"Жесткокрылый насекомый" - читать интересную книгу автора (Лукьянов Алексей)четыреТеория вероятностей в понедельник стояла второй парой, но Марина Васильевна пошла к первой. Она даже не стала себя обманывать, будто нужно подготовиться к лекции и заполнить какие-то бумаги на кафедре… Нет: Марина боялась, что дети появятся снова. И даже не самого факта появления боялась, а того момента, когда приедет милиция, чтобы отвезти несчастных беспризорников в приют. Вчера машина пришла неожиданно даже для самой Марины Васильевны. На какой-то момент она смирилась с присутствием Евгения и Олега, и дальше все пошло как-то само собой: ребята вписались в интерьер, будто всегда здесь жили. Играли с кошками, с собаками, и даже Капа вдруг перестала рычать и подставляла брюхо – пощекотать. Потом Женя сам сварил геркулесовую кашу, все втроем поели, Олега начало клонить в сон… Вот тут-то в дверь и позвонили. Женя уже не ревел, он молча вытирал слезы и пытался прижаться к Марине, а Олег слишком устал, чтобы голосить. В общем, обошлось без скандала, но Кулик долго еще смотрела на улицу, туда, где стояла “газель” эвакуаторов. А потом пришел участковый и всё выспрашивал и выспрашивал, при каких обстоятельствах дети оказались у нее. По пути в институт встретился Пиворас: мокрый, дрожащий. – П-привет, – поздоровался Альбин Петрович. – Здравствуй, Алик, – ответила Марина Васильевна. – Ты что, на улице спал? – П-подвал з-затопило. У т-тебя д-деньги есть? – Нет. Вообще-то и правда денег не было, но, если бы имелись – Марина это твердо знала, – бомж не получил бы и копейки. – Чаю б-бы. А вот насчет чаю Марина Васильевна помочь могла. Институтская столовая начинала работать только с одиннадцати, просить в восемь горячего у заведующей бесполезно, но на кафедре имелся замечательный электрочайник и множество пластиковых стаканчиков. Кулик велела Пиворасу подойти к окну кафедры, откуда подала бомжу стакан обжигающего растворимого кофе с сахаром и засохшую с пятницы плюшку. – А теперь иди! Альбин Петрович не заставил себя ждать – испарился, как не было. На сердце вроде стало легче. Полтора часа Марина Васильевна посвятила вдумчивому разбору документации, вскоре подали звонок на вторую пару, и приключения начались опять. Не прошло и двадцати минут с начала пары, как в аудиторию кто-то робко постучал. – Войдите, – отвлеклась Кулик. Никто не вошел, но стук раздался снова. – Войдите! Опять постучали. Закипая, Марина Васильевна вышла из-за кафедры и резко распахнула дверь. – Ма, ты нас не теряй, мы на качели пойдем, а потом тебя встретим! – выпалил сияющий, как медный пятак, Евгений. Марине показалось, что вокруг нее откачали воздух, а вдобавок выбили из-под ног опору. Она сделала шаг в коридор и закрыла за собой дверь. – Что ты здесь делаешь? – страшным шепотом произнесла она. – Зашел тебя предупредить. Да ты не бойся, за нами Кира присмотрит. – Какая Кира, что ты мелешь? А где Олег? – На улице. – Евгений испуганно смотрел на “маму”. – Ты не волнуйся, с ним Игорь и Кира. Если бы Марина Васильевна умела, она бы упала в обморок. Четверо! Их уже четверо. Она вернулась, встала за кафедру и сурово оглядела аудиторию. Студенты притихли. – Продолжим. К доске пойдет… Галина Юрьевна не стала ждать, пока ей позвонит Пятачок или кто-нибудь из Центра реабилитации. Она связалась с Распоповой, спросила, как прошла эвакуация (оказалось – нормально, без эксцессов), и сама отправилась проверять таинственных беспризорников. И почти не удивилась, встретив у ворот Центра дымящего сигаретой Лопаницына. – Что ты, батька, так рано поднялся? – пошутила Геращенко. – А ты что, второго в лицо знаешь? – выдохнул Петр с дымом. – Пойдем? – Погоди, у них там завтрак сейчас. Ты мне вот что скажи: что нам делать? – В смысле? – Чует мое сердце, что там не наши клиенты, а опять подсадные. Не похоже было, что Пятачок шутит или, наоборот, боится. Однажды Галке доводилось видеть старлея в таком состоянии: когда тот в одиночку задержал троих вооруженных грабителей. – Нет, этого не может быть, ты же сам слышал, я вчера просила Ленку подстраховаться, фото сделать, до эвакуации, и после… – Хрень это все на постном масле, Геращенко. – Почему? – А вот сейчас зайдем – и увидишь, почему. И они вправду увидели. Доставленные Распоповой Кулики оказались сестрами-близнецами. Сашу Кулика девочки называли “блатом”, маму зовут “Малина Васильевна, она плеподаватель”. Стоило Лопаницыну задать вопрос, почему они не дома, девчонки подняли рев, и дежурный воспитатель выгнала грубияна прочь. Геращенко посмотрела журнал приема. Все честь по чести, почерк Ленки Распоповой ни с чьим не