заметил меловые разводы на двери. – Сука… – Это ты кому? – Не тебе. Написал кто-то на двери. Галка подслеповато приблизила лицо к филенке. – Очень мило. Нездоровая атмосферка на вашей земле, товарищ страшный лейтенант. Петр решительно утопил кнопку звонка. – Сиди, я открою. – Марина встала из-за стола. Собаки заходились в истерике. Слишком много несвоевременных визитов за последние сутки. На пороге стояли мужчина и женщина в милицейской форме. Так, похоже, вызывать никого не придется. Кто-то уже вызвал. – Здравствуйте, Марина Васильевна, – приветствовала женщина. – Вы позволите войти? – И вам здравствуйте. Прошу. – Хозяйка отступила в глубь прихожей. Капитоша с Чапой уже сипели от лая, и только Чумка успокоилась и теперь довольно дружелюбно разглядывала незнакомцев. Милиционер пропустил свою спутницу вперед, затем вошел сам и закрыл за собой дверь. Резкий кошачий запах ударял в нос, и мужчина, и женщина заметно напряглись, пытаясь скрыть гримасы отвращения. В освещенном коридоре Марина узнала и участкового, и Галину. – Галочка? А ты разве не в школе работаешь? – Как видите, – пожала плечами гостья. – Инспектор отдела по профилактике правонарушений несовершеннолетних. Вот мое удостоверение. – Это так называемая “детская комната милиции”? – догадалась Марина Васильевна, так и не раскрыв корочки. – Что-то вроде. Так где ваше чадо? – На кухне, завтракает. Вы уж простите меня – запах от животных… Да вы не разувайтесь… Взрослые прошли на кухню. Мальчик сидел, уткнувшись носом в тарелку, как будто чувствовал, что пришли по его душу. – Здравствуйте, молодой человек. – Геращенко не стала приближаться к ребенку вплотную. Она присела на банкетку у двери, сравнявшись с мальчиком в росте. – Меня Галина Юрьевна зовут. А тебя как? Мальчик не откликнулся. Только сжал кулаки и еще ниже склонился над тарелкой. – Вы раньше этого ребенка встречали? – Не дождавшись ответа, Геращенко обратилась к Марине Васильевне. – Я к детям младше пятнадцати даже подходить боюсь. Так что ничего ответить не могу. Может, он тут где-то поблизости и гулял раньше, но я не видела… не могла видеть. – Но ведь почему-то именно вас он выбрал, – вмешался участковый. - Малой, ты почему Марину Васильевну выбрал? Малой сжался в комок и совсем отвернулся. Галка свирепо глянула на Петра и постучала пальцем по лбу. Затем снова повернулась к хозяйке: – Ребенка нужно эвакуировать. Возможно, ему потребуется медицинская помощь и помощь психолога… В этот момент мальчик заревел и кинулся к Марине Васильевне: – Ма, не отдавай! Я буду хорошим! Марина неумело приобняла найденыша за плечи и растерянно посмотрела на Галину и участкового, а Петр, оказавшийся в такой ситуации впервые, нерешительно топтался на месте. Детский плач Лопаницыну был вообще серпом по одному месту. Что теперь с этим угланом делать? Вязать, кидать через плечо – и на выход? Так он кипеш подымет на весь двор… Пожалуй, единственным человеком, сохранявшим в этой ситуации хладнокровие, оказалась лейтенант Геращенко. Она грациозно встала с низкого сиденья, подошла к ребенку, ласково прикоснулась к его лбу – и тут же резко отдернула: – Ой, да он горячий! “Скорую” надо. При этом она отчаянно подмигивала Марине Васильевне. Слава богу, той достало здравого смысла подхватить обман. – Телефон в коридоре, – подсказала хозяйка. Вскоре из прихожей донеслась взволнованная речь инспектора: – Алло, “скорая”? Ребенку плохо… Сорок градусов… Восемь лет… - Оторвавшись от трубки, Геращенко крикнула: – Имя какое у мальчика? – Евгений, – поторопилась ответить Марина Васильевна. – Женя Кулик. – Геращенко самовольно нацепила найденышу фамилию. Впрочем, действовала она быстро и четко. – Что? Мальчик, конечно, мальчик… Емельяна Пугачева, семнадцать “а”, квартира тридцать