спутаешь. Ленка приехала через час – и впала в ступор. Эту бабищу попробуй удивить или испугать, ее давно в угрозыск переманивали, а тут скисла: – Галчонок, я же лично, лично контролировала, я даже на помывку прорвалась, они пацанами были, Галчонок! Предъявили фотографии на опознание персоналу. Дежурная вылупила глаза: она с двумя мальчишками на фоне окна, но этих детей никогда в глаза не видела. Лопаницын прорвался-таки в изолятор опять и предложил показать фото Куликам. Мальчики были опознаны сестрами как братья Женя и Олег. Кроме всего прочего, дежурную напрягло одно обстоятельство: на всех приютских практически моментально появляется налет неустроенности, брошенности, даже если они и содержались в семьях (какие там семьи? – пьянь да рвань), а эти Кулики… У них даже носки свежие и – убиться веником – носовые платки. – Вопросов больше не имею, – и Петр стремительно покинул помещение. Галка еле догнала участкового. – Чертовщина какая-то! – Пятачок торопливо хабонил на крыльце. - Слушай, а может Кулик бог покарал? Вдруг это все – ее аборты? Нет, ну серьезно: что мы о ней знаем? Жила с сестрой в Средней Азии, потом сюда перебралась пятнадцать лет назад – и все. А что там было? Может, она наложницей была у тамошнего ректора или еще что? Геращенко прыснула. – Да хватит ржать, я серьезно. Почему именно с Кулик эта хрень происходит, можешь понять? Не со мной, не с Иваном Федоровичем Крузенштерном, а именно с Мариной Васильевной? Поймем – и тут же все на свои места встанет. – Нет, Петя, сначала надо понять, что именно происходит и откуда эти сопляки берутся. – А по-моему – это один и тот же хер! Ладно, погнали. – Куда? – Галина едва поспевала за торопливым шагом коллеги. – Туда! Давай быстрее, там сейчас самое интересное начнется! – Где? – В гнезде! Не тормози. Он свистнул, и проезжавшая мимо “четверка” остановилась. – Шеф, до пединститута! – Сотня, – лениво отозвался водитель. – Ты чего, это полтинник всего! – А мне в другую сторону. – Уболтал. Геращенко, прыгай! Домчались быстро, минут за пятнадцать. Водила резко притормозил рядом с институтом. – Спасибо, шеф, выручил! – горячо поблагодарил Лопаницын и всучил шоферу мятый полтинник. – Не понял… – заерзал обманутый частник, но тут ему в затылок уперлось что-то твердое. – Сиди и не рыпайся, – процедила Галка. – Чего? – напрягся водитель. – Мужик, извини, концепция поменялась. – Петр забрал деньги. - Жадничать не надо. Не успели друзья выйти из машины, как частник дал по газам, едва не сбив обоих. – Ты денег не мог попросить? – Гусары денег не берут. Ты и сама хороша… – Лопаницын осекся, схватил Галину за руку и потянул прочь. – Отпусти! – Дура, там Кулики идут! Они стремительно прошествовали по тротуару в поисках надежного укрытия, нырнули в минимаркет, и через окно Петр показал Геращенко клиентов: – Уже навестили мамочку. Видишь мелкого? Этого я вчера на квартире Кулик встретил. А этих не знаю, видимо, сегодня появились. – Погоди, с чего ты взял?.. Почему ты сюда поехал, а не к ней домой? – А я, по-твоему, где работаю? Я вчера подумал: вот был один мальчик, потом раз – стало два мальчика. Не логично ли предположить, что потом будет три мальчика? – Нет. – Согласен. Но я предположил. И заглянул к “мамаше” вечерком, поговорить. – Она о чем-то догадывается? – Пока ничего не понимает. Э, пошли скорее, а то молодежь вон как далеко усвистала. Петр продолжил на улице: – А я вот подумал: если эти двое нашли Кулик в километре от дома, то почему им не найти ее на работе? – Ты знал, что она сейчас на работе? – Я из нее всю душу вчера вытряс: и расписание, и маршрут кормления… – Что? – Ты не знаешь, что она дворняг по всей округе подкармливает? – Она всегда этим занималась… но чтобы систематически… – Представь себе. Знаешь, я ее даже зауважал. Ну, а дальше все просто. Я прикинул: если завтра в приюте опять окажутся другие ребята – наше дело плохо. Вон, гляди: их даже не трое, а четверо. – А если они случайно вместе? – Спорим, что нет? Галка не хотела спорить, но придержала Лопаницына за локоть: – Не надо за ними идти. – Почему? – Что мы с ними делать будем? – Ничего. – Вот и идти не надо. Не говорить же, что она испугалась. Дольше полугода никто в Центре не задерживается, да и не должен задерживаться: это было бы слишком легко. Функция у Центра иная. Все привыкли, что приют – это богадельня, где накормят, умоют, спать положат да еще и родителям помогут. Но приют уже давно не был таковым и название поменял не ради красивого звучания, а потому что теперь действительно работали на реабилитацию. И не только несовершеннолетних, но и их семей. Галка помогала приютским, огнем и мечом самолично заставив подняться из грязи и денатурата несколько ячеек общества. Она устроила алкоголикам такую невозможную жизнь, что те нехотя начали карабкаться, а то “эта психованная не отвяжется”. “Психованная” наряду с социальными работниками Центра обивала пороги ЖЭКов и бюро трудоустройства, чтобы отремонтировать раздолбанное родаками жилье и устроить этих самых родаков, когда те вернутся с принудительного лечения, на хорошую работу. Геращенко настолько срослась с этим служением, что подчас была уверена: если надо присниться уродам, которые даже покормить свое чадо не могут, – она приснится. В ярости, с которой Галина бросалась в бой, было кое-что из семейного опыта. Отец рассказывал, что у него в детстве в соседях жила многодетная семья. Сошлись двое: мужик с двумя ребятами от первого брака, баба с тремя – и еще пятерых совместно настрогали… – Он на лесобирже работал, Гумённый у него фамилия была. Только мужики его всегда Говённым звали. Сам маленький, тощий, а жрал в два горла. Тогда бедно жили, что у него баба из столовой стащит, то и ели. Ребята все время голодные ходили, на плавнях часто их видели – они рыбу ловили. Как потом оказалось, Говённый у них весь улов забирал. Ну вот. Приходит он как-то раз к нам, просит яичек – ребят накормить. А мать кур держала, несушек, иной раз и приторговывала по соседям, недорого. А Гумённые-то вообще нищие, ну, она и дала ему за просто так десяток. А потом слышит – бьют кого-то. За забор глянула: мать честная, это соседа мужики валтузят, и не слабо так, от души. Ребята у него стоят, ревут, он сам матькается. И мой отец тоже там был. Он-то и собрал мужиков. Идет он с работы, смотрит в палисадник к соседям, а там Говённый всех своих ребят по ранжиру выставил, стоят они, головы вверх, рты открыты, как у птенцов. А этот гад яйцо разбивает над одним и себе в рот выливает. Потом над другим такая же процедура. Короче, после этого случая Говённого на инвалидность вывели, они всей семьей в Сибирь куда-то уехали. Ребят только жаль. Сколько раз Галка представляла, что бы она сделала на месте мужиков, и никак не могла придумать, как бы заставить эту скотину мучиться подольше. И вот теперь она могла спасти маленьких Гумённых. И для этого требовалось спасать больших Говённых. Но что с заколдованными Куликами делать – этого не могла придумать даже она. Альбин Петрович не был полным идиотом и на случай внезапных гонений из подвала заранее подыскал резервное жилище. Едва добросердечная тетка дала перекусить, немедленно устремился на запасной аэродром – пространство под трибунами стадиона. Но вместо желанного отдохновения нашел незнакомого мужика, узурпировавшего кусок ДСП, на котором Пиворас хотел доспать. Подтрибунье, неравномерно перечеркнутое лучами солнца, оглашалось могучим то ли храпом, то ли гудением. Человек, бесцеремонно развалившийся на лежанке Пивораса, походил на какую-то мелкую козявку, и даже не внешним видом, а ощущением, что достаточно хлопнуть – и от незваного гостя только мокрое место останется. Однако хлопать Альбин Петрович как-то не решился. Вместо этого он легонько прикоснулся к ноге незнакомца. Тот резко сел и уставился на Альбина. – Живешь здесь? – пробасил незваный гость, будто и не спал вовсе. – Ага. – От неожиданности Пиворас подпрыгнул и начал пятиться. – Лёт начинается. – Чего? – Лёт, говорю, начинается. – Гость встал с лежанки, отряхнулся и сделал несколько шагов навстречу Пиворасу. Несмотря на ощущение хрупкости и вообще скорого конца, росту в незнакомце оказалось два с лишним метра, и вообще это был корпулентный мужчина. Смуглая лысина незнакомца таинственно мерцала в полумраке, на лице шевелились пышные усищи, под терракотовым пиджаком что-то хрустело. – Помочь чем? – предложил Пиворас, преданно глядя снизу вверх. Гость задумался. – Не надо. – Потом подумал еще и представился: – Хрущ. – Пиворас. – Бывает. Никто ее не встречал. Марина огляделась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Никаких детей. Это могло значить только одно – они уже дома. Или у подъезда, что еще хуже. Четыре человека, которых она не знала и знать не хочет. Сейчас звонить или из дому? Но сначала – по магазинам. На счастье, двое парней из будущих абитуриентов принесли деньги за репетиторство, так что жизнь вроде улыбалась. Пока. Покупки Кулик делала медленно и печально. Предстоящая нервотрепка с приблудными детьми не способствовала ускорению процесса, хотелось придумать идеальный план, чтобы они больше не появлялись. Но отчего-то в голову лезло дурацкое “жесткокрылый насекомый знать не знает, что летает, деревенский