четыре… Откроем, откроем дверь! Ждем. Она положила трубку и позвала участкового: – Петр Ильич, можно вас на минуту? Конфузясь, Лопаницын протиснулся на выход. – Дуй вниз, предупреди врачей: пусть ведут себя с пацаном, как с тяжелобольным. И больше не подымайся, внизу жди. Старлей с благодарностью посмотрел на коллегу и шумно распрощался: – Ну, до свидания, я думаю, вы тут как-нибудь без меня… – И собаки яростно залаяли ему вслед. Хозяйка ничего не успела ему ответить, скованная плачущим ребенком, который и вправду начал нагреваться от переживаний. Сдерживать собак и запирать дверь пришлось Галке. – Галина Юрьевна, он горячий. – Голос Кулик отвердел, стальной препод вытеснил из Марины Васильевны все материнские инстинкты. – И его действительно надо везти в больницу. – Это у них от страха бывает. – У кого это – “у них”? – У детей, – пожала плечами Галина Юрьевна. В возрастной физиологии Марина Васильевна не разбиралась, но слова инспектора (да какой она инспектор, Галка она Геращенко!) показались слишком циничными. Такая бездомному щенку на улице кусок хлеба не подаст. – Мамочка, не отдавай меня, пожалуйста, – сквозь слезы просил мальчик. – Я не хочу, я боюсь! Все тридцать две кошки скребли на душе у Марины Васильевны, да и у Галки, несмотря на профессиональную закалку, тоже щемило сердце. Ребенок явно домашний, ухоженный: шорты новые, ребра не торчат, пострижен красиво, но главное – ногти. Такие ухоженные ногти не у каждой благополучной девочки встретишь, не то что у сорванца восьми лет. Ребенка до недавнего времени холили и лелеяли, вне всякого сомнения. Может, его украли, а он сбежал от похитителей? Как бы там ни было, Галина чуяла, что этот Евгений – парень непростой и принесет еще немало сюрпризов. От предчувствия у нее даже уши заболели. Не успели женщины общими усилиями успокоить ребенка, как в дверь позвонили: приехала “скорая”. Кто бы мог подумать: каких-то восемь-десять часов бок о бок с совершенно незнакомым ребенком – и столько переживаний. До полудня Марина места себе не могла найти: хотелось бросить все дела и отправиться в приемник-распределитель, или как он еще называется, чтобы извиниться перед Евгением за свое вероломство. Однако, едва она собралась с духом и даже пошла переодеваться, у Гаврика возобновился кровавый понос. Еще неделю назад казалось, что кот пошел на поправку, но, видимо, это были пустые надежды. Пришлось изолировать больного – во избежание повторной эпидемии. Пока убирала за больным, пока консультировалась по телефону с ветеринаром, пришел Дедка – принес банку огурцов. Вот уж чего-чего, а визита родителя Марина ожидала в самую последнюю очередь. Понятно, что огурцы – лишь предлог, просто отцу приспичило выяснить, о чем это с самого утра судачат соседи. – Огурцов тебе принес. – Дедка демонстративно поморщился. – Я еще прошлую банку не одолела. – Так и будешь меня на пороге держать? – У меня не прибрано… – У тебя никогда не прибрано, засралась совсем! Марина Васильевна отступила в коридор: – Зайди и успокойся. Но Дедка закусил удила. Он орал на весь подъезд о позоре, о кошачьем дерьме, о том, что людям стыдно в глаза смотреть, и даже назвал ее б…дью, что до сих пор позволяла себе только мать. Поэтому дальше Марина слушать не стала. Вступать с родителями в открытую конфронтацию не было никакого желания – хватало соседей. Она захлопнула дверь и пошла проветривать квартиру: через час должен прийти дипломник, а вслед за ним потянутся клиенты-абитуриенты, сегодня не меньше шести… Много еще сегодня дел. Например, покормить зверей и поймать вора. Процесс кормления не представлял из себя ничего интересного: Марина Васильевна приходила на точку, где ее уже поджидали животные, выкладывала звериную еду в пластиковые подложки из-под мясных