даун Яша, аксельбантами слюна”… Но у подъезда и во дворе никого не оказалось. И дома все было нормально. Марина Васильевна насторожилась. Зазвонил телефон. Вот оно, подумала хозяйка и сняла трубку. – Тетка Мика, ты совсем с дуба рухнула? – запричитал телефон голосом сестры. – Что мне там старики наговорили, что за дети у тебя там? – Наташенька, нет никаких детей, это недоразумение… – Плохо слышно! – Досадное недоразумение, говорю! – проклятая связь. – У тебя, у тебя-то как? – Как всегда. Мишкина племянница отказывается есть, у нее диета, у меня для ее диеты продуктов нет, Мишка психует на нее, я психую на них обоих – он ведь тоже не ест ни хрена! Тетка Мика, ты одна? – Вроде одна. – Старики жалуются… …В один прекрасный день два года назад Наташа сообщила, что увольняется и уезжает. Институт стоял на ушах: должность проректора по научной работе просто так никто не оставит – должны иметься более чем веские причины, чтобы вдруг сорваться с насиженного места и начинать все заново. Впрочем, причины были известны всем. Наталья Васильевна никогда не скрывала конфронтации с ректором. И вот теперь конфликт достиг апогея, Кулик положила заявление об уходе, а ректор подписала. Марине будто кислород перекрыли. И дело даже не в некоей мистической связи близнецов, хотя и таковая, возможно, имелась. Марина с Наташей хоть и были близняшками, но вполне самодостаточными, недаром Наталья Васильевна занималась лингвистикой, а ее сестра стала математиком. Главным ударом для Марины стала неминуемая разлука. До сих пор они не расставались дольше чем на неделю. Теперь же предстояло жить порознь и видеться раз в полгода, да и то лишь в том случае, если Наташа сможет. Самой Марине подобные путешествия уже заказаны: кто будет за животными приглядывать?.. – Наташа, они всегда жаловались, и до твоего отъезда, и после… – Ну теперь ведь у тебя совсем зверинец дома. – А куда их девать? Куда я их дену?! – Не знаю. Может, начать их как-то разрешать? В это время кто-то настойчиво постучал в дверь. – Разрешать? Усыплять, что ли? Ты представляешь, сколько это стоит? Не говоря уже о том, что я на это никогда не пойду. Стук повторился. – Наташенька, извини, кто-то ломится в дверь, я тебе позже перезвоню, – и, счастливая, что тяжелый разговор отложен, Марина пошла открывать. За дверью стоял незнакомый милиционер. – Входите скорей, собаки волнуются. Милиционер повиновался. Было ему не больше двадцати, этакий одуванчик. Он смущенно морщился, переминаясь у порога. – Слушаю вас внимательно. – Вы Марина Васильевна Кулик? – Да. – Сержант Боборыкин. Ваши дети задержаны Обидчиков было трое. Женя определил, что этим парням лет по тринадцать, не больше. Кира старше их, а Игорек – и подавно, но он же болеет, а Кира – девчонка… К тому же она за мороженым ушла, а Женя с Игорем и Олегом остались у фонтана. – Тут че, дурдом на выгуле? – заржал самый высокий, в бриджах, и легонько пнул Игоря. Игорь захныкал: – Оыльна-а! Женя знал, что ему не столько больно, сколько обидно. – Чего пристали, придурки? – зарычал он. – Сдрисни, пока не напинали. – Это загорелый, в темных очках толстяк в белых джинсах и майке. Тут заревел Олег. – Пошли отсюда, вам же хуже будет! – уже заорал Евгений. Длинный положил ладонь Жене на голову и сильно пихнул. Мальчик полетел спиной назад, запнулся и упал, едва не стукнувшись головой о бортик фонтана. Все идут мимо. Кто летом, в будний день, гуляет в парке? Молодые мамаши кучкуются в тени тополей, аттракционы еще не работают, взрослых никого. Почти. Потому что Кире пятнадцать, и она уже бежала на помощь. Пацаны не испугались: слишком мелкая защитница казалась на вид. И белый полиэтиленовый пакет в ее руке не казался тяжелым – видно ведь, что там мороженое. – Ну иди сюда, – ласково позвал третий, в штанах и футболке хаки, правой ступней опиравшийся на дорогой скейт. И когда Кира оказалась всего в двух метрах от врагов, роликовая доска, будто живая, рванулась ей под ноги. Казалось, сейчас она запнется и упадет. Но она ловко перепрыгнула снаряд и со всего маху ударила “камуфлированного” пакетом по лицу. Парень взвыл и схватился руками за глаза. – Ах ты, сучка! – вырвалось у длинного. Евгений совершенно точно знал, что его в расчет не берут, – слишком мал. Он бросился длинному на спину, и, словно рысь, вцепился ногтями в лицо. – Кирка, бей! Бей его! Он Игоря обидел! Девушка потемнела лицом и без замаха ударила под колено замешкавшегося толстяка – бить завертевшегося волчком пацана было неудобно. Толстяк ойкнул и упал под ноги “камуфлированному”, который никак не мог проморгаться. А Женя добивал длинного. Одних ногтей ему показалось мало, и он вонзил зубы хулигану в плечо. Длинный заорал. Тогда Женя укусил врага за шею, отчего крик ужаса разнесся, казалось, по всему парку. Евгений что есть силы цапнул длинного за ухо, тот мотнул головой, не удержал равновесие и упал в фонтан. Но и в воде яростный малыш не отцепился. Неведомо как он оказался наверху и пару раз умудрился окунуть “коня”, не давая ему отдышаться. Именно в этот момент появились добрые люди в лице администрации парка и остановили побоище. Правда, все как-то странно получилось. Глядя на потрепанных хулиганов, добрые люди почему-то усомнились, что Кира с Женей оборонялись. Впрочем, и троица незадачливых оболтусов не осталась вне подозрений, поэтому обе стороны локального конфликта были препровождены в ближайшее, уже знакомое нам третье отделение милиции. – …а я ему говорю: “Подавишься, подавишься!” А он дурак такой, идет и жрет. Ну кто будет листья жрать? Ну ведь дурачок же? Бабки поддакивали: конечно, Андрюшенька, конечно. И не верили ни на секунду. – Вон, опять идет! Подавишься, дурачок! Бабки проследили направление, в котором смотрел Андрюша. Там шел огромный усатый мужик в блестящем терракотовом пиджаке, нес в руке березовый веник. И объедал с него листья. Народ насторожился. Нельзя сказать, что экстравагантное поведение могло шокировать ольховчан: на памяти города были и приземление космонавтов, и теленок с двумя головами, и даже один нобелевский лауреат… Однако кто знает, что на уме у этого листоеда? На автостанции в это время находилась без малого сотня человек, и все пристально следили за таинственным незнакомцем. Мужик отгрыз листочек, бросил веник – и улетел, звеня слюдяными крылами. Народ долго смотрел ему вслед, пока незнакомец не растаял в зеленом дыму тополей. И никак не отреагировал. По крайней мере – внешне. Один только Андрюша сорвался с места и бросился вслед за летуном. И попался в лапы Одинаковым-с-лица. – Здравствуй, Андрюша. – Коля-второй достал из кармана чупа-чупс. - Хочешь чупик? – Ты маньяк? – притворно испугался блаженный. Двое-из-ларца переглянулись. – Сумасшедший, что возьмешь, – пожал плечами просто Коля. Андрюше не нравилось, когда его называли сумасшедшим, и незамедлительно дал отпор: – Отъе…итесь. – Да никто тебя не тронет. Ты его знаешь? – Коля-второй показал фотографию барчука. – Пивораса? Знаю Пивораса! Коля-второй закатил глаза: вот ведь подстава, так свою фамилию коверкать. – А где он? – спросил просто Коля. – Его мама ищет. Андрюша радостно захохотал – и бросился бежать. Просто Коля совсем уже намылился догонять его, но второй Одинаковый-с-лица вовремя ухватил компаньона за рукав. И то правда: как будет выглядеть респектабельный молодой человек, преследующий городского сумасшедшего? И они спокойно пошли следом. В конце концов, Коле-второму доподлинно было известно, что Андрюша кокетничает, да и на крайний случай у ребят имелось тяжелое орудие: коробка с красками и кисти. От такой взятки дурачок точно не откажется. Лопаницын не стал уговаривать Геращенко продолжать слежку и даже не бросился искать Куликов, когда распрощался с Галиной Юрьевной. Он уже чувствовал, что тихо-мирно сегодня ничего не закончится. Петр зашел домой, плотненько перекусил – и отправился в отделение. Уже после полудня тетки из парка культуры привели Куликов в количестве четырех штук. С ними же прибыли потерпевшие подростки – один очень сильно хромал, другой держался за глаз, будто тот сейчас выпадет, третьему же досталось больше всех – весь мокрый, морда в царапинах, левое ухо здорово оттопыривалось и сочно переливалось всеми оттенками красного. Тетки спросили, где тут детская комната. Дежурный направил их к Боборыкину, и наш участковый только и мог, что мысленно пожелать сержантику успехов. Не отсвечивая, Лопаницын прошел вслед за пестрой компанией и кое-как умудрился подслушать, в чем дело. Мы шли, а они напали, а мы даже ничего не сделали… Да че вы врете, сами же первые начали: обзывались, Игоря пнули!.. Потирая ладони, Петр ушел к себе. Сейчас Боборыкин попытается разобраться, запутается, попытается разобраться еще раз, снова запутается, испортит несколько протоколов, потом вспомнит, что надо родителей вызвать, а Кулик-то пойди, найди по телефону… Все оказалось еще хуже: Кулики наотрез отказались называть фамилию. Сержант и уговаривал, и угрожал, но квартет молчал, только даун Игорь меланхолично помыкивал да хныкал маленький Олег, а вот Кира и Евгений держались, как партизаны в гестапо. Кто знает, чем бы закончилась эта история, если бы Лопаницын не пошел снова подслушивать. Из-за двери доносились нечленораздельные вопли Боборыкина