полуфабрикатов и, дабы не смущать дворняг своим присутствием, удалялась прочь. Число таких точек по всему району в лучшие времена, пока Наташа с мужем жила в соседнем подъезде, достигало восьми. Без сестры Марина могла обойти максимум шесть, да и то – если хватало денег. Нынешним маем осталось лишь три. Да и те кто-то грабил. Узнала об этом Марина, как водится, случайно. Жители домов, прилегающих к точкам, крайне негативно относились к благородным порывам Марины Васильевны и всячески пытались урезонить “чокнутую профессоршу”: мол, от бездомных животных лишь грязь да вонь, и детям небезопасно, и вообще… На это Марина предлагала избавиться от этой проблемы радикальным способом, то есть разобрать дворняг по домам, их всего-то во дворе десять-пятнадцать штук. Почему-то сразу после этого граждане сникали и рассасывались. Но вдруг одна дамочка заявила: – Может, вы и бомжей мне прикажете у себя оставить?! – Разве я бомжей кормлю? – удивилась Марина Васильевна. – Вы, может, и не кормите, а как только уходите, появляется какой-то бич, разгоняет ваших кошек да собак и сам все жрет. Этак он скоро всю компанию свою притащит! Пренеприятное известие. Марина как следует осмотрела место кормления и увидела, что кто-то аккуратно составил одну в другую импровизированные мисочки. Ясно, что это сделали не кошки. Вмешательство человека она обнаружила и на другой точке: там чья-то заботливая рука начисто вымела весь мусор из закутка, образованного торцевой стеной пятиэтажки и кустами сирени. Мысленно оторвав аккуратисту руки, Марина Васильевна поклялась себе, что выследит подонка и отучит воровать еду у бессловесных тварей. Поэтому, едва занятия закончились, Кулик переоделась, собрала две сумки питания и отправилась мстить. Не зря говорится в народе, что на ловца и зверь бежит. Была ли тому причиной твердая решимость Марины Васильевны схватить с поличным злоумышленника, или над ним тяготел рок, а только вор попался сразу. Марина выждала десять минут – и вернулась к месту кормления. Там, усевшись на пластиковый ящик (с собой, видимо, притащил), жадно ел кошачий корм однорукий человек неопределенного возраста. Марина Васильевна издала воинственный клич и бросилась в драку. Не то чтобы в пылу борьбы она шибко помяла противника, но лицезреть ожесточенную схватку сбежался весь дом. Бомж не очень-то и отбивался – куда там, с одной рукой? – только ныл, что есть нечего, умолял не обижать, клялся, что больше не будет… Словом, порок потерпел сокрушительное поражение, вор стремглав бежал с поля боя. Едва остыв от праведного гнева, Марина Васильевна дополнила миски, подождала, пока животные наедятся, и отправилась дальше. И тут же заметила, что вор плетется вслед за ней. Не вплотную, конечно, на почтительном расстоянии, но Марина растеряла уже весь запас отваги, и ей чудилось, что сейчас это чучело однорукое нагонит ее и убьет. Мимо проехала маршрутка. До остановки, оказалось, всего-то шагов пятьдесят, и Марина Васильевна с высокого старта преодолела это расстояние в мгновение ока, не боясь показаться смешной и нелепой. Она вошла в салон, двери захлопнулись, “пазик” тронулся с места. Лицо Марины озарила злорадная улыбка: она увидела через заднее стекло нелепо вытянувшуюся физиономию бомжа. Впрочем, через три остановки ей все равно пришлось выйти, потому что автобус шел в центр, в южную часть города, а это лишние полчаса на возвращение. К тому же кормления никто не отменял. Бомж настиг Марину Васильевну, когда она выкладывала кошачью еду на точке номер три. Ворвался в закуток между гаражами, дворняги порскнули кто куда, и Марина поняла, что теперь ей не убежать. Ну как она не додумалась, что этот подонок вычислил все места кормления? Набрав в легкие побольше воздуха, Кулик приготовилась кричать. – Дай, пожалуйста, хлебушка. – Бомж, похоже, сам не ожидал встретить здесь кормилицу и оттого выглядел более попавшимся, чем Марина Васильевна. В пылу драки бич представлялся Марине взрослым, даже пожилым мужчиной, пусть худым, но достаточно сильным и потому вдвойне отвратительным – надо же, справился с десятком кошек и одной собакой! Теперь же, глядя в испуганные глаза вора, ей стало ясно, что парнишке-то в лучшем случае восемнадцать. – Чего? – глупо переспросила Марина. – Поесть дай, – совсем оробел однорукий. В сумке у Марины Васильевны остался паек только на здоровенного кобеля, обитавшего в районе института, которому студенты физмата дали кличку Матан. Справедливо рассудив, что полбуханки ржаного и триста граммов дрянной соевой колбасы для завтракавшего дворняги будет многовато, Кулик разделила порцию Матана пополам. В мгновение ока расправившись с подачкой, бомж сыто рыгнул и посчитал нужным отрекомендоваться: – Пиворас. – Что “раз”? – не поняла Марина. – Зовут меня Пиворас. Литовская фамилия. Марина Васильевна критически оглядела Пивораса. На литовца не похож: смуглый, чернявый, он больше на цыгана смахивал. – Если литовская, то ударение на первый слог падать должно, а не на последний. – Так меня только так и окликают, я привык. – А имя-то у тебя есть? – Есть, – согласился Пиворас. – Ну говори-говори… – Альбин Петрович. Час от часу не легче. – Только ты меня так не зови. – Бомж опасливо огляделся. – Почему? – Побьют. Меня много бьют. Поймают за углом, спрашивают: как имя-отчество? Я отвечу, а меня ботинком по яйцам. Руками не бьют, брезгуют… Только ты не брезгала. – Голос Пивораса потеплел. – Ты где живешь-то, Альбин Петрович? – Марина Васильевна заглянула в сумку, мысленно попросила прощения у Матана и отдала остатки хлеба и колбасы бомжу. – У меня есть дом, – горячо заговорил Пиворас, – есть-есть! И деньги, и машина тоже есть. Только я не живу там. – Где? В машине? – Да нет же, в доме. – Альбин Петрович посмотрел на Марину, как на сумасшедшую. – Почему? – Дорого его содержать. Электричество, газ, коммунальные услуги, да и просто квартплата… Да и на машину бензина не напасешься, – добавил он, немного подумав. – А деньги тебе на что? – Ну да, – хмыкнул бич с таким превосходством, будто это он кандидат наук, а Марина на улице побирается. – Их же украсть могут! – Украсть? – Конечно! Я же говорил: поймают за углом, спросят, как зовут, а потом ботинком по яйцам – и все заберут. Не, я с деньгами не связываюсь. – Так ты мне скажешь, где живешь? – повторила вопрос Марина Васильевна. – Там, – махнул рукой Пиворас. Между тем в закутке стало темно, начал накрапывать дождик. Пиворас вызвался проводить Марину Васильевну, и та милостиво позволила. Расстались на перекрестке, неподалеку от места стычки. Парень явно не дружил с головой, но оказался вполне вменяемым и милым, обещал не обижать Марининых зверей, если она и ему что-нибудь будет приносить. Дома Марине едва хватило сил накормить своих питомцев и выгулять собак. Не поев сама, она переоделась и бухнулась в кровать. Ночью умер Гаврик. Пиворас не врал. У него действительно имелись и дом, и машина. Деньги, кстати, тоже не представляли проблемы: мать Альбина Петровича владела лесозаготовительной фирмой. Однако синдрома бродяжничества вышеупомянутое благосостояние не отменяло, так что матушке, а заодно и секретарю и двум охранникам скучать не приходилось. Доктор сообщил маме, что у сына гебоидный синдром и дромомания – всего лишь следствие. Лиана Степановна накупила лекарств, наняла сиделку, но Альбин умудрялся линять даже будучи запертым с опытной нянечкой в одной комнате. Обычно его находили на лесопилке недели через две-три. Грязный, вшивый, но весьма довольный собой, он делил кров с китайцами, ютившимися в