и унылые просьбы пострадавших отпустить их, а то дома потеряли. Петр заглянул в кабинет и поинтересовался причиной шума. – Да эти!.. дети!.. фамилию назвать не хотят!.. Участковый выразительно посмотрел на Евгения. – Эти? А не скажешь, такие славные ребята… Евгений, узнавший Петра, вскочил и выпалил: – Наша фамилия Кулик! – Я тебя не спрашивал! – рыкнул Боборыкин, но осекся. – Как фамилия? – Кулик! – хором ответили Кулики. – Родители? Адрес? Телефон? – Сержант нырнул к столу и схватил ручку. Евгений рапортовал, как главнокомандующему на параде, а потом закончил жалостно: – Только не зовите маму, она переживать будет. – Раньше думать надо было! – жестко оборвал Боборыкин. Петр удалился, качая головой: это ты, парниша, не подумавши сказал. Думать надо было тебе, а не угланам малолетним. Тут ведь и разбираться нечего: кто по сусалам огреб – тот и виноват. Слаженно родственнички работают, таких лбов уделали! И вот около четырех в сопровождении сержанта появилась “мамаша” и устроила скандал. Боборыкин изображал перед Мариной Васильевной картину “Опять двойка”. Кулик разорялась минут двадцать, не меньше: как могли забрать маленьких детей в милицию, да это произвол, что за допросы, в чем эти дети провинились, и провинились ли вообще, и куда смотрит начальство… – Заявление писать будете? – шмыгнул носом милиционер. – Не буду, – махнула рукой Кулик. И все бы разошлись, пусть и не довольные, но оставшиеся при своих интересах… однако в это время хрен принес Распопову, и скандал разгорелся с новой силой. – Куда ты их отпускаешь? – орала она на Боборыкина, который совсем осунулся и чуть не плакал. – Ты выяснил, чьи они? Ты знаешь, кто эта женщина? – Мать, – сержант уныло шаркал ножкой. – Кто сказал, что мать? Она сказала? Боборыкин задумался. – Нет… – признал он. – А кто? – Они, – палец ткнул в маленьких Куликов. – Ты дурак? Они бы тебе сказали, что Путин их отец – ты бы поверил? – А почему я должен не верить? – взорвался Боборыкин. – А кому тогда верить? Вам? Где ваше удостоверение, кстати? Вы можете подтвердить свою личность? У вас настоящие волосы? А глаза? А грудь не накладная? Распопова потеряла дар речи. Она и впрямь была в штатском и без удостоверения и только что, видимо, осветлилась, и зачем она сюда приперлась именно в данный момент, скорей всего и сама не понимала. Тут еще начальство пришло. Встало в сторонке и смотрит. Начальство не встревает, оно потом оторваться даст – и Боборыкину, и Распоповой, и всем остальным до кучи, и мало никому не покажется. Всем плохо, все виноваты, и никакого выхода – только по живому резать. Город полнился слухами, один чудесатее другого. Например, одни утверждали, будто на “Культуру” (местное психиатрическое отделение, расположенное на одноименной улице) привезли мужика, которого еле сняли с дерева, где тот меланхолично глодал ветку. Привезти-то привезли, но на выходе из машины мужик дал деру. Санитары хотели заломить ретивому пациенту руки, но как-то так получилось, что руки они выдернули с мясом, а мужик все-таки сбежал. В состоянии глубочайшей депрессии госпитализировали самих санитаров. Другие утверждали, что китайцы на рынке поймали гигантского жука. Жук маскировался под человека, но каким-то образом азиаты вычислили членистоногое, убили и съели. Якобы снаружи насекомое выглядело как мужчина, а внутри – какие-то желто-зеленые внутренности, костей нет, и одежда странно похрустывает. Весьма любопытной оказалась история про усатую бабу в мужском костюме. Странная тетка оголила зад и навалила огромную кучу в частном секторе, во дворе батюшки Иоанна. Попадья, увидав бесчинство через окно, выскочила на улицу и ругательски обругала бесстыдницу, а та вдруг подпрыгнула выше забора и улетела прочь на больших прозрачных крыльях, шумя, как вертолет, и даже штаны не натянув. Вооружившись граблями и непрерывно читая “Отче наш”, хозяйка подворья подошла к белесым экскрементам и с удивлением обнаружила, что это вовсе не дерьмо, а большие кожистые яйца, вроде муравьиных, но размером с крупное яблоко. Яиц насчиталось не меньше десятка. С воплем “Изыди!” попадья изничтожила поганую кладку, а по возвращении домой самостоятельно приговорила полулитровую бутылку водки. Кто-то из кришнаитов наблюдал сразу двух многоруких богов. На вопрос, сколько именно рук было, вайшнав отвечал неуверенно, потом и вовсе запутался в показаниях, а вскоре выяснилось, что он вообще напыхался травы. За поведение, недостойное российского кришнаита, наркоман был с позором изгнан из общины. – Хрущ сказал – лёд начался, – рассуждал Пиворас. – А вокруг – тепло… Марина Васильевна раскладывала еду