вагончике. Китайцы знали, что Пиворас – сын хозяйки, по-этому относились к пареньку с пиететом, сам же Альбин китайцев любил за то, что они всегда улыбаются и кивают. Естественно, когда Аскольд, мамин секретарь, в сопровождении отлитых по одной форме бугаев Коли и Коли-второго являлся узнать, не здесь ли обитает Альбин, Пивораса сдавали с потрохами, но он не обижался. Он знал, что через месяц или два снова сюда вернется. Однако нынче все шло навыворот. Оба Коли сторожили вагончик денно и нощно, перепугали весь рынок, на котором Альбин обычно зарабатывал себе на жизнь (воровать он не умел совершенно, поэтому средства добывал относительно честно – попрошайничал и таскал баулы торгашам), но нигде барского дитяти не нашли. Дитятке было семнадцать весен, оно вполне сносно успевало по школьной программе – ему, между прочим, предстояло сдавать ЕГЭ, – и вот исчезло, подлое. Двое-из-ларца (так именовала охранников Лиана Степановна) тихо зверели и поклялись друг другу выдрать барчука, едва отловят. Не нужно думать, что Одинаковы-с-лица (а так Николаев называл сам барчук) были какими-нибудь тупыми братками, это вовсе не так. Коля-второй, например, закончил местный физмат и, между прочим, несколько раз помогал Марине Васильевне хоронить ее зверей, а просто Коля имел первый юношеский разряд по шахматам. Такое уж им выпало счастье: вырасти здоровыми, красивыми парнями одного типа внешности, не робкого десятка. Аскольд подобрал их сам, когда хозяйка (барыня, как ее называли Двое-из-ларца) распорядилась нанять толковых ребят в охрану. Барчук Николаям скорее нравился, но, едва у него начинались эти закидоны с окнами и дверьми, – готовы были растерзать. К чести Одинаковых-с-лица следует заметить, что все маршруты и знакомства своего подопечного они знали досконально. Например, Альбин Петрович довольно близко знался с Андрюшей. Этот здоровенный детинушка в пузырящихся трико и резиновых сапогах, умственно отсталый с детства, был королем уличных реприз и всеобщим любимцем Большой Ольховки. Издалека он кажется большим ребенком, но стоит подойти ближе, и вы начинаете понимать, что встречаете Андрюшу не первый уже десяток лет, и загорелое детское лицо покрыто белыми морщинками у глаз, и волосы седые… Потом десяток шагов назад – и время опять невластно, и вы хихикаете, когда Андрюша подходит к этакой расфуфыренной даме и говорит нараспев: – Привет! А ты похудела! Ножки тонкие, жопа толстая! Дамочка не знает, куда деваться, а кавалер стоит, ждет ответа: он же светскую беседу начал. Мало кто отваживался продолжать подобный разговор, а одна тетка возьми да скажи: – Ты тоже похорошел! – Правда? – обрадовался Андрюша. – Ну тогда пойдем, жениться будем… Иногда он сидит с бабками, торгующими семечками, и рассказывает о комнатных цветах: – Прихожу домой, а там фиалки. Смотрят такие, хитрющие такие… Я говорю: “Ну что смотрите?” А они хитрые, смотрят, ничего не говорят… А герань не смотрит, она скромная. Герань сильней люблю. Мало кто знал, что Андрюша рисует. Рисует одно и то же – дома и окна. Пиворас был среди избранных. К Андрюше домой Двое-из-ларца и пришли. – Альбин Петрович у вас? – спросили они в голос у пожилой усталой женщины, Андрюшиной сестры. – Андрюша, что ли? – Нет, его друг. Чернявый такой. – А, Пиворас, – поняла женщина. – Нет, давно не появлялся. А вы кто такие? – Воспитатели, – ответили Коли, переглянувшись. – Если он появится, позвоните вот по этому номеру, у него мать волнуется. – У кого? У Пивораса? Я думала, он сирота. – Скоро будет, – успокоил просто Коля. – Побегает так – и преставится мамаша. Итак, поиски пока результатов не дали. Но Одинаковы-с-лица не унывали. Они знали, что рано или поздно барчук проголодается и придет на лесопилку. Китайцев они уже настропалили. |
|
|