по плошкам и слушала болтовню бомжа с пятого на десятое. Она чувствовала себя дурой. Жестокой дурой. Пришла заступаться, а в результате что? В результате пришла Галочка Геращенко, и ребят забрали в приют. И впервые Кулик не знала: радоваться ей, что так легко отделалась от “детей”, или печалиться? Странно, но девочка – Кира, кажется? – показалась очень знакомой, и было обидно, что даже словом перемолвиться с ней не дали. Паренек-даун горько плакал, звал Марину “мамой” (ну это уже привычно), ему вторил Олег, а Евгений с Кирой утешали братьев, сами едва сдерживая слезы. Боборыкин смотрел на Марину Васильевну, как на предательницу. – …глобальное потепление, говорят, – продолжал бормотать Альбин. – А он про лед какой-то… Сумасшедший, наверное. – Кто сумасшедший? – не поняла Кулик. – Да Хрущ. Ты, что ли, не слушаешь меня нисколько? Говорю тебе, говорю… Дай хлебушка. Марина молча протянула ему батон, который купила для себя. – Спасибо. – Пиворас начал кланяться. – Добрая ты… Куда добрее, подумала Марина Васильевна. По всем точкам Альбин Петрович ее сопровождать не стал, объяснил, что “кровать делать надо, а то комары сожрут”. Так что отвлекаться стало не на кого и тоскливое самокопание вряд ли кто уже прервет. Но почему-то, едва Пиворас ушел, мысли стали вращаться вокруг него. Тоже ведь, выискался – Альбин Петрович. Как его, интересно, на самом деле зовут, и откуда он вообще вывалился? Странное дело: не успела Марина отделаться от Евгения, как ей попался этот самый… с неприличным ударением. Тут Марину как громом поразило. Может, это розыгрыш, шутка? Может, соседи с ума свести хотят? Однако рассудок мигом взял верх над эмоциями. Во-первых, это надо какими средствами располагать, чтобы водить за нос не только старую училку, но и милицию, и приют, и откуда взялось столько детей, и почему они так хорошо играют? Нет, теория заговора не работает. Однако… Есть ведь причина, почему с ней это происходит! Как там говорили римляне: “Кому это выгодно?” Знать бы, кому… Марина Васильевна вернулась домой заполночь, прогуляла собак, вымыла за кошками, пошла пить чай. Спать не хотелось. Распахнув балконную дверь, она прислушивалась к уличным звукам. Вот проревели мотоциклы, от соседнего подъезда доносится дребезжание гитары и надрывное пение подростков, где-то рядом ругаются двое – он и она, лают собаки, играет музыка, в свете прожектора вьется мошкара… Никто не зовет. Вернулась на кухню, села за стол и тупо уставилась в стену. Откуда эти ребята, неужели не могли выбрать себе маму поприличнее? Летят, как мошка на свет… Вдруг в окно с отчаянным гудением ворвался майский жук и со всего размаху ударился в плафон люстры. Развернулся – и опять легкий стеклянный звон: жук пытался взять лампочку штурмом. Марина схватила полотенце и попыталась сбить оккупанта, но тот вцепился лапками в вафельный рельеф ткани и затаился. Кулик аккуратно, двумя пальчиками, ухватила жука за бока и сняла с полотенца. Выключила свет, посадила на ладонь и стала смотреть. Спустя несколько секунд пластинчатые усики-антенны раскрылись, жук с тяжелым гуденьем снялся с руки и зигзагами пошел на выход. А Марина Васильевна пошла спать. Почему-то она была уверена, что завтра ребята вернутся. “Жуйские”, как называют майских жуков мальчишки, делятся на самцов и самок (считается, что у самцов усы крупнее и длиннее), а также на “пожарников” и “разведчиков”. “Пожарников” всегда больше, их определяют по красно-коричневому загривку. У “разведчиков” загривок черный, они встречаются гораздо реже и, соответственно, больше ценятся. Некоторые охотники вообще не признают “пожарников” и всегда отпускают, если такие попадаются. Охота начинается с наступлением сумерек. Вдоль федеральной трассы выстраиваются ребята от семи до двенадцати лет и пристально вглядываются в небо. Сначала один, потом другой, третий – и вот уже несколько человек одновременно выкрикивают: “Вот он!” – и пытаются сбить кишащих в воздухе насекомых. Для этого используется ракетка от бадминтона, на которую натягивается кусок марли, кто-то делает сачок из проволоки, некоторые снимают футболки и прицельно метают в жуков. Майские жуки не отличаются умом и сообразительностью: любое препятствие в воздухе воспринимают как поверхность, за которую можно ухватиться. Вот и попадаются. Тогда их садят в набитые травой спичечные коробки, в банки и бутылки. Попавшись, шансов на то, чтобы выжить, у жука маловато, но все-таки есть. Если, конечно, охотник не полагает, что крылышки жука можно сдать в аптеку (за килограмм, говорят, дают тысячу рублей!), или не услышит от друзей, что толченые крылышки пробуждают в девчонках половое влечение к тому, кто эти крылышки подмешает в еду. А так, вполне возможно, человеческие детеныши посмотрят, как “жуйские” борются меж собой (только лапками их сцепи), да и посадят на ладонь, чтобы увидеть, как раздвигаются усики, поднимаются надкрылья и жук взмывает в небо. Сегодня ночью насекомым не повезло. На их пути встала компания, не особенно увлеченная животным миром. И в руках у ребят были не тряпки, а штакетник… Уже к часу ночи вся дорога была усеяна трупами. Жуки, которых только оглушило ударом вскользь, вскоре гибли под колесами машин, то и дело проезжавших вдоль Большой Ольховки. Побоище меж тем продолжалось, и бог весть, чем бы закончилось, но тут с неба спустился огромный усатый мужик. Подростки оторопели. Мужик приземлился как раз посреди дороги, крылья за спиной аккуратно сложились под пиджак, и он равнодушно посмотрел на молодежь. – Развлекаемся, да?.. Он не договорил, потому что здешний рельеф не самым лучшим образом сказывался на дорожной безопасности. В этом месте трасса была похожа на гигантскую стиральную доску, и приближающийся транспорт оставался невидимым и практически неслышным до тех пор, пока не вылетал на ближайший гребень. Фура с прицепом без видимых усилий выпорхнула на этот гребень, всех на мгновение оглушил рев двигателя и ослепил свет галогеновых фар, коротко вякнул клаксон, а в следующую секунду что-то легонько хрустнуло, и все тинэйджеры оказались забрызганы липкой и вонючей субстанцией. Какое-то время все стояли не шевелясь, пытаясь прийти в себя. Слегка очухавшись, чуть ли не хором обматерили беспечного водилу и только потом обратили внимание на раздавленное изуродованное тело, что валялось на дороге. В сумерках не очень хорошо видно, какого там все цвета, но и так было понятно, что всех забрызгало внутренностями странного летуна. Через минуту вокруг стало абсолютно пусто. До трех ночи Галка смотрела фильмы, пытаясь отвлечься от Куликов. Но вчерашнее интервью никак не шло из ума. …На сто двадцать восьмом терпение Галины Юрьевны лопнуло. – Вы издеваетесь? Ребята переглянулись: – Но вы же сами сказали… – Глупости! Ну я бы поверила еще, что вас десять человек. Даже пятнадцать. Но сто двадцать восемь детей быть не может. – Почему? – Потому что мама помрет. И вы хотите сказать, что все живете с Мариной Васильевной? А папа где? Вот на этом вопросе Кулики застряли. Идея с самого начала была действительно богатая и многообещающая: родственники непременно должны назвать поименно всех братьев и сестер, а также знать, кому сколько лет. И Галка предложила это сделать, начиная с самого младшего. Те и затянули хором: “Олегу пять лет, Кириллу шесть, Саше семь…”, и безостановочно тарабанили, пока Геращенко не надоело считать. Стоило признать, что и здесь подкидыши утерли нос здравому смыслу. Но вот с вопросом об отце они сели в галошу. – Вообще-то это неприлично, – заметил мулат Миша. – Разве? – А если мы не знаем, кто наш отец? – Что, у всех ста двадцати восьми разные папы? – А личная жизнь нашей мамы вообще никого не касается. – Какой ты подкованный мальчик. – Уж такой удался. Галина плюнула и покинула изолятор, так и не добившись ответа. Каким образом установить подлинность детей, не прибегая к высоким технологиям? Внешнее сходство между ребятами имелось, причем весьма заметное. Насколько они похожи на Марину Васильевну – сказать трудно, но наверняка что-то есть. Да что там сходство! – Галка была уверена, что даже анализ ДНК подтвердит: вся эта братия – родные дети Кулик. И ведь наверняка появятся следующие. А мест в изоляторе уже нет. Дубняковских вчера увезли, но это полумера. Требуется как можно быстрее прекратить куликовскую демографическую революцию. Короче, голова от них кругом. И не спится ни капельки, как назло, настолько взведена. А вот был бы муж… В это время в окно кто-то несильно стукнулся, будто камушек бросили. – Свет жжете, – донеслось из форточки. Красивый низкий голос… но в двенадцать ночи и на пятом этаже? – Кто здесь? – испуганно вскрикнула Галка. – Хрущ… – Кто? – Хрущ… Галка вскочила с кресла и подбежала к окну. Чуть не оторвав гардину, раздвинула шторы и почти лицом к лицу столкнулась с усатой теткой, чья голова торчала из форточки. Усы у тетки топорщились, как у пьяного грузина. – Ждете кого-нибудь? – спросила тетка. – Никого не жду, – пролепетала Геращенко: она увидела у гостьи вторую пару рук. – Помешаю? – Д-да. – Жаль. Тетка оттолкнулась и улетела прочь. Галка бросилась обратно, выключила свет, потом снова выглянула в окно. В небе летали люди. Не очень много, но, без сомнения, это были люди, а не дирижабли. |
|
|